Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Гиадо спустился на пол и в нужном порядке выложил на сидении своего «трона» принесенные в кармане фотографии табличек. Остальные сгрудились вокруг него и под лучом фонарика вгляделись в изображения. Водя пальцем по символам, математик принялся объяснять, какой что означает.

Журналист задумался. Один из ориентиров, названных мэтром Гиадо, был ни чем иным, как Тайным городом, Заречным Кийаром, местом обитания очень неприятных особей и сердцем Агиза. Второй… Второй – это, без сомнения, круг камней, тех самых белых валунов, возле которых организм начинает выходить из строя… Приехав из сельвы, Ноиро сверился по карте: Агиз и Франтир находятся на одной параллели, хоть и отстоят друг от друга на гигантском расстоянии. Но что же это за третий ориентир? Где он может находиться?

И тут слово опять взял Рато Сокар:

– А теперь я расскажу то, что не публиковал пока еще нигде. На кафедре истории в университете Сузалу этот документ признан подлинником, однако почему-то не пользуется особенной популярностью у биографов астурина Гельтенстаха. Это записки Поволя Сотиса, – писатель с улыбкой отвесил поклон журналисту, – кавалера армии ва-костов, участвовавшего в том числе и в Кийарской кампании. Ваша, Ноиро, фамилия была мне дополнительным поводом для знакомства.

– У нас в семье и правда бытует легенда о неком пра-пра-пра из ва-костов по отцовской линии, – признался молодой человек. – Но как его звали и служил ли он в армии северян, мы не знаем.

– Ну что ж, озвучу записки Поволя.

* * *

Армия ва-костов вошла в Восточный Кийар почти без сопротивления кемлинов, поскольку до Перелома это была страна с особой философией и поразительным миролюбием. Их нельзя было завоевать: они не запирали дверей, и незваные гости, ворвавшись к ним, быстро становились кемлинами, их потомки от смешанных браков получали внешность кемлинов и кемлинский менталитет. Так впоследствии произойдет и с ва-костами астурий Бороза Гельтенстаха.

Это сто лет спустя странная зараза потечет со стороны Западного Кийара, и государство начнет пожирать само себя, до поры до времени не зарясь на чужие территории, но уже культивируя внутри народа агрессию, ксенофобию, ненависть к инакомыслящим, подозрительность и доносительство. И тогда впервые за всю историю окружающие государства станут воспринимать Кемлин как опасного врага, способного напасть без предупреждения – просто от собственной паранойи, заподозрив враждебность в соседях. Зная о том, что кемлины делают друг с другом, главы других государств будут прогнозировать и гадать, что же те в случае войны сделают с чужаками. Перспективы пугали.

Всего за девять десятилетий великая страна уподобится трусливой гиене, которая при виде реальной или мнимой опасности забилась под корягу, визгливо рычит на всех без разбора и в пароксизме пугливого гнева на самом деле может укусить, не думая о последствиях. Недаром, ох недаром этот зверь окажется одним из символов на государственном гербе Кемлина!

Внешнеполитическая картина изменится: Кемлин будут держать на расстоянии и пристально следить за происходящими внутри него событиями. Так и появится Лига. Желающий войны войну и получит.

А во времена астурина Гельтенстаха все было еще по-старому укладу. Сопротивление его войскам оказала, по сути, кучка отщепенцев. С этим эпизодом обычно и связывают истории о «кровопролитных боях под Кийаром», а также о ранении самого полководца. Не было казней и расправ: пришельцы не успели разозлиться как следует и в азарте боя дойти до резни, изнасилований и прочих карательных мер, так часто практикуемых победителями в отношении непокорных побежденных. Раковина с жемчужиной впустила чужестранцев и захлопнула створки, оставив их внутри.

Спустя два года – всего-навсего два года! – бравые вояки-северяне окончательно осели в красивом городе с его вальяжными, даже немного ленивыми жителями. Безмятежность передалась им, как передается простуда – по воздуху. Точно герои древних мифов, очарованные прекрасными колдуньями на острове в море, ва-косты в своей праздности завели семьи и обжились на новом месте, влив свежую кровь в жилы древней нации, что, несомненно, оздоровило ее, даже не собиравшуюся расставаться с привычными устоями и традициями. Словом, северяне стали очень быстро растворяться в кемлинской культуре и пропитываться ее ценностями. И их это устраивало.

