Текст книги "Евангелие от обезьяны (СИ)"
Автор книги: Руслан Галеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
– И что? Ты знал, что в квартире находится инвалид, который не отвечает на звонки, и не позвонил в милицию, ничего не предпринял?
– А что такого? – удивляется он совершенно искренне. – Сам говоришь – инвалид. Не открывает – значит, не слышит. Или слышит, но не понимает, что это звонок. Он же дебил, вырожденец и неадекват. А позвонить мусорам – они приедут, взломают все да еще и опечатают, если он, к примеру, склеил ласты. И тогда уж ты точно не увидишь ни его, ни текста.
– Дебил, вырожденец и неадекват – это то, что ты каждый день видишь в зеркало, – констатирую, признавая, впрочем, наличие хоть и циничной, но неоспоримой логики в его умозаключениях. – Рассказывай дальше.
– А что дальше? А дальше она позвонила, чтобы узнать твой актуальный телефон. Сказала, что нашла какие-то фотки, которые тебя интересовали. Я-то ее уже не просил ни о чем, но, видимо, ты ей хорошо вставил… кхм… и она прониклась к тебе симпатией, решила и взаправду помочь. Я сразу понял – раз утром ключ был в фотке, то и сейчас, значит, тоже. Позвонил онистам, потому что тут без них бы опять не справился. Они дали мне трекер, я сказал Лине, чтоб напросилась с тобой. Если бы ты ее отшил, она должна была попытаться тебе подложить его куда-нибудь. В Зомбаланде ведь проблема – нет вышек сотовой связи, дикари разобрали, сигнал слабый и все время исчезает. Через оператора отследить – гемор, лучше через передатчик со спутника. Решили: как только вы задержитесь в одном месте дольше чем на час – значит, есть вероятность, что нашли его, вводим войска.
– Что за бред? Почему нельзя было просто ввести войска, как только узнали, что на фото Зомбаланд? Так же, как утром их ввели в мусульманскую локалку?
– Потому что утром в мусульманской локалке облажались и никого не поймали. Притом что пришлось вальнуть четыре жертвенных тушки из своих. Ты представляешь, как глубоко им там хер в жопу за это вставили? Вот, наверное, и решили на сей раз поступить более гибко. Ну а вообще болт их знает. Не я ж решение принимал.
– А почему нельзя было просто следить за мной, не усложняя все этой идиотской затеей с трекерами? Приставить хвоста. В «Яге» спутниковый маячок. Да вон и сейчас за мной везде херачит «Камаро» – что, парой часов раньше двигатель не заводился? Зачем такая многоходовка?
– Затем, что утром же они тебя потеряли. С тем же хвостом и с тем же маячком… Ну и перестраховались после этого. Наверно. Это я так думаю.
– Очень умно. А если бы мы пролежали где-нибудь этот час, будучи убитыми?
– Не знаю. Они в любом случае сейчас там все прочесывают. Если бы вас убили – они бы один черт то же самое делали, какая им разница. А так – нашли вас и эвакуировали.
Да, конечно. Эвакуировали. И пустили вслед неприметный такой «Шевроле-Камаро». Какая, и вправду, гибкость. Какая деликатная утонченность мысли. В который раз за сутки радуюсь нерасторопности ума представителей онистского сословия.
Однако если начистоту, то я и сам хорош. Приехал валить Порокова и даже не попытался уйти от хвоста. Теперь пацаны, конечно же, в курсе, что я у него дома. Может, даже дали ему жучок (хотя зачем? понятно же, что я шел к нему с вопросами, а не ответами; да и не стал бы он при жучке говорить о «своем интересе»). А впрочем, какая теперь разница.
– Ну что ж, почти все встало на свои места, – хлопаю в ладоши. – Удивительно порой складываются обстоятельства, да, Пороков?
На красной морде Эраста читается как минимум недоумение; как максимум – культурный шок.
– Что теперь будешь делать? – спрашивает он, косясь почему-то на своего ужасного плешивого оленя.
– Ничего. Сейчас я еще немного выпью, покатаюсь несколько часов на «Яге», чтобы выветрились антиснотворные опиаты, поеду домой, накалякаю отчет по тест-драйву и лягу спать. Ты только принеси мне какой-нибудь кока-колы, чтоб запить. Лед принеси отдельно, в колу не бросай. А то сорок три градуса – термоядерный все же напиток.
