Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Прохладно попрощавшись с матерью и отцом – понимая, что это чужая женщина, оба они чувствовали себя с нею не в своей тарелке – Эфимия села обратно в кресло, а все лишние покинули их флайер.

– Здравствуй, Нэфри, – сказал Эфий, когда пилот поднял аппарат в воздух.

– Спасибо за помощь, Эфий! Я твой должник. Если, конечно, мы еще встретимся…

– Я думаю, мы встретимся обязательно, – слегка улыбнувшись, подмигнул он. – Но сейчас, если не возражаешь, я уйду в каюту. Мне нужно отлежаться.

Девушка кивнула, а потом, забыв о клеомедянине, отвернулась в иллюминатор.

* * *

Джоконда вздрогнула, когда дверь в номер разъехалась, выпуская господина Калиостро.

– Джо, – он поманил ее к себе. – Я все сделал, но если тебе неприятно…

Она оглянулась на сидящих в гостиничном холле неподалеку от той самой двери Марчелло и Витторио. Оба «эльфа» были непривычно молчаливы и угрюмы, Малареда даже позабыл о своих орешках, а Спинотти методично притопывал ногой по темно-красному ковровому настилу, разглядывая свои туфли.

– Нет, синьор, я хотела бы поговорить. Сама. Он уже сможет разговаривать?

– Да, сможет.

Фредерик посторонился.

Женщина ступила в номер, не желая признаваться даже самой себе, как ей жутко. Столько лет…

Чезаре полулежал на той кровати, с которой еще несколько часов поднялся похищенный им Эфий. Смуглое лицо его было синюшного оттенка, и в полутьме он напоминал поднявшегося из гроба упыря, а черное одеяние только усугубляло это сходство.

– Че коса хаи фатто… – проговорила Джоконда по-итальянски. – Что же ты наделал, Чез…

– Ио нон ме не пенто, – буркнул тот.

– Ты не жалеешь, – горько повторила она, морщась и присаживаясь на край стола. – Ты ведь уничтожил всё, разом… Все эти годы… Я догадываюсь, с чем это связано, но чтобы так? Объясни, если сможешь!

Чезаре помолчал, презрительно жуя губы.

– А надо? – наконец спросил он с вызовом.

– О, Мадонна!

Джоконда запрокинула голову, чтобы слезы закатились обратно и не побежали по щекам. Лучше бы все это было ночным кошмаром. Но она уже и щипала себя, и впивалась ногтями в ладони, и закусывала губы. Боль была, но блаженное пробуждение не наставало…

– А ты думаешь, каково мне было видеть, причем видеть каждый день, все эти двадцать лет, как ты умираешь? Поставь себя на мое место и подумай, что чувствовала бы ты. Сначала иллюзии и полный уход от настоящего мира. Джо, да ты сама стала монашкой! Двадцать лет, Джо, двадцать лет как он сам угробил себя, а расплачиваешься ты.

– Тебе не должно быть до этого дела! – вспыхнула женщина, и он оторопел, потому никогда еще не видел ее такой, хотя знал, перед кем она была сама собой, без притворств. – Я никогда не давала тебе ложных надежд! Ты чужой мне, Чез! Ты не мой человек, а я не твой. Я люблю тебя, черт побери, как друга, как старого товарища, коллегу. Может быть, даже как брата – я не знаю, у меня никогда не было братьев, но может быть, как брата… Но я не могу раскрыться перед тобой, как не могу никого убить, понимаешь? Это что-то свыше, оно сильнее меня! Мне никто это не внушал, никто меня не гипнотизировал. Прости за откровенность – да я просто не смогу спать рядом с чужим мне мужчиной! Не смогу! И ты напрасно лез мне в душу все эти годы, напрасно притворялся голосом здравого рассудка. Ты причинял мне еще большие страдания, Чез, а мне и так было несладко. Ты вторгся на запретную территорию. Ты шантажировал меня благополучием Луиса, а это уже слишком!

Чез резко выпрямился и почти закричал:

– Да! Я пытался достучаться до твоего помраченного разума и использовал при этом любые возможные средства! Но ты настолько рехнулась, что даже воспитание мальчишки было для тебя чем-то второстепенным…

– Это ложь!

