Текст книги "Режим бога (Последний шаг) (СИ)"

Автор книги: Сергей Гомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

– Естественно!

– Ну вот и все. Там только твоя территория. Ни разработчики, ни администрирующий персонал попасть внутрь локалов не смогут. В их возможностях – работа с программой извне. Просто тебе попался отлично проработанный эн-пи-си.

– Нет! Ну пап, почему ты снова сомневаешься в моих словах? Говорю тебе – это был одушевленный персонаж, живой человек, у которого что-то стряслось. Никакой «неписи» не доступны такие эмоции. Что же я, по-твоему, мало повидала на своем веку «неписей»?

– Уж побольше нашего, что правда, то правда, черт возьми! – ввинтила Фанни, настежь открывая окно с видом на Парк-авеню и Ист-Ривер, поблескивавший на солнце и закованный в многоярусные секции набережных, к которым то и дело приставали то водные катера, то воздушные туристические судна, высаживая на берег и подбирая с пристаней пассажиров. – Фим, тебе следует проветриться. Сходи, подыши.

– Отпустите меня на ТДМ – и я проветрюсь идеально!

– Та-а-ак, понятно, – Дик поднялся и пошел к выходу. – В другой раз, юная мисс, изобретите что-нибудь более изощренное, чем призраки в многомерниках.

– Па! Ну это правда! Ма, ну скажи ему, что я ничего не придумывала!

Калиостро остановился в дверях и указал на отключившийся голопроектор:

– Видишь чудо-агрегат? Для его использования не нужен анализ ДНК. Ради будущего спектакля дарю тебе эту подсказку. Может быть, в нем ты разглядишь тень отца Гамлета за спиной диктора… Или, на худой конец, фантом оперы в рекламе верещащих жвачек.

Эфимия перевела растерянный взгляд на мать, но та лишь вздохнула и развела руками:

– Если верить гороскопам, не бывать тебе в Пирамиде Путешествий еще как минимум два года… Я сделала все от меня зависящее…

Девушка содрогнулась: от словечка «гороскопы» повеяло инквизиторскими застенками, темными временами и гаданием на кофейной гуще.

– Каким гороскопам? – спросила она.

– Да всем. Козерог, родившийся в год Быка – это испытание не для слабонервных.

– Великий Конструктор! Мои родители помешались! Ты мне еще средневековую книгу порекомендуй… Эту, которая про отлов и допросы ведьм…

Направившаяся вслед за мужем Паллада тоже чуть задержалась в дверях:

– Ну, в свете того, что ты нам рассказала… э-э-э… помешались как раз не мы. И порекомендовать тут стоит не «Молот ведьм», а что-нибудь об одержимости бесами.

– А кто это?

– А ты не в лабиринтах «неписей» гоняй, – едко подметила Фанни, – а в ГК хоть раз загляни и почитай полезную информацию. От лишних знаний еще никто не помер. А с такой эрудицией, как у тебя сейчас, какой из тебя, к черту, мета-социолог?

– Не знала, что в обязанности мета-социологов входят шаманские практики изгнания бесов!

Паллада дернула плечами, сделав вид, будто замечание дочери ее слуха не достигло.

* * *

Две теплые ладони прикрыли ее глаза с древним, как мир, и не требующим слов предложением поиграть. Эфимия улыбнулась, представляя себе подкрадывавшегося к ней Луиса, и закрыла виртуальную книгу. Видимо, он решил, что она просто любуется Гудзоном.

– Наве-е-ерное, это… Стивен? – с выражением продекламировала девушка.

Тут же из-за спины послышался возмущенный вопль:

– Че-е-его?!

Она захохотала – сочный, завлекательный смех достался ей от матери – и совсем отключила компьютер. Линза восстановила прозрачность. Эфимия повернулась на гранитной тумбе парапета, водружая руки на плечи приятеля. Чтобы видеть ее лицо, Луису приходилось запрокидывать голову и щурить от солнца голубые глаза.

– Здравствуй, Лу! – торжественно сказала она.

– Здравствуй, Эфимия! – в тон ей ответил Луис. – Ну ты и забралась – я прошел всю набережную!

