Текст книги "Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина"

Автор книги: Отиа Иоселиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Глава тринадцатая

Единственная пуля, сбросившая кобылу с тропинки, не на шутку напугала обер-лейтенанта. Вздумай он со своим десантом продвигаться вперед, притаившимся в скалах стрелкам пришлось бы стрелять всего одиннадцать раз.

Сложность положения определилась так неожиданно и грозно, что Макс, невозмутимо-ироничный до этой минуты, растерялся. Единственное, что он отчетливо осознал, была нешуточная опасность, нависшая над его десантом, и ему пришло в голову поговорить с пленницами. Если стреляли местные жители – горцы и делали это ради спасения похищенных женщин, могло статься, что жизнь Макса и его людей зависела от пленниц.

Гуца и Таджи стояли, прислонясь к скале, словно две большие куклы. Ганс с автоматом на коленях сидел на корточках и слушал Клауса, шепчущего ему что-то. Обер-лейтенант почувствовал, что Штуте не собирается встать при его появлении, и жестом позволил ему не вставать:

– Сидите, сидите…

Ганс улыбнулся.

– Фрейлейн! – обойдя Ганса, обратился Макс к Гуце.

Гуца скосила на него глаза.

Таджи, дичась, отступила на шаг.

– Ваша… маленькая слишком горяча!.. – заметил Макс.

Гуца взглянула на Таджи.

– Я не собираюсь просить у вас прощения… – Продолжал обер-лейтенант более суровым тоном, почувствовав, что мягкостью он только пуще пугает женщин. – Как вы знаете, мы прибыли в вашу страну не для того, чтобы плести вам венки из альпийских цветов. Дама, разумеется, есть дама, даже если она среди ночи разъезжает верхом по горам, но в нынешних условиях мы враги…

Гуца исподлобья ожгла обер-лейтенанта взглядом, исполненным ненависти.

– Вижу, что сказал вам правду.

Гуца отвернулась.

– Я слышал, что грузины – смелый народ. Но времена смельчаков прошли. Сейчас судьбу войны решает вооружение, а перед немецким оружием склонила голову вся Европа… Вам, как женщине образованной, должно быть известно это. Не знаю, какую судьбу готовит вам фюрер и история, но знаю, что жизнь сладка. И если этот отменный стрелок только ради вас подставляет свою бедовую голову под дула моих снайперов, я вас отпускаю.

Гуца с трудом удержалась, что б не оглянуться на обер-лейтенанта.

– Да, да, вы не ослышались. Я могу повторить: вы мне не нужны. Правда, вы хороши собой, но в наших условиях даже это не имеет значения. Как вы понимаете, я руководствуюсь не заботой о вас, нет, просто я ничего не теряю, – Макс начинал злиться, – почему вы молчите? Я отпущу вас, только уберите с дороги этих чертей. Обойдемся без особых церемоний, можете пойти и передать мои условия, а эта девочка подождет вас здесь.

И на этот раз ответа не было.

Обер-лейтенант засмеялся.

– Кажется, она неглупа, – обернулся он к стоящему рядом Кнопсу, – боится, как бы мы не подставили ее вроде кобылки под пулю… Напрасные опасения. Судя по выстрелу, у ваших соотечественников острое зрение, они разглядят даже тень от ваших ресниц…

Макс помолчал, потирая подбородок. Потом подошел к Гуце поближе и негромко доверительно сказал:

– Поднимите голову… Вас удивляет наша щедрость? Не скрою, мы хотим как можно скорее выбраться отсюда. У нас есть дела поважнее, чем приятные разговоры.

Макс не знал, что согласись даже пленницы передать его условия, немцам не открыли бы дорогу. Ведь на них была кровь тысяч и тысяч людей, целой страны, а вчера добавилась кровь Сиоша.

Глава четырнадцатая

Тутар приходил в отчаяние при мысли о том, что скоро стемнеет и попавшие в ловушку немцы сделают все возможное, чтобы спастись. А один Тутар был бессилен. Окажись он сейчас на тропинке, нашел бы укрытие понадежней и, пока был жив, не дал бы врагу продвинуться ни на шаг.

