Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
В «Убежище девы Марии» на нянек возлагалась нелегкая работа. Они обязаны были наводить чистоту в спальнях, отвечать за опрятность ребят, водить их в столовую, на работу, в баню и на отбывание наказаний, полученных от старух воспитательниц.
Чтобы управиться с вечно голодными и капризными детьми, выросшими в трущобах концлагерей, надо было обладать ровным характером и терпением, а главное – щедрым сердцем. Малыши чутьем угадывали – хорошо ли к ним относятся. Притворством можно было обманывать разве только взрослых.
Ирина научила своих ребят вставать с постелей по первому сигналу, открывать окна и делать физзарядку. У нее ребятишки меньше капризничали, сами застилали постели и делали уборку.
В столовую они приходили парами, без шума и толкотни, садились за столы и ждали, когда няня уравняет им порции.
Ирина сама не могла понять, как она успевала все делать: соблюдать чистоту, чинить и латать одежду, разнимать драчунов, разбирать детские ссоры, утирать носы и слезы, лечить ссадины и цыпки, укладывать в постели малышей, да не просто, а с поцелуем и добрым словом. Никого нельзя было обойти лаской, иначе услышишь всхлипывания. Няня должна была хоть рукой коснуться остриженного лба.
У нянь нижнего этажа дело не клеилось. Они никак не могли приспособиться к малышам и порядкам «Убежища девы Марии». Утро у них начиналось с истерических выкриков, затрещин и плача. Плохо умытые, зареванные ребятишки опаздывали в столовую, не вовремя выходили на работы и выглядели неопрятными. За это няни получали пощечины от воспитательниц – старух и «хехтовок».
Издерганные женщины плакали, проклиная свою судьбу, и не успевали ничего делать. Они путали часы расписания, приводили детей не туда, куда следует, и свою злость вымещали на подвернувшихся ребятах.
Хилла Зикк, решив навести порядок в блоке, назначила Ирину старшей над всеми нянями и спросила, кого ей дать в помощницы. Ирина попросила прислать старших девочек.
Хилла Зикк не возражала. Она пошла к начальнице, и на другой день к малышам прислали девочек из прачечной, а взрослых нянь отправили на их место.
Юные няни, конечно, больше пришлись по душе ребятишкам, чем прежние. Девочки сами не прочь были побегать, сыграть в прятки и жмурки, попрыгать со скакалкой. Они понимали, что без игр и шалостей малышам невозможно жить. А главное – они умели разговаривать без истерических выкриков и, кроме того, по вечерам соглашались рассказывать сказки. Ради этого малыши без капризов и плача мыли ноги, пораньше укладывались в постель и затихали.
Сказки стали как бы неофициальной, но обязательной частью вечернего расписания. Ребята ждали сказочниц с замирающими сердцами и готовы были слушать без конца. В сказках, придуманных Ириной, волки, драконы, злые колдуны и ведьмы были фашистами, а те, кто с ними боролся, – комсомольцами и пионерами. При этом каждый вечер хотя бы несколько добрых слов девочки говорили о Родине и наизусть читали русские стихи.
Ирина, как старшая няня, могла теперь собирать девочек без опасений и беседовать с ними. Это называлось инструктажем подчиненных. Хилла в, ее дела не вмешивалась. Она видела, что ребята стали послушней, требовала лишь обязательного заучивания молитв и строгого выполнения религиозных обрядов. Чтобы не вызывать у нее недовольства, девочки разучивали с ребятами непонятные молитвы на чужом языке, как тарабарские заклятья и считалки. При этом старшие по секрету объясняли, что эти бессмысленные сочетания слов надо знать лишь для обмана фашистов и «ведьм». Когда Хилла запевала своим высоким грудным голосом, дети с таким жаром вторили ей, что вызывали у старух богомолок слезы умиления.
Церковные службы, на которые ребят водили строем в субботу и в воскресенье, пионеры называли «мессами-притворесами» и относились к ним, как к озорной игре. Вместо молитв мальчишки бубнили несусветную тарабарщину, а девочки тонкими голосами лишь выводили заунывные молитвы. Но богомольным старухам казалось, что дети всерьез обращаются к богу, и они одобрительно кивали головами.
