Текст книги "Горячее сердце"

Автор книги: Сергей Бетев

Соавторы: Лев Сорокин,Г. Наумов,Владимир Турунтаев,Анатолий Трофимов,Юрий Корнилов,Сергей Михалёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

– При чем тут рукава?

– Слушайте… Сысков во время драки выхватил из-под матраца шланг и стал избивать того заключенного. До полусмерти исхлестал: в шланге цепь была. Вот я и примерил свой кусок шланга к Сысковскому. Точно! А Сысков этот с Западного взят.

– Что он говорит?

– А что ему говорить?

Он все понимает.

– Судить будете?

– Конечно.

Федор и Максимов сдержали слово, через восемь дней новые заключенные заменили работников контор и управления на всех местах.

Теперь Федор с Лоскутовым снова ездили по разрезам.

Встретился на Южной обогатительной и с Макарычем.

– Как новые рабочие? – спросил его.

Суровый старик был не склонен к похвалам.

– Пока держатся, – ответил сдержанно.

– Так ведь это хорошо.

– Поглядим… Может, пообвыкнутся, так опять за перекуры возьмутся, – рассуждал он. – У нас тут свое собрание было. Уговорились их контролировать. Так и сказали им, когда они пришли: будете дурака валять – выгоним. Пусть ваше начальство разбирается… Смолчали. Вот – работают.

Через несколько дней Федор встретился с Евсеевым.

– Скучноватый вид у вас, Федор Тихонович, – заметил тот.

– Не вижу надобности находиться здесь, – признался Федор.

– Сыскова когда собираетесь судить?

– Дня через три-четыре.

– Поговорите со своим начальством, – посоветовал Евсеев. – Не буду возражать, если вас отзовут. Не думайте только, что я против вашего пребывания здесь. Вы нам очень помогли.

– Ничего особенного я не сделал.

– Ну, как… Каждый из нас занимается своим делом, а все вместе – решаем одну задачу. Это хорошо, что мы перетряхнули расконвойку.

– Еще на результаты надо посмотреть.

– Вот-вот. Поэтому побудьте здесь хотя бы до суда над Сысковым.

…Федор уезжал из Ново-Надеждинска на десять дней раньше комиссии. Северный трест, по расчетам Евсеева, через неделю должен был войти в плановый график добычи. Позднее он узнал, что так оно и произошло.

Но, покидая тогда Ново-Надеждинск, глядя на огни удаляющегося города из окна вагона, он снова думал о своей работе, ощутив новую ее грань, которая роднила ее с большими человеческими делами.

9

Федора встретили тепло и радостно.

– Славин с Уховым уже справлялись, приехал ли ты, – говорил Колмаков. Оглядев Федора, заметил: – Ох, и устал ты, мужик!

Когда Федор доложил Ухову, тот спросил:

– Ты в бане-то хоть был за это время?

– В душе один раз, – ответил Федор. – А что?

– Сходи попарься, – улыбнулся Ухов. – И можешь сутки не показываться.

– Понял. Спасибо.

Но отдыха не получилось.

Небывалое дело: ночью в городок чекистов на квартиру Федора явился Колмаков.

– Федор, собирайся, – сказал Алексей, входя в комнату. – Машина ждет.

– Что стряслось?

– Не знаю, но какое-то ЧП.

– Объяснить можешь?

– Двадцать минут назад в оперативный пункт позвонил дежурный по разъезду Дедово Вершков Даниил Андреевич. Сказал только несколько слов: товарищ Колмаков, приезжайте, у нас что-то неладно… – рассказывал Алексей. – Человек он серьезный, зря не беспокоит.

– Мог же хоть что-то сказать?

– Спрашивал. Не могу, говорит, по телефону объяснить. И попросил еще, чтобы я привез с собой человек двух-трех и появился на станции незаметно.

– Что это значит?

– Не знаю… Но, если он так сказал, поверь, там действительно что-то серьезное.

– Ладно. Познакомимся с твоим Вершковым…

Через полчаса, закрыв оперпункт на замок, Федор, Колмаков и Бадьин выехали на дрезине в Дедово. Шустрая «Пионерка» со скоростью семьдесят километров в час несла в предутреннюю мглу трех человек. На моторе сидел Колмаков, такой же молчаливый и хмурый, как и его попутчики.

