Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Сергей Гомонов
«РЕЖИМ БОГА^{1} (ПОСЛЕДНИЙ ШАГ)»

Из эпилога романа «Тень Уробороса^{2} (Лицедеи)»

…Вот уже много лет я живу в сельве отшельником. Попытки хотя бы в «третьем» состоянии разведать, где на соседнем материке находится действующий портал в Агизской пустыне, не привели ни к чему: да, я увидел установку, но в ней не хватало составляющих. Охранялся ТДМ тщательно, да и люди, владеющие корпорацией, где некогда работал Фараон, были очень непросты, как и шаман, тот самый человек-в-шкуре.

Араго, сын вождя, выздоровел полностью. О былом укусе напоминали только два белых шрама на ноге и немного деформированная правая икра. Он сменил своего отца после его смерти через десять лет. Когда Араго стал главой племени, шаман, его родной старший брат, покинул сородичей и ушел к соседям.

Хаммон перебрался в город на этом же континенте. Звал он с собой и меня, но я решил остаться в сельве. Что нового я увидел бы в городе? И чем здешние горожане могли быть интереснее моих дикарей?

А в голове часто, так часто повторялся смех и слова Желтого Всадника: «Ты мог бы беспрепятственно путешествовать по всем без исключения мирам»… Да, воссоздавая себя во мне, Александр-Кристиан Харрис даже не предполагал, что может совершить такой чудовищный просчет. Вероятно, он не мог и представить, что я усмотрю свое-его предназначение в глупейшем за всю историю человечества акте медленного самоубийства, ведь чем по сути, как не суицидом, было мое нынешнее затворничество без права вернуться Домой?

Мне оставалось только ждать. Ждать неизвестно чего, неизвестно кого и неизвестно когда. Надеяться, нащупывать под ногами дно и ступать по нему в поисках сокровенного брода…

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я останавливаюсь в замешательстве. Точно помню: именно здесь должен начинаться другой коридор. В прошлый раз мы преодолели его столь быстро, что подробности не запечатлелись в сознании.

Стою. Думаю. А нужно спешить!

Коридор должен поворачивать на юго-запад и спускаться под уклон. Я чувствую направление, как чувствуют его перелетные птицы. Кажется, тяжесть времен гнетет твои плечи в этих таинственных руинах!

Я зажмуриваюсь и вдруг отчетливо вижу собственную руку в черной бархатной перчатке, и она указывает на гигантские башни вдалеке. Словно каленым стержнем по сердцу, подобно грозному приговору горит, полыхает призыв: «Уничтожить!»

И тут приходит явственный ответ.

Я выхватываю из рюкзака короткую штыковую лопату, бегу в угол и начинаю разгребать песчаный занос. В горле першит от пыли, моргать больно, однако теперь не до мелочей.

Постепенно, нехотя открывается неглубокий провал. Я рою лихорадочно, уже не чувствуя тела и не думая больше ни о чем, кроме проклятого лаза в юго-западный коридор.

И вот лопата проваливается в пустоту. Не жалея рук, отгребаю остатки песка и земли, а потом лезу вниз. Здесь невыносимо жарко и совсем нечем дышать. То ли дело при нашем прошлом путешествии, вдвоем с Учителем, когда все эти неудобства не имели ровным счетом никакого значения, и опасными могли быть только Соглядатаи!

Песок липнет к потной коже, забивает ноздри и рот, скрипит на зубах. Я чувствую вкус его острых песчинок; опасаюсь открывать глаза, рою вслепую, крепко смежив веки.

И наконец-то я в потайном коридоре храма! Если все это правда, то о нем знают только умершие много тысячелетий назад строители, да еще, пожалуй, те, кто сделал здесь тайник.

Это совсем узкий проход. Узкий настолько, что даже хорошо зная архитектурные особенности Тайного города, невозможно заподозрить существование пустот между залами и камерами.

Святой Доэтерий! Будь благосклонен к нам сегодня!

Металл лязгает, встречая на своем пути что-то твердое. Я осторожно расчищаю углубление по периметру, поскольку предмет, который зарыт у стены, обладает прямоугольной формой и относительно невелик. Вынимаю изо рта маленький фонарик, чтобы перевести дух и глотнуть воды из фляги, и снова принимаюсь за дело.

