Текст книги "Когда исчезает страх"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Глава шестая

Утром, когда Кирилл с Ириной готовились к кроссу, к ним неожиданно подошла Зося Кальварская и спросила:

– Вы ничего не имеете против, если я побегу рядом? Только по лесу…

– А вы нам не помешаете, – сказала Ирина. – Мы не та пара, в которой третий лишний.

– Вы так уверены в себе? – не могла не съязвить Кальварская.

– Нет. Просто я не привыкла, как некоторые, всюду заводить поклонников, меня больше устраивают товарищи.

Кальварская смолчала. Не в ее интересах было ссориться с Ириной.

Вчера вечером Гарибан, как обычно, позвал ее к себе в кабинет, закрыл дверь и сказал:

– В течение нескольких лет я стараюсь вывести тебя в первый десяток лучших бегунов. Добивался этого не только твоими талантами, но и разными тактическими ухищрениями. Иногда не очень благовидными. Пока мне удавалось обезвреживать опасных конкуренток в черте нашего города и создать тебе славу непобедимой. Но вот вновь всплыла Большинцова. На прикидке она показала лучшее время в сезоне. Может произойти то же, что было три года назад.

– Зачем же вы ее вызвали и сами тренируете? – не могла понять Зося.

– Видишь ли, лучше руководить ею самому, чем отдавать в чужие руки. Я, конечно, сделал вид, что ее время посредственное, и посоветовал пробовать себя на прыжках в длину и в спринте, но…

Видя, что Зося хочет его перебить, Евгений Рудольфович поднял палец и жестким тоном добавил:

– Но если я увижу, что ты проигрываешь на соревнованиях, то выпущу ее – никому не известную. Иначе буду глупцом, не использующим резервов для потрясения противников. Так что советую тебе от враждебных отношений перейти к приятельским.

– Значит, вы считаете, что я не гожусь, не сумею удержаться на первом месте? – обиделась девушка.

– Нет, этого я не говорю. Беда наша в том, что появляются новые конкуренты и они, как ни прискорбно, показывают опасное время. Наша задача – сделать их союзниками. Понимаешь? Ведь эту Большинцову я еще тогда приметил, но не смог найти. Паршивая девчонка куда-то убежала. Совершенно неожиданно я ее встретил этой весной, когда судил соревнования осоавиахимовцев. Четыреста метров она прошла чуть ли не с рекордным временем. Мне пришлось накинуть более секунды, чтобы отвлечь от летчицы внимание других тренеров.

– Выходит, что для вас я должна поступиться гордостью и сделать эту противную нахалку своей приятельницей.

– Не для меня, а для себя, – поправил ее Гарибан. – Пойми, мне гораздо выгодней на последние осенние соревнования выпустить Большинцову. Все газеты затрубят: «Известный педагог и тренер вырастил новую чемпионку». А я этого не делаю. Сознательно иду по более трудному пути, полагая, что ты поймешь и отблагодаришь… Мне хотелось бы удержать у себя Кочеванова. У этого райкомовца большое будущее. Он, кажется, на тебя поглядывает. Присоедини, пожалуйста, и его к своим поклонникам.

– Попробую, – согласилась Зося. Ей нравился этот крепыш с белозубой улыбкой. Любопытно было узнать, его поближе.

«Но как начать? – задумалась она. – Впрочем, чего голову ломать, все парни одинаковы: надень что-нибудь поярче, да чтобы облегало, – и будут глаза пялить. Если я присоединюсь к ним на утренней тренировке – сразу всех зайцев убью. Надо только войти в доверие».

Ирина, увидя на Кальварской прозрачную кокетливую блузочку, легкие тренировочные брюки, эффектно выделявшие линию бедер, и почти детскую шапочку, неизвестно чем прикрепленную к пышно взбитой прическе, поняла, что все это надето не для тренировки.

«Умеет показать свои прелести, – с неприязнью подумала летчица. – Не Кирилла ли хочет поразить? Не выйдет! Его не проймешь кокетством».

Сохраняя равнодушный и беспечный вид, она все же поглядывала за Кальварской. А та вела себя как беспомощная, шаловливая девочка: то ей надо было по-мужски затянуть ослабевшую шнуровку на шиповках, то она просила подать руку, чтобы перепрыгнуть через канаву, то помочь сорвать гроздь рябины. А когда Кирилл подхватывал ее за талию или под локти и вскидывал вверх, она как-то неестественно выгибалась, и смех ее делался таким, что Ирине становилось неловко.

