Текст книги "Владыки Безмирья (СИ)"

Автор книги: Полина Громова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 50 страниц)

 – Постой, – не выдержав, перебил его я. – Ты умеешь ходить между мирами? Так это все-таки возможно?

Киф скосил на меня глаза.

 – А ваши маги говорят, что нет?

 – Наши маги... – я задумался. Как нам объясняли, существует, помимо нашего мира, только астрал, или как его там – что-то вроде тонкого плана, из которого маги могу вызывать всякие духовные сущности. Но туда даже им вход будто бы запрещен... И тут до меня дошло: «ваши маги» – все время говорит Киф. «Ваши»... На меня как будто кипятком плеснуло. Я вскочил. – Киф! Ты что, из другого мира?

Магик блаженно улыбнулся. Ветер трепал его косую челку.

 – Типа того, – ответил он.

Я снова сел. Я общаюсь с существом из другого мира. Вот так запросто, сидя на крыше Главного городского храма. Мы вместе ели тут цыпленка и пили вино из одной бутылки... Да легче поверить, что все это сон. Нет, конечно, все, что он говорил в прошлый раз и говорит сейчас, может оказаться ложью, рассчитанной на легковерного остолопа вроде меня. Но если хоть на секунду допустить, что он говорит правду, – говорит, словно иголочкой отковыривает кусочки от каменной стены моего представления о мире, – то очень скоро от этой стены камня на камне не останется.

 – В том месте помимо прочих обитают особенные существа, – как ни в чем не бывало продолжал мой собеседник. – Они вроде магов. Но не маги. Не совсем маги... или не только маги... В общем, не важно. Дело в том, что они сильные и много чего умеют. Но, как все сущее, они смертны. И иногда они умирают... Погибают, например, в неравной битве с какой-нибудь тварюшкой или другим таким же существом. Их называют «хиро». Их особая природа позволяет им возродиться, но в том месте сделать это невозможно. Не спрашивай почему, просто это так. Однако их дух может отыскать какой-нибудь мир, а в нем существо, и поселиться в нем, а потом постепенно обратить это существо в себя. Это, помимо всего прочего, позволяет наследовать некоторые физические особенности нового тела. Поэтому лучше всего для возрождения использовать какого-нибудь монстра. В месте, где постоянно нужно выживать, физические способности его тела могут оказаться очень ценными. А миры, где люди активно используют магию и есть много опасных существ, появившихся из-за этого, подходят для поиска нового тела лучше всего.  Когда обращение закончено, можно вернуться назад.

  – То место, о котором ты говоришь... Ты ведь тоже оттуда пришел? Как оно называется?

Магик пожал плечами.

 – Да никак не зазывается. Место и все. Но я слышал, его называют Безмирьем.

 – Безмирье... – повторил я. На вкус слово было гладкое, как леденец. Но погладь его языком – и, как у леденца, появятся острые края.

 – Можно тебя еще кое о чем спросить, Киф? Насколько я понял, ты хочешь найти то существо... Что ты будешь делать потом? Убьешь его?

Киф удивленно вскинул брови.

 – Нет, что ты! Наоборот. Я должен проследить за тем, чтобы он успешно перевоплотился. Как показывает опыт, местные охотники на подходящих чудовищ не дремлют, да и маги знаю свою работу. Так что я постараюсь защитить его, пока он уязвим. А потом мы вместе покинем этот мир.

Хотя моей вины в произошедшем не было, мне стало неловко.

 – Он твой друг, да? – догадался я.

 – Да. Но пока он в форме духа, мне сложно отыскать его. Иногда до меня доносится эхо его мыслей, но оно едва слышно, а сам я ничего не могу сказать ему. Надеюсь, скоро он найдет новое тело.

 – А сколько обычно времени проходит между такими воплощениями?

Киф пожал плечами.

 – По-разному бывает. От нескольких часов до нескольких дней, иногда пара недель уйти может. Многое зависит от того, как скоро духу удастся найти подходящую оболочку. Знаешь, не в каждое чудовище можно втиснуться. Иногда даже магическое создание не подходит. А тот товарищ, насколько я его знаю, задался идеей найти самого монструозного монстра, чертов хардкорщик...

