Текст книги "Сталин и заговор генералов "
Автор книги: Сергей Минаков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)
Имеются и иные мотивировки его «малодушия», скорее всего, «апокрифического» происхождения. Рассказывали в то время, что в 1923 г. к Троцкому пришел командующий Московским военным округом Н.Муралов и предложил свои услуги: «Владимир Ильич указывает, что Сталин набирает необъятную власть. Я военный человек. Мне нужен приказ. Прикажите, и я наведу порядок в партии». На это Троцкий якобы ответил: «Красная Армия состоит из крестьян. Нельзя крестьянскими руками исправлять ошибки пролетарской революции»883. Ответ, идеологически и стилистически характерный для Троцкого и достаточно эффектный для демонстрации облика настоящего «бо-льшевика-революционера». Троцкий вполне мог произнести эту фразу. Он, несомненно, любил «фразу», он был оратором и знал толк в риторике. Он был оратором и, следовательно, актером. В его высказывании отражаются и характерные для Троцкого опасения за судьбу пролетарской революции перед мелкобуржуазной крестьянской стихией. Однако все это лежит в плоскости концептуально-политической, а не конкретно-политической. Ведь ситуация внутрипартийной борьбы провоцировала не крестьянское восстание, не бунт Красной Армии, а прежде всего «кремлевский переворот» с привлечением элитных частей и командиров.
Мне представляется, что одна из причин, утверждавших Троцкого в нерешительности и «малодушии», заставивших его отказаться от плана «кремлевского переворота» под руководством Тухачевского, – это «антитроцкистская», «националистическая» ориентация и политическая позиция так называемой «группы-организации Тухачевского». Троцкий, видимо, знал и о письме Тухачевского в ЦК с критикой в его адрес. Кроме того, по своим личным качествам, будучи весьма осторожным человеком, Тухачевский прозондировал настроения других командующих и отказался поддержать Троцкого.
Таким образом, одной из главных причин «падения» Л.Троцкого и его отказа от борьбы, от использования в ней такого мощного орудия, находившегося в его распоряжении, как Красная Армия, думается, была позиция, занятая военной элитой, командующими главными военными округами и прежде всего командующим Западным фронтом М.Тухачевским. Напомню, что еще в марте 1923 г. полковник П.Дилакторский говорил о широко распространенных ложных представлениях, касавшихся высокого авторитета и сильного влияния Троцкого в Красной Армии и, наоборот, – «моде» на Тухачевского. В сочетании со сведениями об «антисемитских» и «антитроцкистских» настроениях «группы Тухачевского», возглавлявшего широкомасштабный «заговор в Красной Армии»; о причастности к «заговору» командующих Петроградским военным округом, Отдельной Кавказской армией В.Гиттиса, А.Егорова; о позиции И.Уборевича и общеизвестной неприязни между Л.Троцким и командующим Украинским военным округом М.Фрунзе можно сделать вывод о действительно имевшем место «заговоре генералов». Позиция, запятая упомянутыми выше «революционными генералами», фактически лишила Троцкого возможности использовать Красную Армию в качестве орудия политической борьбы. Так, можно сказать, Тухачевскому, по сути дела, удалось успешно реализовать политические цели своей «группы» и «заговора в Красной Армии» – свергнуть Троцкого. Сам же «вождь Красной Армии» в сложившейся военно-политической ситуации, сумев оценить проигрышность своей позиции, предпочел воспользоваться собственным, действительно болезненным состоянием и «уйти с поля боя».
