Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)
– Не копайтесь вы там! Другие уже по два раза слетали, а мы тут прохлаждаемся.
Они доверяли «технарям», как себе: после ремонта никогда не осматривали самолетов. Поэтому Сережа Большой и Сережа Маленький, прежде чем доложить о готовности машины, сами тщательно прощупывали все сцепления и выверяли механизмы. А когда пилоты улетали, они заболевали «мандражем технарей» и не находили себе покоя до возвращения летчиков.
Понимая своих «технарей», Кирилл и Ян еще с воздуха сигнализировали о своих удачах: делали «бочки» и весело покачивали крыльями.
Механики, видя это, облегченно вздыхали или подбрасывали вверх пилотки и, подпрыгивая козлами, со всех ног мчались к приземлившимся летчикам. Они хотели знать всё, что произошло в воздухе.
Иногда же летчики возвращались такими возбужденными, что, сбросив парашюты, ходили по краю поля и не могли вымолвить слова. В такие минуты механики не приставали к ним. Они понимали: бой был тяжелым и неудачным.
События развертывались стремительно. Не было часа без тревоги. И чуть ли не каждый день гибли товарищи. Не стало белозубого Жамкочьяна, упал в море вместе с пылающей машиной Голявкин, столкнулся в воздухе с «мессершмиттом» напарник Хрусталева.
Вести о смерти, казалось, стали привычными, но всякий раз, когда летчику говорили о гибели товарища, с которым он недавно шутил и смеялся, пилот в замешательстве смотрел по сторонам: не обманывают ли? Потом, словно обессилев, прислонялся к крылу самолета и молча снимал шлем с головы.
Погоревать и вспомнить, какой это был чудесный товарищ, редко удавалось. Взлетала ракета, призывавшая в воздух, и пилоту уже нужно было думать о бое. Он забирался в кабину и устремлялся по пересохшему полю вперед, оставляя за собой пушистый хвост пыли.
Шубник летал редко. Он еще не сбил ни одного «юнкерса» и при начальстве жаловался на фатальное невезение, втайне же был рад тому, что не часто приходится испытывать судьбу. Обычно он сидел у телефона под березой и в ожидании звонка с унылым видом играл в шахматы с кем-нибудь из механиков. Сопровождать на боевые операции капитана и майора ему почти не приходилось. Чубанов в эти дни был очень занят: то принимал «МИГи», поступавшие в полк, то формировал третью истребительную эскадрилью из старых опытных летчиков, то уезжал что-то согласовывать в дивизию. А капитан Лобысевич, как человек, избегавший риска, старался меньше бывать в воздухе. Так что Шубнику приходилось только бодрствовать. Опер дежурные его не трогали.
Глава восьмаяВ начале августа выдался ненастный день. Над сопками нависли низкие тучи, источавшие мелкие, как пыль, капли дождя.
Истребителям разрешили сходить в баню и привести себя в порядок.
Кочеванов и Ширвис, сменив белье и просолившиеся от пота гимнастерки, первым делом решили отоспаться. Они забрались во вновь отстроенную для эскадрильи на глубине шести метров огромную землянку, куда толща земли не пропускала ни гула фронтовой артиллерии, ни аэродромного шума.
Подземное общежитие разделял узкий и длинный, словно на пароходе, коридор, по обе стороны которого находились четырехместные каютки, пахнувшие свежим тесом. Заняв в самой дальней каютке верхние койки, летчики разделись и с удовольствием вытянулись во весь рост на свежих простынях.
– Говорят, что ни к чему не следует привыкать, привычка ведет к равнодушию, – сказал Ян. – А я с детства любил прохладные, только что застеленные простыни и никогда не бывал к ним равнодушен.
– Это, кажется, единственная прочная привязанность, которой ты можешь похвастаться? – заметил Кирилл.
– Видишь ли, люди должны иметь возможность выразить себя, – начал шутливо философствовать Ян. – Постоянство ведет к застою. Пока меня не укокошили, я хочу вкусить больше радостей. Ведь никто не знает, когда и где настигнет костлявая старуха. У нас, летчиков, нет времени на ожидание. Мы должны жить густо и не клясться, что будем любить вечно. На вечность у нас мало шансов. Мы даже не можем пообещать «увидимся через месяц», у нас существует только «сейчас». И загадывать вперед мы можем не больше чем на два-три часа. Но меня это не огорчает, я не сторонник длинной жизни. Чем она лучше короткой? Ведь воспоминания скорей огорчают, чем приносят радости.
