Текст книги "Сталин и заговор генералов "
Автор книги: Сергей Минаков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)
ленные ему обвинения в «загоПоре»; не только единством позиций Тухачевского и ЯкИра Но основным военным вопросам на Пленуме РВС СССР1но и новым письмом Тухачевского В адрес Генерального секретаря, написанным и отправленным 30 декабря 1930 г. В этом письме Тухачевский напоминал Сталину об их разговоре во время работы 16-го съезда партии и просил, в соответствии с этим разговором, поручить проверку его предложений ЦКК. Письмо было весьма резким и, можно сказать, агрессивным по тону, с возмущением в адрес начальника Штаба РККА Б.Шапошникова, и выражало тревогу по поводу ситуации, складывающейся вокруг собственной личности. Тухачевский, в частности, писал: «Формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР, совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности, например, я исключен как руководитель по стратегии из Военной академии РККА, где вел этот предмет в течение шести лет. Между тем я столь же решительно, как и раньше, утверждаю, что Штаб РККА беспринципно исказил предложения моей записки... И вообще Положение мое в этих вопросах стало крайне ложным»1214 1215. Таким образом, в своем письме Тухачевский акцентировал внимание на двух аспектах: на своей программе модернизации армии и своем руководстве стратегической подготовкой РККА. Непосредственного виновника сложившейся ситуации он видал в начальнике Штаба РККА Б.Шапошникове. -
Как своеобразное выражение результата расаледования «дела о заговоре Тухачевского», в значительной мере рожденного докладными его записками по поводу реконструкции РККА, была встреча Тухачевского и Сталина в Кремле 9 января 1931 г. , на которой Сталин, успевший в значительной части разобраться с предложениями Тухачевского, принял их и. поручил Ворошилову и Орджоникидзе вынести на заседание Политбюро 10 января 1931 г. предложение «О танкостроении.). Было решено создать специальную комиссию в составе Уборевича, Павлунов-ского, Мартиновича, Тухачевского и Халепского1216. Вскоре, в феврале 1931 г., Шапошников, как главный виновник «ложной трактовки» предложений Тухачевского, был смещен с должности начальника Штаба РККА и отправлен командующим Приволжским военным округом в Самару. Такое назначение могло быть расценено только как победа Тухачевского и поражение Шапошникова, сопровождавшееся «опалой» и «мягкой» формой наказания.
Судя по записям в журнале посетителей Генерального секретаря ЦК, Сталин встречался с И.Якиром, И.Дубовым и Г.Хаха-ньяном 1 января 1931 года. Все трое составляли руководство Украинского военного округа, т.е. осуществляли военную власть на Украине. Якир был в это время командующим этим военным округом, Дубовой – помощником командующего, Хаханьян – начальником Политуправления округа2. Так что по «делу Каку-рина —Тухачевского» они были «опрошены» именно в этот день. В тот же день, 1 января 1931 г., Сталин совещался в Кремле с В.Менжинским, Е.Евдокимовым, В.Балицким, а также с В.Молотовым. Трое названных высших руководителя ОГПУ были прямо связны с «делом генштабистов», операцией «Весна» и арестами сотрудников штаба УВО.
Выше уже говорилось, что срочный выезд Якира и его помощников в Москву 29 или 30 декабря 1930 г. вместе с начальником ГПУ Украины Балицким был обусловлен арестом группы генштабистов из числа сотрудников штаба УВО. Среди них были начальник штаба УВО С.Пугачев и начальник оперативного отдела штаба округа В.Попов'. Их арест явился следствием показаний ранее арестованного бывшего помощника начальника штаба УВО С.Бежанова-Сакварелидзе, который к 1930 г. являлся преподавателем Военной академии РККА1217 1218. От Бежанова-Сакварелидзе «добились» показаний против Пугачева и Шапошникова о том, что эти офицеры якобы входили в состав «Московского контрреволюционного центра». Будучи с декабря 1928 г. начальником штаба Украинского военного округа, С. Пугачев в течение двух лет являлся Одним из самых близких сотрудников И.Якира. Таким образом, его арест, как и арест В.Попова, как и арест С.Бежанова-Сакварелидзе, создавал и определенную угрозу командующему УВО. Тень подозрения неизбежно ложилась и на него, и он не мог оставаться спокойным в такой ситуации.
