Текст книги "Убийство по-домашнему"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Крейг Райс,Мэри Барретт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Глава 24

Я так ослабел, что вынужден был прислониться спиной к стене. Самые странные мысли мелькали у меня в голове. Немного придя в себя, я понял, насколько ошибочны были мои представления о действительности. Мысленно пробежал всю схему запланированного преступления, до самых мельчайших подробностей. Так значит, я еще раз постыдно остался в дураках. Я вел себя так, как этого от меня и ожидали. И попался в самую страшную ловушку, которую для меня когда-либо расставляли.

Как прекрасно каждый поступок, каждый мотив, приписываемый мною Селене, подходил Марни. Старый мистер Френд застал её с Йеном. Он вызвал Марни к себе и в приступе гнева угрожал лишить наследства. Именно Марни подавала ему лекарство, когда вошел Горди. Потом она заманила брата в брошенный старый дом и застрелила его. В дальнейшем для грязной работы она использовала Йена.

Все её дьявольское коварство внезапно стало ясным для меня. Каким образом я обнаружил письмо самоубийцы? Марни знала, что я возьму с собой в спальню томик стихов мистера Френда, поэтому она бросила книгу на рояль так, чтобы фотография перевернулась и чтобы я мог заглянуть под рамку. Это был, конечно, первый шаг в её жестоком плане, который должно было увенчать мое самоубийство в салоне. Она читала мои самые потаенные мысли, как большие заголовки в газете, прежде чем я сумел это понять. Она знала, что, не доверяя Френдам, я прочту письмо. Знала, наконец, что если у меня в голове зародится такое подозрение, я вспомню наш с ней договор и сумею вырваться от Селены, чтобы прийти к ней за помощью.

Замысел спрятать письмо под рамкой фотографии был очень рискованным. Он мог не сработать. Однако необходимость выманить меня из комнаты Селены была так велика, что Марни пришлось рискнуть. Если бы это не удалось, у неё наверняка имелся в запасе другой способ.

Однако я заглотил первую же наживку. А когда уже оказался в комнате Марни, моей единственной союзницы, все пошло как по-писаному. До этого она уже спрятала пистолет брата. Она могла вкатить мое кресло в салон, угостить меня виски из отравленной бутылки, а потом, когда меня бы уже не было в живых…

Однако по каким-то причинам дело приобрело другой оборот. Я оказался настолько сообразительным, что догадался о том, где находится Горди, и настаивал, чтобы она отвезла меня туда. Она не могла отказать мне, не возбуждая подозрений. С этой минуты ей пришлось импровизировать дальнейшие события.

Нужно признать, что делала она это прекрасно.

Очевидно, еще раньше она велела Йену привезти сюда бензин и не могла это отменить. Знала, что, хотя не должна отходить от меня ни на минуту, должна в момент приезда Йена оказаться в доме, иначе он мог бы легко, заглядывая в разные углы, наткнуться на труп Горди. Поэтому она сделала вид, что потеряла ключи от автомобиля и ей нужно вернуться. Потом притворилась, будто глотнула виски из отравленной бутылки – которую сама же и взяла из дому, – чтобы поощрить и меня сделать то же самое. Теперь, готовя все К; уничтожению трупа Горди, она была уверена, что я без сознания лежу в автомобиле.

Как только дом загорится, Марни отвезет меня обратно, посадит в инвалидное кресло, вкатит в салон и инсценирует самоубийство в соответствии с письмом. Если бы даже произвели вскрытие и обнаружили следы снотворного, это не вызвало бы никаких подозрений. Ведь я был болен, и меня уже довольно долго пичкали самыми разнообразными лекарствами.

Да и потом, как она сама сказала, можно было не опасаться остальных членов семьи. После моей скоропостижной смерти мать, Селена и Нэйт не осмелились бы раскрыть, что я был ненастоящим Горди. Они сами слишком впутались в это дело.

Да, это была гениальная инсценизация.

