Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)

2

Сомнения молодости не тяготят. На следующий день Федор поднялся раньше обычного. И то, что он долго и старательно брился, что надел выходной костюм, задержался у зеркала, повязывая галстук, все это говорило о том, что все раздумья и сомнения, которые еще вчера беспокоили его, сегодня отступили.

Федор появился в цехе спокойным и собранным. Он приветливо обошел товарищей, которые были уже на местах, весело переговариваясь с каждым и со всеми сразу. Все было, как всегда.. Но привыкшие уже к нему рабочие на этот раз заметили, что их молодой начальник куда-то спешит. Да и выходной костюм настораживал. После ухода Федора некоторые не утерпели и попытались угадать, что бы это значило. Но догадки опередил короткий приказ начальника депо: Григорьев освобождался от должности и направлялся в распоряжение отдела кадров дороги.

И когда Федор появился в цехе снова, разговоры изменились.

– В гору пошел, Федя? – говорил кто-то, желая улыбкой всего хорошего.

– Что же ты от нас уходишь? – пробовал упрекнуть другой.

– Федя, а куда тебя? – откровенно спрашивали третьи.

– Узнаю, скажу, – всем сразу ответил он.

Доброе отношение к себе, которое он почувствовал, окончательно успокоило его. За день он неспешно уладил все дела: цех сдал молодому технику Володе Попову, успел подписать обходной лист даже в библиотеке, получил расчет, да еще сбегал за конфетами для девчат-бухгалтеров.

А после работы вместе с попутчиками отправился в общежитие. И было такое чувство, что в жизни ничего особенного и не произошло.

Павел Иванович Славин не мог скрыть удивления, когда уже на следующее утро Федор Григорьев вошел в его кабинет.

– Что случилось, Григорьев?

– Сдачу дел закончил. Прибыл в ваше распоряжение.

– Ну, что ж… – тронув ладонью подбородок, размышлял Славин. – Не будем терять времени. – И заговорил по-деловому: – Ждал я вас завтра. А коли вы уже здесь, то отправляйтесь-ка в отдел кадров, там получите все наставления. Словом, постарайтесь сегодня же сделать все, что полагается, и… завтра я представлю вас нашим товарищам. Будьте здоровы.

– Слушаюсь.

– Вопросы есть?

– Пока нет.

– Вот и хорошо. – Он дружески положил руку на плечо Федора и сказал тепло: – И не тратьте себя на всякие сомнения. Я редко ошибаюсь и скажу: вы получитесь.

Этот день для Федора выдался хлопотным. В отделе кадров никаких задержек не произошло, а вот с получением обмундирования пришлось побегать. Дома допоздна провозился с утюгом, отглаживая форму.

Утром явился в отдел за десять минут до положенного времени и удивился, что все сотрудники на работе, а по их виду и разложенным на столах бумагам понял, что они здесь уже давно.

Славин встретил его с прежней приветливостью.

– А с какого часа вы работаете? – спросил его Федор.

– С девяти.

– Я пришел раньше, а все уже на работе.

– Дело требует, – просто ответил Славин.

Славин полюбовался новенькой формой, окинув взглядом Федора с головы до ног, и сказал:

– Теперь пора и с нашими людьми вас познакомить… Садитесь пока.

Минуты через две-три в кабинет стали входить сотрудники. Федор, стараясь как-то скрыть это, внимательно присматривался к каждому. На первый взгляд они показались ему удивительно похожими друг на друга. Он не сразу понял, что похожесть эта шла оттого, что все они были такие, как и он, может быть, чуть постарше, в одинаковой форме и даже сложением своим мало отличались, разнясь только ростом да манерой держаться: кто-то был порывист, что чувствовалось даже в походке, кто-то степеннее и сдержаннее. И Федор невольно подумал, что и он вот такой же похожий.

Наконец Славин поднялся. Разговоры стихли.

– Я позвал вас, товарищи, чтобы представить нашего нового сотрудника – Федора Тихоновича Григорьева… Рекомендован нам политотделом дороги. После армии работал мастером цеха вагонного депо станции Свердловск-Сортировочный.