Эрик смотрит на меня непонимающе. Его глаза становятся похожими на глаза оленя – такими же стеклянными и ничего не выражающими. Забавно, но этот дурак, похоже, начинает испытывать нечто вроде стокгольмского синдрома.
– Ты меня удивил, Дёнко, – настороженно произносит он, снова тянясь к бутылке, которую я на сей раз у него не отнимаю. – Я думал, ты сейчас начнешь расспрашивать меня о…
– А зачем? – перебиваю его. – Я же говорю, я уже встретился с Азимовичем. Возможно, мне чисто по-человечески и любопытно, что за таинственный незнакомец пытался свести меня с Баром. И что там за магический текст, который я обязательно должен увидеть. И почему Азимут замутил всю эту хрень с возвращением и газетами, когда мог бы не взрывать мир и не водить меня целые сутки через рогатки и препоны, а тупо нашептать Божественную Волю на ухо любому придурку вроде тебя, чтоб он поймал меня на улице и так же вырубил из травмата… Да много на чем еще можно заморочиться. Но зачем, когда главное уже случилось, а я, реально, дико устал. Так что – Game Over.
– Но зачем же ты тогда…
– Учинил тебе допрос? Ну грех уж было не воспользоваться твоим положением. Все-таки если кто-то манипулировал тобой за твоей спиной, всегда хочется узнать, как именно... Видишь ли, друг мой Эраст-педераст, когда я ждал тебя у подъезда, чтобы дать в торец, от информации дейтвительно зависело многое. Но за те полчаса, что я провалялся в отключке, почти все изменилось. Пойми, он действительно нашел способ встретиться со мной так, чтобы ни тебе, ни онистам, ни куче остальных озабоченных ушлепков не светило ничего вообще. Ни-че-го! Причем тебя же, дурачка, еще и отрядил в помощники. Согласись – верх изящества, а?
– Но какого хера тогда ему вообще нужна была эта встреча?
– Не знаю, – отвечаю совершенно искренне. – Но обязательно узнаю. Возможно, увижу во сне, когда лягу спать. А может, проснусь и пойму на свежую голову. Все, что мне нужно было услышать, я уже услышал. Осталось только переварить и понять, что мне с этим делать. Но я разберусь, ты не думай. Я разберусь.
Эрик с минуту сидит, отковыривая от пальца заусеницу. Рядом стоит Maker’s Mark, о котором он, судя по всему, забыл. Должно случиться нечто действительно выдающееся, чтобы редактор журнлала «Гедонист» Эраст Пророков забыл об алкоголе; и, по-моему, он наконец-то начинает это понимать. Впрочем, неудобные мысли сии он от себя по-прежнему гонит:
– Дёнко, ты… псих. Ты долбанный, на хрен, псих. Тебя доконала эта история, а тут еще и наркотики. Ты сошел с ума.
– Да? Ну тогда скажи, откуда я знаю, что у тебя «макарыч», – улыбаюсь я самой гаденькой и ехидной из своих улыбок. И, глядя, как на его и без того не самое умное лицо находит тень абсолютного непонимания происходящего, ернически добавляю: – И принеси мне уже кока-колы, если хочешь, чтобы я когда-нибудь отсюда ушел. Лед отдельно, пожалуйста.
…но не убивал на войне. Вообще никогда не убивал. Ни до, ни после войны. Ни разу в жизни. Так уж вышло. Не потому что я такой… знаете, типа, благородный, человеколюбивый и так далее. Просто так уж сложилось. Если приходилось убивать, кто-то делал это за меня. И я не горжусь этим. Потому что ничего не сделал для того, чтобы одни люди перестали убивать других.
Но кое-что я для себя определил. Не сказать, чтобы это была такая жизненная позиция. Просто однажды я сел и крепко подумал, и как-то все очевидно стало. Никому не навязываю, серьезно. Это исключительно мое мнение, и если хотите, можете считать его бредом чувака с ожогом в голове.