Это шкатулка. Старинная каменная шкатулка с инкрустацией, а внутри нее перекатывается что-то тяжелое.

Все еще не веря собственным глазам, я ставлю ее на пол и приподнимаю крышку.

Святой Доэтерий, благодарю тебя! Свершилось почти невозможное!

ЧАСТЬ I
НЕВОЗМОЖНЫЕ УБИЙЦЫ

Когда на землю, сбросив покрывало,

Спускается мерцающая ночь,

Я выхожу из тела и устало

Бреду в миры за гранью смерти прочь.

Когда мой дух неспешно и лениво

Ступает по росе склоненных трав,

Бываю неумеренно счастливой,

У времени мгновение украв…

М.Новиковская «Тропой шамана»

1. «Там» что-то есть…

Мэтр Гэгэус нащупал в кромешной темноте кнопку на стене и включил бра. Неосознанный первобытный страх ослабил хватку, откатился и уступил позиции здравому смыслу.

Вроде бы – и что такого? Ну, снится уже вторую неделю проклятый Франтир, поселение аборигенов, мутноватая горная речка… Можно подумать, он, Гэгэус, кому-то там задолжал денег и теперь вынужден испытывать упреки нечистой совести, скрытые под маской навязчивых снов! Но даже если бы и задолжал, то все равно ничего страшного в природе вечнозеленой сельвы Франтира не было и быть не могло. Буйство растительности, горы и долины, птичьи песни от зари до зари, тропические ливни… Дикари с копьями загоняют травоядных животных в ловушки-сети, а потом, вечером, в потемках пляшут возле своих костров, пируя в честь удачной охоты… Ну не идиллия ли?! Разве что хищники, однако хищников во снах редактора не обреталось. Отчего же так страшно?

Присутствовало во сне мэтра Гэгэуса еще что-то, о чем он никак не мог толком вспомнить после пробуждения. Это темное пятно на задворках сознания… Именно оно порождало тревогу, граничащую с паникой.

А еще он с самого начала знал, что надо командировать туда кого-то из своих подчиненных. Но так как свободных журналистов в ближайшие два, а то и три месяца не предвиделось, Гэгэус все тянул и откладывал, а сны тем временем становились все муторнее и причудливее, как будто вынуждали совершить наконец необходимый шаг.

Сегодня ему мерещился вкрадчивый голос, нашептывавший над костром аборигенов странные речи, и мэтр точно знал, что тот, кому принадлежал голос, желает видеть во Франтире некоего человека из Гэгэусовых подчиненных. И хотя подобная командировка не противоречила политике издания, объяснить вышестоящему начальству необходимость финансирования столь дальней поездки будет не очень-то просто.

Гэгэус провел толстенькой короткопалой ладошкой по лоснящемуся от испарины лицу.

– Мамуля! – окликнул он посапывающую рядом секретаршу.

Та зевнула и сладко потянулась:

– Юлан?

– Мамуля, мне нужен список имен наших новых сотрудников…

– Профиль?

– Журналисты, корреспонденты… Можно даже фотокорров, в крайнем случае! Срочно, мамуля, это срочно!

– Гм! – она отбросила простыню и, совершенно обнаженная, лениво отправилась в смежную комнату, где, проникая в открытые окна, хозяйничал прохладный ночной ветерок. – Минутку, шеф. Сейчас загружу и соединюсь…

Домашний э-пи[1]1
  электронный помощник


[Закрыть] замигал разноцветными светодиодами, загудел и, соединяясь с удаленным сервером редакции, начал тихонько попискивать. Зевая и ежась от сквознячка, заспанная секретарша сидела в кресле и ждала полной загрузки. Ее не удивляли внезапные приказы шефа: за годы работы во «Вселенском калейдоскопе» бок о бок с Гэгэусом она была готова к любым причудам с его стороны и выполняла их неуклонно, без лишних вопросов и, уж тем более, возражений.

Через семь минут она вернулась в спальню, держа между указательным и средним пальцами лист бумаги.

– Благодарю, мамулечка! – выхватывая распечатку, пылко воскликнул мэтр Гэгэус.

– Не за что. Обращайтесь… – она широко зевнула, – еще! – и в следующую минуту уже опять сопела на своей половине кровати.