В «Убежище девы Марии» ребята подчинялись только решениям пионерской дружины, но «хехтовки» считали, что дети расторопно и охотно выполняют их распоряжения. Это заблуждение было на руку юным заговорщикам.
Два слова: «Не пищать!» – стали их главным лозунгом жизни на чужбине. Какой бы тяжелой ни была работа, старшие пионеры выискивали в ней то, что могло укрепить здоровье ребят. На полевые работы они советовали не идти, а бежать, как бегают спортсмены для выработки выносливости. На мельнице подростки ловко ворочали тяжелые мешки и учили младших ребят в два приема поднимать тяжести.
«Хехтовки» с одобрением относились к затеям ребят, – им нужны были ловкие и выносливые работники. Зато мамаши, работавшие на фермах, злились на пионерских вожаков и пытались настроить ребят против Большинцовой:
– Не верьте ей, она не русская, перед немцами выслуживается. Как только научитесь работать, вас ушлют на фабрики.
Некоторые мамаши, чтобы подкормить своих детей, вылавливали из пойла для свиней репу, порченую морковь, капустные кочерыжки и тайно приносили под перёдниками малышам. Порой они так обкармливали своих ребят, что те заболевали расстройством желудка и попадали в изолятор.
Ирина вынуждена была ограждать малышей от «забот» неразумных мамаш. В дни встреч она выделяла дежурных, которые не позволяли кормить тайком, а предлагали складывать овощи в общую корзину. Это еще больше озлобило матерей. Они не раз грозились:
– Если будешь запрещать подкармливать наших ребятишек, мы тебя в навозе утопим.
– Вы же их не подкармливаете, а губите, – пыталась Ирина образумить матерей.
Но те не желали слушать увещеваний.
– Уйди, подлюга! – говорили они. – Не прикидывайся нашей, знаем, кто ты.
Раскрываться перед издерганными, обезумевшими в лагерях женщинами было опасно. В гневе они могли проговориться «хехтовкам». Ирина решила не обращать внимания на угрозы отчаявшихся мамаш.
* * *
В дни, когда советские войска перешли старые границы Германии, фрау Хехт притихла и как-то обмякла. Она уже не напоминала гусыню, а скорее походила на одряхлевшую курицу. Ее помощницы тоже вдруг изменились: стали заискивать перед прачками, скотницами, делали подарки и просили запомнить их доброту.
Вскоре «хехтовки» стали исчезать одна за другой. Апрельской ночью, погрузив вещи в прибывшую санитарную машину, вместе со старшей медицинской сестрой убежала и сама фрау Хехт.
В «Убежище девы Марии» из немок остались лишь старухи богомолки да Хилла Зикк. Одни они не могли управиться с большим и сложным хозяйством. Пришлось Ирине и старшим ребятам взять на себя управление имением.
Хилла Зикк предложила в честь приближающейся свободы устроить торжественную мессу.
– К чему теперь? Наши ребята не верят в бога, – сказала Большинцова.
– Не богохульствуй! Ты не видела, как они молятся?
– Видела. Это было притворство, для обмана богомолок.
– Ты это знала и ничего не сказала мне.
– Я сама не верю в бога. Я атеистка.
Хилла Зикк замахала руками, отступая от Ирины.
– Такого кощунства господь вам не простит. Не подходи ко мне, – потребовала она. – Больше я ни в чем тебе не помогу. Ты богоотступница!
Войска англичан и американцев, двигавшиеся по дорогам Германии почти без боев, прошли где-то стороной. О Дне Победы Большинцова узнала с запозданием, когда Виктор с Севой исправили радиоприемник, забытый фрау Хехт. На радостях был устроен для всех праздничный ужин.
Вскоре в «Убежище девы Марии» прикатили два мотоциклиста. Это были англичане. Они расспросили, что это за имение, кто в нем находится, что-то пометили на своей карте и поехали дальше.
