Текст книги "Время любви"
Автор книги: Ширли Эскапа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Глава 7
С первым шевелением плода под сердцем Сесилия ощутила в себе какую-то неведомую ранее силу. Ей чудилось в этом что-то мистическое. Совсем недавно она была ребенком где-то там, в оставшейся далеко Италии, и вот сама скоро станет матерью. Было, конечно, страшновато, но еще не родившееся дитя, составлявшее с ней единое целое, вселяло непоколебимую веру в будущее.
По мере того как развивалась беременность, Сесилия все чаще обнимала свой живот, как бы отгораживая и себя, и ребенка от окружающего мира и заключая в свой собственный. И сразу же становилось намного легче переносить тягостное одиночество.
Жизнь Сесилии была безрадостна: никто ее не успокаивал, не поддерживал. Ей так недоставало просто доброго слова! Понимая, что ничего хорошего она не дождется, Сесилия замкнулась в своей беременности, только в ней и находя утешение.
Ближе к родам она начала молиться Богу, чтобы ребенок не появился на свет раньше положенного срока. Если бы такое случилось, это оказалось бы на руку несносной Тине.
– Ты заманила его в ловушку и заставила жениться на себе, – постоянно твердила та. – Тебе надо было прикрыть свой позор, вот ты и воспользовалась моим братом!
– Как ты можешь говорить такое? – убитым голосом спрашивала Сесилия.
– Да будь все иначе, он ни за какие коврижки не женился бы на тебе!
– Это неправда, – протестовала Сесилия. – Тина, скажи, за что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала?
– Ладно уж, выпей молока, – ворчала женщина. – Это полезно для малыша. Пей побольше.
К счастью, роды прошли в срок.
После смерти матери Сесилии еще никогда не было так хорошо, как в последние недели беременности. Тина смягчилась по отношению к ней и вместе с братом принялась ухаживать за невесткой, предупреждая любое желание. Подобного отношения к себе Сесилии давно не приходилось испытывать, потому что и мачеха, и золовка относились к ней с непонятной враждебностью. Сейчас ее окружали теплота и забота, вот только жаль, что мамочки нет на свете. Как бы она радовалась, прижимая к груди маленького внука!
Члены семьи Риццоли – Ал и Тина – были абсолютно убеждены, что родиться должен мальчик. И только спустя несколько месяцев после того, как Сесилия дала жизнь крохотной девочке, она поняла: обманутые ожидания привели к тому, что на время забытая враждебность вернулась навсегда.
Рожала она очень долго и тяжело, но все мучения мгновенно вылетели из памяти, едва она взяла дочку на руки.
Поначалу Ал не показал своего разочарования и решил поступить как истинный американский отец: поставил друзьям выпивку и коробку сигар, жене преподнес огромный букет роз. А когда увидел, что малышка унаследовала его знаменитые ямочки на щеках, присовокупил еще и золотой браслет.
Сесилия все время меняла воду в вазе с розами, а потом засушила цветы в тайной надежде подарить их дочке, когда та вырастет.
Она настояла, чтобы Ал разрешил Тине дать имя малышке. После долгих раздумий та выбрала имя Джорджина. Тина же стала крестной матерью девочки, и Сесилия решила, что теперь золовка сменит гнев на милость и простит ее за то, что она вышла замуж за ее брата.
Увы, надежда оказалась тщетной…
Когда Джине только-только исполнилось три месяца, у Сесилии пропало молоко.
– Вот оно, наказание за грехи, – прокомментировала Тина. – Так и должно было случиться. Чего же еще ждать? Ведь ты увела Ала у его невесты!
Теперь Сесилия уже прекрасно знала, что спорить или защищаться бесполезно. Ал устроился на работу, но почти весь заработок и военное пособие проматывал в игорных заведениях, а на деньги Сесилии купил подержанный автомобиль. Словом, его вклад в семейный бюджет был мизерным.
Однако, думала Сесилия, жить все-таки надо, значит, придется возвращаться в аптеку и зарабатывать самой. Иного выхода нет.