Гэгэус пробежал взглядом по фамилиям сотрудников-новичков. На седьмом пункте его будто бы кто-то щелкнул по темечку. Мэтр редактор подпрыгнул и даже на всякий случай оглянулся. Но «мамулечка» безмятежно досматривала прерванный сон – было совершенно понятно, что похулиганить она не могла. И не в ее это стиле. Гэгэусу снова стало не по себе.

– Так… седьмой номер, – пробормотал он вслух, нарочно, чтобы приободрить себя звучанием собственного голоса. – Сотис! Ну, Сотис так Сотис, мудрствовать не будем…

Больше сон о Франтире его не донимал.

* * *

«Нашел я эту тональность! Какой я молодец! Вот так, вот так! Ха-ха!»

В душе Ноиро щебетали птицы, светило солнце, а сам он будто мчался в седле с победным кличем. Самое главное в его деле – поймать нужную ноту, сделать ее основной темой, а поверх накрутить остальную информацию. Она ляжет как надо.

А ведь иные статьи вымучиваешь через силу. Даже перечитывать потом бывает стыдно. Ничего не поделаешь: работа работой, а вдохновение вдохновением.

– Ноиро, а Ноиро?!

Он со стоном проводил взглядом расползающуюся картинку, на которой остались птички, солнышко, рыжий конь и – самое обидное – нужная тональность будущей статьи!

Перед ним возникла кудровласая обозревательница спортивных новостей. Кажется, ее зовут Пепти Иссет, и кажется, она с первого дня его поступления на работу в журнал изо всех сил старается заполучить внимание нового коллеги.

– Ап, ап! – она пощелкала пальцами. – Ты что, не слышишь? Общередакционная планерка!

Ноиро огорченно закрыл начатую статью. Нет никакой уверенности в том, что вдохновение вернется после этой дурацкой планерки. Нет, все-таки в «Зеркальном мире» – на прошлом месте его работы – начальники не злоупотребляли планерками и другими «внеочередными собраниями». Здесь же за два с небольшим месяца Ноиро побывал в конференц-зале Юлана Гэгэуса не менее двадцати раз. И почти всегда – отвлеченный от своего занятия в самый неподходящий момент. Эх, если бы «Зеркальный мир» не закрылся, тем самым пополнив бывшими служащими армию безработных Кийара! И Ноиро еще несказанно повезло стать сотрудником такого перспективного издания, как «Вселенский калейдоскоп»… Многие по сей день обивают пороги журналов и газет, согласные даже на малооплачиваемые должности.

– Иду… – обреченно сказал Ноиро, поднимаясь из-за стола.

Издательский центр «Вселенский калейдоскоп – пресс» располагался в отдельном восьмиэтажном здании с автономной инфраструктурой. Здесь была столовая, бар, небольшой магазин быстрого обслуживания, косметический салон, парикмахерская, массажный кабинет, медицинский смотровой, боулинг и даже бассейн с термокабинкой. И все это – к услугам счастливых работников журнала-«кругосветки»!

Конференц-зал располагался на седьмом этаже. Мэтр редактор вообще благоволил к этой цифре, полагая ее счастливой для себя со всей суеверностью творческого человека, волею судьбы ставшего номенклатурной единицей, но не утратившего искр былой романтики.

Ноиро и Пепти поднимались к нему со второго этажа пешком: молодой человек пренебрегал лифтом, а спортобозревательница так и норовила побыть в его обществе, пусть даже на бегу.

– Говорят, Гэгэус сегодня с утра загадочный-презагадочный! – пыхтя и отставая от него на пару ступенек, выпалила Иссет. – Наверняка готовит нам грандиозную выволочку. Рекламный уже оголяется: были слухи, на этой неделе больше всего проколов – у них. Сейчас пойдут в ход розги…

Ноиро почти не слушал. Он составлял в уме продолжение своей статьи о древних обычаях кочевников Узлакана. Даже если в ближайшее время его не оставят в покое, статья будет готова, и ее останется лишь напечатать на э-пи.

– Угу, – ответил он кудрявой сослуживице, делая вид, что принимает участие в разговоре, чтобы она не обиделась.

Ноиро не любил женские обиды, не любил уговаривать и каяться в несодеянных грехах. Тем более – обиды посторонних женщин.