Гельтенстах катался по провинциям своих новых владений и наслаждался мудростью этого странного народа. Где-то – не то в Энку, не то в Тайбисе – до него дошли слухи о подземном городе Агиза, Тайном Кийаре, прибежище беглых убийц-каторжан, которые в незапамятные времена стеклись в те края со всех концов засушливой страны. Тогда-то астурин и загорелся идеей побывать на запретной земле.

Именно об этом загадочном периоде жизни прославленного полководца повествовал в своих мемуарах кавалер северной астурии Поволь Сотис.

«Вчера астурин вернулся в Кийар после длительной отлучки. Он велел собраться всем боевым командирам армии и штабным, а также кавалерам из каждой астурии. Я сообщил домашним о приказе и выехал в ставку Гельтенстаха.

Там мы узнали, что наутро выступаем в Заречный Кийар, и известие это обрадовало лишь самых ретивых военачальников. Остальные отдавали себе отчет в том, что это будет утомительное путешествие в Агизе с его змеями и скорпионами, которые, в отличие от жителей Кемлина, были основными виновниками гибели наших солдат и лошадей. Но боевому приказу безоговорочно подчинились все и начали сборы.

Я не стал таить от жены цель нашего похода, у нас с нею всегда были самые доверительные отношения. Гайти переменилась в лице и после моих настойчивых расспросов о том, что случилось, неохотно пояснила:

– Вы едете к детям черных звезд. Это безрассудно! Даже мы общаемся с ними очень редко и только по необходимости, а вы для них враги. В той стычке вы убили нескольких людей из подземного города, поэтому остальные изгои будут вам за них мстить!

– В той стычке? Значит, вас по-настоящему защищала только горстка преступников? – удивился я такому откровению немногословной своей супруги.

– Они защищали не нас, они защищали Тайный Кийар. И будут защищать всегда. А нас, горожан, они подставили под удар, из-за чего в те дни пролилась и невинная кровь. Но Святой Доэтерий, хвала ему, раскрыл глаза вашему полководцу и удержал его от мести.

Это прозвучало немного двусмысленно, ибо в том самом бою наш астурин лишился одного глаза и только чудом не погиб.

Я ничего не сказал. Супруга прекрасно понимала, что ослушаться приказа не посмеет никто из офицеров. Значит, поход неминуемо состоится.

Мы выступили еще затемно. Все обратили внимание на тревогу лошадей, совершенно для них не свойственную. Об этом я мог судить по своему коню, который был не из робкого десятка. Мне вспомнились слова жены, но я видел пример нашего астурина, как ни в чем не бывало гарцевавшего на вороном скакуне.

За мостом расстилалась пустыня Агиз. К тому времени солнце поднялось над горизонтом, и Бороз Гельтенстах, как всегда, набросил на голову свой черный колпак, защищая белокожее лицо от ожогов. Ехал он впереди и выглядел весьма озабоченным. Никто не смел побеспокоить его.

Вскоре вернувшиеся разведчики доложили, что путь через мост свободен, а они смогли разглядеть древние постройки Заречного Кийара. Но людей, сказали они, в городе видно не было – он казался мертвым.

Астурин пришпорил вороного, и за ним двинулась вся армия.

Нашему взору предстал романтический пейзаж. Над старинными башнями города пустыни медленно кружили величественные птицы, время от времени издавая протяжный тоскливый свист и клекот. Солнце касалось лучами их золотого оперения. Странное марево висело над самой высокой постройкой, а утро, несмотря на безоблачность, было необъяснимо мрачным. Изменился сам воздух, померкли лучи светила, как если бы я смотрел вокруг через слегка закопченное стекло.

Те люди возникли неожиданно. Мне даже показалось, будто они вынырнули из пустоты, и, делясь позже своими наблюдениями с друзьями, я узнал, что им померещилось тогда то же самое.

