Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

– Обратите внимание, не встречаются ли они с иностранцами? Нет ли у них переписки с заграницей?

И тут молодой рыжеватый сотрудник, с лицом, изъеденным оспой, в потертой кожанке времен гражданской войны, перешедшей к нему, видимо, от отца или старшего брата, привстал со стула:

– Разрешите, товарищ Добош?

– Да, пожалуйста.

– Вы спросили про иностранцев. Не так давно у нас побывали два француза, представители Красного Креста. Очень интересовались золотом и драгоценностями. Посетили двух ювелиров. Сведения о них принесу вам после совещания. Мы покопались в их биографиях. Ничего подозрительного нет. А вот зачем французы в мастерскую часовщика Василевского заходили – непонятно. Василевский живет с женой и сыном. И еще в доме – горничная. Часовщик он фирменный, к нему в мастерскую ходят многие, но сам нелюдим, редко отлучается из дома. Хотя установили, что у него есть засекреченная любовница, девица лет двадцати пяти, кассир кинотеатра. Но бывает он у нее – два раза в месяц. Не чаще. А сын Василевского – шалопут. По ресторанам шляется, с девицами легкого поведения водится, где-то деньги берет. Небось у папаши ворует. Раза два царскими золотыми расплачивался. А они на черном рынке – дорогущие! Официанты – рады стараться. Берут. Через этого шалопута попробуем выяснить, зачем приходили французы к часовщику.

– Обязательно выясните, – Добоша словно зазнобило, у него невольно вертелось: «Залевский – Василевский, Залевский – Василевский! Часовщик – ювелир. Ювелир – часовщик». А ведь Залевский увлекался часами, мог превратиться и в часовщика, чтобы отсидеться. Добош, еще не веря в удачу, достал фотографию Залевского: – Но нам надо найти прежде всего вот этого человека, петроградского ювелира, купившего, как я говорил, бриллиант из царской короны. Мы должны размножить эту фотографию… – И Добош подал ее рыжеватому чекисту.

Тот присвистнул:

– Сдается мне, что это часовщик Василевский.

Добош вытер со лба внезапно выступивший пот, почему-то он верил, что услышит такой ответ, но все-таки уточнил:

– Вы не ошиблись, товарищ Зонов?

– Нет, товарищ Добош… Это Василевский… То есть Залевский, которого вы ищете.

Через несколько дней в Пермь приехал Косухин, мужичок приземистый, с почерневшими, огрубелыми руками, будто в них въелась земля, на которой он чертоломил с ранних лет. Нос у Косухина, длинный, узкий, был сдвинут налево.

«Неужто от удара какого-нибудь забияки?» – подумал Добош.

Косухин улыбался, ему нравилось ездить по стране – то в Ленинград, то в Пермь – и чувствовать себя незаменимым в государственном деле.

– Прибыл в ваше распоряжение, товарищ начальник! – доложил он по-солдатски, а мужицкие, неунывающие, зоркие глаза будто ощупывали Добоша: силен ли? Стоит ли тебе подчиняться?

Добош прикинул: вряд ли Залевский запомнил солдата в папахе, в шинели. Это Косухину господин ювелир был в диковинку, он на него во все глаза глядел. А для Залевского все солдаты на одно лицо.

На всякий случай спросил:

– А в семнадцатом вы бородатым были?

– Ага. Значитца, борода широкая-преширокая.

– Тогда придется вас побрить. И подстричь.

– Как прикажете, – согласился Косухин.

А Добош решал: «За кого же выдать Косухина с его огрубелыми руками, чтобы Залевский мог поверить ему? За преуспевающего лавочника? Нет, не поверит… За человека из блатного мира? Нет, не то… За старателя?.. Похож!..»

Косухина подстригли, напомадили, за версту чувствовался запах дорогого одеколона, подыскали костюм из добротного материала, к нему сапоги со скрипом: ни дать ни взять – фартовый старатель, приехавший к родственникам покутить, победокурить, в общем, себя показать. Выдали ему царский пятнадцатирублевик, империал начала века. Спекулянты за такими охотились! И послали к Залевскому.