– Это смотря какие, – не согласился с ним Кирилл.
Он зажмурился. И сразу перед ним возникли любящие, сияющие глаза Ирины, ее золотистые щеки, чуть потрескавшиеся, обветренные губы…
– Видишь ли, надо условиться что мы назовем радостью, – продолжал свое Ян. – К каждому она приходит по-разному: к одному – доброй волшебницей, к другому – в виде поощрения и наград начальства, к третьему – скатертью-самобранкой. Всякий человек ждет чего-то еще лучшего от жизни, а она, обманщица, может подвести. И вот когда под старость человек утратит надежду встретиться с умопомрачительной радостью, разуверится в ней, то это хуже смерти. Я бы такого не хотел хлебнуть. Всякое разочарование – мерзость. Лучше мгновенная смерть.
– Смерти я не боюсь, но и умирать не хочу. Все мое существо протестует, – сказал Кирилл. – Я бы желал долгой жизни, чтобы хоть краешком глаза увидеть, как люди будут жить после нашей победы. Мне еще обязательно надо встретиться с Ириной, увидеть шкетика Дюдю… В общем, хотел бы иметь впереди уйму времени для тех дел, которых я еще не сделал. Я не боюсь ни разочарований, ни ударов жизни, готов жить до глубокой старости.
– Спасибо за согласие, – шутливо поблагодарил Ян и тут же вздохнул. – Тебе повезло, а у меня за спиной, кроме матери, – никого. Очень хорошо, что она эвакуировалась и живет с Ириной и Борисом. Лучших друзей, чем они, у меня никогда не было. Простить себе не могу, что не завоевал сердце Ирины. А ты, заполучив ее без страданий и борьбы, видно, не ощутил счастья? Ждал еще чего-то невообразимого. Так ведь?
– Не совсем, но было, – сознался Кирилл. – Прежде я не замечал ее. Относился несерьезно. И очень злился, когда Ирка вмешивалась в мои дела. А потом вдруг сразу словно молнией поразило… дышать без нее не мог. Теперь ругаю себя, что не успел высказать ей всего, что пережил. У меня какое-то чувство вины перед ней.
– Зря. Ты для нее эталон справедливости. Правда, мне следовало бы не успокаивать, а соли подсыпать в раны, но я привык многое тебе прощать. Хотел бы, если со мной что-нибудь случится, чтобы ты с Ириной, а не кто иной, позаботились о моей матери.
– Согласен, – серьезно сказал Кирилл. – Но жду того же и от тебя. Если со мной беда, – вы с матерью поможете моим.
– Идет, дай лапу.
Они протянули друг другу руки и крепко пожали их.
– А теперь – гуд найт, – сказал Ян. – Приятных снов.
Уснули они быстро. И сон у них был как обморок, без сновидений.
Первым на другой день проснулся Кирилл. Взглянув на часы, он принялся тормошить Яна:
– Вставай, уже девять часов не то утра, не то вечера.
Ян потянулся так, что хрустнули суставы и, высунув голову в коридор, крикнул:
– Дневальный! Что сейчас – утро или вечер?
В ответ послышалось дурашливое «гы-гы-гы!». Дневальный – боец аэродромной команды, – решив, что пилоты, как всегда, шутят, к своему «гы-гы» добавил:
– От дают!
– Не очень вразумительный ответ, – заметил Ян.
Подзывать к себе бойца и уточнять – утро сейчас или вечер – им обоим не хотелось. «А то еще начнем торопиться. Ну ее к черту, эту спешку! Хоть несколько минут поживем вне времени, благо никто не требует, не тормошит».
Пилоты не спеша поднялись, сходили в туалетную, побрились, пришили к гимнастеркам новые подворотнички, начистили до блеска сапоги и выбрались наверх.
Над аэродромом клубились грозовые облака, было пасмурно.