Девушка смотрела на него и ощущала что-то необычное, как будто за считанные дни повзрослела и стала относиться ко всему с той серьезностью, которая никогда прежде не была присуща ее легкомысленному нраву. Куда делось то бездумное кокетство и полудетское самодовольное хвастовство – мол, вот какой у меня красивый парень, одна из лучших игрушек среди всех, которыми я когда-либо обладала! Взвешенное, глубокое чувство шевельнулось в душе при виде его искристых глаз, на дно которых нырнуло весеннее солнце. Она смотрела на него, словно видела впервые, но знала давно. Смотрела так, точно сама стала другим человеком. А Луис был прежним: все те же длинные светло-русые волосы при темных ресницах и бровях, чуть асимметричное лицо, улыбка – то ли застенчивая, то ли озорная…

– Что-то не так? – нарушая затянувшуюся паузу, спросил он.

А она уже знала, чего хочет, и смотрела серьезно, испытующе.

– Все так, – Эфимия обрисовала пальцем его губы.

– Кстати, почему это ты сидишь на камне? Лето тебе, что ли?

– Ох, только без назиданий! На сегодня мне хватило папочки с мамочкой.

– А ну слезай!

Луис стащил ее с тумбы и покружил на руках. Эфимия почувствовала себя уютно, как в гнездышке, и плотнее прижалась к его груди.

– Ты сегодня какая-то странная.

– Потому что я соскучилась.

– Я тоже. Что там, в Москве?

– Дед снова приглашал меня на свою работу. Они занимаются такими странными вещами… Он дал мне послушать запись «крика» ДНК. Говорит, они хотят установить связь между трансдематериализацией и внетелесным опытом…

– Каким опытом?

– Внетелесным. Пока этот опыт доступен только Эфию – помнишь его, Лу?

– Конечно! Он со мной играл в детстве и еще так смешно говорил…

– Сейчас он говорит уже совсем чисто, а характер у него все тот же. Да, насчет трансдематериализатора… Папа меня не пустил.

Юноша засмеялся:

– А мама предупреждала, что так и будет. Она знает его лучше нас с тобой.

– Может, тогда она попробует поговорить с ним? На правах давней подруги?

– Бесполезно. Она знала, что мы ее об этом попросим, и посоветовала не напрягаться. В этом вопросе твой папа непреклонен. А что это ты читала?

– М-м-м… неважно!

Эфимия тут же закопошилась в его руках и спрыгнула на землю.

– Стоп!

– Да ничего я не читала! – она бросилась наутек.

– Стой! – он догнал ее, ухватил за краешек пальто и снова сгреб в объятия. – Ну-ка рассказывай!

– А-а-а! Не щекочи! – Эфимия извивалась в приступах смеха. – Я боюсь щекотки!

– Что читала?

– Я фильм смотрела.

– Не ври, у тебя синим светилось, – Луис поднял ее руку с браслетом на кисти.

Эфимия улучила момент и вырвалась. Петляя, они помчали к парку на третьем ярусе, и он нарочно поддавался ей, делая вид, будто не может догнать, но стоило им вылететь на зеленый газон, девушка была настигнута одним рывком. Хохоча, оба покатились по траве.

– Не смей щекотать! – Эфимия предупредительно выставила палец, и Луис тут же подмял ее под себя.

– Мне нравится твой смех.

А ей нравилось его тепло, его головокружительная близость и игра, которую можно было повернуть в любую сторону.

Со стороны реки дунул прохладный ветер, взъерошив кроны старых тисов над ними. Эфимия облизнула губы и потянула Луиса к себе, а потом задохнулась от жаркого и жадного поцелуя. Пусть, пусть все будет не так, как тогда. Пусть исправится ошибка, от которой остался отголосок, но не было памяти!

– Лу, поехали? – шепнула она.

Он понял, немного удивился, но встал, протянул Эфимии руку и отряхнул ее пальто от мелких веточек и листиков. И они побежали к нему домой, где она была тысячу раз, но с этой целью – впервые. Они бежали, подгоняемые весенним безумием, полные сил и безудержного желания растратить их – догоняя друг друга, вопя от дурацкого, необъяснимого восторга, пугая встречных прохожих, которые потом еще долго оглядывались на них, сдерживая скулящих от радости собак.

