Текст книги "Убийство по-домашнему"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Крейг Райс,Мэри Барретт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Глава 4

Я еще не успел ответить, как дверь открылась и в ней появилась девушка в коротком белом кретоновом платье без рукавов. Уже с первого взгляда у меня перехватило дыхание в груди. Это была самая светлая блондинка, какую я когда-либо встречал в моей жизни. Ее волосы, спадающие до самых плеч, так же как волосы Марни, были светлы, как деревенские сливки. Кожа тоже напоминала сливочное мороженое; возможно, она была чуть темнее из-за загара. Вся ее фигура – обнаженные руки, ноги – обладала совершенством греческой скульптуры. Когда я глядел на неё, у меня создавалось впечатление, что я прикасаюсь к ней. Хотя формы у нее были женственные, полные, она подошла к кровати с необычной легкостью и плавностью движений.

– Горди! Любовь моя! – сказала она.

Ее ненакрашенные губы были пухлыми, а глаза – голубыми, как летнее небо. Она присела на кровать, внимательно глядя на меня, при этом ее светлые волосы упали вперед.

– Исчезни, Марни, – сказала она.

Марни смотрела на эту красоту, от которой останавливалось дыхание в груди, и ее взгляд выражал упрямство и неприязнь. Теперь, рядом с Селеной, она казалась мне какой-то поникшей, маленькой, искусственной.

– Послушай, Селена, – сказала она, очевидно, пытаясь тянуть время. – Куда ты торопишься? Неужели тебе так не терпится? У него вся левая нога в гипсе… тебе известно об этом?

– Я тебе уже один раз сказала: исчезни! – Селена повернулась к Марни, и на ее губах появилась мимолетная улыбка, которая тем не менее сумела бы сдвинуть с места целое стадо самых упрямых мулов. – Будь пай-девочкой, хорошо, любимая? Ты умеешь быть такой милой, когда захочешь!

Длинные черные ресницы Марни затрепетали.

– Ну, хорошо, так уж и быть. – Она встала, довольно резко обогнула невестку и, склонившись надо мной, вызывающе поцеловала меня в губы.

– Если дела примут неожиданный оборот, братик, подай сигнал «СОС» и я тут же явлюсь на помощь!

Легким движением она пригладила волосы Селены.

– Не переживай, Белоснежка! – сказала она. – Взяла со столика миксер и бокал и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

– В этом вся Марни! Непослушная девчонка. Но несмотря на это, она милая и приятная девушка. – Теплые от солнца пальцы Селены сжали мою ладонь.

– Как ты себя чувствуешь, любимый? – спросила она.

– С каждой минутой все лучше и лучше, – ответил я, улыбаясь ей.

– Я твоя жена, Горди… Ты меня помнишь?

Я подумал, что это решающий момент во всем этом деле. Быть Горди Френдом – это превосходило мечты любого, даже самого амбициозного молодого человека, страдающего потерей памяти.

– Не могу себе представить, чтобы я получил настолько тяжелую травму головы, но, очевидно, так оно и есть… – смущенно сказал я.

– Бедненький мой! Но в принципе, это не такой уж и большой ущерб. Воспоминания о некоторых вещах иногда приносят массу хлопот…

Селена наклонилась и на мгновение крепко прижалась своими губами к моим губам. Губы у нее были теплые и такие же плавные, как ее движения. У меня было такое впечатление, что они сплавляются с моими. Это был поцелуй, который мог стереть память обо всех других поцелуях в жизни. Я подумал, как в тумане: «Неужели я говорил когда-то о брюнетках? Об импульсивных брюнетках? Должно быть, я тогда просто рехнулся!»

– Я не люблю сидеть на кровати, – сказала Селена и ловким движением легла рядом со мной на одеяло в серую и золотистую полоску. Ее волосы светлой волной накрыли всю подушку.

