Текст книги "Сталин и заговор генералов "
Автор книги: Сергей Минаков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 51 страниц)
Особенно обострились отношения между «генеральскими» группировками с конца 20-х гг., ив первой половине 30-х гг. в период форсированной модернизации Красной Армии и новой ротации кадров военной элиты. Об этом красноречиво свидетельствуют тон и фразеология дискуссии, развернувшейся на Пленуме РВС СССР в октябре 1930 г.
Тогда М.Тухачевский при поддержке И.Якира, И.Убореви-ча, В.Триандафиллова выступил с резкой критикой системы подготовки офицерских кадров в военных учебных заведениях РККА, в том числе в Военной академии РККА. Он считал, что старые преподавательские кадры, как правило, из генштабистов старой армии, не хотят или не в состоянии отвечать требованиям модернизированной армии. Он указывал также на низкий образовательный и профессиональный уровень командиров, вышедших из Гражданской войны, которые в силу этого не в состоянии осваивать новые оперативно-тактические методы, применять новую боевую технику. На постановку Тухачевским проблемы переподготовки командных, в том числе высших командных кадров РККА, К.Авксентьевский, в частности, отвечал: «Все мы генералы от революции и всех сразу не заменишь, и надо нас учить».
Реплика Тухачевского: «Здесь же размагничивать?»
Авксентьевский: «Кого размагничивать? Ну, Михаил Николаевич, не из моих уст получили идеологию, от которой размагничиваются. Я достаточно тверд, и это не выйдет. И прошу реплики такие не подавать»1270.
Выступает командующий Среднеазиатским военным округом П.Дыбенко и слегка критикует Тухачевского: «...23 сабли, и то вы их превращаете в ординарцев... Надо не хоронить конницу, а хорошенько ее оснастить техникой. У нас очень хорошо умеют использовать конницу на маневрах для ординарческой службы, но...»
Реплика Тухачевского: «Это в Среднеазиатском округе».
Дыбенко продолжает: «...Если взять нашу конницу, то среднеазиатская конница будет скорее ходить, чем твои десанты, которые ты высаживал (смех в зале). Если бы при высадке десанта стояло у противника 3—4 пулемета, то этот незначительный десант пришлось бы прикрывать не меньше чем 100 самолетами с воздуха (смех в зале). Я имел возможность высаживать десант против неорганизованного противника, против басмачей, и то он рассаживался, как у тещи на именинах». (Смех в зале)1.
Или образец полемики между К.Ворошиловым и М.Леван-довским. Левандовский, в это время командующий Сибирским военным округом, относился к сторонникам «механизации» Красной Армии. «Мне думается, что нормы, которые сейчас существуют в наших уставах, устарели», – говорит он.
Реплика Ворошилова: «Сколько танк должен дать км в час, если у нас он проходит км в 30 секунд?»
Левандовский: «80 км в час».
Ворошилов: «Тогда он должен делать 120 км в час. Таких танков на свете нет».
Левандовский: «Есть танки Т-2, о которых в журнале дается характеристика, что они могут в час делать 80 км. В «Красной Звезде» в отделе разных новостей вскользь было сообщение о том, что танки системы «Кристи» могут делать до 100 – 120 км в час».
Ворошилов: «В «Красной Звезде» сплошь и рядом печатают ерунду»1271 1272.
В этом же плане в первой половине 30-х гг. складывалась весьма характерная нравственная атмосфера в БВО, творцом которой был сам командующий округом И.Уборевич. «При нем в округе существовало ничем не оправданное неофициальное деление старшего командного состава на две так называемые «школы» – старую и новую, – вспоминал генерал С.Калинин. – Практически это выражалось в том, что часть командного состава (представители «новой школы») получала всевозможные привилегии, пользовалась особым уважением командующего, а другая часть (представители «старой школы», к которым Уборевич относил всех, чья точка зрения на обучение и воспитание войск не совпадала с его взглядами) находилась как бы в тени, далеко не всегда получала поддержку даже в осуществлении ценных начинаний»1.
...В высших партийных и правительственных кругах кулуарно с подозрительностью, а в период репрессий – громогласно больше всего, разумеется, говорили о «группе Тухачевского».