– Чудесно! – сказал Ян. – Сегодня мы не увидим «мессершмиттов».
Они прошли в аэродромную столовую, и здесь Ян расшаркался перед официанткой с белой наколкой на голове. Он прижал руку к сердцу и, склонив голову, попросил:
– Дорогая Людочка, два воздушных волка, зверски голодных, ждут вашей благосклонности и надеются получить удвоенный ужин.
– А у нас только что отзавтракали, – бойко ответила девушка, качнув накрахмаленным передничком. – Не хотите ли пообедать?
– Кирилл, похоже что мы с тобой часиков двадцать оторвали? Людочка, вы должны посочувствовать. Подавайте все: и завтрак, и обед, и ужин, – потребовал Ян.
– Смотрите не лопните.
Официантка принесла им завтрак и обед. Кирилл с Яном так проголодались, что очень быстро опустошили тарелки и вазочку с хлебом.
– Горазды поесть! – заметила девушка. – Приходите ужинать, я вам добавочку устрою.
– Обязательно придем.
Уходя из столовой, Ян еще немного пошептался с официанткой и нагнал Кочеванова на аэродроме.
– Ловко у тебя получается, – заметил Кирилл.
Небо не прояснилось, тучи по-прежнему хмурились, нависнув над аэродромом.
– Пойдем узнаем, что нам синоптики на ближайшие сутки заготовили, – предложил Ян.
На КП эскадрильи их встретили веселыми возгласами:
– Ну и припухали же вы, братцы! Три нормы выполнили.
– Такого храповицкого задавали, что у третьего капонира земля дрожала и моторы не заводились.
– Богатыри – не вы! – ответил Ян.
В ожидании летной погоды почти все пилоты эскадрильи собрались в обширной дежурке. Одни листали журналы и читали газеты, другие с пристуком играли в «козла», третьи, устроившись у стола, писали письма домой.
– За перо мы с тобой давно не брались, – вспомнил Кирилл. – Давай, Ян, усаживайся писать. Мне надоело перед Бетти Ояровной оправдывать твою лень.
– Есть, уговорил.
Они уселись друг против друга за столик дежурного, вытащили из планшетов бумагу, вечные перья и, сразу как-то посерьезнев, принялись писать – один жене, другой матери. Писали с остановками, стараясь вспомнить, что они пережили за эти трудные дни, но в голову лезли какие-то пустяки, забавные происшествия, а о действительных переживаниях неловко было писать. Да и к чему тревожить женщин?
Когда они закончили письма, раздался резкий телефонный звонок. Из штаба звонил капитан Лобысевич. Он передал дежурному, чтобы тот объявил готовность. Где-то над линией фронта небо прояснилось, и уже появился немецкий корректировщик «фокке-вульф-189».
– Поднять три «И-16», пусть погоняют его, – приказал дежурному комэск.
– В каком составе?
– Звеном. Шубник здесь?.. Передайте ему трубку.
Лейтенант Шубник, выслушивая приказание, стоял почти навытяжку и, выкрикнув «есть!», щелкнул каблуками, словно Лобысевич мог его увидеть.
– Лейтенант Ширвис! Лейтенант Кочеванов! – тут же громко окликнул Шубник. – По самолетам.
Подхватив планшет, он бегом кинулся из помещения. Кирилл и Ян, опустив в почтовый ящик письма, последовали за ним.
Небо прояснилось, но было еще каким-то беспокойным. Среди рваных, мчавшихся на восток облаков то появлялись синеватые просветы, то исчезали. С моря порывами налетал шквалистый ветер.
Самолеты были уже выведены на стартовую площадку. Механики, поджидая пилотов, держали наготове парашютные ранцы.
Шубник, показав по карте, в каком квадрате надо искать неприятельского корректировщика, коротко распорядился:
– Вы, лейтенант Ширвис, пойдете на перехват, а мы с Кочевановым на поиск. Вопросы будут?
Ширвис, не удостоив его ответом, пошел надевать парашютный ранец. Кириллу тоже не понравилось то, что командир посылает Яна одного, но возражать не полагалось. Да и к чему лишняя болтовня? Ян ловок, он справится с корректировщиком.
Они одновременно запустили моторы и почти крыло в крыло поднялись в воздух.