Я все еще чувствовал свою вину. И мне хотелось как-то помочь Кифу – меня не останавливала даже мысль о том, что я по сравнению с существом из другого мира, обладающим такими способностями, просто пыль, прах. Но прежде, чем я успел открыть рот и сказать какую-то глупость, послышались легкие шаги. Вывернув шею, Киф посмотрел назад, в сторону гребня крыши, за которым поднимались барабаны и башенки, украшающие храм. Я обернулся тоже. На гребне стояла рослая девушка, одетая... хм, слово «одетая» несколько не подходило к ситуации.

 – С кем это ты тут болтаешь? – спросила девушка.

 – Это Сэм, – ответил Киф. Он поднялся, отряхнулся. – Знакомься, Сэм, это Нора.

 – Привет! – Нора помахала мне рукой. Это была смуглокожая девушка с роскошной копной вьющихся каштановых волос. Она была одета (я все-таки решусь на это слово) в короткую белую шелковую сорочку с тонкими лямками на плечах. Складки ткани, оканчивающейся гораздо выше очень красивых коленей, колыхало ветром. На правой лодыжке Норы поблескивал бронзовый браслет изящной работы. Девушка была босиком.

 – Киф, я так понимаю, в этот раз снова ничего не получилось? – спросила она.

Киф кивнул.

 – Я не сумел его защитить, Нора.

 – Ладно, ничего страшного. Подождем еще немного. В конце концов, он справится... Хотите перекусить?  Пойдемте, я принесла кое-что.

И она, сойдя с гребня крыши, скрылась из вида.

 – Пойдем, – позвал меня Киф.

Глава 4. Воспоминания

Считается ли это побегом, если ты сбежал из развалившейся тюрьмы? Если учесть, что стража пыталась удержать некоторых заключенных, то да. Следовало ли мне после всего произошедшего сдаться властям, чтобы они меня посадили еще куда-нибудь? Скорее да, чем нет. Собирался ли я поступить так? Нет. Хватит с меня, – так я решил. В тюрьме я уже побывал, волею судеб ничем хорошим это для тюрьмы не кончилось. Кто знает, может, Орден и это запишет на мой счет. С него станется.

Пара часов, проведенных в компании Кифа и Норы, придали мне уверенности в себе. Эти ребята устроились на крыше удивительным образом: перебравшись через гребень, я увидел маленький лагерь, полностью скрытый от посторонних глаз. На слое мха и дерна, наросшего на кровле храма за многие десятилетия (здесь даже росли тоненькие деревья высотой в мой рост) была поставлена палатка, расстелен плед. Рядом лежала какая-то утварь, а на веревке, натянутой между одной их храмовых башенок и деревцем, задорно трепыхалась свежевыстиранная одежда. В большой чугунной плошке бездымно тлели угли, среди них стоял забавный металлический чайничек.

Пройдясь босиком по мху, Нора уселась на плед перед плошкой, пошевелила угли веточкой, обгоревшей на конце. Я старался не смущаться из-за ее вида, поскольку ее саму он явно не смущал: Нора двигалась естественно и грациозно, с той обманчивой мягкостью, с которой двигаются хищники. Ну а если кошка или, скажем, волчица не обременяет себя необходимостью одеваться, то Норе-то это зачем? Правда, окончательно справиться со смущением мне все-таки не удалось. Дело в том, что до этого дня я видел обнаженной всего одну девушку – Риду, и она была совершенно не похожа на Нору. У Риды было нежное, хоть и натренированное, но все-таки девичье тело. У Норы под кожей перекатывались мышцы, и это здорово сбивало с толку.

В отличие от меня, Киф не смущался совершенно. Он деловито поинтересовался, что на обед, и выразил бурный восторг по поводу холодного мясного рулета и сырных лепешек. Мы поели, запивая еду горячим сладким чаем, после чего Киф перебрался на прогретый солнцем подъем, ведущий к гребню крыши, и снова разлегся. Я устроился рядом.

 – Слушай, Киф, а ты тут частенько так отдыхаешь?

