Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

– Мне кажется, Алексей Игнатьич, что пора уже брать у прокурора санкцию на арест, – при этом Леонид не сдержал довольной улыбки.

– Э, нет, погоди! – остановил его начальник отделения и поднялся из-за стола. – Ухватить-то ты щуку ухватил, молодец. Но!.. – Он со значением поднял указательный палец. – Пока не поджарил ее – не облизывайся! Щука, она, брат, и выпотрошенная может зубами щелкнуть. А эта хоть и на крючке у тебя, однако еще под водой ходит. Прокурор-то санкцию даст… Но не поторопимся ли мы? Ведь пока что мы о нем очень мало знаем. К примеру, где Макаров был после Казаринки – тебе известно?

– Ну, да ясно же: воевал с нами, потом скрывался от правосудия. Понадобился чужой паспорт, убил человека… Не привыкать…

– А где скрывался? На что жил? Каким ветром его занесло в Увальск? Кто у него друзья-знакомые?

– Так ведь во время следствия могут всплыть и эти факты…

– Во время следствия может оказаться, что мы не выявили главного факта биографии твоего белогвардейца. Главного!

– Да какого же, Алексей Игнатьич? Куда больше-то? – в крайнем волнении воскликнул Леонид, обескураженный таким оборотом дела.

Белобородов некоторое время задумчиво смотрел ему в глаза.

– Не знаю, ничего не знаю! – Присев на край стола, он постукал ладонью по суконной обивке. – Чтобы на этот вопрос ответить, милый мой, нам сейчас с тобой надо думать не о степени вины Макарова – этим пускай суд занимается, – а постараться узнать о нем все, что возможно. Все, что возможно!.. И давай-ка мы с тобой первым делом подумаем, какие запросы куда еще следует направить. А завтра тебе придется опять выехать в Увальск. Личность Макарова мы установили – теперь надо искать пути, которыми можно будет подобраться к нему поближе, не спугнув при этом…

5

Пассажиров в вагон набилось, как всегда, с избытком. С узлами, баулами, мешками. Леониду удалось пристроиться на нижней полке у окна. Когда обычные при посадке толчея и ругань улеглись, он отвернулся к окну, облокотился о столик и унесся мыслями ко вчерашнему вечеру, к тяжелому и неприятному вначале, однако закончившемуся мирно и даже чудесно разговору с Леной, своей теперь уже невестой.

Не хотелось огорчать ее, говорить о неожиданном – в который уже раз – отъезде. Тяжело было смотреть на вдруг изменившееся, только что светившееся бездумным счастьем и сразу поскучневшее, а затем и раздраженное, капризно нахмурившееся личико.

Положение осложнялось тем, что последний день командировки приходился как раз на день рождения Лены, и невозможно было объяснить, почему именно так получилось. И вообще – почему именно его, а не кого-нибудь другого послали в Увальск? Ведь Леонид совсем недавно – по представлениям Лены – вернулся из этого самого Увальска. Поэтому сам собою возник вопрос: а не ждет ли его там «кто-нибудь другой»? Вернее, «другая». И они чуть было не поссорились, потому что, кроме голословных заверений, никаких доказательств своей верности Лене он представить не мог.

К счастью, в характере Лены есть одна замечательная черта: она не умеет долго сердиться. Вскипит, как вода на примусе, наговорит тебе самых немыслимых вещей и мгновенно успокоится. И вчера тоже все кончилось распрекрасно: Лене первой пришла мысль, что именины можно перенести с четвертого дня пятидневки на пятый. Так даже лучше, удобнее – перед выходным днем.

И вот когда все так славно устроилось, Лена сразу позабыла и про «кого-нибудь другого» в Увальске. Се милое личико опять засветилось бездумным счастьем, и весь остаток их вчерашнего свидания прошел в почти непрерывных вопросах-ответах: «Ты меня любишь?» – «Очень!» – «И я тебя тоже очень-очень-очень!..»

