Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)
Пришлось выпить. После вина прохладные и скользкие устрицы показались необыкновенно вкусной закуской. Ян выпил второй бокал. С непривычки в голове зашумело. Всё стало шатким.
Ян, чтобы не показать своего опьянения, старался сидеть прямо, говорить поменьше. А Штоль все подливал и подливал вина. К их столу подсели еще какие-то люди, они уже знали Ширвиса по портретам, напечатанным в пражских газетах, наперебой упрашивали выпить за дружбу атлетов.
Внизу, в зеленой воде бассейна, шумная компания парней и девушек затеяла игру в ватерполо. По вспененной воде прыгал гулкий мяч. К столикам летели брызги. Ширвису показалось, что он находится не в ресторане миллионерши Фридляндровой, а в атлетической стране Элладе и в его честь устроено празднество. Он поднял бокал и сказал, что неплохо бы возродить страну атлетов.
Штоль сначала недоверчиво таращил на него свои голубовато-серые глаза, а потом полез через стол обниматься:
– Боже мой! Да мы оба думаем одинаково. Я всю жизнь желал делать в дряхлеющей Европе такую страну.
С Яном обнялся и маленький курносый человечек, подсевший к их столику. Этот щупленький пучеглазый гость Фридляндровой был суетливей и восторженней других. Он чем-то напоминал Ширвису вертлявую комнатную собачонку.
– А вы каким видом спорта занимаетесь? – спросил у него Ян.
– О, это Рэнгольм Лэйн – самый лучший импрессарио малых стран, – отрекомендовал Штоль и, вежливо улыбнувшись, что-то вполголоса сказал человечку.
Импрессарио немедля сорвался с места, побежал в другой конец зала и вскоре вернулся с высокой и стройной девушкой.
Девушку звали Боженой. Словачка, она умела говорить по-русски и по-украински. Ян пригласил ее танцевать. Пышноволосая и кареглазая словачка внешне напоминала Зосю Кальварскую. Даже смех ее был каким-то знакомым. Только опущенные уголки рта делали ее лицо утомленным. Танцевала Божена легко, послушно отдаваясь ритму.
Ян угостил словачку коктейлем и, не задумываясь, пообещал в ее честь нокаутировать всех противников.
Маленький человечек всё время с какой-то подобострастностью смотрел Ширвису в глаза. Казалось, что он сейчас подпрыгнет и по-собачьи лизнет прямо в нос. Яну надоел этот взгляд, он взял импрессарио за плечо и грубо спросил:
– Вы, кажется, чего-то ждете от меня?
Маленький человек, не поняв его, показал в заискивающей улыбке мелкие желтые зубы и вопросительно взглянул на Божену. Та сказала ему несколько слов по-английски. Он радостно закивал головой и поманил Яна с Боженой в отдельный кабинет.
В узкой комнате их уже ждал столик, накрытый на три персоны. Но Ширвис не стал здесь пить. Ему хотелось как можно скорее избавиться от неприятного человека.
– Спросите, чего ему от меня надо? – обратился он к Божене.
Импрессарио, сразу став серьезным, что-то заговорил на непонятном Яну языке. Божена не торопясь перевела:
– Содруг Лэйн, известный в Европе импрессарио, предлагает вам заключить контракт на один год. Каждое выступление – тысяча долларов. Тренер, разъезды и гостиница за счет импрессарио.
– Скажите ему, что Ян Ширвис и без его тысячи постарается уложить всех средневиков Чехии, Словакии и Скандинавии.
Лэйн был уверен в том, что подвыпивший боксер ломается, набивая себе цену. Решив основательно торговаться, он после некоторого раздумья увеличил сумму:
– Полторы тысячи!
Ян пьяно мотал головой:
– Не выйдет!
– Две тысячи! – застонал импрессарио, и выпуклые глаза его стали влажными.
– Советские боксеры не продаются, – гордо заявил Ян. – И если им очень назойливо предлагают доллары, то они, потеряв терпение, – могут покалечить неудачных менажеров.
– Три тысячи долларов! – как бы бросаясь в омут, трагически выкрикнул Лэйн и вытащил из кармана отпечатанный на машинке текст договора.
