Текст книги "Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина"
Автор книги: Отиа Иоселиани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
– Что ты делаешь?! – Она попыталась отступить, но Марго не пускала ее.
Мака вспомнила объятия Тхавадзе во сне.
«Вот и сбылось, – притихнув, подумала она. – Сон в руку».
– Ноги твои целую, Мака!
– Встань, Марго! Встань, милая, и скажи, что у вас стряслось?
– Не встану. Если хочешь, чтобы сказала, дай на коленях сказать…
– Боже мой! – в отчаянии вырвалось у Маки. – Что же это? Боже мой!
– Нету у нас дороги, кроме как к тебе, Мака! Ты должна спасти моих детей, как спасла бы Гочу. Обо мне не думай…
– Но что я могу? Объясни… Ну, встань же наконец, Марго!
– Нет, дай сказать!
«Сон в руку, ох, сон в руку! Вот так же он не отставал ни за что и целовал колени».
– Марго, дорогая…
– Пропали мы, Мака, пропали! Перебьет он нас, если ты не спасешь – не поможешь!
«До Джабы дошло… Бедная женщина…»
– Господи! Но что я?.. – Она наконец высвободилась из рук Марго.
– Ты одна можешь нам помочь! Ты спасешь моих детей и бедную Мери!
– А где Мери?
– Здесь она, еле вызволила; выкрала, считай, хоть сердце и не на месте – боюсь, как бы не застал он нас… Молиться на тебя буду, Мака!
Мака только сейчас заметила стоящую неподалеку маленькую машину и насилу подняла Марго с колен.
– Так что же случилось?
– Еле, Мака, еле спаслись, родная! Ну, прямо на волоске были. Если б не влезли на чердак и не подтянули лестницу, не унесли бы ног. Кто-то, чтоб у него язык отсох, сказал ему по пьяной лавочке: таких любовниц, как твоя сестра, у Бичико не две и не три. Он, бешеный мой, и болтуна в кровь избил, а потом как прибежит домой! О-ой!.. Натерпелась я страху за все это время, знала, рано или поздно дойдет до него. Потому и упросила тетушку Магдану сказать тебе. Не следовало, но что мне оставалось делать, скажи! – Марго, дрожа всем телом, искала в темноте ладони Маки, чтобы прижать их к груди и расцеловать.
– Гено ты не говорила?
– Не сказала… Побоялась я. Он умница, не станет связываться с Джабой, но ведь мужчина – раз стерпит, другой, а на третий взорвется. Ничего лучшего не придумала, как к Авксентию явиться, попросила отвезти нас сюда. Сам не согласился – зачем же на грузовике по такому делу, – пошел к Нодару и растолкал его среди ночи.
– Нодара?
– Да, он и привез нас. Ну, скажи, Мака, что я еще могла сделать? О себе я и не думала – ее прибил бы… Ты знаешь, какая Мери безропотная, добрая. Когда у меня двойня родилась, одну девочку она выходила, ночей не спала. Ты все поймешь, ты не такая, как они. Ах, господи! Ты и невестка мне, и сестра, и все на свете! Не виновата она… Любила и любит твоего брата, по любви все это вышло, не из-за распущенности.
– Знаю, Марго, знаю К чему столько слов? Я понимаю…
– Ты все понимаешь, Мака, ты все знаешь. Что делать? Разве женщины никогда не оступались?
«Разве женщины никогда не оступались?..» Мака высвободила руку и потянулась к дороге. Марго прижалась лицом к ее плечу, замочив его слезами.
– Мака, дорогая моя, умница… Устрой так, чтобы хоть какое-то время пожила она у вас. Коли он совсем остыл к девчонке и не захочет, то уйдет она и хоть будет разведенная жена, хоть ребенок от мужа будет. Ты все можешь, если и сама… – Марго осеклась на полуслове.
Мака почувствовала, что эти чрезмерные просьбы и уговоры понадобились Марго потому, что она сомневается в ней самой.
– Скажи прямо, что тебя так мучает? Ты не веришь мне?
– Что ты, Мака?! Ты и не знала ничего…
– Я не про это.
– Мака, – Марго опять заплакала и прильнула к ее плечу. – Ты, Мака, гордая, самолюбивая. Может быть, и тебе…
– Что мне? Говори.
– Может быть, и ты не хочешь, чтобы твой брат женился на опозоренной, но хотя бы на время… Я знаю, какая ты добрая! Твоему Гоче будет светить в жизни твоя доброта.
