Текст книги "Сталин и заговор генералов "

Автор книги: Сергей Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)

Репатриантские настроения возникли у Н. Скоблина уже в 1921 – 1922 гг. Отчасти под впечатлением отъезда и уже «советской судьбы» генерала Я. Слащова. Отчасти на настроения генерала оказывала воздействие имевшая на него влияние его прославленная и капризная жена Н. Плевицкая. Дело дошло даже до переговоров с Ф. Дзержинским. Отъезд не состоялся потому, что в то время ОГПУ, открывая возможность для возвращения самой Н. Плевицкой, не обещало амнистии ее мужу генералу Н. Скоблину. Само по себе такое поведение Н. Скоблина

вызвано было и бедностью, и несомненным неверием в перспективы Белого дела и Русской армии, и фактическим смещением ■ ценностей в жизненной ориентации.

Ожидания и поиск «Наполеона» среди «революционных генералов» Красной Армии в русском военном зарубежье, в белой военной элите в значительной мере были обусловлены разочарованием в П. Врангеле и скептическим отношением к другим, «популярным» белым генералам, претендовавшим на «врангелевское» место «вождя Белого дела».

По мнению генерала Я. Слащова, «Врангель честолюбив, властолюбив, хитер и в душе предатель, но самый умник из оставшихся там генералов; еще могу добавить: продажен и любит (очень умно) присвоить чужую собственность себе на благо»¹. Мнение Я. Слащова, несомненно, весьма субъективно: генералы были военно-политическими антагонистами. Однако это мнение в основном подтверждалось и другими лицами. «Врангель – самый умный генерал в Константинополе, – считал полковник Э. Гильбих, – крайне честолюбив, по слухам, питал даже надежду стать императором России; ради своей выгоды готов потопить кого угодно; не терпит подчиненных с умом и самостоятельным характером; не держит, своего слова; ставит свой интерес выше всякой идеи»^{100 101}. «Достаточно умный, честолюбивый, себялюбивый и страдающий манией величия, – высказывал свое мнение о «черном бароне» генерал А. Мильковский. – Хорошее образование, общее и военное. Твердости нет. Начальник штаба и начальник контрразведки имеют на него влияние. В выборе помощников не терпит людей с собственным мнением. Большой интриган. Пользуется любовью на Галлиполи, так как создал себе ореол мученика и пленника союзников, не позволяющих ему видеться с армией. Ему там верят, так как информация в его пользу. Среди беженцев и казаков любовью не пользуется. Как военный имел несколько бЬев»¹.

Примечательны наблюдения русской военно-морской разведки, относящиеся к лету 1921 г.: «Фактически в руках Кутепова находится вся военная сила, в то время как в руках Врангеля – только ставка. Эта группа очень неодобрительно относится ко всем демократическим разговорам штатских людей около Врангеля, еще терпит его «новую тактику», и только полная бездарность генерала Кутепова и его дисциплинированность уничтожают ту силу, которую он фактически имеет в руках... За последнее время благодаря дикому поведению Кутепова, с одной стороны, и агитации против него, которую вел Шатилов, вес Кутепова поуменынился, но все же Врангель с ним очень считается, а в глазах гвардейского офицерства Кутепов – несомненный авторитет»^{102 103 104}. И еще одно важное замечание разведки: «Кутепов – человек, вполне приемлемый для берлинцев, и ими он будет поддерживаться сильнее, чем Врангель»'¹.

Впрочем, генерал Кутепов, лидер «первопоходников» и «старых белых добровольцев», «деникинец», по старой памяти претендовавший на роль нового «белого вождя», скептически воспринимался генералитетом, особенно из генштабистов. «Кутепов – храбрый солдат, – считал генерал А. Мильковский. – Характера твердого, жесткого. Может навести порядок и дисциплинировать часть, не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. Как большой начатьник безусловно мало пригоден: в бою теряется и управлять частями не может. Почти всегда, где распоряжался, терпел неудачи»^105.

