Текст книги "Евангелие от обезьяны (СИ)"
Автор книги: Руслан Галеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
– Знаю… читал. Так вот, он там пишет, что встречает эту свою Нико, то есть мою Веру, возле нашего дома, где ее скручивает воскресший профессор Геронян и еще какие-то хмыри в «Гелендвагене», которые увозят ее в лабораторию на опыты. До этого он всю дорогу по ней жестко ностальгирует, вспоминает добрым, тихим словом и плачется. Называет своей девочкой, любовью всей жизни. Которую не видел то ли десять, то ли двенадцать лет. Внимание, вопрос. Как это увязывается с тем фактом, что в реальности он видел Веру, ну, то есть Веронику, почти каждый день? Кстати, вы в том креативе тоже есть, и тоже встречаетесь с ним после длительного перерыва.
– Вот как? – ответил Марат, но как-то блекло и буднично. Он почему-то все время отводил глаза, и это снова и снова сбивало меня с толку. Люди такой породы должны быть как собаки, они всегда смотрят в глаза, всегда бросают этот звериный вызов – отведешь взгляд или готов ответить? Но этот бородатый муслим не смотрел мне в глаза. Почему-то это действовало на нервы. Я понимал, что он так поступает не из страха; он вел себя, как вел бы себя нормальный адекватный человек в этой ситуации. Вот в чем проблема. Ведь бородатый муслим мне априори враг, а враг не может вести себя со мной как нормальный адекватный человек. Никогда. Моя логика восприятия выла от напряжения, силясь удержать давным-давно освоенные границы.
– А что там еще есть, в этом его креативе?– спросил Марат, и, наконец, посмотрел мне в глаза. Без вызова. Просто посмотрел в глаза.
Мне снова показалось, что он ни разу не удивлен.
– А еще там есть диджей Азимут, который, как выясняется, придумывал свою музыку не сам, а с помощью трех обезьян-Разъемщиков, подсоединенных к его мозгу через некое подобие коммутатора. Все это происходило в рамках опытов спецслужб по усовершенствованию контроля над людьми – потому что с помощью музыки Азимута людям можно было внушить все, что угодно, и заставить их чуть ли не убивать родственников с улыбкой на устах. Азимут давал тонкую эмоцию, обезьяны – первородную животную силу. Как-то так. Но потом Азимут вошел во вкус, отбился от рук и его на десять лет посадили под замок, сделав вид, что убили. Ну а теперь он, стало быть, вырвался и притворился, что воскрес. Стал забивать стрелки старым друзьям, но онисты нашли его первыми и снова подсоединили к обезьянам.
Краешек рта Марата шевельнулся в бороде и пополз вверх – что было, бесспорно, ностальгической улыбкой.
– Узнаю стиль старины Бара. Надеюсь, вы не считаете, что это документальная повесть, – сказал он. – Собственно, вот и ответ на ваш вопрос по поводу Вероники.
– Не уверен, что понимаю вас. О чем вы?
– Вы в курсе, как работал мозг Бара? – ответил он вопросом на вопрос.
Я развел руками:
– Откуда мне знать?
– Хорошо… Дело в том, что, как ни странно, он функционировал вполне терпимо. В рамках конкретной ситуации и конкретного человека, разумеется. В случае Бара: соединял слова в строчки, а мысли в абзацы и законченные темы. Бар не был овощем в классическом понимании этого слова. Он мог сам себя обслужить, приготовить пищу, сходить в туалет…
– Странно. Его сестра утверждала, что не мог.
– Его сестре стоило бы хотя бы изредка навещать больных родственников, а не сжигать мосты из-за того, что ей не удосужились купить квартиру. Глядишь, сейчас и осталась бы с наследством. Та еще штучка, я вам скажу. Ну, по крайней мере, теперь жилплощадь перейдет в руки человека, который оставался верен до конца...
– Вы рассказывали, как работал его мозг, – перебил я, взглянув на часы.