Спуститься на тропинку до темноты нельзя. Немцы же начнут движение только тогда, когда прицелиться будет невозможно. К тому же тропинка ниже, там стемнеет раньше… Пока что солнце ярко освещало вершины скал, и багряные тучи окутывали далекий ледник.

К вечеру небо совершенно очистилось. Тутар подумал с надеждой, что в хорошую погоду стемнеет попозже и, может быть, Вахо успеет вернуться.

Но когда в ущелье, медленно сгущаясь, стали настаиваться сумерки, Тутар разволновался. Он знал порывистый, ненадежный характер Вахо, и конь у него какой-то шалый. Мало ли что… А как встретил его Гуа? Кто знает… А Аби? Вряд ли Вахо удалось пробраться в село незаметно для Аби…

Сумерки в ущелье сгустились. Золото вознесенного над скалами ледника потускнело. Теперь трудно было бы с первого выстрела убрать коня с тропинки.

Сумрак наполнял ущелье, поднимаясь все выше. Вот он поглотил тропинку. Враг не станет больше ждать. Как только он покажется, Тутару придется стрелять.

И тут появился первый! Прижимаясь к скале, сделал несколько шагов… Тутар прицелился, уверенный, что это немец.

Выгнанные из укрытия пленные не так пошли бы по тропинке: для них враг оставался сзади, и они не стали бы прижиматься к скале. Только Тутар собрался нажать на курок, как темный силуэт отделился от скалы, пробежал несколько шагов и шмыгнул за валун у края тропинки.

Тутар утер рукавом заслезившиеся глаза.

Стоило первому укрыться, на тропинку выбрался другой. Тутар попробовал прицелиться, однако сделать это было уже невозможно. Тогда Тутар решил спуститься поближе к тропинке. Но только он приподнялся, свистнула пуля. Стреляли оттуда же, откуда и в первый раз.

Пришлось подождать, пока темень добралась до вершин.

Лежа в своем укрытии, Тутар, казалось, видел воочию, как две темные фигуры приближаются к его коню, оставленному на тропинке под скалой.

Перевесив карабин, он осторожно пополз вниз. И тут громыхнуло два раза подряд. Он прижался к скале, но почти сразу же оторопело приподнял голову. Звук был как из охотничьего ружья: его не спутаешь ни с автоматом, ни с карабином. Тутар торопливо пополз дальше. За ним по одному катились камешки и падали вниз.

– Тутар! – он не поверил своим ушам.

– Вахо…

– Тсс! – донеслось в ответ, – спускайся живее! – это был голос Гуа.

Тутар скользнул вниз. Потом скалы под ним не стало, и он шмякнулся на камень, но боли не почувствовал.

– Ох, ребята!..

– Ложись! – зашипел на него Вахо. – Только сделай одолжение, не реви!

Тутар покорно лег, хоть теперь он не боялся немецких снайперов. Он ничего не боялся. Просто ему велели лечь, и он лег. Погодя, он снял с плеча карабин и через головы притаившихся друзей глянул вниз. Тропинка хорошо просматривалась под усеянным звездами небом.

Глава пятнадцатая

Наступила холодная ночь.

Гибель двух солдат заставила немцев отказаться от задуманного: их планы рухнули. Теперь надо было придумать что-то новое.

– Ганс, пойдете со мной! – обер-лейтенант прошел мимо растерянных солдат и, отойдя подальше, присел на камень у края тропинки.

– Ганс, – начал он тоном, каким в трудную минуту обращаются к другу, – как ты думаешь, тут в самом деле нет дороги, кроме этой злосчастной тропы?

В эту минуту обер-лейтенант думал не о повышении в чине, и Штуте ответил не сразу.

