Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

– И что было с добровольцами?

– Просто засыпали. В клетках – никаких таких изменений. Фред ворчал, мол, хуже некуда – знать и не достигнуть.

– Он не так говорил, – вставил Эфий, и дед с внучкой обернулись. – Он говорил, что в этой жизни не повезло: раньше такое получалось даже у детей, а теперь вот умеешь, а возможности нет.

– Велика разница, мало ли что он там бурчал! Ему уж давно пора на пенсию, старикану!

Палладас всегда немного ревновал внучку к деду Калиостро, чувствуя, что к тому она тянется сильнее, чем к нему. Да и выглядел он теперь старше Фреда, что тоже не добавляло чувства симпатии к «сопернику». Эфимия тихо хихикнула и поймала понимающий взгляд клеомедянина, который за много лет работы с Аланом тоже видел его насквозь.

– Протестировали мы еще двоих коматозников, – продолжал Палладас. – Картина такая же, как у Эфия в трансе. Участок «сигма» перестал быть видимым, связи «растянулись», но не порвались. Как будто выпало какое-то связующее звено. Или ослабело…

– Где же вы нашли коматозников? – изумилась девушка. – Это ведь такая редкость!

– Один в Австралии – нарочно туда всё барахло везли. Другой обнаружился в Испании…

– А что вы хотите добиться всем этим?

Палладас хитровато подмигнул:

– А вот чего. Узнать, что мешает отделиться сознанию от тела у большинства и почему Эфий делает это без особых затруднений. Что держит связи в молекуле ДНК и почему только у Эфия они «лабильны» – прошу прощения за несколько неуместный термин, но суть он отражает здорово! Много, много секретов таит в себе вот этот хитрый змей, эта перекрученная двойная спираль! И ведь не зря, не зря умные люди в древности говаривали: «Не может быть меньше тела душа, но и больше тела она быть тоже не может». Все, все заложено именно там, и ответ на наш вопрос мы отыщем тоже только там!

При словах о древних людях Эфимия снова вспомнила свой сон. И еще какая-то тревога шевельнулась в душе. «Прав, прав дед! – шепнуло сознание и со стоном добавило: – Но пойми: нужно что-то делать! Так дальше нельзя!»

– А теперь я тебе все-таки включу запись «крика» ДНК! – разошелся Палладас. – Чтобы ты не думала, что я голословен!

– Может… не стоит этого делать? – осторожно уточнил Эфий, с озабоченностью поглядывая на побледневшую девушку.

Но ученый, бухтя что-то в адрес циничной и ни во что не верящей молодежи, нашел в папках нужную запись.

Страшный, ни с чем не сравнимый вопль, полный ужаса и одновременно порождающий ужас смерти вселенных, огласил лабораторию.

Вырванная криком из своих мыслей, Эфимия пошатнулась. Кровь совсем отлила от ее лица, и, тихонько охнув, девушка повалилась в обморок на руки вовремя подоспевшему клеомедянину.

– Хилый народ эта молодежь… – разочарованно констатировал Алан.

4. В погоне за призраком

Ноиро успел заметить лишь выскользнувшее прочь из домена болезненно-желтое пятно, а в следующий миг открыл глаза.

Та-Дюлатар стоял над Хаммоном и тряс его за плечо. Осовело озираясь, старик подскочил в постели.

– Что такое? – спросили они с Ноиро дуэтом, и журналист добавил: – Я опять видел какого-то человека в желтой одежде. Кто это?

Ответ лекаря был бы странным для человека непосвященного.

– Кристи говорит, что человек в желтом плаще – это только его враг и ни чей больше. Но, говорит, хуже всего, что он был тут не один. Кристи почему-то считает, что они являлись сюда за мной… Только я ничего не слышал и никого не видел, вот дела! – от себя добавил Хаммон. – Это что ж выходит, что наши караульные заснули на посту?

Ноиро все понял правильно.

– Нас решили взять измором, – кивнул он, поднимаясь на ноги.

Элинор заговорил снова, и брови Хаммона поползли на лоб. Собравшись с мыслями, старый кемлин перевел:

– Кристи спрашивает, для чего ты его сейчас звал?

– Скажите, что я не звал, мэтр Хаммон! Я тоже услышал Призыв, но… А не могут ли это быть Улах или его раванги?.. В смысле, звать?

