Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Клеомедянин спустился в палисадник. К тому времени пришедший уже сидел на скамейке под глухой кирпичной стеной, оплетенной диким виноградом.

Это был кто-то из участников карнавала. Эфию попадалась здесь похожая маска, но и теперь он поежился от ее неприятного вида. Визитер был в средневековом черном облачении, кроваво-красных перчатках и огромной шляпе, напоминающей берет, но с широкими полями. Самой отвратительной деталью в этом образе был длинный нос-клюв, свисающий к подбородку человека и задевающий белый гофрированный воротник. Маска напоминала череп неизвестной птицы, хищной и обязательно злой.

– Добрый вечер. А вы кто? – спросил Эфий.

Незнакомец ловко покрутил в пальцах тросточку и коснулся ею принесенной коробки.

– Я – Лекарь Чумы, – насмешливо ответствовал он измененным голосом.

Эфий понял, что где-то – возможно, в носу-клюве, куда во времена эпидемий настоящие средневековые лекари наталкивали снадобья, чтобы не заразиться страшной хворью, – в одежде гостя встроен метаморфон. Почему бы не замаскироваться до полной неузнаваемости, если техника позволяет эту прихоть и если издревле весь смысл карнавала заключался в сохранении инкогнито?

– Господин Калиостро и Марчелло будут ждать нас у канала Аморе делла Коломбина. Просили подойти. Здесь, – Лекарь чумы снова ткнул тросточкой в коробку, – ваш костюм. Переодевайтесь, я подожду. Вы ведь плохо знаете город?

– Я его вообще не знаю!

– Ну что ж, тогда у вас есть шанс посмотреть Венецию.

Мужчина – кажется, это все-таки был мужчина, Эфий ощущал мужскую энергетику под бесформенными черными покровами – привстал со скамейки и церемонно приподнял свой головной убор, под которым обнаружился плотно облегающий черный капюшон:

– Медико делла Песте будет рад прогулке с синьором Баутой.

Эфий кивнул и под пристальным взглядом невидимых глаз Лекаря Чумы снова отправился в дом. Предложенная игра начала его затягивать.

Костюм Бауты тоже состоял из черного, в пол, широкого плаща, шелковой пелерины и черной же tricorno, отороченной серебряным галуном и белоснежным пухом, которую следовало надевать поверх наброшенного на голову капюшона. Для лица предназначалась белая трапециевидная maschera, сделанная таким образом, чтобы замаскированный мог есть и пить, не избавляясь от нее. Несмотря на то, что нос у этой маски был обычных размеров и только верхняя «губа» выступала вперед, как у орангутанга, выглядела она не менее зловещей, чем личина Лекаря Чумы.

Одевшись, Эфий взглянул в зеркало. Образ жуткий, но чем-то привлекательный отразило темнеющее стекло, и клеомедянин решил не включать свет, боясь разрушить мистичность атмосферы.

Он посмотрел в окно. Лекарь Чумы в задумчивости дожидался его на прежнем месте. «Если древние доктора и в самом деле одевались подобным образом перед визитом к больному, то я не удивляюсь такой смертности среди их пациентов. Может быть, они даже не успевали умереть от самой чумы… – Эфий тихо засмеялся над своими мыслями. – Что же, меня, как выяснили доктора, чума не берет, и потому я могу смело отправляться в путешествие с этим господином. Скорее всего, это кто-то из организации Фредерика Калиостро. Но спрашивать я не стану, хоть и любопытно»…

Вдвоем они покинули дворик. Лекарь Чумы ростом был пониже Эфия и гораздо шире в плечах – если, конечно, под его костюмом не было никаких накладок для искажения фигуры.

– А успеем мы увидеть представление? – спросил клеомедянин, глядя в конец улицы.

– Представление? – рассеянно переспросил задумавшийся Лекарь.

– Комедию дель арте – я правильно произнес?

Спутник рассмеялся и покачал гигантской шляпой:

– Нет, неправильно. И не успеем, потому что представление обычно проходит во время открытия карнавала. Традиция такова… Правда, за последние столетия климат здесь посуровел, море отступило. Праздник пришлось сдвигать почти на месяц – это, наверное, чтобы дамы не отморозили себе то, что им так хочется выставить напоказ? – и снова этот сухой, измененный метаморфоном, смех.