– Ты сегодня ужасно странная! – признался Луис, открывая дверь. – Я люблю тебя.

Она вспыхнула от его первого признания, вывернулась и помчалась наверх, в комнату.

– Я соскучилась по тебе.

– Ты повзрослела.

Они бухнулись на пол возле декоративного камина, уже не то балуясь, не то всерьез лаская друг друга.

– Мне кажется, что по своей глупости или трусости однажды я едва не потеряла самое важное. Может, самое важное в моей жизни. Теперь я поступлю иначе – так, как хотела тогда, но не решилась… Я должна была сделать это, должна – и все изменилось бы для тебя. А я струсила… оглянулась на чужое мнение…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Это неважно. Не думай об этом! Я все исправлю! – лихорадочно шептала Эфимия, освобождаясь от одежды и словно впервые оглядывая сверху собственное тело с загорелой ровной кожей, бледно-розовыми бутонами нежной, еще по-девичьи острой груди, ямкой пупка на бархатистом животе. – Я все исправлю!

Луис коснулся ее и уже не смог удержаться, да она бы и не позволила ему отступить. Вместо нее с ним была женщина, знающая свои желания и умеющая с ними ладить. Она видела, что сначала он изумился, а потом забыл об этом думать, охваченный лихорадочным сосредоточением на ней и только на ней. Краткий миг боли сменился сладкой истомой, и та лишь нарастала, отодвигая все лишнее, обнажая сердцевину сути. Кажется, за те долгие часы они опустошили друг друга до дна в своем безумном притяжении и борьбе…

А потом они просто лениво валялись на ковре и болтали.

– Красивый камин… Мне всегда было жалко, что он не настоящий… – сказала Эфимия, с удивлением прислушиваясь к собственным чувствам. Луис стал ей в миллион раз ближе, она не могла спокойно думать ни о чем, что было связано с ним, но ее поражало то, как у нее получилось быть такой… уверенной? Ведь по секрету многие более опытные подруги говорили ей, что первый опыт – это ужас-ужас, и хочется убежать, и хочется спрятаться в шкаф. А ей хотелось прижиматься к Луису, целовать его и дурашливо говорить всякую ерунду – всё как и прежде, только теперь чуть-чуть иначе, без того ограничения, порождавшего натянутость. Сейчас они могли обсуждать вообще все на свете и не краснеть.

– А ты много видела настоящих каминов?

– В Сан-Марино у дедушки с бабушкой – настоящий. Знаешь, как прикольно? Они разжигают его настоящей древесиной, он немножко закопченный вот тут, над топкой… Слушай, вот посмотри на окно!

– Угу, и что там?

– У тебя на фоне окна перед глазами никогда не плавают причудливые узоры?

– А-э-э… т-такие прозрачные кружочки с точками? Иногда они собираются в гирлянды…

– Да! Да! Как думаешь, что это такое?

– Не знаю. Может, ворсинки, пылинки. Я не задумывался, пока ты не спросила.

– А я задумывалась. Вдруг мы как под микроскопом видим бактерии? Надо спросить у деда, может ли быть такое.

Луис захихикал, переворачиваясь на живот и пряча лицо под локоть:

– Угу, ты прямо сейчас свяжись с ним вот в таком виде и спроси. Зачем откладывать столь важный вопрос? Фим!

– А?

– Слушай, а почему тебя заинтересовала литература об одержимости?

Эфимия так и подскочила, так и взвизгнула от возмущения:

– А ты откуда узнал?!

– Да еще на набережной переловил.

Девушка сердито оттолкнула Луиса и натянула джемпер прямо на голое тело, отбросив от себя его руку. Он рассмеялся.

– Для учебы надо было! – буркнула она себе под нос. – Шпион!

– Ну конечно, «для учебы», так я и поверил. Зачем бы ты тогда это скрывала, если для учебы?

Эфимия покосилась на него, и Луис одним рывком снова опрокинул ее на пол.

– Ладно, – она шмыгнула носом. – Пусти. Я расскажу. Неважно, что ты подумаешь о моей нормальности…

– Что мы с тобой оба ненормальные.

– …но почитать об этом мне посоветовала мама.