Федор смотрел поверх поднятого воротника шинели и думал, в какое неожиданное время обернулся к нему Урал своей красотой.

Наступающий рассвет отодвигал утренний туман в стороны, и лесистые, умытые росой увалы, среди которых вилась железная колея, словно напоказ выставляли свою зеленую стать, в которой чувствовалось могучее спокойствие, непоколебимое и вечное.

Разъезд Дедово, Федор видел его проездом, прижался к огромной горе со странным названием – Яшмиха. Поросшая густым еловым лесом, встала она под высоким небом первым часовым перед старым хребтом с сибирской стороны. Вправо от себя Яшмиха, словно крыло, откинула гранитную стену, которая доставала до обширного водохранилища и отвесно падала в его голубую гладь. В свое время строители не смогли обойти ее железной дорогой и прорубили здесь километровый туннель.

Гора прижала к своему боку железную дорогу. Боясь уронить ее в воду, подступающую к самому полотну, укрепила его каменными глыбами, которые мог нагромоздить только взрыв. Так оно и было на самом деле.

Четыре дома железнодорожников с маленькими огородиками прилепились здесь к склону Яшмихи как-то ненадежно, будто большая гора приютила их только на время.

Отдельно, на отшибе, у самого туннеля стоял еще один дом – в нем жило отделение солдат из воинской части НКВД, которое несло охрану туннеля.

Минут через сорок езды выплыла из тумана Яшмиха, а скоро, после крутой кривой, вынырнул и входной семафор Дедово. Колмаков сбросил скорость и остановил дрезину. Сказал спутникам:

– Предлагаю дрезину снять здесь. Таким отрядом нам на станцию появляться не стоит. Я схожу к Вершкову, узнаю, что там произошло. Вы меня подождете здесь.

– Только не долго, – попросил Федор.

Дрезину стащили на обочину, Колмаков ушел. Федор и Бадьин спустились к воде.

– Эх, Виталий, шляпа ты. Надо было удочку прихватить, – улыбнулся Федор. – Рыба-то здесь есть?

– Конечно. Видите, сколько лодок около воды. До войны сюда рыбаки сотнями валили. У этих лодок хозяева-то в городе живут.

Они сидели на камнях возле воды. Дважды над ними прогремели поезда. Оба нетерпеливо посматривали в сторону разъезда.

Алексей Колмаков появился вместе с Вершковым.

– Расскажи-ка все сам, Даниил Андреевич, – попросил Алексей.

То, что услышали Федор и Бадьин, действительно наводило на размышления. Вчера вечером к Вершкову зашла взволнованная стрелочница Мария Холодкова. Она рассказала, что когда утром принимала дежурство у своего сменщика Семена Степанова, тот отлучился встретить прибывающий поезд, и она осталась в будке одна. Заглянула в журнал подготовки приемов поездов и увидела там непонятную записку, в которой было написано всего несколько слов: «Сегодня, 18.00. Шалаш. Надо увидеться». Подписи не было. Холодкова оставила записку на месте. Встретив поезд, Степанов вернулся в будку, но тут позвонил дежурный и велел готовить путь для нового поезда. Холодкова пошла к стрелкам. Вернувшись в будку, открыла журнал, чтобы записать подготовленный маршрут. Записка из журнала исчезла. Ей стало ясно, что ее забрал Степанов. Подозрение, что Степанов занимается каким-то темным делом, усилилось, когда она увидела его возле будки под вечер. Степанов направлялся в сторону семафора.

– Куда это собрался на ночь глядя? – спросила его.

– Надо мужиков увидеть, – ответил он. – Сено мне косят, так вот еду им несу.

В руках Степанов держал узелок.

– Почему она не сообщила о записке утром? – спросил Федор.

– Не мое дежурство было.

– Могла бы начальнику разъезда сказать.

– Не решилась. Наш начальник со Степановым приятели и часто выпивают вместе. И ко мне-то пришла, потому как я здесь единственный партиец, – объяснил Вершков.

– Почему же она подумала, что Степанов занимается темным делом?

– Мария знает, что он всегда косил сено сам и не в той стороне. Да и какое тут сено – лес сплошной. Наврал он ей. Неладное что-то затевается. И правильно обеспокоилась Марья-то.