Славин сообщил, что Григорьев направляется в оперативный отдел станции Свердловск. Потом представил ему непосредственного его начальника Ивана Алексеевича Ухова и всех, кто находился в кабинете. И почти без паузы закончил:

– А теперь все свободны. Вас, Иван Алексеевич, и вас, Григорьев, прошу задержаться.

Когда кабинет освободился, Славин обратился к Ухову:

– Товарищ Григорьев человек у нас новый, Иван Алексеевич. Дайте ему возможность оглядеться… Да что я вам объясняю!

– Все ясно, Павел Иванович, – ответил Ухов.

– Договорились, – Славин поднялся из-за стола, протянул руку Федору. – Успехов вам.

* * *

Иван Алексеевич Ухов был постарше Славина. В отличие от начальника отдела он казался менее официальным, да и по характеру, видимо, тоже заметно отличался. Неторопливый в разговоре, несколько медлительный, лишенный подчеркнутой военной выправки, он как-то по-домашнему располагал к себе.

– Дел у нас невпроворот, конечно, – говорил он Федору, когда они пришли в его кабинет, приютившийся в углу старого вокзала, – это ты скоро поймешь. Я, например, и сказать не могу, кто из моих ребят и когда последний раз выходной пользовал. – Он часто останавливался в разговоре, словно размышлял вслух, говорил не всегда последовательно. – А вот самое главное, это уметь с людьми разбираться, – оживился вдруг. – Ведь тут такое положение… Скажем, произошла авария: государству нанесен ущерб. И вот ты должен разобраться. С чего ты начнешь? Предположим, установишь сначала причину, потом виновного будешь искать. Все вроде бы правильно. И найдешь, положим. Перед тобой окажется человек. Как ты будешь на него смотреть? По-разному ведь можно взглянуть. Очень легко рассуждать так: раз ты нанес государству вред, – значит, ты вредитель. А будешь ли ты прав?.. В нашем деле главное – увидеть человека, разглядеть: кто он? На первых порах легко заболеть подозрительностью: если разумом ее не контролировать, она может много напортить. И сразу повернул круто: – И вот тебе другой пример: на перегоне в составе загорелось сразу около десятка букс. Машинист заметил, остановился, график движения нарушил, а что ему делать? Стали разбираться, и причина сразу вылезла: во всех буксах песок оказался…

– Ну да?! – удивился Федор.

– Да, да, песок.

– Так это же гад какой-то напакостил!

– Правильно, – согласился Ухов и вдруг построжал: – Мало сказать гад, это – враг. Вот этого ты обязан найти.

– И нашли?

– Нет. – Ухов помолчал. – Разговаривали с осмотрщиком. Хороший мужик оказался. А насчет букс?.. Десять горстей песка в них можно за минуту бросить… И за пять минут до отправления поезда. Вот и получается, что тот гад где-то рядом ползал… и все еще ползает, может быть.

– Определенно, – твердо сказал Федор.

– Ну, это я так, для начала, – сказал Ухов. – И к тому еще, чтобы ты крепко запомнил: учись видеть людей. И правильно понимать их. В любой ситуации.

Иван Алексеевич проводил Федора в комнату оперуполномоченных Колмакова и Паклина.

– Принимайте товарища, – сказал им. – Оставляю на ваше попечение.

И ушел. Сослуживцы обменялись рукопожатиями.

– Алексей, – назвался Колмаков.

– Юра, – сказал совсем молоденький Паклин.

– В общем-то, я и не знаю, с чего мне начинать, ребята, – улыбнулся Федор.

– А ты смотри, чем мы занимаемся, – сказал Колмаков. – И спрашивай, если не поймешь.

– Вникай в обстановку, – добавил Паклин.

– Это как?

– По-разному. Вот посидишь на оперативках по утрам и поймешь, – не совсем ясно посоветовал он.

Федор промолчал.

Через неделю Федор уже знал, сколь широк круг забот его товарищей. Его не пугало это, а скорее удивляло. С Колмаковым и Паклиным он виделся редко, во всяком случае реже, чем рассчитывал. Чаще они отсутствовали по делам, появляясь на короткое время по утрам, реже – по вечерам. Но те короткие часы, когда они были вместе, не тратились впустую. В это время Федор больше всего узнавал о делах.