В феврале 1931 г. с должности начальника Штаба РККА был смещен Б.Шапошников и переведен на должность командующего Приволжским военным округом. Это было несомненное понижение и свидетельство «опалы». И хотя на очной ставке 13 марта 1931 г. арестованный Пугачев и не арестованный Шапошников доказали ложность показаний Бежанова-Сакварелидзе (С.Пугачев тогда же был освобожден из-под ареста), их но-
G ;ШНАКОВ
вые назначения1 вполне можно расценить как, «почетные ссылки», '■■■;• -1 ’■ ■ ■ :
Несколько ранее мне приходилось цитировать и «признания» А;Свечина, отражавшие настроения «военспецов-генштабистов». Они сходны по политическим симпатиям с настроениями и склонностями лидеров советской военной элиты 20-х годов – Тухачевского, Блюхера, Буденного. Как известно, в 1928—1929 гг. даже Ворошилов симпатизировал политическим взглядам «правого крыла» в ВКП(б). В Какой бы мере ни соответствовали истине слухи о «правых» политических симпатиях лидеров РККА, их склонностях и намерениях сыграть активную политическую роль во внутрипартийной и внутриполитической борьбе, их поведение внушало сомнения в их политической лояльности.
4 ,
Модернизация Красной Армии
Причин для отставки Уборевича. И принятия «модели Тухачевского» было несколько. Привлеку внимание лишь к двум основным: обострение внешнеполитической ситуации иа западных границах, и особенно на Дальнем Востоке, и неудачи модернизации на основе «германской модели». Сам И.Уборевич позднее в письме к Г.Орджоникидзе, оправдываясь, признавался: «Будучи начальником вооружения, я работал, как никогда в жизни, без выходных дней, ночами, очищая невероятную заваль и запущенность. Будучи начальником вооружения, я знаю... что много было сделано, очень много ошибок. Оправданием мие служит одно – я чертовски боялся войны в 1930 и 1931 гг., видя нашу неготовность. Я торопился. Когда торопишься, делаешь ошибки чаще»1219 1220.
Поставив во главу угла технической модернизации РККА «германскую модель», Уборевич делал упор на артиллерийское перевооружение. В частности, предусматривалось введение новых (германских по происхождению) систем тяжелой, полевой (армейской), противотанковой, зенитной артиллерии и минометных систем, он заключил в апреле 1930 г. соответствующий договор с германской фирмой «Рейнметалл». Однако, как отмечал Тухачевский, «Уборевич и Ефимов провели заключение договора с фирмой «Рейнметалл» на продажу нам и постановку у нас на производство целого ряда артиллерийских систем. При испытании этих систем, производившихся одновременно с постановкой на производство, выяснилось, что они недоработаны»1.
Действительно, проблема деловых взаимоотношений с «Рейнметаллом» по договору, заключенному с этой фирмой Убо-ревичем (несомненно, опиравшимся на мнение Ефимова) еще в апреле 1930 г., нашла свое отражение и в других документах. Очевидно, эта проблема и оказалась одной из главных причин, вызвавших приезд в Москву 10 октября 1931 г. миссии во главе с начальником штаба рейхсвера генералом В.Адамом.
Активизация профранцузских политических действий со стороны германского правительства также начала вызывать серьезное беспокойство советского высшего политического и военного руководства. В частности, Ворошилов (очевидно, вслед за Сталиным) выражал по этому поводу особое беспокойство, полагая, что германское политическое и военное руководство уже взяло курс на свертывание советско-германского военного сотрудничества. Советский военный атташе в Германии В.Путна, наоборот, считал, что повода для беспокойства нет. «Взяв для оценки всю сумму (все виды) нашего сотрудничества с «друзьями», – писал он 1-му заместителю Председателя РВС СССР и наркома Уборевичу 23 января 1931 г., – нельзя найти сколько-нибудь убедительных симптомов и доказательств, чтобы приходить к заключению о наличии со стороны «друзей» тенденции к свертыванию отношений в целом. Периодические поклоны в сторону французов бывают, но у нас, и в частности, Старик слишком чувствительны к этим эпизодам... Немцы вели и будут вести двойную политику. Она отражается и на поведении руководства рейхсвера. Но нас, как крупнейшую карту, они никогда окончательно на стол не положат... Наше положение по сравнению с 1929 годом сильно улучшилось и окрепло тем, что мы имеем в отношениях такие элементы заинтересованности германской военной промышленности, каких раньше не было, и они страхуют нас от неожиданностей»1.