Когда вспоминают о войне, гадают, с чего же это она началась. Мусульмане напоминают христианам о периоде нетерпимости. Христиане в ответ выкладывают старое видео с лезгинкой на Манежной площади. Буддисты называют гиперактивными уродами и тех и других. Ну и мелкие конфессии тоже подтаскивают мешки с бетоном и связки арматуры, чисто для того, чтобы поучаствовать в великом деле единения через разъединение.
Так вот, я как-то смотрел со скуки одну передачу на НТВ. Так там чувачок такой суетливый в модных очочках выдал на-гора шедевральный спич, сутью которого являлось следующее: стены, как хирургические швы, стягивают тело разваливающейся цивилизации, позволяя людям сохранять свободу и безопасность. Понимаете – стены объединяют и позволяют людям быть свободными. Ну не бред ли, а?
Только вот в чем проблема, братья и сестры, – нет, не бред. Я тоже смеялся тогда, чуть пивом не подавился. Но, мать вашу, это не бред. Это безумие, которое стало нормой, причем не сегодня, а еще задолго до войны. Это – правда. Люди действительно не могут нормально жить без этих стен. Как только они могут беспрепятственно видеть лицо соседа, они тут же плюют в него. А сосед хватает кирку. А на кирку в огороде откапывают «калаш». А над «калашом» поднимается знамя. А за знаменем идут все новые и новые люди. Так это работает. И да, вся эта ерунда – ни разу не правильная. Но по-другому не бывает. Потому что мы, люди – плохие.
А знаешь, в чем фишка? Вся эта религиозная ботва вообще не имеет значения. И война началась не из-за нее. По крайней мере здесь, в России.
Войну начали две небольшие группы людей, между которыми не было забора. Эти группы почти не выделялись сначала на фоне толпы, а потом толпа перестала выделяться на фоне этих групп. Я бы назвал их… ну, тут нужно что-то гротескное и пафосное, в духе американских комиксов, всего этого Марвела и ДиСи с их «Лигами справедливости» и «Мстителями»…
Формации презрения.
Да, это клево, пусть будет так.
Я не знаю, какая из них появилась сначала, но это и не важно.
Первая Формация презрения – не в смысле первичная, а в смысле первая, о которой я говорю, – изначально состояла исключительно из выходцев с Кавказа. И они же оставались ее центром до самого момента начала войны. Сейчас много говорят о том, что нецивилизованная молодежь, приехавшая с Кавказа, вела себя агрессивно по отношению к коренному населению России. Только это дважды неправда. Во-первых, основой этой формации были как раз молодые люди, прожившие долгое время в России, и в частности, в Москве, получившие тут образование, видевшие образцы воспитания как российского, так и европейского. Помимо всего прочего, у этих молодых людей была серьезная финансовая база, полученная также на территории России. То есть – они были и цивилизованы и воспитаны. И, во-вторых, они не вели себя агрессивно по отношению к русским. Они вели себя агрессивно по отношению ко всему, что не принадлежало Формации. К русским, украинцам, казахам, американцам, евреям, не важно. Эта Формация презирала все, что к ней не относилось. Какое-то нейтральное отношение сохранялось к другим выходцам с Кавказа (а чуть позже к азиатским мигрантам), но только по причине сохранения возможности присоединения этих людей к Формации. Как только кавказец давал понять, что присоединяться к Формации не намерен, он тут же определялся в группу презираемых, то есть – чужих.
Вторая Формация презрения действовала по тем же самым принципам. Она состояла в основном из молодых людей славянской наружности, и в ней, разумеется, постулировалась изначально ненависть к выходцам с Кавказа. Просто потому что кавказцы были символом, они были – силой. Любая сила стремится к действию, а любое действие влечет противодействие, не мне вам это объяснять. Однако это был именно постулат, фактически же презрение этой второй Формации точно так же, как и у первой, направлялось на все, что к ней не принадлежало. Если молодой человек славянской принадлежности давал понять, что не желает иметь отношения к Формации, он отгребал вполне сравнимое с теми же кавказцами количество неприятностей.