– Жаль, что не успеем…

– Не жалейте, синьор! Нас ждет куда более увлекательное путешествие. Вы же знаете, что с фондаторе Калиостро соскучиться невозможно… Ну и как – получается у вас?

– Что?

– Я о ваших занятиях с шефом.

Эфию, конечно, нестерпимо хотелось поговорить о своих новых навыках по части «тонких» влияний, которые, между прочим, были доступны еще и не всякому псионику, но не вступать же ему было в беседу на такие темы с человеком, ни настоящего имени, ни истинного лица которого он не знал!

– Да так… – уклончиво отозвался он. – Мало что получается.

На узком тротуаре в свете фонарей они столкнулись с тремя роскошными дамами в наипышнейших нарядах. Лица их были прикрыты изощренными масками, но звонкий смех подтверждал их женственность. Впрочем, декольте до солнечного сплетения – тоже.

Лекарь Чумы и Баута посторонились, повернувшись спиной к каналу и пропуская подшучивавших над ними венецианок. Те говорили по-итальянски и весьма бойко, поэтому клеомедянин не понял ни слова.

– Ну вот и наш Харон, – сообщил Лекарь, оглядываясь на воду.

Эфий тоже повернулся, прихватив края своего обширного плаща, и увидел подплывавшую к ним черную гондолу без гребца. Длинноносый добавил, что к Аморе делла Коломбина посуху добираться очень долго, и подкинул в красной ладони малюсенький пульт управления лодкой.

– Прошу вас, синьор Bauta Casanova! – он с гротескным почтением, столь свойственным нарочитой театральности карнавала, что это лишний раз подчеркнуло, где и когда они находятся, склонился перед Эфием, указывая рукой на спускавшиеся в канал каменные ступени набережной-тротуара. – Смелее! Тот, кто носит маску смерти, сам смерти может не бояться и выйти из лодки перевозчика не только живым, но даже сухим. Правда, баркаролу не обещаю…

Эфий спрыгнул в гондолу, очертаниями лихо заломленных носа и кормы напоминавшую туфлю турецкого султана. Туда же грузно вошел и Лекарь Чумы, забираясь на лакированную до зеркального блеска корму лодки, вставая на небольшой коврик в восточном стиле и берясь за весла.

– Ну что ж, синьор, не всякому выпадает честь побыть гондольером у того, кто надел на себя лик Смерти!

И с этим высокопарным эпиграфом к предстоящему плаванию длинноносый оттолкнулся веслом от нижней ступеньки. Гондола заколыхалась и неуклюже повернула в сторону изогнувшегося, словно тот самый Кот, моста между тротуарами одной улицы.

Кажется, с наступлением темноты город еще больше ожил и развеселился. Воздух был пропитан кондитерскими ароматами и запахом жареных пышек-frittelle. Музыка доносилась отовсюду, мотивы смешивались над каналами и становились вовсе неузнаваемыми, но от того на душе становилось как-то невообразимо легко, словно в ожидании чуда.

Эфий сел в кресло для пассажира, рассчитанное на какого-то вальяжного сибарита. Здесь был даже столик с наполненной фруктами вазой, бутылкой вина и бокалами. Но тревога не давала ему полностью отдаться романтике плавания по древнему городу. То и дело вспоминалась Эфимия и происшествие в Нью-Йорке. Наконец, не выдержав, он решил подглядеть хотя бы одним глазом, что происходит на другой стороне планеты, и расслабился на бархатной обивке кресла.

Универсальное подпространство промелькнуло и исчезло вместе с радугой. Мыслеприказ вывел Эфия в нужное место, но найти саму девушку было не так-то легко в этих темных лабиринтах коридоров Управления. И тут она позвала. Сама. И очень тихо.

Эфий увидел светлую комнату, кровать, опутанную какими-то проводами Эфимию и окруживших ее людей – трех женщин и мужчину. Все, кроме одной дамы, были ему знакомы. Эфимия поглядела прямо на него, благодарно улыбнулась, но быстро отвела взгляд, чтобы ответить на заданный кем-то из них вопрос. Клеомедянин пожалел, что ничего здесь не слышит, и тихонько присел неподалеку, на какой-то из приборов.