«Кривляка противная, – хотелось сказать ей, – неужели на тренировке не можешь вести себя естественно? Ведь стыдно так навязываться парню!»

Кирилл чувствовал себя перед Зосей беззащитным. В ее вопрошающем взгляде, в очертаниях рта, во всей гибкой женственной фигуре было что-то такое, что смущало, тревожило и заставляло безропотно подчиняться ее прихотям.

Нехитрое притворство Кальварской, ее наигранную беспомощность несложно было разгадать. Но Кирилл охотно поддерживал придуманную Зосей игру, – она доставляла ему удовольствие. Он не прочь был схватить ее на руки и перенести через лужицу, подставить руки для страховки при прыжке на песчаную осыпь.

Порой они вели себя так, что Ирина злилась. «Он такой же, как все, – думала она. – Может, уйти, оставить их? Нет, почему я должна уступать?»

На прогулке летчица ничего не сказала Кириллу. Она боялась, что в ее голосе прозвучит либо слишком подчеркнутая беззаботность, либо плохо скрытая обида и он разгадает ее состояние. Только когда Кальварская ушла к себе, Ирина решилась спросить:

– Она тебе очень нравится?

– Ничего, может соответствовать, – ответил он с нарочитой беспечностью, словно подражая Яну.

– Тогда бегай с ней, я не буду вам мешать.

Кирилл удивленно вскинул брови.

– Ирка, ты никак ревнуешь? – изумился он. – Мы же друзья с тобой!

– Мне противно смотреть на то, как ты готов подчиняться любому ее капризу. Это даже неприлично.

– Не будем же мы по пустякам ссориться. – Он старался все обратить в шутку. – Мы же с тобой понимающие парни! Девчонки в нашей дружбе не помеха.

– Хорошо, я тоже позову кого-нибудь и посмотрю, как тебе это понравится.

– Даю слово – не пикну, – пообещал он.

Вечером, войдя с Яном Ширвисом в круг танцующих, Ирина спросила у него:

– Почему вас по утрам не видно? В одиночку тренируетесь?

– Не хочу, чтобы другие видели мой пот, – ответил он. – Это не очень интересное зрелище.

– Но в компании веселей. Выходите завтра на пробежку.

– Только ради вас, Ириночка, – словно делая услугу, согласился он.

На другое, утро Ян нагнал их в лесу.

– Разрешите пристроиться? – спросил он у Ирины.

– Пожалуйста, левый фланг свободен, – ответила она.

– А вас не интересует разрешение других? – напомнила Яну о себе Кальварская.

– Простите, я думал, что вы сами пристроились, – насмешливо ответил Ширвис. – В этой компании вижу вас впервые.

– Вы примитивны, Ян, – заметила она. – Вместо мыслей и эмоций – одни рефлексы.

– Зосенька, может, я действительно похож на павловскую собаку, но вам-то огрызаться не следует. Вы же из иной породы хвостатых.

– Из какой? Не стесняйтесь…

– Замнем, не будем ссориться. Нам же с вами в одной упряжке ходить.

Заметив, что Ирина вырвалась вперед, Ян прибавил шагу. Летчица была покладистей, она ему больше нравилась.

– Что вы дразните Кальварскую? – спросила Большинцова, когда он нагнал ее.

– Не люблю, когда люди воображают о себе больше, чем имеют на то оснований.

– Но ведь она хорошенькая? Таким все прощается.

– Не хорошенькая, а смазливая. Это не одно и то же.

Зося слышала ответ Яна.

– Какой противный ваш Ширвис, – сказала она Кириллу. – Слишком много воображает, хотя сам еще ничто. Славой отца живет.

Зося никому не прощала обид. Весь путь она выискивала поводы уязвить Яна.

– Хорошо воспитанный человек подал бы руку, когда девушка переходит ручей, – наставительно замечала она.

А Ширвис отвечал:

– Хорошо воспитанные девицы не делают замечаний другим. Запомните, Зосенька.