В конце мая Ирину разыскал розовощекий, приторно вежливый немец. Он отрекомендовался представителем англичан и предупредил, что в четверг ровно в одиннадцать часов в «Убежище девы Марии» прибудут уполномоченные Союзной Комиссии по репатриации.
Готовясь к встрече, Ирина вытащила из вещевого склада всю новую, а также хорошо починенную одежду и велела ребятам переодеться. У нее не было только подходящей материи на пионерские галстуки. Пришлось взять из церкви вишнево-красные одежки служек, распороть их и выкроить сотню косынок.
В четверг, когда в «Убежище девы Марии» прибыли представители Союзной Комиссии, ребята встретили их, выстроившись на торжественную линейку.
Англичанам и американцам красный флаг и пионерские галстуки не пришлись по душе. Словно не видя застывших шеренг ребят, союзники прошли в главное здание. К знаменосцам подошел лишь советский капитан и негромко сказал:
– Спрячьте на время красные галстуки. Недипломатично так встречать союзников.
На радостях ребята бросились обнимать офицера, а он, отбиваясь от них, строго потребовал:
– Отставить! Что за вольности? Я здесь официальное лицо. Прошу соблюдать… Тут не наша зона, а английская. Понятно?
– Понятно, – расстроенно ответили ребята. Они не ждали такого от советского человека.
Когда капитан ушел, недоумевающие ребята обратились к Ирине:
– Почему он так с нами?
– Не знаю. Наверное, есть причина.
Но от недоброго предчувствия ей стало тоскливо. «Почему прислали такого черствого человека? Почему он не порадовался вместе с нами?»
Позже ее вызвали на комиссию. Вопросы задавали немец с лучезарной лысинкой, говоривший по-английски, и советский капитан:
– С какой целью вы устроили этот маскарад с красными галстуками?
– Пионеры в торжественные дни всегда надевают красные галстуки.
– Где вы взяли здесь пионеров?
– Мы еще год назад создали тайную организацию.
– А это не гитлерюгенд?
– Узнайте у ребят.
– Нам сказали, что вы всё время выслуживались перед нацистами. Сейчас решили перекраситься?
Вопросы были столь оскорбительны, что Большинцовой, хотелось отвечать дерзко, но она сдерживалась.
– Вы можете всё узнать у ребят, – повторила Ирина.
– Они несовершеннолетние. У нас есть заявления взрослых о вашей грязной деятельности.
– Если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, я перестану отвечать.
Немец, который переводил вопросы англичан, был учтивей:
– Вы, фрау, видимо, желали остаться начальницей приюта?
– Нет, я хочу немедленно вернуться на Родину.
– Вы из Польши?
– Нет, я из Советского Союза.
Англичанин посмотрел в список, смерил Большинцову оценивающим взглядом, затем, изобразив на лице скуку, что-то буркнул немцу. Тот поклонился ему и перевел:
– Мы сожалеем… но у нас иные сведения. До выяснения личности, мы вынуждены содержать вас под… охраной.
Большинцову арестовали и отправили с молчаливым английским солдатом в детский карцер.
Ирина так была ошеломлена всем происшедшим, что некоторое время беспомощно сидела на жесткой койке, сжимая руками виски. За что ее арестовали? Неужели всерьез подозревают, что она работала на гитлеровцев? Но это же легко выяснить, стоит только поговорить с ребятами…
К вечеру старшие ребята разыскали Большинцову. Они принесли ей поесть и, лежа на улице перед подвальной решеткой, стали убеждать:
– Это не наш капитан. Наверное, переодетый фриц, советские такими не бывают. Он и нас не хочет слушать, гонит от себя и говорит: «Не ваше дело». Да еще грозится посадить в карцер.
Ирина решила еще раз поговорить с советским офицером. Неужели она не сумеет его переубедить? Надо только добиться свидания, и недоразумение мгновенно рассеется.
Она послала с ребятами записку капитану. Но он пришел к ней только утром и разговаривал в присутствии английского солдата.
– Почему вы обращаетесь ко мне? Я здесь не представляю Польши.