– Ах! – Она с удовольствием потянулась и протянула руку через меня к столику за сигаретами. Закурив, она тихо спросила:

– А что произошло с теми превосходными шоколадными конфетами, которые я купила специально для тебя? Готова поспорить, что мама их съела!

Она огляделась сквозь густую занавеску ресниц. У неё были серо-голубые, как сигаретный дым, глаза.

– Я также вижу, что она унесла половину цветов. Как жаль! Я хотела как можно торжественнее отметить тот момент, когда ты придешь в сознание.

– Если говорить о том, как я пришел в сознание, то я бы назвал этот момент не только торжественным, но также и просто… необычным, – сказал я.

– В самом деле, любимый? – Она повернула голову так, что почти касалась губами моей щеки. – Любимый! С этой забинтованной головой ты выглядишь совершенно по-другому. Как-то более… мужественно. Ну, признайся сам, разве это не интересно? Полное впечатление, что у меня новый муж…

Мне трудно описать впечатление, какое производила на меня Селена. Вероятно, она действительно была самой красивой женщиной в Калифорнии. Что касается этого, тут Марни была совершенно права. Однако Селена была еще чем-то большим. Я действительно не мог её вспомнить, но в той ситуации, в которой мы оказались, не было никакой искусственности. Её манера поведения была одновременно восторженной и вместе с тем очень естественной. Да, Селена это умела! Её необычайная простота и естественность приводили к тому, что в её чувственности была какая-то чистота и непредсказуемость, в ней было что-то от языческой гречанки.

Я здоровой рукой взял прядь её мягких блестящих волос и начал перебирать их пальцами.

– Моя жена, – сказал я. – Сколько времени мы муж и жена?

– Два года, любимый. Чуть больше двух лет.

– Ради Бога, скажи, где я тебя нашел?

– Ах, как мне мешают эти бинты! – воскликнула она и сильно изогнула шею, чтобы меня поцеловать. – В Питтсбурге, любимый, – ответила она.

– Готов поспорить на что угодно, что ты была любимицей Питтсбурга!

– Конечно. Мужчины так и сходили по мне с ума, меня даже выбирали мисс Питтсбург.

– Серьезно?

– Серьезно. – Она крепко прижалась ко мне и переложила мою руку со своих волос на грудь. – Любимый, – сказала она, – Нэйт очень волнуется за тебя. Нэйт так благороден! Постарайся обязательно обрести память, ты не представляешь себе, какую он испытывает профессиональную гордость.

– К черту Нэйта, – сказал я, изучая нежный профиль Селены. – Лучше расскажи мне что-нибудь обо мне. Я люблю тебя?

– Не знаю, Горди. В самом деле не знаю. А как по-твоему, ты меня любишь?

– Да, первое впечатление, что, вероятно, да, – сказал я и поцеловал ее. – А ты? Ты меня тоже любишь?

Она чуть отодвинулась и грациозно потянулась всем телом.

– Ты само очарование, Горди! Я тебя просто обожаю! В самом деле!

– Но у меня, говорят, паршивый характер. Я негодяй… люблю заглядывать в рюмку…

– Чувствую, что Марни уже успела приложить здесь руку, – сказала Селена, и на ее лице появилась почти ненависть. – Отвратительный маленький дьявол! Что она тебе наболтала?

– Только то, что я негодяй и мерзавец.

– Нет, вы только послушайте! Из-за этой девушки я когда-нибудь заболею! Что из того, что ты любишь немножечко выпить? Все любят.

– Ты тоже иногда пьешь немножечко больше чем нужно?

Она улыбнулась, а потом громко рассмеялась своим свободным искренним, чуть хрипловатым смехом.

– Любимый, я всегда все делаю «немножечко больше…»!

Она внезапно села в кровати, разгладила платье и погасила сигарету в пепельнице.

„– Мой милый… все это очень красиво и весело, но я ведь должна была помочь тебе быстро и подробно вспомнить твое прошлое.

