Текст книги "Время любви"

Автор книги: Ширли Эскапа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава 37

– Я никак не могла ее найти, поэтому попросила инспектора Нилсона и его помощника Дэйва Хэннинга осмотреть дом, – ледяным тоном проговорила Лючия.

– Где же она была найдена?

– В комнате Джины О'Коннор.

Воцарившуюся тишину нарушил громкий шепот Лючии:

– Брошь лежала рядом с противозачаточными таблетками!

– Так, что же теперь делать? – задал Теодор риторический вопрос.

– Решать тебе.

– Ты никому ничего не скажешь, – деловым тоном произнес глава семьи. – Только так можно избежать нежелательной огласки. – Он повернулся к Нилсону: – Надеюсь, инспектор, вам не надо объяснять, что происшедшее следует держать в тайне? Это входит в ваш контракт.

– Конечно, сэр.

– Отлично. В таком случае прошу вас вернуться к вашим обязанностям.

Когда тот, щелкнув каблуками, вышел, Лючию словно прорвало:

– Гости разъедутся только к четырем часам утра. Марк и Фрэн к тому времени наверняка уйдут, они редко задерживаются после полуночи. Пошли Алека за Руфусом в четыре часа или чуть раньше, если останется всего несколько человек.

– Понимаю. Ты хочешь рассказать об этом самому Руфусу. А Марк и Фрэн узнают о краже после него.

– Именно. И пусть сам Руфус решает, как ему поступить со своей подружкой.

Лицо Теодора омрачилось.

– Мальчику придется нелегко, – заметил он.

– По-моему, он ничего о ней толком не знает. Наверняка она не стала посвящать его в тонкости своего происхождения и сомнительных связей своего отца с мафиозными структурами.

– Так ты намерена показать ему секретный отчет?

Лючия выпрямилась в кресле.

– Думаю, это будет лишним. Но если потребуется, обязательно покажу.

Как и предсказывала Лючия, Фрэн и Марк уехали сразу после полуночи. Оба пребывали в радостном настроении – всегда приятно видеть собственного ребенка счастливым, а Руфус так и светился от переполнявшего его счастья.

К трем часам утра гости начали разъезжаться. Алек, получивший соответствующие инструкции, подождал, пока осталось восемь человек, и подошел к молодому хозяину.

– Прошу прощения, сэр, вас хотят видеть дедушка и бабушка.

– Что, прямо сейчас? – Брови Руфуса в изумлении полезли вверх.

– Они ждут вас в гостиной миссис Картрайт. И еще они просили передать, что, если бы не дело чрезвычайной важности, они бы вас не побеспокоили.

– Эй, ребята, как ни жаль, но вечеринка, по-моему, закончена. – Обвив рукой талию Джины, он добавил: – Я скоро приду. Обязательно дождись меня, дорогая.

Руфусу и в страшном сне не могло присниться, какая сцена разыграется наверху. Едва он появился в гостиной, Теодор поднялся с места и запер дверь.

– Не хочу, чтобы нам мешали, – мрачно прокомментировал он свой поступок.

– Что случилось? – Руфус в изумлении уставился на деда.

Ответ последовал незамедлительно.

– Узнаешь эту брошь? – Теодор указал на кофейный столик.

– Конечно, – улыбнулся Руфус. – Это же бабочка, с которой я так любил играть в детстве.

– Твоя бабушка хотела надеть ее сегодня, но с утра не могла ее нигде отыскать.

– Я не понимаю… – начал было Руфус, но дед прервал его:

– Не хотелось бы смущать тебя, сынок, но задам еще один вопрос. Узнаешь ли ты эту сумочку для косметики?

– Да, – медленно ответил он. – Эта сумочка принадлежит Джине.

– Нам это известно, – пробурчал Теодор.

– Не понимаю, в чем дело?

– Когда твоя бабушка сказала мне, что не может найти брошь, я поступил так, как обязан был поступить: приказал Джиму Нилсону обыскать дом.

Руфус вздрогнул.

– Мне неприятно говорить об этом, но брошь обнаружили в комнате Джины, в той самой сумочке, которую ты видишь перед собой.

– Это невозможно! – взорвался Руфус. – Джина все время была со мной. К тому же она не воровка!

– Нет, Руфус, – невозмутимо сказал Теодор, – вы не все время были вместе. Мы с тобой довольно долго беседовали по поводу пакета акций «Картрайт фармацевтикалс», помнишь?

Еще бы ему забыть! Это был совершенно неожиданный подарок ко дню его рождения.

– А она как раз отправилась принять душ и вымыть волосы! – воскликнул Руфус, вскакивая со своего стула.

– Она, без сомнения, очень милая девушка, – медленно произнес Теодор, – но… не совсем честная, к сожалению.

– Брошь подбросили! Это чьи-то гнусные происки. Я знаю Джину, она не способна на кражу!

– Вот ты говоришь, что знаешь ее. Кхм, а тебе известно, что ее отец был чуть ли не бродягой, да еще с криминальным прошлым?

Вцепившись пальцами в волосы, Руфус промычал что-то нечленораздельное.

– На смертном одре отец умолял ее прийти, чтобы он мог с ней попрощаться, но она не пошла. Предала собственного отца, давшего ей жизнь, кровь которого течет в ее жилах.

Руфус бессильно рухнул на стул.

– Откуда вы все знаете? – слабым голосом спросил он.

– Отчим ее был садовник. Тебе об этом известно?

– Нет.

– А мать – портниха. Хоть это-то ты знаешь?

– Да. – Убитый горем Руфус поднял на деда взгляд. – Но кто вам все это рассказал?

В разговор вступила молчавшая все это время Лючия:

– Я получила анонимное письмо, и твой дедушка был вынужден нанять частного детектива, чтобы проверить факты.

– Так или иначе, – вставил Теодор, – мы не собираемся предъявлять ей обвинение, в полицию тоже заявлять не будем.

Совершенно раздавленный, Руфус обмяк на своем стуле.

– Я хочу, чтобы ты сам разобрался в создавшейся ситуации, сынок, – мягко добавил Теодор. – Если решишь отослать ее домой, скажи, и я велю Картеру быть наготове.

– Спасибо, – механически отозвался Руфус.

Сняв белоснежное платье, Джина аккуратно повесила его на спинку стула. Посмотрела на часики – начало пятого. Странно, спать совсем не хочется, видимо, перевозбудилась.

Чудесный был вечер! Вот только бы ему понравился подарок – небольшая литография двух играющих теннисистов.

Сколько времени она провела, раздумывая, что бы подарить любимому на день рождения, и, как всегда, помогла Мириам. Как она и предполагала, Руфус получил огромное число запонок от Тиффани, ручек с золотыми перьями, несколько одинаковых брелоков для ключей от Картье, поэтому выбор Мириам казался девушке особенно удачным. Сегодня она найдет подходящий момент и подарит Руфусу изящную литографию.

Единственной ночью, которая могла сравниться с сегодняшней, была первая ночь их любви. А ведь именно тогда Кейт решилась прервать беременность…

Джина вытащила из волос шпильки и отправилась в ванную комнату причесаться. Увидев в высоком зеркале свое отражение, она откровенно залюбовалась им: на нее смотрела высокая загорелая девушка в кружевном лифчике и трусиках, по плечам которой струился водопад прекрасных сверкающих волос.

Что-то Руфус задерживается. Идти к нему в спальню, естественно, невозможно – совсем рядом располагаются комнаты бабушки и деда.

Решив воспользоваться кремом, Джина потянулась за своей косметичкой, но, не найдя ее на столе, где видела в последний раз, не удивилась. Кровать была свежезастелена, а в ванной висели чистые полотенца – значит, в комнате прибиралась горничная и положила косметичку в другое место. Завтра надо спросить куда.

В ожидании Руфуса Джина забралась под хрустящие простыни и незаметно для себя заснула.

На следующее утро в восемь часов в дверь постучала Кармелита. Раздвинув шторы, горничная сообщила:

– С вами хочет поговорить господин Руфус. Он ждет в библиотеке.

С этими словами Кармелита поставила поднос с завтраком Джине на колени и направилась к двери.

– Большое спасибо. Кстати, Кармелита, вчера я не могла найти свою косметичку. Она не попадалась вам на глаза?

– Извините, мисс, – натянуто ответила та, – я ее не видела.

Глава 38

Раздосадованная тем, что проспала, Джина откусила от тоста и залпом осушила стакан апельсинового сока, так и не притронувшись к остальной еде.

Теперь надо побыстрее принять душ. Но где же купальная шапочка? Ах да, все в той же косметичке. Ну да не беда, еще раньше она заметила в ванной несколько шапочек. Спрятав волосы, Джина вступила под упругую струю воды и через двенадцать минут после ухода Кармелиты, облачившись в теннисную форму, спустилась вниз.

Едва она появилась в библиотеке, Алек вышел из комнаты и плотно затворил за собой дверь. Полученные инструкции гласили: стоять с той стороны, никого не впускать и ожидать, когда его позовут.

Руфус и Теодор поднялись ей навстречу.

– Извините, я немного проспала, – улыбнулась им Джина, отметив при этом, что Руфус, как ни странно, надел не форму для тенниса, о чем они договорились накануне, а костюм и галстук. Странно…

– Не соблаговолите ли присесть? – холодно, без тени ответной улыбки осведомился Теодор.

Под влиянием царившей в библиотеке атмосферы Джина тоже напряглась.

– Благодарю вас, сэр.

Что случилось? – забилась в голове беспокойная мысль.

– Надеюсь, вам удобно, – усмехнулся Теодор. Ничто не беспокоит?

– Спасибо, все в порядке.

Взгляд хозяина дома остановился на кофейном столике. Джина тоже посмотрела в ту сторону. Выкинув вперед руку, Теодор указал перстом на косметичку.

– Вам знаком этот предмет? – с явным сарказмом в голосе спросил он.

– Вот она где! – воскликнула Джина. – А я ее обыскалась. Но как она сюда попала?

– Спокойнее, мисс О'Коннор, я всего лишь спросил, узнаете ли вы эту вещь, – недобро сверкнув глазами, произнес Теодор.

Джина в изумлении повернулась к Руфусу:

– Что происходит? Это допрос?

Не успела она договорить, как была прервана Теодором, не желавшим, чтобы под влиянием ее требовательного взгляда Руфус начал оправдываться.

– Потрудитесь ответить, мисс О'Коннор, знакома ли вам эта косметичка! – Он снова ткнул пальцем в злосчастную сумочку. – А заодно и вот эта брошь.

Джина вгляделась и невинным тоном произнесла:

– О да, конечно, я видела точь-в-точь такие в музее Метрополитен.

Теодор чуть не подпрыгнул на месте. Это уже слишком – девчонка еще смеет дерзить!

– Ваш тон неуместен! – рявкнул он.

– Руфус! Я ничего не понимаю. В чем меня обвиняют?

– Миссис Картрайт приготовила брошь, чтобы надеть ее к празднику, и, как всегда, положила в бархатный футляр, а его, в свою очередь, оставила на столе. – Взяв ручку, Теодор принялся вертеть ее в длинных пальцах.

– Вы хотите сказать…

– Позвольте мне закончить и в дальнейшем прошу не прерывать, – властно заявил Теодор. – Так вот, вечером миссис Картрайт оделась и стала искать брошь, однако та исчезла.

Джину охватила дрожь, рот мгновенно пересох, ладони вспотели, ноги сделались ватными. Она хотела что-то сказать, но в горле застрял противный комок. Сидеть больше не было сил. Она вскочила и, чтобы не рухнуть в обморок, к которому была очень близка, ухватилась за спинку стула.