«Генерал Кутепов очень честолюбив; хороший фельдфебель; военная бездарность; хам; лично храбр»'¹. Так оценивал личность А. Кутепова полковник Э. Гильбих. «Командир корпуса

Кутепов, – по мнению капитана Б. Войнаховского, – отличный строевой офицер и скверный организатор. Способен на должности не выше командира батальона. Честолюбивый, грубый, небольшого ума, очень твердой воли, большой интриган, как боевой начальник всегда терпел поражения»¹. Генерал Я. Слащов не любил его и утверждал, что «Кутепов – отличный строевик-фельдфебель – годится на должность до командира батальона – всегда в поводу у своего начштаба, в военном смысле, не стоит ничего»^{106 107 108}.

Что касается В. Витковского, то Я. Слащов считал, что это «был сколок с Кутепова и так же мало, как и он, смыслил в военном деле»'¹. «Генерал Яша» называл «их обоих хорошими фельдфебелями»^{109 110}. «Витковский не опасен, – продолжал Я.Слащов свою характеристику, – очень глуп»'¹. По мнению полковника М. Мезерницкого, «Витковский – смелый офицер и интриган, глуп»^{111. Примерно то же говорил о нем и полковник Э. Ги-льбих: «Генерал Витковский – глуп и в военном деле бездарность»112 113. Капитан Б. Войнаховский дал ему более пространную характеристику: «Начдив Витковский. Ограниченный, честолюбивый. Как боевой начальник слаб. Военным делом не интересуется. Хороший организатор и хозяин»".}

Можно полагать, что это весьма субъективные характеристики людей из «оппозиционной» П. Врангелю и А. Кутепову «партии Слащова». Но вот запись в дневнике генерала А. фон Лампе: «Вечер провел у Витковского – умеренность, аккуратность и... ограниченность. Вот все, что могу сказать про него»*¹.

Репатриировавшиеся в РСФСР генерал Я. Слащов и «сла-щовцы» на допросах в ВЧК так характеризовали боевые качества, военные способности и полководческое мастерство «младших вождей и героев Белого дела», молодых генералов бывшей Добровольческой и Русской армии Н. Скоблина, А. Туркула и

В. Манштейна – «...молодые начальники, выдвинувшиеся в рядах Добровольческой армии. Хорошие партизаны, но на должности более крупных военных начальников совсем не подготовленные, что ныне признается даже их боевыми товарищами, по настоянию коих перед главным командованием они были выдвинуты в своих частях на ответственные посты»¹. Их считали «смелыми офицерами, карьеристами»^{114 115}. Столь скептическое отношение самого генерала Я. Слащова и «слащовцев» к Н. Скоб-лину, А. Туркулу, В. Манштейну отчасти объяснимо. Это определенная ревность кадровых офицеров, генштабистов поколения 80-х гг. к молодым «выскочкам», выдвинувшимся в период Гражданской войны и выдвинутым ею.

2

Советская военная элита в представлении белого зарубежья в начале 20-х годов.

Представления о составе советской военной элиты в общественном мнении белого зарубежья в это время формировались и на основе информации и мнений компетентных кругов русской военной эмиграции. Они прекрасно знали многих военных специалистов, служивших в Красной Армии, еще по дореволюционной их служебной и профессиональной деятельности. Одних по совместной службе или учебе, приятельским отношениям, других – по репутации, сложившейся в ходе Гражданской войны.

«Совершенно точно и документально установлено, – своеобразно выразил мнение русской военной эмиграции, обозначив самых авторитетных «красных генералов», представитель барона П. Врангеля в Берлине генерал А. фон Лампе 6 июня 1923 года, – ...что в Германии ни одного из представителей красного командования (вроде Тухачевского или Буденного) или видного офицера Генерального штаба (вроде Гатовского, Свечина, Бонч-Бруевича, Гутора и др.) никогда не было и нет...»¹.