– Это правда! Ты жила прошлым, перекатывала его, как старый мулла четки, упивалась своими страданиями. И все это происходило на моих глазах. По-твоему, я должен был сидеть и бездействовать?

– Да. Ты должен был сидеть и бездействовать. Как бездействовали Марчелло и Витторио. Для меня ты ничем не ближе них! Я не давала тебе никакого права…

Он перебил ее, в ярости ударив кулаком по кровати:

– Я сам беру права, когда считаю необходимым!

– И за это ты поплатишься блокировкой памяти, – грустно констатировала Джо.

– Да хоть блокировкой жизни. Мне все равно! Лишь бы не видеть всей этой паранойи с астралами, альфами и омегами и остальным мракобесием! Я ничего не делал, пока фондаторе не пошел у тебя на поводу и не стал подыгрывать с поиском умельцев ВТО.

– Это ты уничтожил отчеты в Элизиуме… – в голосе Джоконды прозвучало утверждение.

– Безусловно.

– Я не думала на тебя. И никто не думал… Но зачем ты похитил Эфия и зачем хотел отправить его на Клеомед?

Он шумно выдохнул воздух:

– Ты и правда ослабела разумом… Да затем, что когда из этого дурацкого плана с Омегой ничего не выйдет – а из него точно ничего не выйдет, потому что это мракобесие! – ты окончательно пропадешь. Я не хотел твоего разочарования и твоей гибели. Уж лучше бы ты жила надеждой отыскать пастушка, тогда у тебя хотя бы оставалась цель…

– Это глупо.

– Как все, что делали вы с фондаторе Калиостро, ухитрившись вовлечь во все это даже самого президента…

– Ты смеешь оценивать поступки синьора?!

– Да, я смею оценивать его поступки. Наверное, он уже слишком одряхлел для своей должности…

– Не хочешь ли ты занять его пост? – уколола его Джо, сузив глаза.

– Нет. И никогда не хотел. И я уже давно не жду твоей взаимности. То единственное, к чему я еще испытываю хоть что-то – это твое душевное состояние. Уж пусть оно будет таким, как эти двадцать лет, чем из-за неудачи ты впадешь в черную депрессию и закончишь свои дни, водимая Луисом к психиатрам! А теперь давай, зови парней, арестовывайте меня, блокируйте, убивайте – я сказал все, что давно хотел сказать…

И с тех пор он не произнес больше ни единого слова, похожий на посаженного в клетку дикого зверя, который отказывается есть и пить и, равнодушный ко всему, умирает от тоски…

* * *

На голограмме перед Эфием и Эфимией-Нэфри появилась Паллада.

– Мы в Лхасе, скоро будем на месте, и вы тоже уже можете выдвигаться к Пирамиде, – сказала она. – Как вы там?

– Нормально, – ответила девушка. – Мы в Луксоре, все отлично. Жарковато здесь только. В точности как у нас дома…

– У нас дома? А, ну да! Поняла! Ну, до связи.

Всего через сорок минут они с Эфием добрались до Пирамиды Путешествий. Клеомедянин с восхищением смотрел на величественную постройку, перламутровым блеском переливавшуюся под лучами свирепого солнца.

– Какая она… – пробормотала Эфимия-Нэфри.

– …красивая! – выдохнул Эфий.

– Ты тоже здесь впервые?

– Да. Не доводилось… Я в Чолуле был, на принимающем портале, а здесь и в тибетском еще не бывал…

– А зачем ты идешь со мной?

– Это долгая история. Может быть, мне удастся помочь одному нашему путешественнику выбраться из ваших краев… Пока господин Калиостро ничего не знал о тебе, они ломали голову над устройством, которое могло бы перекинуть меня с трансдематериализатора не в мою внутреннюю вселенную, а в мир причины этого мира. Твое появление решило все: человек оттуда становится проводником. Это сработало девятнадцать лет назад, и уже без сомнения, что сработает и теперь. Правда, я не знаю, чего мне ждать, ну да как-нибудь выкручусь…

После жары, от которой плавились скалы западного берега Нила, прохлада Пирамиды казалась раем. Регистрация прошла очень буднично, как на авиарейс, но когда Эфимия-Нэфри произнесла имя деда, «синты» и администратор встрепенулись:

– Специальная отправка! Проходите в бокс, вам придется немного подождать, там сейчас идет важная отгрузка, но мы вас отправим в лучшем виде! – заверили Эфия и Нэфри.