* * *

– Не постигаю, как можно было не учесть того, что произошло с нами самими?! – восклицала Фанни, то и дело прижимая к себе измученную Эфимию и бросая недоумевающие взгляды на Дика. – Это же почти полное повторение истории с супругами Чейфер и Харрисом, с той только разницей, что не во времени, а в пространстве!

Стефания барабанила по столу штыками ногтей и молча наблюдала за сборищем, которое, судя по всему, намеревалось разнести всю размеренную жизнь КРО в пух и прах.

– У меня и мысли такой не возникло, – сказал подполковник. – Снаряд два раза в одну и ту же воронку…

– …падает! – перебила Паллада. – Падает, потом выскакивает и падает еще раз! И пора бы это уже уяснить спецотделовцу, который сталкивался в своей профессии со всем, что можно вообразить и даже сверх!

Дик коснулся руки спокойно курившей Джоконды, в своем спокойствии откровенно запамятовавшей, что в присутствии Луиса и Эфимии она не курит:

– Надо сообщить отцу…

– Я сообщила сразу, – Бароччи с интересом посмотрела на огонек своей сигареты. – Синьор будет здесь через несколько часов, уже вылетел. Знаете что, а позвольте мне поговорить с девочкой с глазу на глаз? М?

– Ты что-то поняла, да? – в голосе Фанни прозвучала надежда, и такая же надежда блеснула в глазах Дика.

– Я пока еще ничего не поняла, но надеюсь понять. Эфимия, бамбини, ты сможешь сейчас говорить?

Девушка, только что приветливо улыбавшаяся пустоте, повернула лицо к Джоконде:

– Как вы сказали?

– Можем мы с тобой поговорить, детка?

Эфимия просияла:

– Да, конечно! Я уже так устала от всей этой путаницы, загадок… Так хочется обычной заурядной жизни!

Все невесело засмеялись и, оставив их с Бароччи tete-a-tete, покинули бокс.

– Прежде всего, – заговорила Джо, подсаживаясь к ней, – давай определимся, с кем из вас я буду общаться: с Эфимией или…

– Или Нэфри, – вставила девушка в образовавшуюся паузу. – Я Нэфри. Я не могу разбудить Эфимию. У меня все мутится в голове – я иногда как будто она, иногда как будто я… Мне казалось, этот человек… ее отец… казалось, что он поймет меня.

– Ты просто поспешила. Он просто безумно любит Эфимию. Ты, наверное, уже знаешь благодаря ее воспоминаниям, что он смог прийти в себя после смерти тети только после рождения дочери. Я и не подозревала в нем таких чувств…

Нэфри улыбнулась. Это была улыбка взрослой женщины, а не юного существа, чья оболочка по стечению роковых обстоятельств сделалась и ее пристанищем.

– Да, конечно, знаю. Это… так необычно – вспоминать о том, чего… и кого у тебя никогда не было.

– У тебя не было отца?

– Нет, конечно, он был. Теоретически. Иначе как бы… впрочем, здесь и это не преграда. Но мы еще так не умеем…

– Вы… – задумалась Джо. – Расскажи мне о своем мире.

– А вот что это вы все делаете? – Нэфри уселась на постели поудобнее и изобразила курение сигареты, пытаясь подражать Джоконде, Стефании и Дику. – Зачем это?

– У вас так никто не делает?

– Нет, у нас дым глотают по-другому и только специально обученные, – (они обе засмеялись), – люди. Шаманы. Что мне рассказать… хм… – Нэфри помяла между пальцами ткань простыни и пожевала бледные губы. – Мир как мир. Нам до вас еще ой как далеко… В космос летаем редко, да и то об этом стараются не говорить.

– Почему?

– Протоний покарай, да наши задвинутые правители просто помешаны на безопасности, шпионаже и…

Темные глаза итальянки широко распахнулись:

– Как ты сказала?

– Ах, ну да, вы же не знаете наших порядков… Столица нашей страны разделена на две части: Восточный Кийар и Кийар Заречный. Его еще называют Тай…

– Кийар? Ты сказала «Протоний покарай», ты сказала «Кийар», – Джоконда мягко взяла ее за плечи. – Мадонна миа! Ну говори же, говори! Ты была в этом… в подземном Кийаре?