Я начал размышлять о поведении Марни с самого начала нашего знакомства. Марни, прикидывающаяся единственной искренней и честной особой в доме, которая присоединилась к заговору только под давлением. Марни, хитроумно отравляющая мои мысли разговорами о Селене… Марни, предостерегающая меня от Иена… Марни, играющая роль маленькой союзницы, для того чтобы я ей слепо доверял и в нужный момент пошел под нож, как баран.

Неожиданная дрожь сотрясла все мое тело. Из дома донесся звук волочимой по полу канистры с бензином. Я не мог не поддаться искушению еще раз заглянуть в окно.

Да, в семействе Френдов был только один дьявол.

Я собрался с мыслями, чтобы составить какой-нибудь план, поскольку опасность угрожала мне по-прежнему. Мое вторжение в дом в эту минуту не имело смысла, ведь у Марни был пистолет. Она застрелила бы меня, прежде чем я успел бы до неё добежать.

Постепенно я пришел к убеждению, что у меня остался еще один козырь. Марни не знает, что я догадался о гипсе. Она по-прежнему полагает, что я неподвижно сижу в автомобиле и сплю глубоким наркотическим сном. Так должно было быть и так будет…

Я тихонько отошел от окна, обогнул гараж и оказался на дороге. Осторожно, на цыпочках, я подошел к спрятанному в кустах автомобилю. Вокруг валялось множество обломков гипса. Я тщательно собрал все куски и выбросил их в кусты. Потом сел в автомобиль. С заднего сидения взял одеяло и прикрыл себе ноги.

В первую минуту я собрался также разрезать гипс, лишающий подвижности мою правую руку, но после краткого раздумья отказался от этой мысли. Я не смог бы скрыть это. А сомнительная, в первые минуты, подвижность руки была бы уже не столь полезной после разоблачения Марни. Я распоряжался обеими ногами, одной рукой и был готов ко всему… При этом у меня даже было определенное преимущество. Я решительно положил к себе на колени бутылку, откинулся назад и уперся головой в спинку. Закрыл глаза и приоткрыл рот. Марни сейчас вернется сюда. Одной спички достаточно, чтобы бензин взорвался и все охватил пожар. Тогда ей придется поторопиться, чтобы как можно быстрее закончить мрачное дело в салоне Френдов.

Я не слышал её шагов и внезапно увидел её лицо у окна, максимум в нескольких дюймах от меня.

Она довольно долго стояла неподвижно и внимательно смотрела на меня. Из-под опущенных век я отчетливо видел её блестящие глаза, белый овал лица и волосы. Её глаза блестели жестким упрямым блеском.

– Ты спишь? – шепотом спросила она.

Я издал какое-то неразборчивое бормотание, словно подсознательно реагировал на её голос. Она еще ниже склонилась надо мной. Я чувствовал на щеке её быстрое теплое дыхание. Она захихикала. Как маленькая девочка, пытающаяся сдержать смех в церкви.

Через секунду её голова исчезла из окна автомобиля. Я слышал, как она возится около машины. Открылась дверца с противоположной стороны, и Марни села рядом со мной на место водителя. Снова возбужденно захихикала. Никогда в жизни я не слышал подобного смеха – волосы встали дыбом у меня на голове.

Вставляя ключ в замок зажигания, она задела рукой мое колено. Даже сквозь одеяло я почувствовал тепло её ладони.

Я интенсивно размышлял. У Марни есть пистолет. Он может быть только в двух местах: в правом или левом кармане жакета. В случае необходимости она должна взять его в правую руку, следовательно, он наверняка у неё в правом кармане. Правый карман был с моей стороны. Делая вид, что я шевелюсь во сне, я слегка повернул голову и посмотрел вниз. Либо мне показалось, либо в самом деле этот карман слегка оттопыривался…

Марни завела мотор. Ей придется выехать на дорогу задним ходом. Это лучший момент – обе руки у неё заняты.

Автомобиль медленно сдавал назад. Я сделал вид, что меня бросило на неё. Молниеносно засунул руку к ней в карман.