Федор слушал Вершкова, и его охватывало то же беспокойство, которое чувствовалось в рассказе старого железнодорожника. Но тревога Федора шла еще оттого, что он понимал, как много предстоит дел, которые надо сделать очень быстро. Где этот шалаш и кто в нем скрывается? Какое отношение имеет к ним Степанов? Какое дело их связывает? Что за личность Степанов вообще?..

– Даниил Андреевич, мы надеемся, что кое в чем вы нам поможете, – обратился Федор к Вершкову.

– Чем могу, пожалуйста.

– Вы местный житель. Окрестности Яшмихи вы хорошо знаете?

– Знаю, конечно.

С южной и восточной стороны Яшмиха одинаково густо поросла лесом. На северной стороне он победнее. Там гора полого спускается в большую низину, на самом дне которой вьется небольшая речка Малая Шайтанка. Низина непролазно затянута ивняком и черемушником, только поверху ее окаймляет молодое разнолесье. Железная дорога вырывается из туннеля под уклон через выемку на высокую насыпь, которая и пропускает под собой через трубу речушку.

Всей западной стороной Яшмиха глядится в голубое зеркало водохранилища.

– Мария Холодкова говорила, что Степанов уходил за семафор. Значит, шалаш надо искать только на южной и восточной стороне, – уверенно говорил Вершков.

Стали советоваться. Федор, учитывая, что Дедово входит в участок Колмакова и тот знает людей лучше, предложил ему отправиться на разъезд, встретиться и подробно поговорить с Марией Холодковой.

– Она работает вместе со Степановым и может рассказать о нем больше, чем кто-либо. Обрати особое внимание на круг его знакомых. Словом, никакая информация не будет лишней. Даниил Андреевич предупредит домашних и под каким-то предлогом отлучится из дома. Мы с Виталием будем ждать здесь: нам на разъезде появляться не стоит. Народ здесь приметливый, встревожатся, увидев, сколько нас понаехало. А нам лишних разговоров лучше не вызывать. Вечером, в зависимости от добытых сведений, решим, что делать дальше.

– А как с дрезиной-то? – спросил Бадьин.

– Мы с товарищем Колмаковым пойдем через стрелочный пост, и я скажу, чтобы за ней присматривали, – сказал Вершков. – Никто не тронет.

Федору с Бадьиным снова пришлось любоваться природой. День разыгрался светлый и теплый. На этот раз почти не разговаривали, занятые размышлениями о происходящем. Только Виталий подивился раз:

– А записка-то интересная! Уловили: 18.00?.. По-военному почти.

– А может, по-железнодорожному? – предположил Федор.

– Может…

Колмаков опять проявил свой заботливый характер. Даниил Андреевич явился в хорошем настроении, но едва Федор с Виталием поднялись ему навстречу, он жестом усадил их обратно, подняв в руках брезентовую сумку.

– Догадливый ваш товарищ, подсказал мне, – присел к ним Даниил Андреевич. – Вот тут моя старуха кое-какой харч придумала. Не обессудьте: хлеба нет.

Вершков вытащил чистую тряпицу, расстелил ее на плоском камне, выложил пяток каких-то непонятных лепешек, с десяток вареных картофелин. Последней из сумки извлек пол-литровую бутылку молока, старательно заткнутую самодельной пробкой.

– Ну, Даниил Андреевич! Это же царское угощение! – удивился Федор.

– А я сразу вспомнил, что есть хочу, – живо подвинулся к еде Виталий.

– Вот и Колмаков сказал: они ребята холостые. Не накормишь, так сами не вспомнят, – сказал Даниил Андреевич.

Еда развеселила. Скоро они бодро зашагали к лесу. Вершков шел впереди, часто оборачиваясь.

– Нам тропки надо выглядывать, – говорил он. – Правда, тут их много, есть совсем малоприметные: грибники вытоптали. А грибники, они в каждый угол заглянут…

Федор и Виталий шли за ним, вглядываясь в гущину леса, прощупывая взглядом мшистую землю.

– Вы, ребята, проплешинки примечайте, – оборачивался Вершков. – Шалашу, ему тоже место нужно…

К полудню спустились к подножью Яшмихи с восточной стороны. Лес заметно поредел, потом расступился, открыв небольшой поселок.

