Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)
В начале третьего раунда боксеры как бы заново начали бой: они вели разведку, нанося лишь легкие удары.
Сейчас Ширвис накопит взрывную силу и обрушится на Кочеванова. Он, конечно, сомнет его и не даст передышки до нокаута. В боксе побеждают не осторожность и техника, а сила и крепкий удар. Так думали неискушенные зрители, видевшие, как Ян расправлялся с прежним противником.
– Начинай по-мужски драться, довольно танцевать! – кричали они из зала.
А Кирилл словно не слышал их. Он был невозмутим и, казалось, обладал каким-то колдовским секретом: попав в вихрь ударов Ширвиса, выходил невредимым и способным к контратакам. То он обрушивал короткую серию неприятных по резкости тычков, то кружил по рингу, то вдруг ошеломлял резкими встречными ударами и завязывал ближний бой.
Обескураженный этой неуязвимостью, Ширвис терял уверенность в своей тактике. Теряя самообладание, он решил пустить в ход крюки слева, перед которыми редко кто выстаивал.
Но два промаха подряд окончательно сбили ему дыхание. Ширвису не хватало воздуха. Боксер расплачивался за свое безрассудство, за нежелание считаться с умением другого. Ему казалось, что если он перейдет к обороне и даст себе короткую передышку, то все изменится, но тут же отверг эту мысль: «Остались считанные секунды. К черту защиту! Кирилл устал не меньше моего. Победа только в наступлении».
Собрав остатки сил, Ян пошел в атаку, применяя комбинированные серии ударов. Но как-то так случилось, что, заканчивая комбинацию, он не нашел устойчивого положения. Сильный ответный удар сбил его на колени…
Ширвис мгновенно вскочил и почувствовал, как помост закачался под его ногами. Все стало зыбким.
Глаза боксера застлал туман. Он уже не наносил полновесных ударов, а лишь толкался кулаками.
Кирилл мог бы закончить бой нокаутом, но он пощадил Яна – дал ему выстоять до конца раунда.
Ширвис словно издалека услышал медный звон гонга и устало опустил кулаки.
Судьи совещались недолго. Победа за явным преимуществом присуждалась Кочеванову.
Потрясенные зрители замерли. Им казалось, что Кочеванов выиграл каким-то незаконным путем, что его поведение на ринге было похоже на расчетливость шахматиста. Лишь тонкие ценители бокса поняли – родился новый талантливый боксер со своеобразным стилем боя, рассчитанным не на грубую физическую силу, а на мастерство, гибкую тактику и неимоверную быстроту реакции. И они горячо захлопали Кочеванову.
Но в огромном зале эти аплодисменты затерялись, как случайные. Публика не желала приветствовать победителя. В те времена больше ценился грубый силовой бокс.
* * *
Почти одновременно на стадионе «Динамо» проходили легкоатлетические соревнования.
Погода была неустойчивой. Ветер, дувший с Финского-залива, то нагонял дождевые тучи, то расчищал небо до синевы.
Кальварскую беспокоила только гаревая дорожка. От частых дождей она размякла. Попробуй показать на такой хорошее время! Постоянные конкурентки – динамовка Дятлова и студентка Института физкультуры Тулова Зосе были неопасны: в этом сезоне они показали худшее время, чем она на последней прикидке.
За соревнованиями по другим видам легкой атлетики Кальварская не следила. Зачем утомлять себя лишними волнениями?
Перед днем забегов она плохо спала. Ее вдруг начало лихорадить от тревожной мысли: что же дадут ей последние соревнования? Кому выпадет счастье подняться на пьедестал почета, а кому опять до весны останутся одни лишь нудные тренировки?
Еще когда Зося училась в школе, она любила перед соревнованиями пройтись вдоль трибун, чтобы ею заинтересовались зрители и с любопытством спрашивали? «А кто вон та, с хорошей фигуркой?» И очень воодушевлялась, если слышала лестные для себя объяснения: «Восходящая звезда, будущая чемпионка».
Своими хождениями перед трибунами она и привлекла внимание Гарибана. Он сразу сообразил, что такая спортсменка, да еще с повышенным честолюбием, не только сама кое-чего добьется в жизни, но и поможет тренеру сделать карьеру. Нужно лишь умело руководить ею. Ведь начальство иногда любит остановить свой благосклонный взгляд на приятном личике и хорошей фигурке.
