Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 51 страниц)

10

Значит, Алтынов назвал следователю армейской контрразведки двадцать шесть фамилий – курсантов и преподавателей диверсионно-разведывательной школы. Прохора Савватеевича Мидюшко в этом перечне нет. Вообще его не было в школе, или Алтынов по каким-то для него причинам не называет Мидюшко? Не называет его, но без опаски называет других обучавшихся и обучавших. Выходит, не боится, что они могут выдать того, кого ему выдавать не хочется. Диверсант-парашютист тоже не упоминал Мидюшко.

Где же сошлись дорожки Алтынова и Мидюшко? Вопрос первостепенной важности, с ним будет начинаться и кончаться рабочий день Новоселова, не исключено, будет преследовать и во сне. А пока – вперед.

…Наиболее полными оказались показания арестованного «Смершем» некоего Казакова Михаила Алексеевича. В январе 1945 года власовская воинская часть, в которой он служил, дислоцировалась в местечке Теплице в Чехословакии. Вот что было внесено в протокол допроса:

«Я был рядовым бойцом и, как все, носил немецкую форму с нашивкой на рукаве – РОА. Однажды в часть приехали два представителя унтер-офицерской школы «русской освободительной армии» и стали по одному вызывать всех военнослужащих в канцелярию штаба. Принимал майор Гун, очень старый человек, из эмигрантов. Он объяснял, что при унтер-офицерской школе создается учебная «зондергруппа», то есть особая группа. Для нее нужны умные и дерзкие люди, желающие вернуться в освобожденную от большевиков Россию. Но никакие блага просто так не раздаются. Надо везде и всюду бороться с коммунистами и политическими комиссарами, особенно в советском тылу. «Зондергруппа» будет готовить разведчиков, они получат хорошие навыки в обращении с оружием и радиосредствами, научатся взрывать мосты и важные объекты, добывать военные и экономические сведения. После выполнения задания разведчики возвращаются к месту службы и получают солидное вознаграждение».

Казаков изъявил желание вступить и оказался во взводе подрывников вместе с Алтыновым. Хотя эта школа была при РОА, руководили ею представители абвера – армейской разведки.

Перечисляя тех, кого помнил по «зондергруппе», Казаков тоже не упомянул Прохора Мидюшко. Но к тем двадцати шести добавились еще кое-какие фамилии. Одна из них была подчеркнута. Похоже, сотрудникам контрразведки надо было разыскать заинтересовавшего их человека. Показания Казакова о нем записывались очень подробно:

«Был среди нас еще младший лейтенант по прозвищу Сашка-СБ. Он летчик, летал на скоростном бомбардировщике – СБ, был сбит. Трижды бежал из лагеря, но в конце концов смирился, стал работать как все. Он одним из первых пришел в штаб и сказал, что имеет опыт по аэродромам и может пригодиться. Его записали. Но мы подозревали, что Сашка-СБ записался совсем для другого. На уроках отличался старательностью, много занимался спортом, много ел, пищу выпрашивал даже у других. Так и получилось – Сашка-СБ сбежал. Задушил писаря, охранника и сбежал. На столе канцелярии оставил записку: «Я еще вернусь сюда. Ждите. Вернусь на скоростном и вдребезги разнесу ваш гадючник». Дальнейшей его судьбы я не знаю».

Что касается Алтынова, то уже в марте он был отчислен из школы. И, как утверждает Казаков, не за пьянство и не за драку с немцем. Ходили слухи, что, выполняя какое-то важное задание, он «засветился» и по этой причине его спешно убрали оттуда.

Красная Армия наступала. Школу в конце марта расформировали. Теперь Власову было не до нее и не до «спасения России». Надо было позаботиться о спасении собственной шкуры. В штабе начались разброд и шатания: одни были склонны вести переговоры с советским командованием о сдаче на милость, другие настаивали на том, чтобы пробиваться к американцам. Власов согласился с предложением своего помощника Жиленкова (тоже генерал-предатель): отозвать с фронта 1-ю и 2-ю дивизии, их силами захватить Прагу и «на блюдце» преподнести американцам. В тот период Казаков опять встретился с Алтыновым – во второй дивизии «русской освободительной», направленной для захвата столицы Чехословакии.

Как-то ночью в селение, где квартировала рота, ворвались советские разведчики. Сопротивляться было бесполезно. Арестованных офицеров и унтер-офицеров РОА увезли на машинах, остальных отправили пешком. Насколько помнится Казакову, командный состав увезли в австрийский город Цветль. Больше он Алтынова не видел.