– Марго, я очень люблю Мери, – сказала Мака.
– Твоими устами мед пить, ласточка моя, умница! Господи! Если Маку Лежава ждут какие-нибудь беды, подари их мне, господи!
– Я хочу ее видеть, Марго. Где она?
– Не ругай ее, Мака. Ты же понимаешь ее положение…
«Какое у нее доброе сердце. Большое и доброе. Где только оно умещается в этом крошечном теле» – подумала Мака, мельком взглянув на Марго.
– Я попробую ее утешить.
– Я знала! Я знала, что ты нас спасешь!
Нодара в машине не было. Сзади, забившись в угол, сидела закутанная в платок Мери. Когда Мака протиснулась и села рядом с ней, Мери наклонилась и положила голову ей на колени, как делают это дети, когда сон одолевает их.
Она не плакала и не говорила ни слова.
Некоторое время все молчали.
«Откуда им знать, что я ничем не могу помочь, что братец уже вторую ночь не появляется, а я даже понятия не имею, где его искать, не знаю, пьянствует он или играет в карты».
– Он, случайно, не выпивши? – дрожащим голосом спросила Марго.
– Который теперь час?
– Вторые петухи кричали.
– Рано еще. Я думала, больше.
– Да разве ж это рано? Но ты нас обнадежила – хоть десять ночей глаз не сомкну!..
«Вот тебе и сон в руку. Теперь придется позвонить».
– Я переоденусь сейчас и вернусь.
– Куда-нибудь поедем?
– Да. Я забыла сказать: Бичи нет дома.
– Где он? – не отрывая лица от колен Маки, слабым голосом простонала Мери.
– Не знаю.
– Не знаешь?! – Это так поразило Марго, что Мака невольно солгала.
– Он оставил номер телефона на случай, если отцу что-нибудь понадобится…
– Ах, боже мой! Симон… Прости меня, глупую, Мака! Голова кругом – совсем растерялась. Как он? Получше?
– Получше.
– И слава богу! Мы были в больнице – я и это забыла сказать. Нас не впустили. Сказали, что тебя там нет.
– После операции я первую ночь не с ним… Позовите Нодара, я сейчас вернусь. – Мака легонько приподняла закутанную в платок голову Мери и вышла из машины.
«Завтра приедет Гено. Раньше он не получит телеграммы. Надо было на работу послать. А что если он рано уйдет из дому и допоздна не вернется?»
«Завтра он приедет, а сейчас другого выхода не остается, – говорила она себе в дороге, лаская голову Мери, подрагивающую у нее на коленях. – Надо что-то делать…»
Огни всюду были погашены, только в нескольких домах на балконах горели электрические лампочки.
Раньше Тхавадзе жил недалеко, позади правления колхоза, в бездорожном тупике. Теперь, раз у него телефон, значит, он перебрался в райцентр… Какое время звонить постороннему человеку, – вторые петухи кричали! И что ему сказать?
«Ох, Бичико, Бичико! Лучше б тебе не рождаться на свет, только бы не вынуждать меня к этому!..»
Маленький разбитый и развинченный автомобиль с хрипом и кашлем катился по неровной грунтовой дороге.
– Нодар!
– Что? Приехали?
– Нет. Останови за поворотом. Ближе не стоит к правлению подъезжать – пешком дойдем.
– Ладно.
Машина остановилась, Мака с Нодаром вышли, Марго вылезла следом за ними.
– Со мной пойдет Нодар, – сказала Мака.
– Хорошо, Мака, родная. Тебе видней.
«Видней мне, как же! Я ничего не знаю!..» Она и в самом деле не знала, что делать.
Ей совсем не хотелось идти сейчас в правление. Если сторож окажется знакомым, завтра все село будет знать, что дочь Симона Лежава среди ночи звонила Джумберу Тхавадзе. Лучше доехать до города и позвонить с почты. Да, да, именно так и надо сделать. Даже если сторож не узнает Маку, Тхавадзе-то ему во всяком случае известен. И наутро он разболтает, что какая-то женщина примчалась ночью в правление и позвонила Джумберу. Мир тесен, и в конце концов выяснится, кто была эта женщина.
Над входом в правление горела яркая лампочка. В здании было темно.
– Спит, наверное, – Мака задержалась у калитки.