Каждое соревнование Зосю трясла предстартовая лихорадка. И она в такие дни ничего не могла поделать с собой, верила в приметы и, уходя на стадион, укладывала в чемодан «амулеты» – старенькую майку, в которой первый раз победила, утащенный с вешалки металлический номер и маленького костяного слоненка, подаренного бабушкой.
В этот раз на стадион «Динамо» Зося приехала за два часа до забегов. Решив переодеться для разминки, она повернула к раздевалкам и вдруг услышала, как из радиорупоров разнеслось:
– Вторая попытка. Прыгает Щекина – «Наука», приготовиться Большинцовой – «Осоавиахим».
«Ирина здесь? – встревожилась Зося. – Неужели и на восемьсот побежит? Надо с ней поговорить».
Она поспешила ко второму футбольному полю, где обычно проходили соревнования по прыжкам в длину.
Большинцову Зося разглядела издали: летчица сидела на скамейке и вытряхивала из шиповок песок. Волосы у нее были по-прежнему короткими, но их уже коснулась рука искусного парикмахера: они были уложены в прическу, которая делала ее лицо не похожим на мальчишеское.
Поравнявшись с ней, Кальварская как бы удивилась:
– Ирочка?.. Вот неожиданность!
Она поцеловала ее и принялась выпытывать, в каких же еще видах соревнований летчица собирается выступать. А узнав, что та намерена бежать и на восемьсот метров, стала отговаривать:
– После прыжков пойти на такую дистанцию?.. Ты с ума сошла! Это заранее обречь себя на позорище. Будешь плестись позади всех: ведь любое утомление сказывается. Мы же не прекращали тренировок, и то дрожим…
Зося умела говорить убедительно. Ирина, хотя и догадывалась, почему Кальварская так старается, все же заколебалась:
– А может, действительно отказаться? Почему я должна выступать по нескольким видам? Правда, прыжки для меня – только разминка, – сказала она. – Но все равно поговорю с инструктором, пусть заменит. Ведь собирался же он выставить на восьмисотку телефонистку. Та и тренировалась на длинных дистанциях.
Иринино обещание несколько успокоило Кальварскую. Зося ушла в раздевалку, надела тренировочный костюм, минут тридцать потратила на разминку и, когда по радио объявили о начале забегов, вышла на старт.
У судейского стола ее нагнала Большинцова.
– Ничего не вышло, – весело сообщила она. – Инструктор и слушать не захотел. Побегу с вами, постараюсь не отстать.
– Неужто не могла сказать, что ногу на прыжках подвернула? Вот недогадливая! – как бы в шутку укорила ее Зося, но летчица почувствовала досаду в ее голосе.
«Ах, вот оно что – ты побаиваешься! – догадалась Ирина. – Ну что ж, попробую обогнать».
Как только раздался выстрел стартового пистолета, она вырвалась вперед и, заняв бровку, побежала легко и спокойно впереди всех.
«Не слишком ли резво, милая!» – хотелось крикнуть Кальварской. Она по опыту знала, что в таком темпе долго не пройдешь, и бежала своим обычным шагом, расслабляя, мышцы и плавно выбрасывая ноги.
Увидев, что за Большинцовой увязались еще три нерасчетливые спортсменки, Зося обрадовалась: «Правильно, выматывай и этих. Они вместе с тобой сойдут с половины дистанции либо скиснут к концу».
Кальварская не зря сегодня выходила на разминку, она выверила, на каких участках дистанции ветер будет лобовым, и вместе с Гарибаном составила план бега: когда ветер попутный – убыстрять шаг, но ни в коем случае не обгонять ведущего, на виражах – подтягиваться вплотную к головным, против ветра – двигаться только под прикрытием спины лидера.
Головная группа, увлекаемая Большинцовой, очень быстро оторвалась от других и ушла вперед метров на тридцать. Зося тоже покинула отстающих, так как пора было воспользоваться попутным ветром. С его помощью она развила небывалую для себя скорость и на крутом повороте, когда вырвавшуюся вперед Ирину уже встретили удары лобового ветра, настигла концевую спортсменку и, прикрытая ею, побежала шаг в шаг.
Борьба с ветром утомила ведущую: Большинцова заметно снизила темп бега. На втором вираже летчицу одна за другой стали обходить спортсменки лидирующей группки. Только тут Ирина поняла свою ошибку: нельзя было вырываться, легче бежать за другими.