– К Польше я тоже не имею никакого отношения. Я русская, уроженка Ленинграда, была летчицей и членом партии.
– Все это надо доказать. По документам вы Мария Блажевич, уроженка Вильно. В концлагере находитесь за какие-то религиозные прегрешения.
Ирина попыталась рассказать ему, как она попала в плен и по какой причине стала жить в концлагере под чужим именем, но он перебил ее и задал обезоруживающий вопрос:
– А почему вы не покончили с собой? Советские летчики в плен живыми не сдаются.
Капитан говорил об этом, как о чем-то обыденном и обязательном, словно по таким поступкам только и опознаются советские люди. Видно было, что он не охотник делать добро людям.
– А сами вы на войне были? – спросила у него Ирина.
– Вас это не касается, – резко оборвал ее капитан. – Разговор наш заканчивается.
– Вы можете бросить советского человека на произвол судьбы?
– Сначала докажите, что вы советский человек. Сейчас много появилось «артистов», выдающих себя за мучеников концлагерей. Пишите письменное объяснение с указанием всех мест и сообщите фамилии людей, которые могут подтвердить, что вы советская подданная. Проверим в обычном порядке. Больше прошу меня не вызывать.
Глава тридцать втораяОтгремели залпы победного салюта над Невой. В Европе наступил мир, но на Дальнем Востоке война еще продолжалась.
Ян вот-вот должен был приехать в отпуск. Зося почему-то ничего не сообщала о демобилизации.
В Ленинграде уже начались белые ночи. Голубое сияние колыхалось над каналами и Невой до восхода солнца.
Эшелонами прибывали эвакуированные. Город наполнялся ребятами. В трамваях становилось тесно, появлялись новые маршруты.
Однажды – в середине июня – Бетти Ояровна из кухни услышала звонок. Думая, что это пришел почтальон, она вытерла о передник руки и поспешила в переднюю.
Открыв дверь, старушка увидела на лестничной площадке двух невероятно чумазых пареньков.
«Беспризорники», – решила Бетти Ояровна. В первую минуту ей хотелось впустить их и накормить, но в квартире, кроме нее, Дюди и Игорька, никого не было. Баба Маша ушла на рынок. «Бог знает, как поведут себя эти чумазые пареньки. Лучше, пожалуй, поостеречься».
– Что вам нужно, ребята? – спросила она.
– Вы Бетти Ояровна?
– Да.
– Мы от Ирины Михайловны, – сказал старший.
– От кого?.. – не веря своим ушам, переспросила старушка.
– От Ирины Михайловны, – повторил младший. – Мы уже были в одном доме, но он разбомблен. Мы письмо привезли.
Бетти Ояровна изменилась в лице:
– Ой, дорогие мои! Что же я вас здесь держу… Заходите в дом, рассказывайте.
Обрадованная Бетти Ояровна провела их в столовую и принялась расспрашивать:
– Где сейчас Ирина Михайловна? Почему она сама не приехала?
– Она еще в Германии. Попросила нас доставить письмо. Сказала: «Берегите его, иначе я пропала». Мы его прятали, по дороге убежали из поезда и пробрались в Ленинград.
– Так вы же голодные! – воскликнула Бетти Ояровна и засуетилась. – Проходите в кухню, помойтесь и поешьте сначала. Потом все подробно расскажете.
– Нет, сначала мы выполним, что велено.
Старший парнишка снял с себя куртку, отпорол подкладку, вытащил тоненькую пачку желтых листков, прошитых белой ниткой, и передал их Бетте Ояровне.
– Читайте. Мы не потеряли ни одного листка.
Письмо было написано мелким, убористым почерком.
Разыскав очки, Бетти Ояровна уселась за стол и с волнением начала читать, а ребята следили за выражением ее лица.
Ирина писала:
«Родные мои Кирилл, Борис, Зося, Ян, Бетти Ояровна!
Я не знаю, кому из вас в руки попадет это письмо. Даю ребятам два адреса. Парнишки разыщут вас. Приютите и позаботьтесь о них. Это мои друзья. Им можно довериться во всем.
