Текст книги "Когда исчезает страх"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

– Здравствуй, друг! Прошу простить мою отлучку, я был немного занят. Ты, кажется, желал видеть?

– Да, я просил Божену. До отъезда мне хотелось расплатиться с Лэйном.

– А зачем тебе уезжать? Лэйн, по-моему, предлагает очень выгодные условия.

– Нет, меня это не устраивает. Если вы в силах одолжить мне хотя бы сто крон, буду очень признателен. Верну при первой возможности.

– Зачем! Как не стыдно, – укорил Штоль. – Такая сумма у меня всегда найдется. Мы все сделаем, не стоит нервничать по пустякам. Я думал, тебе хочется смотреть на противника. Для боксера это важнее всего. У меня есть лишний билет на тренировки Берлунда.

Тодор Штоль знал, чем можно соблазнить боксера перед решающей схваткой. Ян в эти дни не раз старался представить себе будущего противника. Но воображение не помогало. И вот ему предлагают увидеть Берлунда на тренировке. Конечно, у него найдется время. Большое спасибо!

Штоль заехал за ним на машине, и они отправились на какой-то загородный стадион. Там на трибунах, расположенных вокруг арены, уже сидели болельщики бокса. Эти люди ежедневно приезжали из Осло полюбоваться на работу своих любимцев.

Штоль и Ширвис, чтобы не привлекать к себе внимания, устроились на скамейке в углу трибуны.

Чемпионы Норвегии действительно были в прекрасной форме. Каждый из них дрался подряд с двумя или тремя спарринг-партнерами и уходил с ринга почти свежим. Сухощавый, костистый Берлунд оказался на полголовы выше Яна. Руки у него были длинными, с продолговатыми литыми мышцами.

«Бой нужно будет вести на близком расстоянии, – решил Ян. А увидев расплющенные уши и разбитые надбровные дуги будущего противника, проникся к нему уважением: – Этот малый побывал в больших переделках!»

Ялмар Берлунд, как бы играя, измотал одного партнера, потом уложил второго, а третьего так избил, что тот еле держался на ногах.

Ширвис сравнивал себя со спарринг-партнерами Берлунда и с радостью отмечал, что все они не имеют ни его, Яна, смелости, ни злости, ни быстроты и точности удара. Эти парни, зная силу чемпиона, с первых же секунд начинали «танец жертв».

– Эх, трусы, – бормотал Ян. – Я вам покажу, как надо осаживать таких молодцов!

Ширвису хотелось скорее помериться силами с чемпионом Норвегии.

«Вот будет бой, – думал он, ощущая зуд боевой лихорадки. – Победа над таким создаст европейское имя».

Из лагеря в многоместной машине они поехали обедать к скалистым обрывам Осло-фиорда. По пути Штоль представил Ширвиса трем чемпионам конькобежного спорта, имена которых Ян еще раньше знал по газетам. Когда-то эти люди были для него образцами человеческого совершенства, а теперь он запросто жал им руки, сидел рядом и говорил как равный с равными. Скоро и Ян будет таким же известным. Только меньше сентиментальности. Нельзя киснуть по пустякам. Подумаешь, событие – долг в пятьсот крон!

Они всей компанией уселись на террасе ресторана, приютившегося на вершине скалы. Внизу виднелись зеленоватые, спокойные воды фиорда. Летали чайки, скользили вдали белые паруса яхт.

За обедом появился ром. Ян попробовал отказаться, но вся компания начала уговаривать его.

– Не будьте ребенком! Глоток рома никогда не повредит боксеру, – убеждал Штоль. – Вред имеет напиться в день матча, а до этого… Прошу вас.

– За бокс!

Все потянулись к Ширвису чокаться.

Ян выпил рюмку за бокс, вторую за мастеров ледяной дорожки, от третьей решил воздержаться, но потом передумал: «А черта мне сделается!»

Штоль был доволен. Он изощрялся в придумывании новых тостов и следил за тем, чтобы рюмка боксера не пустовала.