Он не любил оставаться в долгу. Словесная перепалка грозила превратиться в ссору. Кирилл, решив примирить их, шутливо объявил:

– Ноль – ноль в нашу пользу. Мир, товарищи! Переходим со словесных состязаний на мышечные. Здесь старт кросса вокруг озера. Полный вперед!

Первой на дорожку вышла Зося, за ней Ирина. Парни же побежали вместе. На ходу Ян спросил:

– Ну как, Кирилл, остаешься у Гарибана?

– Нет. Я верен дяде Володе.

– Смотри, пожалеешь.

Днем парни занялись боксом, а девушки вышли с секундомером на беговую дорожку. Зосе захотелось проверить: действительно ли так опасна Большинцова, как кажется Гарибану.

– Пройди два круга в полную силу, – предложила она. – Выложи все, что можешь.

– Хорошо. А ты посмотри, какие у меня будут ошибки.

– Ладно, давай на старт. Внимание… Пошла!

Произнося последнее слово, Кальварская включила секундомер.

Первый круг Ирина пробежала ровным, размашистым шагом и показала время почти такое, какое было у Зоей на недавней прикидке. Во втором круге она не сбавила скорости хода. Правда, ее бег был не таким эффектным, как у Зоей, но удивительно легким и спорым. Порой казалось, что летчица почти не касается земли.

«Руками слабо работает, – заметила Кальварская и тут же с опасением подумала: – Но если потренировать, она кого угодно обгонит. Гарибан прав, я должна остерегаться».

Когда Большинцова пересекла черту финиша, Кальварская не остановила секундомера: она дала стрелке пройти еще некоторое расстояние по кругу, затем нажала кнопку и, не взглянув на циферблат, отдала секундомер Ирине. Смотри, мол, сама.

Увидев, сколько времени затрачено на пробег, летчица огорчилась.

– Брошу, – сказала она. – Нет смысла тренироваться. На второй разряд не вытяну.

– А ты попробуй себя на других дистанциях, – посоветовала Зося. – Я помогу.

– Зачем? У меня есть специальность, я не стремлюсь в чемпионки.

– Мне было бы приятно с тобой выступать, – как бы сочувствуя, продолжала Зося. – Я ведь очень хорошо отношусь к тебе. Ты не сердишься на меня за Яна?

– Нет, можешь осаживать его сколько угодно. Яну это полезно.

* * *

В воскресенье в «Солоп» неожиданно приехал Сомов.

– Ну, Кирилл, танцуй! – сказал он. – В райкоме не только согласились отпустить тебя, но и сами взялись устроить на рабфак.

– Как же вам удалось?

– Видно, еще не потерял огня. Агитатор старой закваски. Так что кончай санаторную жизнь, недельки две-три я с тобой поработаю.

– Узнав, что Кирилл собирается уезжать с Сомовым, Ирина подбежала к ним и попросилась:

– Захватите и меня в город. Делать мне тут больше нечего.

А Зося явно огорчилась. Отозвав Кирилла в сторону, она по-детски надула губы и обиженно сказала:

– Как вам не стыдно так скоропалительно уезжать? Останьтесь хотя бы на несколько дней.

– С удовольствием, но за мной приехали, ждут дела.

– Дела всегда будут ждать. Ну, ради меня, – потупясь, попросила Зося. Она знала, что такая просьба действует неотразимо. – Что вам стоит?

Кирилл растерялся. Ее игру он принимал за девичью откровенность.

– Мы встретимся в городе, – предложил он. – Хотите, я приеду за вами?

– Нет, я загадала… Вы не должны уезжать, – настаивала она. – Неужели здесь вас ничто не удерживает?

– Видите ли, в моей жизни должны произойти перемены. Вы уже кончаете институт, а я только начну. Все решится завтра и послезавтра. Я не могу пропустить еще год.

– Хорошо, тогда дайте слово: как только закончите дела – вернетесь к нам.

– Но у меня путевка кончится.

– Пустяки. Будете жить в охотничьем домике, куда и я смогу заглядывать. Неужели вас не прельстит шелест камышей, романтика леса?

– Боюсь, что перевесят обязанности.

– У-у, какой скучный! Так сухарем можно стать. А я почему-то представляла себе Кочеванова волевым, смелым, решительным.

