Текст книги "Когда исчезает страх"
Автор книги: Петр Капица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
Для быстроходных «МИГов», способных обгонять «юнкерсов» и «мессершмиттов», Чубанов подобрал опытных летчиков, обездолив, конечно, другие эскадрильи. «Чаек» и «бисенят» у него осталось немного. Эти старенькие истребители явно не годились для современной войны. Пусть их доламывают те, кто привык летать на этих гробах. Молодежь незачем сажать на устаревшую технику. А вот на дюжину вновь полученных «И-16» хорошо бы подобрать летчиков, по своим данным похожих на Ширвиса и Кочеванова. Чубанов шел на риск. Но прежде чем отдать приказ о назначении, он все же решил серьезно поговорить с будущими командирами групп. Вызвав к себе лейтенантов, он усадил их в кресла и коротко изложил суть дела:
– Прибыло молодое пополнение: четырнадцать пилотов-сержантов. Все они недавно окончили летные школы. Боевого опыта, конечно, не имеют. Многие из них, правда, летали на «И-16». Это несколько обнадеживает. Вот этих сержантов надо научить ориентироваться в зоне боев и как можно быстрей ввести в строй. У вас будут не звенья, а, скорее, группы из четырех-пяти молодых пилотов и одного помощника. Ну как – справитесь с такой задачей? – вдруг спросил он в упор.
– Честно говоря, не знаю, – ответил Кочеванов.
– Есть же профессионалы-инструкторы, какие из нас учителя? – поддержал его Ширвис.
Они явно не хотели быть начальниками.
Чубанов передразнил:
– Мы-ста недавно щи лаптем хлебали и портянкой утирались? Нам самим мамка требуется? Давайте не прибедняться. Не люблю примитивных хитростей. Я понимаю вас. Спокойней, конечно, в вольных асах ходить и в своей, компании начальство неладным словом поминать: бюрократы-де и притеснители, развернуться не дают. Так вот вам дело. Пожалуйста, разворачивайтесь! Но это нелегкая жизнь. Тут не только за себя, но и за других отвечать придется и пример показывать. Хотите вы или не хотите, а приказ уже отдан.
– Мы не этого опасаемся, а излишнего дерганья и угроз, – признался Кочеванов. – Наш Лобысевич знает только одно: «Под суд отдам! На бюро вызовем!» Не позволит он нам свои методы применять.
– У вас «свои методы» есть? – не без иронии поинтересовался Чубанов.
– «Свои методы», конечно, громко сказано, – ответил Кочеванов, – но мне думается, что сержантов надо учить так, как мы друг друга натаскивали.
– Вот именно такие инструкторы мне и нужны. Разрешаю вам по своему вкусу подбирать пилотов. Сходите в общежитие резерва, приглядитесь, поговорите с ними. Только не тяните – списки групп завтра должны быть в штабе. На все про все – две недели даю. Со всеми текущими вопросами обращаться не к Лобысевичу, а к капитану Шворобею. Общее руководство за мной. Вопросы будут, кавалерос?.. Нет? Идите действуйте.
Ширвис задумался: как же отбирать людей? По внешнему виду и Шубник – парень хоть куда. Ян привык оценивать людей на ринге. Когда нависнет угроза нокаута, за несколько секунд определишь – мужественный ли перед тобой человек или малодушный. Вот если бы на ринг можно было новичков вызвать! Поэтому Ян предложил:
– Слушай, а почему бы нам не пустить в ход перчатки? Не отбирать же ребят по анкетам?
– За такой отбор не только шею намылят, но и по шапке дадут, – заверил Кирилл. – Нам не помешает с документами ознакомиться.
– Хорошо, – согласился Ян. – Ты отправляйся в штаб, а я в общежитие поеду.
Зимние квартиры полка находились у залива в семи километрах от аэродрома. Захватив с собой чемоданчик с двумя парами боксерских перчаток, Ян поехал на попутной машине к сержантам.
Молодежь размещалась в общежитии, в котором год назад жили и Кирилл с Яном. Пилоты-сержанты имели мальчишеский вид. «По девятнадцать-двадцать лет, – определил Ширвис. – Наплачешься с такими».