Как и обговаривали, ввалился Косухин в мастерскую:

– Здоров, хозяин!

– Чем могу служить? – вопросительно посмотрел на него Василевский.

– Да вот шел мимо, гляжу – часовщик! Нет ли у тебя, значитца, часиков дореволюционных, фирмы какой-нибудь… оттуда, – Косухин неопределенно мотнул головой, – всю жисть мечтал о таких! В тайге – во как! – сгодятся. За ценой не постою! – И пятнадцатирублевик Василевскому-Залевскому протягивает.

Тот взял его, на ладошке покатал, как тогда, в семнадцатом, бриллиант катал.

– Откуда у вас империал? – спрашивает.

– Да на золотишко обменял у одного старинного приятеля, – доверительно признался Косухин.

– Могу вам предложить часы швейцарской фирмы, – и вынимает часы луковицей, карманные, на серебряной цепочке. – Век ходить будут.

Косухин часы раскрыл-закрыл, попытался положить в потайной карман жилета, а Василевский все рассматривает империал.

А Косухин отдает часы со вздохом:

– Не, мне такие не подходящи.

– Пожалуйста, другие посмотрите, – и выкладывает еще несколько серебряных часов.

– Не, мне золотые нужны, – Косухин забрал империал.

– Заходите через два дня, будут для вас золотые, но и вы золотишка прибавьте. Золото на золото, как говорится.

– Хорошо, – согласился Косухин, – зайду, я еще неделю в Перми погуляю.

К Добошу он буквально прибежал, возбужденный:

– Он, товарищ начальник, он… Что камешок у матросика купил! Только постарел малость, омордател, брюшко появилось… Но он, точно он!..

– Спасибо вам, – пожал руку Косухину Добош. – Вы нам очень помогли. Сейчас все запротоколируем, вы распишетесь. И мы вас домой отправим.

Косухин хитровато улыбнулся:

– Если надо, я останусь, товарищ начальник! Старый конь борозды не испортит, старый солдат в бою не подведет. Стрелять я умею, силушка в руках есть. Готов чекистом работать. Не сомневайтесь: когда надобно, язык за зубами могу держать. Очень вы мне понравились. На комдива моего похожи.

– Надо будет, вызовем, – Добош еще раз пожал Косухину руку. – Спасибо вам, большое спасибо!

За домом Василевского-Залевского установили наблюдение. Проверили всех, кто заходил к часовщику, к кому уходила его жена, с кем встречался сын. Никто не вызвал подозрения.

Но необходимо было узнать, где хранит свои сокровища Василевский. А что они есть, подтверждали золотые монеты, которыми в ресторане расплачивался сынок часовщика. Золото явно принадлежало папаше.

По распоряжению Добоша, когда сын Василевского стал в очередной раз расплачиваться золотыми царскими монетами за попойку в ресторане, его и официанта задержали с поличным.

В милиции допрашивал сына Василевского сам Добош:

– Ваши фамилия, имя, отчество?

– Василевский Казимир Стефанович.

– Откуда у вас золотые монеты?

– Папа дал…

– Придется вызвать вашего отца, удостовериться, так ли это?

– Не надо! – испуганно вскинулся Казимир. – Ради бога, не надо!

– Значит, они ворованные?

– Что вы!.. Я просто взаймы взял у папахена, – увидев усмешку Добоша, Казимир уточнил: – Тайно, конечно.

– Чем занимается ваш отец?

– Он часовщик.

– Не вздумайте лгать, гражданин Залевский.

– Вы… знаете… мою… настоящую фамилию? – глаза Казимира заполнил страх.

– Мы о вас знаем всё. Хочу предупредить, что честные ответы будут вам зачтены при определении вашей дальнейшей судьбы. А пока вы задержаны как спекулянт золотом… Зачем приходили к вам французы?

– Это знакомые папахена по Петрограду.

