Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
Ширвис много дней провел в госпитале и в санатории для выздоравливающих. По решению медицинской комиссии его направили в резерв. Ян сразу пошел объясняться с председателем комиссии. Подполковник медицинской службы, поблескивая очками, сказал:
– Видите ли, такие операции, как у вас, явление нечастое. Думаем, что с рубцом на сердце летать рискованно. А вдруг в воздухе оно сдаст, подведет и вас, и нас? Что тогда? Давайте немного подождем и еще разок проверимся.
– Сколько же мне ждать? Так и война кончится.
– Тем лучше. Вы свое отвоевали, и неплохо: Героем Советского Союза стали. А для мирного времени у нас хватит здоровой молодежи. Я бы на вашем месте не торопил комиссию. Вы и так достаточно испытывали судьбу. В Заполярье горячее время схлынуло, и обострений на фронте не предвидится.
Ширвису скучно было в общежитии резерва. Томясь от безделья, он пошел на прием к полковнику Чубанову. Тот теперь командовал дивизией и тоже носил Золотую Звезду Героя Советского Союза.
Увидев на пороге кабинета пышущего здоровьем, подтянутого капитана Ширвиса, комдив обрадовался.
– Вольно! – весело сказал он. Вышел из-за стола и крепко пожал руку Яну. – Вот это по-нашему! Ему в сердце стреляют, а он вытряхивает осколок – и опять жив-здоров.
– Летать не разрешают, – пожаловался Ян.
– Очень хорошо, что не разрешают. Тебя не менее ответственное дело ждет. Будешь отдыхать и представлять военно-воздушные силы на всех торжествах.
– Как это?
– Очень просто. Посидишь в президиуме торжественного заседания, потом поздравишь присутствующих от имени авиации и два-три боевых эпизода расскажешь, у тебя их прорва. Мужик ты остроумный, языкастый…
– Так что же – в свадебные генералы меня определили?
– Ничего не попишешь. Выручай, компанеро. Ведь без толку томишься в резерве, а меня замучили представительством. Ничего не успеваю делать. Либо сам поезжай, либо боевых летчиков подавай на торжественные заседания, да не простых, обязательно Героев Советского Союза, чтобы вся грудь в орденах. Покрасуйся, пожалуйста, за нас, будь другом. Не в службу, а в дружбу. Всего месяц или два, не больше, даю слово. А потом в отпуск пойдешь…
Ширвису по приказанию комдива сшили новый парадный китель, и он стал ездить на машине и вылетать на связном самолете на банкеты и торжественные заседания не только в Мурманск, Полярное, но и в Архангельск. Эта суетливо-парадная жизнь не устраивала его так же, как безделье в резерве. Забегая на аэродром – в землянку родной эскадрильи, Ян проклинал свою жизнь, а товарищи лишь посмеивались.
– Вот мне бы твои неприятности! – говорил один. – С горя прямо бы… на Кавказ махнул.
– А жизнь там – хуже не придумаешь, – подхватывал другой. – Шампанского – залейся, миндаль цветет, черешня рдеет, вода в море теплая-претеплая… Противно даже.
– Да, да, ужас! – продолжал третий. – Зато здесь – красота! Вместо фруктов – лук репчатый, чеснок, клюквенный экстракт. Навитаминивайся! А если снежку подвалит, пурга закрутится или туманчик с моря наползет – выбирай любое удовольствие: хочешь – трескайся в скалу при посадке, хочешь – в ров влетай. Не нравится? Можешь другим способом голову свернуть. Там, конечно, этого не будет. Не-е-ет! Одни неприятности: вздохи да поцелуи во тьме…
– Ну вас к чертовой бабушке, – сердился Ян. – Одно у вас в голове. Молокососы! Меня это не занимает.
– Ах, вот оно что! Мы и то думаем, чего это Зося Антоновна на моряков засматривается.
– Пусть. Это меня не волнует.
Получив двухмесячный отпуск, Ширвис решил недельки полторы побыть у матери в Ленинграде, а потом отправиться в южный санаторий. Телефонный звонок Валина озаботил Яна и одновременно обрадовал: «Наконец настоящее дело появилось! Если выручу Ирину, значит не зря лечил сердце. А как порадуется Кирилл!»
Ян всё еще не мог поверить в гибель друга и ждал какой-нибудь вести о нем.