Поздоровавшись с сержантами, он громко спросил:
– Кто из вас боксом занимался? Прошу поднять руки.
Курсанты обступили его:
– Вы инструктор физкультуры, да?
– На соревнование отбираете?
– А тяжелоатлеты не требуются?
– Ни первое, ни второе, ни третье, – ответил Ширвис. – Отбираю боевых и сообразительных парней в эскадрилью… условно назовем ее «Грозная перчатка». Но я что-то не вижу поднятых рук.
Сержанты, опасаясь подвоха, переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «Рискнем, а?» И не очень уверенно стали поднимать руки.
– Восемь, – сосчитал Ян. – Чудесно! Кто из вас готов надеть перчатки и продержаться два-три раунда?
– Против кого?
– Ну, хотя бы против меня. Желающих прошу в спортивный зал.
В спортивный зал пришли все сержанты. Их разбирало любопытство: всерьез лейтенант устроил «открытый ринг» или для розыгрыша, чтобы повеселиться в час досуга? Уж слишком у него был какой-то неофициальный вид. Нашлись смельчаки, которые не прочь были размяться и помериться силами.
На импровизированный ринг выходили не очень умелые юноши, но задиристые, стремившиеся победить. Они смело, порой очертя голову, бросались в атаку и, лишь получив два-три крепких удара, начинали тщательней прикрываться, но не прекращали нападений.
Ширвис был доволен партнерами: среди них не оказалось трусов. Когда проверку прошли все сержанты, обучавшиеся боксу, на ринг попросились борец и кряжистый мастер тяжелой атлетики. Неуклюжие движения атлетов, промахи и неумелая защита вызывали смех, но мужеством и упорством парни бесспорно обладали.
Ян не знал, кому отдать предпочтение. Отобрав в группы самых отчаянных, он сдал список для штаба.
Сержанты, не прошедшие проверки, встревожились. Им хотелось без задержек попасть в боевые подразделения, а тут из-за незнания бокса они вдруг остались в стороне. Бокс же не входил в программу обучения, – значит, происходит какая-то несправедливость. «Пусть нас проверяют в воздухе», – стали требовать они у старшины группы.
Когда к сержантам на собеседование пришел политрук политотдела Батайкин, они забросали его вопросами и, конечно, рассказали все, что произошло днем.
Политрук немедля «просигнализировал» об этом недавно прибывшему в полк к Чубанову батальонному комиссару Виткалову. Тот сперва вызвал к себе Лобысевича и сказал, что в эскадрилье из рук вон плохо поставлено воспитание летчиков, лейтенанты самоуправствуют, особенно Ширвис.
После выговора Лобысевич появился в подземном убежище эскадрильи разъяренным.
– Вы опять за свое? – накинулся он на Ширвиса, уже собиравшегося ложиться спать. – Откуда у вас взялась эскадрилья «Грозная перчатка»? Кто вам позволил производить отбор с мордобоем?
– Нам командир полка разрешил выбрать новичков по своему вкусу, – спокойно ответил Ян. – Так что полный порядок!
– У него порядок! – От возмущения Лобысевич не мог подобрать слов. – Меня из-за вас уже к батальонному комиссару вызывали. А завтра в политотделе краснеть!
– Теперь дела не поправишь, – посочувствовал Ширвис. – Придется страдать.
– Сейчас же одеться! – вдруг рявкнул Лобысевич. – И марш к батальонному комиссару Виткалову. Я вам покажу страдать! Пусть он сам убедится, какие фрукты в эскадрилье водятся. Довольно миндальничать! А вы, лейтенант Кочеванов, чего ухмыляетесь? Ступайте с Ширвисом.
– А ему-то зачем? – удивился Ян.
– Оба хороши! Выполняйте приказание.
Батальонный комиссар Виткалов – крупнолицый, седеющий человек – принял их, конечно, не с распростертыми объятиями. Поглядев чуть припухшими, усталыми глазами на Ширвиса, сказал:
– Ну, что ж, будем знакомы. Сожалею, что наша встреча происходит при столь огорчительных обстоятельствах. Могло быть иначе, но… – он сокрушенно развел руками, – сегодня приходится разговаривать на «вы». Я уже немало наслышался о ваших похождениях. Нужно признаться: впечатление не из лучших, точнее сказать – прескверное. Да, да…
До службы в армии Виткалов был директором средней школы. Ему казалось, что он постиг все тонкости педагогического воздействия на тамошних сорванцов, поэтому и здесь, встречаясь с молодыми авиаторами, батальонный комиссар часто разговаривал с ними, как со школярами.
