Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 51 страниц)

7

Дуденец заговорил после ужина.

Он не знал, с какой стороны мы вышли на него, а у нас было признание Утина. Федор назвал еще одного армейского сослуживца, с которым, как и с Дуденцом, обменялся домашними адресами. Новый «подпольщик» жил недалеко от Железогорска, в поселке Макаровка. Он казался заводилой всего дела, называл себя «главным теоретиком», «вождем». По его заданию Федор ездил в Железогорск. Там, правда, он долго не мог понять, кто же из дружков главнее, когда Дуденец представился «президентом». А заплатив по требованию «президента» «членские взносы» в размере 10 рублей, Федор предположил подобную обираловку и со стороны, «вождя» и вовсе взволновался. Он так и не понял, что требуется от него, но, когда Дуденец его припугнул, Федор обещал «содействовать». Вернувшись домой, Утин еще полгода посылал руководителям «Легиона» фальшивые донесения, а потом все же не выдержал, собрал все накопившиеся у него «документы» и пошел к нам…

Поняв, что нам известно о его макаровской связи, Дуденец показал, что в июне позапрошлого года в армии он познакомился с ефрейтором Вячеславом Сверчевским, который предложил ему помочь подготовиться к поступлению в институт, хвастаясь своими познаниями в области общественных наук. Но в июле Дуденец уже демобилизовался, оставив Вячеславу свой домашний адрес, так как тот обещал прислать список книг для занятий. Дуденец первый напомнил о себе – письмо осталось без ответа. Только через 8—9 месяцев незадачливый ефрейтор сообщил, что по болезни списан из армии, живет в Макаровке и приглашает приехать к нему – позаниматься. Что ж, для милого дружка… Дуденец отправился в Макаровку, где его ждал должник-репетитор. Вместо учебного курса, рассказывал нехотя Евгений, дружок преподал странные вещи. Будто бы в стране формируется «Легион интеллектуалов» – будущая элита общества. Принимаются туда люди только очень образованные, но он может поручиться за земляка. По блату – как откажешься! Евгений согласился стать «легионером». Провожая, Сверчевский дал ему две тетради «с конспектами». Евгений дома прочитал их и… «сжег, потому что ничего не понял». В сентябре Сверчевский прислал новые документы – «Программу», «Устав»… Дуденец и их, говорит, уничтожил…

Он не знал, что все эти «уничтоженные» материалы Пастухов разыскал у Мальцева – в чемодане, глубоко запрятанном на печи. Он не знал, что сегодня же в Макаровке задержан Сверчевский и у него обнаружены письма Дуденца с подробным обсуждением «непонятых» «конспектов». Он также не знал, что Утин детально расписал свою экскурсию в Железогорск, рассказав о паролях, шифрах, псевдонимах… О том, что именно Федор опередил его, Дуденец не знал, и потому на вопрос Скорикова: «Кто к вам приезжал?» (Сергей Павлович подразумевал, естественно, Утина) – Дуденец мрачно поведал нечто для нас новенькое. Приезжал курьер от Сверчевского, кличка Лихой, фамилии не знаю, сказал, что прибыл с ревизией, мол, слабосильно работает железогорская группа, пожил несколько дней и уехал обратно. О чем говорили – завтра расскажу, а сейчас чувствую себя усталым и прошу дать мне сосредоточиться. Допрос окончен в 20.40.

8

Тот первый, показавшийся мне очень долгим день глубоко, хотя и осколками, врезался в память. Позже я понял, что сильно нервничал тогда. Впервые я участвовал в серьезном деле. Впервые настоящий враг был со мною с глазу на глаз.

Еще в юридическом, на практике и в оперативном комсомольском отряде, мне приходилось задерживать хулиганов и даже одного грабителя. Это были преступники, но они были частью нашего общества, порождением его недостатков – дурного воспитания, попустительства, разливанного моря спиртного и т. п. От них можно было избавиться, как от болячек на теле – залечивать, пока это место не обретет здоровый цвет. Столкнувшись с «интеллектуалами», я подумал: это чужеродные микробы, занесенная извне, как от удара ножом, инфекция, и чтобы излечиться от нее, надо прежде всего извлечь грязь из раны. Арест «легионеров» стал естественной мерой защиты общественного здоровья.