В гостиницу Ян вернулся в полночь. Ребята давно уже спали, бодрствовал лишь Сомов. Он встретил Ширвиса в коридоре:

– Ты опять так поздно?

– Лечил зубы, – солгал Ян. – И был на тренировке Берлунда.

«Пьян, подлец», – понял Владимир Николаевич. Не желая больше с ним разговаривать, он строго приказал:

– Иди спать, протрезвись.

– А вы не очень-то, – попытался хорохориться Ян. – Я вам не Кочеванов, меня сразу подхватят и вам нос натянут.

«Что же мне с ним делать? – заперев Яна в номере, размышлял Сомов. – Затевать новый разговор при всех – только возбуждать и взвинчивать ребят перед решающей встречей. Лучше поберечь нервы. Погожу до возвращения домой. Но одно ясно: такого опасно выпускать на ринг».

Утром Ян ждал вызова на общее собрание и тягостного разговора при ребятах.

«Не дамся. Упрусь, скажу, что зубы лечил, и все! – решил он. – Кто меня в ресторане видел? Не пойман. А Сомову могло показаться».

До завтрака к Яну в номер зашел только капитан команды и сказал:

– Один никуда не отлучайся. Главный тренер категорически запретил.

– Всем?

– Да. На тренировку выезжаем в девять, собираемся в вестибюле.

Ян вместе со всей командой был на разминке, бегал в парке и два часа работал на снарядах в арендованном спортивном зале.

– В пять едем на прогулку, – перед отдыхом сообщил ему капитан.

«Кажется, обошлось, – обрадовался Ян. – Разговора не предвидится. Теперь до матча капли в рот не возьму. И помалкивать буду, а то еще не выпустят».

* * *

Настал день матча. Столичные газеты вышли праздничными: цветные заголовки и портреты боксеров украшали первые страницы.

После крепкого сна Ян чувствовал себя бодрым, способным выстоять против любого боксера.

Солнце ярко светило в раскрытые окна номера. Легкий ветерок колыхал портьеры, приятно холодил тело.

– Сегодня я им покажу, как надо драться, – вслух говорил с собой Ян. – Никакая слава не спасет Берлунда. Меня ничто больше не гнетет. Штоль уладит дела с Лэйном.

За обедом, видя, как Сомов холодно поглядывает на него, Ширвис забеспокоился. «А вдруг наши передумают, выставят против Берлунда Кирилла? Нет, не может быть, чепуха, – успокаивал он себя, – Кириллу не справиться».

Проглотив суп и жаркое, он раньше других поднялся из-за стола, прошел в номер и лег на диван.

«Все же почему со мной не разговаривает Сомов? И ребята как-то странно ведут себя: болтают о пустяках, о скором отъезде, а о матче ни слова. Перед боем не рекомендуется, что ли? Или, может, думают, что я выдохся, после нескольких рюмок потерял боевую форму? Чудаки! Сегодня я постараюсь удивить всех. Дядя Володя кинется обнимать меня. Правда, я, кажется, нагрубил ему. Но зато я видел Берлунда на тренировке и знаю, чем его пронять».

Ян больше часа лежал, рассуждая наедине, потом поднялся, не спеша уложил в чемодан бинты, трусы, перчатки, халат и стал ждать, когда подадут автобус.

Автобус пришел в седьмом часу. Боксеры расселись по местам и с любопытством стали смотреть в окна.

На улицах Осло, ведущих к стадиону, было необычное оживление: люди густым потоком двигались на мотоциклах, автомобилях, велосипедах, пешком.

Полиция, видимо собранная со всего города, с трудом сдерживала напор толпы у входов на зимний стадион.

Улицы и переулки, прилегавшие к стадиону, сотрясала боксерская лихорадка. У закрытых касс стихийно возникали «черные биржи». Билеты перепродавались из рук в руки по невероятным ценам. Заключались пари, работали официальные и тайные тотализаторы.

Автобус с советской командой насилу пробился к стадиону. Нужны были ловкость и опытность устроителей соревнований, чтобы боксеры могли незаметно пробраться в раздевалку, у дверей которой стоял наряд полиции.