– Мне уже страшно представить: сама леди Фаина! Да-а-а, это сразу говорит о твоей ненормальности.

– Не ёрничай!

– Но это же так… готично, да? Готично? Я правильно выразился?

Он потянул ее к себе, чтобы поцеловать. Эфимия сдалась, втайне понадеявшись, что это его отвлечет и ей не придется говорить на эту неловкую тему. Но Луиса не так-то просто было отвлечь от нити повествования – сказывалось воспитание «черной эльфийки», логичной до невозможности и всегда чертовски корректной.

– Тебе было лучше без этого джемпера, – сообщил он, с неподражаемым видом разглядывая стереоаппликацию во всю грудь: надпись «Синты – тоже люди!» и картинку, весьма наглядно изображающую робота в разрезе. При взгляде на Эфимию в этом джемпере можно было подумать, что она робот, с нею что-то случилось и вся электронная начинка – это ее собственные внутренности.

– Ты ничего не понимаешь в эстетике киберов!

– Да я-то ладно, а няня Нинель от таких картинок всегда зависает. Я давно хотел спросить кого-нибудь из вас: а нельзя бороться за права «синтов», их не вскрывая?

– Я спрошу об этом у друзей! – съязвила она и скорчила ему рожу. – Фу! Зануда.

– Да, и поэтому хотел бы услышать, с чего это вдруг миссис Паллада порекомендовала тебе книжки об экзорцизме?

– О! Ты выговорил это слово! А я даже запомнить его не могу! – Эфимия уселась поудобнее, а Луис улегся и положил ее ладонь себе на грудь. – Короче, сегодня в многомернике я видела другого игрока.

– Да ну! – засомневался юноша.

– Вот и папа мне не поверил. Да еще и решил, что я это придумала с целью изобразить глубокое переутомление от учебы и тем самым выпросить его подпись на разрешении…

– Но как там мог быть другой игрок?

– Я не знаю. Но это был не «непись». Мне показалось, что он заблудился и поэтому в отчаянии. Он дал мне это понять. А еще этот кошмарный облик…

– Какой облик?

– Горящего человека. Просто тело, погруженное в пламя!

Луис почесал щеку:

– Н-да… Неприятно.

– Вот и я об этом же. С перепугу я сначала заорала, а потом уже стала думать о его словах. Он молил меня о помощи.

– Бедная ты моя! Но это ведь какой-то… какое-то исключение из правил? Такого не может быть с многомерниками!

– Да. И мама, полушутя, посоветовала мне почитать об одержимости. Между прочим, в этих книгах иногда встречаются очень любопытные свидетельства. Я даже почти поняла, почему мама так увлекается стариной.

Луис тоже сел, и глаза его заблестели:

– А ты не связывалась с разработчиком?

– Ха! В том-то и дело, что связывалась! Меня заверили, что это невозможно и что «непися» с такими параметрами, какие я описала, не существует ни в одном из их многомерников. Они вообще стараются не использовать опасные стихии в воплощениях квестовиков…

– Ого! Но это же…

– Вот тебе и «ого»! Знаешь, что характерно для картины одержимости посторонним духом? У человека медленно или, наоборот, резко, меняется поведение. Он начинает делать то, что не умел до этого. Например, говорить на незнакомых языках, левитировать предметы, а то и себя. Иногда становится безумен. Впадает в необоснованную ярость, кидается на окружающих. Рассказывает о невиданных городах, странах и мирах и видит их внутренним зрением. Узнает людей, которых никогда не видел прежде. Может становиться похотливым и ненасытным, и особенно это заметно, если прежде слыл тихоней и аскетом. Священники свидетельствовали, что одержимые хулили Великого Конструктора и восставляли дьявола. Именно эта точка зрения на одержимость и стала канонической. Есть много рассказов о том, что чужеродные сущности вообще никогда не слышали ни о Великом Конструкторе, ни о дьяволе, ни о других мировых религиях и их персонажах…

– Да, мне попадалось именно каноническое… Развлекательная литература… Фим, а как ты собираешься использовать эту информацию в своем случае – с этим многомерником, горящим человеком и…

Эфимия дернулась, изменила позу, глаза ее застил туман. Она чуть откинула голову и обеими руками взметнула за плечи распущенные темные волосы.

