Текст книги "Сталин и заговор генералов "

Автор книги: Сергей Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

Международная ситуация, характеризовавшаяся крушением надежд на скорую революцию в Германии и Европе; геостратегическая обстановка, обусловленная необходимостью развития тесных и всесторонних связей СССР с Германией; неизбежность в этих целях победоносной войны против Польши; напряженная настороженность в отношении «главного врага» Мировой революции – Великобритании – все это требовало от советской военной элиты выработки общей геостратегической и геополитической концепции, военной доктрины, учитывавшей все вышеуказанные и иные факторы.

С 1923 по 1924 г. фактически официальной стратегической доктриной Красной Армии являлись геостратегические и оперативно-стратегические взгляды и позиции Тухачевского. Это его теория «революции извне» и «стратегия сокрушения», а также теория «таранной стратегии» на основе «последовательных операций» (на опыте германского наступления на Париж в 1914 г. и советского наступления на Варшаву в 1920 г.). Однако крушение надежд на германскую революцию 1923 г. и обнаружившаяся небоеспособность Красной Армии, требовавшая серьезных ее реформ, вынуждали политическое и военное руководство СССР оставить надежды на ближайший революционный кризис на Западе и разработать общую геостратегическую концепцию. Тухачевский и его сторонники следующим образом определяли основные очертания этой концеции.

В основу ее была заложена определенная Тухачевским уже в 1924 г. «стратегия организации». Она разрабатывалась им на основе итогов 1-й мировой войны, с учетом тех выводов, которые делались в зарубежной (в частности, немецкой) военной мысли, и переносила акцент в решении оборонных и геостратегических проблем на так называемую «маневренную» организацию использования военного потенциала страны. При этом предполагалось исходить из тех геостратегических целей, которые последовательно вставали перед государством. Обращалось внимание на органическую связь геополитического положения государства и страны (в данном случае СССР) и геостратегических задач и целей, которые должны и могут из этого положения вытекать.

Анализируя причины поражения России в 1 -й мировой войне, как и поражения Германии, Тухачевский ссылался и на исследования генерала Тренера. Он считал, что «Англия, несмотря на весь блеск германской сухопутной стратегии, показала себя более дальновидной в военном отношении», определив, исходя из своего островного положения, свои главные усилия на «создании мощной морской организации». Она приняла, таким образом, такую стратегию организации, которая «вполне соответствовала тем задачам, которые перед Англией вставали и которые она в конечном счете блестяще разрешила»¹. Германия же и Россия допустили в этом отношении фундаментальный просчет. Их геополитическое положение порождало стратегические цели континентального, а не морского характера. Для их достижения и Германии, и России нужна была мощная армия, а не флот, выполнявший второстепенную, вспомогательную роль.

Ссылаясь на мнение германского военного министра Тренера, Тухачевский считал, что «Вильгельм сделал крупную ошибку, что такие громадные средства истратил на морской флот, а не на сухопутную армию»^{1063 1064}. Если бы эта ошибка не была допущена, «если бы мощь сухопутной германской армии была подготовлена в большем масштабе, а это было вполне возможно, то исход осенней кампании 1914 года во Франции мог бы Окончиться для последней полным крахом, что предрешило бы и исход войны»^1065.

По мнению Тухачевского, «царская Россия шла по пути Германии... Империалистические мечтания заставили ее строить непомерно сильный флот, в то время как армия, которой предстояло решать основные задачи войны, была недостаточно вооружена и совершенно не обеспечена промышленностью в военном отношении»¹. Исходя из этого опыта, Тухачевский считал, что и для СССР как континентальной державы следует определить в качестве основополагающей «континентальную» геостратегическую концепцию.

«Мы находимся в положении прямо противоположном Японии и Англии. Морскими операциями даже самых мощных мировых империалистов нельзя нарушить ни нашей экономической, ни политической целостности. У нас нет такой внутренней коммуникации, которой могли бы угрожать морские флоты противника... Морской флот (для СССР) играет чисто вспомогательную роль при выполнении наших операций. Сухопутная ар-мйя и Воздушный флот – вот основные киты, на которых фактически зиждется наша оборона страны»^{1066 1067}. Вот концепция Тухачевского. В сущности, это был радикальный поворот в геостратегической ориентации: со времен Петра Великого Россия была определена как «морская держава» и безуспешно пыталась бороться с Британией за «владение морем», обрести выход на просторы Средиземноморья и Атлантики.