– С этого-то все и началось…

И, рассказав свою историю, Нэфри с удивлением смотрела, как, прикрывая лицо ладонями, плачет и смеется от радости эта странная женщина необъяснимой, колдовской красоты…

* * *

Эфий очнулся с улыбкой на губах. О чем бы там они ни договорились, у них теперь все хорошо – он видел по их лицам, что хорошо.

А гондола все еще покачивалась на воде канала, хотя давно уже заплыла далеко от центра города в малолюдные кварталы. Лекарь Чумы по-прежнему ловко управлялся с веслом и молчал.

– А далеко нам еще плыть? – спросил клеомедянин. – Мы ведь не заблудились?

– Нас невозможно сбить с пути, – протянул в ответ Лекарь, отвлекаясь от своих дум. – Мы уже очень, очень скоро. Аморе делла Коломбина уже видна.

Он с высоты своего роста указал за спину Эфию, и тот оглянулся.

Гондола дрогнула. В следующую секунду странный запах пробился в ноздри клеомедянина, и специфическая форма его маски лишь удержала вещество. Он успел лишь повернуть голову и поплывшим зрением уловить рядом черную фигуру своего спутника. Мысли мгновенно спутались и пропали.

Лекарь Чумы аккуратно принял на себя обмякшее тело Бауты, отклонил на спинку кресла – в точности так же тот сидел еще пару минут назад и, кажется, дремал – а затем снял с него маску. Гондола тем временем вынырнула из темноты моста.

Гондольер уже стоял на своем месте и деловито греб в неведомом направлении.

5. Дважды проклятый

Ах, и какого можно требовать сосредоточения на работе, когда вокруг творится такая неразбериха!

С самого утра «Вселенский калейдоскоп-пресс» обсуждал неслыханное событие: после вчерашнего выхода вечерки с жесткой разоблачительной статьей Ноиро Сотиса об убийцах из Тайного Кийара, Юлана Гэгэуса, главного, между прочим, редактора издания, как ветром сдуло. Ему и секретарше Окити не могли дозвониться, его и секретаршу Окити не могли доискаться. Типография трясла сбытчиков, сбытчики трясли замов Гэгэуса, а те разводили руками, не имея достаточных полномочий действовать от имени главреда. Нет шефа, и все тут. Словно в воду канул. Да, именно что со своей «мамулей» и с автомобилем. Вместе и канули.

Посетила кого-то светлая мысль выйти прямо на Форгоса и доложить ему обстановку, но отчаянных, готовых привести идею в исполнение, не нашлось.

Сотрудники шептались по углам и даже не старались притвориться, будто работают.

Одна Пепти Иссет сидела, вжав голову в плечи и затравленно озираясь. Она лучше других понимала, что именно послужило причиной исчезновения Гэгэуса, и только утвердилась в своих выводах, когда в журнал нагрянуло сразу несколько неприметных бледных людей. В одном из них спортобозревательница узнала своего мучителя – обрюзглого сивого со спитой физиономией – и с перепугу спряталась в уборной.

Потом рассказывали: «тайные» по очереди вызывали в осиротевший кабинет всех по очереди начальников из всех отделов, и там сивый – которого, к слову, звали Иги-Харом Читесом – устраивал допрос с пристрастием, а его сподручные сверяли показания буквально по секундам. И так выходило, что Гэгэус вчера из Тайного Кийара вернулся, журналиста Сотиса к себе вызвал, о чем-то они здесь, в этом кабинете, посовещались. А вот затем Ноиро уехал по делам – как показало время, на съемки передачи «Солнечное затмение истории» к Сэну Дэсвери – и с тех пор никто из сотрудников его не встречал. Гэгэус же досидел до конца рабочего дня и, как ни в чем не бывало, укатил с секретаршей домой, ни в ком не вызвав и тени подозрения.

– Значит, Сотиса ждут теперь крупные неприятности со стороны властей! – дружно решили все и стали ждать.