– Ты действительно пыталась это сделать, – сказал я.

– Ничего подобного. Я не делала абсолютно ничего, кроме того, что ужасно радовалась, что мой муж пришел в сознание! Ты не можешь себе представить, как досадно спать в одной комнате с мужем, который лежит без сознания и неподвижно, как колода!

– Так значит, ты все время спала в этой комнате?

– Ну, конечно же, в этой! – Она широко раскрыла глаза. – С первой минуты, когда тебя привезли из больницы. – Она показала рукой на другую кровать. – А где же еще, по-твоему, я спала?

– Я только сейчас начал над этим задумываться, – ответил я.

– В самом деле, любимый, это было ужасно… Ты весь в гипсе и в бинтах… – Селена улыбнулась и закурила новую сигарету, глубоко затягиваясь дымом. – Но давай поговорим о чем-нибудь другом.

О чем угодно. Например, хотя бы о том, что ты должен вспомнить…

– Прекрасно! – сказал я. – В таком случае, может быть, о Лиге Чистоты «Аврора»?

– Лиге Чистоты «Аврора»? Неужели мы обязательно должны говорить именно об этом?

– Насколько я понимаю, вы считаете, что я должен все знать о ней. Что это очень важно.

– Да, верно, это невероятно важно, но вместе с тем и невероятно скучно!

– Вот именно! Именно поэтому начнем с Лиги Чистоты.

Она надула пухлые губы.

– Ну, ладно, будь по-твоему. Итак, все началось с твоего отца. Подозреваю, что отца ты тоже не помнишь?

Я покачал головой.

– Я только слышал, что его звали Гордон Френд Второй и что вот уже месяц, как он умер. И это все.

– Твой отец… – Селена задумалась. – Как бы тебе описать твоего отца? Он был невероятно богатым человеком, адвокатом в Сэйнт-Поле. И это самое приятное, что я могу сказать тебе о нем. Однако самой важной чертой его характера было то, что он очень высоко держал голову. – Она задумчиво взяла мою руку и почти неосознанно начала её поглаживать. – Невероятно высоко. Все ему мешало. Сигареты, танцы, помада, алкоголь, секс…

– Ага, понимаю! Рассказывай дальше.

– Какие у тебя приятные руки, любимый! Такие большие и сильные. Как у моряка.

– Моряк… – Что-то шевельнулось в моем подсознании. – Селена, мне кажется…

– Ах, да, мы говорили о твоем отце, – перебила меня Селена и, оторвав взгляд от моих рук, начала говорить очень быстро:

– Что еще можно было бы сказать о нем? Ну, так вот, как ты можешь себе представить, он был человеком с трудным характером. И тут, внезапно, десять лет назад, когда жизнь с ним становилась все более и более мрачной и почти невыносимой, твой отец столкнулся с Лигой Чистоты «Аврора» и до смерти влюбился в эту организацию!

Легкое беспокойство, которое во мне пробудилось, внезапно угасло. Я почти забыл о нем, слушая рассказ Селены.

– Он поддерживал с ней сексуальные отношения? – спросил я.

– Горди! Не будь таким фривольным! – Селена улыбнулась и опустила глаза, чтобы посмотреть на меня. Она по-прежнему держала мою руку прижатой к груди. – Лига Чистоты «Аврора» – это светская организация, и её цель – внедрение в Соединенных Штатах чистоты нравов. Для этого она издает сотни и тысячи брошюрок в духе: «Танцы, юная девушка, – это вымысел дьявола!» или: «Дьявол получает свою долю с каждой бутылки виски!» и тому подобное. Лига ежегодно организует летние лагеря для молодежи, где насаждает чистоту нравов и простоту. Ну и, естественно, Лига категорически против…

– …губной помады, табака, танцев, алкоголя и… секса, – закончил я за нее.