– Переведите этому шпику, – уже раздраженно сказал Ян Божене, – если он сейчас же не уберется отсюда, то испытает своим задом крепость моей ноги.
Божена, видно, перевела всё в точности. Лэйн с опаской взглянул на ноги боксера, вежливо раскланялся и, советуя обдумать предложение, пятясь вышел из комнаты.
С Яном осталась одна словачка. Он с благодарностью пожал ей руку и предложил выпить за дружбу. Девушка согласилась. Они медленно осушили бокалы и, взглянув друг другу в глаза, весело засмеялись.
У Яна вдруг появилось, желание обнять ее. Он протянул руки, но Божена, покосившись на дверь, уклонилась.
«Боится, что кто-нибудь войдет», – догадался Ян. Неверной походкой он подошел к двери и повернул ключ в замке.
Вновь приблизясь к словачке, он решил поцеловать ее, но она, лукаво погрозив пальцем, отстранилась.
Эта девушка умела гибкими движениями ускользать из рук.
Ширвису надоела игра словачки, он, как на ринге, сделал ложный выпад в сторону, крепко схватил ее и, притянув к себе, стал искать губами рог… И тут произошло неожиданное: Божена вдруг громко закричала, начала отбиваться, царапаться…
Ян сразу выпустил ее. Девушка бросилась к двери и, плача, забарабанила кулаками.
Дверь пришлось открыть. На шум прибежали официанты, Лэйн и еще два каких-то молодца. Они схватили Ширвиса за руки и потребовали вызвать «стражу беспечности»[1]1
Стража беспечности – полиция Чехословакии.
[Закрыть]. Какой-то рьяный блюститель порядка уселся писать протокол.
От полиции и скандала Яна спас неожиданно появившийся в дверях Штоль. Увидев своего гостя в таком бедственном положении, он поспешил успокоить негодующих друзей Вожены:
– Умоляю отпустить… очень неловко. Содруг Ширвис – мой гость. Он немного выпил, немножко не так вел себя… Я думаю, мы это дело уладим миром.
Яна освободили, но не выпустили из комнаты. Ошеломленный, он стоял у стены и не понимал, почему плачет Божена. Штоль попробовал успокоить ее:
– Прошу простить моего друга. Вы очень нравитесь ему. Он сделает вам самый интересный подарок, и всё будет хорошо. Ну зачем плакать и портить такие глазки? Лучше подайте ему руку.
Божена вытерла платком глаза. Штоль подвел ее к Ширвису и соединил их руки:
– Не надо сердиться. Все хорошо! Смотрите, сколько вина на столе. Поднимем бокалы за приятную встречу.
Присутствующие заулыбались. Они снисходительно чокнулись с Ширвисом, выпили за здоровье пострадавшей и все аккуратнейшим образом расписались в протоколе.
Штоль горел желанием скорее умиротворить всех. Он отвел Яна в сторону и шепнул:
– Надо дать несколько крон официантам, и они будут молчать. Потом небольшой подарок девушке. У вас нет чешских денег? Хорошо, мы сделаем все как надо.
Он подозвал Лэйна:
– Надеюсь, вы сумеете дать русскому боксеру пятьсот крон в долг?
Импрессарио мотнул головой, с готовностью полез в боковой карман и вытащил бумажник. Отсчитав пятьсот крон, он жестами показал, что надо писать расписку.
Ян, чтобы поскорей уйти, написал требуемую расписку. Лэйн взял ее и вместе с протоколом спрятал в карман.
– Почему он не отдал мне протокола? – возмутился Ян.
– Протокол нужен для гарантий, что вы будете скоро отдавать долг, – поспешил успокоить его Штоль и, расплатившись с официантами, повел Яна в общий зал.
В зале играла музыка, кружились пары, хлопали пробки, звенела посуда. Боксер вскоре забыл о происшедшем, ему опять было весело и хорошо.
Ширвис только под утро возвратился к себе в гостиницу. Сомов не спал. Он встретил Яна в коридоре и, хмурясь, прошел за ним в номер.
– Где пропадал? – спросил он коротко.
Ян, бессмысленно ухмыляясь, в костюме и ботинках повалился на постель.