Назвать парламентеров нищими изгоями было нельзя. Наоборот, одеты они были роскошно и держались с достоинством, словно какая-то невероятная подземная элита. Кожа этих кемлинов имела бледно-сероватый оттенок и сильно отличалась от золотистого загара их соотечественников из восточной части города. И не только это было разницей меж ними. У заречных было жесткое, почти злое выражение лиц.

– Вы не пойдете дальше, – спокойно сказал седовласый высокий старик, окруженный молодыми мужчинами в затейливых доспехах. – У вас есть верхний город. Довольствуйтесь им.

Пустыня, кажется, померкла еще. Лошади захрапели, а крики золотистых птиц стали еще протяжнее.

Удивленный и даже очарованный дерзостью жалкой кучки людей, вышедших навстречу целой армии почти безоружными, астурин Гельтенстах спросил старца, знает ли тот, кто перед ним.

– Да, знаю. Ты – первый чужеземец, кто увидит. Но войдешь с нами только ты. Твое войско останется снаружи.

Астурин придержал вдруг взъярившегося вороного, взглянул в небо, а после рассмеялся:

– Ты говоришь с тем, кому поклонились и отдали свои армии владыки семи государств этого мира!

Вороной привстал на дыбы. Невероятно, но небо в самом деле темнело, как в сумерки, хотя солнце, уже не так слепившее глаза, оставалось на своем прежнем месте – взошедшим над горизонтом востока.

– Восьми, – невозмутимо поправил его старец. – Но ты прав: в Восточном Кийаре никогда не было надежной армии – и только поэтому мы позволили вам быть здесь. Нам нужна твоя армия семи астурий, нам нужен тот, кто умеет обращаться с властью, но притом обладает здравомыслием и не пытается подчинить себе сильнейшего.

По стройным рядам наших пробежал ропот. Гельтенстах снова захохотал:

– Мне говорили, мол, жители подземного города – безумцы, но то, что вижу я, превосходит самый красочный рассказ. Мои пушки сметут эти развалины и развеют их обломки по пустыне задолго до того, как настанет час обеда. А все, кто выйдет на поверхность, будут погребены под руинами. Ты хочешь войны, кемлин?

Старик прищурился. Мне отчетливо подумалось, что за разговором он тянет время, лелея некий умысел.

– Ты мне нравишься, беловолосый полководец. В наших краях людей с белыми волосами и красными глазами считают священными избранниками. Приглядись – я тоже вовсе не сед и не так стар, как может вам показаться издалека. Я такой же, как ты, о самонадеянный ва-кост! И я могу сделать тебя третьим хранителем… если, конечно, ты проявишь благоразумие и пожалеешь жизни своих солдат, а также наши силы. Я сделаю тебя третьим в обмен на семь астурий, которые отныне будут охранять безопасность завоеванного вами Кийара!

Раздраженный до треска молний, астурин повернул голову в мою сторону:

– Кавалер Сотис, приказывайте заряжать!

Я махнул рукой командиру своей артиллерии. Старик-кемлин ожег меня взглядом, и тогда я приметил, что он и в самом деле красноглаз, а зрачки его сверкают, точно у зверя. Краем глаза я увидел вдруг, что солнце проваливается в черную бездну, а над пустыней протянулся странный звук, исходивший из горла старца. Он рычал длинно и долго: „Ар-р-р-р-ра-а-а-а!“, и наши лошади бесновались, а золотистые птицы торопливо улетели в Агиз. Откуда ни возьмись, воздух всколыхнул сильный порыв ледяного ветра.

Командир отрапортовал о готовности пушек.

Астурин Гельтенстах ткнул пальцем в сторону ближайшей башни:

– Уничтожить!

„Твоя жена спасет тебя сегодня, – прошептал голос в моих ушах, и мне почудилось, что это говорит старец, и отчего-то я знал, что его больше никто не слышит, – и поплатится через семь поколений, закончив то, что начал ты сегодня!“

Я дал знак. Пустыня погрузилась во мрак. Черное пятно поглотило солнце, и напоследок то брызнуло прощальным огоньком.