Некоторое время летели вместе, а когда показалась излучина реки, Ширвис качнул крыльями, круто набрал высоту и ушел за линию фронта. Там он должен был поджидать «раму», так называли «фокке-вульф-189» за его странный силуэт.
Местность за рекой была холмистой, изрытой окопами, поросшей мелколесьем. Временами внизу то тут, то там возникали рыжеватые дымки выстрелов и рябые вспышки разрывов. На фронте шла артиллерийская перестрелка. Корректировщик помогал гитлеровцам, но как его найти? Он, конечно, закамуфлирован под цвет местности.
Ведя поиск, Шубник старался не входить в облака, но почти прижимался к ним, чтобы в случае опасности иметь возможность скрыться. Кирилл следовал за ним на небольшом расстоянии и злился. Там, левей, за линией фронта на Яна могли напасть «мессершмитты» и растерзать, а тут ходи за этим примерно-показательным Шубником и прикрывай ему хвост.
Кирилл вглядывался в просветы меж облаков и через некоторое время заметил, как что-то сверкнуло за озерцом. Он всмотрелся внимательней и обрадовался: «рама»! Сомнений не могло быть: там, вдали, у края леса скользил корректировщик.
Шубник по-прежнему шел под вторым ярусом облаков, как бы вычерчивая полукруг.
Чтобы привлечь его внимание, Кочеванов вышел вперед, покачал крыльями и устремился вдогонку за «фокке-вульфом».
Шубник тоже приметил уходившую «раму», но одновременно его взгляд уловил и другое: правей и много выше по белому облаку скользнули четыре крестообразные тени. Самих истребителей ему не удалось разглядеть: их скрывало другое облако, вытянутое, как торпеда. Благоразумней было уйти в это облако и переждать, – пусть «мессершмитты» проскочат мимо. Потом будет ясней, что предпринять. А этот отпетый идиот Кочеванов ринулся в атаку. Сейчас они все набросятся на него.
Кирилл, мчавшийся за корректировщиком, был уверен, что Шубник идет вслед за ним. Ему и в голову не могло прийти, что тот скроется в облако, покинет в такой момент товарища.
Скорость у «фокке-вульфа» была небольшой. Настигая его, Кочеванов всё внимание сосредоточил на прицеле. Вот уже «рама» поймана в нити. Силуэт увеличивается.
Надо зайти чуть ниже, чтобы стрелок-радист не мог достать из пулемета. Легким нажимом на педаль и ручку управления Кирилл переместил «ишачка». Теперь пора ударить. Только бы немного точности и удачи.
В прицеле уже хорошо были видны черные кресты на крыльях. Кочеванов слегка нажал на кнопку спуска… Огневые стежки устремились за корректировщиком, прошили кабину пилота… и в это мгновение Кирилл почувствовал, как содрогнулся его собственный самолет, словно по нему ударили тяжелым молотом. Оглядевшись, он заметил справа двухмоторный самолет. «Мессершмитт-110» стрелял по «ишачку».
Кирилл дал газ и вышел вперед так, чтобы «фокке-вульф» прикрыл его. Но тут Кочеванов увидел, что другой «стодесятый» настигает его слева и навстречу несется еще пара истребителей.
«Попался!» – мелькнуло в его мозгу. Куда же делся Шубник? Почему он не прикрывает? Стреляя, Кирилл устремился в лобовую атаку на «мессершмиттов». Те дали залп по нему. Но разве попадешь в маленького «ишачка», несущегося на предельной скорости?
«Стодесятые» развернулись и пошли на него с двух сторон, чтобы взять в «клещи».
«Главное – не дать зайти в хвост», – быстро осматриваясь, думал Кирилл. Он понял маневр «стодесятых» и резким переворотом, глубокой спиралью вышел из-под удара. Черные силуэты «мессершмиттов» пронеслись так близко от него, что показалось, будто его обдало волной горячего воздуха.
Секунда передышки – и снова «стодесятые», настигая его, открыли огонь. Кочеванов видел проносящиеся желтые и красные трассы и старался лавировать в этих потоках огня. Не давая в себя целиться, он действовал с такой быстротой, с какой мысль вспыхивала в его сознании.