Владимир Николаевич схватил его за ворот и, сердито встряхнув, поднял:
– Где ты был, спрашиваю?
– Был? – Ян как бы не понимал Сомова, мутными глазами глядел на него, потом вдруг сжал кулаки и не своим голосом закричал: – Что вы ко мне пристаете? Убирайтесь отсюда, или вас вынесут! Я не позволю себя хватать!
Затевать скандал в гостинице, да еще ночью, Сомову не хотелось. Взбешенный, он ушел от Ширвиса и долго ходил у себя в номере, не в силах успокоиться.
«Что делать с подлецом? Нужно было отказаться, не брать за границу, либерал шлепоносый! – ругал себя Сомов. – Теперь возись, страдай за него. С кем он весь день пропадал? На чьи деньги пил? Вот скотина! Вернемся домой, я отца отблагодарю. Хорошего выкормил сынка!»
Но позже, поостыв, Сомов решил, что здесь, в Чехословакии, с Ширвисом надо быть мягче. Было ошибкой то, что они не взяли его на экскурсию. Утром дядя Володя сказал об этом боксерам. Он попросил всех относиться к Яну дружески, не оставлять одного и не вызывать на ссоры.
На другой день Ян поднялся с трудом. Он не мог шевельнуть головой, его мутило. Морщась и тоскуя, он вспомнил все случившееся с ним вчера и в страхе подумал: «Что я там натворил? Какой протокол? О черт! Дернуло же меня».
* * *
Яна напугало подчеркнутое дружелюбие товарищей. Он был уверен, что они хитрят, нарочно обхаживают его, чтобы узнать, где он был. Ян замкнулся, стал неразговорчивым, с Кириллом старался не откровенничать. Тревога всё больше и больше охватывала его: «Как выпутаться? Откуда взять пятьсот крон? Правда, если рассказать обо всем дяде Володе, он добудет кроны. Но что устроит потом? Надо выкарабкиваться самому. Может, тайно где-нибудь выступить и заработать нужную сумму? Надо поговорить со Штолем».
Но ни Штоль, ни Лэйн в эти тягостные для Яна дни не показывались в гостинице. «Как их найти? Придется, видно, заглянуть к Фридляндровой, может там кто встретится».
Ширвис, наверное, вечером пошел бы на Пожичью улицу, если бы Сомов за ужином не объявил:
– Завтра в два часа уезжаем в Северную Чехию. Первый матч будет с шахтерами Кладно.
Ян обрадовался: «Уедем – и я на неделю избавлюсь от Лэйна. А там из «карманных» денег накоплю пятьсот крон».
На утренней зарядке он был весел, побывал со всей командой в Историческом музее. На вокзал приехал в приподнятом настроении. И здесь вдруг увидел Лэйна. Маленький импрессарио, одетый по-дорожному, садился в соседний вагон.
«Неужели он всюду будет преследовать меня? – с тоской подумал Ширвис. – Как избавиться от него? Сказать Сомову? Нет, нельзя!»
Тревожное состояние теперь уже не покидало его. Яна не радовали ни новые места, ни радушие чехов.
В Кладно горняки пришли встречать их прямо с работы. Вместе с ними были их жены и дети.
Шахтеры дружески обнимали приезжих, крепко жали руки, и почти каждый просил быть его гостем.
Потом всей толпой кладновцы сопровождали советских боксеров до рабочего клуба. Вернее, это был не клуб, а большой танцевальный зал под черепичной крышей. Здесь спортсменов ждал длинный, накрытый белыми скатертями стол. На тарелках лежали нарезанные лимоны, колотый сахар, а рядом стояли полулитровые пивные кружки, и на спинках стульев виднелись вышитые полотенца. Кто-то горнякам сказал, что русские очень любят пить чай с лимоном вприкуску и при этом обязательно утираться полотенцами. Они и решили угостить спортсменов на славу.
Желающих посмотреть на чаепитие русских набралось столько, что им не хватало места у стен: многие стояли в дверях и облепили все окна. Но тут чехов постигло разочарование. Боксеры, отведав лимонов с сахаром, почти не пили чай. Им нельзя было наливаться водой.
Спали боксеры на перинах в шахтерских домах. Утром им прямо в постель подавали кофе, как самым дорогим гостям.