Нынче Лена перешла на последний курс медицинского института, и они уже решили, что поженятся зимой или в крайнем случае весной. Но все это пока одни только слова. Ее отец – известный в городе детский врач, живут они в собственном каменном доме, просторном и удобном. – Ленка, ее родители и домработница. Вот тут-то и вся закавыка: у Леонида своей жилплощади нет, койка да тумбочка в общежитии, а и была бы комната в коммунальной квартире – это ровным счетом ничего бы не изменило, поскольку Лена считает, что в родительском доме хватит места и им с Леонидом, и их будущим детям. Так-то оно так, но Леонид не хочет жить в доме, где распоряжается Ленкина мамаша.

Ох, эта мамаша!.. Таисья Ивановна. Всякий раз при появлении в доме Леонида ее румяное от кухонного жара лицо принимает строго-снисходительное выражение, слегка подслащенное натянутой улыбочкой. В ее синих холодных глазах Леонид неизменно читает откровенное нежелание принимать его всерьез за жениха своей дочери.

И как только подумалось ему о Таисье Ивановне, захотелось тут же переключить мысли на что-нибудь другое. Некоторое время он смотрел на мелькающие за окном каменистые откосы, медленно проплывающие навстречу лесистые увалы, долины извилистых речек, по берегам которых лепились небольшие серенькие деревеньки, и думал о том, как славно было бы провести в одной из таких деревенек хотя бы недельки две, попить парного молока, поесть румяных, прямо из печи, пирожков с капустой и уж непременно поездить верхом… Без седла, как бывало в детстве…

Словно устыдившись этих своих несбыточных мечтаний, он прикрыл глаза ладонью и сосредоточился на предстоящих завтра делах.

Они с Белобородовым наметили такой план. Леонид прибывает на Увальский завод якобы только затем, чтобы проверить поступившие в ОГПУ сигналы трудящихся об участившихся в электроцехе авариях. А с Белобородовым они будут встречаться лишь по вечерам, и притом не на территории завода.

Находясь на заводе, Леонид не должен предпринимать никаких самостоятельных действий. Каждый свой шаг он обязан согласовывать с начальником. Так они договорились. Например, весь завтрашний день Леонид будет заниматься исключительно электроцехом – делами, которые к Макарову не имеют прямого отношения.

Хотя, впрочем, кто знает: в работе чекиста бывают самые неожиданные ситуации – эту истину Леонид успел твердо усвоить…

Гражданочка напротив, через столик от него, оказалась особой на редкость беспокойной. Мало того, что поставила – с помощью двоих провожающих – огромную плетеную корзину к самым ногам Леонида и верхнее ребро корзины больно стукалось о его колени, так еще, чуть он пошевелится, начинает причитать:

– Поосторожней, молодой человек! Там все бьющееся, хрупкое.

Колени затекли уже через пару часов такой езды. И не двинься! Что там у нее, в корзине, – саксонский фарфор? Чуть было не спросил, вовремя удержался, а то слово за слово, и пойдет пустой дорожный разговор: по глазам гражданочки видно, что уж очень хочется ей поговорить, да не с кем. Интеллигентная старушка по правую сторону от Леонида дремлет, приклонив головку к его плечу, а рядом с гражданочкой две молоденькие татарки в новых лапотках и низко на глаза повязанных цветастых платочках без умолку тарабарят на своем языке.

И все же случилось то, чего он так опасался.

– Молодой человек, могу я вас попросить о маленьком одолжении? – И, не дожидаясь согласия, гражданочка пустилась в объяснения: – Понимаете, когда я вчера уезжала из дому, мой муж неважно себя чувствовал, боюсь, как бы совсем не разболелся, и если он меня не встретит на вокзале, то… – гражданочка бросила выразительный взгляд на корзину. – Не бойтесь, она не тяжелая, но нести ее нужно очень осторожно. Мне бы только до извозчика, а там уж как-нибудь… – подумала-подумала и снова заговорила: – Вы случайно не в гостиницу? Тогда бы нам по пути и извозчику вам не пришлось бы платить, – в кокетливо-заискивающей улыбке она показала Леониду черноватые зубки-пенечки, но тут же, спохватившись, прикрыла их губами.

– Нет, я не в гостиницу, – огорчил ее Леонид, но помочь пообещал.

– Вы к родственникам или?.. – решила продолжить гражданочка.

– Ненадолго, – поторопился ответить Леонид и отвернулся к окну.

– Понимаю: заинтересовались нашим городом, решили посмотреть, как тут и что. Угадала? К нам теперь много народу едет.

Леонид не стал возражать. Ему уже давно хотелось размять ноги, а заодно пройтись в конец вагона. Раз уж они познакомились, то почему бы не попросить гражданочку покараулить место?

– Конечно, конечно! – тотчас согласилась она. – Только, ради бога, не побейте…

– Уж как-нибудь постараюсь не побить ваш саксонский фарфор! – пошутил Леонид, с трудом выбирая место, куда можно было ступить.

– Ой, насмешили! – хохотнула гражданочка. – Саксонский фарфор!

– My, китайский!

– Да простое химическое стекло: колбы, реторты, мензурки!

Хорошо бы удрать от нее в другой вагон, подумал Леонид, выйдя из туалета. Ведь эта словоохотливая гражданочка не даст ему  р а б о т а т ь. В конце концов, перед самым Увальском можно будет вернуться и помочь вытащить корзину. Пожалуй, так он и сделает.

В соседнем вагоне сразу и место нашлось: занимавший его старичок выходил на следующей станции. Но только успел Леонид порадоваться тому, как удачно отделался от назойливой гражданочки, как вдруг его что-то словно бы толкнуло изнутри: химическое стекло! Не для заводской ли лаборатории предназначено?

А было известно, что в заводской химлаборатории с недавнего времени – всего месяц как перевелась из школы, где преподавала химию, – работает жена Макарова, Мария Александровна Селезнева…

Первым побуждением Леонида было кинуться сломя голову на прежнее свое место и предоставить словоохотливой гражданочке возможность наговориться досыта. Ему только и останется, что исподволь направлять разговор в нужное русло. Однако он тут же вспомнил о своем наставнике: никакой самодеятельности! Белобородов ехал в этом же поезде, во втором вагоне. Правда, в разговор с ним вступать тоже было нежелательно: никто не должен видеть их вместе. Лишь на случай крайней необходимости была предусмотрена короткая встреча в тамбуре.

Подумав, Леонид решил, что это как раз такой случай. Крайней необходимости. Упускать который нельзя ни под каким видом.

– Долго же вы где-то бродили! – шутливо выговорила ему гражданочка, когда он наконец вернулся на прежнее свое место.

– Все в порядке, – успокоил ее Леонид. – Считайте, что ваше химическое стекло уже на заводе.

– А при чем тут завод? – удивилась гражданочка. – Я его везу для школьной лаборатории! – и не заметила, как вытянулось лицо собеседника.

«Значит, для школы…»

Однако при следующих словах гражданочки сердце его так сильно забилось в предчувствии удачи, что он даже испугался, как бы охватившее его волнение не слишком отразилось на лице.

– Я уж месяц, как не работаю на заводе, – сказала она. – Устроила себе летний отдых: кручусь вот, – выразительный кивок на корзину. – Все учителя в отпусках, а я занялась устройством лаборатории. На той неделе еще поеду. За реактивами, – и вздохнула.

– А завод неужели не помогает? – с сочувствием спросил Леонид.

– Да где!.. Сами побираются, – гражданочка безнадежно махнула рукой. – Особенно со стеклом у них плохо. Я-то знаю, двенадцать лет в заводской лаборатории проработала, сама иной раз в школу с протянутой рукой ходила, того попросишь, другого: «Машенька, выручай!» Как подружке отказать – частенько выручала меня Мария. А нынче пришла в школу на ее место, гляжу: батюшки, в лаборатории хоть шаром покати – ничегошеньки нет!.. А кого тут винить? Сама же все и поутаскивала на завод. Теперь Мария ко мне будет ходить попрошайничать. Уже закидывала удочку.

При каждом упоминании имени Марии у Леонида все замирало в напряжении.

– И вы что же, так и будете отдавать ей школьное имущество?

– Ну, а как вы думали? – удивленно глянула на него гражданочка. – Там все же производство.

– Не жалеете, что расстались с заводом?

– Да нет, знаете ли! – качнула головой гражданочка. – Меня давно тянуло в школу, да места не было: на все классы – один химик. А тут как-то Мария призналась, что не прочь перейти на завод: к дому ближе, да и муж ее там работает. Ну, я и воспользовалась случаем: а что, говорю, давай поменяемся местами? Вот и поменялись. А уж Мария-то довольнешенька! Теперь они с Иваном на работу и с работы под ручку ходят. Год, как поженились, а все еще надышаться друг другом не могут…

Леониду всего-то и понадобилось время от времени словом-другим подправлять свободно текущий рассказ, чтобы задолго до прибытия поезда в Увальск узнать о Макарове все или почти все, что знала о нем сама Нина Федоровна (так звали гражданочку).

Иван, по его словам, долгое время жил в Хабаровске, работал счетоводом в одной строительной организации. Все бы ничего, но уж больно далеко от цивилизованного мира. Подумал-подумал и решил перебраться в Москву, куда давно звал его старый приятель. Одному долго ли собраться – сел в поезд и поехал.

А Мария в то же самое время возвращалась из отпуска. Из Новосибирска, где у нее живут мать и младшая сестренка. В Омске, где Марии пришлось делать пересадку, они с Иваном и встретились. Совершенно случайно. А пока до Свердловска доехали, успели привязаться друг к другу. Да так, что до Москвы Иван и не добрался: в Казани пересел на обратный поезд, примчался в Увальск: «Машенька, я только взглянуть на тебя – соскучился страшно!» На другой день зарегистрировались – не отпустила его Мария больше никуда.

– Такая любовь, вы и представить себе не можете! – умиленно рассказывала Нина Федоровна. – Дома сидят разговаривают с тобой, а сами держатся за руки… Я уж не знаю, как рада за Марию, ей так хотелось иметь семью! А мужики ведь дураки – извините, я не про вас: ну и что же, что некрасивая? Да и вовсе Мария не дурнушка. Обыкновенная женщина. Культурная, спокойная и вся прямо такая домашняя… А эти красавицы… Вы случайно не знаете Ольгу Ивановну, заведующего заводской лабораторией? Ах да, откуда вам ее знать!.. В молодости писаной красавицей была, мужчины табуном за ней бегали. А поглядите сейчас – в оторопь придете! Это со стороны поглядеть, а муж-то с ней… Ко всему он на три года ее моложе. Как кошка с собакой живут…

– За ручки не держатся? – улыбнулся Леонид понимающе и, не дав Нине Федоровне рта раскрыть, высказал предположение, что, может, и муж Марии натерпелся от прежней своей жены, оттого и не сводит с Марии глаз, понял, что почем.

– Скажите пожалуйста! – подивилась Нина Федоровна на Леонида. – Молоденький-молоденький, а в чужую душу как в свою заглянул! Ведь и верно: натерпелся Иван! Первая жена его и правда красавицей была, как он говорит. Ничего по дому не делала, день-деньской перед зеркалом сидела. И погуливала. Иван только на работу – к ней мужчины. Под конец и совсем стыд потеряла… И вот как будто Ивану этого было мало – еще вдобавок ко всему разбил ее паралич. Рука, нога отнялись, рот перекосило. Пластом три года лежала, пока не померла совсем. Видно, в наказанье судьба ей такая вышла. А наказанным-то опять же Иван оказался: ведь три года ухаживал за ней, каждый божий день, да не по одному разу, простыни менял и отстирывал, с ложечки ее кормил…

– Короче говоря, хлебнул, – посочувствовал Леонид «Ивану».

– Досталось бедненькому… – горестно вздохнула Нина Федоровна, отерла глаза платочком, проморгалась.

– И давно умерла она? – осторожно поинтересовался Леонид.

– Года за три до того, как сюда приехал.

– А родных у нее нет, что ли?

– Вот не знаю! Видно, нет, если он все один делал. У него-то нет никакой родни. В гражданскую, Мария рассказывала, отца его и брата единственного белые расстреляли. А сестру, – Нина Федоровна пригнулась к Леониду и, понизив голос, договорила: – Сестру его изнасиловали, и в тот же вечер девка повесилась! Мать с горя на другой год померла…

– Сам-то как еще уцелел… Дома, что ли, его не было?

– В том и дело: он с красными ушел партизанить, а беляки на его родных и отыгрались за это. Иван всю гражданскую провоевал. Тут где-то недалеко Колчака бил, потом на Дальнем Востоке. Как под Волочаевкой сражался – сама от него слышала, он хорошо умеет рассказывать, так прямо и видишь все. Страсти…

Леонид слушал, стараясь не пропустить ни слова. Однако нелегко было сдерживать омерзение. Какой бездонно черной должна быть душа этого человека. Оборотень! Ну чистый оборотень! И Мария счастлива с ним… Еще одна жертва. Еще одна Мария…

Эту ночь Леонид почти не спал, проворочавшись на клеенчатом, коротком для него диване в постройкомовской комнате, куда его поместили до утра. А утром, ополоснув лицо из бачка с питьевой водой, он сразу отправился в электроцех выяснять причины недавней аварийной остановки одного из турбогенераторов.

Начальник электроцеха оказался в отпуске, поэтому беседовать пришлось с его заместителем Флоренским, который произвел на Леонида не слишком приятное впечатление. Чем именно, Леонид затруднился бы сказать. Возможно, тем, что Флоренский сразу попытался увильнуть от разговора и под предлогом непомерной занятости хотел было перепоручить Леонида другому лицу. Вытянув из кармашка жилетки, которую носил под спецовкой, серебряные часы, озабоченно глянул на них и заговорил, поигрывая хорошо поставленным баском с рассчитанной на эффект интонацией:

– Бесконечно сожалею, но мне сейчас необходимо быть на котле. Мне только что сообщили, что в трубе экономайзера появилась течь. Я отдал необходимые распоряжения, но нужно проследить за ходом работ. А возможно, что слесарям понадобится моя помощь.

– Давайте тогда пройдемте вместе на котел, – предложил Леонид. – Если что, я подожду сколько надо.

Флоренскому ничего не оставалось, как спрятать часы в кармашек жилетки, после чего они поднялись по крутой железной лесенке на какую-то площадку, где было темно, душно и жарко. Извинившись и попросив Леонида подождать, Флоренский нырнул в зиявший на другом краю площадки люк, минут через десять вернулся и сказал, что готов ответить на вопросы.

Это был крупный, широкоплечий человек лет сорока с большими, непомерно длинными и, видимо, очень сильными руками. Широконосое лицо пересекали глубокие складки-морщины – по всей ширине лба, по обе стороны носа, огибая рот, и даже на подбородке.

– Отчего же он потек, экономайзер? – для начала спросил Леонид. – Вдруг, ни с того ни с сего…

– Какое там вдруг! – безнадежно отмахнулся Флоренский. – Чуть не каждую неделю латаем. Один свищ заделаем – рядом другой появляется…

– В чем же причина?

– Коррозия. В трубы экономайзера долгое время поступала вода с кислородом, а кислород разъедает металл. Был неисправен деаэратор, который освобождает воду от кислорода. Весной мы его отремонтировали, но трубы уже успели прийти в негодность. Сейчас они буквально дышат на ладан. Надо их менять, но для этого потребовалось бы надолго остановить котел.

– Когда деаэратор вышел из строя?

– Давно, года три или четыре назад. Я еще здесь не работал.

Не работал – выходит, и взятки гладки. Однако же и при Флоренском деаэратор долгое время находился в неисправном виде.

– Если бы только деаэратор, – удрученно вздохнул Флоренский.

Но вот Леонид завел разговор о недавней аварии генератора, который вырабатывает ток для всего завода, и опять Флоренский оказался вроде бы ни при чем: свалил все на мастера и рабочих, они, мол, паяли что-то там не по правилам. С кислотой. Кислота проникла сквозь поры изоляции, и произошло заземление ротора, из-за чего и остановился один из двух генераторов. А второй тоже стоял на ремонте. Как будто специально подстроили.

– Почему же стоял второй генератор? – спросил Леонид. – Именно в этот момент? Тоже была авария?

– Нет, второй генератор был исправен, – качнул крупной головой Флоренский. – Профилактический ремонт…

Странное совпадение, подумал Леонид. И, словно прочитав его мысли, Флоренский тут же поспешил оговориться:

– Видите ли, я не совсем в курсе дел, поскольку занимаюсь главным образом котельной. Единственный котел находится в аварийном состоянии. Зимой было несколько критических моментов, когда из-за котельной вот так же мог остановиться весь завод. Пришлось много поработать.

– Теперь же лето! – с ненужной горячностью возразил Леонид.

– Да, нагрузка на котел снижена, – кивнул Флоренский. – Поэтому мы проводим, какие возможно, профилактические ремонты.

– Но вы сейчас за начальника и должны быть в курсе всех цеховых дел, – настаивал Леонид. – И по генераторам тоже.

– Начальник ушел в отпуск три дня назад, – Флоренский развел ладони в стороны. – У меня просто не было еще времени…

Мастер подтвердил: да, в генераторе паяли с кислотой.

– Зачем же паяли, если нельзя? – удивился Леонид. Оказывается, ремонтом генератора занимались двое молодых, неопытных ребят, а он, мастер, тогда находился на котле:

– Решетка в топке остановилась – ни туда ни сюда. Колосник погнулся и держит ее. По правилам надо было остановить котел и остудить топку для ремонта. Ну, подумали: завод ведь станет. Никак нельзя. Что ж, надел асбестовый костюм и полез…

– Это что – в топку? – оторопело поглядел на него Леонид.

– А куда ж еще? – сказал мастер. – Меня, правда, поливали водичкой из шланга – все равно жарковато было. К тому же дышать нельзя. Каждую минуту вылазил. Отдыхивался. А все ж, видно, поджег легкие. Неделю потом отлеживался.

– Исправили, что надо было?

– Колосник-то? Выправил. Для чего ж я туда и лазил?

– Скажите… А начальник цеха или его заместитель не могли вместо вас проследить, чтобы в генераторе не паяли с кислотой?

– Так им до того ли было? Оба дневали и ночевали на котле. Там знаете что делалось! Еще экономайзер, как на беду, потек…

На улицу Флоренский вывел его через зольное помещение – низкий темный полуподвал, где клубами ходила рыжая пыль, а воздух был горяч, как в пустыне. Откуда-то сверху сыпалась в тачку пышущая жаром зола. Когда тачка заполнилась, из пыльного смерча, словно призрак, возник рабочий в брезентовом комбинезоне, с похожим на маску лицом и почти бегом покатил тачку по деревянному настилу. Не успел Леонид оглядеться, как у него защипало в горле, заслезились глаза. На улице он долго откашливался.

– Нынче уложим рельсы, будем вывозить золу конной вагонеткой, – сказал, прощаясь, Флоренский. – И вентиляцию надо сделать.

Леониду показалось, будто в темных глазах Флоренского мелькнула усмешка.

Все, что им с Белобородовым удалось разузнать о Макарове в последующие три дня, казалось бы, свидетельствовало в его пользу. Добросовестный, знающий дело работник, приятным в обращении человек. К тому же активный общественник: выпускает к большим праздникам стенгазету, ведет политкружок…

– Надо же!.. – только разводил руками Белобородов. – Макаров – агитатор!.. Вот уж шляпы так шляпы. Хотя, с другой стороны, попробуй-ка тут…

И по заводским цехам Макаров не разгуливал, нездорового интереса не выказывал. От проходной до бухгалтерии и обратно – вот и весь его маршрут. В столовую и то не ходил, еду приносил из дому.

А собственно, для чего ему разгуливать по заводу? Вся заводская экономика как в зеркале отражена в бухгалтерской документации. Так-то оно так, но…

– Прямо и зацепиться не за что! – сокрушался Леонид, вбивая кулаком в ладонь всю свою досаду и нетерпение.

– Будем работать, – невозмутимо ронял в ответ Белобородов.

Они провели в командировке лишний день. Тот самый, на который Лена перенесла свои именины.

6

– Ленок…

– Не называй меня так! И вообще. Это что же, так и будет всю жизнь?

– Понимаешь, никак не мог!

– Не хо-чу ни-че-го по-ни-мать!

– Ну, что ж…

– Пока не объяснишь…

– Ленок, ты ведь знаешь… Ну, не сердись! Ведь ты умница?

– Ладно, я уже не сержусь, – наконец-то сжалилась она над ним. – Но только, пожалуйста, не называй меня сегодня Ленком?

– Почему, Ленок?

– Мне это неприятно. Все-таки согласись, что ты поступил по-свински. Первый мой день рождения с тех пор, как… С тех пор, как ты мне что-то такое сказал… Я уж и забыла что!.. Жду его, жду, на столе все давным-давно простыло, гости уж уходить собрались, а я ни на кого не гляжу, все жду его, жду… Гости разошлись, а я жду! Дома все спать легли, а я жду! Уже все выспались, завтракать собрались, а я жду!.. Лень, знаешь, когда я тебя сейчас в окошко увидела, то хотела запереть дверь. Чтоб ты стучал, стучал, стучал, а я бы сидела вот тут за занавеской и глядела на тебя в щелочку. А ты до позднего вечера все стучал бы и стучал… Ты даже не представляешь, сколько во мне злости было! И уже все прошло. Тебе повезло, что я такая отходчивая. И такая все понимающая. Думаешь, я не понимаю, что ты тоже мучился? Поди, метался там и скрипел зубами?

– Было! – кивнул Леонид. – Ты получила мою телеграмму?

– Получила, только… Я ее нечаянно в печку бросила. Но я помню все от слова до слова!

– Я тебе подарочек привез! – сказал Леонид.

– Где же он? Подарки вручают сразу, как приходят…

– Думал, бить меня будешь, а он хрупкий. На всякий случай оставил на работе.

– Интересно, что же это такое?

– Секрет!

– Понимаю… Видишь, я уже начинаю привыкать к твоим странностям и ни на чем не настаиваю. А так хочется знать!

– Пластинка! – с торжествующим видом объявил Леонид. – «Под крышами Парижа».

– Какая прелесть! – ахнула Лена и прижала кулачки к щекам.

Пластинки этой у него, по правде сказать, еще не было. Но ее обещал принести Белобородов. В поезде, на обратном пути, Леонид проговорился о своих личных делах: и на именины опоздал, и даже подарка не успел купить. Белобородов спросил, нет ли у Лены граммофона. Граммофон у Лены, вернее, у ее родителей, был. С огромным, похожим на диковинный цветок, раструбом. И стопкой тяжелых, заезженных пластинок с розовыми амурчиками.

– Ну вот и все устроилось, – улыбнулся Белобородов. – У меня, понимаешь, есть одна хорошая пластинка, а граммофона нет.

– Как жаль, что ты ее не принес, – вздохнула Лена. – Мы сейчас потанцевали бы с тобой… Ну, да ничего, я поставлю другую пластинку! Давай представим, что сегодня – это вчера!..

– Ленок, – замялся Леонид. – Ленок, мне на работу надо…

– Да-да! – спохватилась и Лена. – А я даже чаем тебя не напоила! Погоди, хоть заверну чего-нибудь вкусненького. Мама такой торт испекла!.. И провожу тебя немножко. Можно?

Немного погодя они вышли на улицу. В тихом вечернем воздухе звучала музыка. В городском саду играл духовой оркестр.

Лена вздохнула, но ничего не сказала.

– Ленок, именины-то как прошли? Кто был?

Разговаривая, спустились к пруду, перешли через плотину, и вот уже на другой стороне площади показалось кирпичное здание, в котором работал Леонид.

Белобородов наверняка уже там, подумалось мимолетно, и наверняка пластинку принес. И он уж хотел сказать Лене, чтобы подождала у подъезда – две минуты, – и вручить ей подарок. Но в этот момент увидел маячившую на углу знакомую фигуру. Агеев!

– Ну что, Ленок, до завтра, а? – остановился и торопливо, стесняясь, пожал маленькую теплую ладошку.

Лена улыбнулась нежно и чуть грустно.

– Завтра, может, посвободней будет, так в кино сходим…

Лена кивнула:

– Придешь – постучи мне в окошко.

Это значило: буду ждать тебя, буду готова в любую минуту пойти с тобой хоть на край света.

Леонид мог повести ее только в кино. Впрочем, и в этом он не был уверен до конца.

7

Думая о предстоящем неожиданном объяснении с Агеевым, он попрощался с Леной поспешнее, чем обычно. Чувствуя запоздалое раскаяние, оглянулся через несколько шагов и увидел, что Лена стоит на прежнем месте и смотрит ему вслед. Она стояла там и в тот момент, когда Леонид подошел к Агееву.

– Он? – спросил Кузьма Фомич, вглядываясь Леониду в глаза.

– Да, это – Макаров, – ответил Леонид без обиняков. – Спасибо вам! Вы помогли разоблачить матерого преступника, – и крепко пожал Агееву руку.

– Ага!.. – глаза Агеева сверкнули злобным торжеством, он ткнул указательным пальцем в стену здания. – Тут сидит?

Леонид промолчал и уже переступил в направлении двери, собираясь попрощаться, однако Агеев не сводил с него нетерпеливо-требовательного взгляда. Он ждал ответа на свой вопрос.

– Мы вас пригласим, Кузьма Фомич, – проговорил Леонид как можно деликатнее. – В скором времени вы нам понадобитесь…

Агеев снова ткнул пальцем в стену:

– Так он там или где?

Леонид уже занес ногу на ступеньку крыльца.

– На этот счет не беспокойтесь, Кузьма Фомич! Еще раз вам большое спасибо! – И, воспользовавшись тем, что дверь отворилась, проскочил навстречу выходившему на крыльцо сотруднику.

Белобородов был у себя.

– Это ты зря ему брякнул, – неодобрительно качнул он головой, выслушав рассказ помощника о нечаянной встрече с Агеевым.

– На абордаж взял он меня, – смущенно и виновато стал оправдываться Леонид. – А у меня язык не повернулся соврать ему…

– Врать и не надо, – сказал Белобородов. – Работаем, выясняем.

– Ведь уж все как будто выяснили. Насчет личности Макарова.

– Однако работаем и… выясняем, – Белобородов кивнул на лежавший перед ним на столе весь исчерканный, разрисованный каракулями тетрадный листок. – Я вот сижу и думаю: а если факты биографии Макарова, которые сообщила тебе Нина Федоровна, допустим, соответствуют – с известными оговорками, разумеется, – действительным событиям? А?..

– Как это?.. – поразился Леонид. – Как это – соответствуют?

– Давай поразмыслим. Брата его белые расстреляли? – Белобородов черкнул в уголочке листка единичку. – Расстреляли, факт.

– Да ведь… – Леонид задохнулся от возмущения. – Он же сам!..

– Погоди! Важно, что он это не придумал. Брата его действительно расстреляли белые. А потому вполне возможно, что в его  ж и в о п и с н ы х  рассказах о боях под Волочаевкой тоже далеко не все придумано. Пусть не под Волочаевкой, но воевать ему с красными, видимо, пришлось. А возможно, и до Волочаевки дошел.

– Вы думаете – дотуда? – опять поразился Леонид.

– Как вариант.

– Но тогда…

– Тогда тоже может быть по-всякому. Либо он после разгрома интервенции остался где-нибудь в тех краях… Не случайно же и паспорт у него на имя хабаровского жителя. Либо… Впрочем, не будем пока гадать, подождем, что нам из госархивов ответят.

Запросы были разосланы во многие города, в разные концы страны. Пока что ответил лишь Свердловский госархив: материалов о деятельности Макарова Сергея Константиновича здесь не имеется.

– И вот еще что, – Белобородов достал из папки увеличенную паспортную фотографию Макарова и положил перед собою на стол. – Надо отобрать из тех, кто недавно вернулся на родину, наиболее надежных и провести опознание. Может, кто-нибудь и встречал его там. А самого Макарова пока трогать не будем.

8

На третьи сутки после разговора с Агеевым, в четвертом часу утра, когда Леонид спал на своей общежитской койке, за ним приехал на дежурной пролетке посыльный из управления. Сказал, что надо прихватить вещички в дорогу.

Встретивший его на лестнице Белобородов был хмур. Молча прошли в кабинет. Леонид бросил на табурет свою полевую сумку.