«Эх, теряю такую девушку», – подумал Кирилл и, после некоторых раздумий, пообещал:

– Попытаюсь, может, удастся удрать хотя бы на день-два.

На прощание Зося задержала его руку:

– Смотрите, я жду. Каждый день буду бегать к озеру.

Глава седьмая

В городе у Кирилла опять начались суматошные дни: надо было сдавать дела в райкоме, готовиться к занятиям на рабфаке и каждый вечер бывать в боксерском клубе. Сомов требовал отработать боевые приемы так, чтобы они выполнялись непроизвольно, автоматически.

– Мозг освободи для разгадывания противника, и тактических находок, – говорил он.

Дядя Володя придирчиво проверял умение Кирилла быстро уклоняться, превращать удары противника в скользящие и тут же переходить в наступление.

– Главное, не теряй самообладания, – учил он. – Нам с тобой надо побеждать выдержкой и ловкостью. Никакой горячности!

Глебу Балаеву не нравилось, что Кирилл столько времени отдает тренировкам.

– Смотри, если из-за бокса завалишь учебу, пощады не будет, – предупредил он. – У меня уже заготовлена речь. Потребую гнать, как легкомысленного субъекта и дезертира.

Несмотря на воркотню и внешнюю суровость, Балаев был заботливым товарищем. Он не только раздобыл путевку на дневное отделение рабфака, но и выхлопотал Кириллу повышенную стипендию.

– Ты не думай, что совсем расстаешься с нами, – сказал он. – Остаешься членом бюро и нештатным орг-работником. Я с тебя еще семь потов сгоню.

Нахлынувшие дела, хлопоты и тренировки не вытеснили мыслей о Зосе. «Ждет меня, – думал Кирилл. – Надо бы хоть часа на три съездить».

В субботу ему удалось освободиться от вечерних занятий. Не заходя домой, Кирилл сел на загородный автобус и доехал до развилки дорог на тридцать втором километре. Отсюда до спортивного лагеря было не более часа хода.

Над скошенными овсами, над полянами с пожухшими и полегшими травами разливалась вечерняя тишина, овеянная грустью гаснущего дня. У поворота на проселочную дорогу стыла большая прозрачная лужа, в которой плавали желтые листики березы. На проселке Кочеванов завернул штаны и побежал ровным тренировочным шагом.

Сумерки надвигались быстро, тусклый блеск луж стал едва различим. Перейдя на шаг, Кирилл подумал: «А что, если она меня не ждет? Дураком буду выглядеть». Он решил не заходить в столовую, а дождаться Зосю в саду.

К ужину он опоздал. Столовая уже светилась всеми огнями. В большие окна было видно, как официантки на металлических подносах разносят чай.

От волнения Кириллу захотелось курить. Но папирос в карманах не было. Кирилл почти месяц не покупал их по настоянию тренеров. «Чем же заняться? Не нарвать ли цветов? – вдруг мелькнула мысль. – Все равно они скоро померзнут».

Не долго раздумывая, он прошелся вдоль клумб и, не разбирая в темноте, какие цветы ему попадаются, нарвал их столько, что получился красивый большой букет. Обрезав перочинным ножом длинные концы и корешки, Кирилл неторопливо направился к коттеджу девушек.

Форточка в окне комнаты, в которой жила Кальварская, оказалась открытой. Кочеванов подтащил садовую скамейку, вскарабкался на ее спинку и в форточку бросил цветы на Зосину постель.

Вымыв руки в бочке у водосточной трубы, он вытер их носовым платком и поспешил к месту засады, но опоздал: спортсмены уже выходили из столовой и разбредались по саду.

Зося шла по главной дорожке, как всегда окруженная парнями. Кирилл различал ее голос среди басовитых мужских голосов. Ей было весело, она смеялась и совсем не думала о нем.

Кирилл обругал себя: нужно же быть таким дураком! Но тут же начал сомневаться: ее всегда окружали парни. Убиваться и плакать должна она, что ли! Не лучше ли догнать ее и присоединиться к ним? А что сказать? Все догадаются, зачем примчался. Издеваться начнут. Лучше подождать, может, она одна в парке останется.

Вся Зосина компания прошла на веранду красного уголка. Там вспыхнул яркий свет и заиграла радиола, начались танцы.