 – Ну да. А что?

 – Просто интересно. Как получается, что у тебя кожа не загорает? И почему служители храма вас до сих пор не заметили? Вы же у них, можно сказать, над головой ходите.

 – А... Ну, кожа у меня вообще не загорает. А жрецы с храмовой прислугой и послушниками – какое им дело? Нас ведь не видно, не слышно. Между внутренними помещениями храма и крышей большой чердак. На нем птицы живут и от дождя можно прятаться.

 – А почему вы вообще здесь поселились?

 – Да там, внизу, пыльно, шумно, люди повсюду. А здесь хорошо: солнышко, свежий воздух, прекрасная панорама...

 – ...И энергетический контур храма скрывает наше присутствие, – закончила за него Нора. Она подошла, но садиться не стала. В руке у нее была жестяная кружка с горячим чаем, и она пила его крохотными глотками. – Надеюсь, ты о нем тоже никому не разболтаешь.

 – Он не разболтает, – вступился за меня Киф, едва я открыл рот, чтобы заверить Нору в своей благонадежности. – Кто в нас поверит-то?

 – Маги.

Киф поморщился.

 – Плевал я на магов.

 – Они оберегают свой мир.

 – И на мир этот я тоже плевал. – Он скосил взгляд на меня. – Без обид, Сэм. Мне тут не очень-то нравится.

Нора улыбнулась и тоже посмотрела на меня.

 – Не обращай внимания. Кифу нигде, кроме Безмирья, не нравится. Да, Киф?

Тонкие бледные губы Кифа растянулись в довольной улыбке.

 – О, да. Безмирье... Эх, как оно там без меня? Скучает, наверное...

Нора тихо усмехнулась и, прошлепав по крыше босыми ногами, скрылась в палатке. «Хорошо, когда можно любить один мир, не любить другой, приходить в гости в третий, – подумал я. – Наверное...»

Мы поболтали еще немного, а потом я сказал, что мне надо идти, и Киф показал мне шаткую неприметную лесенку, прикрепленную прямо к фасаду здания. Ее еще много лет назад сделали служки, чтобы можно было лазить на крышу, чинить ее или чистить статуи, украшавшие карнизы. Если бы я раньше знал об этой лестнице, в прошлый раз я оказался бы на земле гораздо быстрее.

Распрощавшись с Кифом, я направился в сторону училища. Но шел я не широкими людными улицами, а проулками и тропинками между дворов и заборов, делая лишние круги. Я не хотел, чтобы меня заметили. Но в то же время я не был уверен, что поступаю правильно: может быть, лучше было бы выйти на людную улицу и, расправив плечи, идти прямиком к училищу как и в чем не бывало. Естественное поведение и уверенность в себе бросаются в глаза не так, как попытки укрыться. Они совсем не бросаются в глаза.

К училищу я вышел со стороны пустыря и, поглядывая по сторонам, направился к бестиариуму. Однако в павильон я не пошел, а вместо этого прокрался вдоль его стены до угла, а потом пробежкой добрался до домика Боггета. Оглянувшись еще раз и не обнаружив никого, кто мог бы наблюдать за мной, я скользнул на крыльцо, дернул на себя рассохшуюся покосившуюся дверь и проник внутрь. За Боггетом не водилась привычка запирать домик, в котором он жил.

Оказавшись внутри, я успокоился. Я уже понял, то Боггета дома нет, иначе мое присутствие было бы мгновенно обнаружено. Скорее даже, я был бы обнаружен еще при подходе к его дому. Но дом был пуст, и я спокойно прошел в комнату, уселся на лавку, на которой уже провел ночь однажды, и, прислонившись к стене, принялся ждать.

С того дня, как я побывал здесь, прошло всего чуть больше недели, а мне казалось, что миновали месяцы, если не годы – по крайней мере, с той памятной охоты, когда мы с Ридой убили тварь с двумя сердцами. Я пришел к Боггету, надеясь на то, что он не рассердится на меня. Я не знал, что делать, и мне нужно было посоветоваться хоть с кем-то, а больше идти мне было не к кому. Кроме того что не вызову недовольство Боггета, я надеялся еще и на то, что у него не будет неприятностей из-за моего визита. Интересно, а как бы отреагировал на все случившееся тот, кто жил в этом домике раньше, – если бы был все еще жив?..