Однако и Путна вынужден был признать, что «в частном деле предприятий положение совершенно иное. Предприятия были созданы «друзьями» в то время, коща нигде в другом месте в Европе им нельзя было прикорнуть. Свои предприятия они создали с ограниченными задачами, главным образом учебными. Мы долго по своей вине в этом деле не могли разобраться и уяснить себе, что характер предприятий нас не устраивает, и разобрались лишь тогда, когда «друзья» свои учебные задачи почти выполнили и для дальнейшего их осуществления имеют в других местах возможности значительно более дешевого осуществления»1221 1222 1223 1224.
Далее Путна указывает на существо проблемы. Он признает, что у «друзей» отчетливый курс на свертывание, потому что их военные предприятия в СССР «пожирают у них сравнительно много денег»'5. «Судя по Вашим и Старика письмам, – заключает советский военный атташе, – мы или не усвоили, или просто не хотели усвоить происходящего. Вопрос же ясен. Если мы не пойдем на уменьшение расходов «друзей», они предприятия лик-
о 4
видируют, не рассматривая это как полный разрыв» .
Однако уже в мае 1930 г. появились первые симптомы неблагополучия в этой сфере. Побывавшие в Германии высшие авиационные начальники Я.Алкснис и С.Меженинов достаточно красноречиво и ясно выразили свои впечатления о немецких «друзьях»: «Общее впечатление такое, что внешне немцы с нами исключительно любезны, предупредительны и внимательны, по существу же они лишь терпят нас, стремятся получить от нас как можно больше и дать нам возможно меньше из своих достижений в области тактики и особенно техники.
Мы полагаем, что в беседе с Миттельбергером при предстоящем посещении им Москвы и Липецка в мае с.г. еще раз нам следует подчеркнуть ему, что Липецкая организация как школьно-тренировочный центр на устаревшей материальной части нас очень мало интересует и удовлетворяет и что уже в ближайшее время мы хотели бы видеть в Липецке те новые объекты техники воздушного флота, которые перечислены в январском списке генерала Миттельбергера»1. •
Итак, уже в январе 1931 г. возникла угроза ликвидации военных предприятий и экспериментальных баз испытания авиа– и бронетехники и подготовки соответствующих специалистов по ее обслуживанию. Устранение этой угрозы зависело от увеличения советских капиталовложений в указанные предприятия. Возникли разногласия между военным атташе в Германии Путной и руководством наркомата в лице Ворошилова и Уборе-вича. Вскоре последовал отзыв Путны из Германии. Курс наркомата оставался прежним. Это не способствовало улучшению модернизации армии. .
В результате указанных и иных им подобных существенных неудач Уборевича в модернизации РККА общие показатели этого процесса к 1931 г. были плохие. Запланированные показатели в среднем были выполнены лишь на две трети. По танкам же и по самолетам, по артсистемам выполнение достигало к 1931 г. лишь 42—53%1225 1226 1227. Плохо работала военная промышленность, в которой производство новых видов вооружения (танки) или новых типов его (самолеты) зависело от импортных образцов5. Они в значительной мере поступали из Германии. Об этом выше уже говорилось. В этом усматривалась и вина непосредственно.
самого Уборевича. Причину активно искали и во «вредительстве» старых «спецов». Целая серия дел о «вредительстве», сопровождавшаяся арестами и репрессиями «буржуазных специалистов» (в том числе и в военной промышленности, в авиастроении), не могла не затрагивать и служебную репутацию Уборевича. В этом же контексте следует рассматривать, и об этом выше говорилось, отставку Шапошникова с должности начальника Штаба РККА и его «ссылку» в Самару. В сущности, они являлись главными оппонентами «программы Тухачевского». Это были знаковые перестановки. Обусловлены они были и той совершенно определенной поддержкой, которую оказала Тухачевскому в начале 1931 г. «украинская группировка генералов» во главе с Якиром, Гамарником, Дубовым, Хаханьяном. Думается, именно их позиция оказалась решающей в снятии обвинений с Тухачевского и в его возвращении в центральный аппарат на должность, от которой освободили Уборевича, – Заместителя Председателя РВС СССР и наркома и начальника вооружений РККА. Это был не столько акт предпочтения «программе модернизации Тухачевского», сколько неудовлетворительная оценка работы И.Уборевича.
