Текст книги "Время любви"
Автор книги: Ширли Эскапа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Глава 48
Прислушавшись к совету отца, Руфус назначил директором Научно-исследовательского центра Марка и Фрэн доктора Джозефа Брэдли, бывшего главного биохимика «Солении». Доктор Брэдли, уже опубликовавший сотни научных работ и вынашивающий еще столько же в своей голове, действительно оказался тем самым гением от науки, о которых говорил Марк.
Основным направлением своей деятельности Брэдли считал разработку процессов оздоровления клетки, а не поиски путей, по которым течет заболевание.
С самого начала ему удалось достичь видимых результатов.
В августе 1967-го исполнилось три с половиной года с тех пор, как Руфус и Фабриция поженились. За это время ее красота расцвела еще ярче, еще сильнее стало и чувство к мужу, превратившееся в какое-то наваждение. Где бы они ни находились – на званых вечерах, на яхтах, в казино, в шале, – Фабриция вдруг замирала и смотрела на Руфуса так, словно видела его впервые. Ей и в голову не приходило прятать свою любовь от окружающих – она могла дать отпор любому насмешнику.
Талантливый руководитель, умеющий всегда и во всем находить самое лучшее, Руфус практически не знал поражений в делах. Детали его не интересовали, только целое, неизбежно приводящее к положительному результату. Все ему удавалось легко, а это приводило к тому, что он быстро уставал от однообразия и предавался всевозможным развлечениям.
Иногда у Руфуса мелькала мысль, что, если бы рядом с ним находилась Джина, все было бы совсем иначе. Без нее он постепенно превращался в светского повесу, которому некуда девать время и деньги.
– Вот игра никогда не утомляет, – говорил он Фабриции. – Когда выигрываешь, это возбуждает, а проигрываешь – волнует.
– Да, я тоже без ума от игры, – твердила Фабриция, кривя душой, но только таким образом она могла постоянно держать мужа в поле зрения.
Однако вскоре Руфус пресытился и рулеткой, и блэк-джеком, где все зависело от слепой удачи, а ставки делались наугад. Ему не хватало противостояния ума и нервов. То ли дело покер! Тут никогда не угадаешь, какая комбинация на руках у партнера.
Как-то в Лондоне британский коллега доктора Брэдли доктор Поль Кинкейд-Смит повел его в игорный зал шикарного пятизвездного отеля «Фаунтейнз». На сей раз Руфус запретил Фабриции следовать за собой.
В первый вечер он выиграл двадцать тысяч фунтов, во второй проиграл сорок тысяч. В пылу охватившей его черной ярости Руфус опрометчиво заявил:
– Сплошное шулерство.
– Вас не затруднит повторить свои слова? – холодно поинтересовался тот, кто выиграл наибольшую сумму.
– С удовольствием. Сплошное шулерство.
– Я не ослышался?
– Нет, сэр, не ослышались. Но если вы не доверяете своим ушам, могу повторить еще раз.
Голова с блестящими седыми волосами резко дернулась налево. Последнее, что увидел Руфус, были быстро подскочившие два здоровяка с бычьими шеями. Избили его так, что в первую же минуту он потерял сознание.
Руфус пришел в себя только через два дня в лондонской больнице. Фабриция сообщила ему то, что успела узнать: покалечили его достаточно сильно, а спасением своей жизни он обязан каким-то двум американцам, которые наткнулись на него, когда его выкинули на улицу. Американцы положили Руфуса в машину и доставили в больницу. После чего исчезли в ночи, не назвав своих имен…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Глава 49
В мае 1970 года Руфуса и Фабрицию известили, что они должны немедленно приехать в Штаты, поскольку Теодор находится при смерти. Оба сразу же выехали в Картрайт-хаус. Сидя у постели умирающего и прислушиваясь к его ломкому, болезненному голосу, они с первых слов поняли, что даже на смертном одре тот не забывал о своем патриотизме.