На Кладненском стадионе всё было по-домашнему, под трибунами жарились пирожки и варились в котлах сосиски, из соленых овощей приготовлялся гарнир. Пиво и горячий чай разносили по рядам девушки.
Горняки потягивали из кружек пильзенское пиво, рассуждали и спорили, прикидывая примерные шансы боксеров. Они хотели выигрыша своим и не желали сильно обидеть гостей. Лучше всего было бы так на так – ничья.
Неожиданно выявилось, что сборная команда горняков гораздо сплоченнее и крепче пражской. Были моменты, когда результаты схватки оказывались настолько спорными, что советские судьи требовали ничьей. Победы доставались с трудом.
Против Ширвиса был выставлен молодой чемпион Северной Чехии, резкий и напористый парень. В первую же секунду, без всякой разведки, он провел сильный удар в челюсть. Яна это обозлило. Он ринулся в атаку, стремясь смять противника. Чех принял предложенный темп: он не уступал Яну ни в смелости, ни в напористости.
– Эге, нашла коса на камень, – говорили кладновцы, знавшие характер своего боксера.
Неистовствуя, Ян забыл о защите и перед самым гонгом нарвался на прямой удар левой. Удар был настолько сильным, что под Яном заколебался ринг. Падая, он обхватил противника. Тот, слыша сигнал, извещавший о перерыве, не оттолкнул Яна, а поддержал.
Ширвиса взбеленил дружеский порыв чеха: «Показывает свое великодушие. Для издевательства подхватил, как споткнувшуюся барышню. Я тебя отучу от этих выходок!»
В перерыве Ян увидел Лэйна. Тот сидел во втором ряду средней трибуны и пил пиво из большой кружки. «Так опозориться, да еще при этом пшике! Во что бы то ни стало уложу во втором раунде наглеца».
После гонга, не дождавшись, когда замрет густой звук меди, Ян ринулся на противника и обрушил на него серию хорошо изученных сильных ударов. Он бил довольно точно, но чувствовал, что в кулаках нет прежней силы и резкости. Чех легко переносил его удары и, в свою очередь, шел на обострение боя.
При новом яростном натиске Ян вдруг почувствовал, как глаза защипал пот, тело покрылось испариной. «Что со мной? – в испуге подумал Ян. – Такого никогда не было. Неужели оттого, что выпил, нарушил режим? Проклятый Штоль!»
В ногах ощущалась слабость. И руки наливались свинцом. А горняк работал безукоризненно и выигрывал по очкам.
– Всё равно не дамся, – бормотал Ян.
В ярости он нанес запрещенный и опасный удар открытой перчаткой по затылку. Чех пошатнулся, упал на одно колено, Но сразу же вскочил.
Судья прервал схватку. Он сделал предупреждение Ширвису и поинтересовался: способен ли горняк продолжать бой? Тот, не желая выигрывать на дисквалификации противника, закивал головой: «Да, да, не беспокойтесь».
Чех добродушно прощал Яна и этим еще больше раззадорил его. Стремясь во что бы то ни стало выиграть, Ширвис пошел в бурную атаку. В пылу боя он как-то не рассчитал удара и вновь нарушил правила: вместо солнечного сплетения угодил ниже пояса.
Горняк, словно переломившись пополам, скорчился, повалился на бок и застонал.
Бой приостановили. По стадиону прошел ропот.
Сомов, стыдясь за Яна, подошел к судьям и заявил, что победу следует присудить чеху, так как Ширвис вольно или невольно, дважды опасно нарушил правила.
* * *
В Моравии вместо Ширвиса выступал Кочеванов. Газетчики прозвали его «Неуловимым».
Кирилл побеждал молниеносной реакцией: он успевал раньше противника наносить удары и с такой быстротой защищаться, что был почти неуязвимым. Это радовало Сомова и приводило в ярость Яна.
«Пользуясь моей слабостью, делает карьеру, – думал тот. – Прав был Гарибан: Сомов выживет меня, чтобы дать место своему Кириллу. Из-за них я пошел к Фридляндровой и попал в дурацкую историю с Боженой. Они довели меня до этого. Но ничего, в Норвегии я им не дамся. Буду драться так, что не подкопаешься. Скорей бы только уехать!»