Завершение военно-политической борьбы и дискуссий по поводу модернизации Красной Армии приходится на лето 1931 г. Оно ознаменовалось возвращением Тухачевского в центральное руководство РККА и назначением его вместо И. Уборевича 11 июня 1931 г. заместителем Председателя РВС СССР и нар-комвоенмора и начальником вооружений РККА. Знаменательно это было тем, что с приходом на эту должность Тухачевского произошло действительное и радикальное изменение парадигмы развития советских Вооруженных сил. «Германская модель» была отвергнута. Была принята модель модернизации, предложенной Тухачевским. Она предполагала два существенных условия: ускоренность и «автаркийность».
На встрече с генералом В.Адамом и сопровождавшими его Кестрингом, Гофмейстером и Манштейном 10 ноября 1931 г. «Тухачевский указал, что, несмотря на некоторые достижения и успехи, темпы работы совместных предприятий все же чрезвычайно медленны, а техническая база их настолько узка, что эффект от совместного сотрудничества крайне неудовлетворительный и не оправдывается ни со стороны материальных затрат, ни с политической»1. Отчасти позиция Тухачевского проясняется и в его собственных комментариях. «Уборевич и Ефимов провели заключение договора с фирмой «Рейнметалл» на продажу нам и постановку у нас на производство целого ряда артиллерийских систем, – вспоминал несколько лет спустя сам Тухачевский. – При испытании этих систем, производившихся одновременно с постановкой на производство, выяснилось, что они недоработаны. В связи со всем этим я стал на точку зрения ликвидации договора с фирмой «Рейнметалл». В полученных нами перехватах германский посол Дирксен высказывал недовольство мной. Благодаря моей критике заключенного с фирмой «Рейнметалл» договора, в дальнейшем благодаря проведенному расторжению договора с этой фирмой я испортил отношения как с Уборевичем, так и с Ефимовым»1228 1229.
В официальных и неофициальных обстоятельствах переговоры с высшим военным и дипломатическим представительством вел также германский посол в Москве фон Дирксен. «Я беседовал особенно много с Тухачевским, который имеет решающее значение в деле сотрудничества с «Рейнметадлом»... Он далеко не является тем прямолинейным и симпатичным человеком, столь открыто выступавшим в пользу германской ориентации, каковым являлся Уборевич, – писал фон Дирксен в Берлин 17 октября 1931 г. – Он скорее замкнут, умен, сдержан. Надеюсь, что и он будет сотрудничать лояльно, когда он убедится в необходимости и выгодности этого сотрудничества»1230.
Некоторую конкретизацию содержания бесед фон Дирксена с Тухачевским содержит информация, переданная германским послом в Берлин 13 ноября 1931 г. «Меня интересовал в особенности вопрос о сотрудничестве в области специальной индустрии, – писал фон Дирксен. – Для меня является сомнительным, сможет ли быть выполнен строительный план, относительно которого состоялось соглашение, на что указано в договоре, и выполнения которого ожидает Советское правительство»1. Посол, указывая, правда, на объективные, как он считает, причины, тем не менее признавал, что «не развертывается производство всех трех предусмотренных в договоре различных типов, а производится только 10-сантиметровый тип»1231 1232 1233.
Фон Дирксен прямо отмечает, что «Тухачевский высказал затем еще ряд различных жалоб, которые все сводились к тому, что мы снабжаем Советское правительство материалами неудовлетворительно и что оно информируется по многим вопросам более полно со стороны Англии либо Италии»'1.
Судя по контексту цитированного выше фрагмента из письма германского посла, на договор с «Рейнметаллом» было обращено особое внимание, и позиция Тухачевского оказалась решающей в продолжении или прекращении действия указанного договора. Кроме того, со слов фон Дирксена ясно, что с Тухачевским ему пришлось встретиться и познакомиться впервые, и последний произвел впечатление отнюдь не активного сторонника тесного советско-германского сотрудничества. Иными словами, Тухачевский произвел впечатление выразителя военно-политического курса, отличного от того, олицетворением которого являлся Уборевич. Однако о качестве поставок и характере взаимоотношений с фирмой «Рейнметалл» Тухачевский смог судить уже после того, как возглавил Управление вооружений РККА. Следовательно, эти обстоятельства были не причиной, а следствием назначения Тухачевского.