Нет, мы не опасались, что «интеллектуалы» смогут подать другим заразительный пример. Болезнь легко распространяется лишь в нездоровой среде, а называть таковою окружавших преступников людей – не было ни повода, ни причины. Опасность этого преступления мне виделась в другом – в том, что «интеллектуалы» посягнули на сами устои нашего государства, нарушили основной нравственный закон нашего общества: любить свою Родину; без этой любви, порождающей в высшем взлете Павку Корчагина, стахановцев, молодогвардейцев, Гагарина, – невозможно представить советского человека. Нет ничего противнее предательства, вдвойне омерзителен изменник Родины. Трудно, не могу подобрать самые сильные, точные слова, чтобы выразить всеобщее отношение к такому тяжкому преступлению. Ну вот: многие из нас, наверное, увидев драку двух подвыпивших парней, могут в смятении отвернуться, отойти. Но ни один, я уверен, не сможет остаться равнодушным, если на его глазах ослепленный клеветой и злобой сын поднимет руку на родную мать; любой из нас не удержится, ринется с криком, чтобы тут же остановить и наказать безумца. Я подумал: сына, избивающего мать, схватит за руку любой, но как распознать негодяя, тайком подтачивающего материнскую жизнь? Наверное, в этом и заключается сложность нашей работы. Нас обучают специальным методам борьбы с преступлениями против государства, это профессиональные навыки, а опираться они должны, как на фундамент, на обостренное чувство справедливости.

Однажды, выбрав момент, я поделился этими мыслями с сослуживцами. Мы все, распаренные, остывали в раздевалке у спортзала. Подушечки пальцев каменно ныли от ударов тугого мяча. Довольные игрой, мои «старички» подтрунивали друг над другом, выясняя, кто бы из них мог войти в сборную Союза, у кого имеются для этого необходимые качества. Тут я и рассказал, чем озабочен, и ввернул свой вопрос: что важнее в нашем труде – практический опыт или профессиональное чутье, которое должно быть заложено от рождения, как талант? Все озадаченно примолкли. Александр Петрович покачал головой.

– Неточно ставите вопрос, лейтенант. Мне понятно и близко ваше юное стремление разобраться в глубинных, нравственных основах профессии, и поверьте мне, в свое время прошедшему те же раздумья, – ни вы, ни я, ни все мы готовыми чекистами не родились, чекистами нас сделало государство, которое, поручая нам эту работу, учитывало и приобретенные знания, и внутренние установки. Вспомните слова Феликса Эдмундовича Дзержинского о холодной голове и горячем сердце чекиста. Что важнее – это не вопрос. Чекистом невозможно стать и без того, и без другого. А что касается сложности нашего труда… У каждого времени свои проблемы. Помнишь, Сергей, в конце сороковых – дела бывших карателей? Много их тогда побежало прятаться за Урал. У нас у каждого по нескольку дел одновременно. Да мы готовы были 25 часов в сутки работать, лишь бы не дать ни одному гаду уйти от возмездия! И в это же время не одними беглецами занимались. Вы, лейтенант, наверняка читали в нашем музее аттестацию Олега Ивановича за сорок девятый год…

– Товарищ майор! – нарочито строго вмешался Москвин. – Найдите другой пример.

– Это приказ? – быстро взглянул Пастухов.

– Просьба, Шура, просьба, – улыбнулся Москвин. – Что я вам, экспонат?

– Позвольте не согласиться, товарищ начальник, – настойчиво возразил Пастухов. – Наш опыт и сегодня годен не для одних музейных хранилищ…

– Я помню эту аттестацию, – остановил я их спор. И процитировал ее наизусть.

– Во память! – с долей иронии похвалил Шумков. – От рождения или натренировал?

– И то, и другое, – парировал я.