Время было самое мирное, а по дороге, оказывается, шли поезда и с военными грузами. Выглядели они тоже мирно. Но надо было не только контролировать их продвижение, а часто и сопровождать. При ответственных маршрутах приходилось обращать внимание и на готовность паровозов, не говоря уж о вагонном хозяйстве.

Сначала Федор удивлялся всему этому: ведь и в вагонном депо, где он работал, все заботы были направлены к тому же. Он даже сказал об этом однажды Колмакову.

– Как должно быть и как есть – это две разные вещи, – ответил ему Алексей. – Да и твой здоровый вагон может вдруг «заболеть». Так вот надо, чтобы он не заболел вдруг в пути…

Постепенно работа втягивала и Федора. Уже под осень, в один из вечеров, к ним в комнату заглянул Ухов. Федор и Паклин собирались домой.

– Вы еще здесь, – без удивления заметил Ухов. – Григорьев, зайди-ка ко мне на минутку…

И ушел.

– Подождешь? – спросил Федор Паклина.

– Давай.

А минут через пять Федор влетел в кабинет, размахивая бумажкой.

– Вот! Мне комнату дали в городке чекистов! Завтра с утра немного задержусь. Ухов велел быстрее оформить.

– Значит, вместе будем жить, – обрадовался Юра. – Я ведь там уже год.

Когда расстались, Федор, несмотря на позднее время, решил идти на Сортировку пешком. На душе у него было легко от ощущения какой-то новой уверенности в себе.

Он понял в тот вечер, что на новом месте стал своим.

3

У Федора не было пока определенного дела. Чаще он выполнял отдельные поручения, дважды побывал в командировках, одна из которых была связана с сопровождением специального поезда. Трижды в неделю по вечерам ходил на занятия в областное управление НКВД, где собирали таких же, как и он, молодых работников.

Он поселился в городке чекистов, питался в столовой, возвращался домой поздно, уходил на работу рано. И узнавал, узнавал, делал то, что Юра Паклин называл знакомством с обстановкой. Большой город жил своим рабочим порядком, вечерами приветливо вспыхивали огнями подъезды театров, ярче высвечивались рекламные щиты кино, оживали веселым гомоном улицы. Но теперь Федору было уже известно, что есть и другая жизнь, спрятанная в глухих переулках и старых окраинных кварталах, да еще «шанхаях», появившихся совсем недавно. Там селились те, кто не хотел работать, кто избрал своим уделом грабежи и разбой, прожигал жизнь в пьянстве, в драках и поножовщине. Город знал это, возмущался и требовал порядка.

В конце августа на общем совещании сотрудников отдела с докладом выступил Славин.

Он сообщил, что по решению партийных и советских органов Свердловскому областному управлению НКВД и дорожно-транспортному отделу совместно с милицией поручено безотлагательно разработать и осуществить мероприятия по выявлению и задержанию преступных элементов и сомнительных лиц, совершавших преступления или подозреваемых в склонности к серьезным правонарушениям и проживающих без прописки. Такая мера предпринималась по требованию общественности: в редакции газет поступали сотни писем с требованием навести порядок, в адрес милиции и судебных органов сыпались упреки в попустительстве нарушителям общественного порядка.

– Мы должны не просто прийти на помощь милиции, но в ходе этой работы воспользоваться возможностью активизировать выполнение наших задач, – говорил Славин. – Вам известно, что нашими органами до сих пор разыскивается много тех, кто нанес государству большой политический и моральный ущерб. Я имею в виду скрывшихся от наказания участников кулацких бунтов, на чьих руках осталась кровь партийных и комсомольских активистов. Есть и другие скрывающиеся преступники, еще посерьезнее. Но, повторяю, и ко всем другим фактам нарушения законов следует относиться с неменьшей серьезностью.

