Текст книги "Сталин и заговор генералов "
Автор книги: Сергей Минаков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)
6 «генералов» происходили из офицерских семей (15,4%).
8 «генералов» – из мещан (ок. 18%) и 5 – из служащей интеллигенции (12,8%).
5 «генералов» – из крестьян (12,8%), 2 – из рабочих (5,1%) и 1 – сын унтер-офицера (2,6%).
В возрастном отношении: 5 «генералов» – до 30 лет (12,8%). От 31 года и до 40 лет – 19 «генералов» (46,1%). От 41 года до 50 лет – 12 «генералов» (30,8%). От 51 года до 60 лет – 1 «генерал» (2,6%). Свыше 60 лет – 1 «генерал» (2,6%). Средний возраст «генералов» – 38 – 39 лет.
34 «генерала» являлись кадровыми офицерами (из них 4 офицера (10,2%) императорской лейб-гвардии) и получили нормальное военное образование (84,6%). В том числе 3 генерала (7,7%), 20 подполковников и полковников (51,3%), 11 офицеров от подпоручиков до капитанов (25,6%). 24 «генерала» окончили Академию Генштаба или «причислены к Генштабу» (56,4%).
3 «генерала» вышли из офицеров военного времени (7,7%). 1 из них «причислен к Генштабу» (2,6%).
Только 8 «генералов» являлись членами партии (20,5%).
4 «генерала» не служили (10,2%) и 1 служил солдатом (2,6%). Все они не имели военного образования и вышли из «профессиональных революционеров». В их числе 1 «причислен к Генштабу» (2,6%).
Таким образом, по «Генштабу» числилось 61,6% «генералов». Это на 4,5% меньше, чем в марте 1923 г.
Однако самое важное – это то, что с марта до октября 1923 г. были осуществлены 13 перемещений в номенклатуре военной элиты. Они затронули ок. 34% «генералов». В военной элите за это время были заменены 7 «генералов» (18%). Иными словами, в ее составе появились 7 новых членов.
Однако еще один фактор сыграл свою роль в осложнении военно-политической обстановки на Западном фронте, в целом в военной элите Красной Армии на рубеже 1923—1924 гг. Это так называемый «немецкий Октябрь».
8
Военная элита, «германский Октябрь* и политическая борьба 1923—1924 гг.
Так называемый «Рурский кризис», разразившийся в Германии в январе 1923 г., давший толчок новому подъему революционного движения и складыванию революционной ситуации, возродил надежды на близкую Мировую революцию.
Советско-германские отношения в контексте политических процессов, начавшихся после франко-бельгийской оккупации Рура в январе 1923 г., можно поделить на два основных периода. Первый, с января по август 1923 г., был обусловлен опасениями советского руководства «нового похода Антанты» против СССР. Политические руководители Советского Союза опасались, что, оккупировав Германию, Франция вплотную приблизится к советским границам. Поэтому в этот период основной упор в своей германской политике советское политическое и военное руководство делало на получении эффективной помощи со стороны Германии в вооружении РККА и в достижении определенных советско-германских договоренностей по совместным боевым действиям рейхсвера и Красной Армии в случае франко-германской и германо-польской войны. В этом вопросе у германского руководства был повышенный интерес1. Активными проводниками курса на тесные военно-политические отношения с СССР и Красной Армией ввиду угрозы войны и готовности ее вести являлись канцлер В.Куно, его друг главнокомандующий рейхсвером генерал-полковник Г. фон Сект и германский посол в СССР граф У. фон Брокдорф-Ранцау. Однако под влиянием обострявшейся внутриполитической ситуации в Германии, вызванной политикой «пассивного сопротивления» Франции, проводимой кабинетом В.Куно, угрозой всеобщей забастовки, канцлер подал в отставку. Новый канцлер Германии Г.Штреземан 13 августа 1923 г. «сформировал правительство большой коалиции с участием СДПГ и взял курс на изменение внешней политики – отказ от односторонней «восточной ориентации» и поиск «модуса вивепди» с Францией»720 721. Уже 15 сентября 1923 г. высшее германское политическое руководство в лице президента Эберта и канцлера Г.Штреземана вопреки настроениям рейхсвера и его командования потребовало от германского посла в СССР графа У. фон Брокдорф-Ранцау прекратить переговоры с советской стороной по «активному» военно-политическому сотрудничеству и направить их в сугубо экономическое русло'1.