– Конечно, – сказал Сергей Павлович, – вы, молодые, подготовлены лучше, чем мы. Как и мы сегодня образованнее, начитаннее чекистов двадцатых годов. Так и должно быть, ведь враг с годами становится умней, коварней, изощреннее, богаче. Вот возьмем наше дело: за спинами этих «интеллектуалов» стоит громаднейший аппарат вражеской пропаганды, мощные радиостанции, опытные психологи-лгуны. Чтобы бороться с ними, какие знания, какую технику надо иметь! Меня когда-то учили обращаться с миноискателем, а вам сегодня в институте преподают криминалистику на уровне электронно-вычислительных машин. Где уж нам за вами угнаться! Нам таких знаний не давали и вполовину… А все же как минимум в половине ваших знаний – опыт наш. И вместе с вашим опытом он еще послужит следующему поколению. Хотя… – Сергей Павлович вздохнул, – лучше бы новому поколению наш с вами опыт вообще не понадобился. Пусть идут в космонавты. Или в продавцы мороженого. У меня внуки никак не могут выбрать, какая превосходнее из этих двух самых замечательных профессий…

– Ну, – сказал Олег Иванович, – пошли заниматься нашим делом, пока еще не пришлось переквалифицироваться в мороженщики. Потому что, – уточнил он, – в космонавты нас, аксакалы, уже не возьмут, а лейтенанта взяли бы, по здоровью, но его специальность там сейчас не нужна и вовсе, глядишь, не понадобится…

9

«Интеллектуалы» давали показания. На докладах у Москвина, где собиралась вся наша бригада, разрозненные сведения склеивались в общую картину, словно клочки разорванного тайного письма. Одни факты примерялись к другим, и становились заметны недостающие детали, которые уточнялись на следующих допросах.

– Когда и где вы приобрели пишущую машинку? – спросил Шумков у Натальи Кореньевой.

– В магазине… Нет, у одного барахольщика на рынке!

– Как он выглядит?

– Он… такой… – Наталья умолкла.

– Вот заявление в городской отдел внутренних дел о краже пишущей машинки из помещения школы. Вот технический паспорт, в нем указан номер, обозначенный на машинке, изъятой у вас. Вот отпечатки пальцев – ваши – на поддельном ключе, открывающем школьную дверь. Ключ обнаружен при обыске у Евгения Дуденца. Нужны еще доказательства?

– Мы украли… Пишите…

Когда Дуденцу предъявили дополнительное обвинение в хищении государственного имущества, он побагровел от обиды. Нет, сам факт кражи («экспроприации!») он не отрицал. Но выглядеть в таком деле мелким воришкой!..

По всему видать, Евгений очень самолюбив. Единственный сын в семье без отца, он ни в чем не знал отказа. Денег у матери хватало, и еще подростком Жека понял, что добываются эти легко летящие рубли не самым честным путем. «Вот как надо уметь жить!» – заключил он. Когда осудили мать и она отбыла недолгий срок, вернувшись по амнистии, Жека вывел еще один личный закон: «Воровать можно – попадаться нельзя».

Претендуя на роль лидера в классе, он учиться на «отлично» ленился. Пошел с другого конца: сколотил «воровскую шайку», как сам называл… из двух человек. Схваченный в раздевалке за руку, сообщника тут же выдал. Однако учителя это дело замяли: «В нашей школе такого не может быть!» В копилку души Жека бросил еще одну фальшивую монету: «Высокими словами, лозунгом можно тайные грешки прикрыть».

Мать, сорванная с теплого местечка, прекратила воровать. Но спрятанные накопления остались. Остались и старые связи. Используя их, она купила кооперативную квартиру, оформила ее на имя Евгения и, решив, что этим окончательно исполнила свой материнский долг, укатила.

Брошенный сын зажил в свое удовольствие. Однако для полного счастья ему не хватало… рабов, приближенных, которыми он мог бы помыкать. В кафе-«стекляшке» он нашел безвольного, тихого пьяницу Мальцева, которого силком и подкупом обратил в свою веру. К тому времени у Евгения сложилась своя, особая система ценностей. Он все чаще с завистью вылавливал в переводных романах, на киноэкране шикарные детали заокеанского бытия. Только там, считал он, подобные ему «белые люди» могут жить широко и красиво. Для «красивой жизни» ему понадобилась любовница. Он нашел и ее – легкомысленную девчонку Кореньеву. С той же легкостью, с какой она пошла на связь с ним, Наталья разделила его антисоветские взгляды.