Конечно, ей очень не хотелось оставлять крохотную дочурку на попечение золовки, но таким образом она не только сможет содержать свою семью, но и избавится наконец от постоянного брюзжания Тины и Ала по поводу нехватки денег. Правда, Тине как раз представилась возможность впервые за последние двенадцать лет тоже устроиться на работу, но она решительно отказалась.
– Я уже слишком стара, чтобы кормить столько ртов! – визгливо заявила золовка. – Не хочу и не буду, даже не надейся.
– Значит, ты предпочитаешь оставаться дома и присматривать за Джиной, – холодно отозвалась Сесилия. – Но ведь Джина – моя дочь.
– Да какая ты мать, сама подумай, у тебя и молока-то нет, – отрезала Тина. – Вот если бы девочка питалась материнским молоком…
– Знаю, – помрачнела Сесилия, – знаю.
Последовала долгая пауза. Сесилии не хотелось говорить о том, что, когда она увидела следы ярко-оранжевой помады на нижнем белье мужа, от перенесенного шока у нее сперва пересохло во рту, а на следующий день пропало и молоко. Уж кому, как не Тине, знать о похождениях брата! Сесилия даже подозревала, что той было прекрасно известно и имя обладательницы этой вульгарной помады. Иногда у Сесилии появлялось неприятное чувство, что Тина знает и то, что происходит у них в спальне.
– Ты хочешь сказать, что я недостойна ухаживать за твоей дочерью? – прервала молчание Тина. – Между прочим, она моя крестница, не забывай.
– Да нет же, Тина, что ты! Ты не так меня поняла… – начала Сесилия, но та ее прервала:
– Кто, по-твоему, вырастил Ала?
– Ты, конечно, ты.
– Вот именно! Бедная мамочка умерла от родов, когда произвела Ала на свет Божий. – Как всегда при упоминании матери, из глаз Тины полились обильные слезы. Промокая их платком и громко сморкаясь, она покачала головой. – А мне было тогда всего четырнадцать лет, четырнадцать…
– Джина очень тебя любит, Тина! – быстро проговорила Сесилия. – В твоих надежных руках ей будет хорошо.
Таким образом, в январе 1946 года Сесилия вернулась на работу в аптеку-кафе на Седьмой улице. Иногда она стояла за стойкой, иногда прислуживала в качестве официантки, подавая посетителям кофе, булочки и гамбургеры. Заказы она приносила быстро, никогда ничего не путала, была вежлива и приветлива, и очень скоро у нее появилась постоянная клиентура. Ей было всего восемнадцать с половиной, но она знала, что выглядит гораздо старше.
Действительно, ей можно было дать все тридцать, но Сесилия и не подозревала, что в своем форменном ярко-желтом платьице она привлекает всеобщее внимание поразительной красотой. Никогда не считавшая себя интересной, она не пользовалась своей внешностью и не извлекала из нее выгоды.
Было в ней нечто грустное и таинственное, что выгодно отличало Сесилию от всех остальных официанток в округе, на лицах которых, как правило, навеки застыло скучающее выражение.
Сесилия гораздо чаще, чем другие, получала чаевые, и довольно приличные, но относила это за счет присущей ей предупредительности и желания сделать все, чтобы людям было хорошо.
Чаевые, как и зарплату, она целиком отдавала мужу, но приходила домой такая усталая, что даже не пересчитывала деньги. Зато их тщательно считал Ал, а уж после решал, сколько выделить жене на необходимые расходы, то есть па продукты для семьи и одежду для Джины.
Он заставлял Сесилию отчитываться за каждый истраченный цент, сразу же дав понять, что, хотя она и зарабатывает деньги, хозяин все-таки он. Такая жизнь была достаточно трудна, но следы дешевой помады исчезли с рубашек и белья Ала, а от его пиджаков перестало нести отвратительными цветочными духами, поэтому Сесилия была довольна.