Так сложились два полюса, которые притягивались друг к другу, давили друг на друга, порождая недоверие и отторжение к себе подобным. Вскоре даже обычные роботяги, едущие в метро на работу, начали воспринимать любого кавказца как источник вероятных неприятностей. А значит – врага. Так вокруг второй Формации стала сосредотачиваться сила, не принимающая лиц с неевропейскими чертами. И уж так получилось, что большинство этих самых лиц принадлежали к мусульманам.
С другой стороны, заинтересованные силы, включая криминалитет и боевые организации, стали подпитывать первую Формацию. Общее презрение, нежелание становиться врагами аборигенов страны в одиночку, а также разительное статусное отличие погнало к ним же азиатских мигрантов. Главной чертой образа врага для членов этой Формации стали европейские черты лица. Так уж вышло, что большинство людей, имевших европейские черты лица, были христианами.
А дальше пошла обычная геодезия, или как там называется эта наука. В общем, знаете, когда две земные плиты давят друг на друга. Сначала копится напряжение, а потом наступает момент, когда напряжение реализуется.
Рано или поздно это случилось бы, все понимали, что эта самая реализация неизбежна, и готовились: кто-то морально, кто-то физически в качалках и на турниках, а кто-то материально, переводя часть активов за границу, а другую тратя на приобретение огнестрельного оружия и укрепленных участков за МКАДом.
Но тут пришел Азимут. И на какое-то время выросшее напряжение ушло в долбанный слэм. Ингушские водилы отбивали ноги на танцполах вместе с рязанскими кровельщиками. Чеченец и татарин сидели с одним плеером, поделив наушники, потому что больше им, как, оказалось, делить нечего.
И напряжение, которое вот-вот должно было обратиться в реки крови, обратилось в реки кайфа. Впрочем, об этом вам тоже известно, в этом вы разбираетесь даже лучше меня.
Но вот потом… потом кто-то выключил музыку, и оказалось, что старые навязки никто не отменял. Просто сделали паузу, глобальный такой твикс планетарного масштаба. К тому времени люди были собраны в одном месте, на одном танцполе, и всем вдруг разом стало не в кайф. А кто же выключил музыку, а, парень? Не в действительности, а с их точки зрения? Кто лишил их такого мощного, всеобъемлющего, всезаменяющего кайфа любви и прощения?
Враги. Чужие. Та, другая Формация Презрения.
Ну, а вопрос, как поступать с чужими, был решен еще до прихода Азимута.
Вот так и началась Война.
И что бы там не думали мусульманские имамы и русские патриархи, их роль во всей этой пилораме была незначительна. И выразить ее сегодня можно одним коротким предложением.
Им оказалось слабо остановить катастрофу.
Вот и все, приятель. И все – просто. Виноваты люди. И совершенно без разницы, какой они были национальности, какому богу молились и что отрезали или не отрезали от своих детородных органов. В конечном счете дело оказалось не в деньгах, не в новых машинах, не в крутых шмотках. Не в государственных границах, не в налогах, не в политических доктринах.
Только в людях и их способности ненавидеть других людей. А еще в том, что Азимут снес к долбанной матери забор, который худо-бедно, раскачиваясь, осыпаясь, еле справляясь, но отделял одних от других. И любовь, вера, понимание – все это оказалось фикцией. А пули, кровь, противопехотные мины, и ненависть – долбанной, мать ее, реальностью.
Вот так, братья и сестры. Вот так.
Короче… когда я сказал, что никогда и никого не убивал… Это не достоинство. Не повод для гордости. Я просто тогда не определился, кого больше ненавижу, весь этот гребанный мир или себя. Если честно, я до сих пор с этим не разобрался. А времени, между тем, прошло…
Туман с дополуденным мутным солнцем похож на йогурт с кусочками фруктов. Оранжевый капот «Камаро», торчащий из-за угла соседней от пороковской коробки, – на утонувшую в нем дольку манго. Ребята вроде как уже и не сильно шифруются. В раскаленном вонючем мареве я даже различил фигуру топтуна, покуривающего в кулак снаружи авто и, как мне показалось, открыто лыбящегося в мою сторону. Ничего, так и надо. Это хорошо, что вы пасете меня столь откровенно.