Лекарь быстро собрал волосы в хвост и оделся, что-то говоря бородачу, а потом повернулся к Ноиро и объяснил по-кемлински, но с сильным акцентом:

– Их Призыв не спутать с нашим.

– Говорит, чей-то призыв с нашим не спутать.

– Я понял.

– Да?! – удивился Хаммон. – Ты выучился его языку?

– Кажется, это он выучился нашему…

– Он сказал, что если бы это был их Призыв, то я… – старик поморщил лоб, – я уже был бы мертв… Ну и игры у вас, я скажу…

– Ждите тут оба!

Элинор улегся обратно на свою лежанку и закрыл глаза. Ноиро ощутил, что несколько секунд целитель был неподалеку, а потом вдруг растворился в пучине иного мира. Сердце журналиста стучало где-то в горле, рану в плече слегка подергивало болью. Хаммон покряхтел, плеснул себе в лицо немного воды из миски, чтобы проснуться, и почесал бороду у кадыка:

– Вот хоть ты объяснил бы мне, парень: чего он делает, когда вот так выключается? Я всегда пугаюсь до смерти, когда он так делает. Не поймешь – дышит или нет?

– Сны смотрит, – хмыкнул Ноиро. – Ему там сны пророческие снятся, вот он их и просматривает.

– Ой, да будет тебе ёрничать! Говорил бы уж как есть, я что – не пойму, что ли? Голова на плечах имеется…

– А я не ёрничаю. Шаманы ведь то же самое делают.

Это сравнение Тут-Анна убедило. Он и без Ноиро считал, что коли уж Элинор монах, то это почти что шаман, а у шаманов свои секреты и умения. Журналист ответил так с умыслом: по вчерашнему разговору он понял, что для Хаммона все священнослужители на одно лицо и приставать с подробными расспросами тот не станет.

Вскоре Элинор зашевелился и привстал на локте.

– Э-э-э… – обескуражено протянул Хаммон, выслушав его монолог. – Он сказал, что молния никогда не ходит одной и той же дорогой. Еще говорит, что-то стряслось с какой-то Нэфри: не может ее вызвать, не может найти.

Журналист медленно осел на свою постель:

– Нэфри? – переспросил он. – Это точно?

Элинор кивнул и нахмурил брови.

– Послушай! – Ноиро кинулся к нему. – Послушай, Кристиан, Та-Дюлатар… Ну, может, я поищу ее?

– Нет! – сурово прикрикнул целитель, а остальное, дослушав его речь до конца, перевел Хаммон:

– Кристи говорит, чтобы ты не смел там показываться без него или пока он не позовет. Тебя, мол, сомнут – тем более, без Нэфри…

Ноиро сник:

– Она… умерла?

Губы не хотели выговаривать страшное слово. Та-Дюлатар понял и опустил взгляд.

– Я не знаю, – на кемлинском пробормотал он, искажая слова, но понятно. – Ее следов нет нигде.

– И в Кийаре?

Дальше переводчиком снова выступил Тут-Анн:

– Говорит, что Кийар слишком далеко, выход туда небезопасен. Ты сам должен отправляться домой и искать ее. Только так будет понятно, что случилось. Может быть, говорит, она просто не может куда-то выйти, дескать, так иногда бывает…

В своем горе Ноиро слышал только себя. Все вокруг сейчас казались ему бесчувственными чужаками. Он не замечал, как сразу лет на двести состарились глаза лекаря, который торопливо готовил стол и инструментарий к операции.

– Раздевайся, полезай вон туда, – жалостливо похлопав журналиста по здоровому плечу, перевел Хаммон, указывая бородой на укрывшую стол простыню. – Кристи говорит, что будет больно, но ты терпи.

Молодой человек машинально снял с себя рубашку и лег, куда приказали. Он не хотел верить, что исчезновение Нэфри – явь, и только жгучая боль вышибла слезы, возвращая его в реальность бытия. Элинор выдернул нитки, внимательно рассмотрел рубец, оставшийся у раненого на руке, промыл шов каким-то раствором и намазал пронзительно воняющим снадобьем.

– Теперь поешь, – напоследок велел он.

– Не хочется.

– Поешь! – повторил Элинор, растапливая печку. – Надо!