«Нам было известно, что Тухачевский настроен оппозиционно к Ворошилову, что он имеет группу своих людей и что эта группа разделяет настроение Тухачевского», ■– вспоминал зам-наркома внутренних дел Г.Прокофьев1273 1274. «К числу лиц, окружавших Тухачевского, – по свидетельству Н.Кузьмина, отражающему ситуацию до 1934 г., – относились Дыбенко, Уборевич, Корк, Путна, Примаков. Нужно отметить исключительно дружественность взаимоотношений между Тухачевским, Убореви-чем и временами приезжавшим в Москву Якиром. Обычно мы встречались в домашней обстановке. Говорили на разные темы, в том числе и о вопросах военного строительства. Все эти разговоры носили доброжелательный характер, обычно сводились к обсуждению политики партии. При этом правильность линии ЦК бралась под сомнение. По мнению Тухачевского, из числа военных в Реввоенсовете были только два человека – он и
С.С.Каменев, а все остальные, в том числе и нарком, – только политическими работниками. Военных работников Белова, Шапошникова, Егорова и других, близких к наркому, Тухачевский считал «рутинерами», недостаточно понимающими современное военное дело. Тухачевский, как он мне тогда говорил, своей основной задачей ставил добиться назначения нескольких ориентирующихся на него командующих войсками членами Реввоенсовета в целях усиления влияния чисто военных на деятельность Реввоенсовета»1275.
Впрочем, не только военные и политические вопросы обсуждались во время встреч этих людей, особенно в праздничные дни. Их поведение красноречиво обнаруживает характер взаимоотношений между ними. «В доме на Арбате к старым друзьям прибавились новые, приятели Примакова – Якир, Тухачевский, Уборевич, Егоров... – сохраняла в своей памяти эти дни Л.Брик (жена В.Примакова). – Под Новый, злосчастный 1936 год Лиля устроила маскарад, она любила подобные затеи. Все были одеты неузнаваемо: Тухачевский – бродячим музыкантом со скрипкой, на которой он играл, Якир – королем треф, Л.Ю. была русалкой – в длинной ночной рубашке цвета морской волны... Это была веселая ночь. Я помню фотографии, вскоре исчезнувшие в недрах НКВД, – все радостно улыбаются с бокалами шампанского, встречая Новый год, который для многих из них окажется последним»1.
Думается, однако, что объединение всех перечисленных выше «генералов» в «группу Тухачевского» возможно лишь с большими оговорками. Напомню свидетельство Г.Иссерсона, достаточно хорошо знавшего Тухачевского и имевшего возможность наблюдать его с 1923 г.: «Тухачевский не имел никакого своего окружения и не группировал вокруг себя так называемых «любимчиков»... Тухачевский не имел среды, на которую мог бы оцираться...»1276 1277. Судя по всему, М.Тухачевский, как и другие реальные «военные вожди», уже в значительной мере утратил свою подлинную «меритариость». Он также превратился в «номенклатурную» фигуру. Во всяком случае, в официальной пропаганде. Номенклатурное положение Тухачевского и его покорность власти красноречиво передал в своих впечатлениях А.Бармин, после долгого перерыва, вернувшись из-за границы, посетивший его в 1934 г. «Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти, – вспоминал А.Бармин. – Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и ожиатенным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику. Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взал трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом: «Доброе утро, Климентий Ефремович... Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович... Будет выполнено, Климентий Ефремович...» Так он говорил с Ворошиловым. Этот случай произвел на меня тяжелое впечатление. Глядя, как этот замечательный военачальник получает и реагирует на приказы, я стал понимать, почему на то, чтобы дать ответ на мой вопрос, требуется несколько дней. Даже Тухачевский уже не мог принимать решения, он просто выполнял приказы... В ходе последующих контактов с ним я сделал вывод, что его воля была сломлена; в огромной бюрократической машине он стал простым винтиком. Из лидера он превратился в простого служащего»1278.