В конференц-зале Гэгэуса – смежном с его кабинетом – собрались уже едва ли не все сотрудники журнала, за исключением, разве что, корректоров, служащих отдела сбыта и уборщиков, которые, впрочем, на планерках не присутствовали никогда.

Позже Пепти и Ноиро на планерку явился только старикан мэтр Сабати, заместитель редактора в отделе очерков о путешествиях. Ходил он так, как передвигаются голуби – при каждом шаге помогая себе головой. Взглянув мутноватыми воспаленными глазками на присутствующих, мэтр Сабати проковылял к своему обычному месту. Из кабинета Гэгэуса выглянула секретарша, окинула всех цепким взором и молча втянулась обратно. Пару секунд спустя оттуда же возник толстенький и лысоватенький мэтр главный редактор – Юлан Гэгэус. Началась очередная нудная планерка, во время которой засыпали даже вездесущие мухи. Показательные разносы обычно устраивались в самом финале. Как говорил главред, «на десерт». Поэтому Ноиро преспокойно отключил внимание от окружающей действительности, сделал вид, будто что-то царапает в блокноте для заметок, а сам принялся проговаривать про себя фразы рождающейся статьи. Его привело в замешательство собственное имя, произнесенное устами Гэгэуса:

– Сотис! Ноиро Сотис! Кто из вас тут Сотис? – вопрошал тот, тем не менее безошибочно сверля взглядом Ноиро. – Будьте любезны пройти в мой кабинет!

Журналист встал и огляделся. Планерка подошла к концу, сотрудники расходились, и только Пепти сочувствующе подергала его за рукав:

– Держись! Поорет – и успокоится. Главное, ты не перечь ему, он этого не любит. Скажет, что ты пустое место – соглашайся. Что он тут уже почти десять лет и давно уже душа этого журнала – ни в коем случае не спорь! И в глаза не смотри, он психует, когда кто-то выдерживает его взгляд!

– Ладно, ладно! – Ноиро отстранился.

Гэгэус пропустил их вперед себя – старого мэтра Сабати и недоумевающего Ноиро Сотиса, который так и не сообразил, за какой прокол ему сейчас устроят персональный разнос в присутствии непосредственного начальника.

– А вы что? – не понял мэтр редактор, меряя взглядом замешкавшуюся обозревательницу.

Пепти спохватилась и почти выбежала из конференц-зала. Гэгэус лишь усмехнулся ей вслед, а Ноиро тяжело вздохнул, понимая, что сейчас начнется основное действо.

– Итак, голубчик, как вы оцените вашего журналиста? – покуда игнорируя присутствие Сотиса, обратился шеф к мэтру Сабати.

Старик покряхтел, тараща красноватые глазки.

– Мням… мням… ну что сообщить… э-э-э… извольте… э-э-э… Исполнительность журналисту Сотису… мням… не чужда… мням… Присуща ему исполнительность, сказал бы я… Работу… мням… выполняет в срок и качествен…

– Ха! – прервал его мямленье Гэгэус. – Мэтр Сабати, а сколь внимательно вы изучили личное дело молодого человека? – он наконец соизволил кивнуть в сторону Сотиса, который уже догадался, что перед ним разворачивается представление.

– Мням… – невразумительно ответил Сабати.

«Что они там нарыли?» – встревожился Ноиро. Совесть его была чиста, но за свои двадцать пять лет журналист успел насмотреться на людей и не раз видел, как обычное злословие, порожденное завистью, портило жизнь ни в чем не повинной жертве сплетен. Сотис отдавал себе отчет в том, что и он совершенно не застрахован от оговоров. Недаром у этого Гэгэуса столь торжественно-зловещий вид.

Молодой человек внутренне подобрался, готовясь к худшему. В голове мелькнула одна лишь мысль: «Если уволят, что я скажу маме и Веги и на что мы с ними будем жить?» Так сложилась судьба их семьи: отец умер очень рано, оставив жену и двоих детей – Ноиро и его сестренку – без какой-либо защиты. Если бы природа не одарила юношу веселым нравом, отходчивым сердцем и стойким характером, у Ноиро были бы все шансы стать с возрастом мизантропом, возненавидевшим заодно с людьми и весь окружающий мир. Зыбкое, шаткое равновесие держало его на грани, однако не давало упасть. И к тому же был у него еще один важный секрет… Но об этом позже!