Ядра посыпались на древние постройки, в полной мгле сокрушая огромные башни и поврежденные временем статуи неизвестного мне народа.

На небе, словно глубокой ночью, проступили звезды, а ветер едва не выбивал из седла. Вокруг черного пятна на месте нашего светила сумрачно сияли короткие жемчужные лучи, похожие на пряди волос. Солдаты закричали, поминая Святого Доэтерия и моля о милости, а потом начали падать со своих одичалых коней и оставались лежать на песке замертво. Лошади их в панике бежали прочь, к берегам Ханавура. Те же смельчаки, которые, невзирая на все, кинулись на кемлинов подземного города, падали у ног парламентеров, хватаясь за грудь и хрипя в агонии. Глаза их выкатывались из орбит, рты исторгали пену.

– Прекрати это, ва-кост! – крикнул старик Гельтенстаху. – Само небо не благоволит тебе в твоих деяниях! Останови солдат или впустую поляжет вся армия семи астурий, не доставшись никому. Просто поклянись принять мои условия – и получишь то, к чему стремился.

И Гельтенстах приказал мне остановиться.

Взблеснул другой край солнца. Пустыня начала оживать, звезды потухли.

Старец сдержал свое слово. Когда наш астурин принял его условия, кемлины оглянулись. Солнце уже вновь купало Агиз в своих немилосердных лучах. Мы увидели вдалеке небольшой отряд, очевидно поднявшийся из-под земли.

Старый кемлин что-то сказал подъехавшему к ним Гельтенстаху. Тот спешился, и телохранители поклонились ему, давая понять, что признают его власть. Астурин дал нам знак ждать, а сам, держась подле старца, спустился в нижний город.

Я почувствовал боль и обнаружил, что мне на руку взобрался черный скорпион. Полковой лекарь сделал мне кровопускание и сказал, что никогда еще не встречал подобного. Эти создания нападают, лишь очутившись в опасности, и никогда – первыми.

Той же ночью у меня поднялся жар и приключилась лихорадка. Гайти вскочила, чтобы убаюкать нашу годовалую дочь, проснувшуюся от моих стонов, а после явилась ко мне.

– Я знала, что это случится, Поволь, – обреченно проговорила она и зашептала что-то на неизвестном мне кемлинском.

Сознание мое мутилось, а вскоре и вовсе померкло. Наутро я проснулся в испарине. Мы с Гайти не говорили о происшедшем, и я быстро поправился.

Полгода спустя в Ва-Кост началась смута, и правительство Гельтенстаха было свержено. В память о военной доблести астурину предложили самому выбрать себе место для бессрочной ссылки, и он без раздумий назвал остров Летящего Змея всего в трех тысячах кемов от недавно найденной земли льдов и снегов, которую ученые мужи назвали Туллией.

Выбор Бороза Гельтенстаха потряс даже его судей, но астурин был непреклонен. Насколько мне известно, жизнь свою он закончил на том острове, и довольно быстро, что не слишком удивляет, если принять во внимание суровый климат тамошних краев.

Я же со своей семьей – спустя три луны после суда над астурином Гайти произвела на свет сына, Лугеро, похожего на нее, как две капли воды, – переехал в спокойный провинциальный Тайбис, где на склоне лет позволил себе взяться за воспоминания о былых днях и ратных делах»…

* * *

– Ну?! Каково? – воскликнул вошедший в роль Сокар и театрально взмахнул руками. – Какой коктейль реальности и фантазии! Тут вам и мистические коллизии о проклятии, и военные приключения, и намек на некий тайный сговор подземных жителей! А самое главное заключено знаете в чем?..

Все смотрели на него, ожидая развязки, один Ноиро подумал, что уж он-то сам является живым (пока еще) опровержением мистичности истории Поволя Сотиса. Возможно, намек на некий сговор тоже не лишен в этом случае оснований. Бесстрастный стиль наблюдателя, избранный мемуаристом, лишний раз говорил в пользу его правдивости. Кавалер Поволь описывал то, что слышал, то, что происходило у него на глазах и с ним самим.