Несомненно, что приход Тухачевского в руководство Управлением вооружений РККА знаменовал принципиальное изменение всей «концепции модернизации» РККА. На это указывает и принятие Правительством СССР в начале августа 1931 г. уточненного алана строительства РККА на 1931 – 1933 гг. и принятие постановлением СТО от 1 августа 1931 г. так называемой «большой танковой программы». В постановлении, в частности, указывалось, что технические достижения в области танкостроения «создали прочные предпосылки к коренному изменению общей оперативно-тактической доктрины по применению танков и потребовали решительных организационных изменений автобронетанковых войск в сторону создания высших механизированных соединений, способных самостоятельно решать задачи как на поле сражения, так и на всей оперативной глубине современного боевого фронта. Эта новая быстроходная материальная часть создавала предпосылки к разработке теории глубокого боя и операции»1.
Как отмечал в докладной записке на имя Ворошилова сам Тухачевский 2 ноября 1931 г., «к концу 31-го года мы будем иметь около 1000 танков. К концу 32-го года – около 4000... К концу 33-го года будем иметь в армии до 8500 танков... Учитывая постановление К. О. о подготовке мобилизационной мощности промышленности к концу 1932 года в 40 000 танков»1234 1235. Все это вполне соответствовало тем предложениям и расчетам, которые представил Тухачевский в своей докладной записке от 11 января 1930 г.
Почему же высшее политическое руководство (скажем прямо – Сталин) решило пойти на радикальную смену парадигмы военно-технической модернизации, приняв концепцию Тухачевского, которую всего год назад, столь жестко критикуя, оно отвергло? И было ли это обстоятельство основной или единственной определяющей причиной отставки Уборевича и возвращения Тухачевского?
Обращают на себя внимание некоторые сведения, преимущественно косвенного характера, позволяющие усомниться в том, что проблема технической модернизации являлась единственной причиной возвращения Тухачевского в центральный аппарат на указанную выше должность. Примечательно, что и 1 -й заместитель начальника вооружений РККА Н.Ефимов, и 2-й его заместитель В.Гарф остались на своих должностях. Сохранилось в прежнем составе и Управление по механизации и моторизации РККА. Лишь в июле 1931 г. появился новый заместитель начальника этого управления – И.Грязнов. Однако это было связано с гибелью в авиакатастрофе 12 июля 1931 г. его предшественника К. Калиновского.
А ведь Н.Ефимов фактически определял политику технической модернизации Красной Армии, так сказать, «концепцию модернизации» и являлся наиболее квалифицированным организатором и исполнителем ее. При этом следует также иметь в виду, что если Уборевич по специальности был «технарь», артиллерист и как таковой разбирался в существе и тонкостях артиллерийского оружия и его модернизации, то Тухачевский не имел такой технической подготовки. Он был, как известно, офицер гвардейской пехоты, «гуманитарий» по ментальному настрою, хотя еще с первой половины 20-х годов проявлял вполне профессиональный интерес к вопросам войскового использования артиллерии. Он, несомненно, прекрасно владел навыками оперативно-тактического применения артиллерии и иной техники, однако не обладал достаточной глубиной инженерно-технических представлений и навыков в этих вопросах. Роль оставшегося при нем в качестве 1-го заместителя Н.Ефимова не только Сохраняла прежнюю значимость, но, в известном смысле, должна была возрасти.
Конфликт с «Рейнметаллом» и изменение общей «концепции модернизации» с упором на «автаркийность» в этих вопросах и определенный сдвиг «германской помощи» на второй план, естественно, рождал конфликт Тухачевского с Ефимовым. Это проявлялось и в «жалобах» самого Ефимова. «У меня здесь пару дней сидит Ефимов, приехавший из Кисловодска, —■ писал Ворошилов 6 декабря 1931 г. Я.Гамарнику из Сочи. – Он горько жалуется на положение с Управлением вооружений и говорит, что М.Н. (Тухачевский) всем занимается, кроме своего управления. Он очень встревожен и просит принимать какие-либо радикальные меры, или, как он говорит, будет поздно. Что тут поделаешь? Пока что нажмите на него, указав, что Сталин может в любой момент заинтересоваться всяким вопросом из круга его деятельности, поэтому он обязан вплотную заниматься делом и все знать, а главное’– обязан почаще и регулярно принимать подчиненных ему начальников управлений. Было бы не худо, если бы на РВС или просто один раз заслушали краткие доклады о положении дела в управлениях – связи, химии, инженерном и, если будет время, то и артиллерийском. Можно это сделать в присутствии М.Н. (Тухачевского), можно и без него. М.Н. (Тухачевскому) пока, до моего приезда, ничего не говорите.