Гэгэус подошел к своему столу, где взял распечатки.

– Сегодняшнее утро я уделил вам, Сотис, – он снова кивнул в сторону Ноиро и надел очки. – Общая сеть предоставила мне много интересного. Мэтр Сабати, а вы знаете, что журналист Сотис – тот самый человек, который был в экспедиции, обнаружившей в Туллии останки…

Сабати подскочил, как от удара кнутом, с невероятной для дряхлого старика прытью:

– Что? Сотис?! Но тот был…

– Да, тот был Сэн-Тар Симман. Так подписывал Сотис свои статьи три года назад. Верно?

Ноиро кивнул. Этим псевдонимом он пользовался на протяжении пяти лет до тех пор, пока не потерял работу. Перед тем, как попасть во «Вселенский калейдоскоп – пресс» ему довелось побыть внештатным корреспондентом в одной маленькой газетенке, где Ноиро начал подписываться именем из удостоверения личности.

Гэгэус усмехнулся и протянул замреду листок бумаги с фотографией Ноиро, сопровождавшей статью о туллийском ящере.

– Не знал, что вы у нас знаменитость, – прошелестел старик, придирчиво сверяя изображение на снимке с оригиналом. – Что ж не похвастались в резюме? Помню эту шумиху вокруг вашего имени…

Ноиро опустил голову. Ну как им объяснишь, что именно эта шумиха и обрыдла ему больше всех остальных «прелестей» узнавания. Когда каждый третий ученый норовит поддеть тебя, уличить в какой-нибудь лжи, обозвать фальсификатором и охотником за дутыми сенсациями, приятного мало. Скандальная известность не приносит хлопот только очень богатым, а тем, у кого и без того минимум дохода, она обуза. Никакого желания «хвастать» этим фактом своей биографии у журналиста не возникало, несмотря на то, что в своем репортаже о поездке в Туллию он был абсолютно честен. Однако теперь ничего не попишешь: Гэгэус взялся за него основательно. Ноиро не удивился бы, спроси мэтр главред, где это он бывает по ночам, делая вид, будто спит. Совсем не удивился бы после всего сказанного.

– Прошу прощения за то, что утаил информацию, – не поднимая глаз, заговорил молодой человек. – Я счел ее не слишком важной…

Гэгэус расхохотался. Он, показалось Нойро, видел всех насквозь, как на снимке под R-лучами.

– Это неважно, – насмеявшись, отмахнулся шеф, – это лишь к вопросу об опыте и компетенции.

Старик Сабати неопределенно фыркнул, но Гэгэус сделал вид, будто не заметил, и как ни в чем не бывало договорил:

– Если командировка в Туллию вас не напугала, то уж от поездки в Рельвадо вы наверняка не откажетесь, господин Сотис!

Ха! Туллия! Это еще нигде не написано, что Ноиро побывал и в Леллии, причем в самый разгар зимы и почти на самом полюсе, и… Что?! Гэгэус сказал о поездке в Рельвадо?!

– Как вы сказали, мэтр?

– Думаете – ослышались? Нет. Я намереваюсь заслать вас подальше отсюда, в другое полушарие нашей Доэтерием позабытой планеты, к дикарям Франтира – за описанием их нравов и обычаев. После вечных льдов Туллии вам не покажется это слишком уж опасным предприятием?

Ноиро с четверть минуты беззвучно открывал и закрывал рот, не в силах подыскать нужные слова. Отказаться от командировки в самое желанное место мира?! Ему – жадному до новых впечатлений и информации журналисту?! Да за кого это Гэгэус его принимает?

– Вижу: вы согласны. Это хорошо. Послезавтра в те же края вылетает экспедиция наших археологов, и я договорился, чтобы они взяли вас под свою опеку…

– Мэтр Гэгэус… и мэтр Сабати! Могу я попросить вас об одном одолжении?

Мэтры изумленно уставились на Ноиро.