Не веря собственным ушам, Луис несколько минут внимал монологу на неизвестном ему языке, где в каждом слове сквозило отчаяние и горячая мольба.

* * *

Инаугурация четвертого президента, избранного после правления Ольги Самшит, не так давно покинувшей этот мир, закончилась по традиции грандиозным фуршетом. Ради этого несколько представителей прежнего кабинета и несколько – нового во главе со своими лидерами спустились с «Лапуты» на грешную землю.

На этот раз торжество проходило в Мадриде, и оттого вся Испания напоминала наблюдателю из космоса новогоднюю елку.

Новостные блицы наперебой упоминали о нескольких столкновениях между поклонниками древних традиций и фаунистами. Доходило даже до вмешательства сотрудников ПО. Первые настаивали, чтобы в честь праздника городские власти дозволили корриду. Вторые рекомендовали ограничиться бегами быков, запустив в зону исключительно самих поклонников древних традиций без специальной амуниции и какой-либо поддержки со стороны службы спасения. Любители корриды настаивали, что тореро может быть «синтом» и убивать быка совсем не обязательно – достаточно лишь воткнуть ему в загривок дротик с сильнодействующим снотворным. Едва они упомянули кибер-существо в качестве тореадора, взбунтовались защитники прав «синтетики». Скандал прокатился по всей стране, СМИ старались, раздувая сенсацию и радуясь хоть какому-то событию в рутине подготовки к очередному политическому торжеству. Не один наблюдатель успел вздохнуть: «Нам бы ваши проблемы» – особенно офицеры мадридского филиала ВПРУ, реагирующие на заголовки выпусков, как те самые быки на тот самый красный плащ.

Просьбы об «увеселительной корриде» Управление завернуло еще на подступах к «Лапуте», и оба президента – экс и вступающая в должность – узнали об этой истории уже постфактум, да и преподнесена она была им в форме полуанекдота.

Но… отгрохотали фанфары, привычные салюты с государственной символикой, растаяли в небе последние всполохи и зажглись мирные, почти домашние огни на тридцать четвертом этаже резиденции испанского советника. И чуть расслабились все, кто участвовал в торжестве, и повеяло уютом от затянутых в жесткие корсеты сеньор и застегнутых на все пуговицы сеньоров. Казалось, еще немного – и они заговорят нормальным человеческим языком, распустят замысловатые прически, станут самими собой. Но это только казалось в свете взошедшей луны, известной древней обманщицы и плутовки.

– Люблю этот город… Жаль, мало что уцелело от него после Завершающей, а после Зеркальной и того пуще…

Джоконда слушала господина Калиостро и любовалась вечерним Мадридом. Огромная площадка под открытым небом, фонтаны и пальмы – иногда она даже забывала о той высоте, с которой они смотрели на старинную столицу.

Не так часто удавалось увидеть начальника в реальности, а уж тем более вот так, запросто, поболтать с ним о том – о сем. А еще их с Фредериком объединял сейчас один очень важный вопрос, разрешения которого Бароччи ждала с замиранием сердца и очень глубоко запрятанной надеждой. Однако же Калиостро не спешил. Он спокойно потягивал коктейль и время от времени галантно раскланивался с проходящими мимо знакомцами.

– Мне не хватает здесь синьоры Калиостро… – со вздохом призналась Джоконда.

Фред прикрыл глаза и кивнул:

– А уж как не хватает ее мне, Джо…

– Иногда так нужно бывает посоветоваться… просто по-женски, понимаете? Знаете, синьор Калиостро, я до сих пор ловлю себя на мысли: «Вот сейчас свяжусь с синьорой и узнаю»…

– Недавно мне говорил об этом Рикки… Почти слово в слово…

– Неужели это нормально спустя столько лет, синьор Калиостро? – она крепко сжала пальцами ножку бокала.

Он кивнул очередному политику, величаво выступавшему мимо них.

– Все, что не патологично, является нормой. Но… не растравляй раны, Джо. Нам всем не хватает ее, она играла в нашей жизни очень важную роль, однако что случилось, то случилось. Послушай, я смотрел материалы исследований.