Глава пятнадцатаяВ Норвегию боксеры летели на «Дугласе». Над морем самолет поднялся на такую высоту, что внизу виднелись только пушистые облака, похожие на снежные горы.
Приближаясь к суше, «Дуглас» снизился. Боксеры увидели голубоватую ленту длинного фиорда с зелеными и серо-коричневыми крапинками – многочисленными островками.
В конце фиорда виднелся город Осло, раскинувшийся на скалистых холмах. В порту высились краны, мачты крупных и мелких судов, строения с красными черепичными крышами.
На зеленом поле аэродрома боксеров никто не встречал. Представители Советского посольства и Рабочего боксерского союза стояли за решетчатой оградой у станции аэропорта. Они издали махали шляпами и платками.
«Наконец-то я оторвался от чешских импрессарио и неприятностей, – предъявляя таможенникам заграничный паспорт, с чувством облегчения подумал Ширвис. – Здесь постараюсь ни с кем не связываться. Довольно», – решил Ян.
После таможенного осмотра все уселись в небольшой автобус, стоявший на площади. Представитель Рабочего боксерского союза, рослый и светловолосый рыбак, плававший когда-то со своим отцом в Мурманск, приветствуя советских спортсменов, с огорчением сказал, что ему не удалось договориться ни с одной из гостиниц в центре столицы и он вынужден везти их в студенческий городок.
– Летом много богатых туриста, – объяснил он на ломаном русском языке. – Вся норжка народ зарабатывает доллар… прислуживает им.
Автобус покатил по окраинным улицам Осло. Здесь виднелись огороды, стеклянные теплицы для ранних овощей и цветов, белые домики с крошечными палисадниками.
Кирпичные дома студенческого городка, стоявшие под тополями и каштанами старого парка, внешне, походили на казармы, но комнаты в них оказались опрятными и светлыми. Почти весь обслуживающий персонал – портье, грузчики, официанты в ресторане и уборщицы номеров – были студенты. Летом они на туристах зарабатывали деньги, чтобы зимой платить за лекции, жилье и питание.
Разместив боксеров по комнатам в одном доме, норвежец пригласил всех пообедать в летнем ресторане.
Летним рестораном называлась волейбольная площадка, над которой был натянут полосатый тент. Под тентом стояли круглые столики и плетеные кресла.
Как только боксеры заняли места, официанты-студенты поставили на каждый столик красные флажки и запотевшие стеклянные кувшины, наполненные ледяной водой. Потом они принесли всякие приправы – перец, соль, уксус, горчицу, а о хлебе словно забыли. К супу из протертых овощей подали какие-то тоненькие хрустики, а к жаркому – отварной картофель, посыпанный мелко нарубленным укропом.
Пообедав, боксеры чувствовали себя голодными.
– Теперь бы полбуханочки круглого хлебца да поужинать, – мечтательно сказал тяжеловес. – А то ведь на ринг не взберешься.
– Приноравливайтесь, товарищи, к местной еде, – негромко посоветовал представитель Советского посольства. – Норвежцы своего хлеба не имеют, привыкли к картошке. К тому же учтите: вас принимают на деньги, собранные среди рабочих. Видно, рассчитана каждая копейка.
– Да я в шутку, – смутился тяжеловес.
– И шутите с оглядкой. Около вас всё время будут тереться репортеры буржуазных газет. Они еще до приезда начали придумывать всякую чушь. Вот слушайте, что напечатано в столичной газете…
Представитель посольства тут же стал переводить выдержки из статьи:
– «В России никогда не было бокса, они дерутся дубинами… Их боксеры бородаты. Перед выездом в Европу они впервые в жизни побрились…», «Драться русские могут лишь с любителями рабочих клубов, так как влачат полуголодное существование. Они питаются молотой корой деревьев, травой и картофельными очистками».
– Не написано только, куда мы картофель деваем. Так что лгут без зазрения совести. Ухватятся за любой пустяк и раздувают. Но эти статьи пока вызвали лишь повышенное любопытство к вам: все билеты на матч распроданы.