Вечером 21 января 1924 г. умер В.Ленин. 23 января тело его перевозят в Москву и устанавливают в Колонном зале Дома союзов для прощания. На 26 января были назначены главные траурные действия – похороны Ленина в Мавзолее. Неожиданный отъезд Тухачевского в Смоленск 24 января 1924 г., в военном отношении ничем не мотивированный, делал его отказ от участия в похоронах Ленина в политическом отношении грубо-некорректным, а в этическом – оскорбительным. Для такого поведения Тухачевскому, конечно же, нужны были слишком веские основания. Мне представляется, что отъезд Тухачевского в Смоленск был обусловлен не страхом его перед «репрессиями» за «конспирации» с Антоновым-Овсеенко, а результатом политической «сделки» между ним и новым руководством страной. Напомню: Тухачевский по своей природе «оборотень» и «ландскнехт». В Смоленск он отправился для того, чтобы стабилизировать «батальонами» Западного фронта весьма зыбкую и неустойчивую ситуацию, порожденную смертью Ленина и поддержкой, которую оказал Троцкому московский гарнизон, и тем самым обеспечить политическую устойчивость новой власти. Косвенным образом на это указывает рассмотрение на заседании Политбюро ЦК 24 января 1924 г. вопроса о возвращении И.Уборевича с Западного фронта на Дальний Восток884. Это означало официальное подтверждение «новой властью» (И.Сталиным, Г.Зиновьевым и др.) «легитимности» М.Тухачевского в качестве командующего Западным фронтом. Вот почему, рассматривая очередное заявление по Тухачевскому в ЦКК 29 января 1924 г. по поводу невыплаты им налогов за «имение», секретарь ЦКК вынес резолюцию: «Установить факт не удалось, так как невыгодно поднимать шум»1. Возможно, договоренность с Тухачевским была достигнута сразу же после смерти Ленина. Этот факт мог сыграть свою роль в назначении 23 января 1924 г. новым начальником ПУ РККА А.Бубнова.
Возвращение И.Уборевича на должность командующего 5-й Отдельной армией также было обусловлено его письмом в адрес Г. Орджоникидзе с критикой «троцкистского» центрального военного аппарата. Окончательное решение о возвращении И.Уборевича на должность командующего 5-й Отдельной армией было принято Оргбюро ЦК 31 января и утверждено на заседании Политбюро ЦК 2 февраля 1924 г.885 886. Тогда же был решен вопрос и о назначении А.Седякина командующим Приволжским военным округом (введением его в состав военной элиты) после смещения С.Мрачковского, одного из самых ярых сторонников Троцкого (еще 14 января 1924 г.)'1.
Вероятно; сходную политическую технологию применили «новые вожди» и «перетягивая» на свою сторону командующего ОКА А.Егорова. На том же заседании Политбюро ЦК 24 января 1924 г. Ф.Дзержинский делал сообщение по А.Егорову. Сам факт, что докладчиком выступал председатель ОГПУ, говорит за себя: на командующего ОКА был «компромат» (слухи о «заговоре в Кавказской армии»). Вопрос был оставлен открытым до заседания Политбюро ЦК 4 февраля 1924 г. Видимо, считали необходимым проверить «лояльность» командарма на предстоящем Пленуме ЦК по военным вопросам, где штнировалось принятие решений по «чистке» центрального военного аппарата от «троцкистов». Судя по его последующей военной карьере, А.Егорову за поддержку «нового руководства» пообещали должность командующего Украинским военным округом, которая должна была освободиться с переводом М. Фрунзе в центральное руководство.
В контексте указанных договоренностей с «вождями» армии в январе 1924 г. 14 «красных генералов», в числе которых и достаточно известные в войсках, популярные, – С.Вострецов,
Г.Гай, И.Грязнов, П.Дыбенко, Н.Каширин, Я.Лацис, К.Нейман, Я.Фабрициус, И.Федько, И.Якир, С.Урицкий, – направили в ЦК РКП (б) докладную записку: «Об итогах строительства Красной Армии к 6-й годовщине ее существования»887. Они требовали немедленно упразднить в Красной Армии институт военных комиссаров и ввести единоначалие. Они мотивировали свое требование тем, что в Красной Армии уже достаточно подготовленных командиров– комму! 1 истов, надзор за политической лояльностью которых не нужен, излишен и вреден. «Генералы», таким образом, требовали «политической автономии». Они желали превратиться из послушного и «подозреваемого» «объекта» в «субъект» политической системы. Среди перечисленных мы встречаем командира 5-го стрелкового корпуса П.Дыбенко; командира 2-й стрелковой дивизии 4-го стрелкового корпуса Я.Фабрициуса; бывшего командира 4-й стрелковой дивизии 5-го стрелкового корпуса Я.Лациса; командира 5-й стрелковой дивизии 4-го стрелкового корпуса К.Неймана; командира 7-й кавалерийской дивизии Г.Гая; ветерана 27-й стрелковой дивизии С.Вострецова. Это представители высшего комсостава Западного фронта.