– Главное, что эти записи были обнаружены нашими историками в начале века – и знаете, где? В архивах самого Бороза Гельтенстаха на острове Летящего Змея в Южном море. Астурин не оставил после себя ничего – ни мемуаров, ни иных документов, только некоторое количество личных вещей: что-то из одежды, обуви, аксессуаров. И записи Сотиса, которые тот сделал уже после его смерти! Каково? И это не фальсификация!

– Мы проплывали мимо его острова, – сказал Ноиро. – Это просто осколок суши, покрытой вечны льдом. После извержения Сарталийского вулкана он целиком погрузился в воду.

Дэсвери покачал головой:

– Ваши данные, мой друг, несколько устарели. В прошлом году Летящий Змей обнажил свой хребет. Между прочим, свободный от снега и льда. Вода словно отступает от него… или все же это он поднимается в результате каких-то геологических процессов на дне моря?

– Обнажил свой хребет… – пробормотал журналист. – А параллели-то не совпадают…

– Вы о чем?! – встрепенулся математик.

– Нет, это пока версия. Скорее всего, неправильная… Мэтр Дэсвери, я даю принципиальное согласие на участи в вашей передаче. Но могли бы и вы учесть мое пожелание?

– Безусловно, могу!

– Я хотел бы, чтобы этот выпуск назывался «Солнечное затмение истории».

А в ушах отчетливо прозвучало: «Она закончит то, что начал ты сегодня!»

7. Первый и седьмой

– Я знаю, что вам не нужен был этот материал, мэтр Гэгэус.

Ноиро слегка удивлялся сам себе. Глядя теперь на главреда, он ни мгновения не беспокоился о том, в каком расположении духа пребывает начальник и стоит ли ожидать от него неприятностей. Самая большая неприятность подкарауливала сейчас всю страну, и имя ей было – «война».

Шеф уставился на него и промокнул толстую шею платком.

– Все умные стали, ты посмотри! – буркнул наконец Юлан. – Ну и что теперь прикажешь с тобой делать? Ступай, выздоравливай уж, незаменимый журналист.

Молодой человек пропустил мимо ушей снисходительную насмешку, сыгранную очевидно ради заминки конфликта. Ведь Гэгэус прекрасно понимал, что работник, получивший травму, будучи при исполнении служебных обязанностей, имеет право требовать от начальства возмещения ущерба, и сумма эта была немалой. А Гатаро Форгос наверняка не обрадуется, узнав о не согласованной с ним командировке новичка, копнет поглубже и молниеносно узнает, что ничем не примечательный журналист Сотис – это скандально известный едва ли не на весь мир Сэн-Тар Симман… А тогда… Ой-ёй!

– Я могу показать вам, как гибнут люди, статью о которых вы поручили перед моим отъездом мэтру Сабати, – ровным голосом продиктовал журналист.

Юлан пригляделся. Или его обманывало зрение, или глаза Сотиса после поездки и в самом деле стали свинцовыми. Да и поведение парня значительно изменилось. Так меняется личность солдата, вернувшегося с войны. Навсегда.

Ноиро сдержал усмешку. Как же понятны стали ему теперь мотивы людей, и как они чаще всего низменны и шкурны…

– Есть что сказать – говори, – покривился Гэгэус. – И, знаешь что, давай на «ты». Заслужил.

Ясно, главред решил юлить и выкраивать себе несгораемые баллы.

– Хорошо, если это необходимо, – Ноиро ухватился за костыль и встал из кресла, где еще совсем недавно сидела Нэфри, запомнившаяся Гэгэусу как «та самая девчонка, что любит терять сознание в самый разгар беседы». – Давай-ка выглянем в окно, Юлан.

Он устало поманил за собой главреда. Тот не стал упорствовать, подошел и взглянул на мир с высоты седьмого этажа. Мир уже погружался во мрак глубокого вечера. Мир зажег огни фальшивого веселья и закрутил надсадный флирт, в отчаянии доказывая самому себе: я ничего не знаю о войне, что у всех на устах, я хочу веселиться, как прежде! Город-самодур делал вид, будто живет по-старому, но жить по-старому не получалось.