Среди перечисленных лиц нет главкома Каменева. К 1922 г. в русском белом зарубежье были убеждены, что действительным руководителем Красной Армии, стоящим за спиной у главкома

С. Каменева, «в его тени», является начальник Штаба РККА П. Лебедев. «Троцкий выкуривает» генерала П. Лебедева «с должности начальника штаба Каменева, которого Лебедев забрал в свои руки», – записал в своем дневнике 16 ноября 1922 г.

A. фон Лампе. Отражая уже давно устоявшееся в русском зарубежье мнение, Р. Гуль писал, несомненно по отзывам лиц, хорошо знавших П. Лебедева: «Талантлив и тонок...Талантливый, но в тени начштаба П.П. Лебедев, слывший «Борисом Годуновым» при «Федоре Иоанновиче» (С. Каменеве)»^{116 117 118}. Однако генерал фон Лампе все-таки не упомянул П. Лебедева среди перечисленных им выше «генштабистов».

В апреле – июле 1923 г. в дневниковых записях А. фон Лампе упоминаются А. Снесарев, А. Геккер, командующий Отдельной Кавказской армией А. Егоров, его начальник штаба

С. Пугачев, командующий Петроградским военным округом

B. Гиттис¹. Автор дневника знал его еще по службе в старой армии^{119. Но из этих упоминаний незаметно, чтобы генерал считал их в числе наиболее выдающихся представителей «красного командования» или «офицеров Генштаба».}

«Правой рукой» Троцкого называл генерала А. Балтийского в 1923 г. генерал А. Геруа, «но только по сравнению с Брусиловым он, конечно, всегда плавал более мелко. Стишком искательный и угодливый перед военным министром генералом Сухомлиновым, он был за это с началом революции отставлен от активной службы. С пришествием большевиков он, недолго думая, предложил свою помощь Троцкому, с которым сделался неразлучен. В его активе с той поры числятся «Брестский договор» и

расстрел 54 000 офицеров старой армии, бывших товарищей по оружию этого генерала»¹. На Западе в это время об А. Балтийском отзывались как о «русском Мольтке и мозге Троцкого»^{120 121 122}. Считали, что его цель – «пренебрегая предрассудками русской военной среды, сберечь неприкосновенность границ России... и армии»'¹. ¹

Свои крайне субъективные, однако весьма красноречивые отзывы о другом советнике Председателя РВСР – о П. Сытине оставили его товарищи по старой армии, оказавшиеся в эмиграции. «С внешностью и с содержанием гоголевского героя-шуле-ра, знаменитого Ноздрева, – так начинает характеризовать П. Сытина один из его старых приятелей, – в молодости исключенный из Генерального штаба за нечистую карточную игру, переведенный за это «в наказание» в артиллерию (точно этот род оружия мог терпеть шулеров?), во время Великой войны добрался до должности начальника дивизии...»^{123 124}. Итак, и А. Балтийский, и П. Сытин в глазах русской военной эмиграции считались весьма влиятельными фигурами в силу того, что они оказались ближайшими советниками Л. Троцкого. Тем не менее и их фамилии также не были включены А. фон Лампе в число лучших генштабистов в Красной Армии.

В 1923 г. в информационных справках белоэмигрантских штабов иногда появляются фамилии Э. Склянского, Б. Шапошникова и М. Фрунзе. Первое упоминание о Фрунзе в дневнике А. фон Лампе относится лишь к 8 апреля 1924 г.¹. Следует отметить, что в последующих записях А. фон Лампе 1924 – 1926 гт. Фрунзе упоминается мимоходом лишь один раз^{125. До 1924 г. в газете «Русская правда» однажды упоминается в искаженном прочтении фамилия «Фрумзе»'. В разведматериалах ближнего зарубежья изредка встречаются фамилии И. Якира и В. Левиче-ва1. К концу 1922 г. в русском монархическом зарубежье иерархия «лидеров» Красной Армии по военно-политической значимости выстраивалась в следующем порядке: М. Тухачевский, С. Каменев, П. Лебедев, А. Брусилов126 127 128.}

И тем не менее в эмигрантских белоофицерских кругах к 1923 г. бытовало устойчивое, сложившееся еще в годы Гражданской войны мнение о военной элите Красной Армии. Как это видно из перечисленных выше генералом А. Фон Лампе фамилий, в ее состав входили прежде всего М.Н. Тухачевский,

С.М. Буденный, В.Н. Гатовский, А.А. Свечин, М.Д. Бонч-Бруевич, А. Гутор. Сравнивая общественное мнение об элите Красной Армии в Советской России – СССР и в белом зарубежье, можно сделать вывод: эти мнения совпадали лишь в двух именах – Тухачевском и Буденном.