С телефонной станции Ширвис отправился в штаб дивизии. Из окна чубановского кабинета пробивалась узенькая щелочка света. Ширвис решил, несмотря на поздний час, зайти к комдиву.
Адъютант с недовольным видом выслушал его и сказал:
– Полковник в такое время никого не принимает, особенно по личным делам.
– Все-таки попробуйте, товарищ младший лейтенант, – настаивал Ширвис.
Адъютант неохотно пошел в кабинет. Вскоре он вернулся уже с менее суровым лицом:
– Проходите, товарищ капитан.
Чубанов сидел, освещенный только настольной лампой. Лицо его казалось бледным и усталым, а набухшие веки имели какой-то фиолетовый оттенок. Оторвавшись от бумаг, комдив спросил:
– Что, компанеро, прощаться пришел?
– Так точно… Никак нет, – по-швейковски ответил Ширвис. – Маршрут, согласованный с вами, отменяется, санатории – побоку. Намечается путь в другую сторону.
В разговорах по личным делам Чубанов допускал шутливый тон, он даже сам его поддерживал:
– Не на полюс же ты собрался?
– К сожалению, на Запад, – уже серьезно ответил Ширвис. – И не по своему личному делу…
У комдива удивленно поднялись брови.
– Вы, наверное, слышали о жене Кочеванова? – спросил Ширвис. – Она служила в женской авиационной части…
– И погибла где-то у Северного Кавказа, – досказал Чубанов.
– В том-то и дело, что не погибла, а попала в сложную передрягу…
– Ах, вот оно что! Тогда садись, рассказывай.
Ширвис, сев в кресло напротив, сообщил все, что узнал от Бориса Валина. От Чубанова ему ничего не хотелось скрывать. Он знал: этот человек способен на смелые поступки и не будет кривить душой.
Комдив задумался и, как бы рассуждая с самим собой, заговорил:
– Да, случай не из легких. Официальной просьбы не напишешь. «О бдительности забыли, – скажут. – На каком таком основании пишете? Вы знаете, как она вела себя в плену? Вы уверены, что ее не обработали?»
– Уверены, – вставил Ян. – В любом месте поручусь.
– В этом я не сомневаюсь. Но кому захочется поддерживать поручителя и навлекать на себя беду? Жену Кочеванова здесь и в глаза не видели…
– В плен-то могли попасть и мы с вами, – сказал Ширвис. – Посадил бы я самолет не на наше озеро и, скажем, там потерял сознание. Что же я, сразу врагом вашим стал? Ну, предположим, я человек, не вызывающий особого доверия, но в Кочеванове никто не сомневается? А он может оказаться в плену. Неужели и за него не осмелились бы хлопотать?
– Я-то готов, но дело не в этом. Давай так договоримся: ты без лишнего звона готовишься к отъезду, а я почву прощупаю. Кстати, сегодня у меня ночной разговор с Москвой. Устраивает тебя?
– Вполне.
– Тогда до завтра. Только прошу обо всем этом не распространяться. Едешь в отпуск, и всё.
На другой день Чубанова куда-то вызвали, он вернулся только после обеда. Ширвис решил, что комдив уже забыл о нем, но тот перед ужином прислал за Яном вестового.
– Завтра в семь тридцать вылетаешь в Москву, – сообщил Чубанов. – Я попросил: «Дайте хоть одному из нас на рейхстаг взглянуть». – «Пожалуйста, – отвечают, – хоть завтра. Место в «Дугласе» будет». В общем, договорились… придется тебе там выступить и от заполярников приветливое слово сказать. В Берлине мой напарник и первейший друг Троша Холин служит. С ним мы в Испании воевали. Мужик он верный, поможет тебе в розысках. Вот записка к нему, и устный привет передавай. Больше ничего сделать не могу.
– Спасибо… Большое спасибо.
– Меня-то за что благодарить? Оформляй командировочное и… счастливого пути. Обязательно дай знать о результатах.
– Есть!
Получив предписание, Ширвис на попутной машине поехал попрощаться с летчиками эскадрильи.
Товарищи, узнав о неожиданном отъезде, заинтересовались: какие-такие дела ждут Яна в Берлине? Ему пришлось отшучиваться:
– Говорят, без привета соколов Заполярья они там истерзались. Вот меня и гонят порадовать войска. А заодно, конечно, расписаться на стенах рейхстага от вашего имени. Оттуда махну в Ленинград.