– Вот именно, дорогое дитя! Во главе всей этой мрачной организации стоял отвратительный субъект по фамилии Гебер. Мистер Гебер был представителем и агентом Лиги Чистоты «Аврора» во всем Сэйнт-Поле. Он полюбил твоего отца с первого взгляда, и твой отец тоже с первого взгляда влюбился в мистера Гебера и начал вкладывать в Лигу деньги, в результате чего Сэйнт-Пол становился с каждой минутой все чище и чище в отношении морали…

Она снова положила голову на подушку, и ее светлые волосы оказались возле самой моей щеки.

– Любимый! Ты не можешь себе представить, что это была за жизнь! И, скорее, сможешь это представить себе, как только полностью обретешь память! Говорю тебе, это был кошмар. Каждое утро он проверял, достаточно ли все мы скромны и прилично одеты. Он лично вытирал в ванной пудру с носа Марни. Нам не разрешалось ходить ни в театр, ни в кино. Мы проводили долгие, пугающе долгие вечера дома, слушая, как отец цитирует стихи о чистоте нравов и читает безнадежные брошюрки мистера Гебера. Что же касается сексуальных дел, то твой отец был их особенным врагом.

Она глубоко вздохнула, словно что-то вспомнила.

– Любимый, – сказала она, – если бы ты только знал, как ужасно он всех нас терроризировал!

– Я все понимаю, – сказал я, – но никак не могу представить себя на этом фоне как пьяницу и шалопая.

– Вот именно, Горди. – Она снова взяла мою руку в обе ладони. Мои руки явно почему-то волновали её. – В том-то и дело, что чем больше твой отец боролся за сохранение чистоты нравов, тем больше твои нравы становились развязнее. В школе ты позволял себе самые бесстыдные выходки…

– Переодевался в платье Марни и провоцировал мистера Гебера делать мне нескромные предложения?

Селена в невероятном изумлении села на кровати.

– Любимый! Так значит, ты все это вспомнил?

– Извини, меня, Селена… но я узнал об этом от Марни.

– Ах, вон оно что! – сказала она и снова легла.

– Ну так вот, выходки такого рода и еще похуже, – продолжила она. – Мистер Гебер всегда считал тебя нечистым… Отец охотнее всего выгнал бы тебя из дому. Однако ты должен знать, что Семья с большой буквы «С» – это институт который Лига Чистоты уважает больше всего. Одним из самых любимых стихотворений твоего отца были длиннющие вирши приблизительно в том стиле, что твой сын – это твой сын и его нужно простить семью семь раз. Нет, я ошиблась. Семьюдесятью семь раз… Ну, в общем, ты понимаешь, о чем идет речь.

– Понимаю, понимаю – подтвердил я.

– Закончив школу, ты старался держаться как можно дальше от дома. Получил должность в Питтсбурге, и тебе каким-то чудом удалось избежать мгновенного увольнения. Но, Горди, любимый Горди! Что ты выделывал в этом несчастном Питтсбурге! – Она мечтательно посмотрела прямо перед собой. – Там-то ты и познакомился со мной, любимый. Какой это был вечер! – Она изо всех сил прижалась ко мне. – Горди… Как ты думаешь? Тебе еще долго придется лежать в этом гипсе?

– Не имею ни малейшего понятия. Тебе следует спросить об этом у своего приятеля Нэйта.

Она нахмурила брови.

– Ну, ладно. Так на чем я остановилась? Ага, уже знаю. На том вечере, когда мы познакомились. Вскоре после этого мы поженились. Естественно, я не была во вкусе твоего отца. Однако мы как можно тщательнее стерли всю косметику и купили для меня отвратительный коричневый балахон, похожий на те, которые носят миссионеры в Китае, и ты привез меня домой. Я вела себя безупречно и безумно понравилась твоему отцу. Потом я даже написала стихотворение, направленное против секса, и пила с твоим отцом имбирное пиво. А когда пришла пора спать… помнишь? мы запивали это пиво виски с содовой в высоких бокалах.