3

Рождение «наполеоновской легенды»

Фигура Тухачевского оказалась в поле зрения офицеров белой армии Деникина, затем Врангеля в качестве одного из высших руководителей Красной Армии еще с весны 1920 г., когда он командовал Кавказским фронтом, завершившим под его руководством разгром Вооруженных сил Юга России. Еще в марте 1920 г., наблюдая за гибельным для белых войск генерала А.Деникина исходом битвы за Северный Кавказ, полковник А. фон Лампе высказал в своем дневнике знаковое соображение: «Какая ирония: Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?»'¹. В этом кратком замечании уже выражено впечатление А. фон Лампе, отражавшее мнение, пожалуй, многих белых офицеров: Тухачевский ассоциировался с молодым Бонапартом, тоже «революционным генералом» из бывших королевских лейтенантов. Итак, Тухачевский для белых – «Бонапарт русской революции».

В конфиденциальной разведсводке «Комсостав и военспецы

Красной Армии» от 15 февраля 1922 г., составленной в берлинском представительстве генерала П. Врангеля, значилось: «Лица, близко знающие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большими административными и военными талантами. Но он не лишен честолюбия и, сознавая свою силу и авторитет, мнит себя русским Наполеоном. Даже говорят, он во всем старается подражать Наполеону и постоянно читает его жизнеописание и историю. В дружеской беседе Тухачевский, когда его укоряли в коммунизме, не раз говорил: «Разве Наполеон не был якобинцем?»... Молодому офицерству, типа Тухачевского и других, примерно до 40-летнего возраста занимающем}' командные должности, не чужда мысль о единой военной диктатуре»¹. Откуда и от кого могла появиться эта информация о Тухачевском? Источником ее, судя по контексту этой сводки, являлись «лица, близко знающие» его, с которыми он был в весьма доверительных отношениях. Судя по тому, что эти «лица, близко знающие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большими административными и военными талантами», это были, скорее всего, люди военные. Интересна в этом отношении фраза в письме А. фон Лампе от 22 октября 1922 г. Ожидая прибытия в Берлин в качестве советского военного атташе В.Н. Готовского, он отметил: «Думается, что слухи о его прежнем пребывании в Германии связаны со смертью в Берлине в январе сего (1922) года полковника гродненских гусар Сергея Гатовского, по-видимому, брата Владимира»^{129 130 131}. Итак, слухи о пребывании В.Н. Гатовского в январе 1922 г. циркулировали в кругах русской военной эмиграции в Берлине. Известно, что 17 января 1922 г. в Берлин для ведения секретных переговоров с представителями германского военного командования прибыл К. Радек¹. С 25 января по 17 февраля 1922 г. К. Радек и Н. Крестинский вели в Берлине переговоры с представителями германского МИДа и генералом Г. фон Зеектом^{132. Речь шла и об установлении советско-германских дипломатических отношений и по секретному военному сотрудничеству, в том числе и по «авиационному делу»1. Как известно, В. Гатовский был не только генерал-майором Генштаба, но и летчиком и авиационным специалистом, владевшим к тому же немецким языком. Поэтому, скорее всего, В. Гатовский мог и должен был находиться в составе этой военно-дипломатической миссии. Похороны же брата, полковника С. Гатовского, можно было использовать как официальное объяснение его появления в Берлине-в это время. Если это так, то, видимо, В. Гатовский мог быть этим информатором о Тухачевском. В. Гатовский, как и его младший брат А. Готовский, находился в близких, дружеских отношениях с семьей бывшего подполковника Генштаба И.А. Троицкого, в свою очередь являвшегося близким приятелем Тухачевского133 134. Впрочем, и сам В. Гатовский, особенно его брат А. Готовский, были в достаточно доверительных отношениях с М. Тухачевским135. А В. Гатовский, судя по ранее цитированной дневниковой записи А. фон Лампе, пользовался в русском военном зарубежье репутацией одного из выдающихся офицеров старой Русской армии и считался одним из лучших генштабистов в Красной Армии.}