Снаружи послышались голоса. Лекарь крикнул: «Ито!» и поставил котел с похлебкой на огонь. В домен поднялись воины Птичников. Вместе с ними пришли вкривь и вкось заштопанный Бемго и невозмутимый Айят. Лица у всех были вымазаны краской, на головах громоздились украшенные перьями кожаные шлемы – слабая, но все-таки защита. Копьеносцы готовились к сражению.

– Ис тайто ка васарде? – отрывисто спросил Айят, глядя на целителя. – Ате-асо аттер-сай.

– Йир.

Воин слегка улыбнулся и наклонил голову. Они с Та-Дюлатаром отошли в сторону и о чем-то заговорили. Хаммон навострил уши в их сторону, но лишь досадливо поморщился оттого, что ничего не было слышно.

– Ты ешь, ешь! – сказал он журналисту. – Я тебе потом пару слов должен сказать. Это относительно твоих ран и проклятья. А пока ешь давай!

Ноиро было неудобно есть в присутствии конвоя из четверых дикарей, стрункой вытянувшихся у двери, но те даже не смотрели на него. Их вниманием владели тихо переговаривающиеся у ширмы Та-Дюлатар и Айят. Говорил только молодой Птичник, а лекарь кивал, вдумчиво его слушая и глядя то ему в глаза, то в устеленный сухой травою пол.

Журналист вздохнул. Сейчас он отдал бы полжизни за то, чтобы его сию секунду перенесли в Кийар.

Айят вернулся к своим, и они удалились. Элинор поманил Хаммона наружу.

– Он говорит тебе, чтобы ты пока собирал вещи, Ноиро.

* * *

– Чего вы там шептались? – встревожено спросил старик, следуя за Кристианом.

Тот увел его за домен, в закоулок между стеной постройки и скалой, и показал сесть на чурбан. Здесь он обычно колол дрова.

– Айят говорит, что видел, как девушка вошла в наш дом, а как вышла – не видел.

– Какая еще девушка?!

– Нэфри, девушка Ноиро, – тихо ответил лекарь, небрежно скалывая топориком сучки с валявшегося поперек утоптанной площадки бревна. – Когда он заметил ее, а потом еще кое-кого, то созвал ребят, и они прибежали.

– Молодец! – усмехнулся Хаммон, как-то странно поглядев на Элинора, и хотел еще что-то добавить, даже приоткрыл было рот, но передумал, а лекарь не заметил этого, делая вид, что увлечен своим занятием. – Так ты считаешь, всё как-то связано с Тайным Кийаром?

– Соглядатаи не дураки. Именно они обнаружили тогда твоего напарника и убили как свидетеля, а теперь подбираются ко всем, кто знает или догадывается о существовании комнаты.

– Совсем сбесились эти подземные… Вот уж верно вы, врачи, говорите, что солнечный свет полезен для психики, а они там сидят целыми днями в Тайном и сходят с ума.

Элинор воткнул топор под одним углом, потом под другим и в результате выщербил из ствола приличный кусок сыроватой древесины:

– Они здравомысленней нас с тобой, Фараон. Потому до сих пор жив этот пришлый народ и скоро подомнет под себя всю страну, как мечтали их предки.

– Ух ты! Откуда знаешь? Историю нашу изучал?

– С Нэфри разговаривал.

– И ты рассказал ей, кто ты?

– Да. Без подробностей.

– И она решила тебе помочь?

– Она археолог. Сказала, что может сделать это, но ей нужно помочь, проводить в нужное место. Мы долго выжидали удобного момента, потом я проводил ее туда, где была спрятана шкатулка, и в другой раз она пришла туда сама.

– Подожди, ты чего несешь? Ты что, ездил в Кийар?

– Ладно, всё! Неважно это, – без надежды махнул рукой Элинор: Хаммон всеми силами отрицал возможность внетелесного существования, а спорить и уговаривать его целителю, видимо, не хотелось. – Важно то, что хоть я и охранял ее тогда, во время второго появления в Тайном, возможно, остался след от нашего посещения, и Соглядатаям этого хватило, чтобы разнюхать…

– Так что ты думаешь делать?

– Не знаю. Сегодня тебя увидели. Раньше я заметал твой след, но сегодня тебя увидели воочию, и это всё, тут уже не отпереться…

Хаммон затряс головой:

– Подожди, подожди! Ты мне лучше скажи: если умираю я, ты тоже умираешь?

Кристиан замер, приглядываясь к выбоине в бревне и покачивая в руке топор. Старик с тоской подумал, что не хочет слышать ответ. Он смотрел на лекаря и пытался вспомнить, много ли раз в своей жизни тот успел побывать счастливым. Последние девятнадцать лет можно было даже не учитывать…

– А ты как думаешь? – наконец выговорил Элинор.

– Ты принадлежишь моему миру…

Не поднимая глаз, лекарь кивнул.

– Но, Протоний покарай, ты же здесь, а не там, не в моем внутреннем мире!

– Это пространственный парадокс. Тут я только благодаря тебе.

– Благодаря! – скептически проворчал Хаммон. – Хороша благодарность с моей стороны – испортить мальчишке всю жизнь!

– Ладно, достаточно. А то еще всплакнем, – покосившись на него, бросил Элинор.

– Я ведь давно понял, что ты тогда пошел со мной зря. Только я боялся сказать тебе вслух, чтобы не… Меня перебросило бы сюда же, на это же место – и всё! Никакой стрельбы-пальбы. Я скрылся бы в Шарупаре, как сейчас.

Целитель отвернулся, и это было лишним доказательством для Хаммона правильности его выводов.

– Да… Так сюда являются и их посыльные. Но им всем хотелось бы заполучить устройство полностью. Перемещение со скоростью мысли, перемещение физическое, не затрачивающее никаких усилий – вот их цель. А пока они могут лишь прыгать в пределах этой планеты. Им нужна шкатулка, а та у Нэфри.

– Вот это да! Так за этот куш они кому угодно голову оторвут…

– Конечно. Вчера Плавуны потерпели серьезное поражение и ушли в сельву. Их ищет гарнизон Франтира, и сейчас Улаху не до нас с тобой. Но я не возьму в толк: зачем он являлся сегодня утром? За тобой? Нет, он не мог знать, что ты приезжаешь сюда, пока не увидел. За Нэфри? Если так, то куда он смог ее спрятать? Не думаю, что им нужна ее гибель, все как раз наоборот.

Хаммон передернул плечами, прогоняя мороз со спины:

– Да как же он прошел мимо караульных?

Элинор его не слушал:

– Ты вернешься в Шарупар и подождешь вестей от меня. Я без документов, постараюсь приехать наземным транспортом. А потом нам с тобой нужно будет попасть в Кемлин…

Хаммона затрясло. Он выкатил глаза из орбит и замотал головой:

– Ну нет! Нет! Нет! Ты рехнулся? Меня же там сразу узнают! Ты что, смерти нашей хочешь?

– Они уже знают о тебе, и расстояние для них – не препятствие. Теперь мы должны бить на опережение, иначе – верная смерть.

– Послушай! – старик метнулся к Элинору и ухватил его за рукав. – Послушай меня! Столько лет ведь прошло! Ты бы забыл уже все, что там было, а, Кристи? Ну послушай, послушай! – Хаммон крепче впился в лекаря, который настойчиво пытался освободиться. – Не ерепенься! Пока молодой еще, сейчас прямо бросай все эти гиблые идеи, поезжай в город. С твоей головой и руками ты светилом медицины можешь стать! Слышишь? Да не брыкайся, что ты, как коняга необъезженная?!

– Фараон…

– Слушай меня, я тебя старше! Ты в зеркало давно смотрелся? Да ты любую бабу пальцем поманишь, хоть соплюху, хоть ровесницу, хоть уродку, хоть красавицу – любая твоей станет без разговоров. Я вижу, как все они на тебя смотрят! Ну что ты два десятка лет гонишься за призраком, Кристи?

– Да я сам призрак! – вдруг закричал, не выдержав, целитель, отшвыривая от себя Хаммона.

И язык отнялся у старика во рту, когда бездна посмотрела на него из усталых глаз человека, которого он считал своим в доску, знакомым и понятным.

– Я сам призрак, – хрипло повторил Элинор извиняющимся тоном, помогая Хаммону встать на ноги. – Прости, Фараон. Я сгоряча…

– Э, э! – покривился тот. – Вот всё эти ваши слюнтяйские замашки, жители Содружества! Один раз характер показал – и тут же на попятную, извиняться. А ты наподдай, коль душа велит, наподдай! Я только с виду развалина, а на деле… ой! – он сжал руками бок и перегнулся на сторону. – Ничего, ничего, я крепкий! Да понимаю я, что не можешь ты мне наподдать. Понимаю, почему – у тебя сразу они все перед глазами.

Элинор отвернулся.

– Ладно, слушай меня. Знаю: тебя всегда твой мир будет манить обратно. За свое постоянство ты мне всегда и нравился. За надежность. Но ведь я смогу помочь только тут, в Рельвадо. А с этой вашей установкой от меня чего зависит? Да ничего. Убьют меня – и ты погибнешь сразу, и все, кого ты любишь.

Лекарь уже улыбался. Взгляд его потеплел, пропасть исчезла, и глаза стали прежними – серыми и светящимися, как звезды в летнюю ночь.

– Ох и болтлив ты, мэтр Хаммон! Сказать столько слов – и ни одного важного!

– А что мне делать? – буркнул старик.

– Меня слушаться. Ступай в домен и собирай свои вещи. Поедете вместе с Ноиро, он в Кемлин, ты в Шарупар. Проводят вас воины Араго.

– А ты?

– Завтра к вечеру. У меня тут есть еще дела.

– Ох, не отпустит тебя Араго! Ты ж ему как воздух нужен!

– Айят сказал, что брат не против, только хочет, чтобы он ехал со мной.

– Кто – Айят? – усмехнулся Хаммон.

– Да. И Бемго.

– Что ж, голова у Араго работает. Правда, я не ожидал, что он и тебя отпустит, а уж что последнюю родную душу с тобой отправит – тем более…

– Так велела ему Аучар, а он всегда следовал ее воле. Иначе, возможно, что и не отпустил бы.

– Ты бы, наверное, если б не океан, пешком в этот проклятый Агиз поплелся… Ну неужели просвет?

Кристиан почти радостно кивнул. Лицо его сияло, словно у того юноши, которого Хаммон впервые увидел в аэропорту Мемори двадцать лет назад. И как он скрывал это все в прошедшие годы? Где прятался мальчишка, готовый делать глупость за глупостью, геройствовать и рисковать собой во имя тех, к кому лежало его сердце?

– Всё сходится! – горячо зашептал он, заставляя Хаммона снова сесть на чурбан. – Все пути сходятся теперь, Фараон! Больше такого не будет на твоем – а значит, и на моем – веку! Это единственный шанс, и не воспользоваться им – самоубийство!

– Ты, как шаманы, по звездам погадал?

Кристиан приложил палец к губам:

– Тс! Не болтай! Эти ребята смогут потом, когда меня не станет, позаботиться о твоей безопасности…

– Че-е-его? Кого это не станет?

– Здесь, здесь не станет, в этом мире. Если я вернусь. Если все получится. Понимаешь?

– Да понимаю я! Только одно до меня не доходит: с чего ты взял, что все должно получиться? Столько лет ничего – и вдруг…

– Да, вдруг! Я знаю. После этого двадцать первого числа я знаю кое-что…

– Кажется, парень, ты заварил тут кашу. Я не ошибаюсь?

Элинор засмеялся:

– Ты не ошибаешься! И с этой минуты я тоже не должен ошибаться. Идем!

Хаммон, кряхтя, поднялся на ноги:

– Ишь ты, ожил!

* * *

Там…

Серый дождливый рассвет, полный тайн и смутных стремлений…

Он родился на дождливом Фаусте в мрачном монастыре Хеала. Ему уготована была судьба Иерарха, но жизнь распорядилась иначе.

Юный послушник внимал неведомым отголоскам в своей душе и твердо знал, что где-то там, поверх свинцовых туч, кроется огромный мир, щедрый на многообразие тайн и закономерностей. Ни кара наставников, ни призывающие к смирению проповеди не могли переубедить его. Он пришел сюда не в первый раз, он должен что-то изменить, дабы сделать один, пусть совсем маленький, шаг вперед. «Довольствуйся тем, что имеешь», – это было сказано не о нем и не для него и значило летаргию духа, сон разума, неволю для сердца. Но противоположное означало, что путь будет труден, а финал неизвестен…

Там…

Жаркий полдень, подаривший открытия, беспощадный падением в кровавую бездну и жгущий горнилом войн.

Иные чувства, сколь бы возвышенными ни казались они, могут испепелять. Чистое поклонение перед величием вселенной, созданной Творцом, способно переродиться в фанатизм и ненависть ко всему инакомыслящему.

Первая любовь была исключительно любовью плоти, что так естественно для юнцов. Но в его жизни все было не так просто, и в том случае, когда обычный человек обретает опыт, ему перепала разрушительная одержимость. Воин веры сражался с остальным – как ему казалось, враждебным его любимой – миром. Он погиб под палящим солнцем собственного исступления, но именно смерть сделала его истинным, и душа прозрела, освобожденная от шелухи забвения, данного законом перерождений.

Там…

Утомленный закат, принесший призрачную надежду, тепло дружбы, трепет нежной, уже настоящей любви к своей попутчице, миг счастья и разлуку. Он узнал о себе то, что мало кому удается узнать на короткой дороге отпущенного срока жизни. И передача знания, послание самому себе, живущему в далеком грядущем, была целиком и полностью его заслугой, победой разума, духа и воли над бренным и низменным.

Всё это было.

Но мог ли он хоть на мгновение счесть, что пришел к цели? Нет.

Потому что была та последняя ночь в его родном мире, когда на него смотрели самые чудесные глаза. Полные слез, обреченности и… ускользающей надежды.

День – всего один день в году, жалкая подачка сурового мироздания – возвращал эти минуты короткой иллюзией полусна-полубыли.

Все, что умел он сейчас, было благословлено Ею. Он жил этим благословением, и сколь мощным оно было, не хотел гадать. Девятнадцать лет ее прощальное слово не давало ему утонуть в пучине безысходности, девятнадцать лет в день весеннего равноденствия здесь, по странной случайности совпавшего с днем весеннего равноденствия там, он невидимым призраком мог наблюдать за их жизнью – Её и белокурого Луиса, как две капли воды похожего на мальчика из далекого жаркого Кийара. А Она… Она, кажется, чувствовала его присутствие, говорила с ним, засыпала в неосязаемых объятиях. И снова – долгий мучительный год ожидания. Подсчет дней в календаре, череда раненых и умирающих, которых доставляли ему, надеясь на подмогу, а скорее – на чудо, наивные дикари сельвы Рельвадо. Они почитали его как бога-целителя. Изнурительные стычки с Улахом и равангами Плавунов, с Желтым всадником – вот куда утекали, вот на что растрачивались драгоценные минуты, часы, дни, недели и месяцы такой недолгой человеческой жизни…

Все это было – было так давно, что никакие изобретенные человечеством любого мира часы не справятся с подсчетом времени. Ему и в самом деле было много миллиардов лет. Он и в самом деле родился меньше мгновения назад и должен угаснуть через мгновенье же, едва заметный взгляду, словно чиркнувшая по небу звезда.

Воспоминания дразнили истерзанную душу самообманом.

Кто жив и не в силах вернуться на родину, в рай своего детства, в мир своей мечты, да поймет его…

Кто жив, разлучен и уже не помнит этого, считая, что исцелился и живет в настоящем – не живет! Даже растения тоскуют по своей далекой родине и с мольбою поворачивают листья и бутоны к солнцу за окном. Даже неразумным тварям дано стремление к милым их сердцу берегам.

Кристиан Элинор, Та-Дюлатар, лесной знахарь и отшельник поневоле, стоял над рекой на скале у самого водопада и смотрел на солнце, погружавшееся в золотые облака заката… Которое уж по счету солнце в его запутанной беспокойной жизни.

Он пытался забыть, а продолжал помнить, потому что ничего не хотел забывать и хотел оставаться самим собой. Он пытался ускользнуть от жизни, живя. Он постиг многое, многое он умел, но рай забвения и смирения был ему недоступен, потому что он не желал такого рая.

Река сельвы текла внизу, окрашенная кровавыми лучами заката. Солнце чужого мира катилось за край чужой земли.

Он хотел бы стать всем вокруг – и рекой, и солнцем, и землей, и воздухом – но только если бы память осталась с ним. И потому он был Незнакомцем, сиянием, укрытым тьмой. Черным в белом, белым в черном. Он был Помнящим.

По лицу Элинора ползли слезы, которых не суждено было увидеть никому ни в одном из миров, куда, возможно, ему не вернуться уже никогда и откуда никогда не выбраться живым…

* * *

Родной дом померещился Ноиро ненастоящим, как будто за время отсутствия родные стены передвинули, перестроили, и они сделались чужими, неуютными, отталкивающими. Двухэтажная постройка по-прежнему стояла на перекрестке, где сходились две улицы, и возвышалась над частными домишками квартала. Как всегда, здания утопали в зелени садов, в кронах фруктовых деревьев переливались голоса всевозможных пичуг, а воздух пах морем и медом, принесенный ветерком с дальнего побережья. Летом здесь будет пекло, ну а сейчас тот период, которым наслаждается все живое. Но и это казалось журналисту надуманным и искусственным. Почему? Ведь прежде он знал здесь каждое деревце по названию!

Чужое… Всё чужое. Почему оно стало чужим?

Ноиро стоял, опираясь на костыль, и никак не мог поверить, что все это ему не снится. Еще вчера весь мир вращался вокруг маленького домена целителя из Рельвадо, а сейчас повсюду щемяще знакомые ограды, пальмы, автомобили, постройки…

От усталости ныло все тело. Журналист не мог сообразить, что не так. Ах да! Дело в людях! Их мало на улице, очень мало, да и те, что пробегают мимо, едва поздоровавшись в ответ, какие-то мрачные, озабоченные и неприветливые. Даже солнце светит, как через закопченное стекло… Никто не чаевничает на верандах и во дворах, не видно играющих ребятишек и их мамаш.

Возле своей двери Ноиро снова замешкался. Ему не хотелось входить туда. Он чувствовал себя магнитом, который пытается преодолеть сопротивление другого магнита и не может. Молодой человек разглядывал ареалы пятен на старой престарой покраске и бесцельно вертел в руке ключи. Тут замок щелкнул. В дверях возникла соседка.

– Ох! – воскликнула она, нелепо всплеснула руками и отшатнулась назад.

– Гинни, что там? – послышался из кухни голос мамы.

– Ой-ёй-ёй! – дурным голосом заблажила та, а глаза так и поедали Ноиро, ухватываясь взглядом то за повязку, на которой висела больная рука, то за костыль, то за поклажу у ног. – Вернулся!

А потом начался кошмар, сбежать из которого было самой главной мечтой журналиста в те долгие-предолгие минуты. Женщины истязали его своими причитаниями, доканывали жалостью и пытали никчемными расспросами.

– Мам, а Веги… нет? – осторожно спросил он, проглотив слово «надеюсь». Хотя, скорее всего, сестрица вела бы себя сдержаннее них.

– Уехала она, а ты и не знаешь ничего! Уехала! – залебезила соседка, уже не слишком торопясь покидать чужую половину дома.

Ноиро почувствовал, будто кто-то тянется к нему холодными щупальцами и, несмотря на усталость, решил понаблюдать, в чем тут дело. Уж больно знакомым было ощущение от этих щупалец.

– Ты поешь, поешь! – сказала мама, тем самым напомнив ему Та-Дюлатара в день перед отъездом.

– И почему всем так хочется меня накормить? – задумчиво промычал он под нос.

– Да ты же скелет, обтянутый кожей! Еще удивляется!

Гинни увязалась вслед за ними. За то время. Пока Ноиро был в отъезде, старуха заметно посвежела и ободрилась. А вот госпожа Сотис, наоборот, сильно сдала от горя и тревоги.

Щупальца шарили по его телу, словно обыскивая. Это напоминало вторжение Улаха-шамана, разве что во много крат слабее. Да и не всюду лез шаман, в отличие от бесстыдной Гиены. Ноиро нарочно посмотрел на нее, чтобы увидеть выражение лица. Глаза старухи загорелись азартом, на щеках проступил румянец вожделения. Он слегка прищурился и, ненадолго покинув замершее тело, отступил в сторону, а там, как тогда с Элинором, поглядел на мир свободным взглядом.

Увидь Ноиро это до поездки, случайно, его разум оказался бы в реальной опасности. А ведь он и не знал тогда. Догадывался, интуитивно отторгал, но не знал!..

На месте Гиены стояло грязно-бурое пятно, волосясь щупальцами, и почти все они тянулись к неподвижному телу, отсюда – серебристо-серому, похожему на каплю. В центре пятна вращалось черное отверстие, и в него, как в трубу пылесоса, тянулись от капли серебристые нити. Семь центров – от макушки до низа живота – кормили это отверстие, даже не сопротивляясь. «Жруа-а-а-ать! Жруа-а-а-ать!» – басовито растягивая звуки, тянула черная дыра. А от пятна растекалась по всему дому грязная болотная жижа, влезая на стены, свисая с потолка, люстры, карнизов…

– Как ваш сын, Гинни? – вдруг резко спросил он, возвращаясь в себя и даже не удосужившись отлепить от лица улыбку.