Родная Америка сильно его разочаровала, жаловался Теодор. Что это за общество, которое с терпимостью относится к разгулу черных, зато, видите ли, осуждает самое святое – исполнение долга во Вьетнаме во имя того, чтобы оградить и Штаты, и весь мир от опасного коммунистического засилья? Но вы еще увидите – и тут он оказался прав, – гибель четырех студентов во время разгона антивоенной демонстрации в Кентском университете будет иметь ужасающие последствия для всего семейства Картрайт.
Хотя Теодор с великим презрением относился к актам массового сожжения призывных повесток, в глубине души он даже радовался тому, что внука избили в Лондоне, ибо это сделало того непригодным к воинской службе.
Оглядывая выдержанную в коричневато-желтых тонах спальню, Фабриция размышляла о том, что на обстановке этой комнаты патриотизм Теодора отразился мало. В огромной кровати под балдахином в стиле Наполеона III, в мягких восточных коврах, в обивке диванов угадывался стиль Второй империи, все вокруг дышало спокойным достоинством. Фабриции и раньше доводилось бывать в домах, выстроенных во французском или в итальянском стиле, но только Лючии Картрайт удавалось сохранить подлинность атмосферы. Да и большая часть мебели принадлежала ее семейству на протяжении многих поколений.
Покончив с ненавистным ему движением за женские права, сексуальной революцией, роком, наркотиками и культурой андерграунда, Теодор произнес:
– А теперь, дорогая Фабриция, я прошу вас оставить меня наедине с внуком. Нам надо обсудить кое-какие дела.
Фабриция мгновенно поднялась со стула, чмокнула старика в высохший лоб и игриво сказала:
– Ваш правнук будет счастлив предстать перед вами к вечеру. Вас это устроит?
– Буду с радостью его ждать, – улыбнулся Теодор.
Руфуса охватило смятение. Судорожно сжав руки, он подумал: «Господи, только не сейчас, только не сейчас!»
От глаз деда, даже такого больного и слабого, ничего не могло укрыться.
Спокойным, ровным голосом, как духовник на исповеди, он проговорил:
– Талант к лидерству отличал меня всю жизнь. – Вздохнув, Теодор медленно продолжил: – Ты унаследовал это качество, мой мальчик. От меня.
– Да, но…
– Настоящее чувство лидерства наследуется, научить ему нельзя. – Старик говорил терпеливо, словно школьный учитель. – К великому сожалению, твоему отцу это чувство несвойственно. Вместо того чтобы управлять своей совестью, он следовал за ней.
Наступила тишина. Руфус, чувствуя, что дед собирается с мыслями, не мешал ему сосредоточиться.
– Именно поэтому он ничего не добился. Его больше волнует престиж, положение в обществе, чем выгода и доход. – Теодор поднял руку и саркастически рассмеялся. – Не пойми меня превратно, мой мальчик. Твоему отцу тоже не нравится проигрывать.
Смех утомил старика. Глазами он показал Руфусу на кувшин с водой. Тот вскочил и налил полный стакан. Он знал, что дед слишком горд, поэтому передал ему стакан прямо в руки. Сделав несколько маленьких глотков, Теодор отдал стакан Руфусу.
– Твой отец излишне добродетелен. Уверен, что и на посторонних женщин он никогда не обращал внимания, только твою мать и любит.
У Руфуса внезапно мурашки побежали по телу.
– Но ты, конечно, не можешь похвастаться подобным качеством, не так ли? Чрезмерная добродетельность – удел неудачников.
Поняв, что дед пошутил, Руфус издал слабый смешок.
– Будучи главой семьи, я обязан знать как о сильных, так и о слабых сторонах характера каждого ее члена. Пристрастие к женскому полу никогда не наносило нашей компании крупного урона. – Снизив голос до шепота, Теодор глубокомысленно заключил: – А вот игра способна это сделать.
– Я знаю. – Знаешь? И только это ты можешь мне сказать?
– Я целиком с тобой согласен.
– Вот и хорошо.
Старик протянул руку, и Руфус вцепился в нее, словно ждал этой минуты всю жизнь. Только когда Теодор слегка пошевелил пальцами, он отпустил руку деда.
– Знаешь, в чем секрет успеха «Картрайт фармацевтикалс»? – ослабевшим голосом спросил Теодор и тут же сам ответил: – Самое главное – заниматься тем, что непременно приведет к крупным достижениям. А наша сфера – химия и биология. К тому же мы придаем огромное значение результатам наших исследований.