– Да. Так вот. Бар был более-менее приспособлен к жизни – конечно, лишь по сравнению с другими овощами, но все же. Что его мозг со временем напрочь отказался делать – так это отделять реальность от снов, галлюцинаций и просто мыслей, которые возникают спонтанно и могут касаться чего угодно. Как бы объяснить… Обычный человек видит на улице красивую девушку, например, и может в мыслях представить ее голой. Но если то же самое сделает Бар, это уже не будет фантазией – для него это станет реальностью. То есть он на полном серьезе будет считать, что девушка идет по улице голая... то есть, считал бы. В прошедшем времени, – осекся Марат и кашлянул, прочищая горло.
Какой приятный недуг, абсолютно не к месту вдруг подумалось мне. В другой ситуации и в другое время я бы тоже не отказался от такой волшебной способности. Правда, действующей только в отношении девушек. Чудесному превращению проходящего мимо гота в графа Дракулу я был бы, пожалуй, не рад.
– Еще одной особенностью Баровой психики, – продолжал меж тем Марат, – была полная потеря нормальных коммуникативных способностей. По симптомам это один в один напоминало аутизм. При этом, как и подобает аутисту, Бар был черезвычайно активен в своей теме, – а его темой было писание. Всего, что только возможно. Он без проблем мог сочинять и отправлять людям письма – вот только переписываться ему было уже не с кем. Да и в любом случае – тех, кому он писал, уже не существовало. После войны мы все стали другими людьми. Вы, конечно, понимаете, о чем я.
– Само собой.
– Да… Бар сам составил завещание в режиме онлайн на сайте адвокатской конторы и оплатил его кредиткой. Ну, об этом вам, конечно, известно... То есть понимаете, да? Он был абсолютно беспомощен в обычной коммуникации, но вполне самостоятелен в том, что не требовало вербального или визуального контакта с окружающими. Серфил в сети практически каждый день, все время что-то сохранял, переписывал. Половина жесткого диска забита какими-то разрозненными статьями, от политической аналитики до полной желтизны. Я как-то пытался понять схему, но так и не смог. Но главное – это, конечно, его книги. Собственно, их он и сочинял практически круглые сутки, не переставая. Ведь в книгах ему не нужно было отличать реальность от игры воображения. Когда он так работал… иногда я забывал о его состоянии.
Были в речах Марата какие-то пункты, отточия, казавшиеся мне странными и при этом почему-то важными. «Об этом вам, конечно, известно»… Почему мне должно быть известно, да еще и «конечно»? Но у меня не имелось ни времени вдаваться в подробности, ни желания ломать диалог, который потом мог бы уже и не срастись. Тем более что были и еще моменты, другие. Куда как более кричащие и куда как настойчивее требующие объяснения.
– Подождите. Вы хотите сказать, что «Евангелие от Обезьяны», которое я сегодня прочел, – не единственная из его рукописей?
– Если бы, – грустно ухмыльнулся Марат. – Таких вещей у него гигабайты, поройтесь в ноуте и поймете. А там ведь далеко не все. Есть еще внешний жесткий диск, куда он сохранял некоторые вещи. Не знаю, почему… наверное, они имели для него какое-то особое значение. И в каждой рукописи есть Нико. И почти в каждой – есть я.
Он снова повернулся к мертвецу и еще раз провел ладонью по его волосам – бережно, как гладят новорожденного ребенка. На фоне восковой кожи Бара его покрытая шерстью розовая лапища выглядела надменным и неполиткорректным символом жизни. Примерно так же смотрелась бы карусель с клоунами посреди кладбища.
– Он постоянно видел нас рядом с собой и сочинял нам приключения, придумывал судьбы. Что-то из этого даже соответствовало действительности. Но не часто. Единственным направляющим вектором для Бара являлись его фантазии. Потому что для него они были реальнее всего остального. Он просто искренне верил в то, что пишет... Между прочим, у него неплохо получалось. Настолько, что Вероника время от времени отсылала его тексты в издательства. Но их никто не печатал. Без разъема Бар был им не нужен.