– Вы жили в Петрограде?

– Да.

– Где?

– На Лиговке.

– О чем говорили французы с вашим отцом?

Казимир Залевский заерзал на стуле:

– Я не подслушивал… Я нечаянно услышал… Мне хотелось узнать, не забыл ли я французский, которому меня учили в детстве.

– Они говорили по-французски?

– Угу.

– О чем?

– О бриллианте… О поездке в Париж…

– Когда? – насторожился Добош.

– Через неделю. Или раньше. Чемоданы уже собраны. – Казимира била мелкая дрожь. – Папахен отплывает матросом из Ленинграда. На иностранном судне. А нас с матерью оставляет охранять дом. Потом, когда устроится в Париже, обещает вызвать нас официально. Но он бросает нас, бросает, бросает… Мы ему больше не нужны, не нужны!.. – младший Залевский заплакал.

Добош налил воду в стакан:

– Выпейте… Но успокаивать я вас не буду. Вы правильно разгадали план отца. Он задумал сбежать не только от нас, но и от семьи… Где бриллиант и драгоценности?

– Бриллианта в доме нет. Золото в чемоданчике. В сейфе. Я сделал от сейфа запасные ключи. Вот они. – Казимир все еще держал стакан, второй рукой, не глядя, он пошарил в кармане пиджака, нашел там ключи, подал Добошу.

«Вот как ты тайно брал «в долг» у отца золото!» – усмехнулся про себя Добош, но постарался быть по-прежнему вежливым:

– Когда уезжает отец?

– Через два дня.

Добош попросил сотрудника оформить протокол как полагается, чтобы Казимир Стефанович ознакомился с текстом и подписал, и быстро вышел из кабинета. Медлить было нельзя. Не исключено, что Залевский может скрыться уже сегодня. Надо оформить документы на арест и обыск.

Обыск длился почти четыре часа.

Понятые – жильцы соседних домов – забыли про усталость, они вытягивали шеи, чтобы из-за плеча чекиста увидеть содержимое чемоданчика, извлеченного из сейфа. Когда золотые монеты и вещи были грудой высыпаны на стол, понятые ахнули. Они никогда не видели столько золота!

В подвале нашли каслинскую чугунную шкатулку, словно сплетенную из тонких черных кружев, набитую царскими десятирублевиками, два кожаных мешочка с золотым песком, пачки советских червонцев, серебряные рубли. А часов – со счета сбились! – золотых, серебряных, иностранных, русских, старинных и современных – целый музей заполнить можно.

Но бриллианта найти не могли.

К вечеру чекисты простукали все стены, подняли половицы, перерыли двор – нет бриллианта.

– Что же, собирайтесь, гражданин Залевский, – хмуро сказал Добош. И обернулся к понятым: – Спасибо, товарищи, вы свободны.

Залевский безропотно оделся. Ни слова не сказал жене, даже не обнял ее, лишь о чем-то по-польски попросил горничную.

Та вытерла слезы, закивала головой.

Наутро Добошу доложили: Залевский повесился на подтяжках в камере. Спасти не удалось.

Добош грохнул кулаком по столу. Бриллианта теперь не найти, дом весь перерыт. Может, камень у французов? Но такой жадный человек, как Залевский, вряд ли доверил свое сокровище посторонним. За границу он должен был прийти не с пустыми руками. Тайну бриллианта Залевский унес с собой, на тот свет! «Я допустил ошибку. И серьезную! – ругал себя Добош. – Не надо было торопиться с арестом. Следовало брать Залевского при уходе. Бриллиант наверняка бы был при нем. Как я теперь посмотрю в глаза Ногину? Такое верное дело провалить! Гнать меня надо из органов!»

Добош прикрыл глаза, попытался еще раз вспомнить ход обыска. Не мог же бриллиант раствориться? А если Залевский хранил его у своих близких или знакомых? Но таких у него в Перми не было. Кроме засекреченной любовницы. Но ее дом обыскали. Стоп… А горничная? Она приехала с ним из Питера. Но она жила в доме, который перерыли весь. А что же ей Залевский сказал на прощание по-польски? Почему обратился с последними словами перед уходом к прислуге, а не к жене?