Лючия приказала накрыть стол к ленчу так, как это делалось всегда. Доктор Фэйрбарн предупредил, что в любой момент может произойти непоправимое, поэтому Фрэн и Марк переехали из Нью-Йорка в тот самый дом, который отец подарил вернувшемуся с войны сыну.
Присутствие маленького Томаса скрашивало напряженную обстановку, но все же Руфус вскоре извинился и вышел из-за стола. Ему нужно было побыть одному.
Покой он обрел на берегу живописного озера, возле небольшого водопада. Усевшись на валун, Руфус вдруг вспомнил, как они с Джиной пили холодную колодезную воду, как проводили время в маленьком уютном домике. Семь неспокойных, тревожных лет прошло с тех пор. Как они были тогда молоды, как уверены в завтрашнем дне! К глазам Руфуса подступили слезы, и он, опустив голову на колени, заплакал. Он оплакивал своего любимого деда, тот вакуум, что образовался в душе после разрыва с Джиной, и неясное будущее, в котором он совсем не был уверен.
У озера Руфус провел несколько часов.
Вечером он вместе с женой и сыном снова пришел в спальню умирающего.
Глядя на мальчика со светло-каштановыми волосами, так похожего на его внука, Теодор едва слышно пробормотал:
– Нужно было назвать его, как меня – Теодором.
– Ну конечно, дедушка! – воскликнул Руфус. – Сейчас еще не поздно. Отныне он будет Теодором. Чарльз Бриггс уладит все формальности.
– Бриггс? Кто это? Какой-то знакомый? – спросил дед.
Едва ли не сорок лет Бриггс был семейным адвокатом и поверенным Картрайтов.
Стоявшая у постели мужа Лючия твердым голосом произнесла:
– Давайте оставим его в покое. Сестра Холлоуэй должна сделать очередной укол.
Укол оказался последним в жизни старого Теодора.
Таким образом семилетний Томас Гастон Картрайт стал зваться Теодором Гастоном. Руфус выполнил последнюю волю своего деда. Однако мальчик потребовал называть его Тео.
Через два месяца, когда лето было в полном разгаре, а на клумбах вовсю цвели пионы и розы, Марк Картрайт объявил, что он намерен оставить административную деятельность в «Картрайт фармацевтикалс».
Как это ни странно, но он унаследовал от отца чувство патриотизма. С его точки зрения, война, развязанная в Юго-Восточной Азии, была бесполезной и аморальной. «Для того, чтобы победить вьетнамцев, – говорил Бенджамин Спок, – надо уничтожить всю нацию». Главный сторонник немедленного прекращения войны Джордж Макговерн, сенатор от Южной Дакоты, кроме всего прочего предлагал проводить широкую программу социальных и политических реформ. Взгляды сенатора вполне совпадали со взглядами Марка, поэтому он решил работать вместе с Макговерном.
В узких кругах поговаривали, что Макговерн станет следующим кандидатом в президенты от демократов.
– Дедушка часто говорил, что у тебя чересчур сильно развито чувство общественного сознания! – взорвался Руфус, услыхав последние новости. – Ты бы ни за что не сделал ничего подобного, если бы он был жив. Что, специально ждал его смерти? Конечно, теперь ты наконец обрел свободу.
«Я ещё слишком молод! – хотелось ему выкрикнуть в лицо отцу. – Я еще не готов! Не готов!»
Успокаивало одно: скоро внутреннее волнение уляжется и все войдет в норму. Просто надо выкурить сигарету с марихуаной, и страхи отойдут на задний план.
Вот так случилось, что двадцатидевятилетний Руфус стал президентом «Картрайт фармацевтикалс».
Глава 50
Просматривая, как обычно, «Уолл-стрит джорнэл», Джина узнала о назначении Руфуса президентом компании. Интересно, подумала она, что бы он сказал, узнав, что она сама является президентом «Гибсон и Кин»?
Разозлившись, что ее занимают такие глупости, Джина скомкала газету и швырнула ее в мусорную корзину. Сейчас еще слишком рано, презрительно усмехнулась она, всему свое время.