Узнав, что он будет в Ленинграде, товарищи стали укладывать чемодан с кочевановскими вещами.
– А это его сынишке передашь, – сказал Хрусталев, передавая пакет с деньгами. – Здесь двенадцать тысяч триста сорок рублей. В эскадрилье собрали. Пусть летчиком растет.
– Чего же мою долю не взяли?
– Ты и сам добавишь.
Провожать пошли Хрусталев и Сережа Маленький. На улице Хрусталев сказал:
– Ну, теперь, Ян, выкладывай: зачем в Берлин летишь? Неужели от нас секреты завел?
– Чубанов просил не распространяться. Я ему слово дал. Но вам можно, не проболтаетесь…
Хрусталева растрогал рассказ Ширвиса.
– Вот так Чубан! – восхитился он. – С таким начальством служить можно, понимает человека!
В десять часов вечера состоялся телефонный разговор с Валиным. Борис очень обрадовался.
– Чудесно! В ноль тридцать выезжаю из Ленинграда «стрелой» с документами и копиями, – сказал он. – Давай в десять утра встретимся в вестибюле гостиницы «Москва». Тут Бетти Ояровна ждет. Есть минута в запасе, поговори…
В трубке послышался негромкий голос матери:
– Янушка, мой мальчик, что же ты не едешь? Я заждалась. Обязательно привози Иру. Мы будем с нетерпением ждать вас.
– Хорошо, мама, постараюсь. Ни одной минуты лишней не задержусь в Берлине. Я тоже соскучился по тебе.
* * *
Перелетев из Москвы в пассажирском «Дугласе» на окраину Берлина, Ширвис прямо с аэродрома поехал в советскую комендатуру.
Помощник коменданта оказался на месте. Ян, пользуясь правом Героя Советского Союза, прошел к нему без очереди. Горбоносый и смуглый, с глубоко посаженными ястребиными глазами, полковник Холин очень походил на Чубанова, даже голос у него был таким же трубным. Дождавшись, когда он кончит говорить по телефону, Ян представился, щелкнув каблуками, и передал письмо.
Помощник коменданта не спеша надрезал конверт, вытащил из него два листка и принялся читать. Тяжелые складки на его лице постепенно разглаживались, он улыбнулся:
– Жив, значит, Чубанов! Как он теперь выглядит: состарился, поседел?
– Не очень.
– И что же – в генералы метит?
– Так точно. Должность генеральская.
– Чем же я, товарищ капитан, смогу вам помочь?
Ширвис коротко изложил свое дело. Полковник, теребя мочку уха, задумался:
– Да-а… Ситуация, нужно сказать, не из простейших. Но ведь выпутывались и не из таких. Прежде всего разыщем в комиссии по репатриации капитана Жгура. Поговорим с этим деятелем и выясним: можно ли без вмешательства большого начальства забрать вашу Ирину Михайловну, то бишь Марию Блажевич, в наш сектор? Если да, то сложностей особых не будет. Вы ее сможете с собой захватить. Вас устраивает такой план?
– Вполне, – ответил Ширвис.
– Ну и чудесно. А пока – берите направление в гостиницу. Приводите себя в порядок и будьте готовы к встрече с англичанами. Думаю, часика через три мы вам кое-что сообщим.
Ширвис так и сделал: из комендатуры он поехал в гостиницу для офицеров, занял номер и стал выкладывать из чемодана вещи. Парадный китель оказался помятым. Ян позвонил дежурному старшине и спросил, нельзя ли достать утюг.
– А зачем самому гладить? У нас это дело отработано, – ответил тот. – Сейчас пришлю Ганса.
Через несколько минут в номер постучался портной. Он почтительно выслушал Яна, потом показал на часы и поднял два пальца.
– Ага, через два часа будет готово? Гут.
Отдав китель портному, Ян собрался прилечь на диван, но в номер вдруг явился шофер комендатуры и доложил:
– Товарищ капитан, приказано доставить вас в комиссию по репатриации. Полковник не может поехать, к нему делегация прибыла. Просил извинить и передать, что нужный вам капитан работает в двадцать шестой комнате.
Выпалив всё это, шофер рукавом смахнул с лица пот и добавил:
– Так что машина в вашем распоряжении.
Надев на себя гимнастерку, Ширвис захватил валинскую папку с документами и пошел с шофером к «виллису».