– Не разглашайте, пожалуйста, информацию о том, что это я был Сэн-Таром Симманом… и о Туллии…

– Это будет зависеть от результатов вашей командировки, Сотис! – с игривым задором откликнулся Гэгэус, а Сабати что-то пробухтел под нос. – Так, мэтр, а от вас мне к следующей неделе нужна статья на полосу этого… как его?.. в шапочке такой все время ходит…

– Дайнио? – невольно подсказал Ноиро, и старик сверкнул на него злым взглядом, но Гэгэус не обратил внимания на реакцию замреда. – Да, он! Как мы обсуждали, мэтр, – мне надо побольше об этих самых «смертях в собственной постели». О них уже только ленивый не писал – и мы! Стыд и позор! И это – «Вселенский калейдоскоп»?!

– Но… мэтр Форгос, как вы знаете…

– Я имел беседу с директором, – мгновенно побагровев, рыкнул Гэгэус и стал самим собой, – и он дозволил размещение этого материала. Поэтому – ступайте и работайте.

– А вы скрытный тип, – проговорил мэтр Сабати, вместе с Сотисом покидая негостеприимный кабинет.

И в голосе его Ноиро услышал зловещие нотки.

* * *

Когда журналист приблизился к своему кварталу, стремительный порыв ветра возвестил о скорой грозе, подтвердив ее начало первыми каплями дождя, что сорвались из налетевшей вдруг тучи.

Ноиро взбежал на террасу и некоторое время постоял, втягивая в легкие непривычно свежий и сочный воздух, глядя на раскачивающиеся прически долговязых пальм и ворочая в голове мысли о скорой поездке в Рельвадо – зеленый материк на другом полушарии планеты.

Мимо журналиста, поздоровавшись, прошла соседка; Ноиро и Веги с самого детства за глаза называли ее Гиеной. Это была охочая до сплетен пожилая тетка, всегда чудом оказывавшаяся там, где случалось какое-нибудь происшествие.

Туча мрачнела на глазах, лиловея и бряцая для устрашения вспышками коротких молний. И вдруг с яростным треском она вскрыла свое переполнившееся брюхо. На вечерний Кийар обрушились потоки воды, и горе было тем, кто не успел укрыться под каким-нибудь навесом. Город сгинул в белой пелене.

«Повезло, – подумал Ноиро, глядя на автомобили, застрявшие в озере посреди дороги, и пешеходов, испуганно льнущих к стенам домов, – вовремя я успел!»

И тут же вспомнил, что не выполнил просьбу матери – не зашел в магазин. Так всегда…

Веги была дома.

– Привет, плюшка! – сказал Ноиро и ловко увернулся от полетевшей в него подушки. – Какая ты сегодня добрая!

Сестрица скорчила рожу, погрозила ему кулаком, а потом громко захлопнула дверь.

– Что вы там опять не поделили? – донесся мамин голос из кухни.

– Ма, я страшно голодный!

– Попал под дождь?

– Нет, но в магазин не успел…

– Святой Доэтерий, ну до чего же ты рассеянный!

– Да, мам, рассеянный, как склероз!

– Ты и есть ходячий склероз! – буркнула из-за двери сестрица, которая, как всегда, подслушивала в надежде, что Ноиро за что-нибудь достанется от мамы.

– Веги, а ну прекратите уже препираться, как малые дети!

– А чего он обзывает меня плюшкой? – возмущенно воскликнула девочка.

– Если хочешь, я могу звать тебя пончиком, – и Ноиро скрылся в душе, заглушив плеском воды сестрин гневный ответ.

Веги была невероятной заучкой, полной противоположностью старшего братца. Если во времена учебы все дисциплины усваивались им играючи, как будто даже невзначай, Веги корпела над учебниками, попутно поглощая огромное количество пищи. Совершенно неудивительно, что ни быстрый рост, ни беготня со сверстниками ее от излишней полноты не спасали, и это было главной причиной их конфликтов с братом. Ноиро задирал ее в шутку, зато Веги злилась всерьез.

Когда за ужином он сообщил о своей скорой поездке, Веги невинно поинтересовалась, водятся ли там цветные шипохвосты.

– Не имею понятия. А что?