Дуденец был готов к активным действиям. На первое, осторожное, прощупывающее письмо Сверчевского он ответил бурным криком радости: «Твои слова – полярная звезда блуждающему в степи!» Блуждающие в чуждом для них мире, они встретились наконец. Евгений согласился создать «подпольную организацию», но с условием: он будет в ней главным.

С Вячеславом Сверчевский они сошлись как два медведя в одной берлоге. Дуденец всячески старался подчеркнуть свое превосходство. Считал, что в иерархии «Легиона» «президент» стоит выше «главного теоретика». Да и с «теориями» Сверчевского расправлялся как хотел. Когда отдавал Наталье на перепечатку присланные из Макаровки «статьи», черкал их нещадно. Не пощадил и «Устав».

«Устав» они составляли вместе. В Макаровке. Нет, не случайно заглянул Евгений к старому дружку. И Вячеслав не легкомысленно признался в грешных мыслях, огорченный близким расставанием. По-деловому встретились эти двое. Похвастались друг другу. Работа-де кипит… светокопировальный агрегат строим! Бумаги вот маловато… Бумаги не жалеть! – подбросим, обещал Сверчевский. Копий надо много – вон нас сколько. Одних студентов… пятьдесят! И четыре кандидата наук. Не шутка!

Так, может, научные силы привлечь к разработке программных документов? – закинул удочку Евгений. Сверчевский всполошился. Лето же! Все на каникулах. Ничего. Сами справимся. «Верно, – подумал Евгений. – Не надо делиться ни с кем. Мы – основатели новой революционной теории. Лет через десять… ну, двадцать… когда мы будем руководить страной, мое имя запишут на первых страницах учебников. Интересно, как потомки назовут учение? Дудиз… Дуденизм-сверчизм?.. Не звучит. Надо брать псевдоним».

Вячеслав разложил на столе фиолетовые тома Большой Советской Энциклопедии. Начал диктовать, нашпиговывая формулировки мудреными терминами, которые тут же вылистывал из БСЭ. Что-то Евгений не схватывал на лету, записывал как придется. С чем-то спорил, потом махнул рукой. Дома все равно перепишет.

Встречу решили назвать «Третьей, объединительной конференцией». Именно третьей. За первые две посчитали два своих предыдущих письма…

Если б тем и ограничилось, мы бы не стали возбуждать уголовное дело. Но им показалось мало, захотелось действий. Да таких, чтоб… не пишмашинки красть. Чтобы и о них заговорили по радио с той стороны. Они записали в свою «программу»:

«Собирать под знамена «Легиона» массы интеллектуалов… На втором этапе готовить вооруженное восстание…»

На что они надеялись? На шестом десятке лет Советской власти. Газет не читали, учебники не учили, что ли?

– На что надеялись? – переспросил Москвин. – Да на то же, на что до сих пор надеются наши враги, – на возможность подрыва советского общества изнутри, идеологической измены, переориентировки взглядов или хотя бы потери ориентиров. И не надо обольщаться политической неграмотностью этих «легионеров». У них своя грамота, и получена она оттуда, с той стороны. Вопрос лишь в том, насколько она ими усвоена…

10

«Теоретические статьи» «интеллектуалов» особой интеллектуальностью не отличались. Хоть и называл Сверчевский свою теорию «новой», хоть и маскировал трескучие формулировки словами экзотического – эсперанто! – языка, но… выдавали зайца уши… Старую песню перепевали «интеллектуалы», и с чужого голоса. Но как примитивно! Хватало на веку антикоммунизма всяких ревизионистских «теорий», но посолидней все-таки, пограмотней хотя бы в построении псевдонаучных фраз.

У идеологических радиопровокаторов Сверчевский научился обильно уснащать свои «статьи» цитатами из работ Ленина, Маркса, Энгельса, бессовестно искажая их тексты, их смысл. Несколько раз Сергей Павлович уличил его, сверяясь с первоисточниками. Вячеслав в ответ нахально дергал плечом: «У меня другое издание!»