Я хорошо помню тот день, когда я казался в ведьмачьем училище. Это был долгий, жаркий, душный летний день. К семи вечера стало понятно, что до меня очередь не дойдет. Смотровой совет работал до восьми часов и, по слухам, витавшим над толпою, которая собралась во дворе училища, иногда задерживался. Так что еще у многих шансы были. Но на рассмотрение каждой кандидатуры уходило слишком много времени, а у меня не хватало наглости и сноровки, чтобы пробиться без очереди. К тому же, отец куда-то запропастился.

Я сидел на скамье около стены здания. Эти скамьи, расставленные вдоль стен училища и длинными рядами во дворе перед ним, вытащили из учебных аудиторий специально для тех, кто пришел сегодня поступать. Многие ведь были из пригородов и вышли еще до рассвета, а потом были вынуждены провести здесь как минимум несколько часов. Мне повезло: у отца в городе жил старый приятель, державший скобяную лавку, и отец заранее договорился, что он приютит нас на одну ночь. До тракта мы дошли пешком, и, хотя путь был неблизкий, мне нравилось идти по дороге среди полей, сияющих от росы, и вдыхать вкусные травяные запахи. Потом мы ехали на попутном обозе. В городе мы были к вечеру. Меня накормили похлебкой и отправили спать на веранду на матрасе, положенном прямо на пол. Я уснул быстро и крепко, уверенный в том, что и завтрашний день будет таким же хорошим.

Думаю, отец собирался встать пораньше, чтобы занять очередь. Но он не разбудил меня на рассвете. Я проснулся сам, причем очень поздно. На веранде, где я спал, от вчерашней прохлады не осталось и следа: в окна давно светило солнце, было душно. От слишком долгого сна у меня болела голова.

Я встал и пошел в дом. Еще издалека я услышал громкие голоса. Ругались взрослые – приятель отца и его жена. Они не перестали, даже когда увидели меня. Только женщина, ткнув в меня пальцем, громко выкрикнула:

 – Как тебе перед ребенком-то не стыдно!

Я с трудом подавил в себе желание оглянуться и посмотреть, о ком говорила женщина. Мне было семь лет, я себя ребенком уже давно не считал.

Отцовский приятель замахнулся было на жену, но опустил руку, выругался сквозь зубы и ушел. Женщина всплакнула, украдкой вытерла краешком передника пару слезинок.

Потом был завтрак, прошедший в гнетущей тишине. Мне дали миску каши с маслом и щедрым куском белого хлеба, и я принялся есть. Когда в миске оставалось еще примерно половина, появился отец. Он вошел в кухню с мокрой головой, капли сбегали с его потемневших волос и падали на пол. Лицо у отца было хмурое и отяжелевшее, на левой щеке алел след от чего-то, на чем он лежал во сне. Я уже не раз видел отца таким и знал, в чем дело. Собственно, до того, как мамы не стало, он другим-то и не бывал, разве что еще хуже – мог явиться домой с отекшим и разбитым лицом... Или не явиться вовсе. Но потом он как-то поменялся, и это стало происходить с ним не часто. Правда, теперь, проснувшись, он бывал гораздо злее, чем раньше.

Завтракать отец не стал, только выпил чего-то и приказал мне ждать его на улице. Я вышел из дома и остановился на брусчатке, непривычно жесткой для ног. Улочка, на которой находилась скобяная лавка отцовского приятеля, была узкой, а дома, как мне тогда показалось, высокими и причудливыми – в деревне, где я вырос, рассчитанных на несколько семейств двухэтажных зданий с плоскими цветными штукатуреными фасадами, конечно, не было. Солнце светило ярко, но стояло еще не в зените, и одна половина улицы казалась выгоревшей, а вторая, темная, отбрасывала тень с косо обломанным краем.