– Шесть километров отшагали, – объявил Вершков. – Это Яшминский леспромхоз. Лесозаготовители живут. Еще и уголь древесный гонят. Наши до войны сюда в магазин бегали. Сейчас-то незачем ходить. От них до Московского тракта рукой подать, километров десять. – И спросил: – Поворачивать будем?

– Надо искать, – сказал Федор.

– Тогда повыше надо подняться, чтобы по старому следу не идти. И опять кружанем.

Шалаш нашли, когда уже перевалило за четыре часа. Временное жилье было сооружено около небольшого каменного обнажения, заменившего ему заднюю стену, а бока выложены тонкими жердями, плотно пригнанными друг к другу. Но что удивило больше всего, так это то, что поверху шалаш был накрыт толью и только потом – травой.

– Топориком сработано, – подметил Даниил Андреевич, осмотрев жерди. – Толь, конечно, у наших достали, больше не у кого. И гвоздики у жильцов водились…

Шалаш опустел недавно: если не сегодня, так вчера. И, видимо, оставлен насовсем. Утоптанная земля еще не замусорена, как это бывает в заброшенных шалашах, два лежака под толстым слоем сухой травы, казалось, еще хранили человеческое тепло.

– Как вы думаете, Даниил Андреевич, совсем ушли? – спросил Федор.

– Можно по-разному судить… – Вершков думал. – Может, и вернутся, однако не скоро. Если бы только отлучились, так все равно что-нибудь оставили.

– Сколько отсюда до Дедово?

– Километра два-три. Не больше.

– Что будем делать? – спросил Федор Бадьина.

– Не знаю.

– Не хочется уходить с пустыми руками, – задумчиво сказал Федор. И вдруг спросил Вершкова: – Даниил Андреевич, сегодня Степанов должен дежурить в ночь?

– В ночь.

Замолчали. Потом Федор внимательно посмотрел на Виталия.

– Ты можешь остаться здесь до утра один?

– Зачем?

– Мне надо в Дедово, к Колмакову. А то бы я остался с тобой.

– Конечно, могу, – поспешил согласиться Бадьин. – Но зачем?

– Понимаешь… Вчера Степанов наверняка был здесь. Нам нужно знать, совсем люди ушли отсюда или нет. Сегодня, до дежурства, Степанов сюда не пойдет. Если он не пойдет и завтра, то можно считать, что шалаш оставлен. А вдруг он вздумает пойти?.. Значит, его здесь будут ждать. В таком случае ты узнаешь этих людей, а может, кое-что и поймешь из их намерений. А я возьму на себя Степанова. Если он, конечно, пойдет.

– А если не пойдет? – спросил Виталий.

– Когда сменяются стрелочники? – спросил Федор Вершкова.

– В восемь.

– Тогда в девять ты можешь сняться, – ответил Федор Виталию.

– Ясно.

– Теперь давайте подумаем, как тебя получше укрыть. Не в шалаше же ты будешь ждать!

Укрытие Бадьину оборудовали шагах в пяти-семи от шалаша.

– В скандал советую не ввязываться, если даже и появится такая возможность, – весело посоветовал Федор на прощание.

Через час Федор с Вершковым пришли в его квартиру на разъезде. Они вернулись, миновав стрелочный пост. Наскоро перекусив, Даниил Андреевич отправился на дежурство, пообещав найти Колмакова и послать его к Федору.

Алексей Колмаков побывал у Марии Холодковой. Из разговора с ней, как он считал, узнал немного, но кое-что требовало проверки и дополнительных сведений.

– Оказывается, Семен Степанов из спецпереселенцев. За что был сослан сюда, она не знает, но говорят, что когда-то он был мельником. Видимо, мне надо съездить в Пригорнск… Из его приятелей на разъезде назвала начальника, и то сказала, что вместе сходятся только для выпивки. Не дома, а на работе. Семьями не дружны.

– И это – все? – спросил Федор.

– Беседовал и с другими людьми. Говорят, что у Степанова есть знакомые в поселке Яшминского леспромхоза. Кто они – назвать не могли, но предполагают, что через них Степанов получал отводы для сенокоса. Если так, то этих знакомых надо искать в лесничестве: оно находится в том же поселке. Да, я забыл!.. Мария Холодкова тоже говорила, что как-то, придя на дежурство – это было с месяц назад, – она застала в будке вместе со Степановым незнакомого мужчину. Когда тот ушел, еще спросила: «Что это за мужик у тебя был? Никогда раньше не видела». – «Знакомый один из госпиталя пришел после ранения», – ответил Степанов и ушел.