Славин был подчеркнуто строг в словах. За месяц Федор узнал о нем много. Павел Иванович пришел в ВЧК в первые же дни ее организации, участвовал в ликвидации эсеровского мятежа в Москве. В последующие годы успел побывать с важными заданиями в Закавказье, в Сибири и в Средней Азии, а орден получил за предупреждение серьезных диверсий на транспорте во время, когда Дзержинский был наркомом путей сообщения. Начальником дорожно-транспортного отдела в Свердловск приехал из Москвы три года назад. В его характере отмечали способность смело принимать самостоятельные решения в самых сложных обстоятельствах.

После совещания сотрудники Ухова, товарищи Федора, занялись было прогнозами на ближайшее будущее, но начальник остановил их:

– Вы занимайтесь своим делом, только еще повнимательнее, – сказал он добродушно, – это от вас требуется прежде всего. Вы что, не понимаете, что наши вокзалы – это те же «шанхаи», о которых говорилось на совещании? Только на колесах. И люди появляются там самые разные. Да и в «шанхаи» прибывают через нас… А милиция дела подкинет, долго ждать не придется.

«Шанхаями» в городе называли районы временных застроек. Появлялись они моментально где-нибудь на пустырях, на задворках окраинных кварталов в самых, казалось бы, неподходящих местах. Начиналось все с какой-нибудь летнего типа постройки, вроде сарайчика, а то и просто с землянки. И тут же к ней без всякого порядка начинали лепиться другие сооружения разной величины и формы. Соседей там чаще называли по прозвищам или только по имени, не интересуясь, настоящие они или нет. Конечно, большинство жителей «шанхаев» были не преступниками. Но именно в этих муравейниках чаще всего искали приюта уголовники и люди без определенных занятий.

И надо же было случиться, что на первой же неделе после совещания у Славина Ухов вызвал к себе Федора и обыденным, вполне доброжелательным тоном объявил:

– Вот тут дельце одно есть, Григорьев. Пустяковое, в общем-то, через прокуратуру пришло… Мужик один (фамилия названа) пытался квартиру ограбить. Его поймали, составили протокол и отпустили: за недостатком улик, написано. А вчера наш транспортный прокурор обратил на него внимание – и вот санкция на арест… Арестовать предложено нам. Так… живет он в «шанхае».

Федор моментально сообразил, что ему предстоит, и попробовал отговориться:

– Так ведь «шанхаи»-то городу принадлежат.

– Понимаю, – сказал Ухов. – Вся закавыка в том, что задержала-то мужика транспортная милиция на железнодорожном рынке.

– Как так? Вы же сказали, по квартирной краже он?

– По квартирной. Так и указано. – Ухову, видимо, надоел этот разговор, и он протянул Федору тонкую папочку, – В общем, разберись, Федор Тихонович.

– Слушаюсь…

Федор пришел в свой кабинет, сел за стол, раскрыл дело с несколькими листками, исписанными неразборчивым почерком, молча уперся в них взглядом.

– Ты чего? – спросил его Алексей Колмаков.

– «Шанхай» подкинули, – тоскливо сказал Федор. – Попытка на квартирную кражу.

– Да… – протянул Колмаков. И стал серьезным: – А ты не расстраивайся. Главное – держи нашу марку…

* * *

…Совершившего попытку ограбления звали Афанасием Бердышевым. Из беседы с милиционером линейного отдела Федор узнал, что неделю назад Бердышев, обитавший у своей сожительницы в «шанхае», поутру отправился за пивом на железнодорожный рынок. По дороге туда обратил внимание на один дом, дверь которого была закрыта на маленький висячий замок. Замок этот показался Бердышеву каким-то несерьезным. И действительно, потянув его легонько, он обнаружил, что замок был просто накинут на петли, но не закрыт. И Бердышев решил зайти в дом…

Каково же было его удивление, когда он, войдя в комнату, увидел на кровати здоровенного мужика.

– Чего тебе? – спросил тот, освобождаясь от одеяла.

– Ничего… – эхом отозвался опешивший Афанасий.

– Жулик, значит? – спросил мужик, вставая и поддерживая подштанники.

– Чего? – глупо изумился Афанасий, пятясь.

– Нет, ты погоди! – угрожающе загремел мужик.

Афанасий задом толкнул входную дверь, выскочил в тамбур, бросился к калитке.