Геостратегическая «континентальная» концепция Тухачевского определяла и иерархию «партнеров» и «противников» СССР и Красной Армии: во-первых, это лимитрофы •– Польша, Румыния, страны Балтии, Финляндия и уже постольку, во-вторых, более серьезные противники, обеспечивающие поддержку лимитрофам, – Великобритания и Франция. В качестве же потенциальных «друзей» и «союзников» Тухачевский видел Германию, с которой у СССР были общие антипольские интересы, Италию и Венгрию.

В дискуссии, продолжавшейся с 1924 по 1928 г., в качестве оппонирующей была выдвинута, в сущности, традиционная геостратегическая концепция (против которой выступал Тухачевский ), являвшаяся частным проявлением концепции «владения морем». Она была разработана и выдвинута представителями русского морского Генерального штаба, оставшимися в рядах РККФ, – М.Петровым, Жерве, Н.Игнатьевым, И.Власьевым, А.Тошаковым. Они получили определенную поддержку у командующего ВМС РККА Р.Муклевича. Эти видные представители

Морских сил Красной Армии выдвигали свои аргументы, также ссылаясь на военно-исторический опыт дореволюционной России, отстаивая концепцию, что СССР, как и раньше, – это прежде всего морская держава, и деЛЯя из этого соответствующие выводы.

В частности, М.Петров справедливо указывал на фундаментальные стратегические просчеты российского политического и военного руководства, начиная еще с первой половины XIX в., недооценивавшего стратегическую значимость «проливов» и Константинополя, в частности, в период 1 -й мировой войны. Петров и его единомышленники утверждали, и не без основания, что главным противником в геостратегическом плане для России и СССР являлась и является Великобритания. «Задача утвердить влияние Англии на Балтике была для нее постоянной задачей», – считал Петров¹.

В контексте геостратегических идей так называемой «старой школы», к которой принадлежали вышеперечисленные военно-морские специалисты, оставшиеся в Красном Флоте во главе с уже упомянутым выше профессором М.Петровым, задачи флота определялись стремлением на «океанский простор», «на широкие морские пути». А так как всеми выходами из русских вод владели другие государства, то нужно было эти выходы захватить.

Один из молодых военно-морских начальников Красного Флота, оппонент этих взглядов, назвал эту линию «активно-проливной»^{1068 1069}. Поясняя взгляды сторонников «старой школы» – «владения морем», бывший военно-морской летчик А.Якимычев в 1928 г. констатировал, что «царская Россия, состоявшая в известных договорных отношениях с Францией и Англией, готовилась к войне на море против турецкого флота и части германского флота»^{1070. Оппоненты сторонников «владения морем» из}

_______ – С. МИ11АК0В ■ ' ■

числа молодых флотских командиров, аргументируя свою позицию и потерей СССР большей части военно-морских портов на Балтике, и возросшей ролью военно-морской авиации и подводного флота, и скудостью экономических возможностей, но главное – «коренным изменением политики Советского государства»¹. Они поддерживали точку зрения Тухачевского и Штаба РККА. Они считали, что в отличие от положения царской России «Советское правительство вынуждено иметь военно-морскую силу исключительно для защиты завоеваний Октября, а не с целью агрессивных намерений, а также в числе своих вероятных противников имеет коалицию, возглавляемую государством, обладающим первоклассным надводным флотом»^{1071 1072 1073}. Расставляя все точки над «Ь>, сторонники «континентальной» геостратегической концепции (М.Тухачевский, из моряков – И.Лудри, К.Душенов, Кожанов и др.) считали, что «Советское государство переживает период «мирной передышки». Антисоветский блок, возглавляемый Англией, принимает все более и более отчетливые формы. В случае войны судьба Советского государства, а значит, и пролетарской революции будет решаться на сухопутном фронте войны, следовательно, морское направление по отношению к сухопутному явится лишь вспомогательным»'¹.

Впрочем, дискуссия по проблеме «геостратегической концепции» – «континентальной» или «владения морем» – продолжалась с 1924 по 1928 г., поскольку в указанный промежуток времени Советское правительство и военное руководство не исключали возможности придерживаться перспектив (хотя бы отчасти) «владения морем». Имел место расчет на возвращение Францией большого надводного флота, уведенного врангелевскими адмиралами в 1920 г. в Бизерту. С этой целью туда был направлен Е.Беренс, однако, несмотря на достигнутое в принципе соглашение, в конце концов пришли к выводу, что приобретение «готового» линейного флота устраняло бы необходимость затрат на его строительство, но было невыгодно в салу «старости» и в основном уже боевой непригодности этих кораблей бывшего императорского военно-морского флота России.

Таким образом, в мае 1928 г., после вышеупомянутой дискуссии в Штабе РККА, была принята за основу геостратегическая «континентальная» концепция Тухачевского.

Итак, указанная выше дискуссия выявила: военная элита СССР во второй половине 20-х годов, признавая своим главным потенциальным противником Великобританию, непосредственных своих противников видела в лимитрофах – Польше, Румынии, странах Балтии, Финляндии.

Однако в среде самих сторонников «континентальной» геостратегической концепции не было единства, и весьма острые стратегические расхождения обнаружились уже в 1926—1927 гг., вылившись особенно наглядно в идейное и политическое противоборство М.Тухачевского и профессора А.Свечина.

В изучаемый период времени, особенно в 1924—1925 гг., он был солидарен с Тухачевским и придерживался, как и последний, «континентальной» стратегической концепции. Он также отталкивался от опыта 1-й мировой войны. Мотивировал свою точку зрения также и теми соображениями, что наши флоты не имеют прямого выхода к крупным водным пространствам, что флот – оружие дорогое. Подобно Тухачевскому, но с более пространным экскурсом в историю недавней 1 -й мировой войны, А.Свечин считал, что Русская армия «могла бы сравниться по технике с германской только в случае нашего отказа от постройки линейного флота; последний в условиях чрезвычайно невыгодного расположения русских портов в глубине оперативных задворок морей, лишенный надлежащего базирования, был обречен на бездействие. Однако после Цусимы и первой революции мы вновь начали строить кораблики, что отвлекло крупную часть сумм, ассигнуемых на оборону, и еще более существенную часть нашей еще более слабой промышленности»¹.

Рассматривая очертания будущей войны, Свечин считал, что сложившаяся Версальская система нестабильна, что она была создана в интересах прежде всего Франции, всевда стремившейся к созданию неустойчивых образований на своих границах и в целом в Европе. «Мышление французской внешней полита -ки веками, со времен Ришелье, воспитьшалось на создании в Европе таких условий раздробленности, чересполосицы и необороноспособности. В результате работы французской политики, идеи которой вылились в Версальском мирном договоре, вся срединная Европа – Германия, Польша, Чехо-Словакия и т.д. – поставлена в условия, исключающие оборону и позиционность»¹. Свечин делал вывод, что Европа чревата войной. Таким образом, истоком грядущей, как впрочем, и существующей, геостратегической ситуации в Европе, что коренным образом затрагивает положение и СССР, является геостратегическая Версальская система, созданная Францией. Франция, таким образом, как это вытекает из высказываний Свечина, является определяющей геостратегической фигурой международных отношений, провоцирующей грядущую войну, в которой активнейшую роль должна будет сыграть Германия.

Учитывая всю совокупность геостратегических обстоятельств, в которых оказалась Россия – СССР, и ее внутреннее слабое экономическое состояние, техническую отсталость, требуется, по мнению А.Свечина, придерживаться «оборонительной доктрины» для Красной Армии, отказа от «стратегии сокрушения», отдать предпочтение выработке навыков оборонительной боевой подготовки.

Исходя из материально-технических возможностей РККА в 20-е гт., Свечин спасение СССР видел в пространственно-климатических условиях, позволяющих «истощать» возможности противника, втягивая в глубь страны^{1074 1075}. На этой почве и обострились идейные противоречия между Свечиным и Тухачевским. Впрочем, не только с Тухачевским, но и с единомышленником «красного Наполеона» А.Зайончковским и той частью старых «генштабистов», которые придерживались концепции «стратегии сокрушения»^1076.

Таким образом, обострившаяся дискуссия по принципиальным стратегическим вопросам корнями своими уходила в дореволюционный период. Однако оказавшийся на вершине одного из полюсов дискуссии Тухачевский придавал академическому спору явно политический смысл. Особенно с 1926 г., когда'была впервые издана книга Свечина «Стратегия». В ней неоднократно прямо и косвенно подвергалась критике «стратегия сокрушения», в частности, и на примерах германского наступления на Париж в 1914 г. и наступления Тухачевского на Варшаву в 1920 г.¹

1 мая 1927 г. центральная партийная газета «Правда» поместила статью А.Свечина «Военное искусство в будущей войне», в которой автор, вновь касаясь варшавской операции Красной Армии в 1920 г. оценил ее как «злоупотребление революционными лозунгами»^{1077 1078}. Статья эта появилась как своего рода реакция военного специалиста на переворот Чан Кайши (апрель 1927 г.).

Следует заметить, что военная помощь китайской гоминьда-новской революции многочисленными военными советниками с В.Блюхером (Галиным) во главе – они фактически и осуществляли оперативно-стратегическое руководство китайскими «революционными армиями» – представляла собой не что иное, как реализацию на практике идей Тухачевского, его доктрины «революции извне», ее лозунга – «движение на выстрелы». В перевороте Чан Кайши усматривалось полное крушение этой доктрины: оказание помощи «революционной армии» Китая, доведение этой армии до победы советским «генералом» Блюхером и его товарищами обернулось не торжеством «социальной революции», а ее крушением – «бонапартизмом». Так в самой идеологии «революции извне», в Идеологии «революционной войны», главным пропагандистом и теоретиком которой был Тухачевский, будто и впрямь в соответствии с мнением Л.Троцкого, проявились очертания «бонапартизма», и не только китайского, но и маячившего в глазах советского политического руководства «бонапартизма» в Красной Армии. В этом смысле примечательно и расхождение мнений относительно Чан Кайши и китайской политической действительности, обнаружившееся в позициях

политического советника СССР в Китае М. Бородина и военного советника В,Блюхера (Галина).

В отличие от Бородина, считавшего, что у Чан Кайши весьма незначительная социально-политическая база и нет поддержки «революционной армии», «тов. Галин (Блюхер), как сообщал советский представитель М.Юшкевич, считает, что многие товарищи ошибаются, умаляя значение военного фактора в обстановке на Юге. Массовое рабочее и крестьянское движение – большая сила в развитии национальной революции, но вместе с тем эта сила не решающая. За Чан Кайши, по мнению Галина, большая часть армии»¹.

Блюхер считал, что Чан Кайши готов был продолжить сотрудничество с военными советниками из Красной Армии при условии удаления из Китая политического советника РКП (б) Бородина и что на это следовало идти^{1079 1080}. Таким образом, Блюхер, характеризуя политическую ситуацию в Китае, констатировал переход доминирующей роли в ней от «революционной партии» к «революционной армии». Нет необходимости в пространных комментариях, чтобы сделать вывод, особенно в идейно-политической атмосфере тех лет: это было провозглашение «бонапартизма». Хотя, быть может, сам Блюхер и не имел намерения мыслить столь категорично и определенно.

В сущности, это означало, что в Китае возникал политический вариант, в котором доминирующая роль от Российской компартии должна была перейти к Красной Армии, от полити-ков-коммунистов – к «генералам». В этом, видимо, многие в СССР усматривали обстоятельства, благоприятствовавшие «бо-напартизации» советской военной аилы. Таким образом, обстановка, с одной стороны, означала крушение одного из основополагающих положений «революции извне» – о роли классовой борьбы и трудящихся классов, – зато усиливала чисто военный фактор – роль Красной Армии. Пример китайской революционной армии и военно-политической судьбы Чан Кайши демонстрировал политический итог «революционной войны», ее идеологов и «вождей». Одних он пугал, другим мог послужить соблазном. Однако был еще один важный фактор, внутренне органично взаимосвязанный с вышеописанным, один из основополагающих во всей геостратегической ориентации советской военной элиты – польский.

Варшавская катастрофа была сильнейшим ударом для Тухачевского. Понятно, что М. Тухачевский был человеком, не только глубже других «революционных генералов» осмыслившим свой драматичный боевой опыт сражения под Варшавой, но и более других, острее ощущавшим потребность боевого реванша. И ситуации для него подходящие возникали начиная с 1922 г. не раз: летом—осенью 1923 г., в конце 1924 г. Именно тоща в связи с встречным стремлением главнокомандующего рейхсвером генерал-полковника Г. фон Секта сначала на уровне внешнеполитических ведомств в Германии и СССР, а затем ведомств военных была предпринята попытка подготовки совместной войны против Польши. И действительно, уже весной повсеместно на западных рубежах СССР, на съездах Советов, прошедших в мае 1925 г. в Белоруссии, на Украине, в Молдавии, господствовало торжественно-агрессивное настроение и звучали недвусмысленные, вызывающие лозунги и призывы.

«Мы не требуем, – говорил председатель молдавского ЦИК Старый на 9-м Всеукраинском съезде Советов в мае 1925 г., – маневров корпуса Котовского на левом берегу Днестра, но мы выражаем непременное желание, чтобы правительство заявило румынским насильникам, что Бессарабия является неотъемлемой частью Советской республики. Мы должны сказать этим держимордам, что за все свои насилия над молдавским населением они получат воздаяние. Тов. Котовский, командир кавалерийского корпуса, говорит о готовности Красной Армии в любой момент прийти по призыву рабочих и крестьян на по. мощь братскому населению Бессарабии от насилий румынских бояр»^1081.

На прошедшем незадолго до 9-го Всеукраинского съезда Советов Первом съезде Общества бессарабцев в апреле 1925 г. Г.Котовский говорил: «Вопрос об освобождении Бессарабии, вопрос о том, чтобы сделать Бессарабию красной, мог бы быть разрешен хорошим ударом нашего корпуса, куда входит и Бессарабская кавалерийская дивизия, или в крайнем случае еще парой наших корпусов... Если рабоче-крестьянское правительство, руководимое коммунистической партией, скажет, что довольно дипломатических переговоров, прикажет нашей Красной Армии броситься к границам Румынии, Бессарабии, на помощь восставшим рабочим и крестьянам, наш кавалерийский корпус будет впереди! Мы уверены, что, если этот исторический момент настанет, наша красная конница перемахнет одним прыжком через Днестр»¹.

М.Тухачевский, в то время командующий Западным военным округом, специально приехавший в Минск, в своем выступлении на 7-м Всебелорусском съезде Советов в мае 1925 г. говорил: «Крестьяне Белоруссии, угнетенные польскими помещиками, волнуются, и, конечно, придет тот час, когда они этих помещиков сбросят. Красная Армия понимает, что эта задача является для нас самой желанной, многожданной... Мы уверены, и вся Красная Армия уверена в том, что наш Советский Союз, и в первую очередь Советская Белоруссия, послужит тем оплотом, от которого пойдут волны революции по всей Европе... Красная Армия с оружием в руках сумеет не только отразить, но и повалить капиталистические страны... Да здравствует Совета скал зарубежная Белоруссия! Да здравствует Мировая революция!»^{1082 1083}. .

Обозначив общий военно-политический курс и настроения армии, Тухачевский затем обосновал ее боевую готовность. «В техническом отношении мы в значительной мере сравнялись и достигли западноевропейских государств... – заявлял он. – Успехи в области пехоты, в области артиллерии... определяют возможность ее участия в самых жестоких и самых сильных столкновениях с нашими западными соседями... Танки мы имеем хорошие и в этом отношении можем состязаться с нашими соседями. Конница наша является сейчас лучшей конницей в мире... Наша авиация является одним из самых блестящих родов войск... Ни у одного из наших соседей нет такой подготовленной, блестящей, смелой и боеспособной авиации>>'. И, заключая, Тухачевский прямо требовал: «Нам нужно только, чтобы советское правительство Белоруссии поставило в порядок своего дня вопрос о войне(!)»^{1084 1085}.

В связи с цитированным следует также заметить, что все делегаты съезда с бурным восторгом встретили появление Тухачевского на трибуне, награждали его неоднократно аплодисментами, а председательствующий Червяков прямо заявил: «Будем работать над тем, чтобы наш Советский Союз расширился далеко за теперешние пределы, чтобы там, где теперь неустойчивые правительства, были устойчивые советские правительства... Даешь Советскую Европу! Да здравствует Союз Советских Республик всего Света!»^{1086. Здесь, как говорится, комментарии излишни.}

В 1926 г. В одной из своих военно-теоретических статей Тухачевский писал: «Наша промышленность дорастает до довоенного уровня, а мы знаем, что промышленность наша после ее мобилизации в 1916 г. в значительной мере удовлетворяла потребности царской армии. Уже одно это говорит о том, что мы дорастаем до уровня способности вести крупную войну массовых армий»^1087.

Как бы отвечая на сомнения своих оппонентов относительно способности СССР вести войну по причинам экономической слабости, Тухачевский считал: «Развитие производительных сил нашего Союза далеко не достигает тех размеров, которые мы видим на Западе. Но зато мы имеем то преимущество, что вся крупная промышленность объединена в руках государства и направлена по общему плану развития социатистического хозяйства»⁰.

На 1 января 1926 г. в РККА было 610 тысяч человек в составе:

1. 70 стрелковых дивизий;

а) 13 кадровых дивизий усаленного состава;

б) 22 кадровые дивизии сокращенного состава;

в) 35 территориальных дивизий;

г) 7 территориальных резервных стрелковых полков.

2. 11 кавалерийских дивизий.

3. 8 кавалерийских бригад.

4. 6987 орудий всех катибров.

5. 30 162 пулемета.

6. 60 танков.

7. 99 бронеавтомобилей.

8. 42 бронепоезда.

9. 694 самолета.

10. 3 линкора, 2 крейсера, 8 эсминцев, 9 подводных лодок, 12 сторожевых катеров (на Балтийском море).

11.2 крейсера, 4 эсминца, 6 подводных лодок, 21 сторожевой катер (на Черном море)¹.

Когда внешнеполитическая ситуация для СССР начала складываться крайне неблагоприятно и возникла «военная тревога» на его западных границах, народный комиссариат по военным и морским делам составил заявку на первый год боевых действий. Стало ясно, что для этого потребуется 32 млн снарядов и 3,25 млрд винтовочных патронов. Однако обнаружилось, что военная промышленность не в состоянии удовлетворить эти потребности. Реально Красная Армия могла получить только 29% требуемых патронов и 8,2% – снарядов^{1088 1089}. Следует иметь в виду, что заявка составлялась из расчета ведения боевых действий не более 6 месяцев в году и расход боеприпасов будет на уровне последнего года Гражданской войны^1090.

В связи с нарастающей «военной тревогой» на западных рубежах СССР по требованию правительства начальник Штаба РККА Тухачевский 26 декабря 1926 г. представил доклад «Оборона Союза Советских Социалистических Республик». В нем он дал анализ геостратегического и геополитического положения страны и армии и сделал весьма жесткие выводы. Основные положения этого доклада сводились Тухачевским к следующему:

«1. Наиболее вероятные противники на западной границе имеют крупные вооруженные силы, людские ресурсы, высокую пропускную способность железных дорог. Они могут рассчитывать на материальную помощь крупных капиталистических держав.

2. Слабым местом блока является громадная протяженность его восточных границ и сравнительно ничтожная глубина территории.

3. В случае благоприятного для блока развития боевых действий первого периода войны его силы могут значительно возрасти, что в связи с «западноевропейским тылом» может создать для нас непреодолимую угрозу.

4. В случае разгрома нами в первый же период войны хотя бы одного из звеньев блока угроза поражения будет ослаблена.

5. Наши вооруженные силы, уступая по численности неприятельским, все же могут рассчитывать на нанесение контрударов.

6. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады).

7. Задачи обороны СССР РККА выполнит лишь при условии высокой мобилизационной готовности Вооруженных сил, железнодорожного транспорта и промышленности.

8. Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы»¹.

В тот же день, 26 декабря 1926 г., в заключение своего доклада на Политбюро ЦК ВКП(б) М.Тухачевский сказал прямо: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады)»^{1091 1092}.

Ввиду надвигающейся угрозы войны руководство Красной Армии в январе – августе 1927 г. осуществило ряд кадровых перестановок в высшем комсоставе, обращая особое внимание на западные приграничные военные округа. В результате проведенных мероприятий в руководстве Красной Армии и военных округов к сентябрю 1927 г. оказались следующие лица:

1. Ворошилов К.Е. – Председатель РВС СССР я наркомвоенмор.

2. Уншлихт И.С. – 1-й заместитель Председателя РВС СССР и наркомвоенмора'.

3. Каменев С.С. – 2-й заместитель Председателя РВС СССР и наркомвоенмора (20.05.1927– 3.06.1930). «1918».

4. Тухачевский М.Н. – начальник Штаба РККА (13.11.1925—

5.05.1928) . «1920».

5. Пугачев С.А. – заместитель начальника Штаба РККА (7.02.1925—20.09.1928).

6. Левичев В.Н. – начальник ГУ РККА (20.05.1927—

20.10.1928) . «1924».

7. Седякин А.И. – заместитель начальника ГУ РККА (2.08.1927—1929). «1924».

8. Егоров А.И. – командующий БВО (5.05.1927—

17.04.1931) . «1919».

9. Германович М.Я. – помощник командующего БВО.

10. Сергеев Е.Н. – начальник штаба БВО (1.12.1926—

20.10.1928) . «1925».

11. Якир И.Э. – командующий УВО. «1924».

12. Каширин Н.Д. – помощник командующего УВО (13.11.1925—15.05.1928).

13. Лебедев П.П. – начальник штаба УВО (11.1925—09.1928). «1919».

14. Шапошников Б.М. – командующий МВО (5.05.1927—

5.05.1928) . «1921».

15. Перемытое А.М. – начальник штаба МВО (04.1924—

20.10.1928) .

16. Корк А.И. – командующий ЛВО (5.05.1927—

5.05.1928) .

17. %к А.И. – помощник командующего ЛВО (1.12.1926—

1.01.1928) .

18. Фельдман Б.М. – начальник штаба ЛВО (1.12.1926—

07.1931) .

19. Уборевич И.Г1. – командующий СКВО (7.02.1925—

1.11.1927). .

20. Белов И.П. – помощник командующего СКВО (15.06.1927—1930).

21. Федько И.Ф. – начальник штаба СКВО (15.02.1927—

20.10.1928) .

22. Левандовский М.К. – командующий ККА (13.11.1925—

20.10.1928) .

23. Алафузо М.И. – начальник штаба ККА (15.02.1927– 1936).

24. Базилевич Г.Д. – командующий ПриВО (5.05.1927—

02.1931).

25. Павлов А.В. – помощник командующего ПриВО (02.1926– 1931).

26. Симонов М.Е. – начальник штаба ПриВО.

27. Авксентьевский К.А. – командующий САВО (13.11.1925—

20.10.1928) .

28. Зиновьев Г.В. – помощник командующего САВО (15.02.1927—05.1928).

29. Кондратьев Б.Н. – начальник штаба САВО.

30. Петин Н.Н. – командующий СибВО (13.11.1925—

10.11.1928) .

«Военная тревога», как это видно по персональному составу военно-окружного командования и кадровым перестановкам, вынудила высшее политическое и военное руководство вновь обратиться к услугам тех лиц, которые имели репутацию результативных военачальников и опытных генштабистов. Именно бывших кадровых офицеров, в том числе «генштабистов», вновь привлекли к командованию «фронтовыми» округами. А. Егоров был возвращен в номенклатуру военной элиты и назначен командующим Белорусским военным округом. Начальником штаба к нему перевели из Ленинграда Е.Сергеева. В 1920 г. он с успехом командовал 4-й армией Западного фронта. Прекрасно зиавшимих Прибалтийский театр военных действий А.Корка и А.Кука назначили руководить Ленинградским военным округом. Якиру, еще недостаточно опытному в руководстве самым большим из округов во «фронтовой» ситуации – Украинским, дали лучшего «генштабиста» – П.Лебедева. В кризисной ситуации приходилось отдавать приоритеты профессионалам перед политически благонадежными.

Опасность войны возросла в течение лета 1927 г. В конце июня 1927 г. Ранцау передавал информацию, что Красная Армия заняла боевые позиции вдоль западной границы, В начале июля 1927 г. германское посольство сообщило дополнительные детали, указывающие на концентрацию войск к Гомелю, на движение людей и снаряжения изнутри страны на запад, о сооружении новых военных аэродромов и ускорении работ на военных заводах. «Военная тревога» достигла своей высшей напряженности в сентябре. Согласно краткому сообщению «ведущего члена» наркоминдела,, сложилась угрожающая ситуация, когда Британия хотела бы блокировать СССР на море и побудить Польшу к нападению на суше, к которому присоединилась бы Румыния на Юге и Финляндия на Севере¹.

Стремясь использовать все возможные средства для решения военных проблем, если ситуация перерастет в открытые военные действия на советско-польской границе, Тухачевский намечает привлечь к ним «специальные» боевые ресурсы. 28 марта 1927 г. в своем письме советскому военному атташе в Германии