– Так и не узнала, кто он?

– Нет. Ей показалось, что Степанов не хочет с ней разговаривать.

– Не густо, – сказал Федор.

Обоим было ясно, что на главный вопрос: кто мог скрываться в лесу, – не только ответа, даже намека не было. А без этого со Степановым говорить нельзя.

– Послушай, Алексей, тебя тут знают, и твое присутствие на разъезде не вызывает подозрений. Проследи вместо меня, откуда Степанов придет на дежурство, – попросил Федор Колмакова. – Утром за ним я посмотрю сам. Ты же завтра поедешь в Пригорнск. О Степанове необходимо знать все.

Колмаков ушел.

Настроение у Федора было отвратительное.

Он остался ночевать в квартире Вершкова, но сон не шел, и Федор попросил у хозяйки разрешения посидеть на кухне. Поздно вечером по радио передавали последние сводки о положении на фронтах. Немцы опять наступали. На этот раз на Юге. Наши войска оставили Донбасс, откатились к Дону, несмотря на упорное сопротивление, продолжали отходить. Федор впервые услышал название нового фронта – Сталинградского. Все чаще в сводках назывался Воронеж, город, с которого, как считал Федор, началась его жизнь. Как далеко зашла война!..

Так, не отдохнув, и промучился Федор до рассвета, а утром, освежив себя холодной водой, зашел к Вершкову.

– Отдохнул? – спросил Даниил Андреевич. – Что-то больно рано поднялся…

– Спасибо, все хорошо, – ответил Федор, – Скоро восемь, стрелочники будут меняться. Вот и пришел.

В дежурную зашла Мария Холодкова.

– На работу? – спросил ее Вершков.

– На работу.

– У меня просьба к тебе, – обратился он к ней. – Когда примешь смену от Степанова и он уйдет, сразу позвони мне и скажи, куда он отправится.

– Зачем?

– Как зачем? Со вчерашней запиской надо разобраться. Только ему ни полслова! – наказал он.

– Ладно, – просто согласилась Холодкова, но взглянула на Федора.

Когда ушла, Даниил Андреевич сказал:

– Вот и незачем вам без дела разгуливать по разъезду.

Вскоре в дежурной появился и Колмаков.

– Вчера он пришел на работу из дома, – сказал он Федору, не называя фамилии Степанова.

– Когда едешь в Пригорнск? – не ответив на сообщение, спросил Федор.

– С первым попутным. А ты чем заниматься намерен? – поинтересовался тот в свою очередь.

– Не решил еще. Надо подождать Виталия.

– Если вы хотите ехать, товарищ Колмаков, то я сейчас придержу прибывающий поезд, – вмешался в их разговор Вершков. – Пойдемте.

– Постарайся побыстрее вернуться, Алексей! – уже вдогонку крикнул Федор.

Зазвонил телефон. Федор поднял трубку.

– Первый говорит, – услышал он женский голос. – А где Даниил Андреевич?

– Он встречает поезд, – ответил Федор. – Это вы, товарищ Холодкова?.. Что ему передать? Куда пошел Степанов?

– Домой, – сказала она и спросила после паузы: – Всё?

– Спасибо.

Она положила трубку.

Федор поднялся и подошел к окну. На перроне стояли Колмаков и Даниил Андреевич. Дежурный держал в руках развернутый желтый флажок. Вскоре мимо нескоро покатил товарный поезд. Дождавшись тормозной площадки, Колмаков ухватился за поручни и легко вскочил на нее. Вершков сразу же сделал отмашку в сторону машиниста. В ответ послышался бодрый свисток паровоза, и поезд стал набирать скорость.

– Холодкова звонила: Степанов пошел с дежурства домой, – сказал Федор Вершкову, когда тот вернулся в дежурную. Спросил: – Сюда он может зайти?

– Нет. Стрелочники только перед сменой заходят, – ответил Даниил Андреевич и тоже спросил: – А ваш товарищ-то из леса куда должен прийти?

– Выйдет туда, откуда мы уходили. Наверное, мне лучше его встретить. Придется зайти к Холодковой. Не испугаю ее?