Чтобы из мозаики фактов, разбросанных по протоколам допросов, собрать более или менее отчетливую картину, Новоселову потребовалось два часа, еще час затратил на составление плана дальнейшей работы.

11

«УКГБ при Совете Министров СССР по Свердловской области. Генерал-майору Ильину А. В. На ваш запрос (следуют номер и дата) отвечаем, что УКГБ при Совмине СССР по Псковской области данными о 624-м карательном батальоне германских вооруженных сил, действовавшем на временно оккупированной территории СССР, не располагает. Начальник управления Комитета госбезопасности…»

«На ваш запрос, сообщаем, что УКГБ при Совете Министров СССР по Брянской области интересующих вас данных, касающихся карательных формирований из предателей Родины, в настоящее время не имеет…»

«Комитет госбезопасности при Совмине Украинской ССР… не располагает…»

Остальные ответы на разосланные запросы Павел Никифорович стал читать с конца. Если «не располагают», значит, не располагают. Незачем тратить время на чтение.

Но вот: «…входил интересующий вас 624-й карательный батальон 7-го казачьего полка…» Стоп. Начнем с первых строчек:

«В процессе выявления нацистских военных преступников и расследования злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками и их пособниками на территории Белоруссии, задокументировано значительное число карательных подразделений, формировавшихся из антисоветского отребья для борьбы с партизанским движением и патриотическим подпольем. Интерес для вас будут составлять трофейные немецкие документы: журналы списочного учета людей Минского лесного лагеря № 352 («Шталаг»), отчеты групп ГФП, справки по некоторым диверсионно-разведывательным школам абвера, оперативные приказы на проведение карательных экспедиций против партизан Минской, Могилевской и Витебской областей. Располагаем сведениями на немецких военных преступников, проходивших службу в 201-й охранной дивизии. В состав этой дивизии входил интересующий вас 624-й карательный батальон 7-го казачьего полка. Названный батальон бесчинствовал на территории Витебской и Полоцкой областей…

Председатель КГБ при Совете Министров Белорусской ССР…»

Павел Никифорович с удивлением заметил, что пальцы рук мелко подрагивают. Укоризненно посмотрел на себя со стороны. Что это ты, старина? Неужели нервы сдают? Нет, так не годится, голубь мой. Зарядочку, холодный душ, обтирание… Если каждый твой подопечный станет вызывать трясение членов… Что от тебя останется? До пенсии не дотянешь. Не-хо-ро-шо… Сцепил руки в замок, потянулся неоднократно.

Есть шестьсот двадцать четвертый! Если в Минске документы не собственно батальона, а только дивизии, то и в них должно что-то быть о Мидюшко. Как-никак – служил «на командных должностях».

Если трофейные документы ничего не дадут, тоже не велика беда. Теперь известна территория, где действовал этот батальон из продажных тварей. Небось, живы люди, которые сталкивались с ним. Остальное – за нами.

Витебская область… Витебская. Полоцкой уже нет, в прошлом году влилась в состав Витебской и Смоленской… С кем или с чем связано это название – Витебская область? Минуточку…

Павел Никифорович пододвинул к себе телефон внутренней связи, набрал номер начальника следственного отдела Николая Борисовича Орлова.

– Коля, ты у себя?

– У тебя сомнения на этот счет?

– Извини. Здравствуй… Поговорить надо.

– А поесть не надо? Я в столовую собрался.

– Придержи место за столиком. Подойду.

– Заказать?

– Закажи. Что себе, то и мне.

Николай Борисович Орлов на пять лет моложе Дальнова. Плечистый, невысокого роста, голова наголо бритая. Волосы начал терять еще в юности. Слышал, что частое бритье укрепляет корни волос и шансы вновь обрести пышную шевелюру значительно возрастают. Скоблил по утрам и на ночь – волоска не прибавилось. Связал себя этим занятием на всю жизнь. Не отращивать же на самом деле космы на загривке, а потом прикрывать ими лысину с помощью женских заколок! Последнее время Орлов недомогал – три тяжелых ранения давали о себе знать.

Николай Борисович приметил в дверях Дальнова, попросил официантку:

– Секунду, Миля. Этот привереда может забраковать мой заказ.

Павел Никифорович приобнял Милю, заглянул в ее блокнотик, силясь разобрать ей одной понятные каракульки, и услышал за спиной негромкий и строгий голос генерала Ильина:

– Пожалуйста, без рук, Павел Никифорович, без рук…

Дальнов убрал руку с плеча Мили и обернулся, уже понимая, что это опять проделка Юрия Новоселова. Тот сидел невозмутимо и, будто не замечая своего начальника, деловито работал ложкой с видом неимоверно проголодавшегося.

