Текст книги "Время любви"
Автор книги: Ширли Эскапа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
Глава 23
Сначала Сесилия приписала внезапные вспышки раздражительности Джины и частые ссылки на головную боль тому, что ей пришлось вернуться из великолепия и роскоши, в которых она провела каникулы, в их маленький домик. Но вскоре у Джины поднялась температура, на лице и теле выступила легкая сыпь, и мать отвезла ее к врачу.
Когда тот поставил диагноз – краснуха, – Сесилия, как ни странно, обрадовалась.
– Каждая девушка, прежде чем выйти замуж, должна переболеть краснухой, – объяснила она Джине. – Когда ты была совсем крошкой, мы с Мириам даже хотели специально тебя заразить, но ничего не получилось.
– О мама! – поморщилась Джина. – Я ведь собиралась вернуться к работе на избирательном участке!
– Дорогая, это скоро пройдет. Побудешь несколько дней в постели – и все.
Назавтра Сесилии нужно было на целый день отправиться к миссис Кортни, о чем они договорились неделю назад. Констанс специально купила швейную машинку, чтобы Сесилия прямо на месте смогла подогнать по ее фигуре выписанные из Парижа наряды. Как же теперь быть? – размышляла она. У дочери краснуха, а ее не будет рядом.
– Но сегодня уже третий день болезни, мама, – нетерпеливо сказала Джина. – Доктор Бушнелл говорит, что краснуха проходит через четыре-пять дней.
– Пусть так, но мне очень не хочется оставлять тебя одну, любимая.
– О, мама, пожалуйста, не говори глупости! Я буду развлекаться у телевизора. Там сейчас интересный сериал.
Но когда Сесилия уехала, Джина, как ни старалась, не могла сконцентрироваться на бесконечных душевных переживаниях главных героев этой «мыльной оперы». Она вообще не могла думать ни о чем другом, кроме дней, проведенных в Северн-Вудз. Больше всего ее поражало то, что в имении ей и пальцем не позволяли шевельнуть. На стол подавали, посуду мыли, спальню пылесосили, ежедневно меняли простыни, стирали и гладили не только одежду, но и нижнее белье. Каждое утро она все находила чистым, так что ни о чем не надо было заботиться.
Джина включила радиоприемник и стала слушать шоу «Предсказание будущего». Рядом на кровати валялся блокнот. Джина пододвинула его ближе, улеглась на живот и принялась бездумно водить карандашом по бумаге.
Постепенно рисунок приобрел более четкие очертания. Девушка с удивлением вгляделась и поняла, что изобразила Руфуса Картрайта. Высокие скулы, четкая линия подбородка, ясный, открытый взгляд и даже небольшой шрамик на лбу. Портрет был так похож на оригинал, что Руфуса невозможно было не узнать.
Конечно, она для него слишком мала. Нечего и надеяться, что тогда, в музее, он обратил на нее внимание. Ведь он уже учится в Гарварде, а она кто такая? Всего лишь ученица колледжа в школьной форме. Ему и в голову не придет назначить свидание такой соплячке. А вдруг?..
На губах Джины заиграла мечтательная улыбка, и тут же, словно по волшебству, на щеках и подбородке появились славные ямочки. Она задумалась, почему ей так понравился Руфус, и наконец поняла – причиной тому была не внешность. Он, безусловно, очень красив: высокий, широкоплечий, похожий – как же иначе? – на Джона Кеннеди.
Все дело было в его голосе, негромком, с мягкими нотками, чувственном и одновременно интеллигентном. Слушая Руфуса, Джина ощущала себя как бы под его охраной, даже казалось, что он уделяет ей внимание. По крайней мере верилось в его искренность. Такой добрый голос мог принадлежать Гамлету, думала Джина.
Однако тут в ее мечты ворвался звонок. С сожалением вздохнув, она отложила в сторону блокнот и пошла открывать дверь.
Человек, стоявший на пороге, держал в руках вырезку из газеты с ее фотографией.
– Как только я увидел этот снимок и три ямочки, я сразу же понял, что это ты, – сообщил мужчина грубым голосом.