Старший из братьев Владимир Николаевич Гатовский (1879 – после 1934) был личностью незаурядной, о чем свидетельствует его «беспокойная» военная карьера. По окончании кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища он в 1897 г. был выпущен корнетом в л.-г. Гродненский гусарский полк. Затем, окончив по 1-му разряду Николаевскую академию Генерального штаба (1903), принял участие в Русско-японской войне. В период последующей службы в штабе войск гвардии в Петербургском военном округе В. Гатовский закончил в 1913 г. Офицерскую воздухоплавательную школу, стал летчиком. Первую мировую войну в 1914 г. он начал в должное-toi начальника штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. В декабре 1915 г. в его, можно сказать, блестящей военной карьере был срыв. Возмущенный бездарным командованием

А. Кара-Георгиевичем (братом сербского короля) одной из бригад 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии, В. Гатовский ударил его по лицу, за что был разжатован в рядовые. Прослужив три месяца в Приморском драгунском полку, он оказался в 26-м авиационном отряде. Проявив храбрость в успешных воздушных боях, В. Гатовский заслужил все четыре степени солдатского Георгия, был восстановлен в офицерском чине и за боевые отличия в мае 1916 г. произведен в полковники с возвращением всех прежних наград и назначением на должность начальника штаба Кавказской туземной дивизии. В 1917 г. В. Гатовский принял активное участие в так называемом «корниловском мятеже», являясь начальником штаба Кавказского туземного корпуса, двигавшегося на Петроград, был арестован, но осенью 1917 г. освобожден. С конца октября 1917 г. В. Гатовский выполнял обязанности помощника начальника ВВС. С этого же времени началось его сотрудничество с советской властью. Во время ведения переговоров со шведами о покупке самолетов, при пересечении Балтийского моря он был захвачен в плен финнами и оставался в плену до июня 1919 г. Вернувшись в Советскую Россию, В. Гатовский преподавал в Военной академии РККА. Таким образом, В. Гатовский был в начале 20-х гг. одним из самых знающих специалистов в области ВВС бывшей Русской армии и, очевидно, РККА. Его использование в переговорах с генералом Г. фон Зеектом по «авиационному делу» в январе 1922 г. было вполне естественно и целесообразно.

В это время он начал близко общаться с семейством генерала А. Зайончковского, в том числе с дочерью генерала О. Зайон-чковской-Поповой, которая позднее признавалась, что информацию о М. Тухачевском, его кулуарных высказываниях в узком приятельском кругу, сообщаемую ею потом в ОГПУ, она получала, в частности, и от В. Гатовского. Ходили слухи, что

В. Гатовский посетил Берлин и в октябре 1922 г. вместе с М. Тухачевским¹. По некоторым сведениям, с осени 1922 по май 1923 г.

В. Гатовский находился в Берлине в составе советского военного представительства (военный атташе?)^{136 137}. Эти обстоятельства сами по себе благоприятствовали личным контактам между В. Гатовским и М. Тухачевским.