– «В лучшем виде» звучит утешительно, – сказала девушка, усаживаясь в боксе и прикладываясь к горлышку бутылки с водой. – Что ты так смотришь? – она улыбнулась.

Эфий немного смущенно покачал головой.

– А-а-а, понимаю! Экая ветреница эта ваша Эфимия – сколько мужских голов вскружила в семнадцать лет! – пошутила Нэфри. – Ты не возмущайся, я ей все равно ничего не скажу: не успею.

– И на том спасибо.

– Ты дашь мне знать, если я по какой-то причине тебя там не узнаю? Вот вдруг у меня откажет память об этом путешествии?

– Я постараюсь. Если у меня тоже ничего не откажет…

Они нервно засмеялись, и тут в дверях возник «синт», приглашая их за собой. Эфий протянул ей руку и вытянул из кресла. Нэфри игриво подтолкнула его плечом:

– Держись, солдат, мы сделаем это!

Но она мелко задрожала, когда они поднялись на круглую платформу и когда глубоко под полом зашумело неизвестное устройство. «Все хорошо!» – мысленно шепнул ей Эфий.

Нэфри крепко прижалась к нему и что было сил зажмурила глаза.

Он снова увидел яркий свет и каких-то людей, как во время прошлого перемещения. Или не людей? Клеомедянин не успел рассмотреть. Нэфри рядом уже не было. Все это длилось секунды, а потом померкло.

Ощущения были незнакомыми. Он будто всплывал откуда-то со дна, где до этого спал крепким сном, и начинал спросонья что-то различать, а потом снова засыпал. Шумы урывками достигали его слуха. Видения проходили чередой снов и реальности, путались во времени.

Первое отчетливое было загадочным и необъяснимым.

Эфий обнаружил себя парящим посреди круга белых камней. Это было как во время перехода в «тонкий» мир. Он заметил человека и переместился к нему, но, разглядев ближе, изумился: перед ним в траве на коленях стояла Джоконда, заметно постаревшая со времени их последней встречи у флайера и странно одетая. Но Эфий узнал ее, услышал невнятное бормотание: она кому-то молилась.

«Ты ко мне или за мной?» – отчетливо прозвучало в его сознании.

Что-то было не так. Он взлетел ввысь и увидел верхушки деревьев, увидел незнакомые горы, водопады и реки.

Женщина поднялась и побрела куда-то в чащу. Он видел только, как она вошла в стоявший особняком домик в виде конуса, выложенного из камней, но спуститься и посмотреть, что это за дом, не успел. Все поплыло, очнулся он позже. На этот раз был ранний рассвет, когда глаза только-только начинают видеть все, что вблизи, но звезды еще светят в небе. Когда-то он вставал в это время и отправлялся пасти стадо…

Эфий лежал все на тех же белых валунах. Рядом с его лицом сидела оцепеневшая ящерица с длинным ошипованным хвостом.

Та женщина снова молилась невдалеке, простирая руки к небесам. Она была еще больше похожа на Джоконду и даже, кажется, помолодела вровень с нею…

«Ты ко мне или за мной?» – повторился вопрос, а черные глаза безошибочно отыскали его, стоило Эфию подлететь ближе.

«Я не знаю, что ты хочешь услышать», – ответил он.

«Я позвала тебя, но ты ко мне или за мной?» – в мыслях женщины бурлила тревога.

«Не знаю».

На восходе они пришли в поселение. Пришла она – Эфий лишь перемещался вслед за нею, изредка пропадая и возвращаясь. Ее встретили жители, окружили и проводили к дому в центре деревни. Эфия не видел никто.

Она поднялась в каменную пирамидку, добрела до свободной постели и, упав на нее, тут же заснула. Эфий понял, что больше он не волен странствовать и должен быть рядом, а потом снова провалился в небытие.

«Ты ко мне или за мной?» – послышался стон, и он разбудил клеомедянина, не ведавшего времени.