Кирилл подошел ближе и притаился в кустах, куда не достигал свет, падавший на дорожку.

Танцевали две пары: дискоболка с незнакомым парнем в летной форме и Кальварская с гимнастом, о котором говорили, что он легко танцует. Зося была в тонком свитере, туго облегавшем ее торс. Прислушиваясь к музыке, она чуть покачивала бедрами и на поворотах прогибалась так, что Кирилла захлестывало томящее чувство: почему не он, а тот, другой, обхватывает ее талию и кружит как хочет.

Танцуя, Зося чему-то улыбалась. Кирилл многое бы отдал, чтобы узнать, какие мысли таятся в ее голове. Он напряженно смотрел на Зосю из своей засады. Ну, обернись, обернись хоть на секунду!

Один раз Зося взглянула в темноту парка, но взгляд ее не остановился на нем.

В перерыве на веранде вдруг появился Ян Ширвис. Он был в белом пуловере и хорошо отглаженных серых брюках. Как только заиграла музыка, Ширвис, опередив гимнаста, подхватил Зосю и повел в быстром темпе. Она послушно подчинялась и ему.

«Обязательно научусь танцевать, – решил Кирилл, – завидуя Яну. – Довольно со стороны смотреть».

Он злился, когда Ширвис, чуть ли не касаясь губами уха Зоей, что-то нашептывал ей, а она, отстраняясь от него, смеялась.

После танца раскрасневшаяся девушка вышла на крыльцо. Кирилл ждал: сейчас она спустится на дорожку, и он сможет окликнуть ее. Но появившийся Ян помешал.

– Говорите, что вы заметили в моих глазах! – потребовал он.

– Они глупеют с каждой секундой, – ответила Зося и, повернув лицо Яна к свету, всплеснула руками. – Даже зрачки круглые! Ну конечно, уже влюблен в меня.

– Возможно, – согласился Ширвис, – вы сегодня вызывающе красивы.

– А разве толщу боксерской кожи проймет красота?

– В этом вы убедились: я сразу же пригласил вас на танец.

– Но в прежние вечера у вас была весьма невзрачная партнерша.

– Зосенька, не стоит злословить. У нее много достоинств, которых не любят замечать соперницы. Не будем подсчитывать плюсы и минусы. Если я не ошибаюсь, то вы, кажется, пытались отбить от нее некоего Кочеванова?

– Я ведь для вас старалась, Ян. Мне подсказали, что лучше будет, если он останется здесь и выступит в другом весе, иначе Ширвису плохо будет.

– Что? Кирюшка меня побьет? Да вы с ума сошли! – возмутился Ян. – Я его так разделаю… мама родная не узнает.

– Выходит, я зря старалась?

– Совершенно напрасно. И тот, кто вам подсказывал, в боксе профан и младенец.

– Его зовут Евгением Рудольфовичем, – сказала Зося и, церемонно поклонившись, убежала в глубь веранды.

– И Гарибан ваш ни черта не понимает! – крикнул Ширвис вслед ей. Сплюнув в кусты, он повернулся и стал смотреть на танцующих.

Кирилл слышал весь разговор. От возмущения у него горели щеки. Какой же он доверчивый олух! Скорей вой отсюда! Довольно глупостей.

Боясь попасться кому-либо на глаза, он осторожно выбрался на аллею и, не разбирая ни луж, ни грязи, побежал к шоссе, чтобы уехать на первой попутной машине.

Глава восьмая

Общегородские соревнования по боксу вызвали необычный интерес у болельщиков. В Дом культуры публика вливалась потоком. Сомов, разглядывая ее, заметил Кочеванова, проталкивавшегося в раздевалку.

– Как самочувствие? – спросил он.

– Волнуюсь. Давно на больших соревнованиях не выступал.

– А ты не обращай внимания на публику, особенно на хлопки и выкрики. Обычно шум поднимают люди, ничего не понимающие в боксе. Твоя манера может не понравиться профанам. Ну и пусть! Будь невозмутимым. А сейчас иди раздеваться, а потом – на взвешивание.

У весов Кирилл встретил Ширвиса. Ян был в хорошо сшитых черных трусах и в невероятно пестром мохнатом халате.

– В каком весе выступаешь? – поинтересовался он.

– В среднем.