Нравственное самочувствие Тухачевского в 1935—1936 гг. весьма красноречиво обозначилось в одном эпизоде, о котором вспоминала Г.Серебрякова. По ее свидетельству, «как-то зимним вечером зайдя к нам, он встретил нескольких критиков, поэтов и литераторов. Прозвучали стихи Маяковского и Багрицкого, нравившиеся Михаилу Николаевичу. Выслушав их, он начал декламировать сам, низким, хорошо поставленным голосом:
«Рожденные в года глухие Пути не помнят своего.
Мы, дети страшных лет России,
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы:
Безумье ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота – то гул набата
Заставил заградить уста. ,
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем Взовьется с криком воронье.
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят Царствие Твое».
Даже учитывая бросавшееся в глаза, особенно в эти годы, некоторое позерство Тухачевского, принимая во внимание свойства его личности (о них в соответствующем разделе было сказано достаточно), трудно усомниться в том, что эти строчки в его устах являлись скрытым выражением его личных настроений.
В силу личностных свойств Тухачевский не «группировал» вокруг себя людей, не инициировал «группировок» и «организаций», однако как весьма авторитетная военно-политическая, как правило, оппозиционная, альтернативная Ворошилову, фигура, привлекал к себе всех реально или мнимо «обиженных», «ущемленных» по службе или не согласных с официальным курсом военного строительства. В частности, как вспоминал сам Тухачевский, «в августе того же года (1932) я поехал в отпуск на Кавказ. На станции Беслан меня встретил командарм ККА Смолин. Он жаловался на плохое отношение к нему наркома. В дальнейших наших разговорах выяснилось несогласие Смолина с генеральной линией партии». Его начальник штаба «Алафу-зо охотно участвовал в разговоре, еще более сгущал краски»1.
Впрочем, справедливости ради следует заметить, что Тухачевский порой сам провоцировал привлечение к себе недовольных и «обиженных». Однажды в 1936 г. комдив Д.Шмидт, поругавшийся с Ворошиловым, столкнулся в коридоре наркомата с Тухачевским. «Что, Митя, не любит вас нарком? – спросил его маршал. – Не горюйте, он и меня не терпит»1279 1280. Поэтому, скажем, отношение П.Дыбенко, включенного Н.Кузьминым в «группу», к М.Тухачевскому было крайне неровным: от восхищения до озлобленности и зависти. В 1931 г. в одном письме из Берлина (где он учился на курсах Генштаба) Ворошилову он жаловался, утверждая, что «Уборевич и Тухачевский травят его, называют консерватором и призывают бороться против таких, хотя сами до революции имели возможность учиться, владеть иностранными языками, ездят в заграничные командиров ки, изучают опыт и иностранную литературу, а он был лишен таких возможностей»1281. А в 1936 г. И.Кутяков упрекал Дыбенко за то, что тот «восхваляет Тухачевского и Уборевича, влюблен в эту сволочь»1282. Конечно же, Дыбенко вряд ли безусловно принадлежал к «группе Тухачевского».
Хроническая неприязнь по-прежнему оставалась между Тухачевским, с одной стороны, и Егоровым, Буденным – с другой. Она обусловлена была возникшими еще в 1920 г. соперни-
–■-■-С. МИНАКОВ___________________________
I г
чеством и роковыми событиями Советско-польской войны. Не столь ярко выраженной, но устойчивой, особенно после острого конфликта по проблеме модернизации армии, была несовместимость Тухачевского и Шапошникова, который, следует отметить, не был определенно инкорпорирован в какую-либо «генеральскую группировку».
Даже И.Якира и И.Уборевича нельзя безоговорочно объединять с М.Тухачевским в одну «группу». Я бы сказал, что в 30-е гг. более или менее устойчивой «группы Тухачевского» внутри военной элиты фактически не было. Относительно устойчивая «группировка Тухачевского», так называемые «бонапартисты», была разгромлена в ] 930 г. После этого, в 30-е годы, Тухачевский в военно-политическом и внутрикорпоративном иоле, скорее, может быть определен как «аристократ-одиночка».
Не буду останавливать внимание на «группе Егорова – Буденного —.Дыбенко», сложившейся еще к 1926 г. Она оставалась как внутрикорпоративная «генеральская группировка» и в 30-е годы. Подробнее о ее персональном составе было сказано выше.