Наконец появился отец, и мы двинулись в путь. К тому моменту, как мы дошли до училища, во дворе его уже яблоку было негде упасть. Сначала мы стояли; я молчал, отец разговорился с кем-то. Потом он повернулся ко мне и сказал, чтобы я никуда не уходил, потому что он сейчас вернется. Я кивнул, отец ушел и действительно скоро вернулся, принеся для меня кружку кваса и кулек со сладкими орехами. Квас был горький, орехи липко-сладкие и очень, очень твердые, но мне все равно было очень приятно, что отец решил меня побаловать. К тому же, сам он вернулся явно повеселевшим по сравнению с тем, каким он был утром.

Прошло еще около часа. К отцу и человеку, с которым он разговаривал, подошел еще кто-то, и отец снова сказал, что ненадолго отлучится. Явно хвастаясь мной перед новоиспеченными приятелями, отец взял с меня обещание вести себя хорошо (не помню, чтобы я когда-либо вел себя плохо) и ушел вместе с теми людьми. Больше в тот день я его не видел.

Время шло, день клонился к вечеру. На лавке около стены освободилось местечко, и я юркнул в него и принялся рассматривать студенческие каракули, которыми была испещрена лавка. Это были знаки иного, незнакомого мира, который, как мне тогда думалось, вряд ли откроется для меня. Очередь мамаши, приведшей бледную сероглазую девочку лет шести, за которой занимали мы с отцом, еще не подошла, да и перед ней было полно народа. По большому счету, я бы не очень расстроился, если бы не попал на смотровой совет. Во-первых, я не был уверен, что подойду им. Задолго до того, как мы с отцом отправились в город, он по всей деревне растрезвонил о том, что решил отдать сына в ведьмачье училище – задатки есть, получит профессию, выбьется в люди... Но все мои задатки сводились к неплохой интуиции, ловкости и выносливости. Уже оказавшись здесь и невольно услышав звучавшие во дворе училища разговоры, я понял, что многие конкурсанты, даже уступая мне в возрасте, знают и умеют гораздо больше, чем я. А во-вторых, перед этим путешествием мне пришлось пережить немало довольно мучительных часов, когда отец рисовал передо мной блестящие перспективы моего будущего, а бабушка (мать моей матери) говорила о таких якобы ждущих  меня кошмарах, что и в страшном сне не приснятся. Потом, когда я уже стал студентом, я понял, что ни отец, ни бабушка не были по-настоящему правы. Но в тот день неизвестность мучила меня, и я думал, что было бы вовсе не плохо вернуться в деревню и жить, как раньше.

Сидя на лавке, я послушно ждал отца. Начало смеркаться, во дворе училища почти не осталось народа, женщина с девочкой куда-то исчезли, а отец все не появлялся. Я решил, что нужно подождать еще немного – он обязательно придет и отведет меня, куда нужно, и мы все сделаем, и все у нас получится, нужно только еще немного подождать... Я прилег на лавку, где теперь было вполне просторно. Проснулся я уже в другом месте.

Было тепло. Еще не открыв глаза, я удивился, потому что летние ночи коварны: за теплыми сумерками следует сырость и прохлада. Я помнил, что уснул на лавке, хотя совсем не хотел засыпать. Но, открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в помещении. Я лежал на постели, под головой у меня была плотная скрутка, служившая подушкой, а сверху я был накрыт пледом. В небольшой комнате горела стоявшая на столе лампа, а около нее сидел сутулый костлявый старичок со смешным лицом: словно кто-то потянул его за узкую недлинную бороду, да так и осталось. С очками, прицепленными на самый кончик носа, старичок штопал чулок.

 – Проснулся? – отреагировал он на мои копошения в постели.

 – Да, – отозвался я. – Добрый вечер. Меня зовут Сэм. А Вы кто?

Старичок улыбнулся.

 – Какой ты вежливый мальчик... Я Зок Тиффи, лекарь. Я лечу животных, которые здесь живут.

 – Здесь? – я покрутил головой, но не увидел в комнате никаких животных. Только бельевую веревку, протянутую из одного угла комнаты в другой да сундук около печки.

 – В бестиариуме. Это рядом, сразу за домом, – пояснил лекарь.