– Необдуманно, Кирилл. Я сейчас в такой форме, что буду опасен.

– Это что: бахвальство или запугивание? Ты ведь понимаешь – за несколько минут я веса не изменю.

– Зря, зря, – как бы сожалея, сказал Ян. – Мое дело предупредить.

Больше они не разговаривали. По жеребьевке в первом бою Кирилл должен был встретиться с поджарым и смуглолицым зенитовцем, впервые выступавшим на больших соревнованиях.

Еще до начала боя, когда бинтуются руки и надеваются перчатки, в сущности уже начинается борьба. Боксеры, сохраняя невозмутимость, исподтишка приглядываются друг к другу: изучают мускулатуру, стараются угадать настроение противника, изъяны его подготовки.

Зенитовец был высок, длиннорук и угловат. Он растирал подошвами ботинок крошки канифоли и хмурился. Его густые брови то соединялись у переносицы, то расходились.

«Драться на длинной дистанции мне невыгодно, – решил Кирилл. – Придется сближаться».

Пока секунданты завязывали перчатки, Кирилл еще успел приметить, что зенитовец, несмотря на свой рост, все же с опаской косился в его сторону: видимо, предупредили, что Сомов неподготовленных бойцов не выпускает. «Эге, я, кажется, начинаю побеждать, ни разу не ударив», – отметил про себя Кирилл.

За судейским столом ударили в гонг. Начался бой. Зенитовец держал себя напряженно. «Боится», – определил Кирилл, но не нападал с первых секунд, а вел осторожную разведку, выискивая слабые места в защите противника.

Партнер, почувствовав, что с ним считаются как с серьезным боксером, постепенно осмелел и первым перешел в наступление. Он не принимал ближнего боя. Длинные руки помогали ему держать Кочеванова на почтительном расстоянии и время от времени наносить довольно сильные, но скользящие удары.

Кириллу не удавалось прорваться на ближнюю дистанцию. Только к концу раунда он прижал зенитовца в угол и меткими ударами в лоб и подбородок сравнял счет.

– Ох и руки же длиннющие! – во время минутного перерыва посочувствовал Сомов, стоявший секундантом.

– Ничего, прорвусь, – пообещал Кирилл.

Сев на табурет и раскинув руки на канаты, он присматривался к-уже лоснившемуся от пота противнику. А тот, видимо, был доволен результатами первого раунда. Он отмахивался от своего секунданта, что-то нашептывавшего ему на ухо, и раза три полоскал водой рот.

Во втором раунде Кирилл также дрался не в полную силу. «Пусть Ян думает, что я не в форме». Он лишь постепенно наращивал темп атак, усложнял комбинации и сохранял глухую защиту.

Зенитовец осмелел, он то и дело вызывал аплодисменты у зрителей, а Кирилл, понимая, что увлекшийся боксер нерасчетливо тратит силы и скоро выдохнется, сдерживал себя: «Только не сорвись, не обращай внимания на публику. Больше спокойствия!»

В последнем раунде он усилил нажим. Пора было наверстывать упущенное. Кирилл дважды прорывал защиту длиннорукого боксера и, столкнувшись с ним почти грудь в грудь, осыпал сериями коротких и точных ударов, принесших ему перевес по очкам.

Ян Ширвис, напряженно следивший за ходом боя, недоумевал: «Почему так вяло и неинтересно проходят раунд за раундом? Видно, Кирюшка хитрит – бережет себя. Одной техникой хочет взять, дерется неважнецки: связанно и настороженно, точно боится».

Сам он выступал в последней паре. Ян дрался темпераментно, почти не прикрываясь. Его бой с белобрысым летчиком чем-то напоминал бурный каскадный танец, с быстро сменяющимися положениями. За мельканием рук и ног трудно было уследить.

«Ну и темп взяли, – поразился Кирилл, – надолго ли их хватит? Дерутся слишком отчаянно и безрассудно. Тактика Ширвиса понятна: стремительным натиском ошеломить противника, подавить его психику кажущейся неутомимостью, при – этом стараться показать, что сильные удары никак не действуют на тебя. Потом – захват инициативы и бурный финиш под аплодисменты. Но это расчет на растерянность, слабость и малоопытность противника. Так не всякий бой выиграешь».