Джина отпрянула. Сыпь нестерпимо зачесалась, кровь бросилась в голову. Джине показалось, что у нее резко подскочила температура.
Инстинктивно она попыталась захлопнуть дверь, но мужчина ловко просунул в проем ногу. К глазам девушки прихлынули горячие слезы, и она вскинула к лицу ладони.
– Джина! Не бойся меня, – сказал мужчина. – Я твой папа, а ты моя маленькая дочка. Неужели твоя мама ничего не говорила обо мне? Я Ал Риццоли, твой отец.
– Нет!
– Посмотри же на меня, – сладко продолжил он. – Сейчас я улыбнусь, и ты увидишь. У нас одинаковые ямочки, они у тебя от меня. Ты моя дочка.
И он действительно улыбнулся.
Джина ахнула. Ее охватила такая слабость, что пришлось прислониться к стене.
– Убедилась? – спросил он и улыбнулся еще шире.
Джина почувствовала приступ тошноты.
– Я искал тебя, дорогая, – отрывисто произнес Ал. – Все эти годы я тебя искал.
– Входите, – неохотно пригласила Джина.
Ал переступил порог, снял бейсбольную кепку и огляделся с таким почтением, что Джину передернуло. Потом он последовал за ней в бело-розовую гостиную, неуклюже сел на стул и принялся мять кепку в руках.
Едва Джина увидела этого человека в привычной для нее обстановке, как ею овладела одна-единственная мысль: надо избавиться от него. Омерзительный тип! Он должен навсегда исчезнуть из ее жизни. Навсегда!
В ответ на вопрос, не хочет ли он что-нибудь попить, Ал попросил пива, но Джина решительно заявила, что они не держат в доме спиртного, и пошла в кухню налить ему кока-колы.
Вернувшись, она села напротив него и стала смотреть, как он пьет жадными глотками. Хорошо еще, подумала она, что он не грязный и от него не несет какой-нибудь гадостью. Но если станет известно, что этот грубый неотесанный человек с ярко выраженным итальянским акцентом, над которым они с подружками всегда издевались, – ее родной отец, она умрет прямо на месте.
Мама совсем другая, такая элегантная, такая… американка. Миссис Кортни частенько дарила ей свои великолепные платья и костюмы, мама слегка их переделывала и выглядела в них совсем молодой и изящной. У нее, правда, тоже был акцент, но настолько легкий, что его едва можно было различить.
Девушка содрогнулась. Подумать только, какая жизнь ожидала бы ее, если бы мама вовремя не ушла от этого человека.
Внезапно глаза Риццоли увлажнили слезы, и он прочувствованно произнес:
– Я так соскучился по тебе!
Горький ком подкатил к горлу Джины, она бросилась в ванну, и ее вывернуло наизнанку.
Вернувшись, она не вошла в комнату, а прислонилась к косяку.
– У меня краснуха, – слабым голосом произнесла она. – Я больна. Мне нужно скорее лечь в постель.
– Бедненькая! Краснуха, говоришь?
– Не могли бы вы зайти завтра, примерно в это же время? Может быть, мне станет немного легче.
Ал поднялся со стула, подошел к ней и обнял за плечи.
– А ты поцелуешь своего папочку? – сюсюкающим голосом пропел он прямо ей в ухо.
– Немедленно отпустите меня, – холодно проговорила Джина. – Я же сказала, что больна. Мне нехорошо.
Он сразу же послушался и отступил в сторону.
– Тебя, конечно, поразил мой неожиданный приход, да? Ну ничего, теперь мы будем встречаться часто, и ты лучше меня узнаешь. У нас все будет хорошо, детка. Завтра я приду. В это же время, говоришь?
– Да, в это же время. – Она направилась к входной двери, он послушно двинулся следом. – До свидания.