После обеда боксеры отдохнули и отправились осматривать Осло. До центра они добрались электрической подземной дорогой: два вагончика, сначала катились по рельсам на поверхности земли, потом нырнули в туннель и остановились под землей в парке – невдалеке от королевского дворца.
Боксеры с интересом осмотрели старинную крепость Акерсхьюз, позабавились, глядя на опереточно одетых и напыщенных гвардейцев, охранявших королевский дворец. Затем они пешком прошлись по прямой и широкой улице Карла-Иоганна и побывали на набережной, где рыбаки, прибывшие с островов, продавали очень вкусных вареных рачков.
* * *
Первый матч со сборной рабочей командой Осло проходил на небольшом переполненном стадионе, где разрешалось курить. Поэтому дым над зрителями висел как туман.
Норвежцы дрались в иной манере, чем чехи: на ринге они были гораздо подвижней, нападая, наносили прямые, правда довольно легкие, но частые удары, а защищались раскрытыми перчатками ловко и точно.
Рабочие парни выступали хорошо натренированными. Советские боксеры в легчайших и легких весах с трудом уравняли счет. В ходе борьбы выяснилось, что резвость и наступательный дух у норвежцев заметно ослабевают, если боксеры нарываются на тяжелые, сотрясающие удары. После этого они либо быстро сдаются, либо начинают «бегать» – уходить от резких столкновений.
Ширвису противник попался очень высокий. Руки у него оказались такими длинными, что он мог доставать Яна, не подпуская близко к себе. Его удары были хотя не сильными, но довольно назойливыми. Он явно стремился выиграть по очкам.
«Как же мне сблизиться? – досадуя, думал Ян. – Долговязый, кажется, некрепко стоит на ногах».
Он попробовал, уходя под руку противника, изо всей силы бить его по корпусу. Это норвежцу не понравилось, – он то и дело стал прижимать к бокам локти.
«Ага, короче руки становятся!» – отметил про себя Ян. – Теперь я тебя приземлю».
Сделав обманное движение, словно намереваясь еще раз провести неприятный противнику прием, Ян заставил норвежца опустить локти и невольно открыть подбородок. Этого мгновения было достаточно. Ширвис ударил не в корпус, а в голову…
Он сам не ожидал, что удар будет таким резким и точным. Длинные ноги норвежца вдруг подогнулись… Падая на Яна, он нелепо взмахнул кулаками… И получил новый удар, от которого свалился навзничь и, раскинув руки, растянулся во весь ринг.
Нокаут был таким глубоким, что после счета «девять» норвежец не смог поднять головы.
Судья подвел Яна к канатам и поднял вверх его кожаный кулак.
И вот здесь, слыша восторженный свист, грохот аплодисментов, Ян неожиданно при вспышке магния разглядел в первом ряду Штоля и Лэйна. Вскочив со своих мест, они что-то кричали и приветственно махали ему шляпами.
«Чтоб вы провалились, заклятые друзья! – невольно Выругался про себя Ширвис и в страхе подумал: – Зачем их принесло сюда? Как же я избавлюсь от них?»
Настроение у него мгновенно испортилось, он уже не чувствовал радости победы и не мог улыбаться фотографам.
На другой день утром многие газеты в Осло вышли с портретами Ширвиса. Спортивные комментаторы оказались очень осведомленными: они подробно расписывали свирепость Яна в боях на рингах Чехословакии.
* * *
Поездка в Берген вселяла надежду, что Яну в конце концов удастся избавиться от прилипчивого импрессарио. Не будет же тот всё время разъезжать за ним?
На вокзал Ширвис приехал повеселевшим, а на перроне мгновенно помрачнел, так как увидел Лэйна, подсаживавшего в вагон поезда Осло – Берген Божену.
«И ее притащили. Значит, не отстанут, – понял Ян. – Она ему нужна для переговоров со мной. Как же мне избавиться от них? Где достать еще полтораста крон? Триста пятьдесят уже скоплено. Осталось немного. Может, у Кирилла занять? Нет, ему придется объяснять, для чего понадобилась валюта, иначе он не даст, А расскажешь – крупные неприятности наживешь».