Вполне определенно можно выделить внутри «новой» военной элиты «группу Якира – Гамарника». Она сформировалась на основе преимущественно военно-земляческих отношений и включала в основном соратников Якира, ветеранов 45-й стрелковой дивизии, прославившейся своим знаменитым рейдом в 1919 г. Кроме Якира и Гамарника, в нее входили их близкие друзья: И.Дубовой, И.Гарькавый, П.Княгницкнй, С.Туровский, В.Бутырский. Тяготели к этой группировке и «червоиноказачьи командиры» вместе с В.Примаковым. Близок к ней был и Г.Котовский со своими «котовцами». Особенностью этой группировки было то, что в ней наряду с «генералами» было много «комиссаров»: Я.Лившиц, Л.Картвелишвили, И.Акулов, Ф.Левензон, Н.Голубенко, Н.Орлов. Сказывалось, видимо, «комиссарское» прошлое самого Якира.
В номенклатуру военной элиты Якир вошел лишь в 1924 г. и до конца 20-х гг. не играл в ней ведущей роли. В 20-е гг. да и позже его репутация «генерала» в советской военной элите и за рубежом была своеобразной. Лучше других знавший «революционных генералов» Гражданской войны, Л.Троцкий так характеризовал И.Якира: «Уже на первых шагах он обнаружил вообра-
жение и находчивость стратега: старые офицеры не раз поглядывали на тщедушного комиссара, когда он спичкой тыкал в карту. Свою преданность революции и партии Якир имел случай доказать с гораздо большей непосредственностью, чем Тухачевский. После окончания Гражданской войны он серьезно учился. Авторитет, которым он пользовался, был велик и заслужен»1. «Генералы», военные профессионалы, давали ему более сдержанные характеристики.
«Тов. Якир имеет большой практический опыт в работе в Красной Армии и организаторские способности, – аттестовал его А.Корк в 1921 г. – Теоретическая подготовка его недостаточна. Отдается целиком делу. Дисциплинирован и в состоянии прививать дисциплину своим подчиненным. Здоровье слабое. Коммунист. Соответствует занимаемой должности»1283 1284 1285.
Напутствуя своего подчиненного и приятеля С.Калинина, направленного на новое место службы – в штаб Украинского военного округа – в начале 1926 г., командующий Приволжским военным округом А.Седякин выразил собственное мнение о командовании УВО, видимо, распространенное среди представителей военной элиты. «Понимаешь, Украинский округ очень большой, работа тебя ждет ответственная. Правда, командующий там – Якир... – с еще большим сожалением сказал Седя-кин и, заметив мое недоумение, добавил: – Воевал, конечно, да кто тогда не воевал... Но ведь образования военного у него нет... Зато с начальником штаба тебе повезло. Павел Паалович Лебедев... умница, опытный генштабист»'1.
«Якир, по мнению Конева, – записал К.Симонов, – человек умный, со способностями, но без настоящей военной школы, без настоящего военного образования, человек, не лишенный блеска, но не обладавший сколько-нибудь основательным военным опытом для руководства операциями крупного масштаба»1286.
В русском военном зарубежье оценки И.Якира положительные, но довольно сдержанные: «Якир... очень неплохо управлял (не командовал, конечно) КВО, который, по справедливой оценке военных специалистов, стоит на первом месте среди советских округов»1.
Впрочем, Якир, в 1927—1928 гг. учившийся в Военной академии в Германии, получил высокую оценку своих способностей со стороны своих немецких учителей, в том числе и от фельдмаршала П. фон Гинденбурга. Знаменитый военачальник Первой мировой войны подарил Якиру, прочитавшему в германской академии лекции по истории Гражданской войны в России, книгу А. фон Шлиффена «Канны» с надписью: «На память господину ЯКиру – одному из талантливых военачальников современности»1287 1288.