– А вы зачем явились? – строго обратился он к Кочеванову. – Свидетелем? Адвокатом?
– Обвиняемым, – ответил Кирилл. – Меня командир эскадрильи послал. Он, видимо, придерживается принципа: с кем поведешься, от того и наберешься.
– Скажи мне имя друга твоего, и я скажу, кто ты сам, – проговорил Виткалов. – Принцип неплохой.
– Да, если им правильно пользоваться, – вставил Ян. – Я ведь тоже могу сказать: Кочеванов самый близкий друг мне. И после этого буду выглядеть ничуть не хуже его, – именно потому, что, по словам комэска, он запятнал себя дружбой со мной?
– А вы, оказывается, каверзный, но неглупый человек, – смягчился Виткалов. – Тогда почему вам взбрело пойти к курсантам и устроить этот идиотский матч бокса? Скандал на всю дивизию!
– Командир полка посоветовал отобрать истребителей по своему вкусу. Мы с Кочевановым бывшие боксеры. Представляете, какой у нас вкус? Получился, конечно, скандал, но ребята отобраны надежные.
– Не прикидывайтесь, пожалуйста, простаком, – поморщившись, сказал батальонный комиссар. – Предупреждаю: если еще раз позволите себе подобное – разговор будет крутым. Ступайте и пишите рапорт на имя командира полка… об этом кулачном отборе. А вы, лейтенант Кочеванов, останьтесь.
Когда Ширвис ушел, Виткалов пригласил Кочеванова сесть и спросил:
– Скажите, откуда у вас обоих столько мальчишества? Вот вы – женатый человек, отец семейства! Почему не осуждаете циркачество, а поддерживаете его? Так понимаете долг дружбы? Вас всюду поминают рядом, а ведь вы человек иной закваски.
– Меня не порочит дружба с Ширвисом. Он настоящий летчик и патриот. Выходки его не зловредны – от избытка энергии, хоть он и старается обуздать себя.
– Я хочу, чтобы в этом вы ему помогли как друг и настоящий товарищ. Вы ведь теперь ответственные люди – воспитатели молодежи. Договорились?
– Постараюсь.
* * *
В группу Кочеванова помощником пришел Николай Хрусталев. Кириллу нравился белобрысый младший лейтенант. Он обладал добрым и смелым сердцем сильного человека, покладистым и незлобивым характером.
Ширвис почему-то выбрал в помощники медлительного на вид, с крошечными медвежьими глазами и косолапой походкой комсорга эскадрильи украинца Данилу Коваля, который ни одного слова не произносил не обдумав.
– Не знал, что тебя устроит помощник с этаким темпераментом, – удивился Кирилл.
– Ничего, – отозвался Ян, – горячности у меня на двоих хватит. Нужно, чтобы у кого-нибудь покрепче сдерживающие центры были. Видишь, какой я дальновидный. Вдумчивым деятелем становлюсь.
– Все же нам с тобой не следует разделяться, – заметил Кирилл. – На первых порах придется помогать друг другу, иначе всех птенцов у нас перебьют прежде, чем они оперятся.
– Соображения правильные, – одобрил Ян. – Давай так: один на вывозной действует, другой – ходит патрулем.
Договорившись о совместных действиях, они собрали своих подопечных и предупредили:
– С этого часа ваша нормальная жизнь с хождением в столовую и восьмичасовым сном кончилась. Будем ловить каждую минуту, удобную для полетов. В таких условиях составить расписание невозможно. Летать придется в любой час дня и ночи, благо светлого времени больше чем достаточно. Остальную часть суток используем для закалки, изучения материальной части самолета и теории.
Сержанты погрустнели:
– Значит, опять учиться и сдавать зачеты?
– А как же вы думали? В воздухе малейший промах грозит летчику не двойкой, а куда более серьезным – можно костей не собрать, – сказал Ширвис. – Поэтому зачеты заставим сдавать на пять с плюсом. Шпаргалок и подсказок не будет.