Едва Ал ушел, Джина кинулась в ванную и напустила горячей воды. Она чувствовала себя грязной, хотелось поскорее смыть с себя его прикосновения. А еще ее преследовала кошмарная мысль: никогда теперь она не будет чистой, раз у нее такой отец! Кровь от крови, плоть от плоти…
И тут Джину охватила ненависть – такая всепоглощающая, что даже стало трудно дышать. Раньше ей казалось, что она ненавидит Эвелин, но по сравнению с тем, что Джина чувствовала сейчас, это было лишь легкое раздражение, не больше.
Ненависть к отцу родилась в самой глубине ее сердца, это было что-то животное, инстинктивное, исходившее из самой глубины души, и называлось борьбой за жизнь, за будущее. Если бы в эту минуту отец был рядом, она бы просто его убила, настолько велика была ее ненависть к нему. До его следующего визита оставалось меньше суток, и за это время надо было что-то придумать, выработать план действий. Мысли теснились в полном беспорядке, но Джина твердо решила: ни в коем случае ничего не говорить маме. Та и без того достаточно пережила, зачем же ей знать, что этот человек вновь возник на горизонте?
…Когда Сесилия вернулась домой, Джина заявила, что чувствует себя гораздо лучше, только немного устала, поэтому ляжет в постель сразу после ужина.
– Но к моему возвращению, любимая, ты и так должна была лежать. Зачем ты поднялась?
– Было бы глупо валяться без дела, раз мне действительно полегчало, правда?
В каком-то смысле сейчас краснуха сыграла на руку Джине. Ей явно было не по себе, лицо горело, временами накатывала дрожь, колени подгибались, и все это можно было счесть за признаки болезни. Но надо держать себя в руках, решила девушка. Если так будет продолжаться и дальше, мама отменит завтрашнюю поездку к миссис Кортни, а это значит, что она неминуемо повстречается с тем животным. Поэтому весь остаток вечера Джина была с Сесилией трогательно нежна.
Всю ночь она не спала, лихорадочно думая, что теперь делать, но даже к утру не придумала ничего путного.
А вот стоило матери ступить за порог, как в мозгу Джины что-то щелкнуло и появился четкий план.
К тому времени ее ненависть приняла уже глобальные масштабы.
Глава 24
Как ни гнала Сесилия от себя эту мысль, но она понимала, что с нетерпением ждет поездок в Пенфилд. И хотя Сесилия по-прежнему называла его хозяйку миссис Кортни, а та обращалась к ней по имени, между ними установилась прочная дружба. Конечно, еще до гибели Майка Сесилия стала доверенным лицом миссис Кортни. Но постепенно отношения между работодателем и работником переросли в дружеские – благодаря огромному чувству уважения, которое обе испытывали друг к другу.
Когда Сесилия прибыла в Пенфилд, миссис Кортни усадила ее за стол и налила чашечку кофе – первую из великого множества, что они выпивали за день.
– Как Джина провела время в Северн-Вудз? – спросила Констанс.
– По ее рассказам, в Эвелин, старшей сестре, есть что-то странное, непонятное, – отозвалась Сесилия. – Та не хочет иметь ничего общего с собственным ребенком.
– Значит, у нее нечто вроде послеродовой горячки. Это неприятная штука.
– Честно говоря, впервые слышу.
– Такое иногда встречается, – оживилась миссис Корт-пи, – и в наше время, к сожалению, все чаще и чаще. – Вздохнув, она заговорщицким тоном проговорила: – Кейт сейчас, наверное, тяжело приходится. Я имею в виду последнюю выходку ее матери.
– А что она натворила на сей раз?
– На сей раз, дорогая, она просто выжила из ума. Отличилась до такой степени, что ее выставили из «Отель де Пари» в Монте-Карло. Ее именем пестрят колонки сплетен во всех газетах. Там пишут, что она устроила общественный стриптиз, то есть разделась на публике.
– О Господи! И когда же это произошло?
– Судя по газетам, вчера ночью.
– Бедная Кэти! Как она все это воспримет? По словам Джины, она очень застенчивая девочка.
– В мое время, – натянуто произнесла миссис Кортни, – родители непременно настояли бы на исключении из колледжа дочери такой женщины. Тэлбот заботится о своей репутации и не может позволить падения моральных устоев.