Манера и методы управления подчиненными у Якира, очевидно, сформировались под влиянием его первоначального комиссарского опыта. «Он с одинаковой мягкостью и теплотой относился к людям и на службе, и вне службы, – вспоминал генерал С.Калинин. —Причем в его отношениях с подчиненными не проскальзывало даже намека на панибратство или стремление заслужить дешевый авторитет. ПрЬстота в обращении не снижала его требовательности к людям, а, напротив, еще больше возвышала его как опытного руководителя и волевого военачальника. Его доклады, выступления перед командирами на разборах итогов учений чаще всего походили на товарищеские беседы»1289. Однако эта несколько «сглаженная» характеристика Якира-командующего, думается, хорошо «корректируется» другой, относящейся, правда, к более позднему времени. '
Комдив И.Капуловский, обратившийся к Ворошилову с жалобой на Якира, вновь написал письмо лично наркому, в котором были следующие строчки: «Когда я хотел обратиться к Вам, меня предупреждали товарищи: «Не пиши, не обращайся к Ворошилову, ибо Якир тебя за это уложит в гроб»... Когда я все же у Вас был и вернулся, мне сказали: «Теперь держись, первый
блин из тебя Якир сделает на ближайшем совещании», Так и было»1. .
Несмотря на то что было известно «отеческое отношение Троцкого к Якиру» во время Гражданской войны, Сталин полностью доверял ему в 20-е гг. В этом отношении примечательна «телеграммная переписка» Ворошилова со Сталиным осенью 1929 г. В своей телеграмме от 16 сентября 1929 г. Ворошилов спрашивал мнение Сталина о кандидатурах на должность начальника Политуправления РККА. «Лично выдвигаю кандидатуры – Якира или Гамарника, – предлагал Ворошилов. –Кое-кто называет фамилии Постникова и Картвелишвили». Ответ Сталина: «Можно назначить либо Якира, либо Гамарника. Остальные не подходят»1290 1291. Следует обратить внимание не только на то, что Сталин в качестве первой кандидатуры на должность начальника ПУР называет Якира. Важен сам факт рассмотрения Якира как человека, наиболее подходящего для выполнения функций главного политработника, главного политкомиссара Красной Армии в конце 20-х гт. Это значит, что в партийно-правительственных, надо думать, и в высших военных кругах Якир все-таки воспринимался прежде всего как «политработник» и уже во вторую очередь как «генерал». Поэтому не вызывает особого удивления реплика Сталина, относящаяся к 1937 г.: «Якир... в военном дате ничем не отличается»'1.
Упомянутая выше другая ведущая фигура в «группировке Якира – Гамарника» – Я.Гамарник никогда не претендовал на «генеральскую» роль. Однако, заняв в 1929 г. должность начальника Политупрааления РККА, Гамарник вскоре, летом 1930 г., становится одновременно и заместителем Председателя РВС СССР и наркомвоенмора. Такое совмещение должностей в руководящем составе РККА появилось впервые. Оно свидетельствовало о весьма большом доверии политического руководства и, в частности, Сталина к этому человеку. Судя по сказанному выше, вплоть до середины 30-х гг. отношения этой «группы» с
Ворошиловым и Сталиным были очень хорошие, а у Ворошилова и Гамарника – можно сказать, доверительные.
Первые признаки неприязненного отношения и некоторой подозрительности в отношении Якира зародились у Сталина еще в 1933—1934 гг. Связано это было, в частности, и с возражени-• ями украинского руководства, в том числе И.Якира, против некоторых аспектов коллективизации, проводившейся на Украине. Однако на 17-м съезде ВКП(б) Якир был переведен из кандидатов в полноправные члены ЦК, что, несомненно, усилило его политическую значимость. Пожалуй, с этого времени Якир становится единственным из профессиональных высших командиров РККА, получившим такой политический вес. Это также не могло не беспокоить Сталина. Меры по фактическому ослаблению военно-политического веса Якира, принятые Сталиным, можно обнаружить уже в мае 1935 г., когда Украинский военный округ был разделен на два: Киевский и Харьковский. Из всесильного «диктатора Украины» Якир превращался в командующего одним из украинских округов. Этим действием, разумеется, влияние Якира Не ослаблялось сразу, однако «вбивался клин» в его отношения с бывшим заместителем И.Дубовым, который назначался на формально равнозначную должность командующего Харьковским военным округом. Это повышение Дубового не могло не вселить в него ощущение некоторой «благодарности» Сталину и Ворошилову. Этот акт должен был способствовать расколу единства «украинской группировки», которая в 1930 – 1931 гг., в частности, помешала арестовать Тухачевского.