Надо сказать, от этого разговора яснее не становится ни на улице, ни у меня в голове. Вместо того чтобы помочь раскатать весь этот странный клубок абсурдных хитросплетений, бородач запутывает нити еще сильнее. Получается, все это нужно было Вере только ради того, чтобы я прочел одну из сотен новелл, написанных безумцем, не отличающим сна от реальности? Что ради этого она вызванивала у меня за спиной подлеца Порокова (кстати, откуда у нее его телефон? они виделись только раз – несколько лет назад на корпоративе!)? Что подкладывала под меня Лину – блин, да это не привидится ни под какими грибами, девчонку под мужа подкладывает жена! – и так легко благословляла меня на поиски Азимовича?
Заметьте: Азимовича, а вовсе никакого не Бара. Но при этом согласно ее расчетам я должен был попасть почему-то именно к Бару, а там прочесть именно то, что прочел. Зачем??? Дабы узнать, что религия чудотворца Азимута на самом деле – продукт мозговой деятельности горстки лоботомированных обезьян?? Не хочу никого обидеть, но сие есть весьма шаткое подспорье в поиске чуда.
Нет, в этом отсутствует всякая логика. Моя жена не выжила из ума и не страдает усыханием мозга, как страдал им несчастный Рефкат Шайхутдинов. Хрена лысого. Кто угодно, только не Вера! Наоборот: Вера – та девушка, которая всегда очень четко ставила цели и столь же четко шла к их выполнению, шаг за шагом хоть по воде, хоть по трупам. С ясной головой и хищной уверенностью молодой кобры.
И эта кобра хотела, чтобы я нашел Азимута с помощью «Евангелия от Обезьяны» – вот зачем она все это придумала. Она ведь не прорицательница Ванга и не участница телешоу «Битва экстрасенсов». Она не могла предвидеть, что я встречусь с резиновой пулей Эраста раньше, чем доберусь сюда. Откуда ей было знать, что я найду Азимута и без помощи всяких полоумных евангелистов с дырой в голове.
Вопрос лишь в том, какой именно из миллиона байтов горячечного бреда должен был задать мне правильное, с точки зрения Веры, направление поиска. И почему.
Конечно, самым простым решением было бы сейчас набрать ее номер и спросить в лоб. Но вы не знаете Веронику Аристарховну. Если она что-нибудь скрыла от вас, черта с два вы выведете ее на чистую воду, приперев к стенке. Она будет отмазываться, агрессивно отбрыкиваться, спрыгивать с темы, изворачиваться, нападать первой и отрицать очевидное, но ни в чем никогда не признается. Я же говорю – кобра. За это ее все и любили. Не только Бар. Я тоже любил.
Кстати, никогда не слышал от нее, что они с Баром были в отношениях. Интересно, эта часть повествования – «соответствует действительности»? Что-то подсказывает мне, что да.
Вдруг я осознаю главное: получается, что Бар уже много лет не втыкал в голову разъем. До вчерашнего вечера. Или он был не вчерашним? Неважно; а важно то, что «Евангелие от Обезьяны» не могло быть обычной рукописью уже потому, что написано – впервые за очень долгое время – под разъемом.
Тем самым, который так безжалостно сжег бедняге мозги. Поджарил его, как курицу. С печеной корочкой.
– Скажите, Марат, – пытаюсь снова нащупать нить, – а Вера имела привычку читать его рукописи?
– Сначала да. Она как-то сказала мне, что Бар кажется ей человеком, который наполовину протиснулся в дверь к Богу. Понимаете? И поэтому среди его вещей могут быть ответы, которых здесьне найти. Я не стал спрашивать, какие именно ответы, тут вам виднее.
– Нашла?
– Нет. Со временем она стала все реже читать рукописи. А в последние месяцы и вовсе не обращала на них внимания. Думаю, ее больше интересовало другое. Более, скажем так, материальное. И я не виню Веронику, я ее понимаю.
Я ни черта не понял из его последних фраз, но снова решил отложить это на потом.
– А вы часом не знаете, когда она прочла последнюю рукопись?