Рабочий день у новичков-сержантов начинался с пробежки и физзарядки. Размявшись, они принимались за дела: одни шли на сборку новых самолетов, другие – к вывозному учебно-тренировочному истребителю «УТИ-4». Этот самолет походил на «И-16», но в отличие от него имел две кабины. В переднюю садился инструктор, а в заднюю – ученик. Каждый из них мог самостоятельно управлять самолетом.
Одновременно с вывозной машиной в воздух поднимались два конвойных «И-16». Они ходили кругами на большой высоте и охраняли учебную машину, чтобы она не подверглась нападению «мессершмиттов».
Лобысевич в эти дни походил на наседку, высидевшую утят и всполошенную тем, что они ринулись без нее плавать.
Однажды, видя, как «УТИ-4» с недостаточно прогретым мотором пробежала почти без ускорения половину пути, он закричал:
– Что делают, мерзавцы! Отставить!
Капитан знал, что впереди скалы и ров. Он двигал рукой и ногами, жестами подсказывал, что следует предпринимать Ширвису. А лейтенант, видимо надеясь на свою сноровку, ничего такого не делал…
«УТИ-4» подпрыгнула, опустилась… и только у самой границы взлетной полосы оторвалась от земли.
Лицо у Лобысевича побелело, губы тряслись.
– Эт-то же самоубийцы! – возмутился он. – Лихачи, шаромыжники! Преступление так вводить молодежь в строй.
Увидев улыбку на лице капитана Шворобея, он накинулся и на него:
– А вы чего щеритесь? Не наулыбались еще? Как бы потом, не заплакали. Предупреждаю: ответственность на вас возложу. Довольно с меня одного спрашивать.
И Лобысевич, перестраховываясь, написал рапорт, в котором сообщал, что в целях ускорения подготовки молодежи, прибывшей из летных школ, он берет на себя повседневное наблюдение за группой лейтенанта Шубника, а ответственность за обучение остальных пилотов возлагает на капитана Шворобея. Фамилий Кочеванова и Ширвиса он умышленно не упоминал. Пусть заместитель отвечает и за них. Тогда будет знать, как посмеиваться!
* * *
Во время вызовов по тревоге то Ширвис, то Кочеванов брали с собой по одному новичку, чтобы приучить их свободней держаться в боевой обстановке.
Сержанты, впервые участвовавшие в воздушных боях, ничем, конечно, похвастаться не могли, – во время атак они бессмысленно носились в клубке самолетов. Их ошеломляли резкие виражи и бешеные скорости быстротечного боя, продолжавшегося всего две-три минуты. Новички не успевали не только прицеливаться, но и определить, что за самолеты мелькали перед глазами. Боясь потерять ведущего, они лишь следили за маневрами командира и повторяли их.
На аэродром после воздушной потасовки сержанты возвращались такими измотанными, что едва держались на ногах. Стоило им закрыть глаза, как в багровой мгле с ревом начинали сновать вверх и вниз длинноносые самолеты. Но постепенно, накапливая опыт, они стали улавливать ритм вихревых каруселей и понимать, что творится в воздухе.
В запале некоторые сержанты очертя голову бросались на противника, не думая о прикрытии ведущего. Таким нетерпеливым при разборе боя крепко доставалось от Кочеванова.
– Вы в кого стреляли? – спрашивал он.
– В гитлеровца… в «стодесятого».
– Значит, из-за паршивого фрица готовы были пожертвовать своим командиром, боевым товарищем?
– Это вышло невольно, – оправдывался провинившийся. – Вы же лучше меня маневрируете… Я увидел его в прицел… очень хотелось сбить.
– У нас так не поступают. Раз товарищ доверил вам свою жизнь, – оберегайте ее. Иначе ваше поведение ничем не лучше предательства, – не щадя пилота, выговаривал Кочеванов. – Врага мы остерегаемся, а в товарища верим. Запомните это.
Ян в таких случаях обычно помалкивал, потому что сам еще недавно, забывая обо всем, кидался на гитлеровцев. Но все знали, что Ширвис – за дисциплину в бою.
– Двойка за поведение в бою, – сообщал вдруг на земле Ширвис сержанту, которому казалось, что за ним в воздухе никто не наблюдал. – Осмотрительности никакой. Совершаете маневр, не учитывая возможностей противника. Забываете, что с нами воюют не олухи, а опытные воздушные волки, зубастые и хитрые. Они только и ждут промаха. Сожрут в мгновение.
Если бы Лобысевич послушал Ширвиса на разборе полетов молодежи, он бы не поверил своим ушам и решил бы, что тот его разыгрывает, изображая придирчивого службиста, ратующего за строгую дисциплину.
Глава десятаяВ начале сентября, стремясь отрезать Кольский полуостров и Мурманский порт от страны, гитлеровцы предприняли новое мощное наступление. Они двинули в бой всю свою тяжелую артиллерию, бронетанковые части, авиацию, горно-егерский корпус, отборные полки «СС». Ценой больших потерь им удалось прорвать линию обороны и подойти к железной дороге, ведущей в Мурманск.
Фронт приблизился. С аэродромов по ночам видны были пожары и отчетливо слышалась артиллерийская пальба. Опять наступили дни, когда летчики летали по многу часов. Они спускались на аэродром только для заправки баков горючим, пополнения боезапаса и тут же по тревоге вновь поднимались в воздух.
В ход были пущены машины всех типов: одни улетали на патрулирование, другие на штурмовку переправ и наземных войск, третьи на перехват бомбардировщиков, четвертые для сопровождения. Даже учебные самолеты нагружались, бомбами и уходили к фронту. Любыми силами надо было ослабить натиск противника.
В первой эскадрилье больше всего приходилось работать группам Ширвиса и Кочеванова, так как Лобысевич выдумал, что там отобраны самые способные пилоты, а ему и Шубнику достались недоучки, которых еще рано посылать на ответственные задания.
Десятого сентября обстановка на фронте до того обострилась, что, несмотря на низкую облачность, дождь и шквалистый ветер, полеты не отменялись.
Группа Кочеванова получила задание лететь на штурмовку вновь наведенного моста, по которому переправлялись войска.
Разбивая в брызги мутные лужи, покрывавшие аэродром, Кирилл, взлетел и, дождавшись Хрусталева с сержантами, повел их на небольшой высоте к переправе.
Через несколько минут он заметил двигавшуюся навстречу мутно-серую завесу, опускавшуюся до земли. Подниматься выше было бессмысленно, – ничего не увидишь, сплошные облака покрывали небо.
Кирилл решил обойти стороной полосу дождя, но не удалось: крупные капли запрыгали на плоскостях, рассыпаясь бисеринками, похожими на ртуть.
Дождь усиливался. За его пеленой трудно было разглядеть хоть какие-нибудь ориентиры на земле. Козырек заливало. Кирилл перешел на слепой полет, забирая все больше влево, надеясь таким способом скорей выйти из обрушившегося на них водопада.
Ведомые, чтобы не потерять его в звенящей хляби, шли вслед плотным строем.
Вскоре дождь поредел, уже можно было разглядеть впереди синеватые просветы в облаках.
Взглянув на землю, Кирилл понял, что сейчас надо круто забрать вправо. Он сделал поворот, хотел подняться выше и… наткнулся на четверку «мессершмиттов», словно выкатившихся из облаков. Уклоняться было поздно: ведущий шел наперерез курса так близко, что Кирилл невольно припал к прицелу и, нажав на гашетку, прошил трассирующими пулями длинное, хищное тело «мессершмитта».
Гитлеровец, не ожидавший внезапного нападения, на какую-то долю секунды растерялся. «Мессершмитт-109», клюнув носом, накренился и заскользил вниз. Но он не утерял управления, так как вскоре выровнялся и круто стал набирать высоту. Кирилл настиг его и ударил из пушек по мотору…
Видя, как «стодевятый» задымился, лейтенант осмотрелся. Ведомых не было вблизи. Вот и сам проштрафился: потерял молодых, куда же они делись? Надо разыскать. Кирилл бросил подожженного «мессера» и пошел на поиск, вглядываясь в мутную пелену.
Заметив вдали мелькавшие самолеты, он пошел на сближение.
Товарищи, оказывается, дрались на малой высоте, стремясь прикрыть друг друга. Самолеты, носившиеся под струями дождя, казалось, оставляли за собой клочки голубого пламени.
Разобравшись, где противники, где свои, Кочеванов пошел наперерез двум «мессершмиттам», пытавшимся оттеснить «ишачка», которым управлял неопытный сержант. Он вновь приник к прицелу, а пальцы машинально застыли над кнопками электроспусков.
Вот уже «мессершмитт», устремившийся под углом в атаку, пойман в прицел. Кирилл едва ощутимо нажал на педаль управления, слегка потянул на себя ручку… и разом нажал на обе гашетки… Его самолет дрогнул и затрясся. В глазах запрыгали огоньки, черные кресты, дым, молнии…
Кочеванову показалось, что не только пули, но и сама машина сейчас врежется в хищного противника. Прекратив стрельбу, он чуть отдал ручку вперед, ушел вниз и развернулся для новой атаки. Но «мессершмитт» куда-то исчез, и других не было видно.
Кирилл стал вглядываться в пространство меж облаками и землей: где же свои? Сквозь завесу усилившегося дождя невозможно было что-либо разглядеть.
Набрав высоту, он зигзагами пошел на поиск. И тут приметил на земле два костра: один, догорая, дымил, другой, несмотря на проливной дождь, ярко светился.
«Сбитые самолеты, – сообразил лейтенант. – Но чьи? Неужели там под обломками кто-нибудь из наших сержантов?» У него невольно защемило в груди, Кирилл принялся казнить себя: «Ну для чего ты кинулся на паршивого фрица? Ведь задание другое? Молодые не поняли маневра и проскочили вперед. Им же далеко до Ширвиса, который понимал тебя с полунамека».
Внезапно кругом посветлело, дождь кончился. Кочеванов до боли в шее заворочал головой, оглядывая дали.
Сперва мелькнули какие-то темные точки. Кажется, свои. «Ну конечно, «ишачки»!» – обрадовался он и полетел им навстречу.
Когда товарищи пристроились к нему, лейтенант показал им сперва два пальца – указательный и средний, затем большой, повернутый книзу. Пилоты поняли его и энергично закивали в ответ. Они тоже видели костры на земле и подтверждали победу.
Горючего изведено было много, а основное задание оставалось невыполненным. Лейтенант не мешкая повел группу дальше.
Голубоватую ленту неширокой реки и темную колонну машин, пересекавших ее, они увидели издали.
«Надо ударить по тем, что застряли на том берегу, – решил Кочеванов. – Они преградят путь задним».
Он качнул крыльями, требуя внимания, и без захода заскользил вниз, целясь в машины, осторожно входившие на недавно наведенный понтонный мост. Товарищи цепочкой устремились за ним.
Пикируя на выбранные цели, они открыли огонь из пушек, пулеметов и вихрем пронеслись над колонной. Зенитчики, не ждавшие в ненастную погоду налета с воздуха, подняли пальбу с опозданием.
«Теперь надо по шерсти пройтись», – подумал Кочеванов. Но у него уже были на исходе боезапасы. Делая заход для новой атаки, он просигналил, чтобы вперед вышли ведомые.
На бреющем полете они обдали огнем задние машины, крытые брезентом, и, видя, как по обе стороны дороги врассыпную разбегаются солдаты в мундирах крысиного цвета, остатки патронов истратили – на них.
Вернувшись на аэродром, Кочеванов доложил командиру полка, что если без промедления послать к переправе дежурные самолеты, то удастся истребить всю автоколонну.
На штурмовку с промежутками в две-три минуты отправились звено «чаек», звено «бисенят» и вся группа Ширвиса.
Вернулись они без потерь и довольные.
– Зажгли костер длиною в два километра, – доложил Ширвис. – По пути приметили над нашими позициями «раму». Видно, на корректировку вышла. Я стрелка-радиста успокоил, а мои орлы, практикуясь, «раму» буквально в щепки разбили. Серьезных повреждений не имеем.
Настроение поднялось еще больше, когда истребителям была объявлена благодарность фронта, полученная по телефону.
Обедали весело, выдумывая невероятные истории, якобы происшедшие во время утренней операции. Сержант Стебаков так расхвастался, что стал уверять, будто сам видел, как подскочила вверх подбитая им зенитка. Он даже обратился за подтверждением к Ширвису.
– Точно, – поддержал тот. – Видно, прямо в жерло угодил.
– Ну, конечно! – обрадовался Стебаков, обводя маловеров победным взглядом. – Иначе чего бы ей подскакивать? Весь ствол разворотило!
И тут, якобы для уточнения, Ян добавил:
– Только мне показалось, что она умышленно подскочила, чтобы ухватить снаряд зубами.
И это вызвало такой взрыв хохота, что из кухни повыскакивали повара и судомойки…
Днем ветер разогнал низкие тучи, в вышине остались лишь размазанные белые облака.
Нужно было ждать ответного нападения на аэродром. На барражирование вышли «МИГи». Но вскоре по тревоге были подняты все истребители.
Гитлеровская авиация подходила с разных сторон тремя эшелонами. Первыми появились на большой высоте «мессершмитты» и завязался бой с «МИГами». Потом показались бомбардировщики с неубирающимися шасси «Ю-87», прозванные «лапотниками». Заходя на цель, они обычно делали «горку» и затем устремлялись в пике. В такой момент они были хорошей мишенью. Видимо решив, что «лапотники» – самая легкая добыча, за ними устремились «ишачки» капитана Лобысевича и «чайки».
Своих молодых истребителей капитан Шворобей удерживал для третьего эшелона. Так приказал ему по радио майор Чубанов, оставшийся на земле.
Двухмоторные бомбардировщики «Ю-88», сопровождаемые «мессершмиттами», показались со стороны моря. Они шли словно крадучись, прижимаясь к лощинам между сопок.
«Наглецы, – подумал капитан Шворобей. – Надеются на внезапность и нашу несообразительность. Маневрировать-то им трудновато будет». Пересчитав противников, он по радио сообщил Чубанову:
– С мокроты проклюнулись восемнадцать курочек и шесть петушков.
– Курочек потрясите, авось прежде времени снесутся, – посоветовал командир полка. – С петушками не связывайтесь, пусть летают.
– Есть! – раздалось в ответ.
Капитан Шворобей, покачав крыльями, ринулся в гущу бомбардировщиков. За ним с двух сторон устремились одиннадцать «ишачков». Нападая сверху, они первым делом обрушились на стрелков-радистов, чтобы те не смогли создать огневого заслона. Потом, выйдя снизу, «ишачки» смешались с бомбардировщиками и стали пристраиваться к «Ю-88», выискивая мертвую зону и подходя под таким углом, чтобы удобней было бить по моторам, не опасаясь хвостовых пулеметов противника.
Аккуратные ряды бомбардировщиков, шедших волнами, смешались. Началась опасная толчея, в которой «мессершмитты», летевшие выше, не могли стрелять в юрких «ишачков», боясь попасть в своих.
Майору Чубанову, наблюдавшему за боем в бинокль с вышки КП, самолеты, взвившиеся над далекими сопками, напомнили стаю всполошившихся галок, мечущихся в вечернем небе. Он улавливал в наушники рычание моторов, стрекот пулеметов, визг и треск разрядов приемника.
Вот в самой гуще стаи словно сверкнула молния, озарив сопки багрово-зловещим светом.
««Юнкере» взорвался в воздухе», – понял Чубанов.
Самолеты, как по сигналу, шарахнулись в стороны и заметались. Послышались частые удары по земле, от которых заколыхалась вышка.
«Бомбы сбрасывают, не донесли», – обрадовался майор и, не выдержав, своим сочным басом принялся кричать в микрофон:
– Бейте… вытряхивайте душу! Не давайте прорываться с грузом…
Он так увлекся воздушной схваткой с третьим эшелоном, что не сразу уловил встревоженный, прерывистый голос Лобысевича.
– «Скала»… «Скала»! Я «Береза»! – взывал капитан. – Учтите – «восемьдесят седьмые» уходят к Тук-озеру. Здесь поджидают «стодесятые». Мы нарвались на засаду… Жду подмогу…
– Зачем их понесло к Тук-озеру, когда приказано оборонять аэродромы! – возмутился Чубанов. – Легкой добычи захотели. Кого я теперь им подкину?
Он связался с «МИГами», отбившими атаки «мессершмиттов», и направил два звена к Тук-озеру.
– «Береза», «Береза»! Я «Скала». К вам пошли быстрые. Отходите, прикрывайте новеньких… Как поняли? Перехожу на прием.
Но Лобысевич больше не откликался.
Двухмоторные «юнкерсы», побросав бомбы куда попало, стали отходить. Преследовать их Чубанов запретил. Его истребителям необходимо было как можно быстрей пополнить боезапас и горючее, чтобы во всеоружии встретить новые налеты.
Выслушав донесения о засыпанных воронках и погашенных пожарах, командир полка разрешил принимать истребителей на малый аэродром.
Летчики группы капитана Шворобея, сбившие шесть «юнкерсов» и одного «мессершмитта», к аэродрому возвращались выделывая такие дикие фигуры, что Чубанов, встревожась за целость самолетов, невольно закричал в микрофон:
– Что за ребячество! Столкнуться хотите? Прекратить индийские танцы! На посадку заходить по одному.
Видя с вышки догоравшие на земле машины противника, он не радовался, так как предчувствовал, что сегодня недосчитается многих своих.
И майор не ошибся. На аэродром не вернулись две «чайки», один «МИГ» и четыре «И-16». Из всей группы капитана Лобысевича уцелели только рыжеватый сержант Марголин и лейтенант Шубник.
Марголин был ошеломлен прошедшим боем, он долго не мог справиться с дыханием, ходил по краю аэродрома и, как рыба, широко открывал рот.
У сержанта стали допытываться: что же случилось? Как он потерял Лобысевича и товарищей? Марголин ничего толком не мог рассказать, так как не был еще натренирован к действиям в бою и, кроме мелькания машин, приметил лишь Тук-озеро.
– Не успевал вертеть головой, – признался он. – Мы пошли вдогон за «восемьдесят седьмым», а у Тук-озера начали крутиться. Я только об одном думал: как бы не столкнуться и не выпустить из виду Гераськина. Он был ведущим. Вдруг, чувствую, по фюзеляжу, ударило… совсем рядом желтый нос «мессера». Я – в правый вираж. Потом сорвался в штопор и ушел. Гераськина потерял и ориентиры все перепутал. Даже бухту свою проскочил. Аэродром нашел, когда бензину не больше литра оставалось…
Шубник, конечно, мог рассказать обо всем подробней, но почему-то уверял, что видел не больше Марголина, так как сам попал в «клещи» и не мог следить за другими. По его словам, в начале боя он прикрывал Лобысевича, но когда тот заметил у Тук-озера поджидавших «стодесятых», то якобы дал сигнал разъединиться и взять под защиту молодых, на которых первым делом и напали немецкие асы. Единственный самолет, сбитый у Тук-озера, он приписывал себе.
– В горячке боя не разобрал, – как бы винясь, говорил Шубник. – Думал, что бью по «мессершмитту», а, оказывается, подвернулся «лапотник».
Он мог выдумывать что хотел, так как знал: других свидетелей нет и не будет.
Командир полка, выслушав его с нахмуренным лицом, спросил у летчиков:
– Кто слетает к Тук-озеру? Надо поискать – не осталось ли живых.
На поиски товарищей готовы были лететь все. Чубанов выбрал Коваля, Шубника и Кочеванова.
– Хватит троих, – сказал он. – Получше приглядывайтесь к болотам. Может, кто сделал вынужденную посадку или на парашюте выбросился.
Условясь о порядке поиска и сигналах, летчики поднялись втроем в воздух.
Шубник на небольшой высоте полетел впереди, чтобы показать, над какими местами дралась группа Лобысевича, Кочеванов шел за ним метрах в ста слева, а Коваль справа.
Минут десять они летели, ничего не замечая ни на болотах, ни в лощинах.
Над голыми сопками Шубник вдруг почему-то метнулся в сторону и стал круто забирать влево.
Кочеванов огляделся: вокруг никакой опасности не было. В чем же дело? И в эту минуту он заметил у подножия сопки обломки самолета. Кирилл снизился и, делая полукруг, разглядел на одном из обломков черный крест. По всем признакам, внизу валялся пикирующий бомбардировщик «Ю-87».