Она собрала все силы, чтобы не отстать. Попутный ветер словно подхватил ее и понес. Ирина пристроилась к Зосе, обходившей молодых спортсменок. Им удалось обогнать только двух. Приближалась опасная прямая. Кальварская опять сместилась к бровке и, почти наступая на пятки ведущей, побежала под ее прикрытием.
Ирина не отставала. Теперь, идя нога в ногу, она лишь повторяла движения передних, давая себе отдых.
Новая лидерша вскоре выдохлась: она вдруг стала спотыкаться, замедлила ход и сошла с дорожки.
Зося, уступая бровку, предложила Большинцовой выйти вперед, но та не согласилась и пропустила третью. За третьей неожиданно прорвалась динамовка и побежала с такой резвостью, что ее невозможно было настичь, потому что ветер вдруг стих.
Цепочка бегущих впереди растянулась. На последней прямой Кальварской удалось лишь обойти студентку института Лесгафта Тулову. Но ей на пятки наседала Большинцова. Зося по дыханию чувствовала, что у Ирины еще большой запас сил, что она сейчас начнет обгонять ее.
«Что же делать? Хоть бы на втором месте удержаться», – выкладывая все свои силы, в тревоге думала Кальварская.
Ирина уже поравнялась с ней, она бежала плечо в плечо…
Впереди мелькнула финишная лента, сорванная грудью динамовки. Показались нацелившиеся объективами фоторепортеры…
И в это мгновение Кальварской в голову пришла счастливая мысль. Она как бы в благородном дружеском порыве протянула Ирине руку. И та, имея возможность обогнать ее, простодушно схватила запястье подруги, и они вместе пересекли белую линию финиша.
На другой день вечерняя газета поместила очень удачный снимок о спортивном товариществе. На фотографии, взявшись за руки, отдавая последние силы, бежали две девушки. И подпись под нею стояла такая: «Мастер спорта 3. Кальварская дружески делит славу с молодой спортсменкой И. Большинцовой».
Увидев этот снимок, Ян покрутил головой, ухмыльнулся и сказал:
– Ловко, Зосенька! Первого места не добилась, а славу получила большую, чем динамовка.
Часть вторая
Глава девятаяУчебный самолет «ПО-2», подпрыгивая и слегка кренясь, бежал по широкому полю, оставляя в росистой траве темно-зеленый след.
Над рощицей показалось солнце, по-утреннему лучистое и теплое, словно умытое росой. С желтевшего луга донесся едва уловимый запах цветов.
Самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. Грачиная стая, летевшая к распаханному полю, испуганно шарахнулась от него в сторону.
«ПО-2» большими кругами уходил в синее безоблачное небо, а люди, оставшиеся на аэродроме, следили за ним. Кирилл видел их запрокинутые лица. Придерживая парашютный ранец, он перегнулся через борт – ведь никто его не услышит – и с озорством крикнул;
– Борис, брось задирать голову! Еще рано, шею свернешь!
Ирина, сидевшая за штурвалом, неодобрительно поглядела на него через плечо. Ей не нравилось поведение Кирилла. Человеку разрешили совершить опаснейший экспериментальный прыжок, а он бравирует, выкрикивает какие-то глупости. Ведь там, внизу, товарищи с беспокойством следят за ними. Правда, ей хочется верить, что оригинальный парашют Бориса Валина превзойдет все, существовавшие до сих пор. Но сегодня прыгает Кирилл. Каков-то будет исход?
Пятнадцать раз Ирина взлетала к облакам на этом же самолете. Пятнадцать раз сбрасывали новый парашют с балластом, и только одиннадцать раз он плавно спустился. Какая-то неуловимая погрешность в конструкции мешала безотказно раскрываться шелковому куполу.
Валин извелся, ища причину неудач своей двухлетней работы. Да и сама Ирина не раз изучала скрученные жгутом, полураскрытые полотнища парашютов. И все безрезультатно. Нужно было кому-то дерзнуть, чтобы в воздухе, в полете разгадать ошибку конструктора. И вот вызвался, на ее беду, Кирилл, который даже на самолете упрямо не хочет понять грозящей опасности.
Кирилла смутил недовольный взгляд Ирины.
«Чего она волнуется?» – недоумевал он. Все предусмотрено. Он же летит не с одним валинским парашютом, захвачен еще запасной, с которым проделано более десятка тренировочных прыжков. У него теперь такой опыт, что он может механически, с закрытыми глазами, совершить прыжок.