– Герр обер-лейтенант…

– Обращайтесь ко мне по имени, – прервал его командир, – когда мы одни, обращайтесь ко мне по имени. – Простота в отношениях есть первейшее условие дружбы, а Максу никогда не нужен был друг так, как сейчас. – Присядьте! – он подвинулся, давая место рядом с собой.

Капрал сел.

– Я знаю не больше вас, – начал Ганс, – тропинка, уходящая в горы, по-моему уведет нас недалеко. К тому же не все наши смогут идти по ней.

– А вниз? Вниз нельзя спуститься?

– Вниз можно спуститься в связке, или по веревкам, но там мы рискуем угодить в худшую переделку: ущелье отлично просматривается с тех точек, откуда стреляют.

– Мы потеряли больше, чем могли потерять.

– Если нас запрут в ущелье, трудно сказать, скольких мы еще потеряем.

Обер-лейтенант понял, что Штуте не собирается перекладывать ответственность на себя. Как бы там ни было, дорогу среди этих скал способен найти только этот человек, если же он считает, что лазейки нет, значит, дело плохо, совсем плохо.

– Что, если мы отпустим пленниц?

– Освободим? – Макс не спросил: «выпустят ли нас в таком случае».

– Да.

Но Ганс понял его.

– Не знаю, они могут не поверить мне.

– Поговорите с ними от моего имени. А пока надо что-то решать. Может быть, стоит вернуться наверх, в пещеры?

– Пожалуй. Только как бы нас и там не заперли.

– Это маловероятно. К тому же мы будем в неприступном укреплении. Здесь поблизости нет частей действующей армии. Если захотят прочесать квадрат, выделят отделение-другое, от силы взвод. А взвод нам не страшен. Будь мы где-нибудь на перевале, другое дело, а о девяти немцах, засевших в пещере, никто и не вспомнит… А через неделю Кавказ будет завоеван, и дороги откроются сами собой.

Теперь обер-лейтенант говорил уверенно. Это означало, что он больше не будет спрашивать совета. Собственно, в эту минуту и капрал Штуте не видел другого выхода.

– Я протяну веревку от родника к пещере, – сказал он, когда обер-лейтенант встал, – устрою блок; при необходимости можно будет поднимать воду наверх.

– Тебе виднее, Ганс. Предоставляю тебе полную свободу действий. – Капрал ушел. Он знал, до каких пор предоставлялась ему «полная свобода действий», но сейчас они оба были в одинаковом положении, а пуля, если она хорошо нацелена, не разбирает правого и виноватого.

Устроившись в глубине пещеры, обер-лейтенант вызвал Ганса.

Высокий Штуте подошел, слегка согнувшись.

– Как вы думаете, пленниц… – Макс вспомнил, что его слушают и другие и переменил тон, – пленниц посадите во вторую пещеру. Не связать ли их? Как сочтете нужным? Один солдат поступает в ваше распоряжение. – Обер-лейтенант не назвал кто именно, и Ганс понял, что мог оставить при себе Клауса.

Первыми в караул вышли снайпер Вальтер и австриец Пауль. Пауль был живой поджарый парень, единственный наследник богатого бездетного дядюшки. Он не раз говорил: мне бы только унести отсюда собственную шкуру, пусть даже продырявленную в нескольких местах, и – вот вам крест – я откажусь от наследства.

На это Карл хохотал в три глотки и громогласно молил бога о спасении Пауля и о смерти его богатого дядюшки.

Когда Ганс вышел из пещеры, Пауль не сказал ему ни слова. Один из солдат, убитых в этот вечер на тропинке, – Клеменс – был его другом; они все время о чем-то разговаривали, и то ли у Пауля не иссякли веселые истории, то ли чудаку Клемснсу не много надо было для смеха, он то и дело закатывался, сверкал белыми зубами.

Ганс заметил, что Пауль враждебно посматривает на пленниц, стоящих у входа в маленькую пещеру.

– Фрейлейн, – обратился он к Гуце, – войдите в пещеру.

Гуца повернулась к чернеющему зеву, но не осмелилась шагнуть вперед. Легко ли в окружении девяти фашистских солдат войти в темную пещеру?..