Она крикнула – громко, пронзительно. Впилась ногтями правой руки в тыльную часть моей ладони. Автомобиль остановился. Ногти впивались все глубже и глубже… Другую руку она поднесла к моему лицу. Я чувствовал, как острые ногти разрывают мне щеку. Пистолет уже почти был у меня в руке, когда она вырвала его у меня. Я увидел направленное на меня дуло. Изо всех сил ударил её под руку. Раздался выстрел, а потом звон разбитого стекла. Единственной свободной рукой я схватил её запястье. Она бешено, со страстью ведьмы, сопротивлялась. Кричала пронзительным голосом, в котором был не страх, а ярость.

В какой-то момент она достала ногтями до моих глаз. Я невольно отклонился назад. Она воспользовалась этим и вырвала у меня другую руку. Но уже через секунду я снова схватил её… В этот миг раздался выстрел. Потом второй и третий.

Крик Марни прервался так внезапно, словно кто-то перерезал его ножницами. Оружие со стуком упало на пол. Её руки вздрогнули, одна из них судорожно сжала мое запястье. Я чувствовал, как этот захват усиливается, становясь невыносимым. А потом тело Марни начало оседать. Пальцы медленно отпустили мою руку. Через секунду она лежала на полу, свернувшись в клубочек. С левой стороны на её белой блузке я увидел темное, постепенно расширяющееся пятно. Её голова лежала на сиденье. Глаза смотрели куда-то прямо перед собой, а из горла вырывался тихий храп.

Я склонился над ней и потрогал пульс. Одна из пуль, должно быть, попала в сердце. Спустя несколько секунд Марни умерла.

Чувствуя страшное головокружение, я вылез из автомобиля. Спотыкаясь, обошел кусты, чтобы выбраться на дорогу. Посмотрел на дом. В окна были видны взвивающиеся вверх языки пламени. Погребальный костер Горди полыхал…

Я медленно вернулся к автомобилю. Не так я все себе представлял. В ушах у меня все еще звучал пронзительный крик Марни. Под её скорчившимся телом я заметил что-то белое. Я потянулся над её головой и поднял белый листок – прощальное письмо Горди, письмо самоубийцы. Я спрятал его в карман.

Я чувствовал, что должен удирать отсюда… удирать как можно быстрее. Но как? На автомобиле с разбитым стеклом и с телом Марни?

Трудно было сказать, что я думал. Перед глазами у меня мелькали какие-то картины. Я вспомнил автомобиль Горди, стоящий в гараже с ключом в замке зажигания. И быстро пошел в сторону горящего дома. Пламя уже выбрасывало красные языки в окна, однако гараж еще не горел. Скоро и туда доберется огонь. Через несколько минут не будет ни дома, ни гаража.

Я с трудом открыл старые скрипучие ворота и оказался возле автомобиля. Неловко, одной рукой, запустил мотор и медленно выехал на дорожку. Потом по гравийной подъездной дорожке отъехал подальше от огня.

Довольно долго я неподвижно сидел за рулем, обдумывая ситуацию. В перчаточном ящике автомобиля нашел сигареты. Закурил и удобно откинулся на спинку сиденья.

Испуг прошел, но остался хаос. Марни убила отца и брата – а теперь сама мертва… Она погибла, пытаясь совершить третье убийство. Но как я могу объяснить все это инспектору Сардженту, не отдавая самого себя к нему в руки?

Я должен отсюда исчезнуть! В этом у меня не было ни малейших сомнений. Если полиция узнает, что было два человека, которых звали Горди Френд, это фатально закончится для всех. Я могу удрать на этом автомобиле. Все уверены, что Горди уехал на нем несколько недель назад. Никто не заметит отсутствия автомобиля. Я могу поехать туда, куда захочу. Что значит мое неведение относительно собственной личности в сравнении с опасностью, которой я подвергаюсь, оставаясь в доме Френдов?

Да… но даже если они избавятся от моей беспокойной особы, что станет с Селеной и миссис Френд? После исчезновения Марни и человека, которого считают её братом, полиция начнет розыск.