В сложившейся ситуации, когда кабинет Штреземана провозгласил отказ от политики кабинета Куно, в Москве, учитывая сохранившуюся и продолжавшую возрастать угрозу со стороны Антанты (в чем было, во всяком случае, убеждено советское политическое руководство) и кризисное внутриполитическое состояние, «стали искать другой путь, а именно – стимулирование революции в Германии»1. Следует, однако, иметь в виду, что от «революции в Германии» советское руководство не отказывалось и до августа 1923 г. Разница была, по существу, в способах ее «стимулирования». До августа 1923 г. таким способом могла быть «революционная война» с Францией (и, вероятно, с Польшей), а с августа – доминирующую роль приобретал расчет па виутри-германский «революционный взрыв», на «германский Октябрь».
К.Радек, «главный специалист» по Германии, претендовавший на фактическое лидерство в грядущей германской революции, считал, что «необходимо выставить лозунги, могущие привлечь под знамена революции возможно большее количество мелкой буржуазии. Одним из таких лозунгов должна быть революционная война с Францией»722 723. По его мнению, «благодаря такому лозунгу... можно будет добиться на определенный промежуток времени сотрудничества с националистическими кругами, группирующимися вокруг графа Ревентлова. Основная задача – удар по социал-демократии и по левым буржуазным группировкам»724.
«Лучшие представители левых и правых, – вспоминал один из лидеров «левых национал-социалистов» О.Штрассер об обстановке летом и осенью 1923 г., – могли бы составить прекрасный союз. В попытках прийти к взаимному согласию не было недостатка, но все они оказались иллюзорными и безрезультатными. Последняя подобная попытка, предпринятая по инициативе Гитлера, провалилась, как и все остальные. Я хорошо помню неудачное сближение между Гитлером и Третьим Интернационалом. Оно произошло вскоре после казни Шлагетера в Руре. Депутат-националист граф фон Ревентлов, который вскоре стал ярым поклонником Гитлера, выпускал тогда правую газету «Reichswacht» («Рейхсвахт»), а Радек из Третьего Интернационала издавал газету «Rote Fahne» («Роте фане»). При активном посредничестве нацистской партии эти двое нашли общий язык и договорились о сотрудничестве. В результате изумленные читатели «Reichswacht» обнаружили на страницах газеты написанную Радеком статью о Шлагетере, где он назывался «пилигримом на пути в никуда»1. По свидетельству В.Кривицкого, «казнь Шлагетера осталась бы не замеченной никем за пределами узкого круга его единомышленников, если бы Карл Радек, самый умелый пропагандист Коминтерна, не довел этот факт до сознания немецкого народа»725 726 727. Даже лозунги были доведены до максимального смыслового единства. Лозунгом Коминтерна был: «Война Штреземану и Пуанкаре!», а лозунгом нацистов и националистов – «Война Пуанкаре и Штреземану!»'1. Тот же Кривицкий объясняет, что переговоры Радека с представителями национал-социалистов и националистов, к которым принадлежал граф-фон Ревентлов, обуслоалены были тем фактом, «что единственным шансом на успех для националистической партии было заключение союза с большевиками против Франции и Великобритании»728. Активисты и «боевики» Коммунистической партии Германии уже действовали во время манифестаций совместно с националистами и в Рейнской области, и в Рурском бассейне. К.Радек встречался и с одним из идеологов «консервативной революции» и идейных вдохновителей «национальной революции» (Г.Штрассера, О.Штрассера, Э.Бухрукера и др.) Меллером ван ден Бруком729 730 731. В контексте сказанного следует помнить, что у Радека еще с 1918 г. (если не ранее) были доверительные отношения с генералами из близкого окружения фельдмаршала
Э. фон Людендорфа. Последний, как известно, в 1923 г. считался одним из лидеров молодой НСДАП наряду с А. Гитлером и Шойбцер-Рихтером, активно настроенным на «революционную войну» против Франции8. Эти близкие политические и личные контакты отчасти объяснял и сам фактический лидер «германской революции» Радек. Он считал, что «немецкая социал-демократия гораздо опаснее для нас, чем националисты. Она отнимает у нас рабочие массы, без которых мы не можем раскачать революционного движения в Германии. Националисты сыграют положительную роль. Они мобилизуют большие массы и бросят их на Рейн против «французского империализма» вместе с первыми красногвардейскими отрядами немецкого пролетариата. В процессе этой революционной войны неизбежно полевение немецкой Мелкой буржуазии, большая часть которой перейдет окончательно на нашу сторону, а меньшая часть создаст германскую Вандею»1.