Месяц проходил за месяцем, ее английский становился все лучше и лучше. Даже сны Сесилия теперь видела на английском, а когда оставалась наедине с дочкой, всегда говорила на этом языке. Она поклялась, что не допустит, чтобы Джина разговаривала так же плохо, как Ал или Тина. Неужели, думала она, когда они впервые встретились, она действительно восхищалась произношением Ала? Да нет, просто то, что Ал мог изъясняться не только по-итальянски, приводило ее в восторг, делало его привлекательным и значительным в ее глазах. Какой же простушкой она была в то время!
На самом деле Ал оказался слабохарактерным и довольно глупым человеком, но об этом не хотелось и думать. Сесилия убеждала себя, что ей крупно повезло в жизни. Да, она счастливая женщина, потому что муж ее не бьет. На долю двух подружек по работе, Оттилии и Кармеллы, выпала иная участь. Постоянные побои те принимали со смирением, как неизбежное зло, с которым приходится сталкиваться в этом безжалостном мире.
Ей не на что жаловаться, думала Сесилия, ее жизнь не так уж плоха. Вот только подзаработать бы немного, чтобы перебраться втроем в отдельную квартиру, только бы избавиться от постоянного присутствия полупьяной Тины!
Через некоторое время Сесилия сдружилась с Мириам Штерн, главным фармацевтом их аптеки. Эта молодая женщина привлекала Сесилию своей независимостью и оригинальными взглядами на жизнь. В деньгах Мириам не очень нуждалась и работала только для того, чтобы ни от кого не зависеть. К тому же она поддерживала в материальном отношении своих многочисленных родственников.
Мириам никогда не говорила намеками, с ней было просто и как-то очень уютно, даже когда она заводила разговоры о противозачаточных средствах, о чем прежние подружки только шептались, нервно хихикая и прикрывая рот ладошкой. С Мириам было иначе; она ясно давала понять, что к мерам предосторожности относится так же серьезно, как и к самому сексу.
Глядя в чистые, глубокие глаза Мириам, Сесилия ощущала душевное спокойствие. Со временем она поняла, что доверяет своей подруге так же, как когда-то доверяла маме.
Однажды, когда Сесилия во второй раз за утро на ватных ногах возвратилась из туалета, Мириам, внимательно вглядевшись в ее побледневшее лицо, заявила:
– Так, дело ясное. Ты, детка, беременна!
Сесилия вспыхнула.
– О нет! По-моему, все в порядке.
– У тебя задержка? – Пока нет.
– Когда узнаешь точно?
– Через несколько дней.
– Надеюсь, ты не собираешься постоянно рожать? Тебе что, хочется окружить себя уймой ребятишек?
– Вообще-то хочется, – потупившись, тихо ответила Сесилия. – Но не сейчас. Понимаешь, сначала нам надо зажить собственным домом, отдельно от золовки. – Она передернула плечами. Если это случится сейчас, будет Ужасно…
– Значит, до поры до времени ты боишься забеременеть, так надо понимать?
Сесилия кивнула с подавленным видом.
– Да, страшно боюсь.
– И это влияет на твою сексуальную жизнь?
– В каком смысле? – несколько опешив, пробормотала Сесилия.
– В том смысле, что ты постоянно об этом думаешь и поэтому не получаешь удовольствия от сексуальных отношений с мужем.
– Да, ты права. – Сесилия вспомнила о бессонных ночах, которые она проводила, стоя на коленях и обращая молитвы к Деве Марии, чтобы не забеременеть. Только не теперь, умоляла она, только не теперь! Она медленно покачала головой. – Да о чем ты говоришь? Какое там удовольствие…
– Но ведь раньше тебе нравилось заниматься с ним любовью?
– Очень недолго. До того, как я узнала, что ношу под сердцем дочку.
– Уверяю тебя, все опять станет прекрасно, если ты перестанешь ложиться с ним в постель в постоянном страхе забеременеть, подружка. – Сесилия he отвечала, и Мириам добавила: – Противозачаточные средства абсолютно легальны. Надеюсь, работая в аптеке, ты об этом знаешь.