И вот здесь, слыша за стеной гул толпы, заполнявшей двадцать тысяч мест стадиона, Ян с затаенным волнением подошел к Сомову:

– Когда пойдем взвешиваться?

– Вам взвешиваться не надо.

– Как?

– Мы сделали замену.

– По какой причине?

– Вы, несмотря на все предупреждения, опять нарушили режим. Мы не имеем права рисковать в таком матче, – сухо объяснил Сомов.

Он держался официально, в глазах его был холод.

Ян онемел. Он ждал воркотни, выговора, но не отказа. Не выступить на таком матче? Нет, он никому не уступит своего права, он не зря ехал такую даль. Он честно готовился последние дни, делал все для того, чтобы побить Берлунда.

– Вы ответите за проигрыш, – с трудом выговорил Ян. – Я не прощу, подам рапорт, пойду в Высший совет физкультуры…

Лицо Сомова не менялось, – на сегодня он запасся особой выдержкой.

– Успокойтесь и постарайтесь вести себя не хуже других, – сказал он. – Иначе никогда больше не попадете на международные матчи.

Ян готов был наброситься на Сомова с кулаками. Ведь правильно Гарибан говорил, что этот сумасброд будет притеснять за границей. Почему не послали понимающего человека? Евгений Рудольфович не обратил бы внимания на небольшой загул. А за разведку противника он похвалил бы.

Ян сидел в раздевалке бледный, с побелевшими от злости губами. Никто не сочувствовал ему.

«Ну хорошо, вы еще пожалеете!» Он поднялся и, стараясь держаться непринужденно, спросил у Сомова:

– Надеюсь, вы не заставите меня сидеть за сторожа в вашей раздевалке? Может, разрешите пойти на трибуну? Мне ведь тоже любопытно взглянуть, как Берлунд разделает Кочеванова.

Сомов дал Яну билет в ложу запасных и строго предупредил:

– Только без фокусов.

– Не беспокойтесь, фокусы – ваше занятие.

Ширвис вскинул голову и, засунув руки в карманы, покинул раздевалку.

Негодуя, он пробрался к киоску с газетами, у которого было назначено свидание с Лэйном и Штолем. Те уже ждали его.

– Приветствую, друг мой! Как самочувствие? Не намерен проигрывать? – спросил Штоль.

– По вине вашей милости, я сегодня не участвую в матче.

– Не может быть! Это ужасно. Мы оба поставили на тебя.

– После вашего рома у меня не так работали руки и ноги. Тренер заметил, что я не в форме, и заменил другим.

– Безобразие. Ты есть такой боксер! Нет, я ничего не понимаю. Ваш тренер не в своем уме. Может, ему нужно заплатить?

– Что вы! Разве такой возьмет!

Штоль перевел Лэйну, о чем идет речь. Маленький импрессарио явно встревожился, – он поставил на Яна немалую сумму. Лицо дельца покрылось мелкими каплями пота.

– А если все-таки попробовать переговорить с этим Сомовым? – допытывался Штоль. – Неподкупных людей мы никогда не видели.

– С ним не получится, – заверил Ян. – Только меня подведете.

– Что ж делать? Мы теряем очень много. А как ваш Кочеванов? Он может выиграть у Берлунда?

– Только по очкам. Берет быстротой и непробойной защитой. Нокаутов у него почти не бывает.

– Ага, понимаю… большое спасибо. Ты дал мне надежду, ведь ставки идут один к трем.

На всякий случай Штоль передал Лэйну, чтобы ставок больше не принимали. Тот согласно закивал головой и моментально исчез в толпе.

Штолю от волнения захотелось пить. Он потянул Яна к стойке и заказал по бокалу пива.

В раскрытые окна буфета врывался глухой шум огромной толпы, скопившейся у входов на стадион. Публика все прибывала и прибывала.

Мест у ринга уже нельзя было достать даже за большие деньги. Билеты на задние места перепродавались из десятых рук. Сумма денежных пари перевалила за сотню тысяч крон. Почитатели Берлунда выставляли три кроны против одной. Многие зрители остались ждать результатов боя на улице.