– Нет, ты погоди! – навис над ним басовитый крик. Преследуемый этим криком, Афанасий побежал что было сил. Базар был уже совсем близко, когда преследователь заревел по-другому:

– Держите вора, вора держите!

Люди возле базара обернулись на крик. К базару бежал только один человек – это был Афанасий. Его сцапал в охапку молодой парень-крепыш и спросил весело:

– Это ты, что ли, вор-то?

– Он, гад! – крикнул подбежавший мужик и влепил Афанасию затрещину.

Парню это не понравилось, и он, не выпуская Афанасия, вдруг сурово осадил мужика:

– Ну ты, дядя, не хулигань! А то сам получишь! Давай по порядку.

Рядом с парнем встали еще такие же здоровяки, как он сам. Видимо, приятели. А через минуту собралась уже толпа. Сквозь нее продирался к месту скандала милиционер.

…Задержанный, Бердышев Афанасий Иванович, 1894 года рождения, уроженец деревни Затечье Шадринского района Челябинской области, объяснил, что приехал в Свердловск в гости к зятю. В ходе предварительного допроса выяснилось, что Бердышев ранее судился за кражу, нигде не работает, но, по его словам, уже договорился о работе в Свердловске.

Бердышев не мог назвать почтовый адрес зятя, объяснив только, что тот живет на Уктусе. Поэтому милиционер не решился его отпустить, а вместе с ним пошел в «Шанхай» к его сожительнице. Ею оказалась двадцативосьмилетняя Куницина Анна Никифоровна, уборщица на ипподроме. С Бердышевым познакомилась недавно на ипподроме после бегов. Она подтвердила, что в Свердловске у Бердышева действительно зять есть, но где живет, сказать точно тоже не может.

– Вот что, Бердышев, – решил милиционер. – Сходишь к своему зятю, принесешь его точный адрес. Будем решать, что с тобой делать. И главное: ты мне говорил, что уже подыскал работу в Свердловске… Если не врешь и в трехдневный срок оформишься, принеси справку.

– А как же я без паспорта?

– Ничего. Пусть нам позвонят. – Уходя, еще спросил: – Все понял, что я тебе сказал?

– Понял.

* * *

Через четыре дня дело о попытке квартирной кражи Бердышевым Афанасием Ивановичем было прекращено за недостатком улик. Бердышев за документами не явился. Милиционер объяснял это тем, что тот, видимо, задержался с устройством на работу. И поэтому пока в отдел его не вызывал.

Федор, выслушав милиционера, спросил:

– А вы знаете о том, что прокурор дал санкцию на арест Бердышева?

– Да, мне сказали. Но материалы не у меня.

– Они у меня, – сказал Федор. – Вы знаете, где живет Куницина, и нам придется отправиться туда за Бердышевым вместе. Если он еще не сбежал, – добавил Федор.

– Куда ему бежать? Документы-то его у нас, – ответил милиционер.

– Если грозит тюрьма, такой человек не задержится из-за документов, – предположил Федор. – Короче, завтра в четыре часа утра я буду у вас.

– В четыре?!

– Да. И встретиться нам лучше не здесь, а в вашем пункте на рынке. Оттуда, как я понимаю, до Кунициной ближе.

Федор был серьезен, говорил о том, что предстоит, с безапелляционной уверенностью, словно о заранее продуманном плане. Когда он закончил, милиционер поднялся:

– Слушаюсь.

…На рассвете следующего дня Бердышева доставили в линейную милицию. Поняв, что распоряжается здесь человек не в милицейской форме, он заволновался. И когда Федор сел за стол напротив него, не выдержав, спросил:

– Я арестован, что ли?

– Пока задержаны. Вот протокол о вашем задержании.

Федор решил пока не говорить о санкции на арест.

– Так ведь меня отпустили.

– Да. Но вы не явились за документами. Сейчас речь пойдет о вашей попытке совершить квартирную кражу.

– Это еще доказать надо, – серьезно сказал Бердышев.

Взгляды их встретились: настороженный, со скрытой враждебностью – Бердышева и внимательный – Федора.