«Немилость» к ним Сталина и недоброжелательность Ворошилова явственно обнаружились в период присвоения персональных званий осенью 1935 г. «Я одно точно знаю, – вспоминал генерал армии А.Хрулев, – что Блюхеру присвоено звание маршала по личному предложению Сталина, чему сильно завидовали Уборевич и Якир»1292.
К середине 30-х гг. И.Уборевич уже имел устойчивую репутацию одного из самых способных и подготовленных советских «генералов» как в СССР, так и за его пределами. По мнению маршала И.Конева, Уборевич был «самым крупным военным деятелем» той эпохи. Он «высоко оценивал его опыт в период Гражданской войны. Высоко оценивал его как командующего округом, как человека, прекрасно знавшего войска, пристально и умело занимавшегося боевой подготовкой, умевшего смотреть вперед и воспитывать кадры»1. Он. считал его «человеком с незаурядным военным дарованием»1293 1294 1295. Педантичный, по-немецки пунктуальный и аккуратный, Уборевич был требовательным и строгим командиром. «Уборевич больше занимался вопросами оперативного искусства и тактикой... Он был большим знатоком и того и другого и непревзойденным воспитателем войск, – вспоминал много позже один из его «учеников» маршал Г. Жуков. – В этом смысле он, на мой взгляд, был на три головы выше Тухачевского, которому была свойственна некоторая барственность, небрежение к черновой работе. В этом сказывалось
а
его происхождение и воспитание»«.
Вновь возвращаясь к личности Уборевича, Жуков, для которого командарм слишком много значил в полководческом становлении, отмечал: «Уборевич был бесподобным воспитателем, внимательно наблюдавшим за людьми и знавшим их, требовательным, строгим, великолепно умевшим разъяснить тебе твои ошибки. Очевидность их становилась ясной уже после трех-четырех его фраз. Его строгости боялись, хотя он не был ни резок, ни груб. Но он умел так быстро и так точно показать тебе и другим твои ошибки, твою неправоту в том или ином вопросе, что это держало людей в напряжении»1296. Маршал К.Мерецков отмечал в характере Уборевича некоторую «сухость» и «резкость» и в то же время «собранность и организованность»1. Генералу С.Калинину также «И.П.Уборевич запомнился как подлинный новатор в обучении и воспитании войск»1297 1298.
Весьма высокое мнение о профессиональных качествах и способностях Уборевича сложилось к середине 30-х годов за рубежом. «Уборевич – по общему отзыву – ...выдающийся командующий войсками, – отмечалось в журнале «Часовой». – Почти вне политики, очень требовательный к высшему командному составу, много работавший, он сумел создать в Белорусском военном округе атмосферу военного соревнования»1299.
Уборевич, как отмечалось выше, также «считал себя обиженным неполучением им маршальского звания». Он особенно обижался на Ворошилова, полагая, и не без оснований, что «Ворошилов не считает меня способным выполнить большую военную и государственную работу. Это он неоднократно говорил Тухачевскому, особенно в период присвоения звания, приравняв меня к Белову и Шапошникову»1300 1301 1302. Сталин называл Уборевича «паникером»0, а Ворошилов, затаивший к нему неприязнь еще с 1930 г., продолжая видеть в нем одного из потенциальных претендентов на его пост, именовал «иезуитом» и «трепачом»®. Заметное охлаждение в личных отношениях наблюдалось у И.Уборевича с А.Егоровым и А.Седякиным.