Валинский парашют им изучен – лучше невозможно. Он его видел во всех стадиях: начиная от чертежа и кончая контрольным экземпляром. Вместе с Валиным Кирилл рассчитывал динамику раскрытия парашюта, собственными руками проверял прочность швов, лямок и прощупывал чуть ли не каждый сантиметр полотнища. Чего же еще надо?
Он вытащил из кармана сунутый Валиным охотничий нож, взвесил его на руке, посмотрел, достаточно ли остро лезвие, и спрятал в ранец запасного парашюта.
Самолет, казалось, недвижно повис на крыльях в воздухе, а сиреневая земля, кружась, убегала вниз.
В зеркальце передней кабины Кирилл разглядел, как раскраснелось лицо летчицы.
«Вот, глупенькая, тревожится, – подумал он. – Надо бы ей сказать, чтоб не беспокоилась. Толкнуть в плечо, что ли? Нет, еще хуже будет».
Ирина решила больше не оборачиваться, – она боялась выдать свое волнение.
Самолет, натужно гудя, кругами поднимался вверх. Альтиметр показывал тысячу метров.
«Скоро будет тысяча пятьсот, а затем… – Девушке стало не по себе. – Зачем я так с ним? Может, последний раз видимся: Надо поласковей». И она оглянулась.
Кирилл, по-мальчишески выпятив губы, задумчиво смотрел перед собой и, казалось, ничего не видел.
«Обиделся, – подумала Ирина и попробовала улыбнуться, но Кирилл не заметил улыбки, он по-прежнему глядел в пространство. – Ага, загрустил! Так зачем же ты соглашался?..»
Ей вспомнились их встречи прошедшей зимой. Виделись они редко – лишь на пленумах райкома и вечерах актива. Всегда радовались друг другу, садились вместе и разговаривали часами, но, словно по уговору, вели себя так, чтобы все видели: они не влюблены, а только дружат.
Ирина даже говорила:
«У нас с Кочевановым иммунитет – мы уже не влюбимся друг в друга. Прошло».
Правда, у Ирины было немало друзей в аэроклубе, но таких, кому она могла бы полностью довериться, как Кириллу, не находилось. С ним она могла без особого смущения говорить о том, чем обычно делятся лишь девушка с девушкой или парень с парнем. Ирина знала: все останется в тайне. И в этом была прелесть их отношений.
«Как хорошо, когда у тебя есть настоящий товарищ, – написала она в дневнике, а потом призналась: – Меня одолевает неясное чувство: то ли радости, то ли тревоги – не пойму. Это чувство бессознательно. Неужели любовь?»
Ирина боялась, что наступит день – и с ней произойдет нечто такое, чего она уже не в силах будет предотвратить.
«Какое счастье, что Медведка не помышляет о любви! – через месяц записала она в дневнике. – Иначе он бы почувствовал, заметил мое лукавство и обман. Впрочем, почему бы ему не полюбить меня? Ну хоть немножко. – Но тут же спохватилась: – Нет, нет, тогда все пойдет как у других. Дружба лучше!»
Узнав о согласии Кирилла испытать валинский парашют, Ирина переполошилась. Никогда прежде она с такой настойчивостью никого не отговаривала. Но Кирилл, как всегда, был упрям и убеждал ее, что от всех неожиданностей есть надежная страховка – запасной парашют.
Видя, что никакие просьбы не подействуют, Ирина решила сама пойти с ним в воздух, но взяла слово, что Кирилл полетит только после тренировок и серьезной подготовки. И Кирилл честно выполнил уговор: он хорошо владел собой в воздухе.
В последнюю ночь Ирине плохо спалось. Она вспомнила бледное лицо и лихорадочные глаза Валина. Он пришел вечером без обычных шуток, положил на стол огромный букет сирени, схватил Ирину за руку, порывисто прижался губами к ее пальцам и, ни слова не говоря, вышел.
Альтиметр уже показывал тысячу триста метров. Ирина снова оглянулась. Кирилл, встретившись с ней глазами, смутился и стал смотреть с левого борта на землю.