У всех четверых «легионеров» головы были забиты «другими изданиями». Откуда они получали эти измышления? «Слышали звон» по разным «радиоголосам», а потом обсуждали, пережевывали, смачивая собственной слюной… Наслаждались «свободной информацией» в узком кругу… Только ли в этом узком, известном нам?.. Вскоре после начала расследования, железогорские коллеги доставили нам пятого «легионера» – того самого курьера Лихого, им оказался сосед Сверчевского Алексей Кислов. Этот – последний, или еще где-то прячутся члены «огромного количества, множества кого-либо, чего-либо», как определяет слово «легион» толковый словарь?..

Я методично перебирал документы «Легиона». Без кокетства скажу: если бы не специальная подготовка, у меня бы ум за разум зашел от чтения распухших «Синхронистических таблиц» и идейной мешанины «Новой революционной теории». Особого внимания требовали «протоколы совещаний», «ведомости уплаты членских взносов» и т. п. – бюрократия в «Легионе» была на высоте.

В Железогорске всю документацию Кореньева перепечатывала на машинке. А в Макаровке таких умельцев не нашлось. В рукописных листах часто мелькали одни и те же фамилии: Смолин, Бодров, Лихой, Воронин… Это были псевдонимы. Сопоставляя их с известными нам деяниями «интеллектуалов», мы вычислили: Сверчевский – Смолин, Дуденец – Бодров… Кто же такой Воронин? Мальцев? Он в Макаровке не появлялся, из железогорских туда выезжал один Дуденец. И «членские взносы» Мальцев, он же «Семен», платил в Железогорске. А «Воронин» дважды расписался в макаровской ведомости… Сверчевский утверждает, что это – вымышленное лицо, для отчета, чтобы его группа не выглядела меньшей, чем у Дуденца, иначе Дуденец потребует всю власть в свои руки… Липы в канцелярии «Легиона» в самом деле немало, но в одном из «протоколов совещания» приведены высказывания «Воронина», оспаривающие некоторые мысли «главного теоретика». Не в характере Сверчевского даже ради фальшивого отчета ставить под сомнение собственные «гениальные идеи». К тому же «протокол» написан третьей рукой, экспертиза показала несовпадение с ним почерков Сверчевского и Кислова. Значит, есть все-таки в Макаровке третий – «Воронин». Кто же он?

В записной книжке, изъятой у Кореньевой, среди прочих я обнаружил адрес жителя Макаровки некоего Белесова В. П. Его, разъяснила Наталья, Сверчевский использовал в качестве «почтового ящика»: корреспонденцию для Вячеслава железогорцы посылали на этот адрес. Сверчевский показал, что он, ссылаясь на чрезмерное любопытство родителей, упросил ничего не подозревающего Белесова принимать конверты и бандероли с железогорским штемпелем и сразу передавать ему. Адрес Белесова я нашел и в записной книжке, которую Федор Утин передал нам вместе со «статьями» «интеллектуалов». В кипе материалов, которые хранились в чемодане у Мальцева, я выловил грубо разорванную обертку от бандероли, посланной на имя Кореньевой. Обратный адрес был белесовский. «Ничего не подозревающий почтовый ящик» обретал черты целого почтамта… Я посмотрел план-схему Макаровки, и мне показался странным выбор места для «почтового ящика»: Сверчевский и Белесов жили в разных концах поселка…

Я запросил через железогорских коллег дополнительные объяснения от Белесова. Не стану пересказывать содержание объяснительной записки свидетеля Белесова В. П. – мне хватило одного взгляда, чтобы узнать характерные острые петли букв «у», «д» и «в» из макаровского «протокола». «Воронин» – Белесов!

Экспертиза подтвердила мое предположение. При обыске в квартире Белесова были обнаружены антисоветские материалы «Легиона» – его задержали. После очной ставки Белесова со Сверчевский (а Вячеслав не стал выгораживать сообщника) я передал постановление об аресте гражданина Белесова В. П. на подпись прокурору.

По представлению подполковника Москвина мне объявили благодарность в приказе по управлению.

– Поздравляю с первой «ласточкой»! – Сергей Павлович, пожимая мне обе руки, бурно выражал свою радость. Даже «сухарь» Пастухов широко улыбался. «Старички» мои милые, как я вас всех люблю!