– А, голубь мой! Явился, не запылился… Вместо того чтобы немедленно доложить о приезде, он в столовую со всех ног.

– Даже муха не без брюха, смею доложить, – проговорил Юрий и смутился: кажется переборщил с шуточками. Хотел встать почтительно, но такое простое движение сделать ему оказалось не просто. Хлипконогий стол закачался, в тарелках заплескалось.

– Сиди, верста коломенская.

– Было к вам направился, но перерыв. Вот я и… Поем – зайду.

– Поешь – отдохни, соберись с мыслями. Жду в пятнадцать тридцать. Есть чем порадовать?

Новоселов неопределенно дернул плечом.

– А я тебе немного припас. Надеюсь, – кивнул в сторону Орлова, – Николай Борисович добавит.

Давние друзья – руководители следственного и оперативного подразделений – общались ежедневно, контакты в работе не прерывались, но все шло просто, размеренно, в границах будничной работы. Сегодня Николай Борисович, заинтригованный телефонным звонком, надеялся услышать от Дальнова что-то не из затерто-привычного. Подождав, когда расставят закуски, спросил:

– Что произошло, чем тебя господь осенил?

Дальнов задержал взгляд на лице Орлова. Вид у того был не ахти. Спросил участливо:

– Опять осколок? Чего ты с ним нянчишься? Доверься врачам.

Осколок гранаты сидел возле самого позвонка, и Орлов побаивался операции. А ну как паралич…

– Доверюсь, доверюсь, – сказал недовольно. – Выкладывай, что у тебя.

– Насколько помнится, в сорок втором ты служил в четвертой ударной армии?

– Хорошая память, приятно убедиться в этом.

– Так называемые Витебские ворота вы держали?

– Вообще-то в историю Отечественной они вошли как Суражские ворота. Но это не суть важно.

– Четвертая ударная часто пользовалась разрывом в линии немецкого фронта, снабжала партизан, принимала раненых, вы засылали своих ребят во вражеский тыл…

– Все верно. Но ведь тебе, надо полагать, требуется не то, что теперь известно всем, поконкретней что-нибудь? Память свою не назову идеальной.

– Ничего, может, вспомнишь что-то. Перекусим и зайдем ко мне, покажу пару бумажек. Так и так вместе придется работать с этими документами.

…Шифровку из Аджарии Николай Борисович прочитал с должным вниманием. Протирая платком голый череп, спросил:

– И что?

– Мидюшко, Алтынов… Тебе ничего не напоминают эти имена?

– Абсолютно.

– А номер карательного батальона – шестьсот двадцать четвертый?

– Этих карательных вокруг партизанских зон было, что блох на бездомной собаке… Погоди-ка… – Орлов вернулся к аджарской шифровке. – Мидюшко… В Витебске выпускалась фашистская газетенка на русском языке. Фамилия редактора врезалась в память – Брандт, изменник из обрусевших немцев. Много мы с ним повозились. Константина Егоровича бы… Я тогда так, на подхвате у таких, как Константин Егорович…

– Кто это – Константин Егорович?

Орлов скосил голову, по-птичьи посмотрел на Дальнова и осуждающе вздохнул:

– Коротка у нас память на мертвых. Лишь по особым датам вспоминаем, да и то не всех… Яковлев это. Тот, что в двадцатых годах здесь, в Екатеринбургской ЧК, работал. Подожди минуту, попробую сосредоточиться.

Орлов облокотился о стол, приложил ладонь ко лбу, но тут же резко выпрямился и напряженно замер. Болезненно морщась, стал дергать пальцы до хруста в суставах. Павел Никифорович знал: если Орлов терзает пальцы, значит, его ударила боль у позвонка. В окаменевшей позе Орлов перетерпел приступ, от дальновского укоризненного покачивания головой отмахнулся.

Дальнов, показывая глазами на диван, все же сказал:

– Полежал бы.

Орлов невесело усмехнулся – байку вспомнил:

– «Работать шибко охота, пойду полежу, может, пройдет»… Ладно, прошло уже.