Вульгарные подвыпившие дамы вываливались из дверей одних клубов, чтобы, ухватив кавалера побогаче, ехать с ним в другие. Узлаканцы, коренные горожане, держались теперь обособленно и нахально, кучкуясь и чувствуя себя хозяевами положения, а взгляды их затекших глазок сулили недоброе. «Это еще только самое начало!» – вещала дерганая реклама, превознося мало кому теперь интересные товары, идущие с огромными скидками. Здесь толпа кемлинов избивала зарвавшегося узлаканца, там то же самое толпа узлаканцев проделывала с кемлинами – пожилой парой. В разбитом фонтане лежала мраморная голова Зако Фурона – ею и разбила фонтан в конце проспекта кучка искателей приключений, нимало не беспокоясь, чей памятник разрушила, а самое главное – не ведая, для чего.

Кийар, Кийар, много ли тебе осталось?..

– Всё шло к этому, – сказал Ноиро. – Противостояние сокола и гиены закончится победой гиены…

Гэгэус уныло кивнул. Конечно, он видел все это и прекрасно понимал, к чему ведут игры Тайного города. Древние символы на гербе объединенного – Заречного и Восточного – Кийара никогда не были и не будут союзниками. Власть уже давно перешла к потомкам каторжан. Государство Кемлин уничтожат не извне. Кемлин падет от рук собственных детей. И это уже не изменить. Когда страной управляют бывшие изгои, страна обречена, и ей грозит скорая неминуемая погибель…

– А о чем пишем мы? – продолжал журналист, беря со стола подшивок первый же номер вечерки, что подвернулся ему под руку. – «Митти Клевас разводится со своим четвертым супругом!», «Страшная тайна порноактрисы», «Как правильно делать макияж для ночного клуба», «Беременная солистка „Создателей“ потеряла сознание прямо в редакции!», «О чем говорит предсказатель?», «Тест „Узнай, насколько ты ему небезразлична“», «Отправь письмо кумиру и выиграй автомобиль!»…

– Что ж, такова политика издания, – развел короткими ручками Гэгэус. – В котором, между прочим, ты получаешь заработную плату. Так же, как и я. Я такой же наемный работник и дорожу… хм… во всяком случае, дорожил своим местом. Для культивации паники существуют общественно-политические газеты и журналы, телевидение и новостные сайты.

– Я говорю не об этом. Просто с недавних пор мне действительно стало интересно, когда, в какой момент истории гиена окончательно подмяла под себя восточного сокола?

Ноиро говорил задумчиво, глядя на сотни светящихся окошек и темнеющую гряду Узлаканских гор далеко на северо-востоке. А через два квартала отсюда, на площади Гельтенстаха, высилось здание главного кийарского суда, и над входом в него замерли запечатленные в черном мраморе государственного герба, сверля друг друга взглядом, птица и зверь. Одним глазом понимающе взирал на них, сложив руки на эфесе длинного палаша, каменный астурин армии семи государств и словно ждал своего часа. Взойдет солнце – и призрак оживет, и поднимутся из песков мертвецы. И снова будет бой…

– Ты сказал, что можешь объяснить, как гибнут те люди, – напомнил Гэгэус.

– Не объяснить, а показать.

– Давай, показывай.

– Сядь.

– Да ладно, постою.

– Ты должен сесть или даже лечь.

– Хочешь сказать, что твои новости обладают настолько сногсшибательным эффектом? Уважаю!

С этими словами Гэгэус сел, закинул ногу на ногу и напоследок успел подумать: «Да и Протоний покарай этот Кийар! Как начнется заваруха – укачу к своим в Амеенти, и пусть в Кемлине хоть небо затвердеет, будь они все…»

Грудь вспыхнула болью так, будто его сдавило двумя вагонами. Глаза полезли из орбит. Гэгэус потянулся к горлу, невольным жестом стремясь ослабить воротник, – и отовсюду накатила темнота.