Земля, исчерченная дорогами, полями, реками, садами, побелевшими от цветов, уходила все дальше и дальше. Там., в глубине, на расплывчатом аэродроме, виднелись чуть различимые глазом точки – это товарищи. Вот что-то сверкнуло., по-видимому, бинокль. У друзей, наверное, затекли шеи от беспрестанного наблюдения? И Кирилл, точно ощутив тревожное биение сердец, оставшихся на земле, облизал пересохшие губы.
Последний виток спирали, Ирина убавила газ. Гул мотора сменился мягким рокотом.
Кирилл решительно встал, подтянул ремни, молча занес ногу за борт, выбрался на крыло…
«Только бы не соскользнула нога. Впрочем, все равно прыгать… Но лучше сам. Как громко стучит сердце».
Цепко держась за кромку борта, он повернулся к Ирине, виновато улыбнулся и кивнул головой.
Девушка вдруг почувствовала отчаянную тоску, ей захотелось сказать что-то нужное и главное, но секунды бежали… И она с трудом произнесла самое короткое:
– Пора!
Кирилл, точно очнувшись, нащупал вытяжное кольцо.
Ирина видела его побелевшую от напряжения руку, крепко вцепившуюся в кромку борта. Вот нерешительно вздрогнул мизинец… И вдруг разом смело выпрямились все пальцы и скользнули за крыло…
Крыло ушло из-под ног Кирилла, где-то у виска тоненько свистнул ветер и горячей струей обдало тело… Глаза застлала влага.
Широко распахнувшаяся земля жадно потянула к себе. Кирилл с расстановкой просчитал до семи, дернул кольцо… За спиной, как живой, заворочался и зашуршал шелк, вырывавшийся из ранца. От этого стало веселей, захотелось громко с озорством крикнуть: «Держите, лечу!»
А Ирина в этот момент заметила, как подрезало контролирующие нити, как стало скручивать жгутом парашют и завихрило едва вздувшуюся верхушку. Она вскрикнула, но шум мотора, заглушил ее голос.
Кирилл, раскинув в свистящем воздухе напряженные руки, с нетерпением ждал, когда же, наконец, с треском развернется полотнище и встряхнет его за плечи. Огромная земля летела прямо в глаза.
Почему же медлит шелк? Как неприятно смотреть на эту мчащуюся на тебя землю. Кирилл взглянул вверх – и разом понял все.
«Конец! – точно иглой пронзило мозг. – Смерть! Не может быть! Немедленно срезать стропы».
Но инстинкт опередил мысль и заставил раньше времени рвануть кольцо запасного парашюта.
Охотничий нож вывалился и, обгоняя парашютиста, полетел вниз.
Ирина, увидев вырвавшееся белое пламя второго парашюта, хотела крикнуть: «Молодец, Кирюшка!» – но не успела. В следующее же мгновение воздушная воронка втянула в себя чуть вздувшуюся верхушку купола. Нераспустившийся шелк обвился и прилип к первому парашюту.
«Теперь все, все!» – твердила Ирина и повела самолет на парашютиста. У нее явилась безумная мысль срезать крылом этот страшный гриб, выросший над парашютистом, похожий на нераскрывшуюся бледную поганку.
У Валина, стоявшего на земле, в кругу товарищей, из рук вывалился бинокль.
«Катастрофа!» – хотел закричать он, но из горла вырвался только хриплый шепот.
Люди торопливо заводили машины, укладывали носилки. От ангара, путаясь в халате, бежал длинноногий врач.
А там, вверху, распластавшейся птицей беспомощно вился над падающим самолет.
Конец! И, осознав это, Кирилл расслабил мускулы. Нужно было немедля действовать. Почему раньше он не взглянул вверх? Утеряно время. Земля уже близко. К черту землю! Если конец, так сразу.
Собрав всю волю, он напружинился, вскинул над собой руки и, поймав тугие нити строп, скрипя зубами, начал тянуть к себе запасной парашют.
Липкий шелк визжа сопротивлялся, хлестал в лицо, забивал дыхание, прирастал к груди.
– Не уйдешь!
Вот уже зажат коленями живой, вырывающийся край парашюта. Опять руки вверх, и, вцепившись ногтями, Кирилл с еще большей озлобленностью комкает и тянет скользкий хлопающий шелк. Скоро земля, надо использовать каждую долю секунды…
По ногам все же проходит противный ток от предчувствия удара.
