Текст книги "Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина"

Автор книги: Отиа Иоселиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Подъехал автобус. Кроме Маки, никого на остановке не было. Водитель открыл дверь, коротко просигналил и отъехал, но возле Маки притормозил еще раз и только после этого покатил дальше.

Мака взглянула на часы. Они показывали почти половину двенадцатого.

«Скоро он появится. В час я буду дома, с моим маленьким Гочей. С Гочей и с Гено… Ах, сколько звезд на небе! Наши звезды… Отец, наверное, не долго протянет. Бедный папа… Нужно сразу же вернуться назад».

Она не чувствовала страха, наверное, от того, что рядом в ларьке была живая душа и горел свет. Свет горел и по ту сторону дороги в нескольких домах, за деревьями.

«Интересно, отчего там плакал ребенок. Он еще маленький, по голосу – грудной. Что, если и Гоча сейчас плачет?.. Скоро, скоро Бичико появится на машине. А если не найдет?.. Пусть берет у Тхавадзе и сам садится за руль. Ничего, сейчас даже женщины водят машину. Раза два я пробовала, когда родственник Гено – Нодар приезжал к нам на своем «Москвиче». Вот будет у нас машина, и я непременно выучусь водить. Нет, нужно ведь достроить дом. Да и потом – где нам взять денег на машину… Нодар подремонтирует своего «Москвича», и считай, что он наш, – Нодар ни в чем не отказывает Гено. Был бы он сейчас на ходу… Погоди! Но почему я не сказала Гено, чтобы они с Авксентием выехали нам навстречу? Авксентий не поленился бы для нас, я знаю… Он как-то особенно расположен ко мне, и я плачу ему тем же».

Опять проехал автобус.

Мака почувствовала, что кто-то смотрит на нее, и обернулась: продавец ларька поднял застекленную раму и, облокотившись о стойку, разглядывал ее.

Маке сделалось не по себе. Она опять отошла к автобусной остановке и остановилась под тускло горящей лампочкой. «Он видел, что и в ту, и в другую сторону проехали по два автобуса. Стало быть, дамочка уезжать не собирается. Неплохо высчитано. Торговцы – они считать мастера…»

– Красотка!

Мака вздрогнула. Хоть она и ждала, что продавец вот-вот заговорит с ней, в первое мгновение испугалась, но потом шагнула к ларьку.

– Чего изволите? – Продавец чуть ли не по пояс вылез в окно. – Не стесняйся, дорогая, все, что душе угодно!

Мака остановилась и, глядя ему в глаза, сказала:

– Отстань. Сделай одолжение – отстань!

Продавец, как улитка в раковину, вполз назад и оперся подбородком об руки.

– А я что? Я ничего… Я говорю, может, нужно что-нибудь… Больница тут под боком, мало ли что человеку может понадобиться.

– Закрой свое окно, сделай одолжение, – повторила Мака.

Продавец опустился на стул. Теперь только его круглая голова возвышалась над стойкой.

«Сколько же прошло времени?» Мака вернулась на остановку и посмотрела на часы: стрелка отсчитала каких-нибудь шесть минут. «Хоть бы он сообразил одолжить машину у Джумбера».

Далеко на дороге показались ярко горящие фары. Автомобиль мчался на огромной скорости, и фары вырастали, приближались.

Мака облегченно вздохнула.

– Слава богу… едет.

Завизжали тормоза. Машина замерла, покачиваясь на рессорах. «Победа»?! Мака не двинулась с места.

– Быстрей! Чего стоишь? – послышался из машины голос Бичико.

Да, перед ней стояла «Победа», то ли синяя, то ли зеленая, но главное – не светло-коричневая.

Мака подбежала к машине и, еще стоя одной ногой на земле, крикнула:

– Скорее! Прошу вас, скорее!..

Как Мака и предполагала, сына пришлось забрать с собой. Теперь ей предстояло вечерами бегать из больницы домой, укладывать ребенка спать и возвращаться к отцу. Чтобы облегчить себе положение, она решила забрать в Ианиси свекровь – бабку Магдану, к которой привык маленький Гоча. К тому же свойственницы – Магдана и Ольга – поговорили бы между делом о Бичико и Мери и, быть может, с божьей помощью и с помощью Гено, который в свободное от работы время обещал наезжать, нашли бы выход из положения.

Таким образом, Гено оставался один и, провожая семью, вдруг остро почувствовал это.

– Как же ты теперь? – крикнула ему Мака из окна машины. – Позвони в школу. Скажи директору, что бюллетень я оформлю там, на месте, когда отец оправится… Но как же ты будешь без меня?

Звук мотора заглушил голос жены, а Гено все смотрел вслед отъехавшей машине и думал: «Она словно рада, словно гордится тем, что ребенок не может без нее, что отец не соглашался на операцию до ее приезда, что брата ценят из уважения к ней, а муж… как же ты без меня?..»

Пока машина не скрылась из виду, Гено стоял на дороге и смотрел ей вслед.

Утром он встал пораньше, наскоро позавтракал, запер дом и отправился в редакцию. За эти сумбурные дни у него накопилось много работы.

Он протиснулся между типографскими столами в свой кабинет и, пока не пришел его сосед по комнате, Шакро, работал, не поднимая головы.

Прежде чем взяться за бумаги и авторучку, Шакро надел сатиновые нарукавники, защищавшие пиджак, потом пригладил аккуратно причесанные редкие волосы и попросил у Гено разрешения воспользоваться телефоном.

Гено с улыбкой кивнул ему.

Шакро поговорил по телефону с каким-то директором, через каждое слово почтительно повторяя «товарищ директор», потом тщательно сложил на столе газеты, письма и вырезки из центральной прессы и, как только Гено дочитал гранки, обратился к нему:

– Пожалуйста, извини меня, я хочу спросить, как самочувствие твоего тестя?

Гено поджал губы и без слов покачал головой.

– Что ты говоришь? – огорчился Шакро.

– Сегодня будут оперировать, – сказал Гено. Он еще раз просмотрел гранки, зачеркнул целую фразу, дописал новую и отложил полосу в сторону.

– Мудрый я человек, – выждав приличное время, сказал Шакро и лукаво улыбнулся. – Ни за тещу переживать не приходится, ни за тестя.

– Мудрый ты человек! – проговорил Гено и проставил номер на полях отложенной полосы.

– Удели мне, пожалуйста, минутку, будь другом! – Шакро покосился на дверь. В коридоре послышались чьи-то шаги. Типография еще не работала.

– Слушаю! – отозвался Гено, вычитывая новый лист.

– Что собираются делать с Доментием?

– С редактором?

– Да.

– А что? – Гено поднял голову. – Почему ты спрашиваешь?

– Тогда, может быть…

– Что-нибудь случилось?

– Говорят, его переводят в райком.

– В первый раз слышу.

– Инструктором…

– Хотят убрать отсюда?

– Вот и сегодня он вызван к секретарю…

Дверь приоткрыла молоденькая корректор Циала Жгенти. Шакро поспешно надорвал конверт, лежавший на столе, и стал читать письмо.

– Доброе утро! – Циала улыбнулась Гено и подмигнула в сторону Шакро.

Гено без улыбки кивнул ей и поднял вверх большой палец: мол, Шакро вот такой парень.

Циала прижала руки к груди и закатила глазки.

Постепенно собрались типографские рабочие. Залязгали, застучали станки – рабочий день начался.

Редактор пришел часам к двенадцати, но Гено его не видел.

Во второй половине дня редактора опять вызвали в райком, однако вечером ему предстояло подписать номер, так что рано или поздно Гено надеялся застать его.

Поначалу он хотел дождаться редактора и поговорить, но станки грохотали с таким остервенением, что он с гудящей от усталости и шума головой встал и вышел на улицу.

С утра он ничего не ел, от этого на душе было муторно, скверно. Завернул в закусочную. Взял сосисок с пивом. «Вот и пиво уже разбавили. Значит, близится лето», – подумал он, ставя на стол допитую кружку.

Вышел опять. Присел на скамейке в сквере. Домой не спешил, – там его никто не ждал. Подумал зайти в библиотеку, но голова раскалывалась – не до чтения.

– Здравствуй, старина!

Рядом на скамейку устало опустился Ушанги Ахвледиани, университетский приятель Гено.

– А! Ты откуда?

– То есть как откуда? Я тут каждый день прогуливаюсь. Утром в один конец, вечером в другой.

– Ах, да, верно… Ну, как, ты все еще там? Не переменил работу?

– Кто ж мне поменяет железо на золото?

– Такое уж золото твоя деревня?

– По сравнению с той, где я работаю, – рекордный слиток! Хоть дорога приличная есть.

– Что говорят в отделе просвещения?

– Просветители? Я им уже не верю, пусть говорят, что хотят. Представь себе, пока я из дому пешком доберусь сюда…

– Почему же пешком? Разве к вам не ходит автобус?

– В такую рань, мой дорогой, автобусов не бывает – это во-первых. А во-вторых – ходят ли они вообще? А? Как ты думаешь? Шофер кричит – покрышек нет, и так пялится на меня, вроде дал их мне на хранение, а я не возвращаю.

– С покрышками действительно туго. На проселках они особенно быстро стираются.

– А потом, когда я, наконец, заберусь туда, – Ушанги махнул рукой в ту сторону гор, где была деревня и школа, в которой он работал, – и проведу там урок, можешь себе представить, на каком уровне он пройдет.

– Я думаю, твой урок все-таки будет неплох.

– Не обольщайся, – покачал головой Ушанги. – Потом возвращаюсь домой, а там, если хозяйством да виноградником не заняться, на учительскую зарплату семью не прокормишь. Не-ет! На библиотеку деревенскую кошусь, как на грешницу, как на искушение, боюсь, как бы не совратила…

– Почему перестал писать для нас? Без твоих заметок газета скучнее.

– Тогда я еще не сдавался. Брыкался, брат, из последних сил. А теперь…

Ушанги встал.

– Что? Уходишь?..

– Пойду. Виноградник нужно мотыжить и окучивать. Да и вина в чане убавилось, перелить придется… Эх, старина! – Заглянул бы как-нибудь на досуге, что ли? Хлеб без тебя черствеет и вино киснет… Нет, я серьезно, заходи – рад буду!..

– Узнаешь вон того? – Гено кивнул на мужчину, появившегося у входа в сквер, в конце аллеи.

– Представь себе, не узнаю. В самом деле не узнаю, – улыбнулся Ушанги. – По нашим конспектам институт окончил, а теперь где вынырнул?.. Эх, дай бог каждому!..

Мужчина, заложив руки в карманы кителя, неторопливо прошествовал в чинаровую аллею.

– Куда это он путь держит, хотел бы я знать?

– Не то что сейчас – когда он рядом сидел в аудитории, я и тогда не мог понять, куда он ходит и зачем.

– Пожалуй, и я пойду.

– Едем ко мне, если есть время.

– Нет, на такое я сейчас не раскачаюсь. Схожу, узнаю, может быть, фильм приличный сегодня, а потом домой. Тоже дел невпроворот – дом недостроенный стоит.

У выхода из сада Гено задержался:

– Слышал? Доментия переводят от нас.

– Куда?

– В райком. Инструктором.

– Если он, будучи редактором, выпивал, инструктором тем более не бросит.

– Да нет, не только из-за этого. Я думаю, из-за статьи. Я еще не говорил с ним, но мне так кажется.

– А что за статья такая?

– Да ничего особенного – на прошлой неделе материалы рейда были опубликованы, он их статьей сопроводил.

– Вот оно что!.. Посмотри, тебе кто-то машет.

– Где?

– Не там. Вон, около аптеки. В красном платье…

– А-а, наш корректор!..

– Циала? Все никак не выдадите замуж? Или не в силах расстаться?

С Циалой была незнакомая пухленькая девушка в платье с глубоким вырезом, низко открывавшим розоватую грудь.

– А эта пышка тоже корректор?

– В первый раз вижу.

– Мне сейчас не до светских разговоров. – Ушанги оглядел себя, издали поклонился девушкам, собираясь уйти, но Циала, смеясь смуглым чернявым лицом, преградила ему дорогу.

– Здравствуйте, Ушанги!

– Здравствуйте! – Ушанги угрюмо пожал протянутую руку.

– Ты куда, Гено?

– Никуда. Слоняюсь… Что это за хорошенькая девушка с тобой?

– Эта хорошенькая девушка?.. – Циала свысока глянула на подругу, которая была меньше нее ростом.

– Ну, я пошел, – Ушанги все-таки собрался. – Всего хорошего! Заходи как-нибудь, Гено.

– Напугал ты меня – автобусы не ходят…

– Куда? Куда? – заинтересовалась Циала.

– Ко мне в деревню. Вот и Циалу прихвати с собой.

– А эта девушка в чем провинилась? – Гено улыбнулся незнакомке.

– И ее тоже. Ну, бывайте. – И Ушанги ушел.

– Мог бы укоротить свои штаны… – хмыкнула Циала, глядя ему вслед, потом обернулась к Гено и спросила: – Признавайся все-таки, куда ты идешь?

– Успокойся, Циала. Я иду с вами.

– Нет, я серьезно. Мне ужасно интересно, куда ходят женатые мужчины.

– В кино собирался, – сказал Гено.

– Ой, а я его вчера посмотрела!..

– Не беда, посмотришь еще раз. А твоя подруга тоже уже посмотрела?

– Не знаю. Ты видела этот фильм, Тебро?

Тебро покачала головой.

– Тебро… Кто дал тебе такое чудесное имя? – Гено подался вперед и заглянул в лицо девушке, шагавшей рядом с Циалой.

– Мама, – с явным удовольствием ответила девушка.

– Давайте поедим мороженого, а потом можешь идти в кино.

– Один?

– Возьми с собой Тебро.

– Охотно. Но мы опоздаем.

– Можно на второй сеанс. Будь Мака дома, я не стала бы тебя задерживать.

– Верно, Маки дома нет! Значит, идем в наше «счастливое» кафе!

– Вроде, когда Мака здесь, ты так уж нигде не бываешь!

– Да, но тогда, сидя за столом, я чувствую над собой… – Гено понял, что увлекся, и замолчал.

– Сейчас же перестань! Тебро решит, что ты серьезно! – воскликнула Циала. – Если б ты только знала, Тебро! У него жена – сущий ангел!.. Фу, противный! – Циале хотелось показать подруге, что она на короткой ноге с начальством. – Если это кафе, – сказала она, входя в странное дощатое помещение, сколоченное в форме цилиндра, – то что же тогда амбар?

– А Тебро никогда не разговаривает или только сегодня?

– Тебро? – Циалу словно удивил этот вопрос. – Она еще заговорит. Потом.

Гено покоробило какое-то невысказанное (а может быть, как раз прозвучавшее в ее словах) превосходство.

– С такими глазами Тебро могла бы совсем ничего не произносить, – сказал он.

Циала вдруг порывисто обернулась к подруге и заглянула ей в лицо.

– Да, ее глаза умеют говорить…

Циала все-таки посмотрела фильм во второй раз. Во время сеанса она шепталась с Тебро, объясняла ей происходящее на экране, заранее рассказывала события.

Когда они вышли из кинотеатра, солнце уже садилось, и силуэты окрестных гор темнели на розовом небе.

– Что мне сказать дома: где я была?.. – захныкала Циала.

– Скажи правду. Тем более, что скрывать тебе нечего, – ответил Гено.

Циала сразу осеклась и, переждав некоторое время, заговорила обычным тоном:

– Гено, у нас к тебе дело. Ты не мог бы немного проводить нас?

Они пошли прочь от кинотеатра. Сзади, за их спинами, садилось солнце, и на пути у них легли тонкие удлинившиеся тени.

Словно желая помешать разговору подруги с Гено, Тебро потянула ее за руку.

– Пусти!

– Что она?

– Стесняется, – сказала Циала так, словно застенчивость вообще была не свойственна Тебро.

– Скромность украшает женщину.

– Знаем, знаем…

– Я вижу, Циала хочет сказать мне что-то интересное.

– Вовсе нет, – проговорила, наконец, Тебро.

– Ничего особенного, поскольку речь идет о простой протекции.

– Что я могу?

– Гено, я знаю, ты добрый человек, поймешь. Вот Тебро… она неплохая девушка, поверь. Пусть Доментий примет ее корректором – будет со мной работать.

– С нами, ты хочешь сказать, – поправил ее Гено.

– Да, с нами. Пятый месяц человек без работы. На заочном учится…

– Доментия собираются перевести.

– Может быть, он успеет до перехода сделать это. Он тебе не откажет. Я бы сама сказала, но лучше, если ты.

– Сказать не проблема…

– Вот и отлично!

На перекрестке Циала остановилась.

– А теперь я пошла. Утром, надеюсь, ответ будет известен, – и она, не оглядываясь, перебежала через улицу.

– Так мы остались одни, Тебро…

– Вам это неловко? Тогда я пойду.

– Нет, что ты! Напротив.

Они вышли к реке. На мосту Гено остановился, облокотился о перила. Река текла мутная, желтовато-коричневая и несла с собой измочаленные корни ив.

– Тебро, твои волосы того же цвета, что и корни ив.

– Циала говорит, что вы никогда не лжете.

– Это вовсе не потому, что я такой уж благородный. Неправда трудна, ее нужно придумать, а правда – вот она, смотри и говори.

– Вы пишете какую-то книгу?

– Нет. То, что я пишу, это не книга. Книга-роман. Пойдем, я тебе еще кое-что скажу…

За мостом дорога выгибалась влево, а справа, у основания отвесной скалы, оставался новый, еще не загудронированный участок пути.

Близилась ночь.

– Вы обещали что-то сказать…

– Да, сейчас, – Гено взял Тебро под руку. – Ты знаешь, какие у тебя глаза?

Тебро даже остановилась:

– Не знаю.

– Не удивляйся: когда в известковой яме набирается дождевая вода, она прозрачна и чиста, как твои глаза.

Дорога круче пошла в гору. В небе горела звезда.

– Может быть, посадим?

– Посидим.

Они сели на скатившийся к обочине высокий валун.

Совсем стемнело. Внизу лопотала невидимая в темноте река.

Тебро, притихнув, поглядывала на дорогу.

– О чем ты думаешь?

– О той звезде, что одиноко горела, когда мы шла в гору. Теперь ее и не найдешь… На таком огромном небе не нашлось ни одной звездочки для меня.

Она умолкла, и стало очень тихо.

– Что скажет жена, если увидит нас сейчас?

– Почему ты вспомнила о моей жене?..

Тебро промолчала.

«Она опять заговорит о Маке. Ей кажется, что она отнимает что-то у Маки, и это ее мучает».

– Я ничего у нее не отнимаю.

На этот раз промолчал Гено.

– Я ни у кого ничего не отнимаю, – шепотом продолжала Тебро. – Я сама несчастна. Для себя.

– Тебро!..

– С тех пор, как я разошлась с мужем… у меня нет друзей. Циала – моя лучшая подруга. Вы же видели? Она любит меня… Нет, жалеет.

Гено встал и обнял ее за плечи.

– Пойдем?

– Конечно. Не ночевать же тут.

На остановке автобуса кто-то поклонился Гено.

– Кто такой?

– Не помню.

– Идите. Нехорошо. Вас тут все знают.

В конце улицы показался автобус. Тебро подошла к Гено, взяла его за руку. Какое-то время она стояла так, потом, заметив на противоположной стороне позднего прохожего, поспешно отошла и встала там, куда должен был подъехать автобус.

Слава богу, наконец все было позади. Ослабевший Симон спал под действием наркоза. Напротив него, на застеленной койке, с раскрытой книгой в руках дремала Мака. Книгу эту она выпросила у доктора Хиджакадзе. Ей хотелось самой узнать что-нибудь о болезни отца. Но сейчас она была так измотана, что когда Бичико и племянник отца выходили из палаты, не смогла проводить их даже до дверей – легла на койку и закрыла глаза, вернее, просто дала им закрыться. Хорошо, если б хоть часа полтора никто не приходил. Единственное, что время от времени всплывало в ее сознании, это то, что вскоре отцу предстояла вторая операция. «Не перенесет», – думала она и чувствовала тяжелую, тупую боль.

В дверь тихонько постучали.

«Ах, как некстати, как я не хотела!..» Мака оглянулась – может быть, это медсестра, тогда она не встанет.

Нуца?! Она все-таки обрадовалась старой подруге, на цыпочках пошла ей навстречу и расцеловала.

– Мака, родная моя! Как вы? Что с дядей Симоном?

– Не знаю, вроде обошлось… Садись, Нуца, сядь…

– Спасибо.

– А как ты живешь? Давно тебя не видела.

– Да, забыла ты меня, Мака, совсем забыла.

Мака улыбнулась ей усталой открытой улыбкой.

– Нет, Нуца, милая, просто я давно не приезжала. Ну, что ты? Как ты? Не помирилась с мужем?

– Никогда!

Мака посмотрела в лицо подруге. Нуца отвела взгляд и, глядя на больного, сказала:

– Говорят, Хиджакадзе хороший хирург. Ты всегда знала, к кому обратиться. Меня так огорчила болезнь дяди Симона, как если б отец родной заболел.

– Ох!..

– Раньше и узнать-то никак не могла. С утра до ночи торчу на этой проклятой почте…

– Нуца, куда подевались ребята и девушки из нашего класса? Я никого не встречаю. Кето и Лиза вышли замуж – это я знаю. Ило защитил диссертацию – это тоже знаю, Уча продал свой дом…

– А почему, спрашивается?

– Наверное, переезжает куда-нибудь.

– Никуда он не переезжает. Просто головы на плечах нет, вот и вся причина.

– Он не женился?

– Зачем ему жениться?.. Кто мог подумать, что Уча когда-нибудь станет таким?

– Не знаю… Люди с годами меняются.

– Ты, наверное, не слышала еще, что Рубен женился на сестре Реваза.

– На маленькой Марго?

– Да, на младшей. Резо ни за что не соглашался на их брак. Ни на помолвке не был, ни на свадьбе.

– Рубен все такой же высокий и поджарый?

– Нет, раздобрел. А Марго все та же, что на твоей памяти, – Нуца вытянула руку на уровне груди. – Вот такусенькая… У Мелитона опять дочь, уже третья. Вчера его встретила – выпивший идет, с горя, говорит, пью…

– О чем горюет-то?

– Да разве забыла, какой он? Шутник.

– Знаю. Если б бездетным остался, сказал бы, что на радостях пьет.

– У Додо умерла тетушка, которая ее вырастила.

– Что ты говоришь?! Макро?

– Да. Она жутко переживала. До сих пор в черном ходит, в такую жару в черных чулках шерстяных.

– Додо ни в чем не знала меры.

– Не знала меры, говоришь? Любила она ее, вот что. Макро ей и мать, и отца заменяла…

– Додо и сейчас в банке работает?

– Ну, да! Ей помогли все, сложились, деньги собрали… Помнишь, как вы дружили?

– Я ее ни разу после школы не встречала. Года два назад искала, хотела повидать, помню, и у тебя спрашивала…

– Тогда, кажется, она в отпуске была…

– Нет, сдавала экзамены на экономический.

– Верно! Верно!.. Сдавала, да не сдала, не поступила. Этой зимой поговаривали, что она за Джумбера Тхавадзе замуж выходит.

– За Тхавадзе?

– Да. Но я не поверила. Это, говорю, все Додо нафантазировала.

– Почему же нафантазировала? Чем Додо ему не хороша! – Мака спохватилась, что не назвала его по фамилии и, опережая Нуцу, добавила: – Додо для Тхавадзе даже слишком хороша.

– Ну, нет уж, Мака! Джумбер в нашем маленьком городке…

– Ты всегда все преувеличиваешь, Нуца! – прервала ее Мака. – Просто директор винного завода – человек всем нужный и всегда на виду! Вот и все его достоинства.

– Неправда, Мака, у него очень отзывчивое сердце… Кстати, это он сказал мне, что дяде Симону сделали операцию.

– Да, Бичи сейчас у него работает…

– Когда у Додо умерла тетушка, он очень помог ей.

– Может быть, он в самом деле собирается жениться?

– Нет! Клянусь тебе, нет! Не то что Додо, – дочка председателя исполкома, писаная красавица, врач – с ума по нему сходила, а он ни в какую… – Нуца понизила голос и с застенчивой улыбкой прошептала: – По-моему, он все еще любит тебя…

– Перестань! И не стыдно тебе с серьезным видом вспоминать детские глупости?!

Мака нахмурилась, тихонько подошла к отцу и приподняла край простыни, которой он был укрыт.

«Зачем он дает людям повод говорить бог знает что? Женился бы уж. Тоже мне еще… этот…». Но кого она подразумевала под «этим», Мака не знала.

К больному подошла Нуца.

– Господи! – вздохнула она и тут же поспешно добавила: – Все будет хорошо, Мака, не бойся! Ты уж прости меня, на этот раз с пустыми руками, прямо с работы забежала.

– Ну, что ты, Нуца! Как не стыдно!..

Мака вышла за ней в коридор.

– Спасибо, что навестила!

– Я еще зайду на днях. Джумбер просил, чтобы я не шла без него, но я не дождалась, подумала – вдруг тебе не понравится…

– Зачем же ему с тобой? Он был с Бичи.

– Правда?

«Она думала, что я скрою…»

– Не знаю. Он заглянул ко мне на минуту: у нас там народ вечно толчется, не смогла с ним даже двух слов сказать. Ну, да бог с ним! О тебе совсем не поговорили. Сын уже большой, наверное, вырос?

– Да, большой мальчик, – кивнула Мака. – Он здесь со мной. Вечером сбегаю. Гено там один дома остался… Ах, только бы отец поправился, а остальное неважно.

– Я недавно статью Гено прочитала. Его, случайно, не перевели в «Комунисти»?

– Нет. Он в местной газете.

В конце коридора показалась крупная лысая голова Хиджакадзе.

– Очень хорошо, что операцию делал он, – Нуца глазами указала на хирурга. – Кажется, сюда направляется. Ну, я пошла…

Мака протянула подруге руку.

– Спасибо, Нуца!

За пять дней Гено звонил дважды, но Мака все-таки была в обиде на него. Прошлой ночью Маке наконец стало известно от свекрови, что Мери беременна. Это сообщение настолько всполошило ее, что она впервые почувствовала себя беспомощной. Она не рассердилась на брата, а пожалела его. А мужа обвинила в том, что он бросил ее одну расхлебывать эту историю, сам же остался в стороне, наблюдая, что выйдет дальше.

Мака не знала, как быть.

Когда у Гено обострились отношения с родней и он ушел из отчего дома, она была рядом, плечом к плечу, Когда свекровь переехала к ним, ребенок был уже не маленький и Мака могла отказать ей, но она, напротив, встретила ее куда почтительнее и ласковее, чем та ожидала. Мака верила в своего мужа, а он бросил ее одну в такую трудную минуту. И почему? Чтоб не ввязываться в неприятности.

Мери чистая, доверчивая девушка. Раз Мака шутя сказала ей: я скажу своему сумасшедшему брату, чтобы он похитил тебя. Это все, что Мака знала об их отношениях. А если Бичико оказался с ней где-то на пирушке, – в застолье все хороши! Надо же было узнать, расспросить, кто он? Чем дышит?

Ну, как теперь привести беременную на шестом месяце женщину в дом к старому Симону, и без того рассерженному на сына? Как объяснить все людям, знакомым, друзьям? А ведь есть еще и враги!.. Что может Мака?

– Доченька… – простонал больной.

Мака придвинула стул к кровати.

– Утром Гено опять звонил! – Она солгала не для того, чтобы обмануть отца. Ей просто нужно было упомянуть мужа.

– Ну и что?

– Сказала ему, что тебе лучше.

– Пусть вам будет лучше, а я…

– Если ты после каждого слова будешь плакать, я не стану с тобой разговаривать, папа.

– Как хочешь, дочка…

– Он огорчен, что не смог приехать.

– Пустяки.

– Да, еще вот что! Бичико, говорит, пора женить – загулялся.

С минуту отец молчал.

– Гено не мог этого сказать!

– Но сказал!..

– Мака, мне это наказание от бога, – он сын мой, но за что еще кого-то делать несчастным?

– А если она хочет выйти за него?

По сухим потрескавшимся губам больного пробежала горькая улыбка.

– Наверное, не знает его, бедняжка.

– Знает. Очень хорошо знает.

– Может быть, за столом где видела, в компании. Там он куда как хорош… Ты не в первый раз об этом заговариваешь, дочка. Я знаю Гено, и тебя, слава богу, знаю – не чужая. Вот я и думаю: как бы дело не было худо, а? В такое время вы не стали бы заниматься сватовством да свадьбами, если бы не прижало… Только я не хочу брать греха на душу, не-ет! Мне и своих грехов до того света не дотащить – больно ослаб… Плесни-ка сюда воды!

– Хочешь виноградного соку?

– Все равно… Ну, так вот, – продолжал Симон, отпив несколько глотков. – Делайте, как хотите! Тебе и твоему мужу предоставляю все права. Можете больше не спрашивать. Но мне тебя жалко, намаешься ты со своим братом. О матери я не говорю – она как-нибудь, худо-бедно доживет свой век.

– Отец, ты напрасно волнуешься. Все будет хорошо.

– Поступайте, как считаете нужным.

– Ладно, отец, ладно…

– Гено толковый парень. Предупреди его от моего имени – как бы маху не дал. Это дело расходов потребует, а у меня нет ничего, только смерть в глотке застряла, вот и все мои сбережения. У самого мальчишки костюм единственный появился с тех пор, как этот добрый человек на работу его устроил, так он уже дважды его в карты просадил. Тот, который он сейчас носит, то ли одолжил кто-то, то ли подарил – не знаю… Так-то, доченька… Одно скажу – дай бог, чтобы все обошлось! Дай бог! Дай бог!..

По петляющей в чайных плантациях грунтовой дороге, волоча за собой облако горячей пыли, мчался «Колхозник». У выезда на асфальтированное шоссе он задержался, словно раздумывая, и свернул налево. Километра за два до чайной фабрики шофер без спросу притормозил машину и остановился напротив закусочной, окрашенной в яркий голубой цвет.

Агроном дотронулся до локтя Гено и, скосив глаза в сторону заведения, вкрадчиво проговорил:

– Не будем ничего пить. Только одного цыпленка удушим.

– Само собой! Что за разговоры! – Председатель привстал и подтолкнул спинку переднего сиденья, тем самым как бы приглашая Гено и одновременно прося пропустить.

– Спасибо, я не хочу…

– Да ты что: святым духом, что ли, питаешься? – обиделся председатель. Обижало его не то, что нужно угощать работника газеты, а то, что еще приходилось уламывать.

– С удовольствием, но мне надо успеть на стройку.

Агроном взглянул на председателя, словно спрашивая: поверим или попробуем еще раз?

– Пообедаешь и поедешь, – сказал председатель.

– Нет. Не успею.

– Не будем пить, – ласково повторил агроном. – И заказывать ничего не будем, поедим, что у него готово… Рано еще…

– Нет. Если вы так уже хотите уважить меня, я бы попросил подвезти…

– Само собой! – прервал его председатель. – Машина в вашем распоряжении.

– Мне только до магистрали. На стройку.

– Это нам по пути. Подвезем.

– Не беспокойтесь! Вы обедайте, а я тем временем управлюсь. Всего доброго. Спасибо!

На магистрали, ведущей к стройке, Гено не стал дожидаться автобуса, а сел на попутный грузовик с прицепом, везущий арматурное железо.

Шофер, сухощавый, жилистый парень, видимо, только сегодня сбрил многодневную щетину, – скулы и подбородок его были совершенно белыми на темно-красном обожженном лице. Он вел машину медленно, осторожно, так как дорога была изрыта, расшлепана и кузов с прицепом, заваленным толстыми металлическими прутьями длиною в полтора десятка метров, то и дело громыхали и полязгивали.

Рядом с шофером сидел усатый старик, судя по всему, тоже случайный попутчик.

– Значит, строите… – заговорил он, видимо, утомленный долгим молчанием.

– Что? – Шоферу не до разговоров, дорога совсем разбита, едешь на сплошных колдобинах, а машина перегружена.

– Строите, говорю?

– Как видишь…

– Ну-ну, – старик покивал головой.

С Гено не заговаривают. Им кажется, что этот не их поля ягода.

Наконец машина выехала на ровный участок дороги.

– В этом месте собираются реку перекрывать, – сказал Гено.

– Ну-ну! – старик опять покивал, потом потрогал лежащую на коленях оплетенную бутыль. – И перекроют. Попомни мое слово – перекроют!

– Папаша, на что тебе пустая бутыль? – спросил шофер, когда машина, ритмично позвякивая грузом, покатилась под гору. – Стеклотару собираешь?

«Этот, видно, давно здесь, – отметил про себя Гено, – надоело о стройке говорить».

– А она у сына без дела стояла, – ответил старик шоферу. – Вот я и забрал, чтоб не рассохлась.

– В городе, что ли, сын-то?

– В городе. Теперь так заведено, – ехидно заметил старик.

На повороте мимо них промчались два самосвала. За ними, медленно волоча на сдвоенной платформе подъемный кран, полз грузовик. Шофер осклабился и помахал рукой водителю грузовика.

– Как нынче колхозные виноградники? – обернулся он опять к старику, но в это время заднее колесо машины ухнуло в яму, железо на кузове оглушительно лязгнуло, и старик не расслышал шофера.

– Ты что-то спросил?

– Я говорю, как нынче виноградники?

– Колхозные?

– Ну, да. Твои и без тебя знаю, что хороши, – не запустишь.

– Ничего. Лучше, чем в прошлом… Как переедешь через овраг по мосту, прежде чем в гору разогнаться, останови, я сойду.

– Ладно.

– Вон там видишь на пригорках виноградники?

– Ну…

– Это все колхозные.

– Знаю.

– Ты, видно, молодец, все знаешь… А и чай, и виноград вместе – это, брат, трудно, сил не хватает.

У въезда в село, на дороге, в тени акации стояла женщина с чемоданом. Увидев выехавший из-за поворота грузовик, она шагнула навстречу, но шофер пожал плечами и кивнул на пассажиров – некуда.