– Палладаса?

– Да.

Она ощутила, как подпрыгнуло сердце, но никто посторонний никогда не догадался бы о ее состоянии.

– Есть подвижки? – Джоконда отвела глаза, чтобы не выдать себя перед шефом.

– Увы. Савский нашел ему двоих коматозников – в Австралии и тут, в Испании, мы с Михаилом все время изыскиваем средства на все эти эксперименты, но пока результаты по нулям…

Ей показалось, что в глазах Калиостро-старшего мелькнула жалость. Настоящая отцовская жалость, как бывает, если мужчина отчего-то не может помочь дочери в трудную минуту. Наверное, ей и в самом деле это почудилось: даже если Фред способен испытывать подобное, он ни за что не позволил бы проявиться таким чувствам. Это кодекс их организации, а он ее основатель. Двадцать лет назад Джоконде простительно было потерять маску и показать свои слезы подчиненным, но не теперь, в этом возрасте и статусе. А что уж говорить о самом Калиостро!

– А если попробовать найти и проработать выживших фаустян? – тихо спросила она.

Фред чуть поморщился при упоминании народа, по вине правителей которого пострадало Содружество:

– Да. Я хочу поручить это тебе, девочка. Но там есть проблема: примерно треть монахов обладали аннигиляционным геном, и при регистрации выяснилось, что выжили именно они. Да это и вполне объяснимо.

– Я знаю. Но ведь есть надежда на нелегалов?

– Небольшая – есть. Поэтому я поручаю дело твоей квадро-структуре.

– Это я виновата, – она опустила голову и закусила губу.

– Если откровенно – да. Ты должна была сказать после первого же двадцать первого марта…

– Но я не была уверена, синьор! Мне казалось, это фантом, реакция на утрату, порождение моего разума. Дважды пережить его гибель… Я подумала, что рассудок мой немного повредился, но лелеяла эти встречи. Я считала их самообманом. Он уходил на верную смерть – и я решила, что он и в самом деле погиб.

Калиостро мягко взял ее кисть в свои ладони:

– Я хорошо тебя понимаю. Но ты столь сильный псионик, что могла бы даже слышать обитателей иных миров, принимающих облик дорогих нам и уже умерших людей, могла бы говорить с ними…

– Вот я и подумала, что чувствую уже мертвого… но не слышу. Говорю сама, но его не слышу! Да, я могла… в детстве со мной такое было. Но это… пугает. Я запретила себе делать так и никогда не делала, но вот его отвергнуть не смогла…

– При определенной практике ты могла бы делать прогнозы недалекого будущего, проникая в сферу покровителей, – продолжал Калиостро. – Это делает тебя уникальной. И ты считаешь, что я счел бы безумной свою лучшую ученицу, поделись она со мной этой историей?

Джоконда снова опустила глаза под его испытующим взглядом:

– Я виновата. Слишком привыкла к скепсису. Сама не могу себе простить, ведь, по сути, я уже давно могла бы что-то предпринять и…

– Тш-ш-ш! Мы будем искать монахов-нелегалов, Палладас проанализирует новые данные. Если выход существует – путь к нему отыщется. Мосты Эйнштейна-Розена[8]8
  Мосты Эйнштейна-Розена – это коридоры в изгибах пространства, внутри которых осуществляют гиперпространственные скачки.


[Закрыть] тоже нашли не сразу. То, что ты ощущала его, говорила с ним, но его не слышала, дает почву для размышлений. Слышать его тебе не дает иное пространство, настолько чуждое, что само проникновение Кристиана в этот мир – чудо. Иное пространство, а не смерть. Ты чувствовала не призрак, а живого человека, Джо.

– Он теперь тоже ищет выход. С той стороны, – прошептала Джоконда, проведя пальцем под носом и не заметив этого жеста. – Я почувствовала это. Он уже что-то нашел. Но как меня гнетет то, что я ничем не могу помочь! Это даже хуже, чем смерть…

– Сможешь. Сможешь помочь. Чувство, которое есть между вами, способно на многое. Оно разрывает проклятия, оно заставляет жить там, где жить, кажется, уже нельзя. Это благословение, самое сильное благословение во всех мирах и подпространствах. И, кроме монахов-фаустян, у нас есть запасной вариант. Им займусь я.