Джина снова развернулась к столу и принялась размышлять над текстом рекламы своего нового продукта – чудесного дневного крема для деловых женщин. Но только что прочитанное сообщение о Руфусе настолько выбило ее из колеи, что даже кухня, где она устроилась, показалась Джине уже не такой уютной, как обычно. Время близилось к полуночи; она обещала Моргану закончить работу пораньше, но засиделась и уже опаздывала на целых полчаса.
Джина устало потерла глаза и представила себе мужа, ожидающего ее в кровати. Недавно у него разыгралась застарелая грыжа, и сейчас он наверняка сидит, облокотившись на подушки…
Ах, если бы на месте Моргана был Руфус! Джина невольно вздрогнула, словно Руфус только что обнял ее. Увы! Морган – это Морган, и ему никогда не стать хоть мало-мальски похожим на Руфуса. Скучный, надоедливый и такой надежный, он совсем не волновал ее физически, не горячил кровь. Зато Джина бесконечно ему доверяла, так же как собственной матери. От Моргана исходило ощущение силы и спокойствия.
Мысль о том, что он когда-нибудь может ей изменить, претила Джине, внушала одновременно и безотчетный страх, и отвращение. Муж не может предпочесть ее другой, это немыслимо. Но сейчас, когда она ясно представила себе, как Морган, дрожа от возбуждения, ждет ее появления в спальне, чтобы заняться с ней любовью, Джину передернуло, губы ее сжались в тонкую прямую линию. Интимные отношения с мужем редко вызывали у нее ответное желание, превратившись со временем в формальное исполнение супружеского долга.
Так как же все-таки назвать новый крем? «Утренняя бодрость»? «Утренняя свежесть»?
Что же выбрать?
Не прошло и четырех лет, как Джина начала заниматься составлением и производством лосьонов и кремов для ухода за кожей. Хотя ее компания вполне могла позволить себе завести собственное рекламное бюро, Джина всегда сама выдумывала привлекательные названия и заботилась о том, чтобы стоимость продукции была меньше, чем у конкурентов, а прибыль – выше. Опыт работы в агентстве Хаммера не прошел даром.
На счету у Джины было уже три продукта: очищающее молочко, гель для удаления косметики и ночной крем. И вот теперь она билась над названием для нового многоцелевого крема, которое должно быть броским и красивым.
Этикетка обязана привлекать внимание.
«Утренняя свежесть»?
Завтра она поделится своими идеями с мамой – та уже не раз давала ей ценные советы. На губах Джины появилась победная улыбка. Какой большой путь удалось пройти с тех пор, как мама добавила огуречный экстракт в тот крем для рук!
Аккуратно собрав в стопку разбросанные по столу бумаги, Джина почистила зубы и отправилась в спальню. Там она сбросила одежду и улеглась рядом с мужем, который тут же обнял ее и стал покрывать поцелуями.
Когда он наконец заснул, Джина вновь предалась размышлениям о своей компании – компании Джины Гибсон. Ее продукция должна продаваться только в крупных аптеках, это придает покупателю уверенность в надежности товара. Упаковка тоже должна этому соответствовать – быть простой и как можно больше напоминать лекарственные препараты. В конце концов все кремы Джины основаны на лекарственных травах и успешно прошли дерматологическую экспертизу.
Ярко-зеленые буквы на белом фоне прекрасно читаются и не утомляют глаз…
Джина придавала особое значение таким вещам, как чутье и вкус. Ее продукция предназначалась исключительно для женщин, а женщины испокон веков понимали толк в чутье и вкусе. Эти чувства развиты у них куда лучше, чем у мужчин…
– Как ты думаешь, мужчины обладают шестым чувством? – на следующее утро спросила она Кейт.
Теперь, после отъезда Кейт, подругам приходилось встречаться гораздо реже, чем прежде, но на помощь приходил телефон, и они болтали друг с другом почти ежедневно.
– Шестое чувство? У мужчин? – Кейт презрительно фыркнула. – Да эти чурбаны про интуицию слыхом не слыхивали!