Женщин было две. Та, которую Эфий видел прежде, в широкой серой рубахе до пят, тяжело дыша, согнувшись пополам и охватив себя руками, металась по дому из стороны в сторону. Вторая, совсем старая, беззубая, раздувала огонь в очаге и наливала воду в глубокие чашки.

Эфий стал вспоминать, где он и зачем, но прошлое ускользало еще сильнее, чем во время предыдущего пробуждения. Хозяйка дома чувствовала его, но ей было не до разговоров. Когда она, мучаясь от боли, устало прилегла на бок, Эфий понял, что с нею происходит и, устыдившись, захотел убраться вон, однако что-то крепко держало его привязанным к этому месту. И тогда пришла догадка. Ничего никогда не случается просто так: если есть следствие, есть и причина, а желающий спастись всегда сам творит свое спасение, иногда и не подозревая об этом своим разумом, ибо лишь душа вольна выбирать.

Женщина была сосредоточенна на своей тяжелой работе, ей было не до чего-то еще, но присутствие, которое она ощущала беспрестанно, ее пугало, сбивало с толку.

«Ты ко мне или за мной?.. Или за…»

Эфий ощутил ее ужас.

«Я к нему», – ответил он, впервые заметив длинную светящуюся ниточку, которая тянулась у него из-за спины к ее круглому животу. Может быть, она, эта ниточка, и не отпускала его далеко все это время?

Облегчение разлилось в душе женщины.

«Тогда здравствуй!» – но мысль ее прервалась мучительным, задыхающимся стоном, сдавленным криком, почти рычанием, а в глазах Эфия все перекувыркнулось, он увидел смутный овал ее перевернутого, уже улыбающегося лица, ощутил горячие руки на своей голове и тоже закричал – в ответ.

– Айя-Та! – было первое, что он услышал в этом мире.

Через одну весну ему удастся понять, что это означает…

Приходящее позже все так же вспыхивало и меркло, как прежде, но со временем сон стал короче, реальность – четче и продолжительнее, а сам Эфий медленно и неохотно, но – куда тут денешься! – сживался с собой в новом качестве.

Ее звали Аучар, и она была необычной. Едва он выговорил свои первые слова, она стала заставлять его помнить все, что он еще не забыл. Она что-то напевала ему, по многу раз повторяя одно и то же, а со временем стала говорить обычно, что нужно делать, чтобы великий Змей мира не отнял у него старую память. И Эфий повиновался, Эфий не утратил знания былой жизни, но Аучар уже не казалась ему похожей на женщину из какого-то другого мира. Она была для него одной-единственной. И еще у него было шесть братьев, старшего из которых он сторонился, чувствуя в нем непонятную угрозу, но старший, Улах, будто и не замечал его.

Были драки с мальчишками, баловство и наказания со стороны взрослых жителей деревни. Эфий помнил день, когда умер отец, а вождем стал брат, Араго. Эфию исполнилось восемь, он смотрел на мать, но, отправляя своего вождя за горизонт, в ночь, к ушедшим предкам, та не плакала, хоть и постарела. Помнил он и то, как самый старший брат, Улах, расколол племя и, переманив к себе многих, сделал их врагами тех, кто остался. Эфий помнил свою первую настоящую рану, когда его ткнул копьем в ребра воин Улаха. Воин был взрослым, а он – еще двенадцатилетним мальчишкой, но тот не счел зазорным драться с ребенком, как ребенок не побоялся выйти в бой вместе со старшими братьями.

Его тащили куда-то на носилках посреди ночи. Эфий то проваливался в темноту, то открывал глаза и видел над собой мельтешащие ветки и черные силуэты сородичей. Потом его внесли в дом. Здесь незнакомо пахло чем-то свежим. Впрочем, не совсем незнакомо: что-то, что так настойчиво берегла мать, и сейчас прорывалось из памяти прошлого. Эфию казалось, что раньше он сам работал среди похожих запахов и не был тогда мальчишкой-подростком, которого…

– Они уже дерутся с детьми! – полушепотом воскликнул незнакомый мужчина у него над головой, за пределами видимости. В его тоне слышалось негодование и глухое, усталое отчаяние.