Боксеры казались неистощимыми. Они оба стремились к победе и все три минуты награждали друг друга частыми и сильными ударами. В пылу азарта они даже не услышали звона гонга.

‘ Отойдя в свой угол, Ширвис не садился на табурет, точно боялся утерять темп боя. Он держался руками за канаты и, как горячий степной скакун, нетерпеливо перебирал ногами. Скуластое лицо Яна пылало, глаза то и дело косились на часы и судейский стол – скоро ли там дадут сигнал?

«Выдержки не хватает», – отметил про себя Кирилл.

Во втором раунде Ширвис прямо с места ринулся в атаку. Он неистовствовал, не давал противнику опомниться. Публика видела, как летчик побледнел и обмяк. В его движениях уже не было легкости и эластичности. Ян ликовал. По собственному опыту он знал, что от предельного напряжения в бою наступает такой момент, когда трудно вздохнуть, когда в глазах все мутнеет, а ноги теряют гибкость и наливаются тяжестью. Боксеру кажется, что он сейчас упадет. Появляется желание сдаться, сойти с помоста. Только опытные и стойкие бойцы умеют перебороть в себе это настроение и, перейдя в оборону, дождаться второго дыхания. Ширвис усилил натиск. Он был тренирован лучше летчика.

«Расчетливость или безрассудство зазнайки? – пытался определить Кирилл, старавшийся не упустить ни одной детали боя. – А что, если противник выстоит и сам пойдет в наступление? Будет ли Ян способен наносить ощутимые удары?»

Но Ширвис не дал противнику оправиться, двумя прямыми ударами в туловище и крюком в челюсть он сбил его на колени. Летчик мог бы воспользоваться передышкой – подняться хотя бы на счете «восемь», но он почему-то вскочил на третьей секунде и опять нарвался на сильный удар в висок…

Ян окончил бой нокаутом и казался свежим, способным драться еще несколько раундов.

«Достанется мне от него, – подумал Кирилл. – Дерется он в бешеном темпе».

На другой день Кирилл выиграл очередную встречу довольно легко, но не с таким явным преимуществом, как Ширвис. Тот, измотав противника неимоверным темпом и резкими, точными ударами, опять закончил бой нокаутом.

Сомова это не встревожило. Усмехаясь, он сказал:

– Бои Ширвиса мне напоминают рискованную работу минеров: одна ошибка – и будешь нокаутирован. Зря Гарибан его на это толкает.

В финал, как все и полагали, в среднем, весе вышли Ширвис и Кочеванов, они оба не имели поражений. Правда, один выиграл бои нокаутами, а другой – незаметно, получая преимущество лишь по очкам за точные удары и неуязвимость. Публика поэтому ждала победы Ширвиса. Весь зал притих, когда бойцы вышли на ринг и после гонга пожали друг другу руки.

Боксеры какую-то долю секунды стояли неподвижно, вглядывались друг в друга. Затем Ян отпрянул назад, вызывая Кирилла на активность. Но тот остался на месте. Он лишь перебрал ногами и, прикрываясь, слегка закачался в каком-то своем ритме.

«Затягивает время, – решил Ширвис. – Нет, меня это не устраивает». Он любил бои резкие и рискованные, с постоянной угрозой нокаута. У него не хватало терпения плести замысловатую сеть ложных нападений и хитрых уходов. Тщательная разведка и осторожность не входили в его тактику. Он полагался на свою выносливость, быстроту и силу натиска.

Чтобы сбить противника с занятой позиции, Ширвис разрядил свое нетерпение в серии полновесных ударов.

Кирилл довольно легко парировал их раскрытыми перчатками и по-прежнему оставался посредине ринга. Он не желал принимать навязываемого темпа и, настороженно следя за движениями Яна, заставлял его двигаться по кругу.

Ширвис сделал один за другим два ложных выпада, опять ринулся в атаку, но ему и на этот раз не удалось разбить защиту противника. Кочеванов, плотно закрывшись, выждал, когда ослабнет яростный натиск, и неожиданно нанес такой крюк справа, что Ширвис отлетел к канатам. Удар был сильным и точным. Опасаясь новых крюков справа, Ян тоже стал прикрываться, но он не убавлял напора, а, кружась по рингу, продолжал безостановочно нападать. И все же ему не удалось заставить Кирилла изменить тактику. Тот невозмутимо действовал по какому-то своему плану, который трудно было разгадать.