Это была весьма эффективная форма поддержки своего командующего. Таким образом, по существу, на Западном фронте к январю 1924 г. солидарно выступили с требованиями к политическому руководству (в обмен на лояльность и поддержку) командующий Западным фронтом М.Тухачевский, командиры 4,5,16-го стрелковых корпусов А.Павлов, П.Дыбенко, И.Блажевич и наиболее авторитетные командиры дивизий фронта – Г.Гай, Я.Лацис, К.Нейман, Я.Фабрициус.
9
«Тихий переворот*. М. Фрунзе и «его* маршалы
Обеспечив себе поддержку наиболее авторитетных «вождей» Красной Армии, «новое руководство» сумело провести Пленум ЦК 31 января – 3 февраля 1924 г., посвященный отчету комиссии ЦК и ЦКК по обследованию армии и ее реформе, и добиться своей главной цели – вырвать руководство армией из рук Троцкого. Председатель комиссии С.Гусев в своем отчете, заявляя о тяжелом положении армии, объяснял это «крайне неудовлетворительным состоянием общего руководства Вооруженными силами страны». Гусев прямо заявлял, что «Реввоенсовета СССР как руководящего коллективного органа фактически не существует... Троцкий ничего не делает в Реввоенсовете. Руководство Вооруженными силами фактически целиком находится в руках заместителя Председателя РВС Э.М.Склянского и нач. Штаба РККА П.П.Лебедева, которые не обеспечили квалифицированного руководства Вооруженными силами страны»1. Подкрепляя свое мнение, Гусев процитировал письмо, направленное в комиссию Уборевичем с резкой критикой центрального руководства Красной Армии. «От этого руководства, – писал Уборевич, – веет мертвящим духом старых царских спецов... Дух старой канцелярщины (сухомлиновщины) витает над приказами РВСР... нет системы, а нажим авторитетов (или просто рвачество)»888 889 890. Г.Орджоникидзе в своем выступлении, упоминая о письме И.Уборевича, заявил, что «Уборевич не одинок в оценке руководства центрального военного управления... В том же духе написано письмо тов. Тухачевского на имя секретаря ЦК, в том же духе говорил со мною тов. Егоров. А эти тт. нашу армию и ее нужды, безусловно, знают»'*.
Уже в ходе работы Пленума из состава РВС СССР были выведены начальник Штаба РККА П.Лебедев, военный комиссар Штаба РККА С.Данилов и ряд других лиц. Спустя три дня, 5 февраля 1924 г., из состава РВС СССР был выведен В.Антонов-Овсеенко. Решался вопрос о новом руководстве Вооруженными силами.
Видимо, не вполне доверяя новому руководству, перед поездкой в Москву, 13 февраля, М.Тухачевский выехал в Минск891. Там дислоцировалась 7-я кавалерийская дивизия его друга и старого соратника Г.Гая. Тухачевский решил заручиться нод-держкой своих войск. Он пробыл в Минске 14—15 февраля, а 16 февраля выехал в Москву1.