– Что же, Виктор Иванович, – сказал Москвин, – с новым обвиняемым будете работать сами.

До сих пор у меня еще не было ни одного фигуранта в делах. Вот и новая ступень боевого опыта.

11

Итак, Белесов Виктор Петрович. Тезка, значит. Двадцать три года… еще не исполнилось. Электрослесарь. Характеристика. С августа прошлого года на фабрике… и уже «отличился».

«К работе относился недобросовестно. В общественной жизни участия не принимал. За нарушение трудовой дисциплины переведен на нижеоплачиваемую работу на склад…»

Первый допрос свидетеля Белесова В. П. … Объяснительная записка… Ожидая его, я не пошел обедать. Честно говоря, кусок не лез в горло. Видно, от волнения. Все-таки первая встреча. Я прибрал бумаги на письменном столе, подвигал стул, на который он сядет, определяя место, где будут видны его глаза. Он в эти минуты, наверно, доедал обед – неторопливо, уже привыкнув к необычной обстановке. Его приведут ко мне в два часа, не раньше, у них там, в следственном изоляторе, четкий режим: завтрак, обед, прогулка…

Конвоиры будто поняли мое нетерпение – доставили его без пятнадцати два, сытого, но настороженного, сжатого. Пусть пока освоится в новом кабинете, решил я и, коротко представившись, принялся молча заполнять «головку» протокола допроса. Дело это требует повышенного внимания, чтобы потом не переписывать всю страницу. Итак: «Протокол допроса обвиняемого. Следователь УКГБ по Свердловской области лейтенант Тушин с соблюдением требований… (я заглянул украдкой в образец протокола, предусмотрительно подложенный под стекло на столе) ст.ст. 150—152 УПК РСФСР допросил обвиняемого – Белесова Виктора Петровича, 19… года рождения, уроженца пос. Макаровка Свердловской обл. Допрос начат в 13 час. 50 мин. Окончен в…» Я посмотрел на него, все еще насупленного, и подумал, что окончен допрос будет не скоро.

Может, дать ему еще пару минут? А я пока запишу первый вопрос. «Вам предъявляется «Устав легионера» в обложке светло-желтого цвета на 8 листах, отпечатанный на пишущей машинке под копирку черного цвета, с пометками от руки, сделанными шариковой ручкой с пастой синего и красного…»

– Что это вы всё пишете?!

Я даже вздрогнул. (Не видел меня в этот момент Сан Саныч!) Белесов, поджав ноги под стул, крепко вцепился в сиденье обеими руками. Он и боялся, и хорохорился, лицо его затяжелело, он стал совсем не похож на фотографию из разложенного передо мной «Дела».

– Прошу подождать, – спокойно сказал я, и он сник, убавил гонора.

Я дописал вопрос: «…синего и красного цветов. Знаком ли Вам этот документ, знаете ли Вы его содержание?» Зачитал вслух. Он кивнул.

– Словами, пожалуйста.

– Да… – выдавил он.

Я набрался терпения.

– Полным текстом, пожалуйста, как вас в школе учили.

Ответив как положено, он пробурчал:

– Я что, попугай? Зачем повторять-то…

Я терпеливо объяснил ему, что протоколы допросов будут фигурировать на суде, там спрос с них очень строгий, поэтому отвечать придется в развернутом виде.

– А что, нельзя без суда?

Я буквально опешил. Неужели он такой наивный? Вроде нет – в глазах твердость, он что-то замышлял.

– Вы разве не знаете… – я осторожно подбирал правильный тон.

– Знаю… Только я думал… – он длинно вздохнул, – отсюда сразу в тюрьму…

Вот оно что! Пакостил исподтишка, а теперь надеется так же, скрытно от людей, получить наказание? Боится на суде в глаза честным людям посмотреть? Приуныл, повесил голову… А руки-то как безвольно брошены на колени! Да будь же ты мужчиной, черт возьми!

Я не выдержал и выпалил ему все это вслух, разве что без «черта». Он резко выпрямился, сгруппировался. Вот такой, собранный, он мне и нужен. Темп допроса задаю я.