Эфий попытался рассмотреть незнакомца в свете факелов, торчащих из каменной кладки, но, стоило двинуться, к горлу подступила тошнота. И так уже было, когда… Когда?

Несколько сильных рук подхватили его тело и переложили на плоскую поверхность высоко над полом. В глаза шибанул свет, и Эфий сжал веки.

– Потерпи еще, Айят, – мягко произнес все тот же голос.

Что-то кольнуло в сгибе локтя. Знакомое ощущение, но, опять же – когда?..

Он открыл глаза. Над ним стояло существо в чем-то светлом, в невиданном головном уборе и такой же невиданной повязке на лице. Только взгляд, пристальный взгляд, по которому Эфий узнал его…

– Кр… – начал было он, но ощутил во всем теле покалывание, его разморило, и язык отказался издавать еще какие-нибудь звуки. Стало так замечательно хорошо, словно кто-то положил его в теплый сугроб и стал закапывать в теплый чистый снег, но что такое сугроб и снег, Эфий не ведал, а вспоминать не хотелось…

Были другие раны – простые, которые исцеляла мать своими снадобьями, и тяжелые, с которыми его относили к богу в его далекое уединенное жилище среди скал. Но Эфий уже знал, кто это, хотя никому не говорил. Даже самому богу. Он искал предлог, чтобы увидеться еще, и Та-Дюлатар постепенно стал привыкать к его обществу. Мальчишка вызывал в нем любопытство – чуть большее, чем все остальные Птичники – и симпатию. Эфий знал, что тот любит толковых людей и вполне способен раздражаться, когда кто-то делает глупости. Бог-целитель не отличался излишней терпимостью и смирением. Он позволил Эфию прибегать к нему просто так, иногда разрешал помогать – точнее, стоять рядом – во время операций. Как и в той, прежней, жизни их тянуло друг к другу, близких по духу и способностям, но беседовали они все же немного: Та-Дюлатар от своего одиночества стал не слишком говорлив, да и чем ему было особенно делиться с подростком? Разве что обучать его боевому искусству мастеров из той далекой страны, откуда прибыл сам, и языку, на котором говорил тогда. Вскоре юноша понял, что раскрываться пока нельзя: все должно идти своим чередом. И сразу стало легче.

Когда ему исполнилось пятнадцать, Араго позволил ему охранять дом Та-Дюлатара вместе с остальными взрослыми, сменяясь в карауле. Злоба Улаха росла, войны участились, и на распавшееся племя начали совершать набеги другие жители сельвы – как на Птичников, так и на Плавунов. Численность племен падала, непрерывно сокращаясь во время стычек.

Последние годы в деревню стали наезжать белые люди. Некоторые из них Эфию нравились: они копались в земле и знали много интересных историй, а те, кто говорил на языке племени, бывало, рассказывали о своей работе. Не раз видел он с ними девушку, но никак не мог понять, где они могли встречаться раньше. Ее лицо не напоминало ему никого, но в ней было что-то определенно знакомое.

Когда однажды ночью Та-Дюлатар окликнул их в карауле и потребовал принести раненого с поляны возле опустошенной деревни, Эфий не подумал, что с этого мгновения изменится вся их жизнь. Они вчетвером принесли белоголового человека, истерзанного черным большим котом, и труп самого кота, а наутро бог-целитель велел им пойти к другим белым и сказать им, что раненый должен остаться у него, но проведывать его нельзя.

Пока говорил старший их караула со старшим из ученых, Эфий смотрел на ту самую девушку и, кажется, она тоже успела заметить его. Все решил звук ее имени: «Нэфри». Юноша вспыхнул, и последняя недостающая картинка встала на свое место. Но до поры до времени говорить об этом не стоило – ни Та-Дюлатару, ни Нэфри. Сказать – это нарушить петлю событий во времени, и тогда ему не попасть в этот мир в компании с заблудившейся девушкой, а значит, вся эта реальность станет тупиковой альтернативной веткой и закончится ничем. Или, во всяком случае, не тем, чем должно закончиться. Надо было вести себя очень аккуратно.