 – А можно посмотреть?

 – Можно. Но не сейчас. Ночь на дворе, все животные спят.

 – Ночь... – эхом повторил я. И тут я обо всем вспомнил: и о том, что мы с отцом приехали в город, чтобы я мог поступить в училище, и о том, что отец ушел и куда-то запропастился, и о том, что я нечаянно уснул... Лицо мое исказилось – я со стыдом понял, что вот-вот расплачусь. Я не знал, где нахожусь, и как найти отца, и как попасть домой...

 – Ну, ну, успокойся, – упредил мои слезы лекарь. – Ничего страшного не случилось. Твои родители найдутся. У тебя же есть родители?

 – Папа, – тихо ответил я. – Мама тоже была, но она умерла три года назад.

Лекарь покачал головой.

 – Ты вот что... Поспи еще немного. Утро вечером мудренее. Выспишься, отдохнешь, а утром мы найдем твоего отца. Договорились?.. – я кивнул. – Ну, вот и славно. А теперь ложись. Отвернись к стенке, чтобы свет не мешал. Но, вообще-то, я сейчас закончу, потушу его...

Он говорил что-то еще, а меня уже окутывал тревожно-сладостный дурман сна, и голос старичка (слова утрачивали формы и уже не различались) убаюкивал меня. Я думал о том, что уснуть – это лучшее, что можно сделать, потому что сейчас я потерялся и остался один, а утром, когда я проснусь, все уже каким-нибудь чудесным образом будет в порядке. Утром я покину дом этого смешного старичка с чулком и вернусь с отцом в деревню... Так я думал. Но ничего такого не произошло. К счастью или нет, не знаю.

Отец вспомнил обо мне, когда над миром уже вовсю разгорался новый день. У него больше не было денег и рубахи, но зато были новые приятели, кто-то из которых уже ушел, а кто-то еще оставался в ночлежке, где они все вместе провели ночь. Спохватившись, отец прибежал к училищу и никого там, конечно, не нашел. Студенты под присмотром одного из воспитателей заносили в здание лавки. Отец паниковал, спрашивал обо мне всех подряд, сбегал в ближайшее расположение стражи, вернулся в училище, заламывал руки, умоляя сказать ему хоть что-то, что поможет разыскать сына. Но никто ничего не знал. Новичков было много, никто еще не помнил их в лицо. И только один из помощников коменданта сказал, что вроде бы видел на территории училища какого-то мальчишку, который, насколько он сам помнил, не значился в числе поступивших в этом году. Он счел, что это внук или племянник их ведьмачьего лекаря, но потом вспомнил, что тот был совершенно одиноким человеком... Отец ухватился за эту возможность, и так он нашел меня.

Я к этому времени уже проснулся, был сыт и даже краем глаза сумел увидеть зверушек в бестиариуме. Отец плакал, прижимая меня к себе, и мне было неловко за него, хотя самому больше всего на свете хотелось обнять его. Он ведь любил меня, любил как мог. А потом у него был долгий разговор со старичком-лекарем, после чего отец, присев на корточки, гордо и торжественно объявил мне, что, пусть я и не поступил в училище, господин Тиффи готов взять меня к себе помощником. Я слегка опешил от такого поворота событий. Но, видя, как отец счастлив, что сумел меня пристроить, я не стал возражать. Так я остался в домике старого лекаря, а отец ушел, пообещав прислать мне одежду и еще кое-что из вещей. Не знаю, может, он и в самом деле присылал что-то, просто посылка затерялась. Когда он навещал меня, я об этом не спрашивал. Все необходимое достал мне Зок Тиффии – в училище был целый склад потерянных или списанных вещей, которые могли еще пригодиться.

Я прожил у старика Тиффи два года. Помогал по хозяйству и в бестиариуме, выполнял мелкие поручения, составлял ему компанию долгими вечерами. Одинокий старик, никогда не имевший семьи, привязался ко мне, а я сроднился с ним. Из желания устроить мое будущее или, может быть, просто от скуки, он начал подучивать меня своему ремеслу, так что в итоге я легко прошел смотровой совет и был зачислен в училище.