– Но ведь Кэти не исключат, правда? Это было бы так жестоко по отношению к бедняжке…
– Вопрос еще не решен, – голосом, лишенным всяких эмоций, произнесла миссис Кортни.
Усевшись возле телефонного аппарата, Джина в который раз перечитала приготовленные записи. Она почти выучила их наизусть, но не могла подвергнуть риску задуманную операцию. Нельзя было сказать ни одного неверного слова.
Джина набрала номер полицейского участка Монкс-Бей, но еще до того, как услышала ответ, положила трубку. Никогда в жизни она так не нервничала, но раньше ей и не приходилось бороться за свою жизнь, а вот теперь довелось. Как ужасно, что Майка О'Коннора нет рядом, с горечью подумала она. Уж он-то не растерялся бы, а спокойно сделал все, что нужно.
Наконец, собравшись с духом, Джина снова набрала номер, дождалась, пока снимут трубку, и попросила позвать лейтенанта Фаулера. Этого полицейского она знала очень хорошо, так как именно он занимался несчастным случаем с Майком, да и после похорон наведывался к ним.
Услышав голос Джины, Фаулер радостно сказал:
– Привет, девочка. Чем могу тебе помочь?
Как же начать? – отчаянно думала она, стараясь обрести начисто пропавший голос.
– Джина! Что-нибудь случилось?
– Да… случилось.
– Я очень хочу тебе помочь, девочка, но ничего не смогу сделать, пока не узнаю, в чем дело.
Сжав в кулаке свои записки, Джина прошептала в трубку:
– Этот человек… он хотел… хотел… – И снова замолчала. – Джина!
– Простите меня, лейтенант Фаулер, – всхлипнула она.
– Откуда ты звонишь?
– Из дома.
– Я сейчас приеду. Никуда не выходи, пока я не появлюсь.
Джина с облегчением вздохнула и положила трубку. Теперь все в порядке, скоро прибудет помощь. И тут она дала волю слезам, ярости и боли. Как смел вторгаться в ее жизнь этот ужасный человек, называющий себя ее отцом.
К тому моменту, когда приехал лейтенант Фаулер, Джина уже билась в истерических рыданиях. Открыв полицейскому дверь, она кинулась к нему в объятия, а он осторожно погладил ее по спине. Эту девушку, совсем еще подростка, лейтенант не только хорошо знал, но и всей душой уважал. Сейчас ее, опухшую от слез, с перекошенным от страдания лицом, покрытым красной сыпью, с трудом можно было узнать.
– Ну-ну, успокойся. Пойдем-ка в комнату. Я принесу тебе воды, а потом ты все мне расскажешь.
Джина послушно приняла из рук Фаулера стакан и выпила воду. Затем, отдышавшись и справившись с собой, поведала ему отрепетированную историю, которую так тщательно продумала заранее. При этом она попросила лейтенанта не говорить маме о том, что ей пришлось пережить. Джина рассказала, каким образом узнала, что Майк О'Коннор – не ее отец.
– Мне пришлось его впустить, – всхлипнула она. – Когда я увидела его ямочки на щеках, я не могла его не впустить…
– У тебя не было выбора, Джина, – полным сочувствия голосом сказал полицейский. – Я все понимаю.
От его слов она снова зарыдала.
– Попробуй рассказать, что он сделал.
– Это было ужасно! – Прижав к груди сжатые кулачки, Джина тихим, едва слышным голосом произнесла: – Он меня… трогал. Щупал меня своими руками… А потом поцеловал. А потом… – Снова последовали рыдания. – Он сказал, что вернется.
– Когда?
– Сегодня днем.
– Не бойся, я останусь с тобой.
– Но я не хочу, чтобы кто-нибудь обо всем этом узнал, – взмолилась Джина. – Только вам я могу довериться. Мне ведь не надо будет давать показания в суде?
– Обещаю тебе, Джина, что никому ничего не скажу. И, уж конечно, тебе не надо будет ходить в суд. Только сейчас мне нужно позвонить в участок, что я немного задержусь.