Она хмыкнула, притащила энциклопедию и зачитала:

– «Цветной шипохвост, или ядовитая унцерна, водится на территории сельвы Рельвадо во влажных пойменных зонах, но встречается и на взгорьях. Несмотря на яркую окраску, они редко попадаются на глаза людям. Встреча с унцернами, как правило, не предвещает ничего хорошего: они забираются в спальные мешки туристов и, побеспокоенные, тут же пускают в ход шип на своем хвосте, содержащий как значительную дозу вещества-анестезина, так и порцию яда. Если не применить противоядие в течение получаса, смерть наступает в ста процентах случаев. Опасность этого укола заключается в том, что из-за анестезии пострадавший его не замечает и может даже не проснуться»… Хочешь, почитаю тебе про то, как размножаются унцерны?

– Веги, ты это к чему? – насторожилась мама, хмуря высокий лоб под облаком пушистых светлых волос, нисколько не поредевших с годами.

– Спасибо, плюшка, я знаю, как размножаются унцерны, – перехватил инициативу Ноиро. – Они рождаются в семьях в облике второго ребенка и стараются отравить жизнь по возможности всем домочадцам…

Веги намахнулась, чтобы хлопнуть его по голове раскрытой книгой, Ноиро стал сопротивляться, мать попыталась разнять кутерьму, сердито стыдя обоих, пока наконец энциклопедия не улетела в сторону и не упала на пол вверх картинкой, на которой поблескивал разноцветной чешуей шипохвост – не то длинная ящерица без задних лап, не то странная змея с передними лапами и угрожающей конструкцией на хвосте.

– Так и быть, плюшка, я привезу тебе твоего сородича, – зажав руки сестры, засмеялся Ноиро. – Хочу узнать, кто из вас кого отравит…

* * *

…Поначалу не спалось. На улице все еще хлестал ливень, терзая деревья, и на душе оттого было так же мятежно, как за окном.

Сначала Ноиро обдумывал планы на поездку в Рельвадо, вспоминал все когда-либо виденные передачи о тех местах и время от времени убеждал себя, что это происходит не с кем-то, а с ним, прежде посылаемым в вечную мерзлоту. Мысли начали путаться, и это был очень удобный момент, чтобы попробовать повторить неудавшийся на днях эксперимент…

…В первый раз странность Ноиро проявилась в пять лет, когда родители привели его в гости на празднование дня рождения сына своих знакомых. Забегая вперед, нужно сказать, что подружить мальчишек взрослым так и не удалось.

Ноиро завели на террасу дома, где уже было немало гостей. Пока все обменивались приветствиями, мальчик разглядывал сидящую в плетеном кресле женщину преклонных лет. Она озиралась по сторонам, и ей было явно не по себе. Увидев Ноиро, старуха кивнула, а на лице ее проступило выражение безмятежного спокойствия, так не вяжущегося с обликом мученицы.

Кто-то из играющих малышей влез к ней на колени и запрыгал, нимало не беспокоясь, понравится ли это старой женщине. Спохватившись, на него зашикали, сняли, ревущего, с кресла, приговаривая, что здесь баловаться нельзя. Старуха опять посмотрела на Ноиро, как будто хотела о чем-то попросить, и вдруг поманила его рукой. Мальчик взглянул на родителей, однако ни папа, ни мама на их молчаливый диалог с женщиной в кресле внимания не обратили. Тогда Ноиро просто взял и подошел к ней.

– Хорошего дня, – смущаясь, сказал он, потому что его научили вести себя вежливо и здороваться со взрослыми.

Старуха снова кивнула и беззвучно двинула губами. У нее было доброе, только очень страдальческое лицо, впалые глаза и щеки. Она казалась очень больной.

Ноиро прислушался, но так и не смог расслышать ни слова, хотя странная женщина упорно что-то говорила. Он слишком увлекся и не заметил, как все вокруг стихли и стали смотреть на них.

– Что он делает? – тревожно спросила хозяйка – мать мальчик, к которому пришли гости.

Гайти Сотис замерла. Ее муж, отец Ноиро, пригляделся.

– Вы очень тихо говорите, – пролопотал Ноиро, отчаявшись понять старуху, – я ничего не слышу.

Толпа дрогнула и зароптала. Пожилая женщина заплакала, вяло вскинула руки с мольбою и в отчаянии потрясла головой. Ноиро стало жаль ее. Ему понравился цвет, которым, как ему казалось, обладала незнакомка – это были оттенки потухающего заката. Ни у кого еще он не встречал такого цвета.