3 марта на уровне Политбюро ЦК было принято решение о назначении на должность заместителя Председателя РВС СССР и наркома по военным и морским делам М.Фрунзе. Думается, что расхожее мнение, прямо выраженное Г.Беседовским, о Фрунзе – ставленнике Сталина – несколько упрощенно толкует тогдашнюю военно-политическую ситуацию. Насколько известно, Фрунзе не являлся «сталинистом»..В политических симпатиях он был достаточно свободен, а в 1923—1924 гг. скорее тяготел к Г.Зиновьеву, чем к И.Сталину892 893 894 895. Более того, летом 1923 г. Фрунзе склонялся, как и ряд других высших политических деятелей, к мнению о целесообразности смещения Сталина с поста Генерального секретаря ЦК'1. Известно также, что у Сталина были свои кандидатуры на должность руководителя военного ведомства: Ворошилов, Орджоникидзе. Правда, соперничать с Фрунзе им было трудно. Г.Зиновьев также имел более приемлемую для него кандидатуру – М.Лашевича. Впрочем, намереваясь «сдвинуть» Сталина с явно ключевого поста в политической системе, с поста Генерального секретаря ЦК, Зиновьев рассчи-
4
тывал назначить его руководителем военного ведомства .
Не следует преувеличивать прочность и силу собственных военно-политических позиций Фрунзе. Выше уже отмечалось, что высшее командование Украинского военного округа подверглось самой большой «чистке» во второй половине 1923 г. «Вычищены» были и генштабисты, прямо или опосредованно близкие к Фрунзе. Это косвенно политически компрометировало и самого командующего. Сталин намерен был передать Фрунзе должность начальника ПУ РККА (однажды, в 1921 г., была уже предпринята безуспешная попытка в этом направлении), однако М.Фрунзе отказался, опираясь на поддержку М.Тухачевского. Утверждение Г.Беседовского, что Фрунзе привез с Украины «своих людей» и совершил переворот, нуждается по меньшей мере в пространных комментариях и оговорках. Для Тухачевского, командующего самым сильным и влиятельным Западным фронтом, главкома С.Каменева и командующего Петроградским военным округом В.Гиттиса М.Фрунзе являлся более приемлемой кандидатурой, чем М.Лашевич. Именно эти «генералы» должны были оказаться заинтересованными в «победе» Фрунзе. В сложившейся ситуации Фрунзе оказался для Сталина наименее нежелательной фигурой, вполне подходящей для политического компромисса с «товарищами» по руководству и «красными маршалами». Все-таки Фрунзе был ангажирован в партийные структуры, вполне управляем партией и имел безупречную партийную репутацию. В тот момент Фрунзе, видимо, и ему показался предпочтительнее и гораздо авторитетнее и «чище» других. Итак, 3 марта 1924 г. Политбюро ЦК утвердило М.Фрунзе заместителем Председателя РВС СССР и наркома, а 11 марта 1924 г. официально им назначенный. Э.Склянский был отпрашхен в отставку.
Давать объективную оценку и характеристику Михаилу Васильевичу Фрунзе (1885—1925) весьма трудно. Эта фигура сразу же после своей скоропостижной и загадочной, обросшей криминальными слухами смерти, усилиями партийной пропаганды была превращена в официальную «икону». Эта «икона» была «табуирована» от какой-либо критики. Такое отношение к Фрунзе со временем стало социокультурной и ментальной привычкой.
В силу этого все воспоминания и отзывы людей, знавших М.Фрунзе, жестко редактировались и подвергались цензуре, в подавляющем большинстве своем они появились вскоре после смерти Фрунзе и, как правило, несли на себе отпечаток официального некролога: de mortuis aut bene, aut nihil. Поэтому ныне воссоздать адекватное представление об этой личности крайне сложно. Объективная информация для таких оценок крайне скудна. Часто приходится обращаться к фрагментам воспоминаний, к беглым, мимолетным штрихам, косвенным данным. Отсюда особую ценность представляют те воспоминания и тех лиц, которые, по разным причинам, оказались свободны от вышеозначенных недостатков, хотя и они были несвободны от субъективизма оценок.
Он еще не был популярен в Красной Армии, как Тухачевский, Буденный или Каменев, однако люди, служившие с ним, весьма высоко оценивали его природные дарования и боевые заслуги.