– Да, но Ал…
– Да забудь ты о своем Але, дорогая, его совсем необязательно ставить в известность. Ну вот что, я сама займусь этой проблемой и подберу для тебя подходящие таблетки, а твоему муженьку мы ничего не скажем.
Терзаясь чувством вины, Сесилия все-таки последовала совету Мириам и пренебрегла заветами церкви насчет деторождения. Проходили недели, месяцы, а она не переставала молиться Деве Марии и Иисусу Христу, чтобы они простили ее за этот грех.
* * *
Сказать, что теперь Сесилия получала огромное удовольствие от секса, было бы большим преувеличением. Но теперь по крайней мере над ней не висел больше страх забеременеть, поэтому она чувствовала себя более свободно и раскованно, что, конечно, не ускользнуло от внимания Ала, с каждым днем становившегося все настойчивее и требовательнее.
У Сесилии не оставалось времени, чтобы углубляться в мысли о неудовлетворенности и разочаровании. Джина росла на редкость живой, подвижной девочкой, а Тина оказалась неплохой нянькой. Прекрасно понимая свою незаменимость, золовка совершенно отказалась заниматься чем-нибудь иным, кроме ухода за племянницей, полностью переложив заботы по дому на плечи Сесилии. А это означало и готовку, и уборку, и беготню по магазинам.
С тех пор как Сесилия начала работать в аптеке, прошло уже три года, и теперь ей доверили заведование косметическим отделом. Ал тут же заявил, что становится не только хозяином, но еще и банкиром своего семейства.
Со временем Сесилия смирилась с тем, что живет вместе с золовкой; чувство одиночества как-то притупилось и не грызло ее, как раньше.
Дружбе с Мириам Сесилия придавала большое значение. С ней было хорошо, с ней она начинала по-иному относиться к самой себе. Будучи оптимисткой, Мириам и Сесилию приучила во всем находить хорошие стороны.
– Ко всему на свете можно приноровиться, – постоянно повторяла она. – Я, бывало, иду мимо тележек с овощами и фруктами и представляю себе, что нахожусь где-нибудь в прекрасном летнем саду.
– Ох, Мириам, ты великолепна! – расхохоталась Сесилия. А потом, став серьезной, сказала: – Знаешь, что я тебе скажу? Сейчас я тоже на многое смотрю по-другому. Мне вообще стало намного легче. Честно, я даже стала ощущать, будто всю жизнь прожила в Нью-Йорке, понимаешь? Словно я – коренная американка. Я еще никогда не была ни на чьем-нибудь крещении, ни на похоронах, но сейчас меня пригласили на самую настоящую свадьбу! Представляешь?
– Обряд крещения вселяет в меня чувство надежды на лучшее, на свадьбах я грущу, а похороны настраивают меня на философский лад. – Мириам улыбнулась. – А ты и впрямь стала американкой, дорогая!
Глава 8
Лючия Картрайт твердо вознамерилась закатить грандиозный прием по случаю возвращения Марка. Поначалу ее супруг заартачился, считая неприличным устраивать приемы в то время, как столько молодых людей навсегда остались похороненными в чужой земле и никогда уже не переступят порог родного дома. Исход дела решили слова генерала Берна, взявшего сторону Лючии:
– По-моему, обладатель пяти звезд за храбрость, проявленную на поле боя, медалей «Серебряная звезда» и «Пурпурное сердце» вполне заслуживает торжественного ужина.
Под двойным натиском Теодор сдался.
Всех упомянутых наград Марк добился без протекции генерала, давшего понять, что ни в коей мере не собирается ему помогать. Марк, проявляя недюжинное мужество, старался тем самым загладить тот инцидент на минном поле, за который никак не мог себя простить.
Вскоре после того как Марк в одиночку взял в плен фашистского снайпера, он получил осколочное ранение в голову и попал на лечение в нейрохирургическое отделение военно-полевого госпиталя.