– Точно помню, что она читала что-то позавчера. Утром. Эту или нет, не знаю. А внимание обратил потому, что, как я и говорил, в последнее время Вероника игнорировала тексты Бара, а тут вдруг снова прочла. Меня это удивило, вот я и запомнил.
– Вы уверены? Именно позавчера?
Марат как-то убийственно вздохнул и словно бы сдулся, диссонируя с собственной внешностью. А я вдруг с удивлением отметил в подкорке, что уже давно, незаметно для самого себя, перестал воспринимать его как мясника-бармалея. Невероятно, но факт: я смотрю на бородатого мусульманина как на убитого горем парня, который слушает «Мизирлоу» и штудирует дискографию Лу Рида в часы, когда нормальные люди должны жрать, спать и трахаться.
– Ошибка исключена, потому что у того дня была еще одна, особая примета, – чуть ли не по слогам проговорил этот парень.
Я даже не стал уточнять, какая именно. Знал, что он сам расскажет. Желание кому-нибудь выговориться теперь было написано на его лысом лбу-лабиринте столь же четкими буквами, сколь и акриловая надпись «Деловая Жылка» у меня на груди. Он колебался секунд пятнадцать, не больше.
– Бара впервые за последние несколько лет не оказалось дома. Ваша жена открыла дверь своим ключом и была сильно напугана. Позвонила мне, сказала: мол, Рефката нигде нет и следов никаких, только компьютер включен и на экране новый текст, и этот текст ее взволновал даже больше, чем исчезновение самого Бара... Не знаю, какую именно рукопись она видела. Но он никогда не писал коротких рассказов, так что вряд ли за три дня он мог закончить один текст и написать полностью новый. То есть… то есть даже за два, наверное, – поправляется он, делая неопределенный жест, как если бы отгонял комара от носа; я понимаю, так он намекает на запах, который датирует прошлыми сутками.
– А вы, Марат?
– Что – я?
– А вы испугались?
– Нет.
– Почему?
Он на мгновение задумывается, зависает в пространстве китайским компьютером. Потом снова машет рукой и сдувается еще на пару атмосфер.
– Потому что накануне я сам принес ему шнур. И… и еще пистолет.
Я хотел было продолжить расспросы, но слова встали костью в горле. Все читалось у него в глазах, вся история. Сказка о дружбе, которой сейчас не встретишь. О том, как служили два товарища, ага, в должности юных и глупых рыцарей духа, авангардистов очередного безуспешного похода младой поросли к духовным вершинам человечества. Как слушали серф, шатались по Москве, искали приключений на задницу и кайфовали от жизни. Как росли и мужали, воевали и старели – но дружбу умудрились не расплескать, не выстудить. И как один потом сошел с ума, а другой носил ему интеллектуальные передачки. Годами. Наблюдая в режиме реалити-шоу, как братишка, ближайшая душа на свете, разучивается сначала общаться на высоколобые темы, потом отвечать на сложные вопросы, а вслед за тем и вовсе разговаривать.
О том, как этот бородатый парень слушал диагнозы докторов и глядел в глаза товарища-деграданта – а в них читал то, что Бар не доверял даже компьютеру. Как старался не замечать немую просьбу, но не замечать немой просьбы не получалось, потому что немые просьбы – они самые оглушительные. И о том, как, наконец, он решился.
– Эта пушка и этот шнур, – говорит Марат, хоть я его ни о чем и не спрашиваю, – они были как красная и синяя таблетки. Помните, у Вачовски… Неважно. Разъем мог дать ему мизерный, призрачный шанс: а вдруг, вопреки всему, что говорят врачи, процесс деградации от него не ускорится, а наоброт, какой-то контакт перемкнет обратно и начнется заживление. Я не врач, я просто… Ну, знаете, понадеялся на чудо, оставил для него лазейку. А пистолет… Пистолет можно было использовать в остальных девяноста девяти процентах вероятных исходов.
Говоря, он снова смотрит не на меня, он смотрит куда-то в стену. Наверное, видит на ней ту же точку-каплю, что перед его приходом видел я. Гитара на его шее забавно подергивается в такт вибрации голосовых связок. Кажется, чья-то невидимая рука берет на ней аккорды.