Я беспомощно покачал головой.

– Нет, Селена. Опасаюсь, что я ничего этого не помню. Пока еще нет.

Селена долго лежала неподвижно, держа мою руку прижатой к груди. Я чувствовал, как ритмично сильно бьется её сердце.

– И это все происходило в Сэйнт-Поле? – спросил я.

Она утвердительно кивнула.

– А спустя два года мы переехали в Калифорнию?

– Нет, любимый. Ты и я не переехали вместе с ними. Мы остались в Питтсбурге.

– Почему?

– Потому что мистер Моффет… – начала Селена. – Мистер Моффет является главой калифорнийского отделения Лиги Чистоты «Аврора». Однажды он приехал навестить мистера Гебера, и твой отец полюбил его еще сильнее, чем мистера Гебера. Видишь ли, дело в том, что у мистера Моффета еще более чистые нравы. Отец продал дом и всю остальную недвижимость в Сэйнт-Поле и переехал сюда. Вскоре после этого оказалось, что эта чистота плохо отразилась на его сердце. Когда несколько месяцев назад он произносил речь на каком-то собрании Лиги, с ним случился первый приступ (инфаркт). Однако вскоре ему стало лучше, и мы думали, что все будет хорошо. И вдруг, совершенно неожиданно… он умер.

– И мы приехали сюда в связи с его болезнью?

Селена покачала головой.

– Нет, мой милый. Мы приехали уже несколькими месяцами раньше, потому что нам некуда было деваться.

– Другими словами, Питтсбург уже был сыт нами по горло?

– Не нами, а тобой, любимый! Ты потерял работу. На нашем банковском счету едва ли было сто двадцать долларов. Но ты, наверное, помнишь все это, Горди?

Несмотря на все свои усилия, я не сумел ничего вспомнить и со стыдом признался в этом Селене.

– О Боже! – вздохнула она, кладя руку под голову. – Что поделаешь… Жаль, любимый. Это, наверное, все, что можно было бы рассказать о Лиге Чистоты «Аврора». Конечно, за исключением Йена.

– Йена? Марни уже что-то упоминала о нем. Кто он такой, этот Йен?

– Этого никто точно сказать не может. В любом случае, это был единственный веселый замысел твоего отца. Он нанял его как «прислугу за все». Йен – это открытие мистера Моффета. Голландец родом с какой-то Суматры. Одно время он вроде бы служил в голландской армии, а потом вроде бы демобилизовался, сама не знаю, как там было дело. Ростом он, наверное, выше восьми футов, телосложения такого, как мужчины с обложек изданий министерства здравоохранения – но совсем не таких, «из-под прилавка». Всегда улыбается, всегда ходит в одних плавках. Отец и мистер Моффет обожали его, потому что он не пьет и не курит.

– И ему безразличны сексуальные дела? – спросил я.

– На эту тему нам ничего не известно, – задумчиво сказала Селена. – Но ты знаешь? Это простак – в общем-то не в плохом значении этого слова, – и он либо не может, либо не хочет выучить английский, поэтому совершенно нет смысла спрашивать его о чем-либо. – На её лице промелькнула хитрая улыбка. – Но я когда-нибудь все из него вытяну – на пальцах.

Она приблизила ко мне лицо и словно в легкой рассеянности поцеловала меня в щеку.

– Ну вот… Такой была, естественно, в очень сокращенном изложении, твоя жизнь до сих пор. И ты, действительно, ничего из этого не помнишь?

В моем воображении возник полустершийся образ какого-то моряка и ириса… Мне казалось, что снова приближается гул пропеллеров. Однако это была только галлюцинация. На какой-то миг близость Селены, прикосновение ее тела утратили свою магическую силу. Я чувствовал себя как-то неловко, как в тумане.