В контексте вышесказанного очевидно, что М. Тухачевский уже с начала 20-х гг. привлекал большое внимание русских военно-эмигрантских кругов. В большой публикации в газете «Руль» под названием «Главковерх Тухачевский», появившейся в октябре 1922 г., подписанной многозначительным псевдонимом «Антар»¹, за которым скрывался князь Ф.Касаткин-Ростовский. Примечательно, что князь Ф. Касаткин-Ростовский оказывался фактически единственным, но неоднократным «свидетелем» поведения М.Тухачевского в полку и в 1922 г., и в 1935 г. Князь был, пожалуй, самым родовитым из всех офицеров л.-г. Семеновского полка в это время. Быть может, его стремление понять поступок М. Тухачевского (переход к большевикам) было обусловлено как раз тем «аристократическим» поведением, которое всячески демонстрировал молодой подпоручик. Впрочем, скорее всего, Ф. Касаткин-Ростовский передал в своих воспоминаниях не только собственные впечатления о Тухачевском. Таковые, в собственном смысле этого слова, возникли из описанного им эпизода «в воронке». Надо иметь в виду, что князь Ф.Касаткин-Ростовский (1875—1940), выпускник Пажеского корпуса, вернулся в полк из отставки. В августе 1914 г. он в чине капитана занимал в полку должность младшего штаб-офицера 4-го батальона. М. Тухачевский же тогда был младшим офицером 7-й роты во 2-м батальоне. Вряд ли первоначально он мог привлекать особое внимание старшего офицера, который был почти на двадцать лет старше его. М. Тухачевский стал известен в полку и в 1-й гвардейской дивизии только после «дела под Кржешу-вом», где он особенно отличился (см. об этом ниже). – См. РГВИА, ф. 2584, on. 1, д. 2595, л. 2756. См. также: Зайцев А. Семеновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936^{138 139}.

«Среди военспецов и главковерхов Красной Армии почти с первых дней большевистского владычества... часто повторяется имя Тухачевского, молодого, способного офицера, которому советская власть поручала за эти годы ряд ответственных задач»¹, – так, по-своему, мотивировал появление в газете «Руль» в октябре 1922 г. своих воспоминаний о М. Тухачевском его сослуживец князь Ф. Касаткин-Ростовский.

Само по себе появление в газете «Руль», издававшейся И. Гессеном, в конце октября 1922 г. большой публикации о Тухачевском весьма знаменательно. Знаменательны и начальные характеристики человека, который на Западе являл собой в то время воплощение Красной Армии, ее революционной сущности и идеологии экспорта революции «на штыках». Автор публикации с самого начала решил воздерживаться от эмоциональных, морально-этических оценок М. Тухачевского, стараясь ненавязчиво демонстрировать объективность и нейтральность. Это само по себе примечательно.

Таким образом, цель публикации – обратить внимание политически ангажированной части русской эмиграции на личность советского военачальника из императорских гвардейцев. Благодаря воспоминаниям о Тухачевском, поясняет автор, «удалось получить некоторые сведения о характеристике последнего, бросающие свет на неясные для нас причины поступков этого человека». В характере и других свойствах личности «красного Бонапарта» автор публикации усматривает, следовательно, и его политическую сущность. Иными словами, для белоэмигрантских политических кругов, как можно это констатировать, нахождение Тухачевского, аристократа, офицера л.-г. Семеновского полка, на ртороне большевиков, тем более во главе Красной Армии, вызываю недоумение, порождаю ощущение противоестественности его поступка и сомнения в искренней приверженности его к большевизму. Дазее автор воспоминаний и дават этому объяснение, мотивируя, как было сказано выше, поступки М. Тухачевского его характером и другими свойствами личности. Автор старается быть объективным и воздерживается от каких-то резкостей в оценках Тухачевского. Он отмечает, что последний был «хорошим строевым офицером», хотя и не пользовавшимся «особой симпатией товарищей» в силу ряда его личных качеств. Впрочем, главным мотивом поведения М.Тухачевского, по мнению князя, были его «одержимость стихией войны» и чрезвычайное честолюбие. Он считал, что Тухачевскому не столь важен был цвет армии, сколько армия как таковая: «он говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины ...>>.

Продолжая приводить воспоминания о настроениях и мыслях Тухачевского уже во время его пребывания в Красной Армии, автор пересказывает слова последнего, которыми он, как бы оправдываясь перед своим однополчанином, и объясняет переход на сторону большевиков. «Надо было прежде всего покорить все, – якобы говорил М. Тухачевский в 1919 г., будучи командармом, – что противится армии, возродить ее на старых основаниях... не все ли равно, кому служить, веря в непобедимость русского солдата, который остался прежним, что и раньше, только надо его дисциплинировать». Эту информацию, по словам автора публикации, сообщил ему еще один однополчанин Тухачевского, некий «господин X»¹.