А Пепти бегала в умывальную – плакать. Нужно было предупредить Ноиро, повиниться в своем предательстве, но девушка боялась. Боялась до посинения рук, до озноба. Конечно же, ее мобильный прослушивают, да и редакционные телефоны – тем более, причем все как один. Может быть, Сотис сам как-то догадается не приезжать сюда после вчерашней публикации? Ноиро всю жизнь прожил в Кемлине. Конечно, он знает, чего делать нельзя! А если…

Однако виновник торжества не появлялся.

Тем временем «тайные» возвратились в подземный город. Иги-Хар Читес отпустил спутников и, гордясь своей государственной важностью, а равно горя желанием выслужиться за ту роковую ошибку с «не той» Иссет, пошел к мэру на доклад в одиночестве. Но к его великому разочарованию оказалось, что и Форгос нынче в отъезде. По словам заносчивого секретаря, господин мэр отбыл в обсерваторию, где с половины восьмого утра уже находился Сам. Читес потоптался, потоптался, да и ушел, не солоно хлебавши, передав отчет о допросах помощнику «отца города».

Но могло ли что-то земное и преходящее интересовать властьпридержащих, когда само небо исторгало теперь угрозу для жизни на Тийро?

«Один к одному, – думал Форгос, поднимаясь на лифте из института астрофизики в обсерваторию, расположенную на поверхности, но в отдалении от Восточного Кийара, в запретной зоне. – Видно, беда без подружек не гуляет»…

Сидящий в глубине его души маленький Форгосик робко подначивал: «А может, это все ошибка ученых? А может, и вообще шутка? А может, я сам сплю и не могу проснуться? Может, все чудом обойдется?» Но о Форгосике не догадывался никто, тогда как его взрослый носитель обязан был рассчитать масштабы грядущего бедствия и принять меры.

Линиал Кемлина, Асайрио Картакос, в задумчивости прогуливался по обсерватории, рассеянно слушая подобострастные фразы ученого начальства и поглядывая на часы. Он был невысоким лупоглазым мужчиной с тонкими реденькими волосами неопределенного цвета и в безупречно пригнанной по худющей фигуре, но тоже серой одежде. Руки свои он держал исключительно в замке – когда за спиной, когда на груди или под впалым животом. Но глаза – глаза были самой главной достопримечательностью его портрета. Умные, пронзительные, они могли менять цвет и заставляли подчиняться любого встречного, даже если тот не подозревал, что перед ним линиал большой древней страны.

– Приветствую вас, господин советник, – отрывисто бросил он, заметив Форгоса.

Тот слегка поклонился:

– Долгого здравия, мэтр Картакос. Здесь доклады по Са-Аса и…

Картакос слегка усмехнулся, как бы давая понять – какие уж теперь доклады? Однако папки взял и передал своим сопровождающим.

– Что делать думаете, советник?

Они медленно приблизились к центру обсерватории, где на круглом подиуме возвышалось грандиозное сооружение, по функции своей и являвшееся телескопом, но разительно отличавшееся по внешнему виду от всех своих предшественников. Мало кто знал о существовании этого устройства у кемлинов. Картакос сделал знак оставить их с Форгосом, и приближенные повернули назад.

В больших белых креслах под телескопом сидели работники обсерватории и неотрывно вглядывались в мониторы своих э-пи. Один из них заметил присутствие линиала и мэра-советника, встрепенулся, шепнул что-то остальным, и все подпрыгнули с мест, приветствуя высокопоставленных гостей.

– Сидите, сидите. Работайте, – разрешил Картакос, коротко махнув правой рукой и тут же снова сжав ее левой. – Чем можете утешить?

Никто не хотел быть дурным вестником, и оттого все косились друг на друга, пока не поднялся руководитель группы.

– Ничем, мэтр Картакос. Результаты расчетов печальны…

Политики невозмутимо смотрели на ученого, как будто он рассказывал им тривиальную историю о каком-нибудь устройстве для более тщательного проведения спектрального анализа.

– Вот, – мужчина сверкнул лазерной указкой в сторону вывешенных на стенд громадных снимков. – Скорость ее нарастает с каждым часом. Это связано с приближением к звезде и влияние гравитации планет и планетных спутников. Она должна была миновать нас, пройдя в двухстах миллионах кемов, но на нашу беду на ее пути встретился Дигото и изменил траекторию полета. Теперь Аспарити несется к нам. Ее ядро – сто восемнадцать тысяч кемов в поперечнике, скорость – тридцать целых и семь десятых кема в секунду, и она теперь заметно увеличивается. Уже сегодня ночью ее можно будет увидеть на небе невооруженным глазом.