Наконец взбесившаяся материя судорожно зажата коленями, руки раздергивают стропы. Парашют с треском распахивается…
Ирина, забыв обо всем, стремительно, как на салазках, спускалась за парашютистом. Она видела перед собой только разрастающийся купол и готова была от радости разреветься. Но что это? Парашют исчез. Уже земля, деревья… Это как грохот собственной катастрофы врывается в мозг… Сейчас машина вдребезги. Выровнять… Во что бы то ни стало!
Девушка рывком тянет на себя руль, дает полный газ…
Хлопок, мотор, захлебнувшись, как будто глохнет… Но в следующие же мгновения, взревев, помогает вырваться в воздух.
* * *
Ян Ширвис, высоко подняв коротко остриженную голову, слегка работая локтями, пробегал по исполосованной солнцем дорожке парка. Сзади катился на велосипеде взмокший Гарибан.
Парк был безлюден. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь влажную листву, обдавали мягким теплом. Ян свернул с широкой укатанной дорожки и побежал тропой к озеру. Озеро едва колыхалось среди камышей. В искрящейся желтоватой воде плескались дикие нырки. Яну тоже захотелось выкупаться. Сбросив на ходу тапочки, он босиком взошел на шаткие мостки.
Гарибан, отдуваясь, слез с велосипеда, вытер с лица обильно струившийся пот и, присев под сосну, стал наблюдать за боксером.
Ян стоял над водой, коричневый, мускулистый. Вот он набрал полную грудь воздуха, приподнялся на носках и, раскинув руки, полетел вниз головой…
Вынырнул он далеко в стороне, фыркнул и саженками поплыл за нырками. Дикие утки пугливо кинулись в стороны и исчезли под водой.
Гарибан усиленно тренировал Ширвиса к большим отборочным соревнованиям. Проигрыш Яна на осенних общегородских соревнованиях не обескуражил Евгёния Рудольфовича. Мало ли бывает случайностей, когда недостаточно натренировано сердце? Сейчас он готовил боксера к большим и длительным физическим нагрузкам. На соревнованиях Ян выдержит одинаково высокий темп во всех раундах. В городе нет средневеса, равного ему. Победа обеспечена.
В кочевановской манере вести бой Евгений Рудольфович не видел ничего нового. Он еще тогда, осенью, сказал журналистам: «Холодный и скучный техник. В нем нет ни капли боксерской злости, а без нее на ринге многого не добьешься». И тут же, как бы между прочим, он намекнул, что имел некое отношение к тренировкам Кочеванова.
Некоторые спортивные обозреватели, неделями жившие бесплатно в «Солопе» у Евгения Рудольфовича, поспешили сообщить читателям, что победа Кочеванова неслучайна: молодого боксера больше месяца обучал такой опытный знаток бокса, как Гарибан. А о Сомове они даже забыли упомянуть.
«Я этого Сомова еще в чудаки, в городские сумасшедшие произведу, – рассуждал про себя Евгений Рудольфович. – Для многих он станет глуповатым и неуживчивым дядей Вадей, которого надо гнать с тренерской работы».
Ян наконец отстал от нырков, выбрился на берег, ладонью смахнул с тела прозрачные капли и начал прыгать на одной ноге, вытряхивая из уха воду.
Гарибан подошел к нему, проверил пульс, потрогал мышцы ног и, шутливо дав пинка, велел одному продолжать прогулку. Главному врачу нужно было спешить в лагерь. Под его опекой кроме Ширвиса были еще три десятка спортсменов.
Ян выжал трусы, накрепко зашнуровал туфли и, помахав рукой удалявшемуся Гарибану, побежал дальше.
Третью неделю Ян живет по расписанию. Подъем в семь утра. Гимнастика. Стакан молока. Дальняя прогулка. Второй завтрак. Отдых. Два часа тренировки на снарядах. Передышка. Обед. Тихий час. Бег в полную силу на три тысячи метров. Снова отдых. Товарищеский бой. Потом массаж, теплый душ, вечерняя прогулка и сон.
Ян строго придерживался режима и ни разу не побывал в городе. Зося на него сердилась. Она сдавала выпускные экзамены и не могла приехать в лагерь, от нее только пришло два капризных письма, усыпанных вопросительными знаками. Письма остались без ответа. Зося, наверное, с кем-нибудь другим теперь коротает вечера. Пусть, не жалко. Яну больше по вкусу покладистые, а не такие расчетливые и строптивые девицы, как Кальварская.