Начал накрапывать дождь. Публика поднимала воротники, раскрывала зонтики, но не расходилась.

Узнав у Ширвиса о его стычке с Сомовым, Штоль возмутился:

– Я не понимаю, как возможно терпеть такой режим! У нас ты будешь почетным боксером. Смотри, как тебя печатают газеты! Ты уже фаворит.

– Скоро я заговорю по-иному, – пообещал Ян.

Выпив по бокалу пива и по рюмке рому, они прошли в зал и сели во втором ряду на места Штоля.

Ровно в восемь часов по скандинавскому времени боксеры выстроились на ринге. После коротких приветствий команды обменялись памятными вымпелами и под гром аплодисментов освободили место для наилегчайших бойцов.

Ян до боли впился ногтями в свои колени, он дрожал от ненависти к Сомову и обиды на него.

Штоль, понимая его, бормотал:

– Как нехорошо, как нечестно они с тобой сделали!

Кочеванов не видел, что делалось на ринге, – Сомов запретил ему выходить из раздевалки. Старый тренер по собственному опыту знал, что в таких матчах, переживая за товарищей, устаешь больше, чем в бою.

Лежа на жестком топчане, Кирилл прислушивался к гулу, доносившемуся с трибун, и разглядывал в спортивном журнале портрет Берлунда. По этой, не очень ясной, фотографии он пытался представить себе противника.

«Руки, кажется, длиннее моих, – думал он. – Бой с дальних дистанций мне невыгоден. И опыт огромный: сто шесть боев провел норвежец, девяносто выиграл. Из них – двадцать три на международных матчах. Да-а, такого не скоро одолеешь. Говорят, что его на тренировке видел Ян. Вот ведь товарищ! Хоть бы поделился. Неужели Ширвис не болеет за команду? Я бы на его месте всячески помогал, даже в секунданты пошел бы. Не пойму – как он может сидеть там спокойно?»

С трибун вдруг донесся свист и усилившийся шум. Замигал световой сигнал с надписью «ринг». Это обозначало, что очередному боксеру пора приготовиться к выходу.

Небольшой худощавый юноша – боец наилегчайшего веса – вернулся в раздевалку с рассеченной надбровной дугой.

– Почти выиграл… и вот повреждение, – сказал он с досадой. – Доктор посмотрел и рукой машет – требует прекратить. Поражение присудили.

Пока у него останавливали кровь и прижигали ранку, успел закончить бой Севров.

Черномазый «петух» прибежал в раздевалку с букетом цветов.

– Ур-ра-а! – закричал он. – Побил! Два нокдауну подряд. Его тренер полотенце на ринг выкинул.

В двух следующих парах выиграли норвежцы. Руководители советской команды встревожились. В раздевалку пришел Сомов.

– Засуживают, – сказал он. – Трошин явно переиграл противника, а угловые судьи вывели ему меньше очков, чем тому. Мы, конечно, опротестуем, но просим всех оставшихся действовать на ринге собранней. Показывайте свое преимущество так, чтобы двух мнений не было ни у судей, ни у публики. Сегодняшний матч – хоть кровь из носу! – надо выиграть.

Кириллу дядя Володя посоветовал:

– Разогреваться начни минут за двадцать до выхода. План боя остается прежний. Секундантом я у тебя буду. В случае чего – на ходу перестроимся.

Следующие два боя с большим преимуществом выиграли советские боксеры. Происходило невиданное – шесть схваток привели к ничейному результату. Зал клокотал. Счет был настолько напряженным, что даже судьи, сидевшие за высоким столом, когда вышел на ринг «надежда Норвегии», «творец нокаутов» – Берлунд, – радостно захлопали в ладоши. Вот она, быстрая и блестящая победа, которая принесет ощутимый перевес в ходе матча! Она морально подавит советских парней.

Обычно Берлунд еще до удара в гонг, когда лишь начиналась психологическая борьба, одним своим выходом на ринг и видом побеждал противника и видел в глазах его невольный страх. А сегодня, взглянув на Кочеванова, он встретил в его глазах только спокойное любопытство. Русский разглядывал его без всякого почтения.