– Ноиро! – окликнул его отец.

Мальчик оглянулся.

– Пойди сюда, Ноиро!

– Я сейчас, – предупредил он собеседницу, поворачиваясь обратно, и вздрогнул: кресло оказалось пустым.

Праздник был испорчен. Хозяйка рыдала и пила успокоительные капли, гости начали расходиться, бросая в сторону семьи Сотисов неодобрительные взгляды, словно кто-то из них совершил что-то кощунственное. Ноиро ничего не понимал, и ему вместе с папой и мамой пришлось тоже уйти. Лишь спустя семь лет, перед рождением сестренки, Веги, отец расскажет о том, что кресло принадлежало бабушке ребенка, которого они поздравляли, а сама бабушка умерла за полтора года до этого от тяжелой болезни. Но самое главное, за что та семья осталась благодарна Ноиро – это болезнь матери именинника, случившаяся с нею из-за нервного срыва. Если бы не это, на следующий день они отправились бы в поездку, которую планировали уже давно, и погибли бы в загоревшемся при посадке самолете, как все сто двадцать девять пассажиров и экипаж. Именно столько людей было на борту в том злосчастном рейсе…

Но на самом деле необычные вещи происходили с ним куда чаще, чем это было известно родителям.

В десять лет Ноиро сильно заболел. Он лежал в своей комнате и горел, дрожа от жестокой лихорадки. Приглашенный врач запаздывал, жаропонижающие не помогали, температура карабкалась по столбику термометра с пугающим упорством…

Мать и отец сидели рядом, не в силах помочь, а Ноиро тихо бредил.

– Пить, пить! – иногда стонал он.

Сначала в глазах появились желтые пятна. Они закрывали собой все – родителей, предметы. Когда он поднимал тяжелые веки и смотрел в потолок, там, по белому полю, ползали желтые чудовища с неясным обликом. Вскоре все начало меркнуть. Мальчик перестал видеть.

– Включите свет, мне страшно! – просил он и слышал, как рыдает мать, потому что в комнате горели все осветители.

Но ему уже стало все равно. В какой-то миг свет вспыхнул, жар ушел, комната покачнулась и встала на место. Пытки больше не было.

– Мам, пап, я здоров! – сказал Ноиро, но пересохшее горло не выпустило ни звука.

Чтобы обрадовать их, Ноиро резко сел в постели и засмеялся.

Родители продолжали с ужасом смотреть на подушку, которая осталась у него за спиной.

Мальчик извернулся и получил пинок, отбросивший его к дальней стене спальни. А за окном было уже совсем светло – правда, свет был неестественно белым и тянул к себе, не позволяя сопротивляться. И еще в комнате царила пугающая тишина. Такой тишины здесь не было никогда!

С трудом оторвав взгляд от окна, Ноиро снова посмотрел на родителей и остолбенел.

На кровати перед ними разметался бледный ребенок без малейших признаков жизни. Тусклые белокурые волосы, спутавшись, раскинулись вокруг его лица на подушке, а глаза…

Ноиро закричал, но его никто не услышал.

Серо-голубые глаза мальчика на кровати были подернуты белесой дымкой и полуоткрыты. Челюсть безвольно отвисла, тонкая струйка слюны медленно стекала с края рта, пузырясь пеной.

Ноиро кричал и упирался, но неведомые силы волокли его к распахнутому в летнюю, почему-то светлую, ночь окну. Там, на постели, лежал он сам, такой чужой и отвратительно неживой.

– Я не хочу! – стенал он. – Я хочу назад!

Он все понял. Это была его смерть, суровая и равнодушная к нему и ко всем остальным. Это она обратилась в белое свечение и стояла там, за окном.

Мать уже вскочила, уже трясла опустевшее тело Ноиро за безвольные плечи, уже что-то кричала. По ее лицу текли потоки слез, отец пытался удержать ее, но она вырывалась и хотела поднять ребенка на руки.

Ноиро дернуло, будто током. При каждом рывке тела разрядом молнии било и его, свободного. И мальчик… обрадовался.

– Назад! – закричал Ноиро, не слыша себя, но точно зная, что будет так, как он скажет.