Джина улыбнулась. Они с Кейт частенько перемывали косточки представителям сильного пола, начисто лишенным каких-либо добродетелей, и, поскольку обе были отъявленными феминистками, приходили к однозначному выводу, что мужчины являются неизбежным злом, с которым приходится мириться.
Положив трубку на рычаг, Джина задумалась. Как все-таки чудесно, что в ее жизни есть такая подруга, как Кейт! Кстати, в последнее время «Высокая мода» превратилась в процветающую компанию, и это искренне радовало Джину.
Скарлетт Гибсон, которой вскоре должно было исполниться пять лет, с мамой виделась редко. Сесилия очень волновалась по этому поводу. Девчушка скрашивала ее жизнь, расставаться с ней она не собиралась, но стала подумывать о покупке новой квартиры – поближе к Джине, а если получится, то прямо в доме, где жила дочь.
Как всегда, Сесилия решила поделиться своими соображениями с Мириам.
– Конечно, ты права, подруга, девочке нужно чаще общаться с родителями. Только я категорически не согласна с тем, что ты для нее слишком стара. Полная чушь! В свои сорок семь ты и сама еще вполне можешь родить!
– Перестань болтать глупости. Я говорю о серьезных вещах. Никак не могу решить, что лучше: поговорить сначала с Джиной или прежде купить квартиру, а потом рассказать ей о переезде.
Мириам посмотрела на Сесилию в упор и резковато спросила:
– Думаешь, ей понравится, если ты станешь жить в непосредственной близости от нее?
– Понятия не имею. – Сесилия помрачнела. – Я как-то не думала об этом…
Подруги начали прикидывать, какой может быть реакция Джины, потом – Моргана, а тут уж разговор плавно перешел к обсуждению их брака, что больше всего волновало Сесилию.
– Понимаешь, Мириам, по-моему, она его совсем не любит, ее занимает только бизнес, только в него она и влюблена. Ей нравятся интриги, борьба, преодоление…
Ее слова были прерваны страшным грохотом: желая привлечь к себе внимание беседующих женщин, Скарлетт схватила одну из разноцветных пивных кружек, которые с такой любовью коллекционировала Мириам, и трахнула ее об пол.
– О Господи! – воскликнула Сесилия. – Мири, я обязательно куплю тебе такую же. Не понимаю, что на нее нашло.
– Нельзя винить ребенка, она просто устала развлекать саму себя. Мы же о ней совсем забыли.
Глаза Мириам быстро обежали комнату. Чем бы занять девочку?
И тут ее осенило: пианино! Подхватив Скарлетт на руки, она подошла к инструменту, усадила девчушку к себе на колени и, нажимая на клавиши ее маленьким пальчиком, заиграла давно забытую песенку «Мерцай, мерцай, крохотная звездочка».
Мириам проиграла мелодию несколько раз подряд, потом решила, что девочка утомилась, перешла к гаммам и наконец прошлась справа налево по всей клавиатуре.
– Теперь я! – потребовала Скарлетт.
Мириам снова взяла было ее пальчик, но Скарлетт вырвалась и с негодованием воскликнула:
– Нет, я сама! Сама хочу!
– Скарлетт нравится быть независимой, – с умиленной улыбкой пояснила Сесилия, и женщины обменялись понимающими взглядами.
С необыкновенной легкостью, словно она просто играла в мячик, девчушка повторила «Звездочку». Затем промурлыкала себе под нос колыбельную, которую перед сном напевала ей бабушка, и так же легко подобрала ее на пианино.
– Слушай, да у нее же настоящий талант! – торжественно провозгласила Мириам. – Ее необходимо учить музыке! Надо же, просто фантастика какая-то.
– Ты так думаешь? – засомневалась Сесилия. – Но где найти хорошего преподавателя?
– Здесь нужен толковый совет. – От волнения Мириам раскраснелась. – Важно, чтобы с ней занимался настоящий мастер. Знаешь, малышка, по-моему, наша Скарлетт вундеркинд!
– Вундеркинд?.. – протянула Сесилия.
– А что? Все может быть. – Мириам ткнула ее кулаком в бок. – Между прочим, Иегуди Менухин выступил с первым концертом, когда ему было всего семь лет, вот так-то!