Такого рода рассуждения, совершенно очевидно, должны были импонировать лицам, подобным А. фон Лампе. Вышеприведенные его размышления о Красной Армии в дневнике вполне созвучны только что цитированным словам М. Тухачевского. В то же время автор воспоминаний характеризовал Тухачевского как «человека бесконечно самовлюбленного, не считающегося ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, не заботясь ни о ком, кроме себя».

В заключение публикации читателю «Руля» представляется резюме характеристики М. Тухачевского: «Тухачевский – типичный авантюрист, самовлюбленный и самонадеянный, стремящийся к одному: к карьере и к власти... Тухачевский – азартный игрок, играющий карьерой и будущностью». Обобщая и типологизируя черты личности Тухачевского, автор дает более яркую и образную оценку. «Они, – т. е. лица, подобные М. Тухачевскому, – играют в Наполеоны... Будут ли они Батыями, Тамерланами – не все ли равно! Они строят свое благополучие на армии, они ландскнехты по существу и служат тем, кто им платит. Они неразрывно связаны с солдатами, армия их любит, верит им, и в этом их сила». Вот она, сущность Тухачевского, как ее выражает автор публикации: «Они ландскнехты по существу, армия их любит, и в этом их сила». Иными словами, М. Тухачевский представляется в оценках автора публикации как потенциальный Цезарь или Бонапарт. Это и должно привлечь военно-политические круги русской белой эмиграции: Тухачевский – не белый, не красный, он «революционный генерал Бонапарт», он бонапартист. Наконец, Ф. Касаткин-Ростовский как бы мимоходом, ненавязчиво и пунктирно, но достаточно определенно намечает политические перспективы Тухачевского. В своих рассуждениях он выражает надежды на то, что Тухачевскому «может быть, еще будет суждено сыграть в России новую роль, роль генерала Галифе, расстрелявшего для блага Франции тысячи парижских коммунаров...»¹. Впрочем, это суждение вполне могло относиться и к репрессивным мерам М. Тухачевского по отношению к мятежным матросам Кронштадта и Тамбовскому крестьянскому восстанию в 1921 г.

Судя по тексту и контексту данной статьи и зная по опубликованным в 1935 г. личным воспоминаниям князя Ф. Касаткина-Ростовского, что в этой статье было почерпнуто князем из личных впечатлений о встречах с Тухачевским, можно полагать, что вся статья была составлена на основании не только личных воспоминаний князя, но и сведений от других лиц. Скорее всего, князь Ф. Касаткин-Ростовский характеризовал подпоручика М. Тухачевского и со слов капитана Ф. Веселаго (1877—1915), непосредственного начальника молодого офицера, командира 6-й роты. В эту роту М.Тухачевский был переведен из 7-й в конце августа 1914 г. Именно человек, непосредственно и постоянно наблюдавший М. Тухачевского, его соратник и боевой товарищ, мог дать ему нижеследующую характеристику: «...Не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. Первый боевой успех, конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными. Чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен, что совсем не было свойственно его возрасту, часто с апломбом рассуждая о военных операциях и предположениях. С товарищами был вежлив, но сух, и это особенно бросалось в глаза в нашем полку, где все жили одной дружной семьей». Конечно, все это весьма похоже на характеристику командира, у которого Тухачевский был постоянно на виду. Известно, что капитан Ф. Веселаго, как и князь Касаткин-Ростовский, окончил Пажеский корпус, только годом позже князя. Однако старший брат капитана, А. Веселаго, также до 1906 г. офицер л.-г. Семеновского полка, был ровесником и сокурсником князя по Пажескому корпусу. «Пажи» всегда весьма чутко проявляли чувства «землячества». Они составляли в полках своего рода микрокорпорацию. Очевидно, капитан Ф. Веселаго был дружен с князем и подробно охарактеризовал ему ставшего известным и интересным подпоручика М. Тухачевского. Интригует также и офицер-однополчанин Тухачевского некий господин X (икс).