– Итак, – тем же тоном продолжил Теодор, – нам ничего не оставалось, как вызвать нашу службу безопасности и попросить обыскать дом. Брошку обнаружили в кармашке вашего несессера рядом… – он чуть помедлил, а потом дрожащим от омерзения голосом сказал: – рядом с противозачаточными таблетками.

Тут уж задрожал голос Джины.

– Руфус! – взмолилась она. – Неужели ты в это поверил? Я воровка?!

– Руфусу было очень нелегко. А от того, что вы скрыли от него факт, что вашим отцом являлся Альберт Риццоли, легче, естественно, не стало!

Джина как подкошенная рухнула на стул и закрыла лицо руками. Исчезло все – гордость, чувство собственного достоинства, – осталась только боль. Из горла вырвались хриплые рыдания.

Она не знала, сколько времени проплакала, как вдруг услыхала хохот Теодора.

– Дай-ка ей воды, мой мальчик, а не то мы тут оглохнем!

Рыдания оборвались, наступила долгая пауза.

Наконец Джина заговорила:

– Руфус, ты так ничего и не сказал. Ни единого слова. Ответь же – прямо сейчас, глядя мне в глаза, – что поверил всему тому, что тут обо мне говорилось. – Ее голос дрогнул. – Ну же, скажи, что считаешь меня лгуньей и воровкой.

Руфус по-прежнему молчал. Однако Джина настаивала, и тогда он заявил:

– Картер отвезет тебя домой. – Лицо его исказилось от боли. – Чемоданы уже уложены в багажник.

Джина поднялась и направилась к двери. На пороге она резко остановилась и сделала шаг в сторону Теодора.

– Советую подать на меня в суд, мистер Картрайт, я с радостью предстану перед присяжными. – Быстрыми шагами она подошла вплотную к Руфусу и безжизненным тоном проговорила: – А тебя, Руфус, мне жаль. Хотя бы потому, что твоя бабушка пала так низко, что подкинула в мою сумочку брошь. – Взяв его за отворот пиджака она добавила: – А еще мне тебя жаль потому, что ты оказался слишком слаб и безволен и не решился поговорить со мной сам. Как все трусы, ты предпочел выполнить грязную работу чужими руками!

На полпути к дому Джина повернулась к Картеру и попросила отвезти ее к Мириам. В воскресное утро она надеялась застать ее дома. А может, остановить Картера и доехать до Нью-Йорка автобусом? Нет, лимузин домчится куда быстрее.

Мириам проводила Джину в кухню, усадила ей на колени котенка и дала хорошенько выговориться. Сперва Джину всю так и трясло, но, гладя пушистый комочек, она постепенно стала успокаиваться.

Подбадриваемая Мири, Джина ничего не упустила. Начала с той самой ночи, когда Кэти сделала аборт, а они с Руфусом впервые познали друг друга, потом рассказала, как их любовь разгоралась все сильнее, о том, как втайне от всех они провели чудесное время в Адирондаке и как Руфус расстроился, наткнувшись там на семейство Пауэлл. Не забыла поведать и о том, с каким теплом Картрайты пригласили ее вместе с ними приветствовать гостей на чествовании Руфуса.

Предыстория оказалась длинной. И только тогда, когда Мириам была введена в курс их любовных отношений, Джина перешла к рассказу о мучительной, инквизиторской пытке, которой ее подвергли несколько часов назад.

– Я думала, он такой сильный, – всхлипывала она, – а он оказался самым настоящим слабаком. Даже не поговорил со мной, не выслушал… Как мне будет его недоставать, – повторяла она жалобным голоском. – Хочу его ненавидеть и не могу. Не могу!

Мириам-то знала – ненависть охватит девочку скорее, чем та думает. И еще она понимала, что сексуальная тяга к Руфусу станет затухать постепенно. Будучи фармацевтом, Мириам не сомневалась: Джина будет страдать куда сильнее, чем завзятый наркоман при отвыкании от сильнейших наркотиков.