– Если вам неудобно, я разбужу, – Нодар просунул руку в щель и нащупал засов.
– Нет, нет, Нодар, пусть спит. Город в двух километрах, наверное, и брат мой там, – и, не дожидаясь ответа, она повернула назад.
– Ну, что? – Марго шагнула из темноты им навстречу. Голос у нее дрожал. – Почему так быстро?
– Позвоним из почтового отделения, Бичи должен быть в городе…
– А-а…
«Марго волнуется. Теперь, раз уж приехала, надо позвонить, что бы там ни случилось. Тем более, что она знает – у меня нет другого пути… Почему Тхавадзе все знает? Завтра приедет Гено, и я ему расскажу как на духу. И про то, как он меня подвез от больницы, и о чем говорил. Мужчине легче понять Джумбера».
Центральная улица города была ярко освещена.
«Хорошо бы Мери до утра отвезти к нам. Но если Бичико узнает – взбесится, навязалась, мол, и вовсе исчезнет, на пушечный выстрел потом его не заманишь. Да и Мери с Марго не пойдут на это. Ко мне Марго ее привезла, не то Мери сама – голову даю на отсечение – сбежала бы куда-нибудь, пряталась бы по соседям или совсем уехала бы подальше без следа. Но куда Марго денется с двумя детишками на руках, к кому ей податься? Даже на день боится оставить их с больной свекровью. Спаяла их сегодня судьба, связала накрепко…»
Поднимаясь по лестнице на почту, Мака подумала, что если б не так поздно, она наверняка встретила бы здесь Нуцу, а Нуца поразговорчивей колхозного сторожа, и на следующий день весь район знал бы в подробностях их историю. Будь у них с Гено телефон, она сейчас позвонила бы домой. Надо послать еще одну телеграмму – на работу. Да, да… хорошо. Послать телеграмму на работу, а потом позвонить Тхавадзе… Господи, о чем она будет говорить с ним среди ночи?
– Нодар, я пошлю телеграмму, а ты пока сходи приведи Марго.
– Хорошо.
«Все, кроме моего брата, слушаются меня. Наверное, даже Тхавадзе не откажется помочь».
Мака написала телеграмму, расплатилась с немолодой телефонисткой, осовело поглядывающей на нее красными от недосыпания глазами, и, когда в дверях появилась Марго с Нодаром, открыла дверь телефонной будки. Открыла, но не вошла.
– Нодар, – сказала она. – Позвони ты. Ты все-таки мужчина… То есть, не все-таки, а мужчина, – она даже не почувствовала неловкости от своей бестактности: перед той неловкостью, что предстояло ей испытать, эта была пустяком.
– Какой номер?
– Номер? Ах, да… даже и не помню точно, – Мака задумалась. Она не обманывала Марго и Нодара, она не хотела помнить, но помнила. – Кажется, двадцать четыре – двадцать четыре…
Все то время, пока Мака вспоминала номер телефона, Марго в упор смотрела на нее, словно вспоминала вместе с ней. Тут она просияла:
– Умница моя! Если останемся живы, мы с Мери молиться будем на тебя.
– Отвечает мужской голос, – сказал Нодар.
– Мужской голос?
– Да. Что говорить?
– Скажи…
– Мака, поговори ты, он, наверное, знает тебя и уважит, – попросила Марго, дотрагиваясь до ее руки.
Нодар передал ей трубку.
– Я слушаю. Алло! Слушаю…
«Он, – Мака не смогла ничего сказать. – Разговаривает со мной, лежа в постели», – почему-то именно это пришло ей в голову.
– Я слушаю вас. Алло!
«Не злится, что его разбудили среди ночи. Знает, что я звоню. Откуда он все знает?»
– Ничего не слышу…
«Понимает, что мне трудно говорить…»
– Мака, родная моя!.. – Марго протиснулась в будку и захлопнула за собой дверь.
– Это квартира Тхавадзе?
– Джумбер у телефона.
– Вас беспокоит Нижарадзе, сестра Бичико Лежава…
– Да, да!..
– Простите, что я так не вовремя.
– Что вы, что вы! Не извиняйтесь. Мы не спали – ведь завтра воскресенье.
– Ах, да, я совсем забыла!
– Ваш брат у меня.
– У вас? – обида кольнула Маку: все-таки она не ожидала в такое время застать Бичико у Тхавадзе. – Какой дурак, – тихо проговорила она.
– Он зашел поздно, а тут были друзья, сами понимаете – обычай нашего стола… Ну и засиделись. К тому же он пришел навеселе, проведал отца в больнице и на радостях выпил.
«Проведал отца? Тхавадзе запомнил мои слова: сегодня не вернусь в больницу, и послал оболтуса проверить».
– Он очень пьян? Попросите его к телефону.
– Это можно… – Мака почувствовала, что Джумбер не собирается передавать трубки, словно говоря: скажи мне, скажи, все равно без меня ничего не выйдет.
– Позовите его к телефону! – Мака повысила голос, но, понимая, что ей придется просить помощи у Тхавадзе, добавила: – Если он, конечно, не уснул за столом.
– Нет, он не спит.
Мака чувствовала, как дрожит прижавшаяся к ней Марго.
– Вы понимаете… – У Маки дрогнул голос, и она предпочла замолчать, чем говорить с Тхавадзе дрогнувшим голосом.
– Я слушаю вас. Говорите, не стесняйтесь… Если я только что-нибудь могу…
«Подбадривает. К тому же ему кажется, что со мной Гено».
– Понимаете, такое положение: мы обязательно должны повидать моего брата, и немедленно… – она перевела дух.
– Понятно.
«Понятно? Нет, пусть он поймет и то, что я не знаю, как быть, только до завтра, пока не приедет Гено!»
– Дело в том, что моего мужа нет здесь.
– Ах, вот как…
«Да он просто издевается: даже если муж и будет здесь, все равно без меня ничего не добьетесь, – вот что означает его «ах, вот как?»
– Он приедет завтра утром.
– Я постараюсь сделать все возможное.
– Это зависит от вашего отношения к Бичико. Вам судьей ваша дружба.
– Разумеется.
– Что вы нам посоветуете?
– Сейчас, в эту минуту, вести переговоры не совсем…
– Но это нужно именно сейчас, сию минуту! – прервала его Мака.
– Если б я знал, где вы находитесь…
– Я звоню из почтового отделения.
– А не могли бы вы… – Он не договорил, замолчал, подождал. Мака решила, что не стоит грубо отказываться от несостоявшегося приглашения.
– Не знаю. Лучше бы вам приехать.
– С удовольствием. Но удастся ли поговорить на улице?
– Конечно, конечно… Это ничего. Город спит, и на улице ни души, кроме нас.
«Он держит у себя Бичико, как заложника, – решила Мака, выйдя из телефонной будки. – Он все понял без слов, обо всем догадался. Может быть, и до Джабы должно было дойти именно сегодня, не вчера и не завтра, а именно сегодня вечером. Мой брат ни в чем не виноват, он просто глуп, как пробка, это его единственная вина. Хм, Тхавадзе подружился с ним… Как бы не так! Это Бичико и мамаше кажется, что он с ним подружился… Но для чего все-таки? Из-за меня?»
– Ну что, Мака? Что, моя радость, что? – спрашивала Марго.
– Сейчас привезет, – Мака не смогла сказать «придет». Тхавадзе привезет ее брата и, если она не даст ему никакой надежды, увезет назад.
– Какой он оказался чудный! – проговорила Марго. – Добрейший святой человек!
– Кто? Тхавадзе?
– Да. С которым ты разговаривала.
– Ты знаешь его?
– Видела раза два, если это тот, что приезжал к нам. Машина у него своя…
«Ах, он и там побывал… Своя машина, – еще не известно, чья на нем рубаха, что за деньги шальные! Бедный мой брат… Вот не думала, что Тхавадзе когда-нибудь так поумнеет!..»
Нодар отошел в сторону, оставив женщин одних, и от нечего делать разглядывал ярко освещенную витрину магазина.
– Мери! – Мака села рядом с притихшей девушкой и положила руку ей на плечо. – Я должна все знать.
Мери взглянула на нее, но тотчас опустила голову.
– Где ты познакомилась с Бичико?
– У тети Васаси.
– Это двоюродная сестра моей свекрови, – объяснила Марго. – Ее дочь – Вардо, подружка Мери, работает в нашей библиотеке.
– Как Бичико попал туда?
– Тетка Васаси кем-то приходится Джумберу…
– Если ты что-нибудь знаешь – говори, не скрывай! – теребя Мери, настойчиво попросила Марго.
– По соседству с тетушкой Васаси когда-то жил некий Тхавадзе, дядя Джумбера. С тех пор у них и дружба идет.
– Где вы встречались с Бичико?
Мери смутилась.
– В библиотеке… У Вардо…
– Чтоб ей сгореть на медленном огне! – проговорила Марго при упоминании имени Вардо.
– Он, случайно, не на машине приезжал?
– Приезжал и на машине, – вступила опять в разговор Марго. – Но чаще присылал Вардо, чтоб никто ничего не подумал. Не скажу, чтобы Бичи хотел перед людьми ее ославить.
– А Тхавадзе оставался у этой самой Васаси?
Мери ничего не ответила.
«Ну, да, – решила Мака. – Сам оставался, а машину им отдавал».
«Только для чего? Зачем? – все настойчивее спрашивала она себя. – Потому что он любит меня? Но разве ему не известно, что у меня муж, ребенок, семья? Может быть, он из-за меня не женился на Додо? Додо знала, что он когда-то был влюблен в меня. Я тоже знала об этом и все-таки позвонила. Не могла не позвонить… Я все расскажу Гено. Завтра он приедет, и я все ему расскажу. Да какое уж там завтра – вот-вот светать начнет. Нет, Гено должен знать. Он поймет меня, поймет, что я не могла подвести, погубить людей. А Тхавадзе просто обязан все уладить, тем более, если это дело им самим подстроено. А потом… потом я уговорю Мери отвадить Бичико от него. Заставлю ее сказать… не ее заставлю, а сама скажу, – не то, что Джумбер из-за меня подружился с ним, – нет, я просто скажу, чтобы он не водился, не знался с Тхавадзе. У Тхавадзе не может быть ничего общего с близкими мне людьми. Эта ночь будет последней…»
– Кажется, едут, Мака! – сказала Марго.
Мери еще ниже опустила голову.
Мака не оглянулась. Она смотрела вперед, на Нодара, который все еще стоял у освещенной витрины и теперь разговаривал с черным, как галка, милиционером.
– Пусть едут! – сказала Мака и добавила про себя: «Пусть едут, я не прячусь. Завтра я все расскажу Гено…»
Свет фар приблизившегося автомобиля скользнул по лицу Марго, и Мака увидела на нем облегчение, какое появляется у беспомощных людей при малейшей надежде на спасение.
– Приехали, Мака, дорогая. Все будет, как ты скажешь!..
«Я думаю, Бичи любит ее… Кто близко узнает Мери, непременно полюбит. Вернее всего, это Тхавадзе не разрешает ему жениться, пока не получит какой-то надежды, – Мака не смогла выразить словами, на что хотел надеяться Тхавадзе. – Пока не увидит, что я сочувствую ему, – она улыбнулась в душе. – Он не так уж умен…»
Мака открыла дверь, только когда приехавшие выключили свет фар.
Бичико, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не шататься, пошел ей навстречу.
– Кто потревожил мою любимую сестру в такой поздний час? – сипло проговорил он.
– Прибыли дружки жениха! – улыбнулся Тхавадзе. Рука его была горяча.
«Это он мне. Забывает, что я уже была невестой». Мака взглянула на брата. В неоновом свете улицы он показался ей бледным и каким-то пришибленным. «Нет, хватит ему пьянствовать и не спать по ночам. Хватит бедненькому».
– Не заставляй меня разглагольствовать попусту. Ты все знаешь сам… Скажи, что собираешься делать? – спросила брата Мака, чтобы не дать Тхавадзе первым заговорить об их семейном деле.
– Что? Навязывается? Виснет на шею? – вроде бы грубо спросил Бичико, но на этот раз он показался Маке намного тише и покорнее, чем когда-либо.
– А вы что скажете, Джумбер?
– Я на вашей стороне.
«Много ли он требует за эту солидарность?» Мака взглянула ему в лицо, но не сумела изгнать из его зрачков хищника, и отвернулась.
Стало тихо.
– Можно ли еще думать об этом?
– Кто такие? Чего им надо? – Бичи кивнул на маленькую машину, стоящую рядом. Он был явно растерян.
«Жалкий, несчастный, он даже понятия не имеет о сегодняшних событиях, – подумала Мака и перевела взгляд на Тхавадзе. – Зато вот кому все известно…» Но в эту минуту и Тхавадзе показался ей тусклым и незначительным, и она, почти торжествуя, подумала: «Он понял, что я раскусила его, и теперь всем своим видом показывает, что делал это лишь из любви ко мне. Надо сделать вид, что я не сужу его слишком строго».
– Пора вспомнить нашу старую дружбу, Джумбер. Помогите нам, иначе ничего не получится!
– Мы можем поехать ко мне…
– К вам? – Мака словно раздумывала. – Зачем? Не такое уж положение у моего брата, чтобы везти жену в дом друга. Если он сумеет поставить дело, у него и дом есть, и кров. Я уже договорилась с нашими. Они ждут.
– Ждут? – Бичи поднял голову и с надеждой взглянул на сестру.
«Не такой уж он бессовестный, как мне казалось».
– Я думаю, вы поймете меня, Джумбер. Неловко везти невесту в чужой дом, это как-то некрасиво. – К ней вернулась интонация вчерашнего разговора с Тхавадзе, которая не могла быть приятна ему. – В такое время женщина беспомощна, и мужчина должен показать себя мужем, а не юнцом.
– Согласен, – кивнул Тхавадзе. Последние слова задели его.
– Конечно, можно бы и к вам, но поверьте – так будет лучше, – Мака почувствовала, что ей пора замолчать, пора вообще прекратить разговор: в любую минуту она могла сорваться и, не сдержавшись, проявить свое давнее «дружеское расположение» к Тхавадзе.
Она отвернулась от Джумбера, громко сказала:
– Поезжайте за нами! – И пошла к машине, но тут же усомнилась, достаточно ли твердо прозвучали ее слова; а вдруг она поспешила, и теперь, когда их машина тронется в путь, Тхавадзе повернет свою назад и вместе с Бичико укатит восвояси. Она шагнула к «Москвичу», взялась за ручку дверцы и остановилась, всеми силами сдерживаясь, чтобы не оглянуться. Ей показалось, что, если увидят ее испуганное, беспомощное лицо, – все рухнет. Она переждала немного, открыла дверь и села рядом с Мери.
Нодара за рулем не было.
Пока он увидел, что все уже решилось, пока подбежал и завел машину с полувыдохшимся аккумулятором, прошла целая вечность.
– Как можно скорее, Нодар! Поспеши!
Сзади включили мощные фары и пристроились след в след.
– Слава богу! – громко вздохнула Мака – удержать эти слова в груди было невмоготу – и прижалась к плечу Мери.
Мери тихонько всхлипывала.
– Господи, пошли радость в дом Маки Лежава! Господи, даруй ей долгие, счастливые годы! – как молитву, твердила Марго.
Машина мчалась, дребезжа стеклами и подскакивая на рытвинах.
После той поездки, когда Гено спас от аварии машину Мелитона, он еще дважды был на строительстве ГЭС и теперь каждый день собирался основательно засесть за работу.
Он многое знал о стройке, был знаком с рабочими и инженерами, но написать о них не мог. Как и о чем писать? – думал он. Никогда еще первое слово не давалось ему с таким трудом.
Еще до отъезда Маки Союз журналистов известил Гено о том, что его заявка на книжку принята, однако если он не пришлет рукопись до сентября, ее перенесут в план следующего года.
Пока и до сентября времени оставалось достаточно, но это была первая сравнительно крупная работа Гено, от которой многое зависело в будущем, и он хотел не торопясь, без спешки поработать над ней.
Мака понимает это, но она не понимает, как трудно написать хорошую книжку, пусть даже брошюру. Она предана и верна во всем… Поможет, пойдет навстречу, но и ей нужно отвечать тем же, такой же заботой и вниманием. Если Гоча, не дай бог, простудится, все должны думать только о нем; если у ее брата неприятности, все, кто любит Маку, должны встать бок о бок с ее братом; если отец болен, она все ночи напролет просидит возле его постели и будет требовать, чтобы и муж, и брат, и даже свекровь стояли над его головой, предупреждая малейшие желания больного.
Она наверняка обижена из-за того, что Гено сейчас не с нею и не улаживает путаных дел ее беспутного брата.
Вчера вечером он позвонил в больницу, но ему сказали, что Мака ушла. Видно, Симон оправился и теперь она помчалась на помощь брату. Она готова лезть вон из кожи, только бы покровительствовать своей родне.
Если Мака думает, что тишина и одиночество самые лучшие условия для работы, она глубоко ошибается. Раньше Гено тоже так казалось, но вот уже сколько дней потерял он впустую: знает – дома его не ждет никто, и то с одним проболтает за кружкой пива, то с другим засидится за бутылкой вина. Два последних вечера запирался с твердым намерением поработать, но опять не вышло. Сидит, работает, вдруг слышит – зовут: соседу что-то понадобилось, или у мальчишек воздушный змей запутался в ветвях тутового дерева. Опять садится, а вокруг куры квохчут, мышь кадку в подполье грызет. Слишком тихо, слишком как-то спокойно в доме, мешает это, не дает сосредоточиться. А тут уже вечер поздний на дворе. Надо хотя бы стакан чаю выпить? Надо. Значит, вставай и кипяти. Можно, конечно, и потерпеть и вовсе обойтись без чая, но все равно как-то пусто вокруг, и Гено не может собраться с мыслями – привык он к шуму и на работе и дома. Вот и теперь его опять тянет в сторону от неначатой рукописи и он думает о жене, ее брате и о Мери, которую знает с детства и которая, конечно же, достойна лучшей участи. Раз жизнь Симона вне опасности, теперь этот бездельник должен жениться, вот и весь разговор. Обязан жениться, хоть такое замужество и постыдно для Мери, но пусть пеняет на себя – сама виновата.
Утром, придя на работу, Гено первым долгом спросил о редакторе.
– Вызван на бюро, – сказали ему.
Гено тут же повернул назад, собираясь идти в райком, но голос Циалы остановил его.
– Куда путь держишь, Гено?
– Мир велик…
Циала спрыгнула к нему с двухступенчатой лесенки, подбежала и схватила за руку.
– Если б ты только знал, как я тебе благодарна!
– Благодари Доментия, а не меня.
– Как жаль, что его переводят…
– Ничего не поделаешь…
– Ух, чтоб им пусто было! Почему они не оставляют его в покое…
– Доментий тоже не без греха.
– Ну, что уж такого в этих рейдовых материалах? Подумаешь, событие!.. Как там фамилия этого?..
– Прости, но я не знаю, кого ты имеешь в виду.
– Ну, того, которого он не пропечатал… Неважно. Ты слышал? Он, оказывается, пожаловал домой к Доментию, привел троих детей и заставил их реветь до тех пор, пока они слезами не изошли, а растроганный Доментий не пообещал вычеркнуть его из статьи.
– Тоже слабость. Ведь у других жуликов тоже есть дети и, может быть, даже больше трех.
– Но Доментий по доброте…
– Был такой фильм: «Закон есть закон».
– Ах, какая прелесть! Я обожаю этот фильм. Тото в нем просто бесподобен!
– Ну, ладно! Не заводись! – Гено с улыбкой поднял руки, словно готовясь зажать себе уши.
– Молчу, молчу… Но все-таки он бесподобен!
– Я очень спешу, Циала. Когда Тебро выходит на работу?
– Тебро? Ты думаешь, я каждый день вижу ее?
– Я совсем этого не думаю.
– Наверное, с понедельника. Да, чуть не забыла: она хочет устроить вечеринку и пригласить тебя и еще кого-то…
– Кто? Тебро?!
– Да, Тебро.
– Кого же она хочет еще пригласить?
– О-о, это тайна!
– Несмотря на то, что тебе она известна? – Гено засмеялся. – Ладно, Циала, потом договорим…
Когда Дурмишхана Зосимыча только назначили председателем исполкома, он сразу же во всеуслышание объявил:
– Никаких приемных часов! Моя дверь открыта для всех и всегда.
«Ах, какой внимательный, какой простой человек!» – заговорили в городе о новом председателе.
Гено пришел в исполком с одной целью: упросить Дурмишхана Зосимыча повременить с переводом редактора на новую работу. В районном масштабе Доментий отменный журналист, к тому же редкой души человек. Его слабость – любовь к вину – ни для кого не новость, а что касается злополучных материалов рейда, он, конечно, перестарался с ними, но ведь для пользы же дела – взяток не брал и родственников своих не выгораживал…
В приемную вошли двое рослых мужчин, похожих друг на друга, как братья. Они сразу же сняли шапки, но не повесили их на вешалку, а заложили за спину и стали прохаживаться по комнате.
Один из них был директор совхоза, другой – старший агроном. На следующий день Гено предстояло съездить к ним в хозяйство за материалом, и он по выработавшейся журналистской привычке собрался было заговорить с директором, но в это время в дверях показался Дурмишхан Зосимыч. Приветливо улыбаясь, он поздоровался со всеми и прошел в кабинет. Следом за ним, но с другим выражением на лицах, озабоченные и строгие, вошли в кабинет заместитель с инструктором.
Секретарша забрала со стола газеты и письма, тоже исчезла за дверью и, вернувшись, пригласила директора совхоза и агронома.
Старуха в черном, сидящая у самой двери в кабинет, удивленно взглянула на секретаршу, но промолчала.
Толстая, дебелая женщина с гладким, лоснящимся лицом недовольно заерзала, оглядывая присутствующих, и проговорила:
– Теперь его не дождешься!
Прошло с полчаса, прежде чем из кабинета, обливаясь потом, выскочил инструктор и, не глядя по сторонам, бросился к выходу.
Кроме Гено, в приемной дожидались очереди шесть человек. Двое из них, видимо, были колхозники. Они не садились, а стояли у стены и теребили свои войлочные шапки.
Зазвенел звонок. Секретарша процокала в кабинет, тут же выйдя, отправилась куда-то по длинному коридору и вернулась с двумя запотевшими бутылками «Боржоми» в руке.
Вошли начальник управления водного хозяйства и главный инженер. Они тоже сняли шапки и, несмело озираясь, открыли дверь кабинета – видно, были срочно вызваны.
– Теперь конца им не будет, – повторила толстуха с гладким, лоснящимся лицом.
– Что верно, то верно, – поддержал ее Гено.
– Раньше назначалось определенное время для посетителей, приходил – и за час тебя принимали. А теперь весь день его ждешь – не дождешься.
– У каждого свой метод.
Гено позвонил в редакцию, предупредил, что задерживается в исполкоме, выкурил сигарету в коридоре, потом еще одну.
Прошло не меньше двух часов, прежде чем он открыл дверь, ведущую в кабинет председателя исполкома, и оказался перед другой такой же обитой дерматином дверью. «Что за секреты у него, – за одной дверью не сказать».
Дурмишхан Зосимыч встал ему навстречу, приветливо пожал руку, приготовился слушать.
«Он, видно, неплохой человек, – подумал Гено, но тут Зосимыч придал лицу серьезное и строгое выражение. – Вот чего не хватает Доментию, он всегда одинаковый, мягкий, улыбчивый, а когда напьется, смеется без причины и ни на что не обижается».
– Доментий настоящий журналист, и его место в редакции, – говорил между тем Гено. – Его проступок не настолько серьезен, чтобы из-за него отрывать человека от любимого дела…
Выслушав его, Дурмишхан Зосимыч задал несколько незначительных вопросов относительно работы в редакции газеты и, получив ответы, примирительным тоном и даже с грустью сказал:
– Мой дорогой! Я читаю ваши статьи, и они мне нравятся. Знаю, что вас печатают в «Комунисти». Это очень хорошо, благодаря вам республика узнает что-то о нашем районе. Была у нас мыслишка назначить вас редактором… вы, наверное, не слышали об этом…
– Если б и слышал, я не согласился бы занять место Доментия. Он достоин…
– Выслушайте меня! – Гено понял, что Дурмишхана Зосимыча обидел его отказ от еще не сделанного предложения, но он сдержался. – Все это… – Зосимыч выразительно задрал голову и поднял указательный палец, – санкция бюро. – Гено знал, что над кабинетом председателя находится кабинет секретаря райкома, и понял, что вопрос Доментия решен окончательно.
В скверном настроении вышел он на улицу и собирался направиться в редакцию, но тут с ним поравнялся запыленный «Колхозник» с директором совхоза и с агрономом за рулем, Гено вспомнил о нужном для газеты материале и решил, не откладывая, воспользоваться удобной оказией.
Из совхоза он позвонил в редакцию и предупредил, чтобы в завтрашней газете оставили место для очерка, а сам отправился осматривать усадьбы, фермы и плантации обширного, добротно налаженного хозяйства.
До рассвета сделали все, что можно было успеть в таких условиях, – наспех приготовились к свадьбе.
Утром Мака пошла по селу – позвать соседей. В глазах человека, которого уважили, пригласили на свадьбу и хорошо угостили, грех уменьшается вдвое, и если потом гости стали бы на стороне осуждать нецеломудренную невесту, то хотя бы смягчили свои обвинения тем, что согрешила она с Бичико.