Это решило судьбу Скарлетт.
Глава 51
Иногда любовная связь начинается после длительного периода ухаживания, а иногда чисто спонтанно, без всякой предварительной подготовки. «Это получилось само собой», – признаются в таких случаях любовники друг другу. Если же они решаются рассказать о своих отношениях кому-то из близких людей, то, как правило, стремятся оправдать себя так: «Нас потянуло друг к другу».
Любовная связь между мужем Джины Морганом и ее лучшей подругой Кейт «получилась сама собой», потому что их «потянуло друг к другу».
Собственно говоря, все началось в тот день, когда Джина – как всегда в последний момент – отказалась пойти с ними в театр, сочтя, что куда важнее отточить текст рекламы для нового крема, который она в конце концов решила назвать «Земным раем».
Жан-Пьер уехал в Швейцарию к заболевшей матери, и Кейт, оставшись соломенной вдовой, при первой же возможности навестила дом подруги.
«Сестра Сюзанны» оказалась на редкость скучной и затянутой пьесой. Казалось, что тягучее действие может прийти к логическому завершению дней через десять, не меньше.
– Автор, видимо, написал текст, но не удосужился проговорить его вслух, – сказала Кейт во время антракта.
– Ты абсолютно права, прямо в точку попала. – Морган рассмеялся, что бывало с ним довольно редко.
– Это не моя мысль. Один режиссер высказался так о каком-то музыковеде.
– И что же он сказал? – поинтересовался Морган.
– Что музыковеды читают по нотам, а саму музыку не слышат.
– Это верно… – Помолчав, он признался: – Знаешь, у меня что-то нет желания смотреть второй акт.
– Прекрасно, – согласилась Кейт. – Я ждала, что ты это скажешь. Меня пьеса совсем утомила.
Морган легонько дотронулся до ее руки.
– А не пойти ли нам куда-нибудь поужинать?
Ничего не ответив, Кейт кивнула, и они направились к выходу.
На улице Морган остановил такси и, усаживая Кейт в салон, спросил:
– Куда поедем? В «Каравеллу»?
Она снова молча кивнула.
Когда такси тронулось, Морган достал флакон вентолина и несколько раз попрыскал целительной жидкостью в рот.
– Тебя все еще мучают приступы астмы? – с сочувствием спросила Кейт.
– Теперь намного реже. – Морган замялся. – Здесь душновато, а твои духи… Не возражаешь, если я открою окно?
– Ну конечно! Прости, я не знала…
– Ерунда, теперь все в порядке, – поспешил заверить ее Морган.
– А ты всегда носишь с собой этот спрей?
– Только когда куда-нибудь выхожу. Дома вентолин стоит в каждой комнате, чтобы все время был под рукой.
Сидя напротив Моргана в уютном полуосвещенном зале «Каравеллы», Кейт пристально вглядывалась в него и размышляла о том, что за семь лет он сильно изменился. Худое лицо с выступающими скулами пополнело, а горбинка на носу придавала ему какую-то неповторимую мужественность.
Когда она впервые увидела Моргана на свадьбе Джины, то никак не могла понять, что нашла в нем ее подруга. Теперь, наблюдая за тем, как он делал заказ официанту, она решила, что Джине, видимо, импонировала исходящая от него спокойная уверенность.
В свою очередь Морган, заглядывая в ясные глаза Кейт, обрамленные длинными, загнутыми вверх ресницами, думал, что в их глубине прячется странная грусть, которая придает лицу некий налет таинственности.
Ужин подходил к концу, подали кофе. И совершенно неожиданно Морган попросил:
– Расскажи о своей матери. Я слышал, она недавно вышла замуж, да?
– Это ее пятый брак и пятый муж. Мама никогда не стремилась жить скромно. Ее имя постоянно мелькает на страницах газет, но все равно я всегда буду делать для нее все, что смогу.
– У тебя доброе сердце, Кейт.
– Дело не в этом. Она моя мать, и я ее люблю, а все остальное меня не волнует.
Моргану вспомнилось, что Джина как-то рассказывала, как в Тэлботе Кейт из-за непристойного поведения матери даже собирались исключить из членов клуба. Кажется, та где-то в Монте-Карло голышом прыгнула в бассейн или что-то в этом роде… Решив сменить щекотливую тему, он перевел разговор на сына Кейт Мэтью.
Лицо Кейт мгновенно озарилось самой нежной улыбкой, какую ему когда-либо приходилось видеть.
– На днях его фотографировал Макс Санфорд. Хочешь посмотреть? – Не дожидаясь ответа, она быстро достала из сумочки фото Мэтью.
Ведущий светский фотограф Макс Санфорд не только запрашивал неимоверную цену за свою работу, но и с величайшей тщательностью отбирал модели.
– А я и не знал, что он снимает детей.
– Да, это не в его правилах, – согласилась Кейт. – Но моей маме очень хотелось иметь фотографию внука, и Санфорд согласился.
Морган сменил очки на другие – для чтения – и взял в руки снимок. Вглядевшись в лицо ребенка, он неожиданно присвистнул.
– Да ведь он же просто копия Жан-Пьера!
– Ты прав, – спокойно проговорила Кейт. Она забрала из его рук фотографию и, глядя на нее с неимоверной любовью, добавила: – Мы решили усыновить ребенка задолго до нашей свадьбы. Я не скрывала, что у меня не может быть детей, поскольку удалена матка.
– Знаю, ты сделала аборт.
Услышать подобное заявление от человека, исполненного чувства собственного достоинства, было так странно, что между ними сразу воцарилась атмосфера доверия и интимности.
– Это так, – улыбнулась Кейт, – но ты прав: Мэтью действительно сын Жан-Пьера.
– Расскажи поподробнее, – попросил Морган. – Но если не хочешь – не надо, я пойму.
– Клодин, мать Мэтью, и Жан-Пьер были влюблены друг в друга чуть ли не с пеленок. Они вместе росли, почти не расставались, и все как один считали, что они непременно должны пожениться. – На губах Кейт появилась слабая улыбка. – Наша любовь вспыхнула сразу, с первого взгляда – по крайней мере с моей стороны. Знаешь, катание на лыжах, романтика… Чувств своих я от Жан-Пьера не скрывала, так все напрямик и выложила. О существовании Клодин мне в ту пору ничего не было известно. Но даже если бы я о ней и знала… Я часто думаю, что бы тогда сделала, но ответа так и не нахожу.
Жан-Пьер общался с ней вплоть до нашей свадьбы. Весь день и всю ночь накануне ее они провели вместе. Домой он явился за два часа до брачной церемонии. Его родители чуть с ума не сошли! Спустя несколько лет Жан-Пьер признался мне, что они знали, с кем он провел ночь…
Но я немного тороплю события.
Через четыре месяца после свадьбы я обнаружила письмо. Судя по штемпелю, оно было отправлено три недели назад. Клодин сообщала, что беременна, что, будучи католичкой, собирается рожать и что безумно любит своего дорогого Жан-Пьера. Но и я его очень любила.
Жан-Пьеру я ни словом не обмолвилась, что прочитала письмо. Моя мать в то время находилась в Риме. Я позвонила ей и попросила, чтобы она немедленно вызвала меня к себе, что она и сделала, прислав телеграмму. Я сказала мужу, что уеду дня на три, если он, конечно, не против.
Ты упомянул, что у меня доброе сердце. Теперь ты понимаешь, почему я на все готова ради матери: как только она мне понадобилась, не задав ни одного вопроса, мать пришла на помощь.
Клодин написала свое письмо на банковском бланке. Этот банк находился в небольшом городке Вернье, где они с Жан-Пьером и выросли. Я немедленно вылетела в Женеву и связалась с Клодин по телефону. Сказала, что нам надо переговорить. Клодин согласилась, но, когда я примчалась в Вернье на такси и позвонила ей из автомата, она сказала, что не хочет, чтобы нас видели вместе. Тогда я вернулась в Женеву, а на следующий день Клодин сама приехала ко мне в отель «Интерконтиненталь».
Разговор состоялся серьезный и откровенный. Я сообщила Клодин о том, что у меня удалена матка. Потом сказала, что беременность, нежелательная для нее, – самый лучший выход в нашей с Жан-Пьером ситуации. В общем, предоставила ей право решать самой.
И тогда она показала мне его ответное письмо. Жан-Пьер обещал ей помочь всем, что в его силах, но предупредил, что никогда меня не оставит и на ней не женится.
Итак, я предложила Клодин финансовую сделку. Пятьдесят тысяч долларов в обмен на ее ребенка.
Уж не знаю, каким образом поверенному удалось уговорить моих опекунов, но деньги я получила в срок и отдала их Клодин. Все было оформлено на законном основании. Мы с Жан-Пьером усыновили Мэтью. Я присутствовала при родах. Клодин рожала посредством кесарева сечения, и я держала на руках младенца уже через несколько минут после его появления на свет.
Клодин напомнила о себе только один раз. Написала, что родила еще одного ребенка, тоже мальчика. Я ответила, что очень за нее счастлива. А о том, что Жан-Пьер – настоящий отец Мэтью, никто не знает.
На протяжении всего рассказа Морган держал руки Кейт в своих ладонях.
– Вы собираетесь рассказать все Мэтью, когда тот подрастет? – спросил он наконец.
– Мы еще не решили, – со вздохом призналась Кейт.
Разжав ладони, Морган с присущей ему старомодной церемонностью произнес:
– Прошу прощения, мне нужно на минуту отлучиться. Подожди меня. Я скоро вернусь.
Поделившись своей тайной с Морганом, Кейт почувствовала облегчение, будто освободилась от гнетущей тяжести. Впервые со дня свадьбы она была так откровенна, даже с Жан-Пьером она не чувствовала себя настолько свободной и раскованной. Интуиция подсказывала, что и с Морганом происходит то же самое: очутившись вне дома и работы, он перестал ощущать себя неким придатком своей властной жены. То, что Кейт и Морган провели весь вечер вдвоем, обоим пошло на пользу.
Когда Морган вернулся и снова уселся напротив, по телу Кейт пробежала дрожь. Что это? Неужели его присутствие так ее взволновало?..
– Ты знаешь отель «Коммодор»? – спросил Морган, вновь завладев ее ладонями.
– Слышала, но бывать там не доводилось.
– Я только что заказал номер на завтра. Буду ждать тебя там с половины одиннадцатого утра…
– Морган! – едва не задохнувшись, воскликнула Кейт. – Что ты такое говоришь? Ушам своим не верю!
– А ты поверь, Кейт. До завтрашнего утра у тебя будет время подумать. Если ты придешь, сделаешь меня счастливейшим из смертных, если же нет, я смирюсь и никогда не напомню тебе о своем предложении. Ну как, договорились?
– Мне нужно закурить, – нервно проговорила Кейт.
– Ждать буду до четырех часов.
Морган жестом подозвал официанта и расплатился по счету. Наблюдая за ним, Кейт улыбнулась.
– Спасибо за прекрасный вечер.
Позже они признались друг другу, что возникшее с самого начала желание было так велико, что никто из них нисколько не сомневался, чем это все закончится.
Проворочавшись с боку на бок всю ночь, Кейт только к утру осознала, что ни Морган, ни она за весь вечер так и не затронули тему их семейной жизни.
К полудню Кейт подъехала к «Коммодору», посетив по пути супермаркет, где накупила всякой всячины: копченого лосося, ветчину, ледяное шампанское и свежий французский хлеб. Все продукты она упаковала в красивую плетеную корзинку, предусмотрительно захваченную из дома. И вот что странно: Кейт, никогда не любившая магазины, сейчас получала истинное наслаждение, прохаживаясь между полками и стеллажами. Но ведь она покупала для Моргана!
Устроив корзинку на заднем сиденье, Кейт снова уселась за руль своего спортивного «мерседеса» и посмотрелась в зеркальце. Наверное, она окончательно рехнулась – вместо парикмахерской пошла в магазин! Ни одна нормальная женщина, отправляясь на первое свидание с любовником, ни за что бы так не поступила.
За все это время она ни разу не задумалась, что собирается – и довольно хладнокровно – изменить своему мужу.