– Мы можем привлечь их к суду за клевету, – произнесла наконец Мириам.

– За клевету?

– Конечно. Как-никак Картрайты нанесли серьезный удар по твоей репутации.

– При этой сцене не было свидетелей. – Джина свела брови на переносице. – Только Руфус. А он поверил всему, в чем обвинял меня его дед.

Мириам покачала головой.

– Я уважала этого парня.

– Им было легко втоптать меня в грязь, – горько усмехнулась Джина. – Кто я такая? Да никто!

– Что за вздор ты несешь? – возмутилась Мири. – Что значит «никто»? Это ты-то «никто»? Чушь собачья!

Однако она видела, что Джина ее не слушает, что в мыслях она снова с предавшим ее возлюбленным. Мириам так хотелось обнять девочку, прижать к себе, успокоить, но сейчас у погрузившейся в себя, в свое горе Джины был слишком неприступный вид. Котенок зашевелился во сне, но девушка больше его не гладила. Мириам забрала котенка с ее колен и прижала к себе так же ласково, как жаждала прижать эту страдающую девушку.

Наконец она поднялась и приготовила кофе. Вернувшись к столу, Мириам увидела, что Джина гордо выпрямилась на своем стуле, опухшие от слез глаза яростно сверкали. Не сводя с девушки глаз, Мириам молча поставила перед ней дымящуюся чашку.

– Спасибо, Мири, – с чувством произнесла Джина.

Снова воцарилось молчание.

Когда же Джина заговорила вновь, Мириам поняла, что девушка полностью овладела собой.

– Его дед сказал, что брошь нашли вместе с противозачаточными таблетками.

– Сволочь! Какая же сволочь!

– Я почувствовала себя какой-то шлюхой. Он все опошлил, сделал наши отношения грязными. А они не были такими, Мири, честное слово, не были. Они были прекрасными!

Последовал новый взрыв безудержных рыданий. Когда Джина наконец успокоилась, то потребовала у Мириам сигарету. Раньше она никогда не курила, но Мириам не посмела отказать.

– У меня еще все впереди, – твердо заявила девушка. – И отныне я буду делать все, чтобы доказать этим Картрайтам, что я не «никто» и кое-что собой представляю в жизни!

– Вот это правильно, дорогая! – пылко воскликнула Мириам.

– Засунули меня в свой роскошный лимузин, словно я не человек, а мешок со старьем, который они намерены отправить в приют для бедняков, – с горечью продолжала Джина. – А к этой минуте и вовсе забыли о моем существовании. Все, даже Руфус! – Подняв с пола котенка, она прижала его к щеке. – Но меня, Джину О'Коннор, так просто не забывают. Не знаю, как, Мири, но я заставлю их ответить за то, что они со мной сделали. Я расквитаюсь с Картрайтами!

«Господи, как же она молода, – подумала Мириам, – пройдет время, и все забудется, время – отличный доктор…» Вслух же она сказала:

– Ну конечно, расквитаешься, милая.

Джина бросила на нее укоризненный взгляд.

– Ты не веришь мне, не принимаешь меня всерьез, а я клянусь – они будут вспоминать обо мне постоянно, каждый день.

По крайней мере, подумала Мириам, девочка пришла в себя, а это уже хорошо.

– Тип из этой их службы безопасности действительно нашел брошь, – монотонно продолжала Джина, с силой сжимая и разжимая пальцы, – и я знаю, кто ее подкинул в мою косметичку – Лючия Картрайт!

Наконец-то до нее дошло! Мириам поняла это с самого начала. Ну ничего, скоро девочка оправится…

Мириам ошибалась. На всю жизнь Джина запомнила позор, пережитый этим воскресным утром.

Глава 39

Первый учебный семестр в Редклиффе начался незадолго до восемнадцатилетия Джины. Как и ее мать когда-то, выглядела она гораздо старше своих лет, однако причиной тому были не физические страдания, не страх за собственную жизнь, а пережитое разочарование. Юная доверчивость и непосредственность исчезли, уступив место зрелой красоте.

Однокурсники – все как один – признали ее потрясающей красавицей, но, хотя она вела себя ласково и приветливо, не могли избавиться от ощущения, что девушка эта была изваяна из мрамора и льда, что ее заморозили и теперь ей не оттаять никогда.

Джина никому не отказывала в помощи, дружеском совете, а иногда и в наставлении, но ни с кем не делилась своими мыслями, не впускала посторонних в свой внутренний мир.

Для парней она была лакомым кусочком, она привлекала, но в то же время и отталкивала их своей холодностью. Ко второму семестру за ней упрочилось прозвище Снежная королева, которое она носила с гордостью.

Больше всего однокурсников волновало, была ли она еще девственницей. На эту тему заключались пари, но никто не мог похвастаться, будто хоть что-то знает, как складывалась ее личная жизнь. Да, это не секрет, когда-то она встречалась с Руфусом Картрайтом, пребывающим ныне в Женеве, но продолжалось это недолго и ничем «таким» не завершилось, в этом были твердо уверены абсолютно все.

Конечно, Джина не вела жизнь затворницы. Из многочисленной толпы поклонников она выбрала троих: Леонарда Уилкса, Франклина Фиппса и Кристофера Мэддена; благожелательно принимала их ухаживания, уделяя им время поровну, позволяя каждому верить, что, когда она будет готова к более серьезным отношениям, он и только он станет счастливым избранником.

О том, чем закончилась дружба дочери с Руфусом Картрайтом, Сесилия ничего не знала. «Нечего волновать маму», – распорядилась Мириам в тот день, провожая Джину до двери, чему та несказанно обрадовалась.

Придет день, и она расскажет матери, как жестоко с ней обошлись, но к тому времени боль перестанет терзать сердце, поскольку Джина сумеет расправиться с ненавистными Картрайтами.

Побудительной причиной мести часто являются повышенные амбиции, а уж их-то Джине не занимать. Просто раньше не было повода для их проявления. А вот теперь… теперь никто ее не остановит.

Как и предполагалось, в семье все, включая Руфуса, были уверены, что сразу после летнего отдыха он приступит к работе в «Картрайт фармацевтикалс». Сперва наберется опыта администрирования в главном управлении компании, расположенном в Нью-Йорке, а после переберется в дочернюю фирму в Швейцарии.

– В Женеве ты расправишь крылышки, сынок, – говорил дед. – Ответственность на твои плечи ляжет немалая: будешь там главным финансовым директором, ни больше ни меньше.

Однако теперь, после того, что случилось, Теодор изменил первоначальные планы. Будучи человеком чрезвычайно твердых убеждений, он решил, что гораздо надежнее сразу отправить внука за океан и держать его там подольше, чтобы оградить от случайных встреч с авантюристкой Джиной.

Няня Руфуса, француженка по национальности, частенько говаривала, что Швейцария ужасно скучная страна, где живут крайне неулыбчивые люди, но всегда добавляла, что это как бы центр Европы и оттуда рукой подать и до Германии, и до Парижа. Аэропорт находится в десяти минутах от Женевы, и путешествовать оттуда настолько легко, что этот город многие называют большим перевалочным пунктом.

Отличный лыжник, Руфус радостно предвкушал чудесные уик-энды где-нибудь в горах. Приехав в Женеву, он обосновался в отличной квартире с видом на Женевское озеро и величественную вершину Монблан, и зимой, и летом сверкающую снегами. А через две недели купил быстроходную моторную лодку. Теперь-то ему уж точно скучно не будет.

Понимая, что спешной отправкой в Швейцарию он обязан своей связи с Джиной, Руфус до какой-то степени радовался тому, что их теперь разделяет океан. Возможно, так скорее удастся ее забыть. Джина его предала, украв ту злосчастную брошь, но все же сердце его болело от разлуки. В вине Джины Руфус не сомневался и уже через месяц после происшедшего инцидента отбросил мысль написать ей письмо.

Джине еще крупно повезло, что она решилась на такой поступок в доме Картрайтов: случись подобное в любой другой семье, на нее немедленно подали бы в суд. Дед ясно дал ей это понять, и теперь она вряд ли когда-нибудь снова поддастся искушению совершить кражу…

Вскоре после приезда в Женеву у Руфуса появилась любовница. Встреча с Фабрицией, единственной дочерью графа де Пайо, представителя одного из пяти крупнейших банкирских домов Швейцарии, была неизбежна. Компания «Картрайт фармацевтикалс» являлась постоянным и хорошо зарекомендовавшим себя клиентом «Банка де Пайо».

Шел 1963 год, с того времени, как в Штатах женщинам было разрешено принимать участие в голосовании, прошло уже сорок три года, а в тихой нейтральной Швейцарии они все еще были лишены избирательных прав. Жители этой страны полагали, что представительницы слабого пола обязаны быть послушными и покорными – ну совсем как тучные коровы, дающие молоко, из которого делают знаменитый во всем мире шоколад.

Однако Фабриция никоим образом не вписывалась в общепринятый стереотип, она не желала походить на бессловесную корову. Высокая, стройная, с царственной грацией в движениях и странной смесью невинности и искушенности на прелестном лице, она буквально сводила с ума любого мужчину, встречавшегося на ее пути.

В конце пятидесятых генерал де Голль распорядился отметить одной из высочайших наград Франции Брижит Бардо, ибо та наравне с Пежо внесла огромный вклад во французскую экономику. Иллюзий в отношении консервативно-бюрократической власти Фабриция никогда не питала, а тут и вовсе ощутила прилив омерзения. Поэтому, покинув Женевский университет, она отправилась в Америку, в Беркли, где дала волю своей сексуальной свободолюбивой натуре.

Не желая походить на неопрятных хиппи, она тщательно следила за чистотой своих длинных с медным отливом волос, что окружающие почему-то считали еще одним признаком ее аристократического происхождения. В расходах она себя не ограничивала, просто никогда не думала о деньгах, тем не менее они постепенно таяли.

Завоевавшая сомнительную славу «символа сексуальности», Фабриция неожиданно для себя порвала все свои порочные связи и увлеклась музыкантом Лероем Коллинзом. Чтобы доказать, насколько сильно он любит Фабрицию, Лерой ушел от своей жены Мардж, с которой прожил в счастливом браке пятнадцать лет.

Кое-какие деньги у Фабриции еще оставались, по крайней мере на год хватило бы с лихвой. Но через четыре месяца после того, как они сошлись, Лерой скоропостижно скончался от передозировки наркотиков. Мардж пригласила Фабрицию на похороны, и там, когда Фабриция остановилась у раскрытого гроба, к ней подошла дочка Лероя и свойственным одиннадцатилетним подросткам самоуверенным тоном громко спросила:

– Папа такой красивый, правда, Фабриция? А мамочка говорит, что он умер из-за тебя!

Из-под черной вуали Фабриция посмотрела на умершего. И в этот момент раздался вопль его матери:

– Уберите отсюда эту женщину! Она убила моего сына! Выкиньте ее вон, не то я задушу ее собственными руками!

Фабриции удалось с достоинством удалиться. Она не стала разыгрывать из себя убитую горем любовницу: в конце концов она уже давно подумывала уйти от Лероя. Но так как Фабриция об этом ни слова ему не сказала, то вполне оправданно и не винила себя в смерти Лероя.

В сумочке оставалось ровно девяносто долларов и тридцать центов. На них она сняла на одну ночь номер в отеле «Четыре стороны света». Приняв ванну, Фабриция завернулась в пушистый халат и на остаток денег заказала телефонный разговор с Женевой.

* * *

В два часа утра в замке «Бо Сьель» зазвонил телефон. Поскольку как раз в этот день должен был отмечаться шестидесятилетний юбилей графини де Пайо, и отец, и мать с нетерпением ожидали звонка дочки. Никому из них и в голову не пришло отправиться спать.

– Вас вызывают Соединенные Шта…

– Да-да, соедините, пожалуйста! – рявкнул граф, не давая телефонистке договорить.

– Я же сказала, что она не забудет о мамочке в день рождения! – победно заявила графиня.

А ее супруг уже возбужденно бубнил в трубку:

– Девочка моя дорогая, твоя мама не сомневалась, что ты вспомнишь о ней в день шестидесятилетия, да и я, естественно, тоже. Ты умница, моя милая!

Графиня нетерпеливо вырвала трубку из рук мужа, а он помчался из спальни в кабинет к параллельному аппарату.

– Фабриция, дочка, твой звонок – самый лучший подарок для меня, дороже не бывает!

– Поздравляю, мамочка, – нисколько не смутившись, сказала Фабриция, напрочь забывшая о юбилее матери. – Желаю тебе здоровья и еще много-много дней рождения. Благослови тебя Господь!

Не в силах сдержать радостное возбуждение, граф спросил:

– Скажи же нам, родная, где ты находишься?

– В Сан-Франциско.

– А, тогда все понятно! – торжествующе взревел он. – Ты просто забыла учесть, что временная разница между Сан-Франциско и Женевой – восемь часов, а не пять, как с Нью-Йорком, поэтому и звонишь нам так поздно – или рано: у нас сейчас два часа ночи.

Тут отец и мать радостно засмеялись в обе трубки.

– Папа, мама, вы, как всегда, правы. – В голосе Фабриции неожиданно зазвенели слезы. – Я так… так соскучилась, так хочу вас видеть…

– У тебя закончились деньги? – спросил отец.

– Когда ты возвращаешься? – спросила мать.

– Я позвоню в наш нью-йоркский филиал, чтобы тебе немедленно перевели определенную сумму в Сан-Франциско. Тебе не надо ходить в банк, деньги принесут прямо по твоему адресу, – сказал отец.

– Билет на ближайший рейс доставят тебе прямо в руки, – сказала мать.

Едва сдерживаясь, чтобы не разреветься, Фабриция взмолилась:

– Эй-эй, минуточку! Мне трудно сосредоточиться, когда вы говорите одновременно.

– Конечно, моя радость, конечно, – поспешно согласилась графиня.

Фабриция быстро объяснила, что ей действительно требуется определенная сумма, так как случилась трагедия, погиб ее хороший приятель, и у него осталась семья. А в Женеву она согласна вылететь сразу же, как уладит эти дела. Родители выслушали ее со вниманием и под конец разговора записали и адрес отеля, где она остановилась.

На следующий день Фабриции доставили авиабилет до Женевы, а уже через час она расписалась в гроссбухе за получение двух конвертов, в каждом из которых было по пять тысяч долларов. Оставив себе две, Фабриция вложила восемь тысяч в один конверт и отправилась к вдове Лероя. В ее доме она оставалась ровно столько, сколько требовалось, чтобы сунуть деньги опешившей Мардж Коллинз.

После этого Фабриция посетила модный магазин, где приобрела красивый наряд, а потом парикмахерскую, в которой ей уложили волосы в великолепную прическу.

В среду утром прямо на бетоне аэродрома ее встречали счастливые родители. Фабриция вела себя сдержанно, но была так ослепительно хороша, что в воздухе то и дело проносился восхищенный вздох: «Господи, да эта девушка – само совершенство!»

А тремя месяцами позже, в сентябре, в Женеве появился Руфус Картрайт. Чета де Пайо приняла это как знак свыше: сами обуздать дочку они не могли, а такая свободолюбивая девица могла в любую минуту выскочить замуж за какого-нибудь бродягу.

К тому же Фабриция по-прежнему тянулась ко всему американскому и к самим американцам. А Руфус был не просто американцем, в его жилах текла еще и благородная европейская кровь. Руфус был внуком дочери маркиза ди Сика…