Набрав номер участка и сделав сообщение, лейтенант Фаулер попросил собрать для него информацию на Ала Риццоли.
Джина успокоилась. Когда появится этот тип, она будет в доме не одна, да и мама ничего не узнает. Снова и снова Джина повторяла заученную версию – как он ее обнимал, хватал на руки, целовал.
– Он меня трогал… везде. И хотел стащить с меня джинсы.
– Ублюдок! – взорвался лейтенант, не в силах больше держать себя в руках. – Подонок!
– Даже не знаю, что бы я делала, если бы вы не приехали. Пожалуйста, помогите мне! Я не могу рассказать маме о том, что случилось!
– Я подожду на кухне, чтобы он не догадался, что в доме есть еще кто-то. – Голос полицейского звучал сухо. – Как только понадобится помощь, я буду рядом с тобой.
Наконец в дверь позвонили. Тихо как мышь лейтенант Фаулер скользнул на кухню, а Джина открыла дверь своему отцу.
Риццоли держал в руках букет красных роз, и от него сильно пахло лосьоном после бритья.
– Розы для моей красавицы, моей Джины, – с чувством произнес он. – Доченька, моя маленькая девочка!
– Благодарю, – холодно сказала Джина и провела Ала в гостиную, где приняла у него цветы.
– А ты поцелуешь папочку, который принес тебе розы? – хриплым голосом спросил он. Сграбастав Джину в охапку вместе с букетом, он стал покрывать ее лицо поцелуями.
И тут она закричала. В мгновение ока рядом оказался лейтенант Фаулер и вырвал ее из рук отца.
– Отправляйся в свою комнату, Джина, – скомандовал он, – и запри дверь на ключ.
Когда девушка вышла, лейтенант повернулся и ледяным тоном произнес:
– Ал Риццоли, ты арестован.
– Что вы хотите сказать? Не понимаю.
– Отправлю тебя за решетку и оставлю там гнить, теперь понял? – Полицейский сделал шаг вперед и мягким, каким-то кошачьим движением ткнул кулаком в оплывший живот Ала. Унюхав запах лосьона, поморщился. – Господи, ну и воняет же от тебя!
– Вы не можете меня арестовать. Она моя дочь.
– Поговори у меня, сволочь! – Лейтенант больше не скрывал клокотавшую в нем ярость. – Слышал что-нибудь об инцесте, ты, дрянь? Кровосмесительство, если не знаешь. – С этими словами он схватил Ала за запястье и завернул ему руку за спину. – Ты двуногая жаба, сволочь, подонок!
Ал взвизгнул.
– Кончай пищать, дрянь. И в глаза мне смотри, когда я с тобой разговариваю, понял? – Фаулер развернул Ала так, что теперь они оказались лицом к лицу. – Оставь девочку в покое. Еще раз подойдешь к ней, и ты покойник. Понял?
– Понял, – пискнул Ал.
– Если я тебя еще когда-нибудь увижу, вышибу мозги из твоей башки, – каменным голосом процедил лейтенант. – Убирайся отсюда куда глаза глядят, хоть в Майами, это уже твое дело. Вон из штата Нью-Йорк! – Ребром ладони он нанес один-единственный рубящий удар по руке мгновенно скрючившегося Ала. – Пошел отсюда, мразь!
Того как ветром сдуло.
Когда сверху спустилась Джина, лейтенант был уже совершенно спокоен.
– Я понимаю, почему ты не хочешь рассказывать об этом матери, Джина. Но ты уверена, что тебе не надо поговорить с адвокатом? И психиатр у меня есть прекрасный. Я мог бы все это организовать, и платить тебе не потребуется.
– Спасибо, – слабо улыбнулась Джина. – Мне ни с кем не хочется это обсуждать. Хочу только одного – поскорее обо всем забыть.