Положение казалось безвыходным. Товарищи в вагоне шутили, пели песни и почти не отходили от окон, любуясь заснеженными хребтами гор и хрустальными водопадами, низвергающимися с крутизны. А Ян весь путь молчаливо сидел в углу, ломая голову: как же ему избавиться от дурацкого протокола и долга? И ничего не мог придумать.
В бергенском поезде дневной свет то и дело сменялся кромешной тьмой туннелей. Казалось, что все горы здесь пробуравлены. Один из боксеров насчитал восемьдесят два туннеля.
Берген встретил советских спортсменов мелким дождем; панели лоснились, а жители ходили в прорезиненных плащах и шляпах-зюйдвестках.
– Берген – город дождей, – объяснил переводчик. – В Норвегии популярен анекдот. Его все рассказывают. Бергенского мальчика как-то останавливает турист и спрашивает: «Скажи, дружок, давно ли начался дождь?» Мальчик смутился и виновато ответил: «Я не знаю, мне всего одиннадцать лет… Спросите у моего дедушки, он, наверное, слышал».
Дождь действительно почти не прекращался. Бергенцы привыкли к нему; даже женщины здесь ходили в непромокаемых причудливых зюйдвестках и длинных, резиновых сапогах. Но стоило хоть на полчаса показаться солнцу, как они в мгновение преображались: зюйдвестки и плащи исчезали в сумках и на модницах появлялись кокетливые шляпки, элегантные костюмы, легкие платья. Женщины не решались только заменять резиновые сапоги на туфли с высоким каблуком и тонкой подошвой, так как знали непостоянство погоды родного города.
Боксеры здесь были покрепче столичных. Морские ветры их закалили, а нелегкая рыбацкая работа сделала выносливыми и смелыми. Однако Ширвису попался чрезмерно осторожный противник. Готовясь к матчу, он, наверное, начитался в столичных газетах о советском чемпионе и вышел на ринг с одной целью – избежать нокаута.
Весь первый раунд он пробегал, не давая Ширвису выбрать удобный момент для атаки. Во втором раунде Ян стал присматриваться, пытаясь приноровиться к быстроногому боксеру. Он даже умышленно «проваливался», делая мазки, и раскрывался. Но бергенец был осторожен, он предпочитал кружить по рингу на дальней дистанции, всячески избегая сближения. А когда Ширвису удавалось загнать его в угол, норвежец моментально захватывал его руки поверх плеч и с такой быстротой отпускал, что судья не мог сделать замечания. При этом норвежец успевал ускользнуть в сторону, чтобы опять кружить на дальних подступах.
Если бы бергенец обладал большей смелостью, он мог бы побеждать быстротой действий. Он так легко и ловко передвигался, что Ширвис и в третьем раунде не сумел остановить его, раскрыть и провести хотя бы одну серию полновесных ударов. Они чаще всего были скользящими или уходили в пустоту.
Наконец прозвенел гонг. Ян, потный и взбешенный, ушел в свой угол. А там, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, возмущался: зачем судьям понадобилось вести «подсчет, когда зрители видели, что его противник по-заячьи пробегал все три раунда? Такого надо дисквалифицировать и не выпускать больше на ринг.
А судьи с серьезными лицами спорили и совещались. Только минуты через три они вынесли решение: советский боксер выиграл по очкам.
Побежденный бергенец, словно обрадовавшись, подбежал к Яну с протянутыми руками, но тот демонстративно отказался пожать их и отвернулся.
Это вызвало ропот в зале. И Сомов укорил:
– Поступок неблагородный. Иди извинись, пока он не ушел с ринга.
– Извиняйтесь, если вам нужно, – взбеленись, ответил Ян. – А я проживу и так.
В Тронхейме по распоряжению главного судьи и руководителя советской команды Ширвиса не выпустили на ринг. Вместо него дрался Кочеванов.
* * *
Победы советских спортсменов во всех крупных городах обеспокоили руководителей Национального боксерского союза. Лучшие команды Европы не уезжали из Норвегии без поражений, а эти, никому не известные русские парни, впервые выступающие на международной арене, хотят покинуть страну, не проиграв ни одного матча. Недопустимый позор для Скандинавии! Повелись настойчивые переговоры о дополнительной встрече в Осло. Для поддержки престижа Норвегии против советских боксеров выставлялась национальная команда, имевшая немало побед на рингах Швеции, Австрии, Франции, Германии.