– Так что когда он пропал… Я думал, он вышел, чтобы закончить все в каком-нибудь памятном месте. У «Хищника», например. Или у того флэта в Домодедово, где они писали манифест. Это было бы так в его стиле, так узнаваемо, он ведь… жил только прошлым. У меня и в мыслях не было, что он может принести вред кому бы то ни было, кроме себя. Кто угодно, только не Бар. За всю жизнь он не убил и комара. Прошел всю войну и даже там ни разу не стрелял в человека… служил в гуманитарных частях, ну, вы помните – которые развозили продукты и одежду мирным жителям… В него стреляли, а он – не стрелял… А тут все эти… все события.
Я не сразу понимаю, о чем он. Лишь с большим запозданием из каких-то десятой важности регистров мозга мой внутрениий сисадмин выуживает флэшбэк, совсем забытый на фоне последующих новостей. Ипподром Шантильи, араб-гарсон с недовольным лицом, Митя с бурбоном и Олег Гладкий с айфоном. «На улице Строителей какой-то псих до смерти забил во дворе старика, а потом зашел в офтальмологическую клинику и положил из пушки двух охранников», – докладывал тогда Гладкий, которого спросили про погоду… Твою мать. Этого просто не может быть.
Марат продолжает оправдываться – не передо мной, а уже давно перед своей изнанкой, – держась за голову и что-то сбивчиво лепеча. Лепет настолько диссонирует с тяжелой костью дрожащего волосатого фейспалма, что кажется, будто его наложили сверху на истинный саундтрек к картинке, а оригинал заглушили, размыли частотами и свели до уровня неслышимых уху помех. В другой ситуации я обозвал бы картину как-нибудь едко, вроде «Рефлексирующий бабай-абый», и от души посмеялся. Глупое положение.
Пододвигаю к себе «Тошибу» и оперативно гуглю «тройное убийство улица строителей». О, Боже мой.
Старика, забитого насмерть в собственном автомобиле, звали Арташес Арзуманян, ему был семьдесят один год. Он действительно слегка напоминал внешне Героина; но в равной степени он был похож и на Махмуда Эсембаева, и вообще на любого лысого худощавого кавказца преклонного возраста.
Расстрелянные охранники клиники, находившейся рядом в одном из подъездов, по именам названы не были. Зато был назван свидетель – врач-офтальмолог Андрей Цветков. Убийца зашел в операционную, где Цветков готовился латать чью-то склеру, блеванул ему на халат, постоял с минуту с видом безумца, развернулся и вышел вон – ни доктора, ни пациента не тронув.
Конечно, там работали камеры наблюдения, и вычислить Бара было делом времени. Его бы уже и вычислили, если бы буквально на следующее утро весь личный состав силовых структур СССР не был перекинут на более важные дела. Какой на хрен мертвый армянин, какие охранники, когда такое творится! Думаю, в лучшем случае – ну, то есть, если правительства остались бы у власти, не началась Четвертая мировая и небеса не разверзлись бы, спалив до мяса все живое и мертвое на этой планете, – в этом лучшем случае о побоище на «Университете» вспомнили бы, дай Бог, месяца через два.
Я вдруг очень отчетливо, кожей и порами, ощущаю, в каком странном, леденящем и неприветливом мире жил все эти годы несчастный овощ. Он был стеклянным, этот мир, холодным и прозрачным, как чертог Снежной королевы. Каждая кошка в нем могла стать голодным львом, каждая вошь – монстром из фантастических шутеров. В какой-то момент внутреннее давление зашкалило, стекло лопнуло – и осколками изрезало многих. Не одного только Бара.
Манифест кибер-сапиенса, новая эволюционная ступень, революция хлебной марки… Хотите знать, куда приводят мечты? Вот именно сюда.
И тут вдруг кровь бьет мне в голову нокаутирующим джебом – и мышь под рукой замирает, бросив стрелку курсора на полпути к новым печальным открытиям. Блин, вот же оно! Вот та причина, по которой последняя рукопись Бара могла привести в движение те пласты, которые зашевелились после ее обнаружения моей ненаглядной коброй-женой.