Добош вызвал машину. Взял двух сотрудников и помчался к дому Залевского.

– Что вам сказал хозяин на прощание? – спросил он у прислуги.

– Ничего особенного, – пожала плечами немолодая еврейка, – он всегда был скупым, хотя и богач. Но до такой степени не доходил, попросил не тратить без надобности мыло. Хранить его. Время трудное, а мыло дорого стоит, оно еще дореволюционное.

– Где лежит это мыло?

– На кухне, в шкафчике, на верхней полке. Девять кусков. До сих пор аромата не утратило. Хозяин им дорожил, не давал никому расходовать.

Добош кинулся в кухню. Достал все девять кусков. Огляделся. На столике лежал кухонный, похожий на кинжал, острый нож. Добош взял его. И начал строгать куски мыла. Горничная смотрела на него как на сумасшедшего:

– Зачем вы портите мыло? Хозяин вернется, что я ему скажу!

– Он не вернется! – Добош не отрывался от своей работы. Стружками мыла он уже засыпал полстола. И замер… В седьмом куске, который он строгал, что-то блеснуло.

Добош бережно взял сверкающий гранями камень…

Так было выполнено задание Ногина, хотя просчетов в этом деле оказалось немало. За них и сейчас корил себя Добош.

Он отогнал воспоминания. Поезд приближался к Свердловску. Замелькали знакомые кварталы.

Добош взял саквояж и заторопился к выходу. Ему не терпелось до встречи с Ногиным повидаться с женой – Аней, Анечкой.

По перрону к поезду бежали люди. Какой-то пожилой модник махал букетом, худенькая дама посылала воздушные поцелуи.

Поезд еще тормозил, а Добош уже спрыгнул с подножки:

– Здравствуй, Свердловск!

Привокзальная площадь откликнулась клаксоном автомобиля.

Глава пятая
Ногин

Оскар Янович осторожно взял скрипку, словно боясь, что она хрустнет в его руках, привыкших к молоту кузнеца да к оружию.

До гражданской войны довелось ему поработать с отцом в сельской кузне. Намахал себе силушку такую, что мог свободно сгибать прямой металлический прут в кольцо.

Ногин смахнул пылинки со скрипки, прижал ее к плечу. Смычок ждал движения хозяина, чтобы коснуться струн..

Ногин любил играть на скрипке, особенно когда ему становилось муторно, приходилось туго и он нуждался в разрядке.

Жена шутила:

– Ты совсем как Шерлок Холмс. Чуть что – и к скрипке.

Оскар Янович возражал:

– Ну, Шерлоку Холмсу до меня далеко. Он играл на скрипке, а я, как тебе известно, еще и на фортепиано, и на баяне. К тому же у Шерлока Холмса дирижерской палочки не было. А у меня есть. Да и скрипка у меня не одна, вон еще вторая спит в футляре…

– Сдаюсь! Сдаюсь! – поднимала руки Софья. – Шерлок Холмс не кончал Вильмарскую гимназию… Ой, прости, учительскую семинарию! Не получал математического и музыкального образования, не работал, как ты, преподавателем музыки! Словом, Холмс – дилетант, а ты – профессионал. В музыке, конечно.

– Ну, профессионалом я не стал, а развлечь тебя и друзей сумею.

– Это точно! – смеялась Софья. – Вон как ты на баяне среди шарташских березок играл, сразу вокруг тебя хор образовался, два часа не отпускали, горланили: «Бежал бродяга с Сахалина», «Сидел Ермак, объятый думой», – она попыталась передразнить поющих.

– Попеть захотелось? Неси баян! – откладывал скрипку Ногин.

– Игран, играй… На скрипке… Я твою скрипку люблю. Знаешь, чем тронуть женское сердце, – прижималась к мужу Софья.

Сегодня Ногин не зря потянулся к скрипке. Дело о вредительской организации в золото-платиновой промышленности тревожило. Оно неоправданно затянулось. Указания, мешающие работе приисков, шли сверху. К тому же из столицы сообщали, что представители иностранных фирм, добивающихся передачи уральских приисков в концессию, владели подробными сведениями о всех затруднениях золото-платинщиков на местах. Необходим был свой человек хотя бы в правлении Уралплатины, чтобы разобраться во всех нитях, опутавших добывающую промышленность. И, наконец, выявить главных «пауков» в Москве и Свердловске, плетущих нити экономического заговора.

Помог же чекистам капитан Арефьев ликвидировать сеть контрреволюционной агентуры на Черноморье. Как же его звали? Ага… Александр Георгиевич.

Ногин хорошо помнил это новороссийское дело. Именно ему, двадцативосьмилетнему чекисту, назначенному начальником Черноморского окружного отдела ОГПУ, пришлось завершать операцию «Аллах».

А началась она с того, что в Новороссийское ОГПУ пришел загорелый, широкоплечий, грузный, но вместе с тем подвижный человек. Его волосы словно выцвели на солнце. В руках он держал морскую фуражку.

– Здравствуйте. Я Арефьев. Капитан парохода «Эттиход». Чекист, принимающий Арефьева, переспросил:

– «Эттиход»? Этот тот, что до сих пор не национализирован?

– Точно так, – подтвердил Арефьев, – пароход смешанной русско-персидской компании. Под персидским флагом ходим. Новороссийск – Константинополь и обратно.

– Что же вы хотите нам сообщить? – внимательно рассматривал Арефьева чекист.

– Понимаете… – Александру Георгиевичу явно было рассказывать труднее, чем водить судно. – Я потомственный моряк. Об этом знают многие… И вот ко мне в Турции подсел в ресторане незнакомый человек, попросил помочь: за четыреста турецких лир устроить на «Эттиход» русского. Чтобы он мог сходить на берег в Новороссийске. Родственники, мол, у него там. Скучает. Понимаете… Я имею право самостоятельного набора команды. И в Турции, и у нас. А документы… у того… русского из Турции… якобы в порядке. Я не отказал просителю. Но обещал подумать. Мне назначена новая встреча. Но дело нечистое… Явно нечистое… Интуиция подсказывает. И… понимаете… Я сразу к вам…

– А почему сразу к нам? – чекисту нравился Арефьев, но он решил узнать о нем побольше.

– Так тот, кто предложил за услугу четыреста лир, понимаете, не знает, что я в гражданскую в ЧК работал. – Моряк расплылся в улыбке. – С корабля меня партия направила… А после войны не выдержал я… Понимаете… Море снилось каждую ночь. Как чумной стал… У нас же у всех в роду душа – тельняшка в полоску. Вот я рапортами своими и добился, чтобы отпустили меня на пароход… Кстати, на «Эттиходе» за мной неотступно один матрос следит. Греков его фамилия. И в Константинополе он за мной увязался. Чекистская привычка – видеть боковым зрением – еще не оставила меня. Но Греков не подозревает, что я обнаружил слежку.

Чекисты воспользовались этим случаем, чтобы переброска агента проходила на «Эттиходе» под наблюдением Арефьева. А на берегу, в Новороссийске, уже не составило труда установить явки… И агента, и Грекова.

Арефьеву придумали «легенду»: вместо чекистских лет – годы деникинской армии. Вооружили его именами белогвардейцев, которые были убиты или которых не могло быть в Турции.

Воспользовались слежкой Грекова, чтобы легенда о службе Арефьева у Деникина ушла в Турцию – к грековским хозяевам, в константинопольское отделение «Высшего монархического совета», к генералам Покровскому и Улагаю.

На теплоход к Арефьеву в Константинополе зашел его «сослуживец по белой армии», которого он случайно встретил. И Грекову дали возможность услышать воспоминания о белых походах, о делах Арефьева и его сослуживца. Не мог Греков знать, что к Арефьеву под видом деникинского офицера приходил на пароход чекист.