Лейтенант Фаулер внимательно посмотрел на девушку. Надо же, меняется прямо на глазах. Болезненный вид уступил место решительности и уверенности в себе. Да, хладнокровная девица, нечего сказать! На какую-то долю секунды возникло сомнение, действительно ли отец собирался ее изнасиловать. Может, она просто таким образом решила избавиться от него?..
Но тут Джина снова всхлипнула, принялась благодарить лейтенанта за помощь, и он отогнал эту мысль. Девочка так чиста и наивна! Как он мог быть настолько несправедливым к ней?
Глава 25
Учебный год только начался, когда Джина случайно услышала разговор четырех подружек. Джоанна Салливан рассказывала о матери Кейт.
– Представляете, миссис Хиллз была совсем-совсем голая, ну как новорожденный младенец, и ее выставили вон.
– О ком это ты говоришь? – с интересом спросила только что подошедшая Фелисити Рассел.
– О матери Кейт, она разделась догола в клубе «Джимми» в Монте-Карло. Об этом было чуть ли не во всех газетах.
– Раньше ты называла «Отель де Пари», – вставила одна из приятельниц.
– Да какая разница, где именно этой женщине взбрело в голову устроить стриптиз на виду у всех? Она разделась, и это самое главное.
– Наверное, теперь нам придется исключить Кейт из «Фриарз», – мрачно произнесла Джоанна. – Надо созвать экстренное совещание.
«Фриарз» был небольшим клубом восьмерых избранных, основанным девушками в конце прошлого семестра. Никаких глобальных проблем они, конечно, не решали, а просто раз в две недели собирались у кого-нибудь в комнате и устраивали вечеринку.
Первым душевным порывом Джины было тут же заявить о собственной отставке, но, чуть подумав, она решила не предпринимать никаких решительных шагов, пока не поговорит с остальными. Может, вместе с ней захочет уйти кто-нибудь еще.
Джина инстинктивно чувствовала, что подруги относятся к ней как к лидеру и прислушиваются к ее мнению. Об этом в последнем отчете писала и директриса, сделавшая особый акцент на прирожденном таланте Джины как руководителя коллектива.
Спокойно и уверенно Джина приступила к осуществлению задуманного. В конце концов она назначила внеочередное собрание членов клуба и пригласила на него Джоанну Салливан, Фелисити Рассел и Стефани Джеймс. Так как предметом обсуждения должна была стать Кейт, ей ничего не сказали. Джина отправила к Кейт Марджори Филлипс, чтобы та отвлекала ее внимание, пока подруги решали, как быть.
Кейт – ее подруга, и Джина чувствовала себя обязанной встать на ее защиту. Глядя на лица собравшихся девушек, Джина размышляла, не возмутилась ли она сама точно так же, как они, если бы не та ужасная встреча с Алом Риццоли. Наконец Джина встала и произнесла проникновенную речь, которую завершила такими словами.
– Те из вас, Кто настаивает на исключении Кейт из «Фриарз», так как считает, что она виновна в грехах ее родителей, берут на себя миссию Господа Бога.
– Что ж, приступим к голосованию? – спросила Фелисити.
Джина спокойно улыбнулась:
– Да, конечно. Кто за исключение Кейт, поднимите руки.
Никто не пошевелился.
– Единогласно, – снова, но уже шире улыбнулась Джина. – Осталось последнее. Сейчас мы все должны поклясться на Библии, что никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажем об этом Кейт.
Девушки произнесли торжественную клятву и, надо сказать, ее не нарушили. Однако много позже Кейт все-таки обо всем узнала, и случилось это довольно неожиданно.
В январе 1961 года Джон Фицджеральд Кеннеди вступил на пост президента. Радости Джины не было предела. Слова Кеннеди глубоко запали в ее душу: «Никогда нельзя задаваться вопросом, что должна сделать для тебя твоя страна. Напротив, задумайся, что ты сам можешь для нее сделать». Джина решила, что самый лучший способ жить по этому принципу – всю себя посвятить учебе.
И она добилась значительных успехов в Тэлботе. Стала членом дискуссионного клуба, а на третьем году обучения сыграла Офелию в школьной постановке «Гамлета». Джина так хорошо играла в теннис, что ее выбрали капитаном команды, а позже и старостой класса. Слова директрисы из последнего рапорта привели Мириам Штерн в полный восторг: «Она превосходна во всех отношениях».