– Сколько у нас времени? – спросил линиал, глядя на фотографии усыпанного звездами неба.

– Немногим более двух суток, и то если она снова не поведет себя непредсказуемо, поскольку ей придется миновать еще орбиту астероидов – она идет в одной плоскости с плоскостью пояса осколков и пробурит его насквозь.

– Есть надежда, что она через этот пояс не пройдет? – спросил молчавший до этого момента Форгос.

– Нет. От столкновений она может утратить минимальную часть своей массы, но осколки слишком малы, чтобы задержать ее. А вот сбить ее с курса они могут, но не намного… – астроном вздохнул и опустил голову. – По нашим подсчетам, Аспарити ударит по территории Орсирео…

Мэр усмехнулся:

– Вы уточняете, как будто имеет какое-то значение, упадет комета на этот материк или на какой-то другой…

– Для живой материи на планете – уже не будет, – согласился ученый. – Возможно, от удара Тийро будет смещен с устойчивой орбиты. Впрочем, если переместиться, скажем, в противоположное полушарие – на материк Рельвадо или куда-нибудь в район Туллии – то гибель будет отсрочена на несколько дней, пока планету не охватит ураган пожаров и не задушит дым от извержений вулканов. А от такого столкновения проснутся, как утверждают коллеги-геологи, сразу все вулканы на планете…

– А как насчет спасения под землей? – отрывисто бросил линиал, сквозя взглядом в астронома, и тот едва держался на ногах. – С автономной системой подачи воздуха, термозащитой?

– Если вы имеете в виду подземный Кийар, то бесполезно. Аспарити метит по территории Кемлина, как баллистическая ракета. Почти вся страна превратится в огненный котел с эпицентром в Агизе, ядро зацепит мантию планеты.

– Протоний покарай! – прошипел Картакос, бросив полный ненависти взгляд в сторону Форгоса. – Собери мы это устройство полностью, у нас была бы возможность спасти хотя бы избранных…

Мэр ничего не сказал, но и нисколько не удивился такой внезапной откровенности линиала. Тот просто озвучил давно известную Форгосу истину о правителях этой страны. Впрочем, и не только этой…

– Нужна эвакуация. Жители Тайного Кийара должны быть в безопасности, – подходя к своему автомобилю и не глядя в сторону мэра, сказал линиал. – И я не хочу знать, как вы это сделаете. Лучшие должны выжить любой ценой.

Они покидали здание института астрофизики, ощущая себя приговоренными. Форгос кивнул.

– Будите, будите эту протониеву девку, Гатаро! – прошипел Сам, подтягивая его к себе за лацкан плаща. Мэр едва сдержался, чтобы не поморщиться при виде мелких брызг слюны, летящих изо рта обозленного правителя, с которого пред лицом скорой смерти начисто слетел весь политический лоск.

– Мэтр Картакос, вы представляете себе, что такое «кома»? – спокойно уточнил он.

– Вы специалист, вы и представляйте, Форгос! – линиал все тянул и тянул к себе мэра. – Устройство должно заработать уже завтра. У девицы есть родня, есть друзья. Они могут знать, они что-нибудь видели, что-нибудь слышали…

– Я отрабатывал эту версию, мэтр, – мягко, но упорно освобождаясь от его хватки, ответил Форгос и подумал о том, что на физическом уровне он мог бы раздавить сейчас эту жабу двумя ударами. Хотя, конечно, тот силен не физическими возможностями – а вот «тонких» у него не отнять. На такие посты без нужных умений не пробиваются. И сойтись с ним один на один никто не позволит.

– Значит, вы плохо отрабатывали ее.

– Я могу заставить говорить кого угодно. Я могу заставить подписать кого угодно что угодно. Но нужно ли нам, чтобы полученная информация была какой угодно? – ртутный блеск глаз мэра усилился: казалось, зеркальная поверхность уже не в состоянии удерживать нечто, таившееся по ту сторону.