«Самоуверенный парень», – подумал Берлунд и начал с угрожающим видом разминать перчатки, гулко ударяя одну о другую.

Это развеселило публику, знавшую, как их Ялмар Берлунд разделывается с противниками.

Кирилл, узнав, что ему придется драться с прославленным Берлундом, спал плохо и утром не мог унять в себе внутреннего волнения. Пришлось рассказать об этом дяде Володе. Тот внимательно посмотрел в глаза и спросил:

«Надеюсь, ты не боишься?»

«Нет, но все-таки лихорадит».

«Полежи немного, отдохни и постарайся не думать о встрече. Со всеми такое бывает. А если кто говорит, что он не волнуется, не верь – врет. Даже профессионалы волнуются. Это естественное состояние организма, готовящегося к большим-и трудным испытаниям».

Днем Кочеванов уснул, потом на прогулке в парке размялся и сейчас, выйдя на ринг после легкого разогревания, чувствовал себя отдохнувшим.

– Все внимание разведке, – успел шепнуть ему Сомов.

Хорошо, Кирилл будет зорок, постарается не подчиниться противнику и провести свой план боя.

После гонга наступила тишина. Зрители заметно подались вперед и замерли в ожидании первого удара.

Противники сошлись на середине ринга для традиционного пожатия рук, затем отпрянули в стороны и, покачивая кулаками, стали ходить слева направо по кругу, не спуская глаз один с другого.

Кочеванов ждал нападения. А Берлунд, пригибаясь и покачиваясь, не спешил. В его движениях чувствовалась игра сильного и самоуверенного бойца.

Кирилл любил первый раунд за ту легкость и невесомость, которые ощущаешь во всем теле. Рука идет вперед, едва лишь задумаешь ударить, а ноги мгновенно уносят от опасности, как только краем глаза заметишь, что противник собирается напасть.

После обмена легкими ударами их руки на мгновение переплелись. Норвежец, поняв, что без хитростей эту хорошо защищенную крепость не возьмешь, оттолкнул от себя Кочеванова и на расстоянии начал плести тонкую сеть обманных ударов.

Высокий, статный Берлунд, конечно, немного рисовался. Ведя бой издалека, он не стремился до времени, так сказать, обострять отношения с противником. Пусть публика полюбуется его, Берлунда, виртуозной техникой. Ведь не зря же он отрабатывал свои движения до изящества, до балетной легкости.

Правой рукой Берлунд словно фехтовал рапирой, разведывал обстановку, вызывал Кочеванова на атаку. Кирилл догадывался, что противник навязывает бой, чтобы раскрыть его, а потом неожиданно пустить в ход «тяжелую артиллерию» – свой левый кулак.

Нужно было разбить его замыслы. Не обращая внимания на яростные финты Берлунда, Кирилл упрямо шел на сближение. Он не давал использовать длину рук.

Видя, что такой способ ведения боя не дает перевеса, норвежец изменил тактику, стал сближаться, стремясь нащупать брешь в обороне противника. Но и эта тактика ничего ему не дала. Было ясно только одно: у русского изумительное чувство времени и расстояния. Он держался на неуловимой грани избранной им дистанции. Нельзя было предвидеть, что в следующее мгновение предпримет этот настороженный парень. То он избегал сближений, то почти сталкивался, наносил с невероятного положения удар, нырком уходил под руку и, точно ничего не сделав, опять стоял, ощетинившись кулаками.

Берлунд никак не мог приноровиться, попасть в ритм этих молниеносных нападений. Он видел, что русский изумительно владеет прямыми ударами: правой наносит их так быстро, что невозможно успеть делать подставки и закрываться.

Берлунда вскоре стали удручать эти быстрые, как вспышки, тычки и безошибочная защита. Казалась, что советский боксер улавливает каждый промах.

Бой из соревнования в силе и выносливости вдруг превратился в напряженную психологическую борьбу.