Наш Георгиев, много лет работающий над механической трубкой, как будто бы добился каких-то результатов, Тухачевский утверждает, что вполне удовлетворительных. Ефимов категорически заявляет, что Георгиевская трубка не доработана, а на валовое производство может быть поставлена не ранее 3—4 лет. Ефимов настаивает на немедленной закупке техпомощи у немцев, давно нам ее предлагающих»1.
Судя по данному фрагменту, отношения между Тухачевским и его заместителем Ефимовым в это время были плохими. Но трения между ними порождены были не только отношениями с «Рейнметаллом». Из текста письма следует, что Тухачевский фактически не занимался в 1931 г. проблемами вооружения Красной Армии, свалив все на своего заместителя. Даже если учесть в жалобах Н. Ефимова преувеличения обиженного человека, вряд ли эти жалобы были совершенно лишены оснований. В чем же было дело? Подобное отношение к порученному делу не похоже на Тухачевского. Что его отвлекало?
Судя по контексту и эмоциональному настрою Ворошилова, назначение Тухачевского на должность его заместителя не вызывало у него большого удовлетворения, хотя Тухачевский в этом качестве был гораздо предпочтительней для наркома, чем Уборевич, отношения с которым у него стали откровенно враждебными. Однако важнее другое: назначение Тухачевского на должность замнаркома было всецело результатом желания Сталина, обусловленного в заметной мере позицией «украинской военной группировки» в отношении Тухачевского. Фактически «проталкивание» Тухачевского в руководство военным ведомст-
' РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 44. Л. 41—51. К.Е.Ворошилов – Я.Б.Гамарнику, 6 декабря 1931 г., г. Сочи //Советское руководство. Переписка 1928—1941. – С. 164—165.
вом со стороны Сталина началось уже в январе 1931 г., когда он был введен в комиссию по танкостроению. Этот факт уже тогда можно было расценить как принципиальное принятие Сталиным «программы Тухачевского» как основы для смены парадигмы модернизации РККА. Это своеобразное «протежирование» Тухачевскому со стороны Сталина, учитывая ранее описанные обстоятельства военно-политической борьбы 1930 г., было следствием не только изменения позиции генерального секретаря по отношению к технической модернизации армии, но и способом нейтрализации^ политической активности и оппозиционности Тухачевского.
Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство, бегло упомянутое Уборевичем: «Я чертовски боялся войны в 1930 – 1931 гг. (!), видя нашу неготовность (!)».
Э.Волленберг считал, что «понадобились захват японцами Маньчжурии и резкое ухудшение военного положения, чтобы Тухачевский стал замнаркома»1. Однако это не совсем так. Причиной возвращения Тухачевского, принятия его «концепции модернизации» и кадровых перестановок в военной элите не было обострение военно-политической обстановки на Дальнем Востоке. Японские войска захватили Мукден и начали оккупацию Маньчжурии только 18 сентября 1931 г. При этом боевая тревога в ОКДВА еще не объявлялась. Численность войск, находившихся под командованием В.Блюхера, оставалась неизменной вплоть до 1932 г.1236 1237 1238. Японская армия летом 1931 г. технически была слабой. Лишь в июле 1931 г. было принято решение о ее технической модернизации, поэтому она не могла в 1931 г. внушать серьезных опасений советскому политическому и военному руководству'1. Легкое беспокойство в высших военно-политических кругах начало проявляться только в июле 1931 г.1239, т.е. уже после проведенных кадровых перестановок и возвращения в центральное руководство Тухачевского.