Он не раз благодарил прозорливость матери Аучар, которая даже после смерти берегла его, успев передать свои умения. Семена упали в благодатную почву: юноша, тело которого стало новым пристанищем для Эфия, обладал недюжинными способностями, схватывал все на лету и с легкостью развивал дальше. Раванга их племени полушепотом поговаривал, что в седьмом сыне женщины, которая никогда не рожала девочек, всегда собирается вся сила его предков со стороны обоих родителей, но велел Эфию скрывать это ото всех, что тот и делал.

И как же больно было ему видеть Аучар в последний раз, когда она и сама не могла на него наглядеться, встретив их троих в Обелиске, по ту сторону жизни! Для него она была все той же молодой женщиной, следом за которой он однажды прилетел в племя Птичников. В ее темных глазах светилась любовь, но говорить она не имела права, только внимать чужим словам. Белоголовый Ноиро шагнул к ней, и она завернула его в черную накидку, укрыв с головой и веля не отставать. На глазах Эфия и Та-Дюлатара они растаяли в фиолетовой мгле…

* * *

Двигаясь по дороге в направлении к цели, мы иногда и не подозреваем, к каким разительным переменам может привести нас один неверный шаг чуть в сторону. Но все это так ничтожно по сравнению с тем, что случается, когда изменяют свой путь огромные космические тела.

Пока посвященные жители обитаемой планеты метались в попытках уберечься от верной гибели, Аспарити совсем изменила свой курс. Она по-прежнему метила в Тийро, но теперь ее путь пересекся с траекторией орбиты естественного спутника, и на огромной скорости комета врезалась в его поверхность. Вспышка великой силы осветила небо ночной стороны Тийро.

Аспарити раскололась, но два небольших обломка ядра, пройдя по касательной, вырвались из гравитационного поля спутника и продолжили свой полет к большой планете.

* * *

Нэфри проснулась от холода. Здесь было просто чудовищно холодно, да вдобавок ко всему и темно. И еще стоял какой-то омерзительный сыпуче-сладковатый запах.

Она попыталась пошевелиться, но тело отказывалось выполнять приказы мозга. Двигались только пальцы на руках и ногах и шея. Девушка завыла от ужаса, но тут плоскость под нею дрогнула и поехала. Здесь было светло и ужасно воняло мертвечиной, а над нею стоял…

– Учитель? – прошептала она.

– Вставай, детка, надо убираться отсюда, – сказал мужчина, как две капли воды похожий на Та-Дюлатара, и тут вернулась память, да ко всему прочему она увидела, что у него коротко остриженные волосы и холеный вид, а значит это…

Нэфри завопила от ужаса.

– Да, да, я тот, на кого ты подумала. Но ты располагаешь не всей информацией. Я расскажу тебе все по дороге, ты только поднажми, хорошо?

– Я не могу. Тело не работает… – слегка успокоившись при звуке его голоса, призналась она.

– Плохо. Этого я и боялся.

– У меня что, паралич?

– Нет, у тебя была кома, – Форгос поднял ее под мышки и перевалил себе через плечо. – Сейчас связи восстанавливаются, на это надо время, а времени у нас нет.

– Мне надо к Ноиро, он…

– Тебе надо улепетывать отсюда как можно быстрее. Через несколько часов здесь будет бурлящий котел магмы. Все давно покинули город.

– Какой город?

Она попыталась исхитриться и повернуть голову так, чтобы хоть краем глаза увидеть обстановку. Но мэр шел быстро, ритм его шагов постоянно сбивал ее настрой, а ее распущенные волосы свисали на лицо и закрывали обзор.

– Тайный Кийар. Мы в Тайном Кийаре, Нэфри Иссет.

– А почему здесь будет котел магмы?

– Деточка, мне, прости, тяжело нести тебя и говорить. Потерпи до машины.

Форгос преуменьшал свои физические возможности, ему просто хотелось собраться с мыслями и вначале узнать о ее состоянии, а потом уехать отсюда как можно дальше, не тратя время на пустую болтовню.

Он посадил ее на переднее сидение своего автомобиля. Нэфри попыталась самостоятельно втянуть в салон ноги, но это ей не удалось, и мэр одни коротким движением помог ей усесться. Только тут она поняла, что на ней надета лишь тонкая больничная сорочка с глубоким вырезом на груди, больше похожая на передник, чем на одежду.