Так Арефьеву поверили в монархическом «Совете».

Немало он перевез на «Эттиходе» контрреволюционных агентов, наблюдение за которыми помогло выйти на белогвардейское подполье в районе Черноморья и ликвидировать зреющий заговор.

Ногин словно снова услышал шум прибоя. Увидел море в белых барашках. Каждая волна пыталась как можно дальше вырваться на берег, удержаться на нем. Но в бессилье, цепляясь пенистыми лапами за гальку, сползала обратно. На ее месте появлялась новая. И снова, шипя, скатывалась в море.

Арефьев стоял на берегу рядом с Ногиным и завороженно смотрел на эти волны. Ветер предвещал шторм.

Ногин специально назначил встречу не в здании ОГПУ.

– Вы что? За свою капитанскую жизнь не насмотрелись на волны? – удивился он.

Арефьев смущенно улыбнулся:

– А волны, как огонь, зачаровывают. Оторваться не могу. Посмотрите, как сейчас девятый вал грохнет! Силища-то какая!

Ногин отвернулся от моря:

– Против нас тоже силища действует. Но мы должны, как этот берег, устоять, сбросить ее… Я вас, Александр Георгиевич, вызвал, чтобы поблагодарить за все, что вы сделали. И попросить: до конца операции «Аллах» не встречаться со мной и другими сотрудниками. Мы не хотим, чтобы кто-либо из ваших турецких знакомых заподозрил, что вы причастии к ликвидации контрреволюции на Черноморье. Вы еще можете сделать многое, если вам будут доверять в турецком отделении «Высшего монархического совета». Будьте осторожны. Счастья вам. Сегодня ночью мы начинаем ликвидацию монархических групп…

Ногин опустил смычок. Скрипка замолкла. Исчезли Арефьев, суда на горизонте, море в белых гребнях…

«А почему бы, – думал Ногин, – нам не найти для Уралплатины горного инженера? На Западном Урале? Там нет крупных промышленных месторождений золота и платины, но горные инженеры, которых бы не знали в Свердловске и Челябинске, наверное, есть. Если бы хоть один из них согласился помочь чекистам!.. А еще лучше, если бы специалисты нашлись среди пермских наших сотрудников. Арефьева бы нам, но не моряка, а инженера!..» Для этого-то он и вызывал Добоша.

…Добош уже ждал, хотя до встречи оставалось еще полчаса. Он знакомился, как и наказал Ногин, с делом о вредительстве в золото-платиновой промышленности.

– Ну, как? – пожимая руку, указал головой Ногин на папку.

– Не понимаю, при чем тут я? – пожал плечами Добош. – Золото-платиновые прииски в основном в бассейне Миасс-реки да под Свердловском и Тагилом. У нас, на Западном Урале, месторождения бедные, их даже не пытаются разрабатывать.

– Потому-то я и пригласил вас. Горные инженеры с приисков хорошо знают друг друга, а мы с вами должны найти такого, который был бы им незнаком и которого можно устроить на службу в правление треста Уралплатина. Лучше всего профессионального чекиста или коммуниста – участника гражданской войны. Можно и сочувствующего нам… Есть у вас такие на примете?

– Надо подумать, – в голосе Добоша проскользнуло сомнение.

– Ну, если в Перми нет, будем искать в другом месте… Кстати, вы не соскучились по Свердловску, все-таки с двадцать первого года в этом городе, а мы вас в Пермь послали.

– Скучаю, – признался Добош.

– Считайте, что командировка в Пермь кончается. Найдете нужного человека для Уралплатины и возвращайтесь. Приказ я уже подготовил. Матсон согласен. Будете со мной заниматься золото-платиновой промышленностью. Опыт кое-какой у вас есть.

Добош утвердительно кивнул.

Ногин встал, открыл сейф, достал папку:

– А теперь поговорим о плане операции, о ее деталях.