Физиономия соседки вытянулось, а пылесос хрюкнул, отдергивая щупальца, как обожженные.

– Давно уж не появлялся, – пробулькала она в конце концов, справившись с испугом. – А к чему он тебе?

– Да так… спросил… Мой поклон ему, когда объявится.

Он хотел на этом и остановиться, но какое-то не очень благородное начало внутри вдруг подстегнуло отомстить за годы бурого болота, в котором жила их семья после смерти отца, умевшего изгонять старуху из квартиры одним своим появлением.

– Я за него волнуюсь, – продолжил журналист, не сводя с нее глаз и слегка улыбаясь. – Знаете, очень неприятные симптомы…

– Ты о чем? – насторожилась она.

– Когда парень вот так то исчезает, то появляется, чаще всего это связано с наркотой.

– Ноиро! – умирающим лебедем вскрикнула мама. – Ты что несешь?!

Старуха потемнела, быстро-быстро теряя всю свою воинственную бодрость. Ноиро тянул из нее все, что она успела выкачать из него и из матери. Воображаемое веретено сматывало нить обратно, а он лишь смотрел в глаза соседки, не давая ей и двинуться.

– Я не виноват, что такова жизнь, мама. Думаю, госпоже Гинни нужно присмотреться к нему повнимательнее, а не сидеть целыми сутками в квартире соседей.

Он задумался, не дернуть ли еще старухиного, но пожалел ее и отпустил. Та, отступая, вышвырнулась из кухни, а через секунду хлопнула входная дверь.

Мать заговорила сквозь зубы, дрожа от тихой ярости:

– У вас с Веги нет ни души, ни сердца. Как можно поступать так бесчеловечно с пожилой одинокой женщиной?

Ноиро дернул здоровым плечом с напускным легкомыслием:

– И что, что одинокой? Я теперь обязан переспать с нею, чтобы скрасить ее одиночество?

Госпожа Сотис едва не лишилась чувств:

– Что за… что за гадость ты сейчас сказал?

Он тяжело вздохнул. Да, мам, если бы дано тебе было увидеть то, что видел я, ты не считала бы, что я так уж поступился истиной в этой – безусловно, пошлой – фразе…

Мать резко опустилась на стул и спрятала лицо в ладони.

– За что мне это? – вырвалось у нее.

Ноиро поднялся, обнял ее, обволок светом и беззвучно подарил Благословение, вернув все украденные соседкой силы и добавив от себя. Пусть. Ей сейчас нужно. Сколько смог, столько и дал.

– Забудь, мам. Забудь. Просто поверь мне: Гинни совсем не такая, какой хочет казаться и кажется тебе.

– Вы совсем с ума сошли с Веги. Оба! Что вы напали на нее, как два злобных зверька? – спросила госпожа Сотис уже гораздо бодрее, но не столь враждебно.

– Ах, Веги! Ах, молодец, сестренка! Я всегда верил в мою любимую плюшку! – победно воскликнул он. – Мам, ну ты же знаешь старую мудрость: если ты не пил, а двое говорят тебе, что ты пьян – иди и проспись.

– Да что ты меня мудростью своей попрекаешь? Ну одинока она, ну требуется ей внимание, но в чем она плоха?

– Тем, – улыбнулся молодой человек, – что она уже пять минут назад убралась отсюда, а мы до сих пор о ней говорим, – и он чмокнул мать в щеку.

Она не выдержала и тоже усмехнулась:

– Ну и обормот же ты! Ну и обормот! Ноиро, Узлакан вступил в Лигу. Все видели врага в Сузалу, а тут Узлакан и Ва-Кост поклонились Алиросо… Последнее время только об этом и говорят… Наверное, скоро будет война.

– Как? Но когда я уезжал… это же всего месяц назад…

– Да. Но это так. Все произошло очень стремительно.

Ноиро снова сел. Всего за месяц, а то и меньше, политическая карта их полушария изменилась до неузнаваемости, если уж спелись эти три государства. А Сузалу, значит, проманкировал…