Она вскинула взор на Калиостро:

– Какой вариант?

– Я не хочу излишне тебя обнадеживать… Но пусть будет так. Мы вышли на одного из ученых института на Эсефе. До Зеркальной войны он работал на Максимиллиана Антареса и сумел, пусть хотя бы частично, разобраться в принципе действия портативного ТДМ. Думаю, от сотрудничества он не откажется…

Джоконда уже хотела ответить, но тут линза в ее глазу помутнела и выдала изображения лица сына, а в ухе прозвучал его голос:

– Мам, ты сейчас занята?

Она взглянула на своего начальника:

– Синьор Калиостро, извините, отвечу Луису…

– Это святое! – Фред чуть взмахнул рукой и успокаивающе улыбнулся. – Я буду поблизости.

– Да, Луис, слушаю тебя, – она отошла к ступенькам на нижний ярус площадки: здесь было малолюдно.

– Когда ты будешь в Нью-Йорке?

– Возможно, завтра к вечеру, если ничего не переменится.

– По какому времени? – уточнил Луис.

– По нью-йоркскому. А что случилось?

По малейшим приметам в выражении лица Джоконда умела угадывать его настрой, и сейчас в нем сквозила нешуточная тревога.

– Тут… э-э-э… кое-что происходит. С Эфимией. Срочно нужна твоя консультация, как псионика.

– Я не возражаю, но если срочно, то почему бы вам не обратиться к ее матери? Синьора Паллада такой же псионик, как и я…

– Мам, – перебил сын загробным голосом, – если бы ты видела то, что видел и слышал я, ты бы поняла, что матери этого видеть не стоит.

– Что за мистификация? Где Эфимия? Соедини-ка нас…

– Она… спит. И просила ничего не говорить о ней деду, если он там, поблизости! – в его лице мелькнула тень смущения, по которой Джоконда прочла все, как в открытой книге.

– Понятно, – невозмутимо сказала она.

А, собственно, почему она должна удивляться? С тех пор, как они стали встречаться, все к тому и шло. Однако не всегда подобные новости обрушиваются на тебя в контексте «мам, с моей девушкой произошло такое!..» Ну да почему бы и нет? С матерью и отцом этой девушки постоянно что-нибудь происходит, они просто как магнитом притягивают к себе всевозможные приключения. Впрочем, синьору Калиостро передавать неполные новости не стоит. Непрофессионально это. Даже если речь идет о его родной внучке.

– Ждите меня завтра, – сказала Джоконда.

– Спасибо, ма! Я тебя целую!

– А я тебя. Чао, мальчик, ждите меня и ничего не предпринимайте.

– Хорошо, – ответил он, рассоединяясь.

– О, Мадонна!

Джоконда глубоко вдохнула теплый и ароматный воздух Мадрида. Линза снова стала прозрачной. С тех пор, как устройство усовершенствовали, его можно было не извлекать из глаза неделями. Джо иногда совсем забывала о линзе – та стала едва ли не частью ее собственного организма.

Увидев, что она освободилась, Калиостро-старший вернулся на прежнее место.

– Что-то случилось?

– Нет. Почему вы так решили? Синьор Калиостро, так вы полагаете, что работник института Антареса смог бы докопаться до сути в этой области? Но при чем же здесь ТДМ, если речь идет, как я понимаю, о внетелесном опыте?

– А ты еще не поняла, что эти вещи не просто связаны – они суть одно и то же? – невозмутимо ответствовал Фред.

* * *

Денек был на редкость солнечным и теплым для этого сезона, однако после жаркого Мадрида Джоконде здесь было чересчур прохладно. Она никогда не любила Нью-Йорк и жила тут по одной-единственной причине, в которой до последнего времени опасалась признаться даже себе самой.

Марчелло что-то рассказывал, но поскольку это не касалось работы, Джоконда его почти не слушала. Чез молча вел машину и только у самого дома негромко спросил:

– Ждать?

– Нет, – она взглянула на часы. – Начинайте с Бронкса, я подъеду через пару часов.