Я попала в ужасное положение: сижу за решеткой у англичан, а наш представитель в Союзной Комиссии по репатриации некий капитан Жгур не желает меня больше выслушивать. Какой-то равнодушный сухарь! Не знаю, почему его сделали представителем Советского Союза? Все складывается не в мою пользу. Я вынуждена искать помощи у ребят. У меня нет другого выхода.
Письмо, наверное, сумбурное и неразборчивое? Простите. Я пишу его в полутемном подвале огрызком карандаша. Надо спешить. Ребят уже разделили пр национальностям и скоро начнут вывозить.
Вот что нужно сделать для меня без промедления: сходить на мою ленинградскую квартиру, если она уцелела, найти мои метрики, фото и другие документы, доказывающие, что я русская, постоянно жила в Ленинграде, имею ребенка и была летчицей. Снимите копии и пошлите в нашу Комиссию по репатриации.
Здесь мне никто не верит, так как я не имею никаких доказательств. Единственных свидетелей – ребят не желают выслушивать. Они, мол, несовершеннолетние, их показания не имеют юридической силы.
Вам, конечно, надо знать, как я попала в плен. Коротко описываю. Мой самолет подбили у отрогов Северного Кавказа в 1942 году. Мне со штурманом Юлей Леуковой удалось в темноте посадить самолет на поле. Но мы решили сжечь его и тут же были схвачены гитлеровцами.
Капитан Жгур спросил меня: почему я не застрелилась, а сдалась в плен? Отвечаю: не было возможности. Сгоряча, может быть, я бы это и сделала, но у нас отняли оружие.
И еще хочу сказать вам, моим друзьям: бывают обстоятельства, когда человек не может лишить себя жизни и не должен. Я надеялась увидеть моих любимых и не хотела умирать без борьбы. В любых обстоятельствах коммунисты должны бороться и верить в победу. Кроме того, я мать. Какая женщина уйдет по своей воле из жизни, когда ее ждет ребенок?
Я никого не предала и не выдала военной тайны. Может быть, я была недостаточно изобретательна в борьбе с нацистами? Допускаю. Но я не боялась палачей и боролась с ними как могла.
В концентрационном лагере «Дора» меня так допрашивали, что я полуживой попала в морг. Там мне дали номер и одежду умершей от истощения польки и переправили в барак католичек. Я продолжала жить в концлагере под именем Марии Блажевич.
Потом я попала в «Убежище девы Марии» – католический приют для детей. Мне удалось подружиться с ребятами и создать пионерскую организацию в царстве нацисток и богомольных старух. Это было не по вкусу англичанам. Они с подозрением отнеслись ко мне. А наш советский представитель – капитан Жгур – вместо поддержки сделал так, что я оказалась без рода, без племени и попала за решетку.
Прошу вас действовать без промедления. Выручайте! У меня хватило сил только на нацистов. Теперь нервы сдают. Неужели придется поступить так, как рекомендует (товарищем его назвать не могу и советским капитаном тоже) этот Жгур?
Обнимаю и целую моих дорогих. Надеюсь на вашу помощь. Вы представить себе не можете, как я жду встречи с вами!
Ира»
По мере чтения лицо Бетти Ояровны делалось все бледнее и бледнее. Окончив читать, она, словно обессилев, сидела некоторое время без движения, затем решительно поднялась, подошла к телефону и позвонила Валину:
– Очень важная весть. У нас ребята с письмом от Ирины Михайловны. Бросьте всё и приезжайте.
– Сейчас же еду, – ответил Борис. – Пусть ребята дождутся меня.
Бетти Ояровна, усадив парнишек за стол, накормила их, потом попросила достать с антресолей большую корзину, в которой хранилась старая одежда Яна. Отобрав для гостей подходящие рубашки, трусы, тренировочные брюки и куртки, она сказала:
– А теперь, Саня и Виктор, затапливайте ванну и – мыться. Считайте, что вас приютила у себя мама Ирины Михайловны. Хорошо? Свою одежду всю бросьте, она пойдет в стирку. А эту наденьте. Потом мы с вами подберем что-нибудь получше. У меня сын очень быстро рос и любил модничать. Одежды сохранилось много.