Лючия всегда отмечала легкий, покладистый характер невестки. Наверняка она не станет вмешиваться в подготовку задуманного свекровью празднества.
И действительно, Фрэн была так счастлива, вновь обретя любимого мужа, что и не думала лезть с советами, предоставив все хлопоты Лючии. Фрэн с ее застенчивой улыбкой и спокойным нравом на самом деле являлась силой, с которой нельзя было не считаться.
С того самого момента, как Марк решил сделать ей предложение, он во всеуслышание заявил, что никто и ничто не будет для него более важным в жизни, чем будущая супруга.
После четырехлетнего отсутствия он был несказанно рад вновь увидеть своих детей, Эми и Руфуса, но даже они отступали на второй план. На первом находилась его обожаемая Фрэн.
Как Лючия и предполагала, Фрэн позволила ей обо всем позаботиться самой. После некоторого размышления Лючия решила, что прием должен состояться в Картрайт-хаусе, фамильной летней резиденции, которой семейство Картрайт владело уже более пятидесяти лет. Выстроенный известным архитектором Ричардом Моррисом Хантом, дом был выкуплен у бывших владельцев Страудов отцом Теодора, Корнелиусом, в 1895 году. С тех пор, еще до переезда семьи в поместье, дом стал называться Картрайт-хаусом. Корнелиус постепенно приобретал близлежащие земли, и со временем территория поместья стала составлять несколько сотен акров.
Никому в семье не приходило в голову усомниться в абсолютной и неколебимой убежденности Теодора относительно предначертания американской нации спасти современный мир. Конечно, он не дошел до такой крайности, чтобы считать бедных людей неамериканцами, однако Теодор не делал секрета из того, что с предубеждением относится к неудачникам. Фамильное имение он любил, считая его неким доказательством своего преуспевания.
В Лючии Картрайт все – от горделивой осанки до утонченного римского профиля – говорило о природной элегантности. Одежду она выбирала изысканную и во многом являлась законодательницей в области моды. Модельер Реджинальд Бэнти, чьими услугами она пользовалась, поговаривал в узких кругах, что в раздетом виде Лючия еще более элегантна, чем в одетом.
Для предстоящего приема в честь возвращения сына Лючия выбрала изумительной красоты платье цвета морской волны, а на шею надела ожерелье с изумрудами и бриллиантами, некогда принадлежавшее супруге Наполеона III.
Вечером Теодор в белоснежной накрахмаленной рубашке и черном смокинге, гордо вскинув голову, увенчанную благородными сединами, сопровождал жену вниз по мраморной лестнице в зал, где их уже ждали члены семьи. Все связанное с Италией до сих пор вызывало у Лючии самые трепетные чувства. Сойдя со ступеней, она не смогла удержаться и бросила любящий взгляд на украшенные мраморной плиткой стены и тончайшие решетки перил, так напоминающие дворцы ее бывшей родины.
Проходя под руку с Теодором в бальный зал, Лючия мимоходом взглянула в окно на тихо кружащиеся снежинки. Ей всегда нравился снег, к которому она давно успела привыкнуть и который в ее глазах символизировал Америку. К тому же гостям, прибывшим с холода, будет так приятно очутиться в теплом доме с уютно потрескивающими в камине поленьями.
На белой скатерти уже красовались серебряные ведерки с охлажденным шампанским высшего качества, вазочки в виде изогнувших шеи лебедей, наполненные икрой, и блюда с различными закусками. На хорах настраивали свои инструменты оркестранты под руководством самого Томми Дорси. Все было готово к приему гостей.
Члены семьи решили немного выпить в узком кругу. Здесь были Марк и Фрэн, сестра Марка Бетти и ее муж Монтегю Эллис, ну и, конечно, генерал Берн со своей супругой Салли. Дворецкий откупорил бутылку шампанского и торжественно вручил каждому из присутствующих бокал с искрящимся вином.
В наступившей тишине Марк взволнованным голосом произнес:
– Мне хотелось бы провозгласить тост в честь генерала Берна, человека, которому обязаны все американцы, не говоря уже о моей личной признательности. Генералу Берну я стольким обязан…
– Не говорите ерунду, полковник, – прервал его Берн. – Какая уж тут признательность, если я сам вас послал на север, в Арденны!
– Вот-вот, – подхватил Теодор. – К тому же ты был одним из тех, кто освободил от захватчиков Рим, родной город твоей матери. Так давайте за это и выпьем.
Дворецкий вновь наполнил их бокалы. Генерал решил, что атмосфера становится чуточку торжественной, и, чтобы сменить тему, спросил:
– Кстати, Марк, что слышно о том лейтенанте, в судьбе которого ты принял столь живое участие?
– Мне ничего о нем не известно. Сразу же после того случая его перевели в другую часть.
– Ах, ну да, ну да. – Генерал задумчиво покачал головой. – Надо сказать, я сам приложил к этому руку. М-да… А что с той несчастной девушкой? Кажется, ее звали Сесилия. Как сложилась ее судьба?
– Ничего определенного сказать не могу, – ответил Марк.
– Сесилия? Красивое имя. – Фрэн улыбнулась уверенной улыбкой счастливой жены, не сомневающейся в верности мужа. – Ты не говорил мне о девушке по имени Сесилия, Марк.
– Да что там говорить? Совсем еще малышка, ей от силы лет шестнадцать-семнадцать. – В голосе Марка появились горестные нотки. – Бедняжка стала жертвой обстоятельств. К сожалению, на войне без этого не обходится.
– Боюсь, я не понимаю тебя, милый, – несколько озадаченно проговорила Фрэн.
– По страшной иронии судьбы эта девушка спасла одного из моих людей от военно-полевого суда, – сдержанно произнес Марк. – Если бы не ее показания, его бы расстреляли. – Он помолчал, потом более спокойно продолжил: – Мы упросили ее сказать, будто она солгала, хотя отлично знали, что она говорит правду. Она согласилась. – После небольшой паузы он с немалой долей отвращения закончил: – По нашей просьбе, по нашему настоянию девушка обесчестила себя.
– Что-то ты больно рассентиментальничался, мой мальчик, ведь ты военный человек, – решил вмешаться генерал. – Насколько я себе представляю, эта Сесилия сейчас живет в Америке и отнюдь не бедствует. – Он скептически поджал губы. – Ей неплохо заплатили за доставленные неприятности.
Теодор чувствовал, что атмосфера в зале начинает сгущаться. Жестом руки он остановил обоих и сказал:
– Друзья мои, довольно воспоминаний, в которых мы не можем принять участие. До прихода гостей осталось не больше четверти часа, поэтому позвольте мне произнести тост и кое-что сообщить. – Обхватив Фрэн за тонкую талию, он ласково ей улыбнулся. – Я намеревался сказать все прямо при гостях, но Фрэн посчитала это неприличным.
Все, кроме Фрэн, уставились на Теодора с неприкрытым изумлением. Выждав подобающую моменту паузу, старший Картрайт провозгласил, что Марк любезно согласился оставить свою адвокатскую деятельность и перейти в «Картрайт фармацевтикалс». Потом он напомнил присутствующим о том, что в 1865 году прадед Марка, Харрисон Картрайт, тоже поступил подобным образом, то есть ушел со службы – а он был военным врачом – и основал их фирму, начав с производства очищенной лимонной кислоты. Но только в двадцатых годах нашего века специалисты «Картрайт фармацевтикалс» изобрели способ использовать для производства лимонной кислоты специальные ферментационные резервуары.
– Да-да, вы об этом знаете, но выслушайте меня до конца. – Голос Теодора эхом разнесся по ярко освещенному залу. – Говоря об этом, я преследую определенную цель. Буду краток. Именно эти резервуары, многократно преувеличив наши богатства, стали, так сказать, источником благосостояния нашего семейства, и теперь мы намного богаче, чем до начала войны.
– Продолжай, Теодор. – Генерал был явно заинтересован.
Старший Картрайт перевел дыхание и более спокойным голосом сказал:
– Изобретенный в 1928 году пенициллин, возможно, так и остался бы предметом лабораторных исследований, если бы американское правительство не поставило перед ведущими компаниями задачу разработать методику его массового производства. Вот тут-то и пригодились наши ферментационные резервуары.
– Вот в чем дело, – задумчиво проговорил Берн. – Я, конечно, знал, что «Картрайт фармацевтикалс» занимается синтезированием витаминов, однако и представить не мог, будто фирма каким-то образом связана с пенициллином. Что ж, это лекарство спасло жизнь очень многим нашим раненым!
– И нашему Марку в том числе, – взволнованно вставила Лючия.
Торжественным тоном Теодор произнес:
– Не знаю, сколько времени мне осталось прожить на этом свете…
– О, Тео, – запротестовала его жена, – зачем ты об этом!
– Когда неминуемое случится, каждый член семьи получит свою долю наследства, – словно не услышав ее реплику, продолжил Теодор. – Любой адвокат знает, что большие подарки люди получают именно при оглашении наследства, поэтому, решив сделать такой подарок сейчас, я не стал обсуждать его с Марком. – Отец хлопнул сына по плечу. – Итак, Марк, хочу тебе сообщить, что с этого дня ты являешься владельцем половины земель, на которых стоит наше родовое поместье. Не забыл я и Бетти с мужем – теперь, дорогая, ты и Монтегю сможете построить дом своей мечты в штате Мэн.
Все внимали ему затаив дыхание. Тишину нарушила Лючия:
– Я всегда знала, что ты отличный отец, Тео! Иначе не вышла бы за тебя замуж.
– Даже не знаю, что сказать, – неловко проговорил Марк, а Бетти привстала на цыпочки и расцеловала отца в обе щеки.
Растроганный Теодор ласково улыбался сыну и дочери.
– Дети мои, вы же наше будущее, кровь от крови, плоть от плоти, вам – жить и радоваться. Впрочем, начнем радоваться прямо сейчас. Время начинать торжественный вечер!
Как раз в этот момент дворецкий объявил о прибытии сенатора Уэйна Фэйрфилда с супругой.
– У Уэйна есть отвратительное качество – пунктуальность, – заявила Корделия Фэйрфилд, обмениваясь поцелуями с дамами. – Надеюсь, мы не нарушили ваш семейный междусобойчик!
Прием выдался на редкость удачным; гости чувствовали себя легко и раскованно и даже не заметили, как за окнами начало светать.
Свободно текла непринужденная общая беседа, и никому – ни сенаторам, ни банкирам, ни ученым – не приходило в голову затевать серьезные разговоры. Оркестр Томми Дорси ненавязчиво наигрывал вальсы, по зеркальному паркету кружились пары.
Ах, какое это было удивительное время! Февраль 1946 года. Людям был свойствен оптимистический настрой, царивший сейчас и в этом залитом ярким светом зале, в атмосфере доброжелательности, надежды и любви.
В основном говорили о состоявшейся в 1945 году конференции в Сан-Франциско, на которой было объявлено о создании Организации Объединенных Наций, о Хиросиме и Нагасаки. И никто не сомневался, что появление атомной бомбы принесет мир всему человечеству.
Марк отвел в сторону Соломона Штайнера, выдающегося физика-теоретика, еврея по национальности, бежавшего из фашистской Германии.
– Для меня огромная честь находиться в вашем обществе, – сказал Марк с благоговением в голосе.
– То же самое могу сказать о себе, – аккуратно выговаривая слова, отозвался Штайнер. – Я слышал, вы участвовали в освобождении Вечного города. А еще мне говорили, что я не имел бы сейчас удовольствия разговаривать с вами, если бы не изобретение пенициллина.
– Да, мне повезло, я вовремя получил нужное лечение. – Повинуясь внутреннему импульсу, Марк с жаром произнес: – Знаете, мы собираемся привлечь к работе в «Картрайт фармацевтикалс» самых лучших специалистов. Вы понимаете, что я хочу сказать – уровня нобелевских лауреатов или кандидатов в лауреаты.