Олежка прочитал про массакр на Строителей в день, когда мы обедали в Шантильи. За много часов дотого, как мир узнал о втором пришествии Азимовича. Даже до массовой рассылки фотографии вернувшегося мессии в газеты оставалось тогда целых полдня. А раз так, то выходит, что был один парень, которому правда открылась раньше, чем остальному человечеству.
Тот парень, который лежит сейчас у меня за спиной и источает трупный запах, изумленно выгнув бровь. Он знал о возвращении Азимовича как минимум за сутки до того, как оно стало реальностью. Ведь в его повести убийство произошло уже после эпизода, где герой узнает о камбэке мессии.
Мало того. Бар знал о взрыве, о войсковой операции в мусульманской локалке и о той фотографии Азимовича с «МК», которую все эксперты мира признали подлинником. Заранее знал.
Проверить это более чем легко. Надо всего лишь посмотреть на дату создания файла с рукописью. Так и есть: документ создан за два дня до того утра, когда наш самолет приземлился в третьем терминале Шереметьева. И вот это, черт возьми, уже совсем неприятно – потому как попахивает чертовщиной. Будь я чуть менее уверен в себе и своем душевном здоровье, я всерьез начал бы думать, что вместо трамадола в квартире дона Паоло случайно принял ЛСД.
Ведь получается, что либо я схожу с ума от жары, либо Бар написал пророчество.
Именно это и отличает «Евангелие от Обезьяны» от остальных гигабайтов его креатива, годами нашептываемого больным воображением сумасшедшего. В нем предсказано будущее.FutureIndefinite, связанное с Азимовичем.
И именно это, очевидно, и стало той причиной, по которой Вера так хотела мне сие «Евангелие» показать. Я должен был из него узнать, где именно надлежит искать Азимута. Ведь если Бар видит на сутки вперед, он должен быть в курсе, где Азимут будет завтра, правильно? Прочти я эти предсказания – и мне достаточно подойти в нужное время в нужное место. А онисты всегда будут на полкорпуса позади. Все просто! все так просто, что я автоматически начинаю искать подвох.
Откуда же возобновилась в Веронике Аристарховне столь светлая вера в сакральность Баровых писулек, в коих до сего момента она была безвозвратно разочарована?
Ответ приходит сам собой в ту же секунду. Оттуда, что она нашла им подтверждение. Впервые за все эти годы.
Стараясь не возбуждать подозрений Марата, я тактично осведомляюсь, когда именно он принес другу шнур и пистолет. И, разумеется, это тоже произошло за те же два дня до второго пришествия!
Цепочка вдруг складывается у меня в голове на удивление ровно. Настолько ровно, что абсурдность входящих в нее звеньев-событий безнадежно меркнет перед красотой хронологии. Итак.
За два дня до пришествия Марат, не в силах больше наблюдать медленную смерть товарища, приносит Бару шнур и пушку. В тот же день Бар начинает писать «Евангелие от Обезьяны» – очевидно, подсоединившись к разъему. И каким-то образом качнув через него файл с планами Бога на ближайшее будущее.
За день до пришествия Бар берет пушку и впервые за долгое время выходит из квартиры. Скорее всего, на это его спровоцировало опять-таки подключение к компьютеру. Перемкнуло какое-то реле – и бедняга рысью-подранком рванул на волю, к опасностям Большого Города, коих он, судя по бегающим между строк его рукописи тараканам, так панически боялся. В тот же вечер сайко-бой доказывает полную обоснованность этих страхов, убив троих несчастных, которых принял за персонажей своего же собственного романа-галлюцинации.
Вера (которую я теперь уже и не знаю как называть, на языке все время крутится это идиотское «Нико») заходит в квартиру, но вместо хозяина видит монитор с сагой про взрыв и второе пришествие. Почему-то это ее сильно взволновало: предчувствие? Нико… блин, Вера в панике звонит Марату; но тот, будучи уверенным, что Бар сейчас тихо посасывает дуло в каком-нибудь красивом символичном месте и лучше ему не мешать, успокаивает ее и разубеждает поднимать шум. «Давай дадим ему немножко свободы, Вероника, в конце концов, он ведь не совсем беспомощен, вбить свое имя в компьютер милицейского околотка он сможет всегда». Замечательно.