Положение мое оказалось немного странным. Во-первых, я был уже взрослым для учащегося первого года. В училище приводили детей в семь-восемь лет, а то и младше, а мне к тому времени было уже девять. Во-вторых, я, в отличие от новеньких, отлично знал училище, его порядки и сотрудников. Так что я сильно отличался от одноклассников, и мне было непросто. Ситуация осложнялась тем, что я теперь был обязан жить в общежитии вместе с другими учащимися. Я выполнял это требование, но все равно при каждой возможности приходил к старику Тиффи (часто по нескольку раз в день), помогал ему, а иногда и оставался у него на ночь. Многие считали, что я его родственник – внук или племянник. Я не спешил их разубеждать. Но потом, в последующие годы, случилось то, что выровняло мою жизнь. Кто-то из моих одноклассников оставался на второй год или отчислялся, вместо него приходили другие ребята, второгодники и третьегодники со старших курсов. В училище не считалось чем-то позорным проходить один и тот же курс по нескольку раз, потому что профессию нам давали сложную,  требующую высокой квалификации и ответственности, а преподаватели, читая один и тот же предмет, каждый год чередовались, справедливо полагая, что это поможет глубже и полнее изучить его. Появлялись также студенты, переводившиеся из других учебных заведений, и вскоре я уже не был самым старшим на курсе. Потом появилась Рида. Ее привели после нескольких лет домашнего обучения, и несносный свой характер она показывала при каждом удобном и неудобном случае. Она очаровала меня с первого взгляда, и я, тогда еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, бегал за ней, как собачонка.

Время за учебниками и тренировками летело быстро. Окончательно состарился и после недолгой болезни умер Зок Тиффи. Я считал его своим вторым отцом и был с ним до последнего часа. Видя, как я переживаю его уход, Рида мне очень сочувствовала и была рядом. Новым лекарем стал недавно выпустившийся студент, неплохой парень, но у него было свое жилье неподалеку от училища, и какое-то время домик старика-лекаря пустовал. Потом в нем поселился принятый в училище инструктором Ларс Боггет. Рида стала моей девушкой.

Вскоре после этого отец женился второй раз. В один из своих приездов в город он познакомился с небогатой порядочной вдовой, у которой было две дочери и домик на окраине города, около Третьей стены. Они сошлись, отец перебрался в город и устроился работать конюхом на подворье. Вскоре у них родилась еще одна девочка. Пить отец бросил. Я иногда навещал его, и его новая семья принимала меня очень хорошо. Но близких отношений между нами не было. Я не сердился на отца и ни в чем его не обвинял, нет – просто наши жизненные пути постепенно разошлись, и все.

Сейчас, перебирая в памяти те дни, я вижу их как четки: бусинка, бусинка, бусинка, все похожи друг на друга, и вдруг – оп! – пальцы нащупывают бусину какой-то необычной формы, отмежевывающую некий период времени, который отныне относится к прошлому. А потом – снова: бусинка, бусинка, бусинка... Сколько же их было бы, если бы я мог собрать хотя бы те, что лежали на полу этого крохотного домика? И – как бы мне сделать так, чтобы, приблизив к глазам любую из них, увидеть неповторимый рисунок пятнышек и прожилок в камне, из которого бусина выточена? Ведь, когда проходили эти дни, ни один из них не был похож на предыдущий и на самом деле никогда потом не повторялся.

Думая об этом и машинально шевеля пальцами, я не заметил, как стемнело. Распахнулась и хлопнула входная дверь – вернулся Боггет. Я встряхнул головой, готовясь к тому, что сейчас буду говорить с ним, – начну с того, что извинюсь за вторжение в его дом... Боггет ловким быстрым хищником проскользнул вдоль стены полутемной комнаты, бросился вперед – и я оказался плотно придавленным к полу с холодящим кожу лезвием кинжала у горла. А еще от инструктора убийственно несло зверьем.

 – Мастер Боггет, это я! Я, Сеймор! – поспешил прошептать я.

 – Сэм? – удивился Боггет. Но он уже и сам узнал меня, отпустил, отступил в сторону. – Какого... ты здесь делаешь?