«Явись! Явись!» – отчетливо слышалось тут в полной тишине, но звук уже угасал, а где-то вдали маячило пятнышко света.

Полное беспамятство. Что он? Кто он? Зачем здесь? Здесь – это, опять же, где? Все это не имело теперь особенного значения, был только свет, свет и покой, и надо идти туда…

Он не успел сделать и шагу в направлении пятнышка в конце коридора. Серебристой волной его мягко оттолкнуло назад.

«…трижды неладны!» – додумалась мысль.

Гэгэус раскрыл рот и что есть мочи втянул в легкие воздух, как если бы его только что пытались утопить.

В кресле напротив него сидел Сотис, вращая в пальцах уцелевшей руки какую-то безделушку со стола.

– А их – не возвращают, – произнес он.

Главред был так напуган, что не понял, о чем твердит Ноиро. Он ощупывал грудь и горло, осторожно вздыхал и подкашливал, проверяя, не вернется ли та ужасная боль.

– Кого – их?

– Тех людей, о которых пишет в «Журналистском расследовании» мэтр Сабати. Но об этом он никогда не напишет, и теперь я уже знаю, почему.

Гэгэус поднял на него мутноватый и полный недоумения взгляд:

– Сабати? А… Протоний, да что мне этот Сабати! Как ты это сделал, Сотис? Это ведь сделал ты? Приступ, да? Это был приступ?

– Похоже, правда? – вкрадчиво протянул тот, откладывая безделушку и подаваясь вперед, ближе к шефу, но не спеша покинуть кресло. – Когда они устраивают свои разборки, их Призыв подается в очень широком диапазоне. Он захватывает как врагов, так и непричастных. Особенно чувствительны ко всему подобному талантливые творческие люди. Они и гибнут чаще других, а мы пишем некрологи.

– Да о чем ты толкуешь?! – не вытерпев, возопил Гэгэус. – Что за ахинея?!

– Я только сегодня, Юлан, составил почти полную картину. Это мощное психотронное оружие, против его воздействия почти совсем бессильно оружие физическое, бесполезны армии и боевая тактика гениальных военачальников. Сразиться можно лишь равным оружием, иначе – смерть. Ты вернулся, потому что тебя вывел я. Другим везет меньше. Вот и все расследование.

Главред потянулся рукою к столу и сжал-разжал кулак, показывая, что сам он не в состоянии подняться и утолить жажду. Ноиро подал ему бокал с водой, Гэгэус жадно осушил его, но не напился. Зато говорить он уже мог.

– О ком ты сейчас вел речь, Сотис? Кому все это может понадобиться? Что – полная безнаказанность? Да нет, я уверен, что такое кому попало в руки не дается…

– Это кому попало в руки и не дается. И безнаказанность тоже условная, иначе к сегодняшнему дню всем миром заправляла бы шайка из Тайного Кийара. Существует Противостояние. Ты подумай, Юлан, почему Форгос, с ногами и руками продавшийся «тайным», будучи уроженцем Восточного города, – почему он снизошел до столь популярной темы, однако поручил псевдорасследование именно «няньке» в нашем отделе? Не есть ли это яркая иллюстрация двойных стандартов правительства?

Судя по всему, Гэгэусу сейчас было плевать и на Форгоса, и на Тайный Кийар, и на старого мерзавца Сабати, и уж тем более на всех пострадавших. Он все еще отчетливо видел тот призрачный свет, которому невозможно сопротивляться; он хорошо помнил странные ощущения себя, когда не можешь сказать о себе «я», не в силах вспомнить свое имя, неспособен вытянуть хотя бы что-то из своего прошлого. Ты кто-то – и ты никто одновременно.

– Сотис, не пудри мне уже мозги и доходчиво объясни, что ты только что сделал со мной? Загипнотизировал?

– Я попробую это объяснить… когда-нибудь. Сейчас важно другое: можно ли остановить их нашими силами? Любая правдивая информация об их деятельности – это нейтрализующая бомба. Они всегда так старались уйти в тень! Столетиями обывателю внушалось, что любой, верящий в высшие силы, в потустороннее – безоговорочно псих, и нормальные люди должны его избегать. Но при этом вера в Святого Доэтерия, в Протония, в шаманское общение с некими силами – приветствуется. Противоречие?