Нашарил в кармане аптечную упаковку, кинул таблетку в рот. Полузакрыв глаза, пальцами, как ухватом, прихватил голову и, потирая виски, силился что-нибудь вспомнить. Напрягая память, увидел деревушку на берегу речки, в огороде землянки с перекрытием в четыре наката. В ближней к домам жили они с Константином Егоровичем все месяцы обороны. Как же называлась речушка? Усвяча? Нет. Усвячу запомнил потому, что неподалеку был райцентр Усвяты, где в медсанбате залечивал первую рану. Этот ручей, кажется, впадал в нее, Усвячу. Ладно, бог с ним, названием…

«Не вернулся с задания…» Это сообщение из партизанской бригады о Константине Егоровиче Яковлеве. Его перевели туда зимой, сдается, в декабре сорок второго… Нет, раньше. Брандта ликвидировали в ноябре, а эту операцию он готовил, Константин Егорович. Когда же всплыла фамилия Мидюшко? В июле, когда Яковлев ходил в Витебск на встречу с Брандтом, или после ликвидации этого немецкого прихвостня? И вообще – Мидюшко ли? Говорили тогда о каком-то приятеле Брандта из карателей. Как его фамилия… Мидюшко? О, черт… Похоже что-то, но вроде не Мидюшко…

Оторвал руку от лба, выпятив губу, стал медленно поматывать головой.

– Нет, Павел, ничем не могу зацепиться за твоего Мидюшко. Если бы какой фронтовой блокнотик… Но сам понимаешь, личных записей не вели, армия расформирована. Да и не документировали мы подобные вещи, а если что документировали, то бумаги уничтожили потом. В партизанские архивы забираться надо… Мидюшко… Зудит, а вот… – Николай Борисович умолк, озадаченно вскинул голову на Дальнова. – Если бы я убежденно сказал, что Мидюшко приятель Брандта, то – что?

– Тебе ли объяснять, что в нашем деле каждая мелочь – божий дар. Брандт мертв, но не исключено, что живо его окружение. Кто-то еще помимо его мог встречаться с Мидюшко.

– Это уже не мелочь. Покопаюсь в памяти… Про Турцию не думал? Центр зашевелился, услышав сигнал о нем. Может, в Турции его пощупать?

– А есть он там, Мидюшко этот? – раздраженно спросил Дальнов. – Информация, что он в Трабзоне, исходит от Алтынова. Из песка, слюнями слеплена.

– Как считаешь, Алтынова – рано?

– Узнать надо, что Новоселов привез. С пустыми руками погодим брать. Со стороны посмотрим.

12

В три тридцать пополудни, как и было велено, Юрий Новоселов был в кабинете подполковника Дальнова.

– Садись, Юрий Максимович. Привез что-нибудь?

– Не разобрал пока, Павел Никифорович. Вроде бы ничего существенного, и вроде не зря съездил.

– Для нас Сомов что-нибудь дал?

– Пищу для размышлений.

– Спасибо… У нас с тобой этой пищи… Других можем бесплатно кормить.

– Нам отпущенную, Павел Никифорович, сами жевать будем.

– Вот и жевал бы, а то в столовую – пулей.

Как ни странно, Новоселов шутки не принял. Озабоченно смотрел куда-то за спину Дальнова – туда, где голая стена.

– Каким нам Сомов виделся из шифровки? – начал вслух размышлять Новоселов. – Задержан при попытке нелегально уйти за границу, на территорию государства, активнейшего члена НАТО, а нынче вступившего еще и в СЕНТО. Направлен туда Алтыновым – человеком, осужденным за измену Родине… Сомову дана конкретная явка… Хозяин явочной квартиры – известный Центру предатель Мидюшко… Мы не исключали, что «Алтын Прохору» – пароль… В этой умозрительно выстроенной цепи Сомов, как мы отмечали, – связник, требующий нашего пристального внимания… Но вот я в Батуми, просматриваю протоколы допросов предварительного следствия, всесторонне изучаю так называемого связника, и его вроде бы значительная фигура – того… Дым, мираж, бред… Сомов по воле судьбы – только игрушка в руках зловещего человека. Я убежден в этом и считаю, что Верховный суд Аджарии совершит серьезную ошибку, если…

Новоселов оборвал мысль, но Дальнову обрывки не нужны.

– Что – если?

– Ошибка будет, если осудят Сомова, – сказал Новоселов и полез в папку. – Фотографии хотите посмотреть? – подавая одну за другой, пояснял: – Это Петя Сомов во всей своей красе – анфас и в профиль…

От Дальнова не ускользнуло, что Юрий Новоселов ушел от чего-то важного для него, но посчитал лишним допытываться, ломать избранную Новоселовым схему доклада. Взял фотографию. Разглядывая парнишечье лицо, произнес удивленно:

– Неужели двадцать? С тридцать пятого, помнится.