Картакос отчеканил по слогам:

– Нам нужно, чтобы устройство в сокрытом зале заработало корректно.

Линиал презрительно оттолкнул от себя мэра и сел в свою машину. Форгос поправил одежду и, когда кортеж Самого умчался за поворот подземной улицы, брезгливо отер щеку платком.

– Договорились… – пробормотал он. – А «кома», мэтр Картакос, это еще и шлейф кометы. Да будет вам известно. И ни «эта девка», ни эта комета вам не по зубам.

Откуда-то из-под потолка ему в ответ крикнула птица. Мэр узнал ее: так кричали серые соколы, живущие близ русла Ханавура. А еще ему почудилось, что вслед за машинами линиала и его сопровождения метнулся призрачный желтый плащ. «Кома кометы», – еще раз, уже ни к чему, промелькнуло в мыслях мэра.

Форгос сел в свой автомобиль и отъехал в тупик, до сих пор не расчищенный от древних завалов. На всякий случай взглянув в зеркало заднего вида, он вытащил мобильный телефон и набрал номер.

– Ноиро Сотис? Не задавайте лишних вопросов. Вам нужно немедленно или самому, или с помощью надежных людей вывезти из города профессора Иссет. Кроме того, скрыться желательно и музыкантам из группы Нэфри. Полагаю, Ту-Эл Эгмон может знать, с чем связаны эти предосторожности, и он вам объяснит…

* * *

– …Отбой! – произнесла трубка бархатистым баритоном Та-Дюлатара, говорившего без всякого акцента и все это время смотревшего на Ноиро, сидя у изголовья кровати.

Журналист прикрыл глаза и плотнее закутался в одеяло.

– Это бред, да, Кристиан? – спросил он горячечным шепотом. – Только что мне померещилось, что ты мне звонил.

Врач тревожно заглянул ему в лицо.

– Тебе звонили, – сказал он. – Не бред.

– Нужно, чтобы сюда привезли мать Нэфри…

Элинор вышел за дверь, напоследок показав ему оставаться в постели – как будто у журналиста были силы на что-то еще. Ноиро снова с облегчением смежил раскаленные веки. То ему казалось, что он у себя дома, то чудилось, что все еще лежит в домене Та-Дюлатара.

Голос Сэна Дэсвери, в чьем доме они все находились после нашумевшей передачи, снова вернул его в реальность.

– Что случилось, друг мой?

– Только что мне звонил человек… с голосом Кристиана. Но на кемлинском говорил чисто… Посоветовал увезти из города профессора Агатти Иссет и передать ребятам из «Создателей», чтобы они тоже исчезли… – Ноиро с трудом глотнул.

Щеки его совсем ввалились, глаза глубоко запали в глазницы, верхняя губа начала обтягивать зубы оскалом скорой смерти. И это видели уже все, не только Та-Дюлатар. Это видел и сам Ноиро, пока еще был в силах передвигаться.

– Неужели ничего нельзя сделать? – допытывался весь вчерашний вечер Рато Сокар.

Элинор отводил взгляд, и морщина скорби корежила его лоб. Он уже не мог справиться с тем, что пожирало этого юношу изнутри, вытягивая силы. Целитель только облегчал его мучения, и то ненадолго. А глубокой ночью у журналиста началась лихорадка. Он то кричал, пугая обслугу Дэсвери и гостей, то стонал, а потом и вовсе принимался с кем-то разговаривать. Та-Дюлатар снова сидел у его постели, смыкая глаза только для того, чтобы нырнуть на пустошь, выйти в иной пласт реальности и там ненадолго отпугнуть подступающего Желтого всадника – палача, готового исполнить приговор. Тот отступал, но вскоре возвращался, и врач понимал, что жить Ноиро осталось совсем немного.

Вот и теперь тот говорил из последних сил, передавая слова неизвестного доброжелателя. Или же это была ловушка? Ноиро не знал. Он почти ничего не соображал. Его одолели бесконечные кошмары, навеянные злобной фантазией черного раванги. Кошмары приходили из мира, где все имело способность обретать плоть и материализоваться, но самыми жуткими были те, которые не обладали зримой формой и проявлением.