Ехали они по расчищенным от завалов улицам. Слева и справа торчали полуразрушенные, закопченные остовы домов, высились груды кирпичных обломков, битой черепицы, исковерканного железа.
На развалинах копошились опрятные старички в клеенчатых передниках и женщины в брюках.
Военные машины, лавировавшие среди выбоин на мостовой, вздымали красноватую пыль.
Капитан Жгур не принимал. Секретарь-машинистка, сидевшая в большой приемной комнате, направляла посетителей к какому-то майору Гордину. Ширвису, прежде чем обращаться к кому-либо, хотелось переговорить со Жгуром. Поэтому он решил ждать, а когда секретарь-машинистка куда-то вышла, Ян поднялся и заглянул в комнату, на дверях которой висела табличка с цифрой «26». Там за большим письменным столом стоял длиннолицый капитан с аккуратно зализанными височками. Он укладывал в стандартный фанерный ящик для посылок трикотажное дамское белье. Капитан так увлекся своим делом, что не заметил Ширвиса.
– Разрешите? – спросил Ян и про себя подумал: «Вот скотина! Его ждут, а он, видите ли, барахлом занят, посылку готовит».
Жгур вздрогнул, потом сердито взмахнул рукой и резко выкрикнул:
– Нельзя! Кто пропустил?.. Здесь без вызова не полагается!
– У меня неотложное дело.
– Идите к майору Гордину. Он сегодня принимает.
Но Ширвис не вышел. Расставив ноги, как в боксерской стойке, он упрямо застыл на месте и, глядя исподлобья, отделяя слово от слова, сказал:
– Мне нужны вы, а не майор Гордин. Я специально прилетел из Москвы. Полагаю, у вас найдется несколько минут?..
Офицеру с меньшим званием Жгур мог бы скомандовать: «Кругом, шагом марш!» Но перед ним был капитан. На него простым окриком не подействуешь. И дьявол его знает, по какому делу он здесь? Лучше сдержать себя.
Жгур перенес посылку на соседний круглый столик, прикрыл ее развернутой газетой, вернулся за письменный стол и жестом пригласил настойчивого посетителя сесть. Взгляд его был неприязненным.
«Ирина права: противная личность, – подумал Ян. – Но, кажется, из породы тех, кто опасаются немилостью вышестоящих испортить свою карьеру. Зря я не захватил Золотую Звезду. У него был бы совсем иной тон».
– Вы и своих подопечных так же встречаете? – спросил Ширвис. – Нехорошо, не по-фронтовому.
– Н-не понимаю, что вы имеете в виду? – отозвался капитан Жгур и про себя определил: «Ну, конечно, контролер из Москвы. Такие любят ошарашивать неожиданными вопросами. А черт, и дернуло меня заняться посылкой».
Заметив в глазах капитана тревогу, Ширвис решил не менять тона и задал новый вопрос:
– Вы участвовали в репатриации детей из английской зоны?
– Так точно, участвовал.
– Вам не запомнилась воспитательница по фамилии Блажевич, которая заявила, что она русская и живет не под своей фамилией?
– Что-то такое припоминаю… Одну минуточку.
Капитан Жгур открыл дверцы большого ящика с делами, перебрал пальцами твердые конверты, стоявшие в отсеках, и один из них вытащил. Бегло просмотрев бумаги, находившиеся в нем, он сообщил:
– Да, есть такая. Содержится в английском лагере. Выслуживалась перед нацистами, пыталась обмануть комиссию. Это какая-то авантюристка. У нас есть компрометирующий материал.
– Покажите.
И вот тут капитан Жгур спохватился: он вспомнил, что ведет разговор, не проверив документов прибывшего. Так не годится.
– Простите, а с кем я имею дело? Эти материалы секретные… Хотелось бы видеть ваш допуск.
Ширвис отдал ему свое удостоверение личности и, не ждя ничего хорошего, с любопытством смотрел на капитана, стараясь сохранить невозмутимый вид. Тот внимательно прочел текст удостоверения, недоуменно повертел его в руках и спросил:
– Так вы что – просто, служите в частях ВВС?
– Да. А разве это позорит меня? Я воюю не за письменным столом, как некоторые.
– Ну, знаете, это наглость. Я так не оставлю! – повысил голос Жгур. Он был уязвлен: пришлось юлить перед простым летчиком. – Кто вас уполномочил требовать секретные дела?