Обороняясь, Кирилл старался не терять очков: внимательно наблюдая за Яном, он по едва приметному сокращению мышц угадывал, с какой стороны последует удар, вовремя блокировал его или быстрым движением ног, корпуса, головы ускользал от прямых попаданий, успевая при этом наносить точные ответные удары.

«Что предпринять? – досадуя, думал Ян. – Я измотаюсь, а Кирюшка останется свежим. Пусть судьи видят, что он не желает нападать».

Перестав двигаться, Ян нарочно опустил руки, чтобы смутить Кирилла, а тот, словно ожидал этого, мгновенно переменил тактику, пошел в стремительное наступление. Невероятным напором он загнал Яна в угол, начал наносить удары слева и справа, почти не прикрывая грудь.

«Ну, наконец-то!» – обрадовался Ширвис.

В горячке боя он нанес Кочеванову несколько ответных ударов, заставивших того отпрянуть с поднятыми перчатками и крепко прижатыми к груди локтями.

Кирилл на короткое мгновение замер, вслушиваясь в бурную работу сердца. Не чувствуя стеснения в груди, он опять раскрылся, чтобы действовать свободней. Теперь уже он наступал, не давая противнику передышки…

Когда прозвенел гонг, извещавший о конце раунда, оба боксера как бы с неохотой разошлись по своим углам. И трудно было понять, кто из них выиграл первый раунд.

Расслабив мускулы и дав себе полнейший отдых, Кирилл с удовлетворением отметил, что совсем не устал и может драться больше трех раундов. «Не предложить ли ему свой темп? Рывки измотают. Он, конечно, еще больше обозлится. А злость – плохой союзник. Только бы мне самому не потерять самообладания».

Во втором раунде, сойдясь посредине ринга, боксеры разрядили свою силу в таком потоке ударов, что судья вынужден был отпрянуть к канатам.

Темп боя резко повысился. Теперь его уже навязывал не Ширвис, а Кочеванов, сменяя одну атаку другой. Он смело шел на сближение, но не ослаблял бдительности, а был наблюдательным и главное – спокойным в мгновения промахов и неудач. Вот это и обескураживало Ширвиса. В таком бурном бою боксерам нелегко прикрывать уязвимые места. Тут уж не зевай – обрушивайся и добивай противника. Но с Кириллом почему-то не получалось того, что с другими. Удары чаще всего шли вскользь, не достигали цели. Словно предвидя их, Кирилл опережал: то подставлял раскрытую ладонь, то предплечье или мгновенным поворотом головы, корпуса уклонялся – и тут же нападал сам. Кирилл явно переигрывал Ширвиса, оставаясь неуязвимым.

«Ну и хитрец, – со злостью думал Ян. – Я тебя сейчас подловлю».

Желая наверстать упущенное, Ширвис полностью раскрылся, чтобы получить возможность больше наносить ударов и вызвать противника на такие же действия. А Кочеванов словно этого и ждал: он мгновенно нанес такой силы удар, что у Яна потемнело в глазах и ноги, словно одеревенев, стали грузными…

В последние секунды раунда Ширвис вынужден был уйти в глухую защиту, так как с трудом переводил дыхание. В боку у него тупо покалывало. Тело покрылось пятнами. Он лоснился от пота.

«Такого еще со мной не бывало, – недоумевал Ян, уйдя после гонга в свой угол. – Неужели я так выдохся? Нет, это оттого, что он работал по корпусу и сбил дыхание. Ну, погоди, я тебе покажу!»

Секундант, освежавший его мокрой губкой, говорил:

– Ты зарываешься. Нельзя так раскрываться. Он ловит каждый промах: даст, даст – и прикроется!

«Не в этом дело, – досадуя, думал Ширвис. – Кирюшка раздражает идиотским упрямством, нежеланием вести бой так, как предлагают ему. Они с Сомовым видели, как я дрался, и придумали хитрую тактику. Мне обязательно надо было припасти какую-нибудь новинку, а я понадеялся на свою силу и неутомимость. В последнем раунде отдам все, что могу. Нужно кончить бой нокаутом, иначе проиграю».