«Генеральская группа Седякина – Ковтюха» сложилась к середине 30-х гг. В нее входили А.Седякин, М.Великанов, И.Кутяков, Е.Ковтюх, М.Ефремов, Н.Каширин, В.Орлов. Близки к ним были П.Вакулич, М.Ковалев, С.Савицкий. В неплохих отношениях с ними находился В.Примаков. В близких приятельских отношениях с И.Кутяковым находился будущий маршал Г.Жуков, хотя в обсуждении политических вопросов он участия не принимал и свое отношение к Ворошилову никак не выражал. Лидирующее положение в этой оппозиционной «генеральской группе» занимал Александр Игнатьевич Седякин (1893—1937), с февраля 1924 г. введенный в номенклатуру советской военной элиты. С 1933 г. он занимал должность заместителя начальника Штаба РККА и начальника Управления боевой подготовки. Сибиряк, из крестьян, окончивший высшее начальное и землемерное училища, он прошел действительную военную службу в л.-г. Преображенском полку. В 1915 г. окончил Иркутское военное училище и вскоре оказался на Северном фронте прапорщиком. К Февральской революции А.Седякин был уже штабс-капитаном и в мае 1917 г. вступил в партию большевиков. Насколько искренними были его большевистские убеждения, сказать трудно. Во всяком случае, усилению сомнений способствует, во-первых, служба А.Седякина в «первом полку императорской гвардии», куда шел весьма тщательный отбор солдат, в частности по мировоззрению и убеждениям. Они должны были быть, безусловно, монархическими и «верноподданническими». Позднее в своих автобиографиях А.Седякин демонстративно, с долей вульгарной саморекламы подчеркивал свои выдающиеся личные качества и приверженность социал-демократическим убеждениям. В автобиографии 1935 г. он писал, что в 1915 г. «считали меня образованным, храбрым офицером в полку и, между прочим, в шутку называли социал-демократом»1. Во-вторых, – его характеристика со стороны командования: «Штабс-капитан Седякин, из бывших мордобоев, сделавшийся в марте ярым революционером, а затем перекинувшийся в большевики»1303 1304.
Жесткость А.Седякина как командира отмечали и те, кто служил под его начальством в Красной Армии и после Гражданской войны. «Я глубоко уважал своего... командующего Александра Игнатьевича Седякина как человека честного, прямого, правдивого, очень доброго вне службы, как солдата в самом лучшем понимании этого слова, – вспоминал генерал С.Калинин. – Однако когда дело касалось службы, Седякин становился совсем иным – придирчивым до мелочей, сверх меры строгим, скупым на слова, малообщительным, словно он опасался, что его природная доброта может быть использована подчиненными во вред делу»1.
«Александр Игнатьевич Седякин, – вспоминал другой его сослуживец, – педантичный, с виду сухой, необщительный, а на самом деле человек большой доброты и доброжелательности»1305 1306. «Седякин не терпел верхоглядства и неряшливости, – вспоминал один из его подчиненных. – Во всем – будь то большое задание или сравнительно несложное одноразовое поручение – он требовал абсолютной добросовестности, аккуратности и глубокого знания дела... Высокий, подтянутый, стройный... сильный, несгибаемый человек»1307.
«Генералы» этой «группы» «были недовольны Ворошиловым за то, что он их «затирал», в том числе и комкор М.Великанов. «Ковтюх считал себя обиженным по службе так же, как и я»1308, – признавался комкор И.Кутяков.
Как свидетельствовал комдив М.Ольшанский1309, «помню, во время Пленума РВС СССР в 1934 году Кутяков, Ефремов (командир 12-го корпуса) и Ковтюх – армейский инспектор БВО1310, сидя в кулуарах, вели какой-то разговор. Проходя мимо, я спросил: «Что это вы тут устроили особую фракцию?», на что Кутяков ответил: «Знаешь, мы, старые боевые командиры, теперь не в почете»1311. Он признавался, что враждебно относился к наркому Ворошилову. Он признавался, что «подрывал его авторитет, высказывал свое отношение к Ворошилову близким мне людям (Ковтюху, Седякину), а в пьяном виде допускал мат и считал, что он не является для меня авторитетом»1312. В своем дневнике 15 марта 1937 г. И.Кутяков записал: «Пока «железный» (т.е. Ворошилов. – С.М.) будет стоять во главе, до тех пор будет бестолковщина, подхалимство, и все умное будет унижаться»1.
Все указанные «генералы» являлись членами Военного совета при наркоме обороны СССР. Все они считали, «что нарком Ворошилов не справляется с работой». И.Кутяков признавался, что «одной из задач группы являлась «борьба за смену Ворошилова»1313 1314.