День Джины был расписан по минутам, но она все же находила время, чтобы регулярно писать матери и Мириам, которым признавалась, что не может дождаться, когда поступит в Редклифф, хотя расставание ее и страшит.
Наступили весенние каникулы, последние перед выпуском из Тэлбота. Джина, Кейт и еще три девушки отправились в отель «Билтмор» в Бостоне, куда их пригласил брат Фелисити Рассел Брет.
Понимая, что для дочки такая поездка – целое событие, Сесилия подарила ей неописуемой красоты платье. Оно прибыло для миссис Кортни от Кардена, но Констанс решила, что слишком для него стара. Когда она отдала наряд Сесилии, та обрадовалась, хотя и не показала вида.
Подобный стиль – простой, лишенный излишеств – привнесла в современную моду Жаклин Кеннеди. Платье было длинное, чрезвычайно изящное и как нельзя лучше подходило молодой девушке. Слегка задрапированный лиф розового цвета очень красиво контрастировал с клетчатой юбкой переливающихся тонов. Элегантное, подчеркивающее фигуру платье отлично сидело на тоненькой как тростинка Джине.
На вечеринке в отеле Джина чувствовала себя очень уверенно в этом прекрасном наряде. Что-то подсказывало ей, что она необыкновенно хороша, красивее всех в зале ресторана. Мужчины бросали на нее откровенно восхищенные взгляды, любуясь очаровательной девушкой в великолепном платье.
Как бы то ни было, она ощущала себя красивой.
А когда к ней подошел Руфус Картрайт, Джина и вовсе расцвела. Руфус был студентом предпоследнего курса в Гарварде, а Джина еще училась в колледже, и все-таки он обратил на нее внимание. Какая победа, какой триумф!
После первой встречи в музее изобразительных искусств Джина перечитала массу литературы о светилах, окончивших Гарвардский университет, и теперь молодые люди разговорились о Джеймсе Расселе Лоуэлле, Оливере Венделе Холмсе и Генри Лонгфелло.
– Никогда бы не подумал, что ты так много знаешь, – с восхищением отметил Руфус.
– Я буду считать твои слова комплиментом, – с напускным спокойствием ответила Джина.
– Собираешься поступить в университет?
– Да, в Редклифф?
– Твердо решила?
– Конечно, у меня уже есть туда распределение.
– А специальность тоже выбрала?
– Нет, но на первом курсе разберусь, – рассмеялась Джина.
– Ну, раз ты так занята, придется назначить тебе свидание прямо сейчас. Давай встретимся на балу в Эллиоте, в сентябре, хорошо?
Лицо девушки словно осветилось изнутри.
– Я буду рада увидеться с тобой снова. Но сентябрь еще так нескоро… Может, встретимся пораньше? – тихо предложила она.
Оба прекрасно понимали, что Руфус не сможет присутствовать на балу в Тэлбот-холле. Даже для первокурсников, не говоря уж о студентах последних курсов университета, назначать свидания школьницам считалось предосудительным. Чуть поразмышляв, Руфус сказал:
– Есть выход. Ты когда-нибудь была в музее Фроста? Это на Бирли-стрит, прямо рядом с пиццерией Бирли.
– Ну как же! Насколько мне известно, тамошняя пицца славится по всей Новой Англии.
– Вот и чудесно, – обрадовался Руфус, – там мы и перекусим. Тебе ведь разрешают время от времени покидать Тэлбот?
– Да. Мисс Фотерингэм знает, что я пишу эссе о стилях мебели в нашем штате, поэтому никаких проблем не предвидится. А пиццерия Бирли открыта по воскресеньям?
Руфус улыбнулся.
– Открыта. Так до будущего воскресенья?
– До будущего воскресенья, – отозвалась Джина, чувствуя, как внутри поднимается радостная волна. Неужели ее давней мечте суждено сбыться?