– Нет. Она баба понимающая, – успокоил его Даниил Андреевич. И улыбнулся хитровато: – Боязливая не рассказала бы про записку-то…

– А как ее зовут по отчеству?

– Ивановна.

Федор встал, застегивая шинель.

– Я вам понадоблюсь? – спросил его Вершков.

Федор подумал, потом попросил:

– Если вас не затруднит, через час подойдите к месту, где стоит наша дрезина.

Мария Холодкова встретила Федора сдержанно, но приветливо:

– Присаживайтесь. Тесно у меня здесь.

– Ничего. Все равно – не на улице. И дрезину из окошка видно, – отозвался он.

– У нас тут на Дедово и остановиться-то негде. У Даниила Андреевича были?

– У него. – Попытался завязать разговор: – На разъезде магазина нет. Я слышал, Мария Ивановна, что ваши раньше ходили за покупками в Яшминский леспромхоз?

– Только за продуктами да мелочью разной, вроде мыла. Мужики – еще за водкой. Что там еще купишь? За большими покупками ездили в Пригорнск, а чаще – в Свердловск, – ответила она охотно.

– Я почему спросил? Знакомых, наверное, там много?

– У кого как. Мы с мужем нездешние, так у нас знакомых не было. А как его забрали на войну, так я там и вовсе не была. По карточкам-то мы отовариваемся в Пригорнске.

– А здесь и местные работают?

– Есть. Правда, не много, семьи две-три. – И уточнила: – Местные, это не обязательно с Яшминского леспромхоза. По ту сторону Яшмихи еще поселки есть: Угольный, Хомутовка… Тоже – недалеко. Вот моя соседка, она в пути работает сейчас, так она из Хомутовки, а сестра ее замужем в Яшминском.

– Вы говорили нашему Колмакову, что у Степанова нет друзей.

– Откуда им быть-то? – Она оживилась, улыбнулась даже. – Сам он нелюдимый, да еще и скупой. Только на поллитру разориться может. А жена у него – так ту вообще все стороной обходят. Говорят, она шибко из богатых… Наверное, и злая оттого, что жизнь-то всех уровняла.

Федор посматривал на часы. В девять в будку зашел Вершков.

– Беседуем? – спросил.

– Да так… – ответил Федор. – Что-то товарищ мой задерживается.

– Я пойду, – сказала Холодкова. – Мне стрелки надо прибрать.

– Занимайтесь своим делом, Мария Ивановна, – ответил ей Федор. – На нас не обращайте внимания.

– Парень-то ваш голодный, – побеспокоился о Бадьине Вершков.

– Придет, придумаем что-нибудь.

А Виталия все не было. Федор уже тревожился не на шутку, предложил Вершкову.

– Может, пройдем к дрезине? Хоть на воздухе побудем: вон у вас красота какая!

Когда пришли на место, к воде спускаться не стали, а устроились на опушке леса, невдалеке от дорожки, по которой уходили вчера. Солнце уже поднялось довольно высоко, Федор снял шинель.

…Бадьин появился только после десяти. Они поднялись, и он, увидев их, подошел со словами:

– Задержаться пришлось: я из Яшминского…

Виталий просидел возле шалаша всю ночь.

– Думал – зря, – рассказывал он нервно, – а на рассвете, в шестом часу, услышал, что кто-то идет. Ну, приготовился… Скоро к шалашу осторожно подошел мужчина лет около пятидесяти в сапогах и брезентовом плаще. Огляделся, заглянул в шалаш и закурил. Постоял, потом затушил папиросу и направился обратно…

Виталий не стал задерживать утреннего пришельца, но осторожно пошел за ним. Мужчина привел его за собой в поселок Яшминского леспромхоза.

– Я заметил дом, где он живет, – закончил он свой рассказ.

– Ты уверен, что он там живет? – сразу спросил Федор.

– А как же? – удивился вопросу Виталий. – Я же не сразу ушел. Минут через десять этот мужчина в одной рубашке вышел на двор к умывальнику, и следом за ним появилась женщина с полотенцем. Потом они вместе вернулись. Ясно, что жена.

– Больше ничего не узнал?

– У кого?! Время-то было: восьмой час. Я же переполошил бы всех!

– Ладно.

Федор подумал, что он и сам поступил бы так же.

– Что же нам делать?.. – Он волновался. – Сидеть бесполезно. Надо что-то делать!..

