Текст книги "Сталин и заговор генералов "
Автор книги: Сергей Минаков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 51 страниц)
В 20-е гг. представления советской общественности о личности А.Егорова были несколько искаженными из-за фальсификации его биографии, официальным и целенаправленным образом осуществленной в центральном военном ведомстве. Еще в начале 1919 г. в газете «В пути», издававшейся в поезде Председателя РВСР, появилась статья о только что назначенном командарме-10 А.Егорове. В ней говорилось, что он рабочий, участник революционного движения с 1904 г., чуть ли не самоучка, который, едва окотив Казанское военное училище, ушел из армии, был артистом, грузчиком, молотобойцем, а призванный с началом «империалистической войны» в армию, дослужился до чина подполковника и организовывал солдатские комитеты после Февраля 1917 г.1013 1014 1015.
Как полагали некоторые ответственные политработники, для красноармейских масс Егоров должен быть «своим человеком», пролетарского происхождения, даже если для этого нужно было сфальсифицировать его биографию. Эта «биографическая легенда» Егорова просуществовала много десятилетий. В 20-е гг. она, возможно, снимала известные ментальные препятствия в отношениях между бывшим кадровым штаб-офицером (полковником) старой армии, участвовавшим в подавлении крестьянского восстания в Грузии в 1905 г., и «революционными генералами», вышедшими из рабоче-крестьянских слоев.
Впрочем, А.Егоров был прекрасным боевым офицером. Он начал 1 -ю мировую войну в чине штабс-капитана и закончат полковником. Воевал с охотой и отважно: два тяжелых ранения, три контузии, шесть орденов и Георгиевское оружие – красноречивые свидетельства его доблести и мужества'1.
Назначение К.Ворошилова на должность наркома и свою отставку с поста командующего Вооруженными салами Украины и Крыма А.Егоров воспринял весьма болезненно. «Накануне назначения Ворошилова, – показывал на следствии Егоров, – я беседовал с Буденным, который так же, как и я, был резко враждебно настроен к Ворошилову, считая его назначение неправильным, а мое удаление из РККА – ударом и по нему лично»1.
Хотя следственные показания, особенно для 30-х годов, являются документами, мягко говоря, весьма специфичными, требующими очень осторожного обращения с ними, учитывая особые обстоятельства, в которых они возникали, в данном случае они в основном отражали общеизвестные представления о личных связях, симпатии и антипатии, соперничестве «генералов» между собой. Поэтому, принимая во внимание специфичность фразеологии, характерной для такого рода «признаний», конъюнктурное преувеличение значимости олдельных фактов, в них сообщаемых, придание им подчас «криминально-политической» окраски, они могут служить одним из источников по изучению внутрикорпоративных социокультурных отношений советской военной элиты в изучаемый период.
«Было какое-то озлобление Буденного в отношении Ворошилова, – продолжал свои воспоминания Егоров о ситуации осенью 1925 г. после смерти Фрунзе. – Дело дошло до такого положения, когда Буденный прямо сказал, что не допустит, чтобы Ворошилов был наркомом и что он готов скорее его убить, чем согласиться с этим назначением»1016 1017. Объясняя эти конфиденциальные разговоры, А.Егоров пояснял: «С Буденным меня связывала старинная дружба еще с 1919 года по Царицыну. Вся наша последующая работа до конца Гражданской войны проходила под знаком полной гармонии в личных отношениях»1018.
А.Егоров говорил также о том, что с 1926 г. к их «группировке» присоединился П.Дыбенко. «Дыбенко называл Буденного «генералом без армии», «неудачным Мюратом», что еще более настраивало Буденного против Ворошилова... Так на протяжении 1925 – 1927 гг. сложилась наша «тройка»...», – вспоминал А.Егоров1019. Признания Егорова подтверждал и Дыбенко: «После смерти Фрунзе встал вопрос о новом наркоме, – вспоминал он, – и вновь возникла борьба между различными группировками в армии за продвижение на этот пост своих кандидатов... К этому же времени (1925—1926 гг.) относится мое сближение с Егоровым и Буденным... Моя поддержка Егорова и Буденного сблизила нас... нас даже называли в армии триумвиратом»1. Вспоминая свои отношения с названными «генералами», Дыбенко отмечает: «Будучи в Москве, я посещал Егорова на его квартире либо встречался с ним у Буденного...»1020 1021 Дыбенко также объяснял свое сближение с Буденным и Егоровым, в частности, и соображениями военно-политическими. «В период 1926 года, – указывал он, – сложилась наша группа, и мы начали подбирать своих сторонников в армии вначале под флагом групповой борьбы против Ворошилова»1022.
В указанное время в эту «группировку генералов» вошел еще один их старый соратник – М.Левандовский. «С Егоровым и Дыбенко... я сошелся еще с 1926 года»1023 1024. К «группировке Егорова – Буденного» примкнул и еще один «генерал» – Н.Каширин0. По-прежнему близкие приятельские отношения сохранялись у Буденного со своими соратниками и командирами из 1 -й Конной армии. «Летом 1925 года, – вспоминал один из кавалерийских начальников, – на квартире Горячева была выпивка по случаю возвращения Тимошенко из Венгрии. Присутствовали Буденный с его первой женой, Тимошенко, Горбачев, Сакен и я...»1025. По свидетельству арестованной в 1938 г. жены маршала Егорова, Г.Цешковской, у Буденного «собирались соратники по Конной армии, ветераны походов во времена Гражданской войны: Апанасенко, Косогов, Тюленев, Щаденко, Тимошенко, Городовиков, Кулик». Г.Егорова-Цешковская обращала внимание на «тщеславие, наигранную позу, стремление быть на виду, ревность ко всему молодому, обгоняющему их», считая все эти качества «характерными чертами этой компании»1026. Несомненно, следует иметь в виду, что это показания подследственной, которая давала их, в силу обстоятельств высвечивая лишь одну, важную для следствия сторону. «Возглавлял ее (группу) Семен Михайлович Буденный. Он, как в зеркале, отражал в себе все недостатки и достоинства каждого из них и оберегал каждого человека от всякого рода посягательств, – продолжала свидетельствовать жена маршала. – Я знаю Семена Михайловича с
1920 года как человека приятного, веселого, себе на уме, как человека честолюбивого, тщеславного, человека позы и некоторой доли актерства»1.
В 20-е годы в достаточно близких приятельских отношениях с Егоровым, своим бывшим непосредственным начальником по Южному (в 1919 г.) и Юго-Западному (в 1920 г.) фронтам, находился Уборевич. Оба «генерала», приятельствовавшие, несмотря на значительную разницу в возрасте, в шутку называли друг друга «свояками». Это потому, что были женаты на близких между собой-подругах. Наконец, их связывало и общее покровительство, которое им оказывал Сталин. Уборевич, при всех своих природных военных дарованиях, считался «креатурой» Сталина. «Командармом-13 только что назначен Уборевич, которому Сталин вполне доверяет и которого сменять не собирается», – писал Н.Крестинский Ленину в июле 1920 г.1027 1028 Равнозначная негативная политическая репутация Егорова и Уборе-вича, сложившаяся у партийной и советской общественности к
1921 г., в весьма значительной степени «погружала» этих «генералов» в зависимость от политического «протежирования» Сталина.
Тухачевский был назначен начальником Штаба РККА еще до 6 ноября 1925 г., коща ЦК РКП (б) и ЦИК приняли решение о назначении Ворошилова. Ответственный сотрудник политуправления Западного военного округа И.Телятников в связи с обстановкой, сложившейся вскоре после смерти Фрунзе, вспоми-нат: «Я входил в состав небольшой делегации Западного военного округа, прибывшей на похороны Михаила Васильевича Фрунзе. М.Н.Тухачевский тогда уже служил в Москве, но в почетном карауле у гроба М.В.Фрунзе он стоял вместе с нами.
А вечером Михаил Николаевич пришел к нам в вагон»1. Именно во время этого «вагонного разговора» Тухачевский и выразил свое мнение по поводу кандидатуры Г. Орджоникидзе на должности Председателя РВС СССР и наркомвоенмора1029 1030. Он как бы подсказывал своим бывшим сослуживцам, кого нужно выдвигать в наркомы. Как известно, похороны Фрунзе состоялись 3 ноября 1925 г. К этому времени Тухачевский уже служил в Москве, будучи по рекомендации Фрунзе назначенным начальником Штаба РККА. Скорее всего, негласно Тухачевский был назначен начальником Штаба РККА еще в октябре (если не во второй половине сентября) 1925 г., после возвращения из Германии, где он находился на маневрах рейхсвера с 27 августа по 20-е числа сентября 1925 г. Кадровые перестановки в руководстве Штабом РККА начались с конца августа 1925 г. В.Триан-дафиллов был назначен начальником 1 -го Оперативного управления Штаба РККА официатьно с 1 сентября 1925 г., решение было принято еще 10 августа.
Учитывая приведенные выше обстоятельства, можно полагать, что назначенный 6 ноября 1925 г. Председателем РВС СССР и наркомом Ворошилов был поставлен перед уже сложившейся ситуацией: Тухачевский уже был начальником Штаба РККА. Таким образом, он не был выдвинут на эту должность новым наркомом. Он был «креатурой» покойного Фрунзе. Поэтому все последующие действия высшего политического руководства и действовавших с его ведома ОГПУ и наркомата в отношении Тухачевского оказываются вполне логичными. Они шли, как мне представляется, в нескольких направлениях.
Прежде всего следует обратить внимание на то, что смерть Фрунзе снимала своеобразный «мораторий» на агентурную разработку слухов о «заговоре в Красной Армии». Первым, как мне думается, результатом этого было вышеотмеченное смещение В.Гиттиса с должности командующего ЛВО. Вторым – агентурное наблюдение за М.Тухачевским. Уже в декабре 1925 г. секретный агент ОГПУ Овсянников информировал руководство о том, что «в настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявились 2 течения: монархическое... и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг М.Н.Тухачевского»1. Вскоре тот же агент уже называл ряд командиров РККА из бывших офицеров, «которые якобы входили в кружок Тухачевского», который стали называть «бонапартистским»1031 1032. С 1926 г. было выделено специальное «дело Тухачевского» для агентурного наблюдения «кружка бонапартистов»1033. В связи с его разработкой начали привлекаться к негласному сотрудничеству с ОГПУ некоторые сослуживцы Тухачевского в качестве секретных агентов1034. Очевидно, учитывая и эти соображения, в 1926 г. из управления Ленинградского военного округа в оперативное управление Штаба РККА был переведен Д.Зуев, уже являвшийся секретным сотрудником ОГПУ. Зуев стал одним из активных «сексотов», приставленных к Тухачевскому и поставлявших информацию о начальнике Штаба РККА1035.
В составе так называемого «бонапартистского кружка» Тухачевского с этого времени встречаются фамилии А.Виноградова, Н.Какурина, И.Троицкого, А.Зайончковского, А.Готовско-го, В.Готовского, Н.Соллогуба, Д.Зуева, А.Де-Лазари1036 1037. Н.Каку-рин добаваляет: «Колесинский, Эстрейхер-Егоров, Гай,
Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт»'. Вернувшийся из Турции в 1925 г. И.Троицкий вспоминал, касаясь так называемого «бонапартистского кружка» Тухачевского: «Я восстановил связи с Тухачевским и Какуриным. У Тухачевского я сделался частым гостем. У него собирались почти каждый день... За период 1926—1930 гг. я являлся агитатором достоинств Тухачевского. Восхвалял при всех удобных случаях его таланты»1038. Сообщая о деятельности этого «кружка», Н.Какурин в свою очередь пояснял: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами – у Гая, временами – у цыганки. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех собраний яалялСя Тухачевский»1039.
Рассказывая, в сущности, о том же, К.Павлова-Давыдова, хорошо знавшая Тухачевского и Гая еще с 1918 г., вспоминала: «Наши встречи возобновились только в Москве, на новогодних вечерах у Г.Д.Гая»1. Дополняя ее, делилась своими воспоминаниями и Л.Гусева: «Особую привлекательность приобрел дом Тухачевских с переводом Михаила Николаевича в Москву (в конце 1925 г.). Какие там встречались люди! Часто звучала чудесная музыка, исполняемая первоклассными музыкантами!.. Михаил Николаевич и Нина Евгеньевна умели создать обстановку непринужденности. У них каждый чувствовал себя легко, свободно, мог откровенно высказать свои мысли, не боясь, что его прервут или обидят»1040 1041. Отвергая подозрения в конспиративных антигосударственных замыслах участников встреч, арестованный в 1930 г. И.Троицкий заявлял: «О какой-либо политической группировке не было и речи, но все члены компании молча соглашались друг с другом, что центром объединения является. Тухачевский и его политическое будущее»1042.
Несомненно, однако, что «застольный» характер дружеских общений располагал к раскованности и словесным вольностям. Весьма характерно в этом отношении «признание» одного из друзей Тухачевского и завсегдатаев застолий Г.Гая. Обращаясь к Г.Ягоде, он каялся, что «совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией – тов. Сталиным: будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что «надо убрать Сталина, все равно его уберут»... Перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды я не мог. И вот вырвало все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина в такой гнусной форме и словах... Осознав всю глубину совершенного мною преступления, Я хочу окончательно и беспо-. воротно порвать с товарищами и средой, которые оказывали па меня влияние»1043. Трудно сказать с определенностью, кого конкретно имел в виду Г.Гай под «товарищами» и «средой», однако совсем недавйо в числе таковых были М.Тухачевский, Н.Каку-рин, И.Троицкий, А.Колесинский, Ф.Каус|>ельд и др. частые посетители квартир Тухачевского, Какурина или самого Гая. И хотя вышецитированные строчки из письма Г. Гая относятся к ноябрю 1935 г. и написаны им вскоре после ареста, его пьяные рассуждения, возможно, отчасти отражают содержание бесед у Тухачевского. «Михаил Николаевич говорил, – сообщал Каку-рин на допросе в начале октября 1930 г., – что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина». По мнению Какурина, «говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности»1. Так это было или нет, но застольные и обычные приятельские разговоры, особенно в обстановке обострения военных и политических проблем страны в 20-е годы среди лиц, окружавших Тухачевского, бывали порой достаточно откровенными и политически заинтересованными. Сам Тухачевский в кругу близких, людей порой нарочито откровенно демонстрировал свое отношение к политической ситуации, кадровым перестановкам в военном руководстве.
Впрочем, наблюдение за поведением Тухачевского осуществлялось и вполне легально. В 1926 г. происходит ряд кадровых перестановок среди ответственных сотрудников Тухачевского по Штабу РККА. Видимо, те из них, которые фактически не выполнили своих функций секретных сотрудников ОГПУ и не дали никаких сведений о своем начальнике, были заменены на более «удобных» в этом отношении и «полезных»1044 1045. 16 декабря 1926 г. начальник 2-го (Организационнно-мобилизационного) управления Штаба РККА С. Венцов-Кранц1 был смещен со своей должности без назначения, «для особых поручений при Председателе РВС СССР». Эта формулировка часто скрывала «опальное» состояние офицера и генерала. Вместо него на освободившуюся должность был назначен Н.Ефимов1046 1047. Предшествующая служба Ефимова весьма красноречиво свидетельствует о его служебных функциях не только в качестве начальника 2-го управления Штаба РККА. Ефимов с лета 1921 г. и до января 1924 г. служил в войсках ВЧК – ГПУ на ответственных должностях 2-го помощника начальника управления войск ВЧК и начальника штаба войск ГПУ. Последнюю должность он исполнял под непосредственным начальством Г.Ягоды. Именно то обстоятельство, что человек этот был не только опытным и способным работником, но также «проверенным» и «преданным», видимо, сыграло важную роль в его назначении на должность начальника Командного управления Штаба, а затем ГУРККА в январе 1924 г. Как раз в наиболее острый период политической борьбы и начавшейся «чистки» советской военной элиты. Назначение Н.Ефимова (можно сказать, «человека Ягоды») на должность начальника 2-го управления Штаба РККА в конце 1926 г. означало совершенно «легально» приставить к М.Тухачевскому «наблюдателя из ОГПУ». Не исключено, что аналогичные соображения играли роль и при замене в должности начальника Научно-уставного отдела Штаба РККА с 1 ноября 1925 г. «ветерана» 5-й армии и «креатуры» Тухачевского А.Лапина1 на В.Меликова1048 1049.
Во-вторых, по существу, сразу же после назначения Ворошилова новым Председателем РВС СССР и наркомом должностные функции Тухачевского как начальника Штаба РККА начали постепенно, но неуклонно сужаться. В компетенции начальника Штаба РККА оставалось все меньше и меньше сфер контроля, управления армейскими процессами и меньше рычагов влияния на них. Одновременно 13 ноября 1925 г. из структуры Штаба РККА были выведены Инспекторат и Управление боевой подготовки. Именно те структурные элементы, за включение которых в состав Штаба РККА Тухачевский вел острые дискуссии в 1924 г. с оппонентами, особенно с А.Егоровым. Вскоре после назначения на должность Тухачевский обнаружил и фактическое изъятие из-под его подчинения 4-го (Разведывательного) управления Штаба РККА. 31 января 1926 г. в докладе наркому Тухачевский выражал свое возмущение этим фактом.
«Я уже докладывал Вам словесно о том, что Штаб РККА работает в таких ненормальных условиях, которые делают невоз-
можной продуктивную работу, а также не позволяют Штабу РККА нести ту ответственность, которая на него возлагается положением, – писал он в своем докладе. – Основными моментами, дезорганизующими работу Штаба, являются:
а) фактическая неподчиненность Штабу РККА Разведупра и
б) проведение (оперативно-стратегических и организационных) мероприятий за восточными границами помимо Штаба РККА, через секретариаты Реввоенсовета.
Такая организация, может быть, имела смысл при прежнем составе Штаба, когда ряд вопросов особо секретных ему нельзя было доверять»1.
Выражая резкое недоумение по поводу недоверия новому составу Штаба РККА, его начальник Тухачевский заявлял: «Штаб РККА не может вести разработки планов войны, не имея возможности углубиться в разведку возможных противников и изучить их подготовку к войне по первоисточникам. В этих уло-виях Штаб и в первую очередь его начальник, ведя нашу подготовку к войне, не может отвечать за соответствие ее предстоящим задачам... Если, например, Штаб РККА подготовит накпе стратегическое развертывание ошибочно, если все преимущества перейдут на сторону противника, то мы рискуем величайшими поражениями... Естественно, всех собак будут вешать на Штаб РККА, но, по существу, при настоящих условиях он не может нести за это полной ответственности»1050 1051.
Тухачевский выражал возмущение и категорически заявлял в связи с вышеизложенным: «В нынешних условиях я считаю свое положение ложным и организацией изучения противника не занимаюсь и при всем желании не могу заниматься».
Особое внимание наркома Тухачевский обратил на вредную практику проведения «оперативных мероприятий помимо Опер-упра и Штаба РККА».
«Здесь положение еще хуже, – указывал начальник Штаба. – Если Разведупр дает Штабу РККА хотя бы сухие выводы (которые не всегда удовлетворяют Штаб), то благодаря вышеуказанной работе, проводимой тайно от Штаба РККА, руководящий состав последнего, в силу объективного хода вещей, постоянно вводится в заблуждение. Ибо, если Разведупр говорит о том, что делается у противников, секретариаты, ведущие зарубежную работу, скрывают это»1. В доказательство порочности и опасности такого рода практики М.Тухачевский обратил внимание К. Ворошилова на конкретный и весьма симптоматичный факт:
«В ночь с 22-го на 23-е января сего года, по Вашему личному приказанию, зам. нач. Штаба РККА тов. Пугачев сделал ряд распоряжений по производству демонстрации к маньчжурской границе. Штаб к этому не был подготовлен. В курсе происходящих событий он не был. Тов. Уншлихт запрашивал меня, что можно было бы сделать для демонстрации, но лишь в предварительном порядке, не посвящая в подробности обстановки. Никаких указаний Штаб не получал, а сам вести подготовки не мог, ибо полностью оттерт от такого рода работы. В результате получилась запоздалая демонстрация. Если бы Штаб РККА действительно выполнял работу, которую он должен выполнять, то еще 17—19 января он сделал бы необходимые приготовления, не вызывал со стороны войск каких-либо подозрений. Те замечания, которые Вы сделали т. Пугачеву, по существу более всего касаются той организационной неразберихи, которая установлена, а в частности, и Вашего секретариата (по части Китая)»1052 1053.
Таким образом, проблема уже выходила из рамок организационно-функциональных трений, а становилась проблемой боевой практики. Причины пока еще небольших «провалов» в ней уже начали сваливать на Штаб РККА, на его руководство, в том числе – ив первую очередь – на Тухачевского. В том же докладе Тухачевский в достаточно решительной, жесткой и категоричной форме писал:
«Прошу установить подчинение Разведупра по вопросам агентуры Штабу РККА и РВС СССР на следующих основаниях, – излагал он свои требования и условия. —
1. В пределах поставленных Штабом РККА задач – начальник Разведупра непосредственно подчиняется начальнику Штаба РККА как по вопросам сети агентуры, так и по личному составу.
2. В объеме заданий РВС СССР начальник Разведупра непосредственно подчиняется заместителю Председателя Реввоенсовета, коим, сверх того, контролируется вся агентурная работа, в частности, и работа по заданиям Штаба РККА.
Вполне понятно, что непосредственные, тесные отношения РВС с Разведупром должны сохраниться, но Штаб в области своих заданий должен действительно иметь в своем распоряжении Разведупр»1.
В контексте вышеизложенных требований Тухачевский считал необходимым «включение секретариата Лонгвы (Бортнов-ского)1054 1055 1056 в Оперупр Штаба РККА. Конечно, это не исключает возможности непосредственных сношений РВС с соответствующими лицами в Оперупре и необходимости ведения особого контроля РВС по всем этим вопросам»'*.
В случае неприятия указанных требований и условий Тухачевский видел один выход:
1) назначение более авторитетного начальника Штаба РККА, которому сочтено будет возможным подчинить Развед-упр;
2) организационное изъятие Разведупра из состава Штаба РККА и непосредственное его подчинение РВС. Штаб будет ор-ганичиваться выработкой заданий;
3) подбор более авторитетного состава Штаба РККА;
4) изъятие из ведения Штаба РККА подготовки войны на восточных фронтах и полное сосредоточение всех этих вопросов в Вашем секретариате»1.
В заключение Тухачевский писал: «После тщательного изучения затронутых выше вопросов я должен с полным убеждением доложить о решительной невозможности продолжать работу в вышеочерченных условиях. Мы не подготовляем аппарата руководства войной, а систематически атрофируем его созданием кустарности взаимоотношений и превращением Штаба РККА в аполитичный орган»1057 1058.
В контексте этого доклада и требований Тухачевского, в нем изложенных, обнаруживается невольное обострение отношений между начальником Штаба РККА и заместителем Председателя РВС СССР, между Тухачевским и Уншлихтом. Эти отношения еще с 1920 г. были вовсе не дружественными. Унш-лихт, член РВС фронта и куратор фронтовой разведки, еще при вступлении Тухачевского в должность командующего фронтом не скрывал своей к нему подозрительности. Теперь он не мог не реагировать на стремление «красного Бонапарта» изъять из-под его контроля если не полностью, то во всяком случае частично полномочия по руководству разведкой. Несмотря на столь жесткий конфликт по поводу Разведупра и достигнутый определенный компромисс по данному вопросу, функциональные возможности Штаба РККА и его начальника, равно как и масштабы его должностной компетенции, продолжали уменьшаться.
18 февраля 1926 г. из Штаба РККА была изъята мобилизационная работа и передана в ГУРККА в связи с определенными «реорганизационными мероприятиями».
22 июля 1926 г. из Штаба РККА был изъят и передан в ГУ РККА Военно-топографический отдел.
Сужение функциональных возможностей Штаба РККА, осуществленное в результате указанного выше перераспределения функций Штаба РККА и ГУ РККА, вполне естественно, привело к конфликту между этими двумя структурами и между лицами, их возглавлявшими, – М.Тухачевским и С.Камене-
вым. В результате всего этого, как считал Тухачевский, Штаб РККА утратил возможность планировать и направлять деятельность всех центральных управлений наркомата по военным и морским делам. Претензии и требования, изложенные Тухачевским в его докладной от 31 января 1926 г. по вопросу взаимодействия и подчиненности Разведупра Штабу РККА и начальнику Штаба, были проигнорированы. По-прежнему Штаб РККА и его начальник были лишены прямого доступа к материалам военной разведки. Обо всем этом Тухачевский написал в письме наркому Ворошилову 8 мая 1927 г. Тухачевский считал, что в результате сложилась ненормальная обстановка, полагая, что Штаб РККА фактически отстранен от участия в подготовке страны к обороне, а вместо него сложилась определенная группа лиц внутри секретариата наркомата, которая, но существу, и выполняла функции Штаба. Теперь, 8 мая 1927 г., Тухачевский делал вывод еще более определенный, чем в его январском письме 1926 г. «Мое дальнейшее пребывание на этом посту (начальника Штаба РККА. – С.М.), – заключал он, – неизбежно приведет к ухудшению и дальнейшему обострению сложившейся ситуации»1059. ,
Таким образом, Тухачевскому, фактически лишенному реальной власти, было оставлено лишь «почетное» наименование – «начальник Штаба РККА». В таковых обстоятельствах и в это же время был проведен ряд кадровых перестановок и увольнений из Красной Армии, коснувшихся друзей, соратников и «креатур» Тухачевского в войсках. В 1926 г. был переведен на преподавательскую работу в Военно-политическую академию с должности помощника начальника ВВС РККА Н.Соллогуб. 2 февраля 1926 г. с должности помощника командующего Западным военным округом на ту же должность в Приволжский военный округ был переведен А.Павлов. Это было явное понижение. В июне 1926 г. с должности командира 16-го стрелкового корпуса был перемещен на пост начальника одного из управлений в Штаб РККА И.Блажевич. В сентябре 1926 г. из РККА неожиданно был уволен инспектор кавалерии Украинского военного округа Г.Армадеров. В то же время был уволен из РККА и переведен военруком в гражданский институт близкий приятель Тухачевского, начальник штаба 29-й стрелковой дивизии А.Колесинский. Другой приятель М.Тухачевского й Н.Какури-на, Ф. Никонов, был в сентябре 1926 г. переведен адъюнктом в Военную академию РККА. Все эти люди так или иначе были связаны с Тухачевским и с военно-политическими процессами 1923—1924 гг. Меры, принятые в их отношении, в завуалированной форме означали «мягкие репрессии». Возникает вопрос: почему же политическое руководство, почти не скрывая своего недоверия, не отправило в отставку и Тухачевского уже в 1926 г.?
Свою роль сыграли в совокупности прежде всего следующие обстоятельства: продолжавшаяся с обострением внутрипартийная борьба, сложная социально-политическая обстановка внутри страны и, наконец, так называемая «военная тревога» 1926—1927 гг.
3
Революционная геополитика, стратегия и «военная тревога* 1926—1927 гг.
1923 г. являлся своеобразным рубежом, которым фактически завершался период некой эйфории в ожидании грядущей Мировой революции и начиналась длительная эпоха, наполненная драматизмом поисков и частых смен новых парадигм внешней политики СССР.
«Неудача германской революции ударила по «индустриали-стам», – вспоминал эту ситуацию находившийся в гуще проблем и персон советского внешнеполитического ведомства Г.Бе-седовский. – Снова начались разговоры о том, что правильным путем социальной революции в Европе является путь через аграрные Балканы в Италию и что надо революционизировать крестьянские массы. Появилась идея организации и расширения «крестинтерна», то есть крестьянского Интернационала как впо-могательного орудия Коминтерна, Но это «аграрное» напраале-ние продолжалось недолго. Оно было отодвинуто на задний алан открытием нового слабого пункта в европейской капиталистической системе – Англии... Коминтерн срочно разрабатывал новые маршруты революции. Англии отводалась в них централь-пая роль. Основное направление удара намечалось по английским колониям и Китаю»1.
Крупнейший специалист по истории и географии Востока генерал-лейтенант Андрей Евгеньевич Снесарев1060 1061 1062 на своих лекциях в Военной академии РККА еще в 1920 – 1922 гг. будущим «красным генштабистам» говорил: «Со времен Петра Великого Россия неуклонно продвигалась к теплым морям и Индийскому океану, – объяснял «краскомам» генерал А.Сиесарев жизненно важнейшие, по его мнению, геополитические и геостратегические задачи России. – На пути у русских всегда стояли англичане... В XIX веке путь к Персидскому заливу и теплым морям, имеющий для нас большое значение, снова постоянно преграждали англичане. Чтобы открыть этот путь, мы вели несколько войн в Персии и Центральной Азии, но за нашими противниками всегда стояла Британская империя. Точно так же Британия старалась лишить нас плодов наших побед на Балканах.
Вы спросите меня, почему я говорю вам все это, когда советская революция отбросила идею империализма. Это верно, что Советская республика не имеет империалистических целей. Цель советской революции в мировом масштабе – освободить угнетенные народы от империалистической эксплуатации, и особенно – принести свободу народам Востока. Самым серьезным прпятствием на этом пути остается британский империализм. Если мы хотим принести свободу народам Азии, мы должны подорвать власть британского империализма. Он по-прежнему остается смертельным врагом этих народов, так же, как и нашим врагом. В этом заключается ваша задача»’.
Совершенно очевидно, что высказанные Снесаревым соображения перекликаются с рассуждениями пленного гвардейского офицера Тухачевского, его идеями «революционной войны» и четко выраженными им (о чем далее в тексте) геостратегическими представлениями. Они перекликаются и с мыслями полковника Генштаба Н.Какурина. Все эти офицеры старой Русской армии так или иначе видели в идее Мировой социальной революции мощное оружие, с помощью которого России (не имеет значения, какой России) удастся, наконец, разрешить давние русско-британские геополитические и геостратегические противоречия в свою пользу.