* * *
Валин, дважды перечитав письмо Ирины, до мельчайших подробностей расспросив ребят, решил, что прежде всего надо выяснить, уцелела ли комната Ирины, сохранились ли документы.
«Ну, а что я буду с ними делать? – подумал он тут же. – Посылать почтой в Германию? Рискованно. Еще попадут не туда, куда нужно. Лучше всего поехать в Германию самому. Но сумею ли выхлопотать пропуск, да и отпустят ли со службы? Может, съездить в Москву? Но к кому? Надо посоветоваться с Яном. Вот если бы летчики взялись хлопотать, тогда дело бы двинулось. Не подать ли Яну идею о поездке? Герой Советского Союза, напористый, – он пробьется к самому важному начальству. Ему пойдут навстречу и, пожалуй, разрешат вывезти Ирину. Да, да, действовать надо только так».
Валин поехал на телефонный переговорный пункт и заказал на десять часов вечера разговор с Ширвисом.
Оттуда Борис отправился искать дом, в котором жили Ирина с Кириллом. Их дом уцелел, но был сильно побит осколками. В одной стене виднелась свежая кирпичная кладка заделанной пробоины.
Валин поднялся по лестнице на самый верх и позвонил. Дверь ему открыли две женщины в одинаковых зеленых кофточках.
– Где здесь находится комната летчицы Большинцовой? – спросил он.
Его полувоенная форма явно напугала женщин. Они стали оправдываться:
– Нам сказали, что летчица погибла. Мы сестры… Живем тут с разрешения управхоза…
Комнату Ирины они захватили, конечно, незаконно. Видя растерянность женщин, Валин строго спросил:
– А где ее вещи?
– У нее только шкаф, оттоманка да туалетный столик, можете посмотреть. А книги и бумаги мы сожгли… холодно было, – виновато ответила старшая. – И постельное белье брали.
Сестры провели Валина в крайнюю комнату. В шкафу висели их собственные платья и жакетки, на оттоманке лежали безвкусно вышитые думки, явно не Ирининого производства. Ящики туалетного столика оказались закрытыми.
– У нас ключей нет. Мы не знаем, что у нее тут.
Борис вытащил захваченную из дому связку ключей.
Вскоре все ящики были отперты. Валин принялся просматривать содержимое. Тут были женские мелочи: наперстки, катушки ниток, клубки, тесемки, резинки, пуговицы разных размеров, флакончики и прибор для маникюра, всякие брошки и значки. Лишь в правом нижнем ящике он обнаружил шкатулку с документами, а под нею – пачку фотографий.
Увязав документы и фотографии в один пакет, Валин вновь запер ящики и сказал сестрам:
– За пропажу оставшихся вещей будете отвечать вы. Комнату надо освободить к пятнадцатому. Конечно, приведя всё в прежний вид.
Сестры согласно закивали головами. Валин попрощался с ними и поспешил на телефонную станцию.
В переговорном пункте он ждал недолго. Ровно в десять часов Валина вызвали в кабину. Он услышал далекий голос Яна:
– Борис, да? Здравствуй. Что там у вас стряслось? Если с мамашей – говори без обиняков…
– Нет, не волнуйся, Бетти Ояровна здорова. У меня другое, неотложное… Нашлась Ира Большинцова, ей нужно помочь выбраться из беды.
– Ира? Я не ослышался?.. Где она?
Валин коротко, намеками рассказал о происшедшем и поделился своим планом действий. Яна уговаривать не пришлось, он согласился сразу.
– Сегодня же начну хлопотать! Можешь не сомневаться, – заверил Ян, – отпуск мне дадут. Давай завтра в этот же час опять переговорим по телефону. На всякий случай заготовь копии ее письма, показания мальчишек, фотографии и всё, что найдешь нужным. Поцелуй за меня маму. Мы скоро увидимся. До завтра.