Троцкий, не без ревности и достаточно скупо характеризуя своего преемника на посту Председателя РВС СССР и наркома по военным и морским делам, считал, что «Фрунзе был серьезной фигурой. Его партийный авторитет благодаря каторжным работам в прошлом был выше, чем молодой еще авторитет Склянского. Фрунзе обнаружил, кроме того, во время войны несомненные способности полководца. Как военный администратор он был несравненно слабее Склянского. Его увлекали абстрактные схемы, он плохо разбирался в людях и легко подпадал под влияние специалистов, преимущественно второстепенных»1. В своих мемуарно-публицистических работах Троцкий неоднократно возвращался к фигуре Фрунзе. «Моим преемником, – писал он свыше десятилетия спустя, – стал Фрунзе, старый революционер, проведший годы на каторге. Он не был политически крупной фигурой, но обнаружил в Гражданской войне несомненные качества полководца и твердый характер»896 897.
Тухачевский достаточно рано и весьма высоко оценил Фрунзе. «Командюжгруппы Востфронта тов. Фрунзе необычайно талантливый человек», – писал он в своем докладе летом 1919 г.898. Тем не менее отношения между Тухачевским и Фрунзе не были столь просты и однозначны. Далеко не всегда мнения этих военачальников совпадали, а отношения были лишены каких-либо трений, о чем выше уже говорилось.
Имевший возможность близко и достаточно долго наблюдать М.Фрунзе Э.Волленберг охарактеризовал его как «не блестящего, но интеллигентного и независимого по характеру» человека899.
Опираясь на впечатления близко знавших Фрунзе людей, биограф отмечает, что «его соратников поражали необычайная для тех жестоких лет мягкость в общении, скромность, напоминающая порой застенчивость, врожденная корректность и сдержанность по отношению к подчиненным. Эстонского военного атташе покорили его простота и искренг яя любезность. Юная Г.И.Серебрякова навсегда запомнила его деновторимую приветливость, благодушие и доброту, но ощутила какое-то противоречие между ореолом этого немногословного и серьезного человека и его способностью оставаться «необыкновенно нежным семьянином, веселым и по-мальчишески шаловливым». Друзей пленяли в нем внутренняя правдивость и гармоничность, прямодушие и отрытость, естественность, доходившая почти до детской непосредственности, и легкость, с которой он шел навстречу опасности. И практически все, не сговариваясь, определяли основную особенность его личности одним понятием: обаяние1.
Ф.Шаляпин, как бы мимоходом столкнувшийся с М. Фрунзе, вспоминал: «Я знал, что у Буденного я встречу еще одного военачальника, Фрунзе, про которого мне рассказывали, что при царском режиме он во время одной рабочей забастовки где-то в Харькове с колена расстреливал полицейских. Этим Фрунзе был в партии знаменит. Полемизируя с ним однажды по какому-то военному вопросу, Троцкий на партийном съезде иронически заметал, что «военный опыт тов. Фрунзе исчерпывается тем, что он застрелил одного полицейского пристава»... Я думал, что встречу человека с низким лбом, взъерошенными волосами, сросшимися бровями и с узко поставленными глазами. Так рисовался мне человек, с колена стреляющий в городовых. А встретал я в лице Фрунзе человека с мягкой русой бородкой и весьма романтическим лицом, горячо вступающего в спор, но в корне очень добродушного»900 901.
«Ни самолюбования Троцкого, ни его артистических способностей, ни его убежденности в собственной правоте, не ограниченной нравственными критериями, у Фрунзе не было, – суммируя наблюдения окружающих современников, констатирует один из биографов советского военачальника. – Несмотря на свой жизненный путь экстремиста, каторжника и полководца в братоубийственной войне, он сохранил какие-то аллюзии юности, ценал дружбу и вызывал симпатии окружающих. В немалой степени способствовало этому обостренное чувство ответственности за порученное ему дело и доверившихся людей – качество, сделавшее его блестящим исполнителем, но мешавшее продвижению в категорию вождей. В отличие от бескомпромиссных пламенных революционеров, он мог иной раз и усомниться в средствах, предлагаемых для достижения заветной цели, но после окрика сверху практически безропотно выполнял команду. Его честолюбие удовлетворяла точная и аккуратная реализация отданных ему распоряжений; от этого люди, мало с ним знакомые, видели в нем «ничтожество», не обладавшее ни характером, ни силой»1.
Полковник А.Зайцов в русском военном зарубежье, ссылаясь на «отзывы всех соприкасавшихся с ним лиц», считал, что «Фрунзе обладал большим здравым смыслом и способностью уловить существо дела в военных вопросах, несмотря на полное отсутствие военно-теоретической подготовки. По-видимому, он прислушивался к советам всегда окружавших его военных специалистов из бывших специалистов Генерального штаба старой Русской армии»11. Бывший генштабист-белогвардеец, резюмируя свой отзыв о Фрунзе, считал: «Во всяком случае, ни до, ни после него Красная Армия не имела столь выдающегося руководителя»'1.
В партийных, «околосталинских» кругах отношение к Фрунзе внешне было благодушно-снисходительное. По свидетельству Б.Бажанова, Сталин «с Фрунзе... держал себя очень дружелюбно, никогда не критиковал его предложений»902 903 904 905 906 907. «И у них со Сталиным были очень хорошие отношения», – отмечал
В.Молотов'. «Между тем, – вспоминал Б.Бажанов, – Сталин вел себя по отношению к Фрунзе скорее загадочно. Я был свидетелем недовольства, которое он выражал в откровенных разговорах внутри тройки по поводу его назначения»11. Сталин считал
Фрунзе «зиновьевским ставленником»1. Последнее из суждений Бажанова подтверждается вполне достоверным свидетельством. В своем письме к Л.Каменеву 30 июля 1923 г. Г.Зиновьев возмущался стремлением Сталина к «единодержавию». «Прикрывать все эти свинства, – заявлял Зиновьев своему конфиденту, – я по крайней мере не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав». Иными словами, Зиновьев считал, что следовало прислушаться к совету Ленина, выраженному в известном «Письме к съезду», о смещении Сталина с должности Генерального секретаря ЦК. «Но что меня удивило, – продолжал свои признания-размышления Зиновьев, – так это то, что Ворошилов, Фрунзе и Серго думают почти так же»908 909 910. Таким образом, судя по суждениям Зиновьева, позиция Фрунзе в отношении Сталина, его «единодержавия и диктатуры», отставки с поста Генерального секретаря ЦК была сходной с зиновьев-ской. Это давало основания Сталину считать Фрунзе «зиновьевским ставленником», хотя на деле все было не столь однозначно. Позиция Фрунзе была сходной с зиновьевской, но не потому, что этот «революционный генерал» являлся «зиновьевским ставленником».
«Отношение к Фрунзе у нас было самое хорошее, хотя он довольно путался, – заметил как-то В.Молотов. – Помню, что он дружил с Иваном Никитичем Смирновым – это правая рука Троцкого. ...Пошел я как-то в гостиницу «Националь», – вспоминал Молотов, – к этому Смирнову. Прихожу – сидят Смирнов, Фрунзе, Аросев... Вот Фрунзе с этим Смирновым... Фрунзе был довольно запутанный человек. ...Фрунзе был хороший человек. Иногда он недостаточно учитывал сложность момента»'1.
Некоторые примечательные штрихи к характеристике М.Фрунзе просматриваются и в хорошо «отцензуренных» воспоминаниях генерала М.Бонч-Бруевича. «Примерно в час дня в штаб прибыл Фрунзе, – вспоминал старый генерал. – Михаила Васильевича я видел впервые, и он сразу привлек меня своим открытым взглядом и обросшим курчавящейся бородой простым русским лицом. Командующего Туркестанским фронтом сопровождал конвой, почему-то одетый в ярко-красные шелковые рубахи при черных штанах. Эта наивная пышность никак не вязалась ни со скромными манерами Фрунзе, ни со всем его обликом профессионального революционера, и я отнес ее за счет необходимости хоть чем-нибудь удовлетворить восточную тягу к парадности и украшениям»1.