Вскоре найдут останки мужчины в сгоревшем старом доме и труп Марни в автомобиле. Без объяснений, которые могу дать только я один, инспектор Сарджент наверняка арестует мать и Селену по обвинению в убийстве не только старого мистера Френда, но также меня и Марни. Теперь, когда я убедился в том, что они обе стали жертвой обмана почти так же, как и я, ожило прежнее чувство симпатии к ним. Я не могу так просто сбежать, оставляя их одних под угрозой обвинения в совершении трех убийств, в которых они были неповинны…

Когда я высунулся из автомобиля, чтобы выбросить окурок сигареты, письмо Горди зашуршало у меня в кармане. Это навело меня на определенную мысль. Я вытащил листок из конверта и при ярком свете полыхающего дома прочел его еще раз.

Да. Есть только один выход из создавшейся ситуации.

Мой мозг работал необычайно четко. Я побежал к автомобилю, в котором лежало тело Марни. Быстро, чтобы не думать о том, что делаю, я отодвинул его в сторону, задним ходом выехал на дорогу и, объехав автомобиль Горди, поставил машину в гараж. Дом пылал, как факел, языки пламени уже лизали крышу гаража.

Я поднял лежащий возле сиденья водителя пистолет. Проверил, не остались ли где-нибудь в автомобиле кусочки гипса. Взял с заднего сидения костыль. Когда я выходил из гаража, крыша уже полыхала. Через несколько минут пламя поглотит все.

С костылем и пистолетом я подошел к черному ходу. Еще видно было зияющее отверстие окна комнаты, где лежал труп Горди. Я придвинулся как можно ближе. Жар был почти невыносимым! Я бросил пистолет и костыль в огонь.

Теперь нужно было подумать о гипсе. Я не имел понятия, что происходит с гипсом в огне, однако не мог рисковать. Я был уверен, что гипс на моей правой руке так же не нужен, как и на ноге. Я быстро разрезал его стилетом и пошевелил ладонью. Так же как и нога, рука затекла, но никакой боли я не чувствовал. Я бросил куски гипса вместе с бинтами через окно в комнату и вернулся в кусты, туда, где Марни припарковала автомобиль. Я тщательно собрал осколки стекла и куски гипса и швырнул все это в огонь. Немного постоял, размышляя, не забыл ли чего. Потом сел в автомобиль Горди и поехал домой. Мне оставалось сделать лишь только одно.

Я припарковал автомобиль за гаражами и вошел через террасу в темную библиотеку. Йен был единственным человеком, который мог еще не спать, но он жил в другом крыле. Маловероятно, чтобы я привлек к себе его внимание.

Я зажег маленькую лампу на письменном столе. Пишущая машинка стояла на обычном месте возле телефона. Рядом на столике лежала бумага.

Я вставил лист в каретку. Текст письма я составил еще по дороге. Я знал, что должен написать. Письмо, которое я собирался оставить, должно было быть написано человеком, владеющим только левой рукой.

Вот что я написал.

«Дорогая мама, то, что я пишу, безумно важно. Скажи Сардженту, что это Марни убила отца. Я знал об этом с самого начала, потому что вошел в комнату отца в тот момент, когда она давала ему лекарство. Я знал, что после смерти отца буду богат. Марни умоляла, чтобы я молчал, поэтому я обещал ничего не говорить. Именно потому я уехал – я боялся, что если останусь дома, то невольно когда-нибудь проговорюсь. Я бы и сейчас ничего не сказал, если бы Сарджент чего-то не подозревал. Марни тоже сориентировалась. Она просила, чтобы я сегодня встретился с ней в библиотеке, когда все вы уже будете спать. Мне пришлось насыпать снотворное в бокал Селены, потому что в противном случае я бы не смог выйти, не вызвав подозрений. Марни ждала меня и сказала, что вскрытие наверняка покажет следы яда и все раскроется. Она угрожала обвинить меня в соучастии, если я её выдам. Я ответил, что все это ничего не даст, потому что Сарджент так или иначе узнает правду. Она утверждает, что, возможно, я прав и единственное, что нам остается, это бегство, пока еще не поздно. Она не оставит меня в доме, потому что я все о ней знаю. Она украла мой пистолет и угрожает убить меня, если я не поеду с ней. Я сделал вид, что согласен. В этом гипсе я совершенно беззащитен. Я сказал Марни, что не двинусь с места без костыля и что она должна принести мне его. Я обманул её, сказав, что костыли на чердаке, а не в кладовке, чтобы выиграть время и получить возможность написать это письмо. Она закрыла меня на ключ в библиотеке. Скоро она вернется. Говорит, что удерет в Мексику и возьмет меня с собой. Но я ей не верю. Она что-то упоминала о старом доме на ферме и очень странно на меня смотрела. У неё есть пистолет. Подозреваю, что она хочет убить меня там… Никому не придет в голову туда заглядывать. Я стараюсь сбить её с этой мысли. Но если мне это не удастся и я не вернусь до завтрашнего утра домой или не позвоню, загляните на старую ферму. Умоляю тебя, мама, умоляю, сделай это! Марни скоро будет здесь… Я должен закончить… Я должен…»