– С тридцать пятого, – подтвердил Юрий.

– Не мальчик.

– Не мальчик, но инфантильным молочком сильно отдает. Легкомысленность и наивность так и прут из него. Живет в мире беспочвенных и беспорядочных мечтаний. Порой сомнение берет – не с приветом?

– Ну и как? Здоров?

– Вот копия акта судебно-психиатрической экспертизы. Проводили экспертизу опытные специалисты. – Новоселов стал отрывочно читать: – «Вменяем… Фантазер… Память на события жизни сохранена… Впечатляемость от прочитанного усиленная». А читал он, Павел Никифорович, вот что: «Над Тиссой», «Паутина», «Горная весна», «След Заурбека», «По свежему следу», «Зеленая цепочка» и еще десяток названий.

Новоселов пододвинул по столу другую фотографию.

– Тут Петя Сомов показывает, где прятался, ожидая наступления темноты. В этом месте преодолевал проволочную изгородь, посчитал – граница. Надел на руки ботинки, приподнял проволоку, пролез. И невдомек окаянному, что на коровье пастбище забрался… А в этом месте Сомов переплывал речку…

– Хватит, сохрани для мемуаров, – остановил Дальнов Новоселова и, глядя ему в глаза, с жесткой усмешкой распорядился: – Доложи все, что там произошло. Дров наломал?

– Не успел. А мог бы. Вот.

Новоселов вытянул листок, лежавший в папке под фотографиями, подал Павлу Никифоровичу. Дальнов прочитал в нем:

«Председателю Верховного суда Аджарской АССР…

В ваш адрес прокурором республики старшим советником юстиции М. Токидзе на днях будет препровождено следственное дело № 1738 по обвинению Сомова Петра Алексеевича по ст.ст. 19 и 84 часть 1 УК Грузинской ССР для рассмотрения по существу. Выполняя задание УКГБ при Совете Министров СССР по Свердловской области по другим событиям, в силу необходимости я внимательно изучил упомянутое дело и после всестороннего знакомства с обвиняемым пришел к глубокому убеждению…»

Дальнов прочитал до конца, спросил:

– Это что, копия?

– Нет, подлинник.

– Разумные начала верх взяли?

– Над чем, Павел Никифорович? Над эмоциями? Но они же от фактов, осознанные.

– Мы с тобой контрразведчики, голубь мой, юрисдикция… Короче, правовую оценку не нам давать.

– Не давал я оценки! Как коммунист в частной беседе высказал председателю суда свое мнение о Сомове и его деле.

– А он, председатель суда, что?

– Известное дело! Когда говоришь с умудренным опытом аксакалом…

Иронично выделив последнюю фразу, Новоселов поведал о разговоре с председателем Верховного суда Аджарии во всех подробностях.

13

Зинаида Ефимовна, тогда еще просто Зина, поскольку совсем недавно получила паспорт, работала подсобницей в пристанском ресторане Сарапула. Там она и познакомилась с Алексеем Кропотовым. Почти каждое утро он приходил на берег Камы, устанавливал мольберт и рисовал колесные пароходы с дымящимися трубами. Он носил модную в среде богемы бороду, испачканные красками вельветовые штаны, вышитую по вороту рубаху навыпуск и загадочную улыбку на мясистых губах, выпирающих из гущи волосатых зарослей.

Зина была без ума от запаха красок, бороды и беспорядочного образа жизни Алексея Кропотова. В семнадцать лет она родила Петьку. Кропотов не признал отцовства. Зина поговорила с сарапульским живописцем на языке портовых грузчиков и записала младенца на свою фамилию – Сомов. Вскоре перебралась в Осу. Здесь вышла замуж. В сорок первом инженер Николай Забродский оставил ей еще одного сына, ушел на войну и с войны не вернулся. Три года спустя ушла из жизни и Зинаида Ефимовна – после аборта, сделанного подпольной акушеркой.

Петьке было тринадцать. Сдал несмышленыша братца в детдом, махнул в Сарапул и стал жить у престарелой сестры матери – Ираиды Ефимовны. Звал ее бабушкой, ухаживал за огородом, доил козу, много читал и исправно учился. К восемнадцати годам была проглочена вся литература о шпионах, приключениях и разных авантюрах, какая только отыскалась в сарапульских библиотеках.

Тайно от тети-бабушки собрался в Москву – поступать в школу разведчиков. Должна же быть такая при МГБ, считал он. Денег на дорогу не было, он украл их у соседки, за что по решению суда отбыл на трехлетний исправительный срок в сибирский лагерь.