Юлан пригнул голову к плечу. Ноиро продолжал:

– Как бы не так! Веря в общепринятое, ты следуешь канону и не задаешь лишних вопросов. Это так и никак иначе, все уже пройдено до тебя, все разжевано и проглочено, какие еще могут быть вопросы? Вот представим на миг, что «тайные», придя к власти, отменили бы веру стада во все его святыни. Долго бы протянула такая власть?

– Боюсь, это была бы их ошибка, – кивнул главред.

– Именно так. Через век их бы смели и переименовали даже улицы, названные в их честь. Но они достаточно умны, чтобы не отбирать соску у младенцев. А вот потустороннее, не прописанное в заповедях или прописанное, как страшное ослушание – это да, это преступление против веры или безумие. Зная о потустороннем, ты безостановочно спрашиваешь себя о том, об этом – и у тебя все время есть возможность получать крамольные ответы, а также… раскрыть их истинную деятельность. Избранных… назовем их так… этот запрет никогда не касался, только обывателей – нас с тобой. В течение многих веков познавая запретную реальность, они наращивают свое влияние, накапливают опыт и пользуются им. И вдруг оказывается, что этот инструмент доступен и другим – тем, у кого другой «полюс». Нежелательным. Договориться с ними об игре на одной стороне невозможно: это все равно, как если бы фотоны черной дыры принялись договариваться с фотонами действующей звезды о нейтралитете между хозяевами. Это противоречит механике вселенной. Вывод? Борьба до логического завершения. То есть вечная.

Гэгэус потряс головой и провел рукой по взмокшей лысине. Сказанное Сотисом выглядело бы бредом, если бы не… Словом, отмахнуться от слов журналиста главред, несколько минут назад насильно извлеченный из своей оболочки и закинутый в непонятное пространство, уже не мог. Все было слишком уж наглядно.

– Задал ты мне… работы… «Вечная»! – передразнил Юлан и в поисках выпивки открыл свой бар, замаскированный под сейф. – Будешь?

– Что это?

Гэгэус предъявил ему темную бутылку в форме женского тела от шеи до бедер – с возбуждающе тонкой талией и виноградным листочком на месте… словом, в положенном месте. Ноиро безразлично кивнул. Тогда главред лихо ухватил бутыль за «пояс» и двумя движениями наполнил содержимым бокалы.

– Значит, так, Сотис. Я тебе верю, – он выдохнул через плечо и сделал приличный глоток. – Только ты знаешь… эти твои намеки на подземных кийарцев… – лицо его сквасилось просительной миной. – Ну недоказуемы они с юридической точки зрения. Уж не взыщи! Только откроем рот – и сотрут нас в порошок. И не надо им будет для этого никакого психотронного оружия – они своих же гиен на нас натравят, уж найдут нужных среди городского быдла – будь уверен, – Гэгэус кивнул в сторону окна, – и натравят. Тут с мозгами подходить нужно и концы обрубать. Решился – делай, а потом беги без оглядки. И чтобы никаких якорей – семьи, любимых и прочей романтики. И еще. Смотри, не ляпни чего-нибудь эдакого при Сабати. Он тебя с потрохами сдаст, не пожалеет.

Журналист отвел взгляд и усмехнулся:

– Зачем ему меня сдавать? Обо мне они уже наслышаны, – он показал на костыль и похлопал ладонью по тугой повязке на плече. – Я им уже неинтересен: моя смерть – лишь вопрос времени, и пачкаться им не нужно. Всё произойдет почти естественным путем. Медленное угасание.

Он спокойно отпил из своего бокала, почувствовав, как ужаснулся начальник. Так ужасается здоровый человек, услышав от больного, что тот знает о своем смертельном недуге и смирился с мыслью о своей кончине.

– Ты не загадывай, – сказал Гэгэус неуверенно.

На пороге возникла секретарша.

– Мамулечка, сегодня за рулем у нас ты.