«В 1919 г. один из его бывших сослуживцев был вызван неожиданно в Козлов, в ставку командующего одной из советских армий, – так излагал события князь. – Удивленный таким приглашением, г-н X принужден был поехать и там, к удивлению, узнал, что командующим этой армией был Тухачевский. Обласкав г-на X, Тухачевский стал убеждать его поступить на службу к Советам, говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины и т. д. Видимо, опьяненный своей ролью и осуществлением своей мечты, он восторженно строил планы покорения всего, что противится новому строю, говорил, что это настоящее служение народу. Дав Тухачевскому, предложившему ему в своей армии дивизию, уклончивый ответ и отправившись для устройства своих дел в отпуск, г-н X, переодевшись кочегаром, бежал в армию генерала Деникина»¹.

Предположительно «г-ном X» был капитан Казаков С.М. (1891 —19??). Он принадлежал к дворянам Тульской губернии и, следовательно, мог в это время находиться где-то в ее пределах. Из всех оставшихся в живых к этому времени офицеров —сослуживцев Тухачевского, не оставшихся в Петрограде,

в Москве или не перешедших уже к Юденичу или Деникину и в то же время по своему происхождению живших сравнительно недалеко от Козлова, Казаков – наиболее подходящая фигура. К тому же он являлся однокашником Тухачевского по военному училищу и его ровесником, тоже младшим офицером. В то же время Казаков был кадровым офицером и получившим определенное академическое образование. Тухачевский мог рассчитывать на его честолюбие. В августе 1914 г. Казаков в чине подпоручика занимал должность начальника обоза 1-го разряда л.-г. Семеновского полка. В октябре 1915 г. он был прикомандирован для занятий к Главному штабу. С 16 декабря 1918 г. – в Добровольческой армии, помощник начальника отдела Генерального штаба Крымско-Азовской армии. В ноябре 1919-го – младший помощник начальника общеорганизационного отдела штаба войск Новороссийской области. Однако два обстоятельства не позволяют с уверенностью принять этот вариант расшифровки «г-на X». Во-первых, нет точных данных о времени смерти капитана С.М. Казакова. По одним сведениям, он после поражении Деникина и Врангеля эмигрировал (неизвестно куда) и к декабрю 1926 г. был исключен из списков полкового обл>еди-нения. По свидетельству же генерала А. фон Лампе, капитан

С.М. Казаков умер в конце 1919 г. от тифа. Учитывая смутность и неопределенность первой версии его смерти, информация А. фон Лампе кажется более убедительной. Князь Ф. Касаткин-Ростовский мог с ним общаться уже с февраля 1919 г., оказавшись при штабе В СЮР после побега из Киева. Но даже независимо от даты смерти С.М. Казакова есть еще одно обстоятельство, мешающее именно в нем видеть «г-на X». Казаков, как отмечено выше, уже 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии. Ф. Касаткин-Ростовский утверждает, со слов «г-на X», что тот был вызван к М. Тухачевскому в Козлов в 1919 г. Следует иметь в виду, что Тухачевский до 1 января 1919 г. официально яалялся командующим 1 -й армией и быть в г. Козлове, где располагался штаб Южного фронта, не мог. А с 24 января 1919 г. М. Тухачевский был назначен командующим 8-й армией и должен был уехать из Козлова в штаб своей армии. Фактически Тухачевский находился в Козлове в качестве помощника командующего Южным фронтом после 4 января и до 24 января 1919 г. Именно в этом промежутке времени и могла состояться у него беседа со своим однополчанином «г-ном X». Поскольку капитан С. Казаков уже к 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии, то идентифицировать его как «г-на X» не представляется возможным. Поэтому следует искать иной вариант для идентификации. В этом отношении, я думаю, определенную помощь может оказать рассказ Р. Гуля.