– Меня уполномочили боевые товарищи из Заполярья, каждый день рисковавшие жизнью. Вы знаете, что подозреваемая вами Блажевич… вернее – пилот бомбардировочной авиации Ирина Большинцова, была организатором борьбы в концлагере? Не знаете? Вернее – не хотите знать. О вашем поведении у нас тоже имеется компрометирующий материал.
Ширвис умышленно употребил выражение Жгура, подливая горючего в огонь. Он умел испортить настроение. «От этой скотины добра не жди, – решил Ян. – Все равно придется обращаться к высшему начальству. Так хоть наведу панику, пусть попрыгает. Все любители пугать бывают трусами». И это подействовало.
– Какие компрометирующие материалы? Предъявите, – потребовал Жгур.
– Видите ли, к этим материалам имеют доступ только люди очень честные, пекущиеся о благе советского человека. Вас к таким, как вы понимаете, отнести нельзя.
– Что?! Я вам покажу. Вы у нас запоете по-иному…
Капитан Жгур спрятал удостоверение Ширвиса в стол, схватил трубку с зеленоватого ящика полевого телефона и яростно начал крутить ручку. Потребовав какого-то майора Красникова, он доложил:
– Мною задержан тип, выдающий себя за русского летчика. Прорывался к секретным документам. Прошу немедля зайти… Так, слушаю. Будет выполнено.
Бросив телефонную трубку на рычажок, он отошел к стене и, положив руку на расстегнутую кобуру пистолета, со злорадством сказал:
– Теперь не уйдешь! Сидеть смирно, не шевелиться!.
Майор Красников пришел не один, он привел солдата-автоматчика. Оставив часового у дверей, майор прошел к столу и взглядом смерил Ширвиса. На вид Красников был грозный вояка: черные усы его топорщились, через лоб и нос проходил красноватый шрам, рассекавший левую лохматую бровь, квадратное лицо казалось решительным. Ян, как положено младшему по званию, ловко вскочил и представился:
– Герой Советского Союза капитан Ширвис.
Майор недоуменно переглянулся со Жгуром: тот ли это летчик, о котором шла речь по телефону? А растерявшийся капитан, не зная что ответить, протянул ему захваченное удостоверение личности.
Убедившись, что стоящий перед ним капитан похож на фото летчика в удостоверении, майор Красников спросил:
– Другие документы у вас имеются?
– Пожалуйста.
Ширвис подал ему командировочное предписание и наградную книжку.
Майор, просмотрев их, с укоризной спросил:
– Как же вы себя так ведете, товарищ капитан, что принуждаете вызвать караул?
– Дело не во мне, – ответил Ян, – а в повышенной нервозности вашего капитана. Он весьма странно вел себя: сперва мирно беседовал, показывал, где хранится нужный мне материал, а затем вдруг вскочил, схватил телефонную трубку, вызвал вас и стал угрожать мне пистолетом. Прием посетителей, конечно, оригинальный, но не очень приятный. Будем считать, что капитан Жгур просто неумелый шутник.
Ян знал, как действует его насмешливое добродушие. Жгуру нечем было оправдать свое паникерское поведение.
Майор досадливым жестом остановил его и вновь обратился к Ширвису:
– Какое дело привело вас к нам?
Ян коротко изложил цель своего прихода.
Майор, просмотрев бумаги, находившиеся в конверте, в раздумье потеребил ус и сказал:
– Знаете, по этому делу вам лучше всего обратиться к генералу.
– Если вы доложите обо мне, буду очень признателен, – ответил Ширвис, стараясь быть с майором предельно почтительным.
Майор при нем позвонил адъютанту генерала и, передав просьбу Ширвиса, упирая на слова «Герой Советского Союза», стал ждать. Адъютант, видимо, сходил в кабинет своего начальника, потому что ответил не сразу, а минуты через три: генерал согласился принять приезжего и приказал принести весь материал, имеющийся у них.
– Ну что ж, пошли вместе, – сказал майор. – Только предупреждаю: докладывайте сжато, не отклоняясь от темы. А вы, товарищ Жгур, пока не отлучайтесь, – предупредил он перепуганного капитана. – Возможно, потребуетесь.
С генералом Ширвису не пришлось вести длинных разговоров. Ян показал отпечатанное на машинке письмо Ирины, валинскую запись рассказа мальчишек и все имевшиеся фотографии.