– Знаю, что надо доказать, – ответил Федор.

Он сознавал, в какое затруднительное положение ставил его этот арест. Кто он, Бердышев? Уже судим ранее за воровство. И новая попытка – не случайность, конечно. Оттого, что Бердышев не смог совершить кражу, он не стал в глазах Федора чище. Но как его обвинить, если юридические нормы на этот раз работают в его пользу? Ведь к одному свидетельскому показанию против Бердышева требуется хотя бы его самопризнание. Его нет. А времени на доказательство вины всего неделя…

«Узнай человека», – жил в памяти совет Ухова. Вспомнился и Славин с его убеждением: «Вы получитесь…»

В конце того же дня Федор с милиционером и Бердышевым поехали на Уктус. Небольшой домик Бердышевского зятя стоял на отшибе за поселком пивзавода в улочке, упиравшейся в насыпь челябинской линии вблизи железнодорожного моста.

Зять оказался дома. Он встретил Бердышева в сопровождении милиционера без особого удивления. Всех пригласил в дом.

Федор заговорил с зятем:

– Дом этот ваш?

– Купили семь лет назад.

Документы Зырянова Петра Никифоровича оказались в порядке. Все семь лет он работал на одном месте – в автомастерских.

– Жена на работе? – спросил Федор.

– Нет. С дочкой в баню ушла. Она только по утрам работает. Уборщица.

– А ее документы можно посмотреть?

– Должны быть… – Зырянов порылся в стареньком комоде, достал паспорт жены.

Зырянова Екатерина Ивановна была на шесть лет моложе брата. Но Федор обратил внимание на другую запись: местом рождения Зыряновой называлась деревня Мостовая Колчеданского района Челябинской области. Тут было что-то не то…

Федор вернул паспорт.

Первое, что сделал по возвращении в отдел, это посмотрел паспорт Бердышева. Подозрение оправдалось: брат и сестра, судя по документам, родились не только в разных деревнях, но и в разных районах. Почему такое расхождение?

– Проверять нужно их документы, – докладывал Федор вечером Ухову. – Не чисто там… Запросы хочу сделать.

– Это правильно, но учти, что времени у тебя мало: в срок не уложишься, выпустишь Бердышева. И еще: коли собрался запрашивать, поинтересуйся характеристикой Бердышева из колонии, в которой он отбывал срок.

Не откладывая, Федор отправил телеграфный запрос в колонию, а еще через полчаса договорился по телефону с шадринским оперативным пунктом о проверке паспортных данных Бердышева. Уже к вечеру оттуда позвонили и сообщили, что в деревне Затечье семья Бердышевых ни до революции, ни после не проживала.

Бердышев врал. Но как могли появиться эти данные в паспорте? Федор не спешил с допросом Бердышева, но перевел его в следственную тюрьму НКВД, предъявив ему санкцию на арест.

– Санкция так санкция – все одно бумажка. Зря таскаете меня, – выразил свое отношение к решению прокурора Бердышев.

А колония молчала. И Федор снова пошел к Ухову.

– Иван Алексеевич, колония, в которой отбывал наказание Бердышев, находится на территории нашей области. Разрешите мне съездить туда. – И выложил еще один козырь в пользу командировки: – Кроме того, деревня Мостовая, указанная местом рождения Зыряновой, всего в двадцати километрах от колонии. Так что и ее проверю.

Ухов доложил просьбу Григорьева Славину. Тот ответил сразу:

– Пусть едет. Парень проявляет самостоятельность. Это в любом случае хорошо.

…Характеристика Бердышева в колонии была самая отрицательная: постоянно уклонялся от работы, был груб, особо отмечалась его склонность к побегу. Установить подлинное место его рождения тоже не удалось, так как данные о его рождении были вписаны в справку об освобождении на основании приговора. А судился Бердышев в Петропавловске…

Оставалась деревня Мостовая. В конной легкой пролетке Федор добрался к полудню до сельсовета Мостовой. Но и там его ждало разочарование: семьи Бердышевых не знали и здесь.

– Я тут с двадцать девятого года, – говорил ему молодой председатель сельского Совета, – коллективизацию проводил в этих местах. О Бердышевых не слыхал и в окраинных деревнях.

– А если поговорить со старожилами? – не сдавался Федор. – Бердышевы могли жить здесь раньше, до революции, положим. У меня и фотография его есть. Вот…

– Не видел такого, – ответил председатель, внимательно вглядываясь в фотографию. Заметив, что Федор помрачнел, приободрил: – А старожилов обязательно спросим.

После обеда председатель повел его к Захару Пологову.

– Из активистов самого первого Совета он. Сейчас уже не работает, ревматизм его замучил, да и года вышли. Если что и делает, так больше по дому, а то с внучатами возится.

У дома Пологова их встретил бойкий мальчуган.

– Дед дома? – спросил его председатель.

– Хворает. Поясница отнялась, лежит.

Захар встретил гостей с извинением, с трудом сел на постели, всунул ноги в теплых носках в валенки.

– По делу к тебе, дядя Захар, – после приветствия приступил председатель. – Вот товарищ из Свердловска человеком одним интересуется.

– А фамилия какая? – спросил Захар.

– Бердышев.

– Бердышев… – Захар упер бороду в грудь, замолчал на-долго. Покачал головой, только потом сказал: – Нет, не припомню такой фамилии.

Председатель взглянул на Федора. Тот вытащил фотографию Бердышева, протянул Захару:

– У нас вот еще что есть. Может, по ней узнаете?

Захар взял фотографию, огляделся беспокойно, остановил взгляд на мальчугане, который встретил гостей.

– Васька! Подай-ка мне очки, в горке они где-то…

Приложив очки к глазам, Захар долго всматривался в фотографию, а потом удивленно сказал:

– Слышь, ребята, а ить я видел где-то этого мужика. Ей-богу, видел! А вот где?.. – Казалось, он спрашивал не только себя, но и гостей. Потом вздохнул: – Не вспомнить.

Он отдал фотографию. Теперь ее снова надолго взял председатель. Удивлялся:

– Вроде я народ наш тоже знаю…

– Ребята! – вдруг встрепенулся Захар. – А ежели вам такую штуку испробовать?.. Тут у нас старуха есть шибко вострая. Ты должен знать ее, – обратился Захар к председателю. – Парасковья-костоправка. Она, почитай, всех деревенских за жизнь перещупала. То кости правит, то бабам ослобониться помогает, то ворожит… А память у нее нисколь не замутилась. Она скажет, и кого где крестили, и кого отпевали, и про родню, у кого на отшибе, тоже знает. Все помнит. Вам непременно к ней надо.

– Где ее найти? – спросил Федор.

– Я ее знаю, Федор Тихонович, – тронул за рукав Федора председатель. – Здесь не Москва, найдем.

Председатель повел поиск по-своему: по дороге к сельсовету выловил на улице с десяток ребятишек и послал их по деревне. Не прошло и получаса, как Парасковья-костоправка была обнаружена.

– И что у вас за дело срочное?, – удивлялась она, – Какая от меня польза может быть, от старухи?

Но председатель объяснился коротко:

– Человека не можем найти нужного. Захар Пологов его встречал, а где – не помнит. Сказал, ты должна знать.

– Вот чё! А что за человек-то?

– Бердышев его фамилия.

Парасковья как будто испугалась, хотя и ответила сразу:

– Сроду не слыхивала.

– Вот фотография, – протянул ей снимок Федор.

Парасковья отвела фотографию подальше, разглядывая. Нахмурилась, и снова на ее лице мелькнул испуг.

– Вроде и мне знаком, только старый… Как фамилию-то вы называли?

– Бердышев.

– Нет… А звать как?

– Афанасий, – ответил Федор. Добавил: – Иванович.

– Так это не Бердышев никакой, – подняла на него ясный взгляд Парасковья. – Этот Кашеваровым Афанасием должен быть.

– Какой Кашеваров? – спросил председатель.

– Этих Кашеваровых и нет уж давно в Мостовой-то. Как гражданская утихла, так и они вскорости пропали.

– Ты объясни толком, – занервничал председатель.

– А ты пойди обратно к Захару. Он в те годы активистом по деревне ходил. Он лучше меня объяснит…

…Второй разговор у Захара получился другим. Глядя на фотографию, он только удивлялся:

– И как это я опростоволосился!

Кашеваровы были из коренных жителей. Хозяевали крепко, имели земли больше ста десятин, держали работников, нанимая в страду еще до десятка сезонников. В хозяйстве держали девять лошадей, много скота, завели машины, торговали мануфактурой.

В девятнадцатом году два старших брата Кашеваровых добровольно вступили в армию Колчака. Старший, Петр, как ушел, так и не объявился больше в Мостовой. Говорили, сгинул на той войне. А второй – Афанасий – запомнился всем: он появился в родной деревне при офицерских погонах и с отрядом военной следственной комиссии. Две недели и пробыл в деревне, а беды принес – не обсказать: четырех активистов расстрелял, а пятого сжег в доме вместе с семьей. Захару Пологову удалось тогда скрыться из деревни. После учиненного разбоя Афанасий Кашеваров из Мостовой ушел, а в двадцать втором году вдруг появился снова. Но теперь уже присмиревший, в маломальской одежонке: видно, жизнь здорово потрепала его.

Какие были у него намерения, никто не знал. Но мужики, посоветовавшись, на другой же день сочинили на бывшего карателя заявление и отправили с ходоком в Каменск. Через день ходок вернулся в Мостовую с двумя вооруженными уполномоченными, но Кашеварова и след простыл. Кто-то, видимо, проговорился о заявлении.

– Сказывали, – припоминал Захар, – что скоро его изловили где-то, но он из-под стражи сбежал, с концом сбежал.

– А родственники его ведь здесь жили, с ними-то что? – спросил Федор.

– Иван-то Кашеваров, отец ихний, еще до революции овдовел. Когда Советская власть пришла, он уж плохой стал, правую половину у него отняло. А как белых прогнали, он вскорости и вовсе помер… Девка еще у них была, так ту то ли в Долматово, то ли в Шадринск какая-то дальняя тетка забрала. Так и кончились Кашеваровы в Мостовой.

* * *

На следующий день Федор вернулся в Свердловск. В областном архиве НКВД нашел дело Кашеварова.

Открывало его большое заявление крестьян из Мостовой.

После революции, когда города оказались в плену голода, в деревню пошли продотряды. Хлеб брали у тех, кто старался обратить его в наживу через спекулятивный рынок. Появился такой отряд и в Мостовой. Приход его ознаменовался коротким общедеревенским митингом с речами в пользу мировой революции. Но слова словами, а запоры на хлебных закромах бывают разные. Отдавали хлеб мужички покрепче, делились зерном по мере сил и бедные. Но была семья Кашеваровых, которая сказала, что хлеба у нее нет. Сказала в глаза всей деревне, которая издавна ходила у нее в долгах, кланялась в пояс и унижалась.

Но хлеб у Кашеваровых нашли: восемьдесят мешков пшеницы погрузил на телеги отряд из кашеваровского тайника. Налитыми кровью глазами провожали те телеги Кашеваровы. Потому-то, наверное, когда пришел Колчак, оба брата Кашеваровы ушли к нему добровольцами.

А вскоре явился в Мостовую конный отряд Афанасия Кашеварова. Не спрашивал Афанасий, кто здесь враг его или друг. В тот же день деревенские активисты оказались под замком и охраной.

Но не хотел каратель начинать расправу без главного обидчика своего, бывшего батрака в их хозяйстве – Егора Ермолаева, который и открыл тогда продотряду тайные кашеваровские сусеки с зерном.

А Егор спрятался. И жену свою Ольгу с дочерью укрыл у надежных людей.

Четырех арестованных Афанасий допрашивал целый день: палками бил, отливал водой, потом опять бил. То ли не знали мужики, где схоронился Егор, то ли не хотели выдавать, только на следующий день привели их к дому Егора Ермолаева, поставили в ряд, и Афанасий последний раз спросил про Егора.

Молчали мужики. И тогда Афанасий подал сигнал своим помощникам. Те выдернули шашки…