И вдруг повернулся к Вершкову:

– Даниил Андреевич, без вас не обойтись. Я разговаривал с Холодковой. Она сказала, что у нее есть соседка, у которой в Яшминском живет сестра.

– Есть такая, знаю ее, тоже Мария, только – Вахромеева, – ответил Вершков.

– Как бы нам ее увидеть?

– Так она на работе сейчас. А где – узнавать надо: путейцы на месте не сидят.

– Но найти-то можно?

– Положим, найдем… – хотел понять Федора Вершков.

– Надо найти! – Федор заговорил как о решенном: – Мы отвлечем ее от работы, и вы, именно вы, с Виталием Павловичем, – Федор упер палец в грудь Бадьина, – вместе с этой женщиной пойдете в Яшминское. Ты, Виталий, не должен появляться там, а только покажешь дом, хозяин которого приходил в лес. – И снова к Вершкову: – А вы, Даниил Андреевич, с Вахромеевой через ее сестру узнаете, кто этот мужчина, где работает, словом, все, что сможете. Ваше появление в Яшминском не вызовет ничьего любопытства. Вы поняли мою мысль? Нам надо знать, что происходит вокруг этого шалаша. Да вы и сами говорили, что тут дело нечистое.

– Попробуем, – стал серьезным Даниил Андреевич.

– А ты? – спросил Бадьин Федора.

– Откровенно говоря, я даже не знаю, что мне делать сейчас. Хорошо бы до вашего возвращения задержать Колмакова в Пригорнске; вдруг понадобится еще одна проверка? – рассуждал Федор. – Он бы все сделал сразу. Но когда вы вернетесь, вот в чем вопрос. С другой стороны: суетиться на разъезде без дела мне тоже не хочется.

И опять выход предложил Даниил Андреевич:

– Вот что, уважаемые… Давайте сейчас пройдем ко мне домой. Народу в это время на разъезде нет: старшие все на работе, ребятишки в школе, лишних глаз на улице не встретим. Перекусим маленько, я узнаю, где работают путейцы, и мы с товарищем Бадьиным отправимся по делу. А вы, Федор Тихонович, отдохнете.

– Мне нужно Колмакова встретить, как только он появится, – сказал Федор.

– Встречать не надо, он сам вас найдет, – возразил Вершков. – Увидит дрезину на месте, поймет, что вы здесь. И придет ко мне на квартиру, как вчера.

– Да, пожалуй… Больше делать нечего, – согласился Федор, хотя вынужденное безделье никак не устраивало его.

– Тогда – пошли, – поторопил их Вершков. – Время-то сколько?

– Скоро одиннадцать.

– Раньше пяти-шести никак не управиться… – посожалел Даниил Андреевич.

* * *

Колмаков пришел на квартиру Вершкова около четырех часов. Федор, издерганный ожиданием и неизвестностью, встретил его не особенно приветливо:

– Ну, Алеша, тебя только за смертью посылать!

– Что я мог сделать? Ты же знаешь, как ездить в этот Пригорнск! Тоже, придумали: районный центр в стороне от железной дороги! С Пригорнской хоть пешком добирайся, – отговорился Колмаков и вытащил блокнот. – Вот, два часа сидел в спецкомендатуре и переписывал биографию Степанова. Породистый мужик!..

Семен Тимофеевич Степанов рос в селе Кондратьевском, в восьмидесяти километрах от Красноуфимска, в мастеровой и справной крестьянской семье. Благополучие шло от отца – хорошего мельника, который отвлекался от хозяйства в сезонное время по найму к богатым кулакам. В девятьсот одиннадцатом году, двадцатилетним парнем, почувствовав самостоятельность в ремесле, Семен ушел из родительского дома. Ему повезло: в каких-нибудь ста верстах от родного села поступил мельником к богатому хлеботорговцу Лаврентьеву, державшему в руках большие мучные поставки. Молодой трудолюбивый работник приглянулся хозяину, и тот поставил его на мельнице своим доверенным, заключив с ним договор, по которому Степанов получал пятую часть доходов от мучной торговли. Прижимистый парень стал богатеть на глазах. Одевался чисто, выпивал только по праздникам, деньгами трясти не умел. Сам Лаврентьев был иного склада. Денег при нем всегда водилось много, и, не боясь обеднеть, он мог на ярмарке прогулять полвыручки, хотя потом, после жестоких попреков домашних, неделями отмаливал свои грехи в церкви, ни на грош не веря богу. В один из припадков такого раскаяния – было это в шестнадцатом году – и выдал Лаврентьев свою некрасавицу-перестарку дочь за Семена Степанова. Шел тогда Семену двадцать пятый год, невеста была моложе на год.