– Нет, – сказал я. – Я ничего не помню, совсем ничего…

– Ничего страшного, любимый! – Голос у нее был мягкий, успокаивающий. – Никто не требует от тебя, чтобы ты сразу все это вспомнил. Но ты не переживай; давай забудем об этом, отдохнем.

Мы, собственно, еще отдыхали, когда дверь открылась и в комнату величественно вошла мать, держа в руках поднос с разнообразными лекарствами. Увидев рядом со мной на кровати Селену, она остановилась на секунду и посмотрела на мою жену своими спокойными карими глазами.

– Селена, дитя мое, – сказала она, – мне кажется, мы не должны утомлять Горди.

Селена улыбнулась ей.

– Я его не утомляю. Мы как раз отдыхаем…

– Ах, вы отдыхаете… – сказала мать, ставя поднос на столике у кровати. – Это очень хорошо. Я только не уверена, сможет ли он отдохнуть, если ты будешь лежать возле него. А сейчас исчезни, малышка!

– Но мамочка, любимая. – Селена села на кровать и послала матери мужа одну из своих наиболее обезоруживающих улыбок. – Прошу тебя…

– Ты и так уже была здесь слишком долго, любимая!

Селена встала, потягиваясь и оправляя платье. В этот момент у двери раздалось повизгивание и в комнату вбежал маленький черный спаниель. Он вспрыгнул на кровать и, переступая косматыми лапами, принялся лизать мое лицо.

– Питер! – строго вскричала моя мать. – Питер, слезь с кровати!

Пес лизал мое лицо, радостно помахивая хвостом. В тот момент, когда мать назвала его кличку, я почувствовал, что все тело мое покрывается гусиной кожей. Это было такое же ощущение, как тогда, когда при мне произнесли слово «ирис», однако на этот раз оно было гораздо более сильным. Ни восторг ни страх перед чем-то совершенно очевидным, но перед чем именно, я никак не мог уловить, это ускользало от моего сознания.

– Питер? – повторил я. – Этого пса зовут Питер?

– Ну, конечно, любимый, – сказала Селена. – Ведь это твой пес. Он тебя помнит… а ты его не помнишь?

– Питер… Да… да. Мне кажется, я что-то помню. Впервые мне кажется, что я действительно что-то помню.

Спаниель перевернулся на спину и игриво замахал в воздухе всеми четырьмя лапами.

Питер…

Гусиная кожа на теле заставляла меня вздрагивать. Снова загудели пропеллеры, громко, почти оглушительно. Я почувствовал головокружение. Почти не отдавая себе отчета в том, что я говорю громко, я сказал, как во сне:

– Этого пса не зовут Питер… Это меня зовут Питер. Питер! Я вовсе не Горди Френд! Я Питер!

В залитой ярким солнечным светом комнате внезапно возникла какая-то тень. Все показалось мне кошмарным сном; хороший погожий день и безопасность неожиданно сменились грозой, тучами и странным, затаенным страхом. Эта внезапная перемена коснулась также и обеих женщин. Они стояли у кровати и с беспокойством смотрели на меня. Обе были в своем роде красавицами… Селена вся золотистая, как лето, а мать прекрасная, как буйная осень… Однако на их лицах я заметил какое-то странное выражение… Жестокость… а может быть, даже… враждебность?

Они обменялись понимающими взглядами. Да, в этом я был уверен.

Через минуту обе подошли ближе и сели на кровать. Я ощущал тепло их тел, мягкая близость женщин почти душила меня. Мать взяла меня за руку. Длинные тонкие пальцы Селены дотронулись до моего плеча. Улыбка матери была такой ласковой, что мне казалось невозможным, что минуту назад я видел на том же самом лице совершенно другое выражение.

– Мой дорогой мальчик, – сказала она своим низким заботливым голосом, – уверяю тебя, что ты Горди Френд. Что за странные мысли приходят тебе в голову? Мы ведь без устали повторяем тебе, что ты Горди Френд. А кто, как не твои мать и жена, могут лучше знать это?