Нарочито неспешно вывожу «Ягу» из гетто. Суперкар чиркает днищем о бесчисленные колдобины, латки и бордюры, из которых состоит то, что в этих катакомбах считается дорогой. Я пытаюсь лавировать, как-то все это обруливать; бесполезно: просвет в 100 миллиметров рассчитан на тех, кто в такие районы никогда не заезжает. Впрочем, теперь я знаю, что дороги бывают и хуже. Спасибо Зомбаланду.
Аналогичные пируэты в зеркале заднего вида выписывает и оранжевый «Шевроле»: у него те же проблемы. Это ведь не классический «Камаро» шестидесятых, под днище которого можно было просунуть голову и не пользоваться при этом домкратом: это его изнеженный, хоть и маскл-кар, правнук. Кое в чем хайтек все-таки проигрывает старине.
Кто-то решил, что если топтуны станут действовать в открытую, из этого можно будет извлечь какую-то пользу. Ну что ж, я только за.
У торгового центра «Перекресток» паркуюсь и, заскочив в первый же павильон, сквозь полупрозрачное стекло наблюдаю за пацанами. Их, как я и предполагал, двое. И, к вящей моей радости, ни у одного не рождается идея проследить за мной внутри супермаркета – тугодумов вполне удовлетворяет тот факт, что выход из торгового центра один и я от них не сбегу. Бинго, черти! Воситину, неправ тот, кто сказал, будто одна голова хорошо, а две лучше. В отдельных случаях КПД любого количества голов равновелико низок и неэффективен.
Я специально беру крупнокалиберные продукты, которые будут торчать из пакета и идентифицироваться филерами легко и без сомнений. Пицца «Ристоранте», полуметровый батон с хрустящей коркой, двухлитровая вода «Архыз» и все в том же духе. Быстрые разумом Невтоны должны видеть, что их утомленный солнцем и транками объект вполне логично хочет позавтракать фастфудом и более ничего на уме, заходя в супермаркет, не имел.
Чего они видеть не могут – так это маленькой сим-карты, продававшейся на той же кассе, где я оплачивал пиццу с булкой, и простенькой «Нокии» «для бабушек» за три тысячи рублей.
Симка из тех, что предлагаются в рамках акции и не подразумевают привязки к фамилии абонента.
«Нокия» к фамилии привязана, но не к моей. Она записана на студента, которого я поймал на выходе из маркета и нанял за пять тысяч в качестве подставного лица для оформления самой дешевой трубы. Ближайший cалон сотовой связи находился в том же здании, так что я мог спокойно ждать парня у выхода, не попадая в поле зрения оставшихся снаружи соглядатаев.
Студент поначалу мялся, решив, что я собираюсь взорвать с этой мобилы метро или сделать ложное сообщение о теракте; но когда я позволил ему себя сфотографировать и при первой же необходимости передать фото компетентным органам, он эти сомнения от себя отогнал. Редкий студент не справится с сомнениями ради пяти тысяч.
А еще парни из «Камаро» не могли видеть (а те, кто меня прослушивает, не могли слышать), как перед выходом из торгового центра я сделал с мобилы студента два звонка. Я набрал Ленни Кравитца, а затем Толю Болдырева. Теперь мне осталось покататься несколько часов на «Яге», как я обещал Порокову, – чтобы эти двое успели подготовить мне нужный плацдарм.
Потом шпики, конечно, поймут, что я не поехал домой. Но меня это касаться уже не будет.
Если все срастется так, как я задумал.
Потому что – верите или нет – сейчас не тот случай, когда я стану довольствоваться половинчатым пониманием ситуации.
Я помню каждое слово Азимовича и знаю, что это был не сон. Но на кону стоит слишком многое, чтобы я мог позволить себе не до конца разобраться в происходящем. Раз Азимович посредством всяких Эриков и его загадочных Мистеров Иксов так хотел привести меня к Бару – значит, это кому-нибудь нужно. И в первую очередь, наверное, – мне самому.
Не уверен, что я смог бы и вправду засадить туалетный ершик в задницу Порокова – теперь, по прошествии стольких-то лет, в моей-то обуржуазившейся шкуре. Но попробовать смог бы точно – здесь за мной не заржавеет. А есть ведь еще старые добрые утюги-паяльники – и мерзавец, конечно же, врал, когда утверждал, что пытки железом не заставят его выдать имя таинственного незнакомца. Одна беда: попытайся я по-настоящему разговорить Эраста, онисты вряд ли смогли бы поверить, что я прекратил поиски Азимута.