Я поднялся.

 – Простите, мастер Боггет, что находился здесь. Я... Мне просто нужно...

 – Садись, – скомандовал инструктор, зажигая лампу. – Что-то мне подсказывает, что я сейчас услышу от тебя очередную интересную историю. Часто ты в них стал попадать, тебе не кажется?

Я согласился. И, пока Боггет возился со своей ведьмачьей амуницией, развязывая и распутывая непослушные шнурки, я начал рассказывать. К тому времени, как я закончил, Боггет уже давно сидел передо мной, опираясь подбородком на могучий кулак. Глаза его смеялись.

 – Два вопроса, – сказал он, когда я закончил, глядя прямо на меня. Мне было не по себе от его взгляда – я никогда прежде не видел Боггета таким и не знал, чем это чревато. Боггет между тем продолжил: – Первый. Чего ты от меня хочешь? Все, что ты рассказал, конечно, очень занимательно. Но вряд ли ты просто хотел развлечь старика. Что тебе нужно?

 – Совет, – ответил я. – Я не знаю, что делать. Буду благодарен, если кто-нибудь мне подскажет, – я немного склонил голову, демонстрируя Боггету готовность прислушаться к любым его словам. – А какой второй вопрос?

 – Второй? – Боггет ухмыльнулся. – Второй вопрос, Сэм, такой. Долго еще ты меня за дурака держать будешь?

Я опешил.

 – Мастер Боггет, я никогда не...

 – Барышне своей доказывать будешь, – перебил он меня. – Что, мол, я не я и эту голую девицу в нашу супружескую постель бродячие артисты подкинули. А мне ты сейчас выложишь все как есть. Или иди отсюда на все четыре стороны.

Я отвел взгляд, задумался. Боггет понял, что я что-то не договариваю? Или же знал об этом наверняка? Рассказать ему о Кифе... Я могу. Но ведь Нора меня просила этого не делать, буквально сегодня просила – никому не рассказывать о них. Однако Боггету, каким бы ни был его характер, я доверял. И если я попрошу его...

 – Ну, что решил?

Я поднял голову и прямо посмотрел на инструктора.

 – Мастер Боггет, это не моя тайна, я не в праве ее выдавать.

 – Значит, уходишь?

 – Нет. Я расскажу все. И я готов ответить за последствия.

Боггет медленно кивнул, одобряя мое поведение. И я начал рассказывать – сбивчиво, порой захлебываясь, я говорил обо всем, о чем молчал до этого. Не только об охоте на существо с двумя сердцами и Кифе, но и о визите к скупщику Мираклу (пришлось попутно проговориться о том, что это была уже не первая наша с Ридой нелегальная продажа), а также о своих догадках и сомнениях. Когда я закончил, во рту у меня было суще, чем на тренировочной площадке перед домиком Боггета в жаркий летний день. Инструктор налил мне пива.

 – И угораздило же тебя связаться с безмирниками, – сказал он. – Жуткий народец. Ни закона им, ни указу... Но, насколько я понял, в истории со всадником они не замешаны?

 – Нет.

 – Вот и чудненько. Все это хотя бы объясняет обстоятельства обоих твоих чудесных спасений... Да, я уже знаю про тюрьму, не смотри на меня так.

 – Орден считает, что это я ее разрушил?

Боггет расхохотался.

 – Нет, нет, что ты... Веришь, кое-что в мире происходит не по твоей вине, Сэм. Вот что... – он потер ладони о штаны. – Поступим так. Оставайся в училище на ночь – я пойду скажу коменданту, что ты вернулся, он пустит тебя в твою комнату. Перекусить что-нибудь тоже, я думаю, найдется, да и вымыться тебе было бы неплохо...

Я про себя фыркнул: вымыться – кто бы говорил!

 – Никуда не уходи, – продолжал тем временем Боггет. – Совсем никуда и ни с кем – ты понял? По возможности со студентами не общайся... Да и с воспитателями и преподавателями язык тоже не распускай. Но и не прячься, не стоит. Ты ни в чем пока не виноват.

 – Я все понял, мастер Боггет. Спасибо.