Как бы Зося ни злилась, он до соревнований будет спартанцем. Ян привык к лишениям. Он родился в Риге, когда отец был в ссылке. Впервые Ян увидел его только в 1919 году, забинтованного, в серой шинели. Отец привез сыну толстую елочную конфету и шапку с длинными ушами, а потом опять куда-то исчез. Мать одна выкормила Яна, они немало хлебнули горя. Потом отец разыскал их и выписал сюда, в Советский Союз.
Чудак старик, он все еще надеется свергнуть буржуазию в Латвии и вернуться в родную Ригу. К чему? Не все ли равно, где жить? Вот Ян, если выйдет в чемпионы, побывает во многих странах. А Латвия? В Латвию Яна не тянет. Стоит ли, отец, печалиться о таком крошечном клочке земли?
Ян усмехнулся, вспомнив, как встревожился отец, когда он ушел от Сомова. Зря волнуется старик, – Ян нашел более современного учителя. Разве Сомов может сравниться с Гарибаном? Кто лучше врача знает строение человека? Гарибан, а не кто иной, показал Яну, как сбивать дыхание у противника, как вызывать тошноту и головокружение короткими тычками в область сердца, печени, как оглушать ударами по виску, по сонной артерии и вызывать удушье резким прямым ударом в солнечное сплетение. Ян скоро добьется славы самого техничного бойца. Его уже теперь выставляют на серьезные матчи. О нем пишут в газетах, с ним считаются как с мастером нокаутов.
Ширвис выбежал из парка на шоссе.
Впереди, над рощей, вился самолет, уходя ввысь. Ян прибавил шагу. Он шел широким махом, ослабив мускулы и сохраняя ровное дыхание.
Роща встретила Ширвиса прохладой и неистовым щебетанием птиц.
Боксер стал пробиваться сквозь перепутанную чащу кустов. Ему представилось, что он на ринге, что за канатами рокот жадной до зрелищ толпы… Вот затихает зал. Люди судорожно сжимают ручки кресел. Ян спиной ощущает затаенное их дыхание… Сейчас он сделает неожиданный выпад в сторону, за выпадом – удар, и зал разразится овацией…
Но от наступившей в этот момент тишины почему-то стало тревожно. С каким-то заглушенным стоном прервалось гудение летевшего над ним самолета. Умолкли птицы. И в этой тревожной тишине Ян услышал нараставший свист.
Инстинктивно, почти одновременно с птицами, вспорхнувшими с ветвей березы, он отскочил в сторону…
Вверху что-то хлопнуло, зашуршало, а затем – громко взревел мотор. Ширококрылый самолет пронесся над Яном, взвихрив верхушки деревьев, и улетел.
В полсотне метров от Ширвиса затрещала раздираемая на сучьях материя. Над ручьем повис человек, запутавшийся в стропах. Человек раскачивался, силясь ногами достать ствол дерева. Наконец он ухватился за него, уселся на сук и начал освобождаться от лямок. Потом парашютист прямо по стволу соскользнул на землю. Ян поспешил на помощь.
Человек в синем комбинезоне лежал на траве и жадно пил воду из ручья.
– Что вы делаете? – крикнул Ширвис.
Человек повернул к нему свое мокрое, исцарапанное лицо.
– Кирилл! – изумился Ян. – Откуда?
– С небес, – шепотом сообщил Кочеванов. Он озабоченно ощупал свои ноги и, радостно ухмыльнувшись, попросил курить.
Папирос у Ширвиса, конечно, не оказалось. Кирилл досадливо поморщился, поднялся и стал обдумывать, как стащить с берез изодранные полотнища парашютов.
Вскоре на опушке появились три автомобиля и послышались голоса людей, искавших Кочеванова.
Запыхавшийся от бега Борис Валин, увидев, что Кирилл невредим, принялся его обнимать.
– Погоди, дай закурить.
Курево у Бориса нашлось, но Кочеванов не мог выловить папиросы из портсигара: пальцы не слушались и дрожали.
Валин помог ему достать папиросу и сам зажег спичку. Кочеванов с наслаждением затянулся и выпустил изо рта клуб дыма. Дым почему-то показался ему красноватого цвета. Кирилл испуганно вытащил изо рта папиросу, в недоумении взглянул на присутствующих. Но ни Валин с Ширвисом, ни другие не замечали странной окраски дыма.
«Чудится», – решил Кирилл и никому не сказал о странном явлении.