«Нужно простыми путями идти к победе, к черту психологию!» – решил наконец чемпион Норвегии и пустил в ход свой сокрушающий левый кулак.

Публика, измученная загадочными маневрами непонятной для нее борьбы, облегченно вздохнула. Теперь все будет проще – Ялмар пушечными ударами измотает неподатливого парня.

Но схватка мало чем изменилась: русский упрямо не желал принимать навязываемую манеру боя.

Кирилл, сообразив, что ему нет никакого смысла опережать каждый удар противника, так как этим он невольно принимал предложенный темп и как бы подчинялся чужой воле, стал сбивать ритм норвежца, заставляя его приспосабливаться к себе.

Ширвис, наблюдавший бой, не мог усидеть простым зрителем. Он двигал кулаками, «помогал» Берлунду движением плеч, толкал соседей локтями и коленями. Он страстно желал поражения Кириллу.

К перерыву Ян более распалился, чем бойцы на ринге.

Во втором раунде заново началась волевая борьба. Для победы нужно было рисковать. Берлунд, поняв, что в быстром темпе он не сумеет открыть противника, решил действовать, как когда-то действовал его учитель – швед Петерсон. Тот принимал каждый удар и подавлял противника своей нечувствительностью. Чемпионы мира боялись встречаться с этим железным человеком.

«У русского, кажется, не очень сильные удары», – решил Берлунд и, почти не защищаясь, двинулся вперед. Он готов был превозмочь боль и этим обескуражил Кочеванова.

Кирилл в пылу борьбы не замедлил воспользоваться безрассудной отчаянностью норвежца и сразу же почувствовал, что его кулаки как бы перестали останавливать противника, – тот, словно сделавшись тверже и жестче, после крепкого крюка или прямого удара лишь встряхивал головой и снова бросался в атаку. Норвежец не тратил времени на защиту и поэтому получил возможность наносить больше ударов. Кирилл проигрывал раунд по очкам. Необходимо было, не теряя ни секунды, перестроиться. И он тоже смело раскрылся, действуя по методу: клин вышибают клином.

Теперь они дрались, пренебрегая защитой, стараясь пронять друг друга кажущейся нечувствительностью. Они оба обладали большим терпением, и это обострило бой.

До предела наэлектризованная публика разжигала их выкриками и бешено била в ладоши. Хлопки и шум не прекращались.

И вот левая рука Берлунда наконец угодила в висок Кочеванова.

Кирилл на мгновение замер и, не удержавшись на ногах, упал.

Взрыв восторженного рева покрыл все.

Но это был не нокаут: русский нашел в себе силы подняться до счета «восемь» и принял прежнюю боевую стойку.

«Тактика верна, – обрадовался Берлунд. – Победа приближается. Теперь пусть противник выдержит мой темп боя». Не жалея рук, он начал хлестать Кочеванова и левой и правой. Он финишировал, вкладывая в удары всю силу.

Кирилл понял, какую ошибку он совершил, приняв предложенную противником манеру вести бой. Отбиваясь встречными, он стал уходить из-под тяжелых ударов.

Крики одобрения понеслись со всех концов стадиона. Публике казалось, что советский боксер выдохся, что он не может драться на равных с их чемпионом и поэтому отступает, уклоняется от ближнего боя.

В конце раунда наступил такой момент, когда все зрители вскочили с мест, уверенные в том, что сейчас Берлунд докончит противника. Но Кочеванов, вдруг резко изменив тактику, неожиданно сбил его на землю.

Это был нокдаун за нокдаун.

Безрассудство обоих противников во втором раунде вымотало их. Они едва переводили дыхание.

Дядя Володя, обтирая мокрой губкой затылок, шею и грудь Кирилла, шептал:

– Как он тебя завлек на этот идиотский открытый бой? Держись старой тактики – не пропускай ни одного удара. Ты победишь.

В третьем раунде оба противника как бы заново стали нащупывать друг друга. Иногда их перчатки были так близки, что касались одна другой, но это не вызывало вспышек и взрывов. Лишь время от времени боксеры тревожили друг друга легкими финтами, бойцы тщательно закрывались, сохраняя энергию для решающего момента.