А в день пришествия Вера вдруг узнает, что и взрыв, и само пришествие – правда. И что Бар знал об этом еще позавчера, когда начинал писать столь взволновавшую ее сагу. Все так, мать его, просто!
О том, что происходило в следующие несколько часов, я могу лишь догадываться. Логично было бы предположить, что, пока я наблюдал процесс создания телеопиума по лекалам Геббельса в мусульманской локалке, Вера таки предприняла попытку встретиться с подопечным овощем лично. Надо полагать, в этом случае наткнулась она на то же, на что спустя еще несколько часов наткнется Пороков, а вслед за ним и я: на железную дверь, запертую паленым Нострадамусом изнутри. Вряд ли последний был к тому времени мертв – иначе не успел бы закончить «Евангелие» и сейчас благоухал бы на два порядка убийственнее. Скорее всего, просто сидел и дописывал сагу; творил, законнектившись со всемирной паутиной и не отвлекаясь на внешние раздражители.
И что, спросите, должна была делать Вера, перед которой впервые за два года бития об стенку наконец замаячила призрачная надежда на чудо? Она ведь знала о чудотворных способностях Азимовича – сама мне призналась. Что предпринять, когда от тайны волшебника, единственного из всех существ мира способного навсегда исцелить вашего ребенка от опухоли мозга, вас отделяет всего лишь какая-то долбанная металлическая дверь, но вот именно ее-то вы и не можете открыть? Притом что тупо вызвать слесаря нельзя – иначе придется подключать официальные инстанции, и ваше сакральное знание о тайной летописи будущего тут же станет достоянием общественности.
Я отвечу вам. Надо найти того, кто столь же безоговорочно нырнет в водоворот любой степени безумия ради спасения вашего сына. Но при этом еще сможет залезть по стенке в окно третьего этажа, отмахаться от непрошеных конкурентов, буде таковые объявятся, и даже попытаться – ну хотя бы попытаться – заморочить голову онистам, которые, конечно же, тоже не лыком шиты и тоже ищут Азимовича для других, каких-то своих онистских чудес.
И эврика! такой человек у вас всегда под рукой. Еще бы, ведь это отец вашего больного мальчика. Вы с дьявольской рассчетливостью расставляете силки, капканы и целый день управляете папашей, как марионеткой. Закручиваете сюжеты и заводите такие механизмы, которые может завести только идеальная стерва, сходящая с ума от опасности потерять единственного сына. А вечером целуете его (марионетку) «в щечку», трогательно плачете ему под мышку, прощаете вами же организованную измену, благословляете на поиски и чуть ли не ногами выпихиваете из квартиры. Лети, лети, лепесток. И, главное, – быть по-моему вели.
Иначе ты и не сможешь: ведь это и твой ребенок тоже.
И ты так же продашь душу дьяволу в обмен на чудо. Дьяволу… или Богу.
Единственное, что вам мешает – это то, что вы ну никак не можете объяснить тому самому лепестку, отчего и почему всю дорогу скрывали от него, что ходите за вашим общим знакомым. Что кроется за этим, дорогая? Что ты мутила у меня за спиной все эти годы, раз теперь так боишься рассказать правду?
– Скажите, Марат, – осведомляюсь самым вкрадчивым и безобидным голосом, на который способен. – Чисто теоретически – разъем способен помочь человеку предсказывать будущее?
Конечно, он знает ответ. Он, чей лучший друг стал кроликом чокнутого Героина, изучал все связанное с разъемами чуть ли не на профессиональной основе. Он объясняет:
– В каком-то смысле – да. Ограниченными дозами и не со стопроцентной вероятностью, но – способен. Но это, конечно, будет не классическое пророчество, а скорее… аналитический прогноз.