Они и так, конечно же, не верят – иначе хвост в виде «Камаро» уже сейчас отозвали бы. Но когда я брошу «Ягу» у своего собственного подъезда и поднимусь в свою собственную квартиру, у них не останется выбора. Им придетсяповерить.
Нащупываю в кармане «макарыч», который я тайком умыкнул у Порокова вместе с ключами. Если бы рядом со мной сидела Лина Шайхутдинова, я снова стал бы для нее «настоящим парнем». Но Лины здесь сейчас нет. Она заперта в своей двухкомнатной квартире на Алтуфьевском шоссе, где хранится чья-то опасная бритва и всё блестит, даже раковина на кухне. Правда, идиллический порядок немного подпорчен сломанным замком и щепками от двери в спальню. Ничего: это именно те самые щепки, которые летят, когда рубят лес.
Интересно, что сейчас делает моя ночная фея? Почему-то я уверен, что банально спит.
Н-дааа… Лина. Дай Бог тебе счастья. Милая дурочка.
У меня не было в планах красть у Порокова травмат. Я хотел только взять ключи – и именно для этого отправил его на кухню за льдом и кока-колой. У меня есть два комплекта Лининых ключей, но я не уверен, что хотя бы один из них от квартиры Бара. Все, что я знаю, – это то, что вчера вечером нужный мне ключ точно был у Порокова, который пытался открыть им дверь бедного овоща, пока я делал его сестренке массаж груди в «Калине Москоу». Однако мне неизвестно, отдал ли он его Лине, когда потом приезжал к ней со своим долбанным крестиком-трекером. Мог отдать, а мог забыть и оставить на своей связке; и если к Лине в случае чего я всегда могу нагрянуть с обыском, то в логово Эрика под сень онистов и Большого Мертвого Оленя меня как-то больше не тянет. Так что я решил: уж лучше сразу забрать отсюда все, что хотя бы теоретически может мне понадобиться.
Ну а ищущий – он всегда обрящет. Поэтому прямо рядом с ключами, которые валялись в какой-то куче-мале из одежды, кошельков, расчесок, квитанций с квартплатой и всего того, что люди машинально бросают на комод в прихожей и потом забывают убрать, – рядом с этими ключами валялся и бонус-сюрприз в виде «макарыча». Я даже почувствовал ядреный запах пороха, все еще чадящий из дула. Ополоумевший от страха Эраст, видимо, с перепугу забыл положить пистолет в более защищенное место.
Интересно, он уже заметил пропажу? Если да, то тихушники в «Камаро» в курсе, что я вооружен. Но мне почему-то кажется (и я уверен в этом с вероятностью 95%), что сразу же после моего ухода и телефонного отчета онистам Пороков допил винтом из горла весь Maker’s Mark, позвонил на работу, сказался больным и сейчас лежит пьяный, забыв и про пушку, и про ключи, и про то, как его зовут.
Стоя в пробке перед шлагбаумом на выезде из христианской локалки, я долго кручу в руках мобильник студента. Есть ли в «Ягуаре» BlueTooth? Вопрос риторический. Нахожу в интернете рингтон Yellow Trip, качаю и ставлю звонком.
Перед тем, как заменить сим-карту в своем собственном телефоне, я традиционно вижу несколько непринятых вызовов от Стаса. Малыш названивал, когда я столь цинично сбросил его утром. Плюс к тому, два непринятых вызова от Веры и SMS-сообщение: «Мы выезжаем к О. И. Набери часа в 3».
Конечно, наберу, дорогая. Как я могу не набрать.
Только бы разобраться мне во всем, что я сегодня узнал и услышал. Расставить по полочкам, разложить по файлам и понять, что с этим делать. Только бы мне успеть.
Потому что О. И. – это именно тот человек, при встрече с которым ты всякий раз до колик, до дрожи в голосе и тряски в поджилках, до потери дара речи и темных кругов перед глазами боишься услышать самые убийственные из всех слов: «Лечению не подлежит».