1 Только 5 июля 1931 г. Политбюро ЦК приняло решение о
поездке Ворошилова на Дальний Восток1. Лишь 14 ноября 1931 г. М.Литвинов беседовал с польским посланником в СССР Пате-ком, а неделю спустя предложил последнему начать переговоры о заключении Пакта о ненападении ввиду осложнения ситуации на Дальнем Востоке. При этом примечательно, что Политбюро 20 ноября 1931 г. предложило Литвинову «сегодня же или в крайнем случае завтра начать формальные Д!) переговоры с Па-теком» по этому вопросу1240 1241. Следовательно, в это время советское руководство еще не решилось менять внешнеполитическую концепцию: западное направление продолжало оставаться приоритетным. Лишь 27 ноября 1931 г. Сталин в письме к Ворошилову поставил задачу заняться «сейчас же организацией ряда серьезных предупредительных мер военного и невоенного характера» на Дальнем Востоке1242. «Главное теперь – в подготовке обороны на Дальвосте», – совершенно ясно определил внешнеполитические приоритеты Сталин 27 ноября 1931 г.1243.
Кроме того, смещение «военной тревоги» с Запада на Дальний Восток вряд ли могло вынудить политическое и военное руководство к радикальному изменению концепции модернизации, к превращению в доминирующую установку – решение «танкового вопроса». Характер дальневосточного театра военных действий, сам противник указывали на нецелесообразность применения танков в качестве приоритетного и решающего средства оперативно-тактических решений и уж тем более формирования-для этого крупных мотомеханизированных соединений. На это вполне обоснованно указывали высшие офицеры РККА, хорошо знакомые с дальневосточным театром военных действий. Танки и мотомеханизированные соединения целесообразно было использовать именно на западном театре военных действий. Однако все это было уже после возвращения Тухачевского в центральный аппарат и после принятия его «программы модернизации» и в ее рамках «большой танковой программы».
5
Советско-германские отношения 1931—1933 гг. и «военная партия* в СССР
Итак, обострение советско-польских и германо-польских отношений, а также охлаждение советско-германских отношений – отчасти это было вызвано стремлением влиятельной группы германского политического руководства к сближению с Францией на антисоветской основе, вплоть до войны против СССР. Отчасти ситуация была обусловлена и переговорами, а затем заключением в начале 1931 г. советско-французского Пакта о ненападении, а также начавшимися переговорами с польским правительством о заключении аналогичного пакта.
В стремлении сохранить и улучшить дружеские отношения с Германией советское руководство на встречах с германскими официальными лицами стремилось всячески затушевать значимость указанных договоров. «Ворошилов самым категорическим образом подчеркивает неизменное чувство дружбы, питаемое здесь к Германии, – сообщал в своем письме фон Бюлову 17 октября 1931 г. германский посол в Москве фон Дирксен. – По его словам, как переговоры с Францией, так и переговоры с Польшей представляют из себя явления чисто политического и тактического характера, которые диктуются разумом. В особенности же ясно отдают себе здесь отчет в отсутствии внутренней ценности договора о ненападении с Польшей... Границы с Польшей Ворошилов считает, как это он подчеркивал в разговоре с Адамом, неокончательными»1244. .
Мне представляется, что возвращение Тухачевского в центральный аппарат и назначение его на должность заместителя наркома обусловлено было именно новой «военной тревогой» на западных границах СССР. Эта «тревога» носила более сложный и опасный характер, поскольку таила в себе возможность разрыва прежних дружеских отношений с Германией. В связи с усложнившейся военно-политической ситуацией на «западном направлении» советской внешней политики, чреватой возможной изоляцией СССР в условиях ненадежности «германского фактора» его международного положения, согласно аналитической записке французских спецслужб от 24 июня 1931 г. «в русских кругах Парижа стало известно о предполагаемом назначении генерала Тухачевского генералиссимусом (т.е. главнокомандующим. – С.М.) советских армий в случае войны. Это назначение, однако, будет держаться в секрете до дня начала открытого конфликта. Генерал Тухачевский в настоящее время будет находиться в Москве, где станет главным сотрудником народного комиссара Ворошилова. Известно, что этот генерал, называемый «русским Наполеоном», принимал активное участие в Русско-польской войне»1. Назначение М.Тухачевского могло носить, кроме всего прочего, и знаковый характер: демонстрация антипольской настроенности СССР, ввиду общераспространенного мнения о «полонофобии» Тухачевского, в связи с начавшимися советско-французскими и советско-польскими переговорами, которые весьма обеспокоили руководство рейхсвера.