Такой сложной и трудной схватки норвежцу еще не приходилось вести. Русский поражал тем, что действовал в более быстром темпе, чем мог предложить Берлунд. Правда, он осыпал ударами не очень сильными, но частыми и назойливыми. Они раздражали, выводили из себя. Казалось, что русский играя бьет куда вздумает, и блокирует как хочет. Это угнетало. «Неужели ничья? – досадуя, думал норвежец. – Надо найти хоть какую-нибудь щель в защите».

Работая в полсилы, Берлунд стал зорко всматриваться. Вот он приметил, что левый локоть Кочеванова при защите бывает приподнят выше нужного. Ударом под последнее ребро не трудно лишить боксера дыхания. Но здесь могла точно действовать только правая рука, а в нее Берлунд не верил. Требовалось найти цель для левой. Он напряг все свое внимание и, вспомнив, каким ударом был сбит русский, обрадовался: «Ход найден. Правой под ребро… тот инстинктивно прижмет локоть… левой – в голову».

Найдя удачный ход, Берлунд однообразными, повторяющимися комбинациями стал приучать Кочеванова к иной защите. Ему надо было усыпить бдительность противника. И норвежец то короткими тычками атаковал область сердца, то переходил на свинги, исподволь готовясь к удару, в который будет вложена вся сокрушающая сила левой руки.

Кочеванов с такой же осторожностью расчищал путь к своей цели. Он терпеливо ждал, когда уязвимое место Берлунда – подбородок будет меньше всего защищен.

Дважды казалось, что он уже уловил этот момент, но боязнь неточным попаданием надоумить норвежца плотнее закрыться останавливала его руку, уже шедшую на удар.

Оба бойца осторожно продвигались к намеченной цели.

Их собранность, глухая сосредоточенность, предвещавшая неожиданные действия, заставили насторожиться трибуны.

Томительная тишина охватила стадион. До конца раунда оставалось менее минуты. [2]2
  Свинг – боковой удар.


[Закрыть]

Вот уже локоть Кочеванова почти не защищает печени. Последнее напряжение воли… Берлунд, резко ткнув правым кулаком в бок русского, отдал всю тяжесть тела левой руке…

Кирилл предвидел это, чуть уклонился и быстро послал правую руку навстречу – в открытый подбородок норвежца… Русский успел сжать пальцы в последнее мгновение и почувствовал резкий толчок. Попал!

Удар был так чист, что Берлунд упал на землю, не ощутив боли. Лежа спиной на жестком помосте, он еще работал ногами, не веря в свое поражение, а судья, как метроном, отсчитывал секунды:

– Семь… восемь… девять… Аут!

Публика онемела. Свершилось непоправимое – Ялмар, их надежда и гордость, нокаутирован.

В наступившей тишине раздались робкие аплодисменты, которые были подхвачены трибунами. Напряженным нервам нужна была разрядка.

Кочеванову не дали спрыгнуть на землю. Его подхватили десятки рук и под приветственные выкрики понесли через весь зал.

Ширвис сидел потрясенный, считая себя нагло ограбленным. Он, кому должна была принадлежать эта буря восторгов, затерялся здесь, в бушующем море маленьких человечков.

– Идем… уйдем отсюда!

Ян схватил Штоля за руку и, яростно работая локтями, поволок его к выходу.

Матч продолжался.

На ринг вышли бойцы полутяжелого веса. Бой опять был горячим. Стадион снова зажил одним дыханием с боксерами.

Норвежцы делали все, чтобы сравнять счет. Схватка полутяжеловесов чуть не окончилась новым поражением, ее насилу свели к ничьей. Ждали победы от чемпиона тяжелого веса, а произошло непонятное – огромный, непревзойденный Ула Квестад был нокаутирован на третьей минуте сухощавым русским крепышом, который сам поспешно бросился поднимать поверженного противника.

После окончания матча публика с галерки сбежала вниз и, сгрудившись у помоста, била в ладоши до тех пор, пока не вышли на ринг все советские боксеры.