И вдруг революция!..

Лопнуло лаврентьевское богатство. Уговорил тогда Семен жену переехать к своим родным, прихватив, что перепало за эти годы от отца в золоте, а сам подался на сторону, незаметно пережить смутное время. Оказался в Артинском районе, где но примеру отца промышлял по найму у богатых мужиков. Там летом восемнадцатого года в деревне Емангелинке задернуло его в кулацкое восстание. В емангелинской банде собралось около сорока человек. По указке главарей восстания она, как и другие, двинулась на Арти, вырезая по пути коммунистов, семьи красноармейцев и сочувствующих Советской власти. Из Артей двинулись на Янгулово. Дальше Степанов прошел с бандой только неделю: настиг его тиф. Оставили его в одной из деревень под присмотр верных людей.

Выжил Степанов. А когда оклемался, узнал, что банду его ликвидировали и восстание разгромлено.

И тогда подался он в свое родное Кондратьевское, куда услал жену. И вроде недалеко было до дома, а добирался три недели, больше отсиживался в лесах, потому что на дорогах и в деревнях власть менялась чуть не каждый день: белые отступали, красные наступали, все смешалось, и невозможно было угадать, в чьи ты руки попадешь… Но и тут повезло: добрался до дома. Там Советская власть утвердилась окончательно. Когда спросили, где пропадал, ответил, что скрывался от белых.

Поверили.

Не хотел больше испытывать судьбу Семен Степанов: примирился с отцом, решил вести хозяйство вместе. Но жена потихоньку гнула свое, хотела самостоятельной хозяйкой стать, своих детей, а их уже двое подоспело, не в куче с другими растить, а в своем доме. Поманила Семена золотом, и поставил он собственный дом, хоть и рядом с отцом, но дела свои повел отдельно. На удивление всем разбогател скоро, работника завел, а когда дел скапливалось невпроворот, всегда находились мужики, которые чертоломили у него за долги.

На богатейском взлете и застала Семена Степанова коллективизация. Не увернулся на этот раз, нашлись люди, которые рассказали и о прошлых делах. И тридцатый год встретил Степанов не хозяином, а ссыльным в Пригорнском районе.

Как жить дальше?..

Опутанный семьей, привязанный законом к месту, проклял в душе власть с ее порядками, отвернулся от земли: пошел на железную дорогу работать…

Таким предстал Степанов перед Федором в рассказе Колмакова.

– Будем считать, что со Степановым мы познакомились, – задумчиво сказал Федор, когда Колмаков замолчал. – Теперь его друзей надо узнавать. Должны они быть у него.

– А когда Бадьин обещал вернуться? – спросил Алексей.

– Ушли они сразу после двенадцати, – ответил Федор. – Даниил Андреевич надеялся вернуться часам к семи. Но управятся ли? – И спросил совсем о другом: – Послушай, Алексей, а ты где ночевать собираешься?

– Где всегда: у солдат.

– Что же ты вчера меня с собой не взял? – упрекнул он Алексея. – А я тут людей стесняю.

– Подумал почему-то, что тебе здесь удобнее. Пойдем сегодня.

– Не сегодня, а сейчас, – сказал Федор. – Накажем хозяйке, чтобы Бадьин и Даниил Андреевич пришли туда после возвращения. И вообще, там мы меньше на виду, да и появление наше в подразделении НКВД воспримется без удивления. А вот здесь – хуже: увидят, начнут думать, зачем приехали…

Через десять минут они шагали к туннелю.

Дом-казарма маленького гарнизона, который насчитывал всего отделение солдат во главе со старшиной, был светлым и просторным. Федор, идя за Колмаковым, сначала попал в большую комнату, в которой за маленьким столиком у телефонов сидел дежурный. При их появлении он поднялся и отдал честь. Федор понял, что Колмаков здесь свой человек. Вдоль одной стены комнаты тянулась вешалка, напротив была оборудована оружейная стенка.