Гарь снова прет в глаза с улицы, борясь с трупным запахом – битва зла со злом, боксерский матч «Голиаф vs Голиаф»; видимо, та струя гигантского фена, которая заменяет сейчас ветер, развернулась и двинулась в противоположном направлении. Из гостиной по-прежнему что-то бормочет радио – какие-то подробности о состоянии здоровья генсека после очередной пластической операции. А на меня вдруг лавиной накатывает чудовищная усталость. Наверное, трамадол начал отпускать.
– В основе этого лежит примерно тот же алгоритм, который используют в компьютерных игрушках, – продолжает Марат. – Но если там все варианты возможных действий прописаны на диске ограниченной вместимости, то человеческий мозг может задать машине бесконечное множество направлений развития блок-схемы. Например, вы подключаетесь к разъему и задаете всемирной паутине условие: «Завтра утром умирает генсек. Что будет»? И паутина выдает: «Состоятся похороны». Само собой, это простейший ответ, который даст любой дурак без всякого компьютера. Но если вы запросите ответ поразвернутее, то получите, к примеру, такой прогноз: «Состоятся похороны, на них будет присутствовать председатель президиума верховного совета с супругой, а вот его заместитель придет один». И здесь уже машина предскажет будущее с большей определенностью, нежели вы. Потому как всемирная сеть знает, что супруга зампредседателя президиума улетела на виллу в Дубаи, где спит с молодым арабом, презрев придворный этикет; а вы не знаете, поскольку зампредседателя сей факт от общественности тщательно скрывает. Принцип понятен?
– Более-менее.
– Тогда усложните эту схему в тысячу, в миллион раз. Ведь кроме информации о супруге зампредседателя в сети крутится огромное количество нюансов. И машина рассматривает абсолютно все возможности их взаимодействия. Например, что жена таки вылетит, но застрянет в каком-нибудь Гибралтаре, потому что на пути самолета возникнет, как обещают синоптики, грозовой фронт, и по всей Европе ожидается нелетная погода. Или что она вылетит, но самолет захватят террористы – вероятность такого исхода рассматривается на основании секретных донесений ЦРУ, которое ищет членов Аль-Каеды, планирующих хайджекинг именно что на сегодняшнее число и именно что в аэропорту Дубаи… Ну и так далее. А потом компьютер взвешивает все возможные исходы и выдает на монитор тот, вероятность которого выше остальных – в данном случае, что зампред, как ни крути, скорее всего придет на похороны в одно лицо. Она может быть двадцать процентов, эта вероятность, а может и все девяносто.
Наверное, я только сейчас начинаю, наконец, понимать, какие возможности обещало Разъемщикам это чудовище – человек-вурдалак Героин. Куда там доктору Франкенштейну с его детским лепетом. Скроить монстра из кусков тел разных людей… смешно! Оцените размах: наш герой обещал своим лабораторным мышкам всю Вселенную; обещал и, в принципе, предоставил – только забыв предупредить, что ненадолго и ценой в жизнь.
Само собой, в сети есть данные о принципах работы спецслужб, характерах их глав и секретных директивах на случай того или иного развития событий. Просто потому, что в сети есть вообще все – и тут главное, умеешь ли ты найти нужную информацию. Если все обстоит так, как говорит Марат, паутина и вправду может утверждать, что наиболее вероятной реакцией онистов на известие о появлении Азимута в мусульманской локалке станет взрыв. Паутина знает, что у онистов нет доверия к руководству локалки, что локалка отбивается от рук со скоростью катящегося под откос поезда – ведь об этом даже «болтают в народе», чего ж говорить о машине, владеющей всей информацией мира. Паутина выдергивает из себя ниточки указов и внутриведомственных распоряжений с грифом «Совершенно секртно», анализирует их и делает вывод: онисты не станут полагаться на рулящих в локалке, онисты будут искать повод для оперативной зачистки, пока Азимут не собрал вокруг себя воинов Аллаха и не повел их на Кремль. Поэтому паутина выносит вердикт: будет взрыв, вероятность – 95%.