«Ишачок» изматывал противников сериями непостижимых фигур. Кириллу некогда было задумываться, какие движения в данную секунду ему следует делать, руки и ноги действовали непроизвольно, повинуясь инстинкту самосохранения. Он только бормотал: «Не возьмете! Легко не дамся…»
Бой длился уже несколько минут. Юркий истребитель был неуязвим. Гитлеровцы, поняв, что разрозненными действиями они лишь мешают друг другу, изменили тактику: одна пара куда-то исчезла, а вторая преследовала Кирилла. Скорость у «стодесятых» была большей, чем у «ишачка».
«Сейчас они откроют огонь», – подумал Кирилл. Он круто взмыл вверх, бросил самолет в пике и снова стал набирать высоту.
Один из «стодесятых» по инерции проскочил вперед, но другой, более ловкий, неотвязчиво шел сзади.
«Вот прилип, – в отчаянии думал Кирилл. – А что, если я из преследуемого сам стану преследователем? Ничего такого они не ждут и, возможно, растеряются».
Молниеносным маневром он и этого «стодесятого» пропустил вперед, пристроился ему в хвост и дал короткую очередь. Патроны надо было беречь. Теперь уже не Кочеванов, а летчик «стодесятого» маневрировал, стараясь оторваться от «ишачка». Он то падал вниз, то круто лез вверх, то несся к своим машинам, чтобы подставить русского истребителя под огонь «мессершмиттов».
Кирилл повторял все движения противника. «Нет, теперь не уйдешь!» Его тупоносый истребитель неотступно следовал за «стодесятым» и короткими очередями бил из пулеметов по длинному бронированному телу.
«Мессершмитт-110» задымился, сделал отчаянный рывок в сторону, перевернулся, показав желтоватое брюхо, и заскользил к земле.
Кириллу не удалось проследить, упал ли подбитый самолет, важно было, что он уже не будет гоняться за ним. С обеих сторон появились два исчезнувших на время «мессершмитта», а третий настигал сзади.
Ян Ширвис, поджидавший в облаках корректировщика, неожиданно заметил трех «стодесятых» и мечущегося среди них «ишачка».
Не раздумывая, он бросился на выручку. Поймав в прицел «стодесятого», Ян ударил по нему из пулеметов и пушки. Он стрелял до тех пор, пока из кабины, помеченной крестом, не вырвались языки пламени…
Не глядя больше на загоревшегося «мессершмитта», Ян, прибавив газу, подтянулся к «ишачку» и стал прикрывать Кирилла.
Вскоре откуда-то слева вынырнул самолет Шубника и обстрелял издалека «стодесятого». «Мессершмитты», видя, что соотношение сил изменилось не в их пользу, поспешили выйти из боя и скрыться в облаках.
Преследовать их не было смысла. Кирилл зажмурил утомленные глаза, затем открыл их и засмеялся. Небо, которое еще недавно было таким тесным, вмиг стало бескрайне огромным. Оно как бы посветлело.
Подождав, когда товарищи пристроятся, Кирилл повернул к аэродрому. Только в пути он разглядел рваную дыру над мотором. «Еще бы немного, и…» Ему не хотелось думать, что было бы потом. Он все-таки не поддался малодушию и один дрался против четырех! Но где же был эта скотина Шубник?
У аэродрома Ян вырвался вперед и, лихо сделав «бочку», пошел на посадку. Кириллу полагалось сделать две «бочки», но у него на это не было сил. Он с трудом приземлился и, затормозив, бессильно опустил руки.
Теперь, когда все было кончено, Кочеванова охватила блаженная слабость. Привалясь к сумке парашюта, он закрыл глаза. Хорошо было ни о чем не думать, не шевелиться. Подольше бы так!
Первым к самолету подбежал Сережа Большой.
– Кирилл Андреевич… товарищ лейтенант, что с вами? Ранены? – испуганно допытывался он.
– Вроде бы жив, – отозвался Кирилл. – Смотри, как самолет разделали, хоть на свалку тащи.
– Ничего, залатаем, лишь бы сами целы. А сбить никого не удалось?
– Думаю, что двух машин фрицы сегодня недосчитаются.