Впрочем, представители этой «группы» весьма ревниво относились к авторитету, которым пользовались, и неформальному лидирующему положению, которое занимали Тухачевский, Уборевич и вообще бывшие кадровые офицеры старой армии. Комкор Кутяков заявлял, что «политически никогда не сочувствовал Тухачевскому и Уборевичу, считал их «белой костью», представителями вновь нарождающейся военной аристокра тин»1315. По свидетельству лиц, хорошо и близко знавших И.Кутя-кова, он действительно выражал, и порой открыто, свою неприязнь к выходцам «из нетрудовых слоев»1316 1317. Он относился к ним подозрительно, недолюбливал их и не доверял им. Как вспоминал позднее генерал Н.Хлебников, «Кутяков... будучи сам пролетарского происхождения... недолюбливал людей «бывших», говорил об этом прямо и открыто. В частности, он не любил командующего войсками МВО Корка, называл его нередко «золотопогонником», высказывал иногда недовольство Тухачевским, называл его «белоручкой»9. В одном из своих заявлений на имя Ворошилова, поданном в 1936 г. с жалобой на П.Дыбенко, комкор И.Кутяков писал: «Дыбенко восхваляет Тухачевского и Уборевича, влюблен в эту сволочь»1318. В сдержанной форме, но примерно в том же духе выражал свое отношение к Тухачевскому и приятель И.Кутякова, будущий маршал Г.Жуков. Он даже спустя много лет, высоко оценивая Тухачевского, все-таки не мог удержаться от упрека его в «барственности», «небрежении к черновой работе» (И. Кутяков называл маршала «белоручкой»), объясняя это его «происхождением и воспитанием».
Кутяков давал нелицеприятные характеристики не только указанным военачальникам и наркому, но и другим представителям высшего комсостава – покойному М.Фрунзе, Б.Шапошникову1. Как это видно из цитированных выше фрагментов, у Кутякова и Седякина были крайне плохие отношения и с Дыбенко. На партсобрании штаба ПриВО Кутяков заявил, что Дыбенко принадлежит к троцкистской организации. В ответ на это Дыбенко, тогда командующий этим военным округом, потребовал от Ворошилова «убрать Кутякова или освободить его от обязанностей командующего войсками» и предупредил: «С комко-ром Кутяковым ни одного дня совместно работать не буду»1319 1320. Дыбенко рассорился с Седякиным из-за того, что последний «увел» у него жену. Как объяснял сам командарм в феврале 1935 г., он прожил с ней одиннадцать лет, а развелся потому, что за ней шесть лет ухаживал Седякин. Теперь она собирается ехать с ним в Париж, куда Седякин должен отправиться в качестве военного атташе1321 (назначение не состоялось). Надо отметить, что к середине 30-х годов Дыбенко все больше чувствовал себя в изоляции. Его постоянно критиковали, порой, можно сказать, просто третировали, и не только Тухачевский и Уборевич. Весьма сложные отношения были у Дыбенко и с наркомом, видимо, под влиянием мнений упомянутых выше военачальников. «С 1934 года не понимаю Вашего отношения ко мне, – возмущенно жаловался он в мае 1937 г. в письме Ворошилову, – я действительно превращен в последнего унтер-офицера, хотя по званию командарм. Все же эпитеты, которые Вы приклеиваете ко мне, они не только несправедливость, но Вы просто в присутствии других меня с грязью смешиваете. Вы уже меня перестали видеть не только как командарма, но и как гражданина. Я не в состоянии переносить Ваши оскорбления». Дыбенко жаловался, что его не наградили за разгром басмачества в Средней Азии, на низкую оценку его как командующего ПриВО. «Я не менее подготовлен, – продолжал возмущаться и оправдываться командарм, – чем «боги» Якир и Уборевич. Я только не умею и не занимаюсь по-ихнему очковтирательством. Заявляю, что я работаю, могу и способен работать без устали, я не считаю себя идиотом и... дураком, и даже враги наши таковым меня не считали, но для успешной работы в первую очередь нужна помощь и хотя бы минимальные человеческие отношения»1.