– Вызвать сюда капитана Жгура, – приказал генерал.
Когда тот явился, генерал не менее минуты продержал его под грозным взглядом, а затем спросил:
– Почему не доложили мне об этой летчице?
– Я… я полагал… она не наша подданная… И не заслуживает. Вызвала недовольство союзников… Есть порочащий материал, – сбивчиво начал оправдываться Жгур.
– Порочащий материал возник по вашей инициативе? – перебил его генерал.
– Я только попросил женщин изложить письменно.
– Для какой цели, если она, по-вашему, не русская?
– Передать товарищам из Польши.
– Значит, для очернения человека вы не пожалели времени, а вот чтоб вызволить соотечественницу из беды у вас рвения не хватило? Рискованно, не правда ли? Еще от начальства попадет за инициативу. Так думали, а?
– Виноват, товарищ генерал.
– Без признаний вижу, что виноват! Хорошо, нашлись отчаянные ребята и славные летчики Заполярья, а то ведь пропала бы женщина. И сейчас не знаем, выручим ли ее. Придется дипломатию разводить. Вы сами-то воевали?
– Непосредственно на фронте не был, но я в тылу выполнял не менее…
– Ладно, – оборвал Жгура генерал, – не будем хвастаться тыловыми заслугами. Я спросил о фронте не для вашего унижения, а для выяснения: где же рождается психология перестраховщика? Ведь человек, рисковавший жизнью за товарищей, не позволит себе этакой выходки. А раз проштрафились, то будьте любезны разбиться в лепешку – сегодня же выясните, где теперь находится летчица и как ее побыстрей вызволить. Доложите мне в двадцать два часа. Ясно? Можете идти.
Капитан Жгур резко повернулся и так щелкнул каблуками, что, утеряв равновесие, чуть не упал. Когда за ним закрылась дверь, генерал сокрушенно потер седеющий висок и сказал:
– Не раз ломал голову и не пойму: в какие годы выросла вот этакая порода службистов. Во всех делах только себя оберегают, а на остальное им наплевать. Ни стыда, ни совести! И еще мнят себя правоверными. Возьмешь такого в оборот, а он – знай долдонит: «Виноват, исправлюсь». А в чем такой может исправиться?
И генерал грозно посмотрел на Ширвиса. Тот, не зная что ответить, смог только сказать:
– Товарищи, посылавшие меня сюда, надеялись, что я встречу людей… таких, как вы.
Генерал сморщился и недовольно покрутил головой:
– Ну вот, все впечатление о себе испортил! С лестью надо бы погодить. Я ведь не легковерная девица. Еще проверять буду: правду ли написала ваша летчица?
– Мы за нее ручаемся.
– Верю, но сам не хочу быть простофилей. Ты в гостинице остановился? Сообщи свой телефон адъютанту. Думаю, денька через два съездим в английскую зону. Не смею больше задерживать…
Генерал поднялся, пожал руку Ширвису и предупредил:
– Только сам, пожалуйста, ничего не предпринимай. Знаю я вашего брата!
В коридоре, у выхода, Ширвиса поджидал капитан Жгур. Без смущения он сказал:
– Почему мне сразу не сказали, что вы Герой Советского Союза? Мы бы все уладили и без генерала.
– А я думаю – с ним лучше.
– Для вас – может быть, а мне теперь – заслуживай доверие. Не могу ли я получить у вас хотя бы копию письма летчицы? Он ведь еще тысячу вопросов задаст. Надо подготовиться.
Копии у Ширвиса были, но он сухо ответил:
– Я все оставил у генерала. А вам советую меньше думать о своей шкуре. Уверяю, она не стоит этого.
* * *
В английскую зону Ширвис поехал с генералом и переводчиком, надев парадную форму.
По пути генерал предупредил:
– Учти, англичанам сообщено, что за летчицей приедет ее муж. Так что будь любезен вести себя соответственно. Кстати, а летчица тебя признает? Не будет отворачиваться?
– Признает. Мы с ней старые друзья.
– В переговорах, мы, конечно, намекнули: приедет-де не простой офицер, а Герой Советского Союза и кавалер высшего отличия английской королевской авиации. Это, нужно сказать, произвело впечатление: англичане сделались сговорчивей. Ты, надеюсь, не забыл надеть свой крест «Ди-эф-си»?
– Здесь он.
В английской зоне Ширвиса представили какому-то высокопоставленному чину – сухощавому и необычайно вежливому старику в военной форме. Тот во время разговора, глянув на крест «Ди-эф-си», спросил через переводчика: где Ширвису посчастливилось заслужить столь высокую английскую награду? А услышав о Заполярье, старик с гордостью сообщил, что и его сын, моряк Британского флота, плавает в северных широтах и очень хорошо отзывается о русских моряках и летчиках.
Когда официальные чиновники из Комиссии по репатриации, просмотрев предъявленные документы и фотографии, о чем-то доложили старику, тот поднялся, показал в улыбке ровные вставные зубы и торжественно сообщил Ширвису, что он счастлив оказать услугу герою Заполярья и рад распорядиться о передаче пострадавшей леди не властям, а в собственные руки мужа.
В лагерь для перемещенных лиц Ян поехал с переводчиком и чиновниками из комиссии.
У Ирины, не знавшей, зачем ее ведут в корпус администрации, при виде Ширвиса перехватило дыхание и закружилась голова… Хорошо, что Ян подхватил ее, иначе она бы упала.
Держа Ирину в объятиях, Ширвис осыпал поцелуями ее лицо, глаза, лоб и, прижав к себе, подумал: «Кажется, получилось неплохо. Так могут встретиться только муж с женой». Впрочем, все и без того было естественно: Яна очень обрадовала встреча с Ириной. Отстранив ее от себя, он сказал:
– Ну, покажись, какой ты стала?
Большинцова так похудела в Германии, что скорей походила на пятнадцатилетнюю девочку, нежели на женщину – мать семилетнего сына. И все же лицо почти не изменилось, лишь резкие черточки у рта несколько старили ее.
Она улыбнулась ему, и вдруг на ее щеку скатилась прозрачная слезинка, за ней вторая… Шмыгнув носом, как это делают школьницы, Ирина попыталась сдержаться, тряхнула коротко остриженными волосами и оглядела всех присутствующих блестящими, полными слез глазами…
Боясь ее вопросов, Ян схватил Ирину на руки и, как обезумевший от радости муж, унес к своей машине, посадил на заднее сиденье и негромко произнес:
– Запомни: мы для англичан – муж и жена.
– Почему Кирилл не приехал? Где он? – тревожась, спросила Ирина.
– О Кирилле потом, когда переберемся в нашу зону, – неопределенно ответил Ян и, захлопнув дверцу, поспешил в канцелярию – оформлять документы.
Оставшись одна в машине, Ирина постепенно пришла в себя. Ей все еще не верилось: неужели она у своих?
Вскоре на улице показались Ширвис и переводчик, они попрощались с англичанами и подошли к машине: переводчик сел за руль, Ян рядом с Ириной.
Не задерживаясь, они двинулись в путь, и лишь на шоссе переводчик сказал:
– Поздравляю, Ирина Михайловна, никто не ждал, что так быстро нам удастся выудить вас. Обычно англичане любят тянуть такие дела.
– Мне и самой не верится… Все кажется, что это сон.
– Да, а как с вашими вещами? – спохватился переводчик.
– Шут с ними, – сказал Ян. – Новые добудем. Из-за тряпок рисковать не стоит.
Он взял Иринины руки в свои. Они у нее были холодные и легкие, как хлопья снега.
Некоторое время молча мчались по шоссе. Ирина, наконец, не выдержала:
– Ян, будь человеком, скажи правду… Что с Кириллом?
Дольше увиливать от прямого ответа было невозможно.
– Видишь ли, весть нерадостная, – сказал Ян. – Кирилла придется разыскивать. Его подбили над Норвежским побережьем. Сам видел, как он ушел от «фоккеров» в облака. Я думал, он дотянет до своих. Но Кирилл не вернулся. Меня тогда тоже подбили… Почти десять месяцев в госпитале провалялся.
Ирина больше ни о чем не расспрашивала. Она чувствовала, что Ян чего-то недоговаривает, но боялась выяснять все до конца. Ей не хотелось терять надежды.
«Если Кирилл в плену, я его дождусь… сколько бы ни прошло времени, – сказала она себе. – Надо надеяться и жить».
В Берлине им посчастливилось. Вечером улетал «Дуглас» на Ленинград. Полковнику Холину удалось раздобыть два места на этот самолет.