В сложившейся нравственной и политической обстановке, в ожидании надвигающейся волны новых «революционных войн» М.Тухачевского приглашают в Москву для чтения курса по истории его польского похода. Как главный идеолог и практик «революции извне» Тухачевский 3 февраля 1923 г. отправился в столицу и там до 20 февраля прочитал серию лекций для слушателей дополнительного курса в Военной академии РККА, который был в том же году опубликован под названием «Поход за Вислу». В рамках этого курса Тухачевский одну из лекций назвал «Революция извне».
Идея «революционной наступательной войны» не была чем-то новым и необычным в мировоззрении лидеров и членов большевистской партии, хотя и относились они к ней по-разному. Хорошо известно, с каким упорством отстаивали этот тезис «левые коммунисты» в 1918 г. Н.Бухарин и в 1920 г., обосновывая правомочность и целесообразность «красного империализма» во внешнеполитической практике Советской России, писал: «Мы живем на переломе, на границе между пролетарской обороной и пролетарским наступлением на твердыни капитализма. Решить этот вопрос мы должны будем не сегодня, так завтра»732 733. Другой известный «левый коммунист», Е.Преображенский, писал в 1922 г.: «Если революция на Западе заставит себя слишком долго ждать, такое положение могло бы привести к агрессивной социалистической войне России с капиталистическим Западом при поддержке европейского пролетариата»1. Однако создание и разработка теории или «доктрины» так называемой «револкищонной (или классовой, гражданской) войны» было делом революционных военачальников Красной Армии и в первую очередь Тухачевского. В его статьях 1920—1923 гг. и были выражены основные положения теории «революции извне» – наиболее радикально-агрессивного варианта идеологии «революционной войны».
Еще летом 1919 г. в сборнике статей сотрудников штаба 5-й армии, которой в то время, как известно, командовал М.Тухачевский, была помещена его статья «Стратегия национальная и классовая». Позднее, по рекомендации Ленина, она была прочитана в форме лекции командармом-5 профессорско-преподавательскому составу Академии Генерального штаба. В этой статье, в частности, говорилось, что «гражданская война по самому своему существу требует решительных, смелых, наступательных действий»734 735. Несколько позже, в январе 1920 г., в статье «Политика и стратегия в Гражданской войне» М. Тухачевский писал: «Пролетарское государство становится островом среди моря прочих буржуазных государств. Социатистический остров в таком море невозможен, буржуазия не может допустить его существования. Он или должен погибнуть под ударами буржуазии, или должен распространить социалистическую революцию путем гражданской войны во всем мире... Диктатура пролетариата, хотя бы из чувства самозащиты, должна поставить целью для своей армии свержение атасти буржуазии во всем мире»736. Впрочем, главные положения своей доктрины «революции извне» Тухачевский изложат в «Письме к товарищу Зиновьеву», написанном в июле 1920 г. в самый разгар побед на Западном фронте, его стремительного продвижения к Варшаве, и в статье «Революция извне».
«Главными положениями стратегии классовой, т.е. гражданской, войны, на которой приходится строить все расчеты, – писал М.Тухачевский, – будут таковы: 1) война может быть окончена лишь с завоеванием всемирной диктатуры пролетариата, так как социалистическому острову мировая буржуазия не даст существовать спокойно... Социалистический остров никогда не будет иметь с буржуазными государствами мирных границ. Это всегда будет фронт, хотя бы в скрытом виде»1. Продолжая свои рассуждения, он разъяснял: «В общем, захват государственной власти в буржуазной стране может идти двумя путями: во-первых, путем революционного восстания рабочего класса данной страны и, во-вторых, путем вооруженного действия со стороны соседнего пролетарского государства. Оба эти случая имеют одинаковую задачу – произвести социалистическую революцию, а потому, естественно, должны быть равноценны для рабочих всех стран»737 738 739.
Сознавая возможную неготовность рабочего класса соседней страны к революционным действиям, отсутствие в ней революционной ситуации, Тухачевский убеждал в легком преодолении указанного препятствия. По его мнению, следовало готовить пролетариат соседней страны к принятию «революции извне». «Эта подготовка, – писал «красный Бонапарт», – должна выразиться в коммунистической работе. Она должна воспитать рабочий класс в духе взаимной выручки, развивая международный пролетарский прием «движения на выстрелы»'1. При этом Тухачевский отмечал и подчеркивал, что только «общее революционное потрясение, зажигающее ярким огнем революционного духа, создает неудержимое по стремительности и мужеству наступательное движение, необходимое для разрушения старого и созидания нового строя»740. Таким образом, по Тухачевскому, революционная ситуация в любой стране могла быть искусственно создана распространением «революционного духа» (!) в пролетарских массах, что оказывалось решающим фактором успеха «революции извне».
В сущности, социальная революция оказывалась следствием идейной революции, «революции в духе», смены одной идеологической системы другой, чему должен был способствовать классовый инстинкт пролетариата. Вспомним трактовку подпоручиком Тухачевским русской революции как «смены богов», «смены религии». Все это перекликается с мыслями Ж.Сореля, считавшего распространение политических идей и «мифов» в массах решающим средством активизации их политической энергии.
Ранее уже предоставлялась возможность подробнейшим образом останавливаться на формировании основ будущих «революционных» взглядов Тухачевского под влиянием Достоевского, отчасти Наполеона. К этим именам следует добавить и других «духовных учителей» М.Тухачевского, ссылки на которых встречаются в его статьях и выступлениях. Это К.Клаузевиц, Ф.Берн-гарди и, вероятно, Ж.Сорель – один из идеологов анархо-синдикализма. Его поклшшиком и проводником его идей был неоднократно упоминавшийся французский приятель Тухачевского по плену лейтенант Р.Рур (П.Фервак). Все упомянутые авторы в той или иной мере пропагандировали мысли, которые четче и определеннее всего звучали у Ж.Сореля, утверждавшего, что «движущей силой отныне станут доступные массам демагогические мифы: басни, химеры, которые вообще не нуждаются в правде, разуме, науке». В целом, характеризуя «революционное мировоззрение» вчерашнего подпоручика императорской гвардии, ярого сторонника самодержавного деспотизма, можно повторить сказанное о Ж.Сореле: «Революционный миф для него – плод воображения и воли, который имеет те же корни, что и любая религия, поддерживающая моральный тонус и жизнестойкость масс».
Как бы резюмируя основные высказанные Тухачевским идеи «революции извне», уместно процитировать сказанное им в его очерке «Милиционная армия», появившемся в январе 1921 г. Полемизируя со сторонниками «милиционного» устройства Красной Армии и будучи безусловным адептом регулярной и профессиональной армии, Тухачевский писал: «Мне пришлось слышать, как ярые проповедники милиционной системы очень уверенно считают себя сторонниками вооруженного могущества
РСФСР и даже не без гордости говорят о «коммунистическом империализме». Что за смешная мысль! Я бы лично не стал возражать против милиционной системы, если бы она действительно означала «коммунистический империализм»1.
Итак, суть доктрины «революции извне» – «коммунистический империализм», «движение на выстрелы». Это вооруженное движение туда, откуда эти «выстрелы» слышатся. Весь «внешний», окружающий Советскую Россию мир является потенциально враждебным в стремлении ее уничтожить и, следовательно, служит потенциальным полем «классовой войны» и коммунистической экспансии. Если при этом вспомнить высказывания подпоручика Тухачевского, то это значило непримиримый конфликт между двумя в корне противоположными цивилизациями и культурами: русской и западной.
Перспективы разворачивавшегося в Германии нового революционного кризиса, несомненно, вдохновляли автора лекций «Поход за Вислу», который, вспоминая о лете 1920 г., коща его армии подходили к Варшаве, утверждал: «Рабочий класс Западной Европы от одного наступления нашей Красной Армии пришел в революционное движение. ...Нет никакого сомнения в том, что если бы на Висле мы одержали победу, то революция охватила бы огненным пламенем весь Европейский материк... Революция извне была возможна. Капиталистическая Европа была потрясена до основания, и если бы не наши стратегические ошибки, не наш военный проигрыш, то, быть может, польская кампания явилась бы связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией западноевропейской. ...И если когда-либо европейская буржуазия вызовет нас на новую схватку, то Красная Армия сумеет ее разгромить и революцию в Европе поддержит и распространит»741 742.
«Красный Бонапарт», таким образом, успех европейской революции ставит в зависимость от военных побед «революционной армии». Он был убежден в этом в 1920 г., он сохранил это убеждение и в 1923 г. Более того, приведенные им факты и доводы свидетельствуют о том, что он готов исправить военные ошибки 1920 г. Он желает их исправить. Он, по сути дата, призывает это сделать в 1923 г.
Концепция «революции извне», сформулированная Тухачевским и упрямо им утверждаемая, имела не только пропагандистский и сугубо стратегический и внешнеполитический смысл. Она таила в себе, и Тухачевский делал это вполне осознанно, существенные внутриполитические положения и основания. Отстаивая идею «революции извне», «революционной войны», М.Тухачевский утверждал, как это видно из цитировавшихся выше фрагментов его статей, «перманентность» состояния «революционной войны», в котором оказалась Социалистическая Россия – СССР. В крайнем случае это могла быть временная пауза между «революционными войнами», во время которой страна, окончив одну, напряженно готовилась к следующей «революционной войне». Это социально-политическое и геополитическое состояние, вполне естественно, как считал и утверждал М.Тухачевский, обусловливало необходимость сохранения кадровой, постоянной профессиональной армии и психоментальную, психокультурную ориентацию на войну. При этом напомню откровение Тухачевского в экстремальной ситуации: «Война для меня все!» Оно знаменательно как устойчивая мотивация политического поведения и политических поступков Тухачевского.
В обыденно-образованном военном сознании в России к 1917 г. аксиоматичным было представление о Наполеоне – воплощении «революционной войны». Поэтому и для Тухачевского, и для других офицеров, оказавшихся в Красной Армии, и в целом для политически ангажированной и мало-мальски образованной общественности были понятны и доходчивы емкие «марксистские» формулировки Троцкого. Они были авторитетны как постулаты «вождя».
Еще в 1921 г. в полемике, развернувшейся на страницах журнала «Военная наука и революция», критикуя концепцию «революционной войны» М.Тухачевского, Троцкий отталкивался в своей слегка завуалированной политической оценке от К.Маркса. «Наполеон был олицетворением последнего акта борьбы революционного терроризма против провозглашенного той же революцией буржуазного общества и его политики, – писал К.Маркс в своей работе «Святое семейство». – Он завершил терроризм, поставив на место перманент юи революции перманентную войну». Из «революционной войны», «революции извне» Тухачевского Троцкий сделал вполне определенный политический вывод: «Бонапартизм вырос из революционной войны». Пожалуй, это была самая ранняя официальная (хотя и не откровенно прямая) квалификация политической позиции и политических настроений Тухачевского со стороны человека, наряду с Лениным воплощавшего высший авторитет новой власти. Тухачевский, выдвинувший и отстаивавший идею «революции извне», «революционной войны» был, таким образом, квалифицирован как «бонапартист».
По свидетельству ближайшего соратника, сотрудника, единомышленника и друга Тухачевского, бывшего полковника Генерального штаба Н.Какурина, «эти взгляды с большей или меньшей законченностью и четкостью были распространены и среди ближайших сотрудников М.Тухачевского»1. В числе этих ближайших сотрудников Тухачевского, как уже отмечалось, были А.Виноградов, Н.Захаров, П.Ермолин, Н.Соллогуб, Н.Шварц, М.Баторский, С.Пугачев. Все они в разное время занимали должность начальника штаба при Тухачевском или были его помощниками по фронтовому командованию. Наиболее же последовательным сторонником этих взглядов, разрабатывавшим «доктрину Тухачевского», был сам Н.Какурин. В 1921 г. он опубликовал свой развернутый очерк «Стратегия пролетарского государства», в котором разработал вышеизложенные взгляды и идеи М.Тухачевского. Он писал, в частности: «Под войной классовой мы разумеем войну, не преследующую никаких своекорыстных целей, служащую целям освобождения эксплуатируемых всего мира, целям всего человечества»743 744. Из этого положения он делал вывод: «По своему роду и характеру эта война должна быть чисто наступательной и явиться показателем готовности пролетариата приступить к решению возложенных на него историей задач в общемировом масштабе»745. И далее: «Цели эти будут нрсглсдовать освобождение родственного класса трудящихся от власти эксплуататоров. Следовательно, цель стратегии, которая будет поставлена политикой, будет заключаться не в завоевании территории, а в освобождении ее от враждебной нам власти и влияния. Если империалистическое государство внешне будет достаточно крепко, а таков именно и будет рассматриваемый нами случай, ибо, в случае противного, трудящиеся данной страны сами свергли бы эксплуатирующую их власть, не прибегая к помощи извне, то для достижения этой цели стратегии придется использовать способ нападения»1.
«Доктрина Тухачевского» поддерживалась и другими соратниками и сотрудниками будущего маршала. Начальник повтори^ тельных курсов при штабе Западного фронта бывший генерал Ф.Огородников в своей рецензии на работу Тухачевского «Стратегия национальная и классовая» писал: «Исследования М.Н.Тухачевского... в кратких и общих чертах намечают как бы вехи, по которым следовало бы пойти в путь исследования того «нового» в стратегии, которое родилось, несомненно, в колоссальной борьбе классов, свидетелями которой мы являемся»746 747. Ярый сторонник «стратегии сокрушения» (в чем он был единодушен с Тухачевским), аналогичную позицию занимал в отношении к «революции извне» и бывший генерал от инфантерии, один из ведущих профессоров Академии Генерального штаба А.Зайонч-ковский. В курсе лекций по стратегии, читавшихся им в Военной академии РККА в 1922—1923 гг., он утверждал, что «стратегия обороняющаяся, нерешительная, не соответствует идее классовых войн»748.
Что усматривали генералы и полковники старой армии во взглядах и действиях Тухачевского, выражавших содержание и смысл «революционной войны», пожалуй, достаточно откровенно выразил Н.Какурин в статье «На пути к Варшаве» (1921), где он, в частности, выражал восхищение блестящим «блицмаршем» «красного Бонапарта», писал: «Варшавский поход Красной
Армии является одной из блестящих страниц не только ее истории, но и вообще мировой военной истории... Только, походы революционных армий первой Французской республики, и то в значительно меньшем размере, напоминают собой нечто подобное. Русская революция постепенно превращалась в мировую, уже теперь значительно превысила и своим размахом, и масштабами совершающихся событий некогда величайшую из революций – первую Французскую революцию»1. Начальник же штаба Западного фронта полковник Генерального штаба М.Батор-ский совершенно определенно утверждал: «Чем объяснить победы Наполеона, как не революционным духом!.. Время лишь меняет лозунги и стимулы самой борьбы»749 750 751. «Будем учиться у Наполеона искусству вести «революционную войну», – призывал другой офицер-генштабист старой армии1. Генерал А.Свечин утверждал, что «многие историки видят в бонапартизме необходимое, заключительное звено всякой глубоко всколыхнувшей народные массы революции»752 753.
Таким образом, можно считать, что для бывших кадровых офицеров-генштабистов, генералов, активно сотрудничавших с советской властью и большевиками в составе РККА, взгляды и способы действий, слава Тухачевского, выросшие из «революционной наступательной войны», воспринимались как своеобразное рождение в России «наполеоновской традиции». Бонапарт считался духовным и идейным наставником сторонников «революционной войны». Поэтому, коща Троцкий, критически относясь к стратегическим взглядам Тухачевского и его единомышленников, утверждал, что «бонапартизм вырос из революционной войны»0, он не только присоединялся к мнению старых генштабистов. Хотя его и их отношения к «бонапартизму» были диаметрально противоположны, в своих суждениях они, как и Троцкий, фактически отталкивались от Марксовой оценки и характеристики Наполеона Бонапарта.
Таким образом, часть «военспецов», как видно, весьма активно поддерживала Тухачевского. Она восхищалась им и ожидала увидеть «русского Бонапарта», который рано или поздно при благоприятных условиях станет душеприказчиком и наследником большевистской революции. Доктрина Тухачевского «революции извне», или «коммунистического империализма», формулировалась в редко произносимом, но постоянно мыслимом понятии «бонапартизм» со всеми вытекающими отсюда представлениями и отношениями к «внешнему миру» как объекту военной экспансии, исходя из геополитических интересов России.
Взгляды М.Тухачевского на «революционную войну» и его отношение к «внешнему (значит, буржуазному и враждебному) миру» нашли горячий, эмоциональный отклик у молодых «крас-комов-генштабистов». Вскоре после появления книги Тухачевского «Война классов» (1921 г.) в «Вестнике военно-научного общества при Военной академии» была напечатана восторженная рецензия на эту книгу слушателя Академии, руководителя группы слушателей К.Соколова1.
...Самая ранняя по времени информация о поездке М.Тухачевского с секретной миссией в Германию содержится в дневнике генерала А. фон Лампе, который отметил 22 октября 1922 г.: «У меня есть слухи, что под фамилией Скорина в Берлине Тухачевский, – не могу пока проверить и использовать»754 755 756. Вполне возможно, что Тухачевский действительно ездил в Германию в это время в составе советской военной миссии во главе с начальником ГУВУЗ РККА Д.Петровским для осмотра германских общевойсковых школ'1.
С 15 по 29 марта 1923 г. Тухачевский в сопровождении А.Виноградова, П.Дилакторского, В.Солодухина вновь находился с секретной миссией в Берлине757. В обстановке развернувшегося с января 1923 г. Рурского кризиса поездка Тухачевского была организована Штабом РККА, очевидно, в ответ на визит большой группы представителей рейхсвера в Москву во главе с начальником Генштаба рейхсвера генералом О.Хассе, ведшей 22—28 февраля 1923 г. переговоры с высшим руководством Красной Армии (Э.Склянский, П.Лебедев, Б.Шапошников, Г.Чичерин, А.Розенгольц и др.)1. На этих переговорах обсуждались, в сущности, два основных вопроса: 1) о поставках вооружения немецкой стороной для Красной Армии, в чем прежде всего было заинтересовано руководство РККА; 2) о совместных боевых операциях рейхсвера и Красной Армии против Польши, в чем наибольший интерес проявляла германская сторона. Переговоры не достигли ожидаемых результатов. Как выразился Чичерин, «гора родила мышь»758 759. Однако вопрос о военной помощи Германии со стороны СССР в форме вооруженного содействия Красной Армии в это время весьма волновал германское руководство. Ранцау в начале марта 1923 г. вновь поставил вопрос перед Чичериным: поможет ли Советская Россия Германии в ее борьбе против Франции, если Польша не предпримет против Германии никаких активных действий. Г.Чичерин заверил лишь в том, что Россия не будет договариваться с Францией за счет Германии. Камнем преткновения оказывался вопрос о поставках со стороны Германии вооружения в РККА760. Очевидно, именно этой ситуацией и было обусловлено направление «группы Тухачевского» в Берлин 15—29 марта 1923 г.
Судя по тому, что группу возглавлял командующий Западным фронтом М.Тухачевский, т.е. «генерал», который в случае военного конфликта должен был непосредственно руководить боевыми операциями, вряд ли на берлинских переговорах речь шла о поставках вооружений. Скорее всего, главным вопросом были все-таки возможные предстоящие совместные боевые операции рейхсвера и Красной Армии против Польши. Этот вопрос должен был обсуждаться Тухачевским и генералом О.Хассе.
Для этого, как свидетельствовал А.фон Лампе, М.Тухачевский «вел какие-то переговоры с немцами»1.
В контексте имеющейся смутной информации пребывание Тухачевского в Берлине в 1923 г. связано было также с проблемами «черного рейхсвера». Эта «миссия Тухачевского», видимо, возникала из контекста его деятельности в составе «русско-германской военной комиссии» по реализации договоренностей между Красной Армией и «черным рейхсвером», принятых еще в 1922 г.761 762 В Бранденбурге в целом и в Берлине, в частности, «черный рейхсвер» возглавлял майор Генштаба Э.Бухрукер. Все политические вопросы, связанные с «черным рейхсвером» и его Отношениями с рейхсвером, относились к компетенции «особого отдела» (Т-1 – 111) министерства рейхсвера, который возглавлял майор К. фон Шлейхер763. После оккупации французскими войсками Рурской области в начале 1923 г. между министерством рейхсвера и руководством «черного рейхсвера», майором
Э.Бухрукером, возникли разногласия764. Э.Бухрукер и «черный рейхсвер» готовились к войне против Франции. А руководство рейхсвера занимало более сдержанную позицию.
Известно, что майор Э.Бухрукер являлся одним из авторов, печатавшихся в журнале «Война и мир»0. Иными словами, находился в тесных контактах с редакцией этого журнала, т.е. с полковником В.Колоссовским, и, возможно, с одним из сотрудников Разведывательного управления Штаба РККА капитаном Генштаба Г.Теодори (в области военно-оперативных установок поддерживавшим М.Тухачевского). Следовательно, он не мог не знать (если об этом знали все), что, вступая в контакт с редакцией «Войны и мира», он устанаативал связь со Штабом РККА, с его Разведупраатением.