– Святой Доэтерий, – прошептала она, закрываясь едва повинующимися руками. – Во что я одета!

Форгос коротко улыбнулся, тут же посерьезнел и завел двигатель:

– Так уж повелось, что для покойников в морге небольшой выбор нарядов. Не стесняйся меня. Хоть ты и привлекательна, но годишься мне в дочери, и к тому же – дочь моего приятеля, а это веские аргументы.

Они помчались по подземным переплетениям шоссе.

– Через несколько часов в пустыню упадет ядро гигантской кометы. Ученые не оставляют человечеству шансов на выживание… Но мы попробуем, да?

– Кометы? – повторила Нэфри, отчего-то не приняв эту весть всерьез. – А что было со мной? Почему я тут?

– Ты, Нэфри, лежала в коме больше недели.

Несмотря на все заверения, Форгос старался не смотреть в ее сторону: когда она прикрывала своей сорочкой одну часть тела, непременно оголялась какая-нибудь другая. Разум разумом, а инстинкты, как считают биологи и психологи, еще никто не отменял.

– А тут ты по распоряжению господина Картакоса. В морге, кстати, – тоже.

Девушка закрыла глаза:

– Насчет кометы – это какая-то шутка?

– Нет. Насчет кометы, увы, правда.

– Я вам не верю, – пробормотала она сквозь зубы. – Это какая-то ваша игра. Куда вы меня тащите?

– Деточка, я был бы рад, окажись это все игрой или ошибкой… А едем мы сейчас к телепорту, причиндалы от которого ты благополучно куда-то подевала – ну, теперь даже если бы мы их и раздобыли, то применить бы не успели. Если, конечно, ты не зарыла их обратно на территории Тайного…

Нэфри враждебно сверлила его взглядом и не переставала поражаться сходству Форгоса и Та-Дюлатара.

– И куда отправит нас ваш телепорт?

– Туда же, куда он отправил много лет назад одного из наших нерадивых работников, который, не зная, что очутится в другом месте, приволок из иного мира тамошнего обитателя. Проще говоря, мы с тобой сейчас же будем в сельве Рельвадо. На такой случай у меня во Франтире есть одно спокойное местечко, где можно спокойно переждать любую бурю.

– Мне надо к Ноиро!

Он промолчал. Девушка заплакала от бессилия, уговаривая его отпустить ее и телепортироваться в одиночестве.

– Я больше не нужна вам! Высадите меня где-нибудь, я доберусь сама!

Он с иронией покосился на нее:

– Сверхгениальная идея! Именно в этом наряде я тебя и высажу. Но, если ты не в курсе, промежуток между Западным и Восточным городами сейчас кишит военными подразделениями: война, как-никак. Далеко ли ты уйдешь в этом… хм!.. бронепереднике?

– Это уже мое дело!

– Нет, и мое тоже. Я слишком чту память Кьемме, чтобы бросить его единственную дочь на растерзание изголодавшимся воякам.

– Вы что, правда знаете моего отца?

– Знал. Он погиб, деточка. Тебе тогда было года три или четыре и ты ничего не знаешь…

– Мы просто уехали от него.

– Да, уехали, когда я пришел к твоей матери и рассказал, как все было. А ты вся в него, только глаза другие. Он бешеный был, и ты не лучше.

– Вы лжете! Как вы могли прийти к моей матери и как могли быть другом отца, если такие, как он, и такие, как вы – непримиримые враги?!

– А какой, по-твоему, я?

– Вы лжете!

– Ну все. Мне это надоело! – Форгос резко нажал педаль тормоза.

Машину чуть занесло, его откинуло на валик подголовника, и он остался неподвижен, а через мгновение Нэфри испытала мощь Призыва: «Ко мне!» Она засопротивлялась. Пусть не думает, что ее так просто убить! И вдруг частота «Ко мне!» перебилась частотой «Явись!», привычной и такой родной. У нее есть шанс попросить защиты у кого-то из своих. Форгос наверняка предельно силен, но все-таки двое продержатся дольше. И девушка позволила себе уйти на зов.