– Ах, какая жалость! Я как раз подписал контракт с Принстонским университетом, иначе непременно поступил бы к вам. Но среди моих друзей есть двое-трое, которые могли бы вас заинтересовать.
– Буду рад побеседовать об этом, как только вы назовете удобную для вас дату. Много времени я у вас не займу.
Выдающийся ученый протянул ему руку и улыбнулся:
– С удовольствием встречусь с вами, мистер Картрайт.
Марк и Фрэн вернулись в свою шикарную квартиру только на рассвете. Мягко освещенная элегантная спальня странным образом подчеркивала мужественность Марка, делая его в глазах Фрэн еще более желанным.
Спать обоим не хотелось – они еще были возбуждены шампанским и музыкой, да и новый день уже начался. Супруги заключили друг друга в страстные объятия и на некоторое время забыли об окружающем мире.
Позже Марк срывающимся голосом проговорил:
– Еще никогда в жизни я не был так счастлив. Дорогая, как же мне повезло, что у меня такая прекрасная жена!
Ни для кого не было тайной, что Фрэн Роупер влюбилась в Марка Картрайта с первой встречи. Фрэн нельзя было назвать классической красавицей, но ее открытое лицо с веселыми веснушками привлекало к себе. К тому же у Фрэн была великолепная фигура. Она всю жизнь занималась спортом и, если бы уделяла поменьше времени благотворительности, стала бы чемпионкой по гольфу.
Спокойная, уравновешенная, Фрэн Роупер являлась обладательницей большого состояния, так что никто не мог обвинить ее в том, будто она имеет виды на капиталы Марка.
Сейчас, лениво перевернувшись на спину, Фрэн сказала:
– Знаешь, любимый, твой отец просто великолепен. Я была уверена, что он никогда не решится расстаться хотя бы с пядью своей земли.
– Да, – кивнул Марк, – война изменила его…
– Расскажи мне о ней, – рассеянно попросила Фрэн.
– О ком?
– О Сесилии.
– Да что там рассказывать? Я ее почти не знал.
– Но ты сказал, что вы убедили ее дать ложные показания, ведь так?
– В этом деле я участвовал косвенно, просто мне удалось уговорить одного священника провести переговоры с ее семьей от имени Винченцо. – Марк сел и провел ладонью по волосам. – Но не могу отрицать – лжесвидетельство было моей идеей, это полностью лежит на моей совести. Но только таким образом можно было спасти Винченцо от расстрела.
Фрэн тихо улыбнулась:
– Должно быть, она очень красива.
– Она была еще слишком юна, девочка-подросток без всякого образования, застенчивая горожанка из бедной семьи.
Стараясь изгнать из памяти образ Сесилии, о которой он вспомнил второй раз за день, Марк крепко обнял жену.
– Не хочу больше думать об этой чертовой войне.
Пригревшись в его руках, Фрэн забылась сном, а Марк все лежал и смотрел в потолок. Да, считалось, что он чуть ли не национальный герой, даже отец подарил ему свое расположение. Но сам-то он хорошо знал о себе правду, и эта правда являлась к нему в образе прекрасной юной девушки с обволакивающим взглядом, которую он – и только он – заставил поступиться честью, забыть о гордости. Вот цена долга, который он чувствовал себя обязанным отдать Винченцо…
Все-таки сон сморил его. Все беды отступили на задний план, и проснулся Марк в отличном расположении духа. Что ж, мелькнула беспечная мысль, время лечит лучше любого доктора, и скоро то, что произошло в Италии, станет далеким прошлым.
Марк ошибся. На следующую ночь кошмары вернулись, сны о Винченцо, Сесилии и собственном позоре приходили с тревожащим постоянством. Марк стал нервным, беспокойным, и в конце концов Фрэн отвела его к доктору Франкелзу, специализировавшемуся на лечении послевоенных психических расстройств.