Руководители советской команды понимали, что их ребятам нелегко будет состязаться с опытными боксерами международного класса, но желание испытать команду в жесточайшей схватке взяло верх. Они позвонили по телефону в Москву и добились разрешения остаться еще на неделю.
Матч был назначен на день общеспортивного празднества. Обе стороны усиленно готовились к встрече.
Чемпионы Норвегии тренировались в загородном лагере. Их портреты можно было найти в любом магазине и киоске. Газеты ежедневно сообщали о блестящей форме и боевом настроении своих любимцев. Особенно много похвал раздавалось по адресу Ялмара Берлунда – боксера среднего веса.
Сомов не знал, кого против него выставить – Кочеванова или Ширвиса. С Яном творилось что-то непонятное, он ходил вялым и не в меру молчаливым. Владимир Николаевич попробовал вызвать его на разговор, но боксер, досадливо морщась, попросил:
– Оставьте меня в покое.
Сомов по совету главного судьи вызвал врача из посольского городка. Осмотр ничего не дал, боксер был здоров. «Что с ним творится? – недоумевал Владимир Николаевич. – Неужели на него так подействовал наш разговор в Праге? Что ж, получил по заслугам. Но, видно, на душе кошки скребут. Надо его выставить против Берлунда. Это заставит Ширвиса подтянуться».
Владимиру Николаевичу и в голову не приходило, что Яна могли выбить из колеи какие-то посторонние дела. А Яну маленький импрессарио и в Осло не давал покоя: с помощью Вожены старался убедить боксера в том, что его талант в советской команде не развернется, что Ян – боец иного, международного класса.
– Вы зачахнете при таком менажере, как Сомов, – переводила Божена пересыпанную комплиментами речь Лэйна. – Ваш Сомов не годится для большого бизнеса, он никогда не даст высоких гонораров. Разве так устраивают последний матч? У меня каждый боксёр получил бы не менее пяти тысяч крон! Подумайте о контракте. Автомобиль, тренировочный коттедж, тренер-массажист обеспечены. Личной переводчицей останется Божена.
Ширвис никак не мог избавиться от назойливого импрессарио. У Яна не хватало мужества рассказать ребятам о его домогательствах, и он продолжал тайно встречаться с дельцом то в вестибюле гостиницы, то в баре.
Сомов, давая интервью многочисленным репортерам, умышленно намекнул, что с Берлундом на ринге, видимо, встретится лучший средневес команды – Ян Ширвис.
Это взбодрило Яна. Воспрянув духом, он строже стал соблюдать режим и большё времени уделять тренировке. Но мысль о долге и возможном шантаже не давала покоя. Он все время чувствовал какую-то нервную взвинченность. Может, поэтому в спаррингах Ян не замечал подготовки противников к атакам и, словно утеряв координацию движений, запаздывал с уклонами и нырками, делал непростительные промахи. Сомов глядел на его работу и покачивал головой.
– Что-то ты, брат, забуксовал! – хмурясь, говорил он. – Не отвлекайся, прекрати думать о постороннем. Не вижу автоматизма и непроизвольности.
Но как отвлечешься от угнетающих мыслей, когда они гложут и гложут? «Сколько разговоров будет! И за границу, конечно, больше не пустят. А главное, отец, – что он скажет, когда вернусь?»
Ян решил еще раз поговорить со Штолем. Может, он поможет избавиться от домогательств Лэйна?
На другой день, когда боксеры собрались поехать на полуостров Бигдэй осмотреть старинные ладьи викингов и знаменитое судно «Фрам», на котором Нансен плавал к Северному полюсу, Ян повязал щеку шарфом и, держась, за нее, стал ходить из угла в угол, как бы не находя себе места от зубной боли.
Сомов обеспокоился: – Может, врача позвать?
– Нет, пройдет… Прогреть только… Я мороженым застудил.
Ян повалился на постель и закрыл голову подушкой. Но стоило боксерам уехать, как он, вскочил, осмотрелся и позвонил Штолю в гостиницу. Тот обрадовался, услышав его голос:
