Текст книги "Убийство по-домашнему"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Крейг Райс,Мэри Барретт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

Глава 2

«Провожать кого-то в аэропорт»… Сочетание этих нескольких слов выросло в огромную проблему. На мгновение мне показалось, что я нахожусь на пороге какого-то решающего открытия. Однако через секунду и сами слова, и вызванные ими смутные образы начали путаться у меня в голове. Я совершенно обессилел от того, что попытался сконцентрировать свои мысли на этом одном пункте. И как утопающий, цепляющийся за самую малую щепку от затонувшего корабля, я искал спасения, судорожно хватаясь за единственный установленный факт, что меня зовут Горди Френд.

Простое любопытство, без какой бы то ни было дополнительной причины, заставило меня слегка поднять забинтованную голову, чтобы иметь возможность получше рассмотреть комнату. Она была элегантно и роскошно обставлена, как я мог догадаться по малому фрагменту, который мне до сих пор удалось запомнить. Рядом с роскошным трюмо в стиле рококо стояло кресло, обитое ярко-зеленым шелком. На кресле лежало небрежно брошенное тоненькое белое кружевное нижнее белье. Везде было полно солнца, однако цвета комнаты тоже вносили свой собственный элемент света и красок. Стоящие у моей кровати розы не были единственным источником запаха – везде стояли вазы с прекрасными розами, желтыми тюльпанами, высокими ирисами и стрельчатыми белыми левкоями.

Мои глаза медленно переходили с одного предмета на другой, чтобы в конце концов вернуться к нижнему белью на кресле. Я вглядывался в это белое облачко, словно именно в нем был ключ к разгадке. Дамское белье. Вся атмосфера комнаты тоже насыщена женственностью. Фривольной, живой, какой-то очень индивидуальной. Может, именно в этом и заключается тайна? В том, что моя комната – это женская спальня?

Мне не удавалось справиться с этой упорно терзающей меня мыслью. Чем сильнее я напрягал ум, тем больше все ускользало из-под моего контроля.

– Горди Френд, – громко сказал я. – Гордон Френд Третий.

Внезапно дверь открылась и в комнату вошла моя мать. Я почувствовал её присутствие даже не поворачивая головы. Это сладкое мягкое присутствие, похожее на запах спелой пшеницы, который вторгся в весеннюю свежесть и прохладу комнаты.

Она остановилась у кровати и положила мне на лоб прохладную спокойную ладонь.

– Я привела тебе доктора Крофта, любимый, – сказала она. – Он утверждает, что у нас нет причин для особого беспокойства. Это все из-за сотрясения мозга… Этого следовало ожидать.

Через секунду в полб моего зрения появилась фигура мужчины. Ему могло быть максимум лет тридцать с небольшим, и он был очень смугл. Одет он был внешне небрежно в дорогой английский твид и выглядел невероятно элегантно. Он так же небрежно остановился у кровати, держа руки в карманах. Моя интуиция – обостренная в одном и притупленная в другом направлении – подсказала мне, что самое важное для этого мужчины заключается в том, чтобы выглядеть точно так же, как сотни безупречно одетых членов эксклюзивного клуба землевладельцев. Вся его фигура и костюм, казалось, говорили: я как раз возвращаюсь после игры в гольф. Сегодня нам прекрасно игралось…

Несмотря на такое банальное внешнее впечатление, молодой врач вовсе не выглядел обычным пижоном. Его смуглое лицо было слишком красивым и со слишком правильными чертами, чтобы его можно было назвать рядовым и неприметным, а черные глаза, украшенные длинными ресницами, как у турецкой танцовщицы, не соответствовали виду обыкновенного биржевого маклера в элегантном твидовом костюме.

– Привет, Горди! Как ты себя чувствуешь?

Я поднял глаза и увидел безупречные белые зубы, приоткрытые в улыбке. Сам не знаю, по какой причине я почувствовал к нему антипатию.

– Вы тоже кто-то, кого я должен знать, доктор?

Держа руки в карманах, он покачивался взад-вперед и не переставал смотреть на меня.

– Ты в самом деле не узнал собственную мать? – спросил он.

– В самом деле, – неприветливо ответил я.

– Ну-ну-ну! Действительно, смешная история. Однако придется нам как-то справиться с ней.

– Он подумал, что я барменша, – сказала моя мать со смущенной девичьей улыбкой, покрывшись слабым румянцем. – Я никогда раньше не отдавала себе отчета в том, что это всегда было моим скрытым страстным желанием. – Двести пятьдесят портвейна! – воскликнула она, имитируя хриплый грубый голос. – И поторопись, барышня, с этим напитком!

Почти незаметная скованность в поведении молодого врача свидетельствовала о том, что эта несколько вульгарная шутка не получила его одобрения. Он стал серьезным и перешел на официальный тон.

– Но мы посмотрим, чем тут можно будет помочь, хорошо? – При этих словах он бросил на мою мать короткий профессиональный взгляд и добавил: – Не могли бы вы ненадолго оставить нас вдвоем, миссис Френд?

– Ну, конечно! – сказала она, бросая на меня доверчивый взгляд. – Постарайся быть вежливым и послушным, Горди. Доктор Крофт очень известный и милый человек. Я убеждена, что если ты станешь выполнять его указания, то медленно, постепенно все вспомнишь.

Она направилась в сторону двери, но потом, словно о чем-то вспомнив, вернулась за украшенной ленточками коробкой шоколадных конфет и чуточку пристыженная, как ребенок, который что-то натворил, вышла из комнаты.

Когда мы остались вдвоем, молодой человек стал воплощением вежливости и благожелательности. Он придвинул к кровати кресло и уселся на нем верхом, как на лошади. Какое-то подсознательное чувство, которое я не мог себе объяснить, предостерегло меня, чтобы я был начеку.

– Ну, Горди, – приветливо улыбнулся он мне, – прежде всего я должен представиться. Я Нэйт Крофт. Наверняка ты вспомнишь и меня, и то, что я твой закадычный приятель, а также друг Селены и Марни.

Несмотря на состояние, в котором я находился, я отчетливо и с полной уверенностью чувствовал, что никогда не мог быть «закадычным приятелем» этого молодого человека с нежной смуглой кожей и соблазнительными глазами танцовщицы. Однако вслух я этого не сказал. Я неподвижно лежал и ждал, что будет дальше.

Он закурил сигарету, которую вынул из роскошного дорогого портсигара, упомянув о том, что ему безмерно жаль, что он не может меня угостить. Потом, внимательно глядя на меня сквозь кольца дыма, спросил:

– Скажи мне, Горди, что ты, собственно, помнишь?

– Я помню гул пропеллеров, – сказал я. – Кроме того, мне кажется, я помню какой-то аэропорт и самолет, а также то, что я кого-то провожал. Кого-то, кто улетел на самолете.

– Однако никого конкретно?

С огромными усилиями я старался вызвать в памяти какой-то затертый образ.

– Нет. Никого конкретно. Разве только, что мне кажется невероятно важным то, что я помню.

– Однако в первую очередь ты помнишь этот гул пропеллеров?

– Да. Мне постоянно кажется, что он здесь, в этой комнате. И даже если я его не слышу, то…

– Да, да, понимаю, – прервал он меня, с таким видом, словно по роду службы собирал информацию. – Однако у меня такое впечатление, что это дает мне немного.

Сам не понимая почему, я почувствовал внезапный прилив удрученности и апатии.

– Значит, вы хотите этим сказать, что никто не улетел ни на каком самолете?

– Обычная реакция после эфира. – Доктор Нэйт Крофт держал в пальцах горящую сигарету. – Потеря сознания, проявляющаяся как гул пропеллеров. А тот человек, которого ты якобы провожал… это была женщина или мужчина?

Внезапно я ясно вспомнил, что это была женщина.

– Женщина.

Он пару раз кивнул, словно для него все было совершенно ясно.

– Медсестра из операционной, – констатировал он. – Я часто сталкивался с подобными проявлениями. Пациент цепляется за образ медсестры из-за страха перед потерей сознания. Она становится для него символом реальности, которую больной подсознательно боится утратить, перед тем как окончательно засыпает.

Я не мог понять, почему это конкретное медицинское объяснение вызвало у меня отчаяние. Доктор тем временем продолжил:

– Не думай о пропеллерах, Горди. А что еще ты помнишь?

– Потом еще больницу. Обрывки воспоминаний, – ответил я бесцветным голосом.

– Понятно… – Доктор Крофт рассматривал свои ухоженные ладони. – Ты несколько раз приходил в сознание в больнице. И это все?

Я кивнул.

– Наверное, все, кроме того, что произошло после моего пробуждения в комнате. В этой комнате.

– Ну-ну… Не будем переживать из-за этого, не так ли? – Белые зубы снова блеснули в улыбке. – Как ты относишься к тому, что я немножечко напомню тебе, как было дело, Горди? Мать, наверное, сказала тебе об аварии?

– Конечно, сказала, – признался я.

– Она произошла на Коуст-Бульвар вечером. Припоминаешь? На этом пустынном отрезке шоссе в Сан-Диего.

– Сан-Диего? – повторил я, пытаясь сесть.

– Да. А в чем дело? Сан-Диего тебе о чем-то напоминает?

– Сан-Диего, – еще раз неуверенно повторил я, после чего добавил: – Я служу в военно-морском флоте?

– В военно-морском флоте? – рассмеялся доктор Крофт. – Какие странные мысли возникают в твоей бедной разбитой голове! Пару месяцев назад ты ездил в Сан-Диего, чтобы поступить на службу в армию, однако тебя не приняли. Помнишь?

Кровать была очень удобная, а усилие, которое я вынужден был сделать над собой, чтобы сохранить настроение подозрительности, оказалось слишком изнуряющим. Теперь доктор Крофт казался мне очень милым человеком, понимающим, благожелательным… Может, он слишком ласков, но если не считать этого, то вполне приятен…

– Странно, – сказал я, стараясь изо всех сил полностью доверять ему. – Мне почему-то кажется, что все было совсем по-другому. Но Сан-Диего все же о чем-то напоминает мне. В том числе и о военно-морском флоте. У меня такое впечатление, что я довольно долго служил в военно-морском флоте. С ума сойти можно!

– Но ведь это совершенно естественно! Подсознательные желания, превратившиеся вследствие контузии в конкретные образы. Ты ведь сам знаешь, как страстно хотел поступить на службу в военно-морской флот. Теперь это желание исполнилось – в твоем подсознании. Ну, впрочем, хватит этой болтовни. – Он похлопал меня по плечу. Его ладонь была смуглой и теплой. – Мы еще вернемся к твоим воспоминаниям. Сомневаюсь, чтобы ты помнил о том, что у меня здесь в горах небольшая частная больница. Какие-то туристы, проезжающие мимо в автомобиле, обнаружили тебя, лежащего у дороги. Они выяснили, где находится ближайшая больница, и привезли тебя ко мне. По счастливому стечению обстоятельств, они попали именно к твоему лучшему другу.

– И я был без сознания? – спросил я, слушая его рассказ, как какое-то приключение, которое произошло с кем-то совершенно посторонним.

– Ты пришел в сознание почти сразу же после того, как тебя доставили в больницу, но был не в самом лучшем состоянии. Нам пришлось тут же оперировать тебе ногу и руку. К счастью, еще было не очень поздно и мы избежали опасных осложнений. Однако больше всего, Горди, меня беспокоило сотрясение мозга. Рука и нога – это мелочь, они не причинят тебе ни малейших забот, ни боли. Однако когда я закончил накладывать гипс и ты проснулся после наркоза, твоя память оказалась отнюдь не в полном порядке. Ты совершенно не понимал, что с тобой происходит, и не ориентировался в ситуации. Я довольно долго держал тебя под воздействием успокаивающих средств, поскольку хотел дать возможность мозгу отдохнуть после всего того, что произошло. Ты потом даже несколько раз приходил в сознание, однако по-прежнему не мог сопоставить все, что с тобой случилось. Я сделал вывод, что ты страдаешь временной амнезией, или потерей памяти. Успокаивающее лечение я проводил в течение полных двух недель, пока наконец не подумал, что лучшим лечением будет твое возвращение домой, где вид знакомых лиц и окружения быстрее вернет тебе память. Однако похоже на то, что я оказался слишком большим оптимистом. – Он смущенно улыбнулся.

Его темная рука вторично мягко притронулась к моему плечу. – Но пусть тебя все это не огорчает, старина, – закончил он. – Сотрясение мозга быстро не проходит, кроме того нельзя также предвидеть, как долго продлится потеря памяти. Однако, вероятнее всего, постепенно твое здоровье все же начнет приходить в норму. Возможно, уже через несколько дней или часов…

– Или… лет? – угрюмо продолжил я.

– Нет, нет! Ничего подобного! Ты не должен поддаваться депрессии, Горди!

Его глаза, похожие на глаза одалиски, наблюдали за мной из-за шелковистой занавески ресниц.

– Нет! Я совершенно искренне говорю тебе, что продолжаю оставаться оптимистом! Что касается ноги и руки, тут ты можешь быть совершенно спокоен. Я даже допускаю, что уже завтра разрешу тебе немного передвигаться по дому, в кресле на колесиках. Ты увидишь старых знакомых, навестишь хорошо знакомые тебе места. Да, я в самом деле оптимист!

Хотя я знал, что все то, что он говорит, это обычная тактика врача, но тем не менее почувствовал себя гораздо спокойнее. Меня охватило глубокое расслабление и абсолютная пассивность. Со мной здесь мать и благожелательный друг – врач. Оба делают для меня все, что в их силах. Стало быть, о чем мне беспокоиться? Я лежу в красивой комнате, за мной ухаживают, обо мне заботятся. Все очень добры ко мне, я Горди Френд, Гордон Рентон Френд Третий. Вскоре я узнаю, что следует из того факта, что я Гордон Френд, и начну вести прежний нормальный образ жизни.

Я огляделся в залитой солнцем золотисто-серой комнате.

– Значит, это мой собственный дом? – с большим удовольствием спросил я доктора Крофта.

– Конечно, Горди. После смерти отца этот дом является твоей собственностью.

– Отца? Моего отца?

– Как, ты не помнишь отца? – Доктор Крофт явно удивился. – Мне кажется попросту невозможным, чтобы кто-то мог не помнить старого Гордона Рентона Френда Второго.

– Он был известным человеком?

– Известным? В определенном смысле, наверняка. Он переселился сюда из Сэйнт-Пола всего лишь за несколько лет до смерти. Но даже за столь короткое время сумел остаться у всех в памяти.

– Чем?

– Своим характером и… ну, в общем, тебе об этом лучше расскажет твоя семья.

– Но вы сказали, что он умер.

– Да. Он умер месяц назад.

– Ах, так значит, это по нему моя мать носит траур!

Я лежал неподвижно, обдумывая все это, стараясь представить себе Гордона Рентона Френда Второго, который сумел остаться в памяти у людей. Однако мне это не удавалось. Через минуту я спросил с растущим чувством удовлетворения:

– Это должно означать, что я богатый человек?

– Ах, несомненно, – ответил доктор Крофт. – Я бы даже сказал, очень, очень богатый!

В этот момент в комнату вернулась мать. Проходя мимо доктора Крофта, она по-дружески похлопала его по спине, а потом села у моей кровати, возле роз.

– Ну? Как наши дела, дорогой доктор?

Нэйт Крофт пожал плечами.

– Пока что ничего особенного, дорогая миссис Френд, – ответил он.

– Мой любимый мальчик, – сказала мать, кладя себе на колени мою руку. – Тебе уже немного лучше?

– По крайней мере я знаю, кто был моим отцом, – ответил я.

– Я рассказал ему кое-что, – объяснил доктор Крофт.

– Надеюсь, только кое-что. Бедный Горди… Я убеждена, он еще слишком слаб, чтобы думать об отце.

– Почему? – спросил я. – Разве с ним было что-то не в порядке? Какое-то постыдное дело? Паршивая овца?

Мать рассмеялась своим глубоким мягким смехом.

– Ну что ты, ничего подобного, любимый! Это скорее мы были не в порядке. Перестань, однако, ломать себе над этим голову. Полежи спокойно, а я тем временем задам доктору несколько умных вопросов и узнаю, что мы должны делать с тобой дальше.

– Я могу сказать немного, дорогая миссис Френд. – Доктор Крофт бросил тактичный взгляд на часы. – Пока что прошу делать все то, что и раньше. Что же касается этой несчастной временной потери памяти, то здесь лучшей методикой лечения будет постоянный контакт со знакомыми людьми и предметами. Мы постепенно приведем его в нормальное состояние.

Мать посмотрела на меня, потом перевела взгляд на доктора и понимающе подмигнула ему.

– Если уж речь зашла об известных ему людях и предметах, то как по-вашему, доктор, стоило бы, чтобы он встретился с Селеной?

Доктор Крофт быстро взглянул на выпуклость под одеялом, в том месте, где находилась моя загипсованная нога.

– Да… Именно это я и намеревался предложить.

– Селена, – повторил я. – Вы все время говорите о Селене! Кто такая Селена?

Моя рука по-прежнему покоилась на коленях у матери, которая ласково ее гладила.

– Сынок, – сказала она. – Ты в самом деле очарователен! Может быть, ты даже больше нравишься мне таким, как сейчас… утратившим память.

Она показала рукой на другую кровать.

– В этой кровати, собственно, спит Селена. Селена – это твоя жена.

Белое дамское белье… Атмосфера в комнате, насыщенная присутствием женщины… Моя жена…

– Селена где-нибудь поблизости, миссис Френд? – спросил доктор Крофт.

– По-моему, она с Йеном во дворе.

– В таком случае я пришлю ее сюда. А теперь мне уже действительно пора уходить.

Доктор Крофт снова похлопал меня по плечу.

– Я буду здесь завтра и попрошу доставить кресло на колесиках. Выше голову, Горди! Не успеешь оглянуться, как снова будешь среди нас, старина! До свидания, дорогая миссис Френд!

После его ухода мать встала со стула.

– Ну, а теперь, любимый, поскольку сюда должна прийти Селена, будет лучше всего, если я оставлю вас одних. – Она откинула непокорную прядь со лба и продолжила: – Если существует на свете что-то или кто-то, кто способен вернуть тебе память, так это только Селена. – Она сделала несколько шагов к двери и остановилась. – Нет, нет, в самом деле здесь слишком много цветов! А ведь я говорила Селене, что нет смысла ставить здесь такую массу цветов. Здесь пахнет, как в часовне при отпевании!

Она подошла к стоящему в углу комнаты столику и взяла с него две вазы. Одну, полную красных роз, другую с белыми и сапфировыми ирисами.

– Я унесу эти розы и ирисы в комнату Марни, – сказала она.

Когда она стояла так, держа в обеих руках вазы с цветами, она казалась мне какой-то древней богиней плодородия и урожая. Я с восхищением смотрел, как она шла к двери. Потом испытал чувство какой-то невосполнимой потери и без раздумий закричал ей вслед:

– Пожалуйста, не забирай эти ирисы! Пусть они останутся в комнате!

Она повернулась и посмотрела на меня поверх цветов.

– Почему, дорогой Горди? Это такие печальные цветы! Я прекрасно помню, что ты всегда не выносил ирисы.

– Я бы хотел, чтобы они здесь остались, – внезапно сказал я с волнением, несоразмерным всей этой проблеме. – Прошу тебя, мама, оставь ирисы!

– Ну, хорошо, любимый! Если для тебя это имеет такое значение…

Она поставила вазу с ирисами обратно на столик и вышла, унося с собой розы.

Я лежал и смотрел на стройные стебли фиолетовых и белых ирисов. У меня в мозгу снова загудели пропеллеры. Я мысленно повторял, что через минуту в комнату войдет моя жена. Что у меня есть жена. И что эту жену зовут Селена. Я старался представить себе, как она будет выглядеть. Тщетно. Неясный образ моей жены все время заслоняли эти белые и фиолетовые цветы. Я уже не владел своими мыслями. И снова только эти пропеллеры, и это единственное слово, повторяющееся непрерывно… Ирис… Ирис… Ирис…[1]1
  Женское имя «Айрис» и название цветка «ирис» по-английски пишутся и звучат одинаково. (Здесь и далее прим, переводчика).


[Закрыть]

Глава 3

Через несколько минут моя неожиданная реакция на ирисы прошла, хотя что-то во мне все же еще осталось. Даже не глядя на них, я чувствовал эти высокие белые и фиолетовые цветы в вазе, словно прикасался к ним, а их название упорно засело в моем мозгу, как пуля в груди убитого.

Я по-прежнему не ориентировался во времени. Я лежал в кровати не знаю как долго, и ко мне постепенно начало возвращаться хорошее самочувствие. Не часто тот, кто потерял память, может вернуться к таким идеальным условиям жизни. У меня очаровательная мать и красивый дом. Я очень богат, и через минуту сюда придет моя жена. Я уже преодолел первую фазу постепенного возвращения к действительности. Несмотря на легкую головную боль и давление гипса, я почувствовал, что кровь снова начинает живее бежать по моим венам, в особенности при мысли о жене.

Селена. Я мысленно играл этим именем. Оно было интригующим. Селена могла быть высокой и стройной, с холодными зелеными глазами. Однако с тем же успехом это могла быть особа худая, костлявая, с узенькими поджатыми губами. Меня внезапно охватило беспокойство. Поскольку до сих пор все складывалось слишком хорошо, следовательно, здесь должно быть какое-то «но»… А что если этим пресловутым «но» будет именно Селена? Костлявая, сухопарая старуха с поджатыми губами?

Неуверенность становилась невыносимой. Чтобы отогнать это чувство, я начал вызывать в своем воображении самые фантастические образы. Селена должна быть брюнеткой – так я себе представлял. Имеется ведь определенный тип брюнеток, по которым я схожу с ума. Сейчас, сейчас, что же это за тип?.. Это слово вертелось у меня на кончике языка…

Импульсивный… Да, именно это!.. Селена должна быть импульсивной брюнеткой!

Дверь внезапно открылась, и на пороге появилась молодая девушка. В одной руке она держала небольшой миксер для коктейлей, а в другой – пустой бокал. Она несколько секунд стояла неподвижно и внимательно смотрела на меня. Я смотрел на нее с приятным ощущением. Ей могло быть лет двадцать, максимум двадцать два. На ней был прекрасно сшитый черный костюм, широкий в плечах, с юбочкой, едва прикрывающей колени и позволяющей видеть длинные стройные ноги. Ростом она была точно мне до подмышки. Волосы цвета воронова крыла спадали на плечи густыми локонами. У нее было лицо французской куколки, с ярко накрашенными в форме лука Амура губами и большими выразительными карими глазами.

Она подошла к кровати и села возле столика с розами. Если моя мать была похожа на розу в полном осеннем расцвете, то эту девушку можно было сравнить с пурпурным бутоном. Она по-прежнему держала в руках миксер для коктейлей и бокал и не переставала смотреть на меня взглядом, в котором я прочел одобрение. Внезапно она улыбнулась и сказала:

– Ну, что скажешь, ты, безумное создание?

Она поставила бокал и миксер на столик, наклонилась ко мне и поцеловала меня в губы. Губы у нее были мягкие и ароматные. Ее молодые груди на мгновение прижались ко мне. Я высунул из-под одеяла здоровую руку и притянул ее поближе, не прекращая целовать. Она отодвинулась от меня и воскликнула:

– Эй, Горди! Хватит! Для сестры этого вполне достаточно!

Откинула назад волосы и села на стул, укоризненно глядя на меня.

– Ну, конечно же, я твоя сестра! А ты думал, кто? Может быть, брат?

Я почувствовал себя очень глупо.

– Доктор Крофт обещал прислать сюда сейчас мою жену, – смущаясь, пробормотал я.

– Ах, Селену? – Она слегка пожала плечами. – Она с Йеном болтается где-то в саду. Нэйт не смог ее найти. – Она повернулась на стуле и приготовила себе «манхэттен». Держала бокал за тонкую ножку и не переставала смотреть на меня.

– Мама говорит, что ты потерял память. Я убедилась, что это действительно так. – Сказав это, она рассмеялась глубоким милым смехом, как мать. – Если бы я пережила то, что ты, то наверняка тоже предпочла бы забыть об этом.

Кожа у неё была белая и нежная, как у матери. На фоне этой белизны губы выглядели волнующе. Я знаю, что нельзя испытывать к родной сестре такие чувства, какие пробуждала во мне эта девушка. Однако я приписывал это потере памяти.

– Хорошо, сестра, – шутливо произнес я, – скажи мне, кто ты, собственно, такая.

– Меня зовут Марни, – сказала она. Она скрестила ноги и при этом движении узенькая юбочка поднялась еще выше. – Вся эта история в самом деле очень интригующа. Мы сейчас поговорим обо мне, но прежде скажи мне, что я могу для тебя сделать.

– Ты можешь, например, подать мне… ну, скажем, бокал коктейля, – ответил я, протягивая руку к бокалу.

Она легко отодвинула мою ладонь и покачала головой.

– Почему нет, Марни?

– Горди! По-моему, ты забываешь – с выгодой для себя, естественно, – что мы должны сделать из тебя порядочного человека!

– Означает ли это, что раньше я был нехорошим?

– Ужасно! И не прикидывайся, будто бы ничего не знаешь!

– Но я действительно ничего не помню! А в чем дело? Почему я был плохим? Может быть, я слишком много пил?

– Вот-вот, то-то и оно! Мой дорогой, ты был постоянно пьян с того момента, когда тебе исполнилось шестнадцать лет. В тот вечер, когда ты попал в эту катастрофу, ты тоже был мертвецки пьян. Теперь, когда я уже выложила тебе правду, я повторяю: ни капли! Таково распоряжение Нэйта!

Казалось, услышав такое мнение о себе, я должен почувствовать себя пристыженным и удрученным. Однако ничего подобного со мной не произошло. Не помню, чтобы я когда-нибудь в жизни проявлял особый интерес к алкоголю, да и сейчас не испытывал такого уж большого желания выпить её коктейль. Я попросил коктейль просто из дружеской вежливости.

– Расскажи мне еще что-нибудь обо мне, Марни, – попросил я. – Какой я, кроме того, что люблю выпить?

– Думаю, самая осторожная характеристика твоего характера была бы, что ты относишься к «золотой молодежи». Но для меня лично, любимый, ты попросту – пьянчуга. Для тех, кто любит таких типов, – возможно, даже весьма очаровательный пьянчуга. Селене, например, такие очень нравятся.

– Селене? Ах, да! Моя жена! – я сделал короткую паузу и потом спросил: – А ты меня любишь?

Марни выпила половину своего коктейля.

– Откуда я знаю? Я всегда считала тебя шалопаем…

– О! А почему?

Она внезапно рассмеялась молодым заразительным смехом.

– Подожди, мой дорогой, пока к тебе вернется память! Тогда не понадобится ничего говорить тебе на эту тему!

Она обтянула юбочку, что привлекло мое внимание к ее коленям.

– Если ты действительно моя сестра, я бы попросил тебя сесть чуточку подальше, потому что… потому что ты заставляешь меня нервничать! – сказал я.

– Успокойся, Горди, не болтай ерунду! – ответила Марни, возвращаясь на прежнее место возле роз. – Нэйт утверждает, что я должна тебе помочь освежить память. Следует ли мне рассказывать тебе истории из твоего детства?

– Рассказывай о чем хочешь, – ответил я.

– Ты скажешь, если мне удастся задеть какую-то струну в твоей памяти, – сказала Марни и глубоко задумалась. – Например, ты помнишь… Нет, оставим это в покое! Лучше скажи, помнишь ли ты тот зимний бал в школе танцев мисс Черчилль в Сэйнт-Поле, когда ты незаметно долил джин в персиковый крюшон, а потом устроил страшный скандал в мужском туалете?

– Ну и предприимчивый был из меня парень! – рассмеялся я. – Нет, я ничего такого не помню.

Марни скривилась.

– Ну, а что ты помнишь о том летнем лагере над озерами, организованном Лигой Чистоты «Аврора», куда взял нас с собой отец? Ты поспорил со мной, что сумеешь пробудить нечистые мысли в мистере Гебере, переоделся в мое платье и довел его до того, что он сделал тебе в лодке на озере непристойное предложение.

– Теперь я начинаю понимать, что ты имела в виду, говоря о том хорошем, к чему может привести потеря памяти, – сказал я, чувствуя себя чуточку не в своей тарелке. – Нет! Я ничего, абсолютно ничего из этого не помню. И вообще, черт возьми, что такое Лига Чистоты «Аврора»?

Марни снова отставила бокал в сторону.

– Горди! – огорченно воскликнула она. – Не собираешься же ты сказать, будто бы забыл, что такое Лига Чистоты «Аврора»!? Да ведь это самая важная вещь в нашей жизни!

– Ну, так все-таки, что это такое?

Марни покачала головой.

– Лучше оставим это в покое, потому что я вижу, что с такой методикой мы далеко не уйдем. – Она наклонилась ко мне и добавила: – Скажи мне лучше, что ты сам, собственно, помнишь? Так будет намного проще.

Я почти забыл, что утратил свою личность. Марни удалось каким-то странным образом привести меня в такое настроение, что моя потеря памяти казалась мне теперь какой-то смешной дружеской шуткой. Однако её последний вопрос снова пробудил во мне беспокойное чувство, что за этим что-то скрывается и что во всем этом есть что-то нехорошее и даже угрожающее.

– Я помню ирис… – медленно сказал я.

– Ирис? – живой взгляд Марни устремился на вазу с цветами. – Какие ирисы ты имеешь в виду?

– Не имею понятия… – Я чувствовал, что мое беспокойство перерастает почти в страх. – Это просто такое слово… Ирис… Я чувствую, что оно очень важное… Если бы только мне удалось связать его с чем-то конкретным!

– Ирис… – Ресницы Марни затрепетали над невинными глазами ребенка, которые минуту назад не производили впечатления невинных.

– Наверняка это какой-то идиотский фрейдистский комплекс, – сказала она. – Ну… а что ты помнишь, кроме этого? – продолжила она расспрашивать меня.

Я покачал головой.

– Может быть, еще какой-то… самолет, – медленно и задумчиво сказал я. – Кто-то… кто-то… Ох! Но зачем все это?

– Горди, любимый, не поддавайся депрессии. – Она снова пересела на кровать и взяла меня за руку. – Подумай лучше, какая прекрасная жизнь открывается перед тобой! Куча денег! Никаких забот… ничего не нужно делать… вся южная Калифорния в твоем распоряжении! Ну, и наконец мы и Селена.

– Селена? – Мои сомнения в связи с Селеной вспыхнули с новой силой. – Расскажи мне что-нибудь о Селене! Как она выглядит?

– Если ты даже Селену не помнишь, – сказала Марни, допивая коктейль и наливая себе новую порцию в бокал, – тебе следует приготовиться к серьезному потрясению!

– Она худая? С длинным носом? – с беспокойством спросил я. – А может, она носит очки в металлической проволочной оправе?

– Селена? – Марни вытерла пальцами красную полоску, которую оставили на краю бокала ее губы. – Дорогой Горди! Селена, вероятно, самое прекрасное создание во всей Калифорнии!

Я испытал чувство глубокого удовлетворения и покоя.

– А может быть, у нее в дополнение к этому еще и приятный характер?

– Ангельский! Она попросту обожает всех и все…

– И у неё благородный, кристально честный характер? – спросил я с энтузиазмом. – Приняла бы ее Лига Чистоты «Аврора» в число своих членов?

– Нет. Лига Чистоты «Аврора» никогда бы не приняла Селену, – сказала Марни, провокационно глядя на меня.

– А почему?

Марни поставила бокал на столик.

– Ну… в этом тебе теперь уже придется убедиться лично.