– Я не смогу поехать за нею… – сказал он, уже почти забыв, с чего начал речь и о ком говорил прежде: на рассудок наплывала вязкая дурнота.

– Я съезжу, – заверил его мэтр Дэсвери. – Вы отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Мы все сделаем.

– У меня нет связи с музыкантами, но им нужно сообщить… Ту-Эл… он знает, где шкатулка. Я ничего не менял, она все еще там. Заберите ее. Эгмон знает… Знает шифр, а ключ… он у меня в обложке удостоверения…

– Мы постараемся найти музыкантов, ключ и шкатулку. Спите, Ноиро.

Тот улыбнулся и почти невнятно ответил:

– Да я уже скоро… высплюсь…

Телеведущий стиснул челюсти и стремглав покинул комнату, а Та-Дюлатар вернулся на свое прежнее место и сел, поглаживая Ноиро по голове.

– Жалко, я так и не вызволил Нэфри… – пробормотал Ноиро, отвернув голову, чтобы взглянуть в окно.

«Я пойду за ней, – вдруг сказал Элинор где-то на грани его сна и реальности. – Она там из-за меня, и вывести ее оттуда смогу только я».

«Почему? – с безразличием подумал журналист, не оглядываясь на него, хотя всем своим существом чувствовал его безумное отчаяние, тем более удивительное, что происходило оно от горя, а само горе было связано со скорой смертью человека, Элинору не близкого и, можно сказать, мало знакомого. Все их прежнее общение сводилось к назиданиям, тычкам, окрикам и недосказанностям. Ноиро казалось, что он привязан к их с Нэфри учителю куда больше, чем тот к ним, и вот получается, что все совсем не так, как он полагал. – Почему сможешь только ты?»

«Возможно, сходство с неким человеком, имеющим власть в Тайном городе, поможет мне больше, чем кому бы то ни было иному. Но сначала нужно спасти тебя»…

Ноиро медленно вкатился в сон-бред. Вот он у Гэгэуса, и тот отдает ему пленки, отдает видеоматериалы, что-то говорит, потом читает написанную им статью и отправляет текст на верстку для первой полосы… Вот они с Сокаром сидят перед телекамерами и говорят то, что не дали сказать Сэн-Тару Симману три года назад… Вот едут из телестудии, и по дороге Ноиро узнает, что Та-Дюлатар уже в Кемлине, что Дэсвери предложил ему и его спутникам остановиться в его доме, поскольку в Кийаре сейчас очень опасно. Вот Хаммон наконец рассказывает свою историю девятнадцатилетней давности, и замученный болезнью журналист даже не знает, верить ли этому, столь фантастичны его злоключения. Но тогда все, все встает на места, исчезают белые пятна в биографии Та-Дюлатара. Это невероятно, но объяснимо. Это потрясло бы Ноиро еще месяц назад, но теперь ему было не до потрясений.

«Я мог бы помочь, бог-целитель», – метнулась еще чья-то мысль, и она заставила журналиста проснуться.

Рядом с сидящим Элинором стоял тот юный Птичник, Айят. Ноиро снова едва признал его. Юноша был одет на манер обычных жителей Кемлина, и его чужестранность выдавал только акцент да некоторая экзотичность черт лица.

Лекарь и Птичник обменялись несколькими фразами на языке дикарей Франтира. Кивнув, Айят подступил к Ноиро и тоже сел, скрестив ноги, но прямо на пол, у его изголовья. Посидев неподвижно – журналист чувствовал только слабое покалывание то здесь, то там во всем теле – юноша начал медленно раскачиваться и что-то бормотать с полуприкрытыми глазами. Догадавшись о его действиях, Та-Дюлатар встал, запер двери, перебрался в дальнее кресло, где можно было дать телу полностью расслабиться, и ускользнул в иное пространство.

«Явись!» – тихонько шепнул Призыв, адресуясь к Ноиро.

Умирающего мало что держало в теле, и он охотно кувыркнулся к ним на радугу.

Та-Дюлатар по-прежнему был Незнакомцем, а вот Айят больше напоминал птицу, красивого серебристого хищника из пустыни Агиза, который умеет так протяжно кричать в небесах, приветствуя солнце! Сокол висел над ними, паря на восходящих потоках горячего воздуха бездны.