Чезаре кивнул. Джоконда знала, что всегда может быть уверена в его исполнительности, и разговаривали они с ним редко. Из троих ее подчиненных только Чез так и не обзавелся семьей, питая какие-то призрачные надежды. Джоконда знала это и тем больше устанавливала дистанцию, чтобы не раздражать его своим излишним присутствием и не быть неверно истолкованной.

Манхэттен ей тоже не нравился, и тут она снова наступала на горло собственной песне – южанка, выросшая в мягком климате Рима, привыкшая к солнцу и медовому аромату цветов. Чем же она лучше Чеза в этом многолетнем самоистязании? Но иначе они оба не могли…

Ее дом, похожий на все соседские дома в квартале, стоял в Нижнем Манхэттене. В конце авеню был громадный спорткомплекс, куда Луис исправно бегал на занятия плаванием, но в последнее время охладел к спорту. Да, он хороший парень, но не хватает ему той ослиной настойчивости и самонадеянности, которыми испокон веков грешат представители его пола. Он смел, но так ли часто нужна смелость в быту? Иногда достаточно решительных действий, а здесь Луис может в самый ответственный момент уступить сомнениям. Он воспринимает жизнь чуть более романтизированной, нежели она есть на самом деле. Такое бывает, когда мальчик вырастает не на живом примере, а на легендах. И таких легенд было три. Они окружали Луиса иллюзиями, и поэтому даже дочку Паллады и Калиостро он придумал себе, как средневековый рыцарь придумывал даму своего сердца, чтобы совершать ради нее подвиги. Родную мать, родившую его двадцать лет назад на Фаусте и спасшую ценой собственной жизни, он считал едва ли не богиней, ничего о ней не зная. Дядька, который погиб вместе с Софи Калиостро на судне, подавшем сигнал о нападении спекулатов и за это развеянном в космосе залпами сотен орудий, представлялся Луису героем без страха и упрека. А вот в его поклонении памяти приемного отца была виновата она сама. Он все видел, все чувствовал с самого раннего детства – так могло ли быть иначе? И только Джо оставалась заурядной земной мамой. Что в ней возвышенного? Она не легенда, а надежный тыл. Она просто мама, которой можно поплакаться в жилетку. Можно попросить совета. Простая и понятная. А понятное не вдохновляло его на подвиги…

Черный микроавтобус покатил по дороге дальше, в сторону Мидлтауна.

Джоконда поднялась на свое крыльцо и позволила сканирующему устройству считать информацию с сетчатки глаза. Пара секунд – и дом впустил хозяйку.

Луис едва ли не бегом спустился из своей комнаты, помог раздеться и ткнулся губами в щеку. «Как испанский телок!» – подумала Джо, с улыбкой вспомнив поездку за город, на ферму, где все было так же, как тысячу и две, и три тысячи лет назад. Один из недавно родившихся телят не справился со своим любопытсвом и, подойдя к ней, лизнул скулу шершавым мокрым языком.

Она энергично потерла озябшие руки:

– Сделаешь кофе?

– Конечно.

– Ну и где твоя Дульсинея Тобосская, дон Луис?

– Она скоро придет, мы договорились. У тебя все хорошо, мам?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– В последнее время ты какая-то… не такая… Сколько тебя вижу на этой неделе, ты странная…

Джоконда помимо своего желания вскинула бровь. Если он сумел уловить ее тревогу, плохи ее дела, как пси-агента. Не хватает еще, чтобы это заметили ребята квадро-структуры – ей и без того уже слишком многое прощалось за эти годы…

– Может быть, возрастное… – сказала она как можно равнодушней.

– Ма-а-ам, ну о чем ты?! – скривился юноша. – Ты сначала погляди на себя! Какой еще возраст! Тебе кофе как обычно или «по-экстренному»?

– Как обычно. Я не спешу. Пока, во всяком случае, не спешу.

Джоконда машинально проследила за его рукой, насыпавшей обычные «три кивка» сахара в кофе, и села на высокий стульчик у кухонной стойки.

– Рассказывай, что приключилось, – сказала она, болтая ложкой в горячей темно-шоколадной жидкости. Для полного удовольствия не хватало только сигареты, но при Луисе и Эфимии она в доме не курила принципиально.