Лица, близко знавшие Фрунзе, свидетельствуют, что «еще в детстве, когда его спросили, кем бы он хотел стать, сказал: «Генералом!»911 912. Конечно, это была шутка, однако «старший брат Костя (тоже, разумеется, в шутку) иногда обращался к нему со словами «Ваше превосходительство»913. Все это обнаруживает, несомненно, некоторый, порой полушутливый, оттенок тщеславия. Однако за легким налетом тщеславия некоторые мемуаристы просматривали и честолюбивые настроения Фрунзе.
Интерес к воинской славе у М.Фрунзе, по свидетельству окружающих, обнаружился еще с юности. Он рано проявлял внимание к биографиям выдающихся полководцев, их походам, сражениям. Он любил оружие, но вопреки устоявшимся и недостоверным слухам, кажется, ни разу не использовал его против людей, даже в боевых экстремальных ситуациях914. Будто бы боялся убивать при наличии несомненной отваги, храбрости и готовности к самопожертвованию. И в последующие годы он проявлял особое пристрастие именно к военному делу и военным вопросам0. Это могло, в определенных обстоятельствах, стать предпосылкой к развитию воинского честолюбия.
«Старый революционер, видный командир Гражданской войны, Фрунзе был очень способным военным, – вспоминал бывший секретарь Сталина Б.Бажанов. – Человек очень замкнутый и осторожный, он произвел на меня впечатление игрока, который играет какую-то очень большую игру, но карт не показывает. На заседании Политбюро он говорил очень мало и был целиком занят военными вопросами»1. Бажанов считал, «что Фрунзе видит для себя в будущем роль русского Бонапарта», добавляя, что «Сталин разделял мое ощущение»915 916.
Разумеется, к воспоминаниям сталинского Секретаря-невоз-вращенца следует относиться осторожно. В ряде случаев в них обнаруживаются неточности – явное следствие попавших на страницы воспоминаний слухов, чужих, весьма субъективных мнений. И в данном случае, рассуждая о скрытом «бонапартизме» Фрунзе, Бажанов, очевидно, передавал сложившееся у Сталина и в околосталинеких кругах мнение, которое В.Молотов интерпретирует в несколько завуалированной форме: «В то время из военных он был, пожалуй, наиболее сильным»917. Однако впечатление о Фрунзе как о «сильном» в военно-политическом отношении человеке, если сопоставить серию нескольких весьма существенных фактов из его военно-политической биографии, оказывается неоднозначным.
Коща «для разоружения кавалерийских частей, якобы завязавших сношения с басмачами, Фрунзе предложили скрытно окружить мятежные отряды во время совещания с их предводителями», он возмутился, «назвал этот план вероломным и... согласился»918 919. Протесты Фрунзе были проигнорированы, когда по прибытии из Туркестана в Москву ВЧК подвергла обыску его поезд в поисках «награбленных туркестанских сокровищ»0. Когда в октябре 1920 г. от командования 6-й армией был отстранен его близкий друг и давний соратник К.Авксентьевский, с мнением протестующего М.Фрунзе не посчитались. И он согласился920. 11 ноября 1920 г. он в обращении к «чинам» врангелевской армии «гарантирует сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой. Всем нежелающим остаться и работать в социалистической России будет дана возможность беспрепятственного выезда за границу»921. Однако тотчас последовало крайнее недовольство Ленина, а затем небывалые дотоле массовые казни оставшихся в Крыму бывших офицеров врангелевской армии. И Фрунзе не проявил никакой заметной протестующей реакции. Внешнюю полнейшую безучастность обнаружил М.Фрунзе и тогда, когда начала проводиться широкомасштабная «чистка» высшего комсостава ВСУК и УВО во второй половине 1923 г. Смещение с занимаемых должностей Н.Соллогуба, А.Андерса, Н.Махрова и др. и назначение на должность его начальника штаба высокопоставленного сотрудника Украинского ГПУ Р.Лонгвы также не вызвали со стороны Фрунзе заметного протеста. А ведь, в частности, полковника Генштаба А.Андерса он знал хорошо, давно, еще с 1919 г., как почти бессменного работника его штаба, которого он высоко ценил как специалиста, сопровождавшего его в «турецкой миссии» 1922 г.2. В равной мере странной оказывается покорность, с которой Фрунзе против своей воли «лег на операционный стол». Я ограничился лишь некоторыми фактами. Число их можно увеличить, познакомившись с более пространными биографическими очерками, посвященными Фрунзе.