Я взял в левую руку карандаш и неуклюже подписался внизу: «Горди». Потом сунул лист под машинку так, чтобы один уголок торчал и чтобы завтра утром его нашли.

Это письмо, представляющее собой смесь правды, полуправды и лжи, было единственным, что я мог сделать. Во всяком случае, оно указывало на истинного преступника и привлекало внимание инспектора к ферме. Когда он обыщет пожарище и найдет останки Марни в гараже и Горди в доме, мое письмо покажется ему настолько неясным, что ему придется самому додумывать, подожгли ли дом Марни и Горди сообща или Марни убила Горди, а может, и наоборот. После пожара никто не сможет установить, что Горди умер уже давно. Я все устроил так, что даже если бы некоторые предметы не сгорели, нужные вещи окажутся в нужном месте, то есть костыль и: гипс в той же комнате, что и останки Горди. Я не был уверен, должен ли я оставить пистолет у тела Марни или возле Горди. Я выбрал Горди, потому что мне это показалось более правдоподобным. Марни смертельно ранила его, однако ему удалось вырвать пистолет у неё из руки и выстрелить… Потом из последних сил он добрел до дома, где умер.

В моем письме между строк была информация для миссис Френд и Селены, что Марни убила брата в тот же день, когда отравила отца, и что она спрятала мертвое тело в старом доме на ферме.

Я позволял им догадываться о правде и указывал, что они должны говорить полиции. Если они не наделают ошибок, то должны защититься. Они даже могут получить наследство, с некоторым весельем подумал я. Полиция никогда не узнает о существовании подставного Горди и о том, что подпись на обязательстве абстиненции была фальшивой. Если они поверят, что Марни отравила отца, не будет никаких юридических оснований для лишения наследства миссис Френд и Селены. Наверняка у них будет еще много хлопот с мистером Моффетом, но, между нами говоря, они и не с такими справлялись!

Перед моим мысленным взором встал образ Селены. И не один, а дюжина образов, сливающихся в один. Я видел, как она склоняется надо мной в лунном свете… И как обнимает меня за шею золотистыми руками, глядя на меня темно-синими глазами с этими невероятными слезами на ресницах. «Я люблю тебя, я в самом деле думаю, что люблю тебя… Это нечто совсем другое. Это как боль… А когда болит, то это, наверное, любовь, верно, любимый?!»

Тогда я считал её убийцей. Коварной лживой убийцей, лишенной совести. Однако теперь со странно сжавшимся сердцем я подумал: а может быть, она говорила правду? Может быть, впервые в жизни она полюбила?

Внезапно я почувствовал страстное желание увидеть её еще раз. Мне хотелось обнять её и почувствовать атласную теплоту её тела. Однако я знал, что не могу этого сделать. Если я увижу её еще раз, как я смогу уйти от неё? А ведь я должен уйти.