– Ну тогда нам нипочем эти дыры! За ночь «ишачок» станет как новенький.
На аэродроме их встречали командир полка, комиссар и капитан Лобысевич. Шубник, поддерживая планшет, бегом устремился к ним и, остановись на почтительном расстоянии, звонким голосом принялся докладывать. Кирилл с Яном уловили лишь конец его рапорта:
– …выполнено: корректировщик уничтожен. Всего в бою сбито три самолета противника.
– Благодарю за отличное выполнение задания, – сочно пробасил Чубанов, протягивая ему руку.
– Служим трудовому народу! – дружно отозвались лейтенанты.
Командир полка сам подошел к Ширвису и Кочеванову. Крепко пожимая им руки, он сказал:
– Очень жалею, что не был с вами.
– Мы тоже, – ответил Кирилл. – Вдвоем трудно было.
– А третий?
– Он умеет хорошо рапортовать, а в бою мы его не видели.
Чубанов повернулся к Шубнику:
– Где же вы находились?
Шубник смутился:
– Я хотел доложить… Лейтенант Кочеванов покинул меня. Вышел вперед… с желанием опередить и сбить корректировщика…
– Я думал, вы кавалеры орденов, – перебил его Чубанов, – а оказались мелкими кляузниками. Не стыдно?
Он брезгливо махнул рукой, круто повернулся и, сутулясь, широко зашагал на КП.
К лейтенантам подскочил капитан Лобысевич и зашипел:
– Вы кого хочешь из терпения выведите. И что взбрело? Нашли, когда счеты сводить! Сам командующий наблюдал ваш бой над окопами… по телефону звонил… приказал всех к награде представить. А вы тут склоку затеяли! Из-за вас опять начнут на совещаниях мое имя трепать. Вот где вы у меня сидите!
В сердцах он хлопнул себя рукой по затылку и трусцой побежал догонять Чубанова.
Оставшись с Яном вдвоем, Кирилл, сожалея, сказал:
– И дернуло же меня за язык! Записали бы всем по самолету – и ладно. Черт с ним, пусть пользуется. Он же отличник, ему неудобно без ордена.
– Зачем же трусов прикрывать! – не согласился Ян. – Если Шубнику спускать, он раньше тебя орден получит. Видишь, как за него Лобысевич болеет?
– Ну и пусть! Я не для орденов дерусь. Хорошо, что жив остался. Спасибо, Ян, вовремя ты срубил того неотвязчивого гада.
После ужина комэск вызвал пилотов первого звена к себе.
– Посты наблюдения подтвердили: вами сбиты три самолета противника, – сказал он. – Один упал на нашу территорию, два сгорели на ничьей земле. Кто сбивал, – посты определить не могут. Советую поступить благородно: не спорить, а согласиться, чтобы каждому было записано по самолету.
Ширвис покачал головой и ухмыльнулся:
– Слышишь, Кирилл, я же тебе говорил. И наградные, наверное, уже составлены.
– А как же вы думали, товарищ лейтенант? – возмутился Лобысевич. – Здесь военная служба… приказы командующего выполняются без дискуссий.
– Кому же вы приписали «фокке-вульфа»? – спросил Кочеванов. – Шубнику?
– Зачем? – возразил Шубник. – Я его не сбивал.
– Значит, «мессершмитт-110»?
– Да, – невозмутимо подтвердил Шубник. – Я в него стрелял.
– Ну, знаешь, – возмутился Ян, – это называется наглостью!
– Товарищ Ширвис, прекратите! – строго оборвал его Лобысевич и добавил – Документы уже сданы и пошли на подпись.
– Зачем же вы тогда нас вызывали?
– А затем, что этого требует порядок. Понятно?
– Не очень до меня доходят такие порядки…
Но Лобысевич его не слушал и продолжал:
– И еще должен сообщить… в эскадрилье будут изменения: часть опытных летчиков уйдет на «МИГи», другие получают повышения. Вы, лейтенант Кочеванов, и вы, лейтенант Ширвис, назначаетесь командирами звеньев. Это значит, что теперь вы люди ответственные. Сообразно со служебным положением и ведите себя.
Кирилл с Яном онемели. Они не ждали такого решения начальства.