На перекрестке не было больше никого: только она и Форгос в виде огромной черной твари – такими в чужом мире, где жила Эфимия Калиостро, художники рисовали мифических драконов.

«Так какой, по-твоему, я?» – повелительно уточнил мэр, с шумом размахивая перепончатыми крыльями.

«Такой, каким я вас вижу!»

«А кого еще ты ищешь, озираешься? Не почудилось ли тебе, что кто-то зовет тебя вот так: явись, явись?»

«Но… как?! – опешила Нэфри, начиная догадываться и все отчетливее различая чистейший серебристый свет, спрятанный в ртутных глазах чудовища. – Как это может быть?!»

«Мне надоели твои сомнения. Смотри все сама и делай выводы!»

Она увидела Форгоса еще совсем молодым. Неужели и он в ту пору был врачом? Они спорят с синеглазым мужчиной приятной наружности, который очень напомнил девушке отца Эфимии в том мире. Потом проходит сразу много времени – и Форгос видит этого мужчину бездыханным. И вот он уже среди тех, кто убил шамана Кьемме, и его принимают за своего, а он взбирается вверх по карьерной лестнице, мечтая лишь об одном: развалить, сколько сможет, Тайный Кийар изнутри.

«Но ты посмотришь, как недолга память людей. Не пройдет и полвека, как прорастет новая ложь: якобы не было кровавой власти тайных кийарцев, якобы хотели они только блага и при них было хорошо и спокойно. Проклиная тех, кто поспособствовал уничтожению этой системы, будут скромно умалчивать многое. Например, то, что это не было уничтожением – невозможно уничтожить уже мертвое и разлагающееся. Никто не оставляет гнить на дорогах города трупы сбитых машинами гиен и шакалов, их убирают прочь. Ничто не происходит просто так, без долго подготавливаемой причины. Свалить что-либо в самом его рассвете невозможно – лишь когда придет его время сдохнуть и разложиться. А знаешь, кто будет основоположником новой лжи для нового поколения? Сами „тайные“ и их потомки, которым всегда и при любом строе живется неплохо. Их приспособленческие способности не превзойти никому из „светлячков“… да и вообще никому. Попомни мои слова лет через двадцать-тридцать, деточка. Ты сама удивишься происходящему, но изменить это невозможно: психология стада не меняется никогда. Это можно только констатировать и вписывать в графу „диагноз“ без всякой попытки лечения».

Нэфри побывала в комнате Юлана Гэгэуса, когда Форгос в обычной своей манере странно шутить донимал главреда ночными видениями сельвы Рельвадо, а когда тот окончательно созрел, чтобы принять решение, легкими тумаками направил его в нужное русло.

«Ноиро думал, что это наш Учитель заставил Гэгэуса отправить в командировку именно его»…

Дальше она увидела, как Форгос беседует с главредом «Вселенского калейдоскопа» у себя в кабинете, демонстрирует ему возможности Призыва и втягивает в сговор: отдает давно изъятые видео– и фотодокументы, распоряжается о напечатании сенсационной разоблачительной статьи и велит уехать из страны сразу же по выполнении условий, чему Гэгэус оказался очень рад.

«Ваш учитель не знал многого из того, что знаю я, а я не знаю многого из того, что знает он. Но его присутствие здесь оказалось выгодным. Мне нужно было, чтобы объединились попутчики, да и ему тоже. Такая сила дорогого стоит. Я надеялся, что вам с попутчиком хватит ума поберечься, но вклинился этот подонок Улах»…

«Да вы просто нами играли, как в настольную игру!» – возмутилась Нэфри.

«Я политик, деточка. Мне простительно. Я такая сволочь, что временами сам упиваюсь этим. Но если кто-то не хочет быть фишкой для игры, он становится игроком, разве не так? Другой вопрос, что любой игрок, прежде чем стать таковым, успел побывать фишкой и погонять по полю по прихоти чьей-то воли. Садись, мне нужно кое-что показать тебе. Я все еще заинтересован в том, чтобы попутчики были вместе живыми и здоровыми».

«С чего это вдруг?»

«Погибнет один попутчик – никакой жизни другому. А у меня душевная потребность, – он хохотнул и подставил шею, припадая грудью к затуманенной земле перекрестка. – Садись, огненная!»