Я вернулся к письменному столу и выдвинул ящик, в котором миссис Френд держала деньги. Не мог же я уехать без единого цента за душой. Я взял пятьдесят долларов. Когда миссис Френд поймет, сколько я сделал для неё, она подумает, что в общем-то дешево уплатила за это.

Я погасил лампу. С противоположной стороны коридора находилась ванная. Я посмотрел на себя в зеркало – я был грязен и растрепан, на рукаве небольшое красное пятно. К счастью, небольшое. Я вытер пятно полотенцем, которое затем запихнул в карман, чтобы где-нибудь по дороге уничтожить его вместе с письмом самоубийцы, отредактированным Марни. Быстро пошел к гаражу, сел в автомобиль Горди и уехал. Я не знал, куда еду, да мне это, впрочем, было совершенно безразлично.

Чтобы только подальше…

Эпилог

Я сидел в мрачном холле скромной гостиницы Лос-Анджелеса, когда мне на глаза попалась газета. Я находился здесь уже неделю, потому что дешевая гостиница в большом городе – это лучшее укрытие.

В общем-то у меня не было особых причин прятаться. С той минуты, когда появились сенсационные сообщения об убийствах в Дона-Бич, я жадно прочитывал все газеты и убедился в том, что дело приобрело именно такой оборот, какой я предвидел. Инспектор Сарджент удовлетворился версией, что это Марни убила отца, хотя старый дом на ферме сгорел дотла, так что невозможно было восстановить происшедшие там события. Найденные куски гипса убедили инспектора, что труп Горди был моим трупом. С миссис Френд и Селены, которые прекрасно сыграли свои роли, были сняты все подозрения. Даже мистер Моффет, хотя он и кипел от ярости, заявил в газетном интервью, что готов отказаться от всяких претензий на состояние Френдов.

Только это звено, соединяющее меня с миссис Френд и Селеной, поддерживало меня в убеждении, что я вообще жив. Потратив почти все пятьдесят долларов, я знал о своей личности не больше, чем раньше.

Тысячу раз в день я повторял про себя слова: «Питер… Ирис… Самолет… Прощание в аэропорту». Но эти слова, когда-то полные содержания и значения, теперь ассоциировались исключительно с семейством Френдов. Селена, выносящая черного спаниеля из золотисто-серой комнаты. Селена, склонившаяся над вазой ирисов. Её светлые волосы… её губы, раскрытые в улыбке…

Мое будущее было пустым и неопределенным, как лицо утопленника.

Уже наступил вечер. Я в угрюмой задумчивости сел в одно из потертых кресел в холле гостиницы и бросил равнодушный взгляд на первую страницу газеты в поисках новых сенсаций в деле Френдов. Внезапно мой взгляд упал на довольно большую фотографию мужчины, под которой была помещена короткая заметка. Что-то показалось мне знакомым в этом молодом худощавом лице с близко посаженными глазами и буйной темной шевелюрой. Ниже фотографии я прочел: «Признается в нападении и ограблении мужа известной кинозвезды».

Без особого интереса я начал читать сообщение о том, что этот молодой человек по имени Луис Кривелли арестован за нападение. Во время допроса он признался, что около месяца назад попросил некоего Питера Даласа подвезти его на автомобиле в Сан-Диего. По пути он ударил Даласа и украл у него автомобиль и деньги. Газета далее сообщила, что этот факт еще больше усложняет тайну исчезновения Питера Даласа, недавно демобилизованного из военно-морского флота. Месяц назад он попрощался в аэропорту с женой, известной кинозвездой Айрис Далас, улетающей с группой артистов в Токио для выступлений перед американской оккупационной армией. Питер Далас уехал на своем автомобиле из аэропорта Бэрбанк, и с той минуты бесследно исчез. Полиция собирается выехать вместе с Кривелли на то место, где он, по его собственным словам, оставил оглушенную жертву, и начать розыск снова. Предполагают, что Питер Далас страдает потерей памяти, спровоцированной ударом Кривелли.

В этом месте газета отсылала читателя к седьмой колонке на третьей странице. Я тут же отыскал упомянутую колонку. Над окончанием информации о Кривелли была фотография.