Впрочем, до 1924 г. по своему влиянию и авторитету в войсках Фрунзе уступал и Троцкому, и Тухачевскому. Это было хорошо заметно в период дискуссии о «военной доктрине Красной Армии» в 1921 —1.922 гг. по тексту полемических публикаций. «Склоняя» М.Фрунзе, военные публицисты критиковали его взгляды, однако от критики М.Тухачевского не только воздерживались (за исключением Л.Троцкого и его ближайшего единомышленника Д.Петровского), но в определенном смысле опирались на него как на один из признанных высших авторитетов Красной Армии'921. Это лишний раз указывает на еоциоменталь-иую ситуацию в военных кругах в первой половине 20-х годов, заметно отличающуюся от той, которая начала складываться после 1924 г., возвышая авторитет Фрунзе с одновременным и заметным снижением авторитета не только Троцкого, но и Тухачевского.
Представление о Фрунзе как о «сильном» политическом деятеле в военной элите вполне сформировалось к осени 1925 г. Косвенно оно обнаруживается и в слухах о его внезапной и криминально-загадочной смерти. Выразительным свидетельством такого рода может служить фрагмент из письма Б.Николаевского Б.Суварину. «Между прочим, – сообщал Б.Николаевский, – встретил человека – профессор Военной академии имени Фрунзе, – который рассказал, что Тухачевский (они были товарищами по Михайловскому училищу) ему в 1925 г. говорил, что «операция» у Фрунзе была убийством, совершенным с согласия самого Фрунзе, чтобы избежать разоблачения, так как раскрылись-де его связи с охранкой... Рассказчик заслуживает полного доверия. Не хвастун, действительно хорошо знал Тухачевского»1.
Приведенная информация в данном случае интересна не как повод для соблазнительных рассуждений о «таинственной смерти командарма Гаврилова»922 923, но как свидетельство о слухах, муссировавшихся в военных верхах. Именно тогда представителям военной элиты, таким, как Тухачевский, было, вероятно, не совсем понятно, почему такой казавшийся политически «сильным», независимым и весьма самостоятельным деятель, как Фрунзе, «покорно» лег на операционный стол без особой на то необходимости, зная о возможности смертельного исхода операции.
Кем-то пущенный слух о его связях с охранкой должен был, очевидно, дать его непонятному для «генералов» поведению, не свойственному натуре и политической репутации Фрунзе, более ши менее логичное объяснение. Однако, не ставя перед собой задачу «расследования» источников данного слуха, думаю уместным высказать предположение, что, учитывая и несомненное влияние свойств личности и характера Фрунзе, его поведение в политически и военно-политически ответственных ситуациях могло быть обусловленным и прямым давлением на него с использованием, быть может, и каких-то компрометировавших его документов или фактов биографии.
Фрунзе не был единственным из старых партийцев, «политкаторжан», попытавшихся испытать свои дарования на полководческой стезе. Оставлю в стороне фигуру Троцкого. Надо отдать ему должное: «вождь Красной Армии» никогда не претендовал на лавры выдающегося полководца. Он никогда непосредственно не командовал ни фронтовыми, ни армейскими, ни даже дивизионными соединениями. Однако в качестве командармов пробовали свои способности и Н.Муралов, и М.Лашевич, и Г.Сокольников, и К.Ворошилов, и М.Фрунзе. Незаурядные способности руководить войсками в армейском и фронтовом масштабах из них обнаружили в 1919—1920 гг. лишь Фрунзе и Сокольников.