На огромном летном поле большой американский бомбардировщик. Перед ним красивая темноволосая женщина и мужчина, с довольно глупым видом глядящие друг на друга. Конечно, для меня это не была всего лишь красивая темноволосая женщина и какой-то мужчина, а бомбардировщик не был обычным самолетом.

Я прекрасно вспомнил этот самолет. И эту женщину. А лицо стоящего рядом с ней мужчины было так же хорошо мне знакомо, как и мое собственное. И ничего удивительного. Дело в том, что это и было мое собственное лицо.

Чувство облегчения, которое я испытал в этот момент, нельзя сравнить ни с чем. Не потому, что я в мгновение ока вспомнил все свое прошлое. Нет, потому, что каждая, самая мелкая деталь фотографии, как живая, встала у меня в памяти. Я провожал кого-то в аэропорт… Питер… Айрис… Теплое солнце. Ветер, развевающий юбку Айрис. Её слова: «И чтобы ты тосковал по мне!»

Я вспомнил все это так же отчетливо, как если бы уехал из аэропорта десять минут назад.

– Айрис, – сказал я вслух её имя. Какое это чудесное чувство!

Но в газете было кое-что еще. В самом низу колонки я прочел.

«Айрис Далас, которая только в конце прошлой недели узнала об исчезновении мужа, немедленно приехала из Японии и со вчерашнего дня находится в своем доме в Беверли-Хиллз».

Именно этого я ждал. В темном углу холла стояла телефонная кабина. Я подбежал к ней. Рука у меня дрожала так, что мне с трудом удалось опустить монету в автомат. Телефонистка нашла номер Айрис Далас и соединила меня. На противоположном конце линии раздался женский голос;

– Алло?

Вначале я хотел спросить, говорю ли я с миссис Айрис Далас, но это было излишне. Этот голос был такой же частью моего существа, как мои собственные пальцы.

– Привет, любимая, – сказал я. – Я всего лишь хотел сказать тебе, что через час буду дома.

– Питер! – Её голос сорвался так неожиданно, что я почувствовал, как у меня сжимается сердце. – Питер! Я не могу в это поверить!

– Я тоже.

– Любимый, я умирала от тревоги. Откуда ты звонишь?

– Из Лос-Анджелеса. Из одной дешевой гостиницы.

– Но что случилось?

– Похоже на то, что меня ударили по голове.

– Да. Я знаю, конечно, знаю. А я так предупреждала тебя, чтобы ты был осторожен! Но это неважно, Питер! Тебя ищет пол-Калифорнии! Где ты был?

Где я был? Я подумал о Селене, но под влиянием этого голоса её очарование развеялось, как туман. Она казалась мне вульгарной.

– Питер! Умоляю тебя, скажи, где ты был?

– Ах, не будем об этом.

– Но я должна знать, любимый! Меня осаждают толпы репортеров…

– Ну так сплавь их побыстрее.

– Я попытаюсь, но мне ведь нужно бросить им какую-нибудь кость.

В первую минуту я хотел сказать ей, что был у друзей[3]3
  Игра слов: френд (англ.) – друг.


[Закрыть]. Это было бы даже наполовину правдой. Но у Френдов я понял, какой опасной может быть полуправда. Для блага Селены и своего собственного блага я должен солгать. А ложь должна быть простой.

– Скажи им, что я ничего не помню. Что я внезапно оказался в этом районе Лос-Анджелеса. Я больше ничего не знаю.

– В самом деле больше ничего?

– В самом деле. У меня в голове абсолютная пустота.

– Хорошо. Я так и скажу им. – Она немного помолчала, а потом добавила с легким беспокойством в голосе: – А я тоже должна поверить в эту версию?

Я уже размышлял над тем, хватит ли мне денег на такси или ехать за её счет.

– Попытайся, а если тебе это не удастся, я придумаю что-нибудь другое.

– Что-нибудь… вроде правды?

– Никогда ничего не известно заранее. Если ты меня припрешь к стенке, то, возможно, я даже скажу тебе правду.