– Входите, входите, сейчас не до вас.

Из пещеры, пригнувшись, вышел Бауман:

– Все в порядке, то есть пещера совершенно пуста.

– Ничего, они возьмут свои бурки.

Пещера была низкая и узкая. Три рослых человека не смогли бы вытянуться в ней во весь рост. Но Гуца с Таджи свернулись на бурках так, что почти не заняли места.

Мрак, словно камень, завалил маленькую дыру, выход из которой охраняли немцы. Гуце стало страшно. До сих пор врагу было не до нее, сейчас, когда он разбил лагерь и поужинал… Там, где есть женщина, солдату не до сна…

Штуте велел Клаусу принести воды для пленниц, а сам присел у входа, положив автомат на колени.

Женщины весь день задыхались от жажды. Но пленных поят и кормят не тогда, когда они хотят есть и пить, а тогда, когда они стоят воды и хлеба.

– Фрейлейн, – сказал он, когда Клаус прошел мимо него, – как вас зовут?

Гуца так и похолодела и сильнее прижалась к Таджи. Хотела ответить, но язык не подчинялся ей.

Она понимала, что упрямиться нельзя. Женщину покоряют или словом или силой. Силой берут сразу, словом – постепенно. Те, кто вечером убили на тропинке двух немцев, не спят, и враг тоже не уснет. Когда придет спасение, никто не знает. Надо ждать. Не торопить беду, не то потом, когда придет спасение, беда будет вдвое больше.

Если немцы потеряют надежду на спасение, перед гибелью они уничтожат и осквернят все, что подвернется под руку… Но у них должна оставаться какая-то надежда. И они должны знать: пленницы для них или женщины, или путь к спасению. Либо одно, либо другое.

Бауман вернулся. Принес котелок с водой.

Кто-то вышел на площадку: по звуку шагов Штуте узнал обер-лейтенанта. Макс пересек площадку и остановился возле замаскированного караула. Он стоял долго, не двигаясь. Наверное, оттуда он зайдет к пленницам… У Ганса была одна жизнь, и он не мог встать на пути у обер-лейтенанта. Но все же он решил поговорить с пленницами.

– Наш командир хочет отпустить вас.

– Если это откроет вам дорогу? – после долгого молчания спросила Гуца.

– Разумеется.

– Но мы не знаем, кто сражается за нас. И согласятся ли они на такой обмен. Может быть, мы узнаем завтра. Дайте нам время до завтра.

Штуте вышел к командиру.

Когда он вернулся, усталый, измученный Клаус спал, прислонясь к скале.

– Сядь, Клаус! – Ганс набросил шинель на плечи другу.

На небе видны были звезды, но они были не такие красивые, как на родине.

Издали доносился гул самолетных моторов и грохот взрывов. Ганс не слышал их.

Сегодня он вовсе не слышал далекую пальбу. То ли слух привык к приглушенному гулу орудий, то ли от того, что здесь на тропинке убили солдат, своя боль больнее, свое горе – горше.

Сегодня убили Генриха и Клеменса. Не исключено, что завтра настанет их черед… Он опять взглянул на небо. Неужели это те самые звезды, что сияют над его родиной? Нет, кажется нет… Он не узнавал их. Может быть, это были другие звезды?..

Вдруг загремело где-то совсем близко, и солдаты повскакали с мест. Темная, совершенно черная туча набежала так неожиданно, что даже Ганс оторопел. Туча обложила не небо, нет – тяжелая, как намокшая бурка, она залегла между скалами на уровне пещер, гремела, роняя молнию, и пропитывала воздух сыростью.

Глава шестнадцатая

Когда неожиданные тучи обложили скалы, ребята решили, что немцы воспользуются этим и попробуют вырваться. Они не знали, что у обер-лейтенанта каждый солдат был на счету.

Тутар совсем обмяк, веки у него налились, отяжелели, но стоило ему закрыть глаза, как ему мерещились немцы, перебегающие через тропинку и он, вздрогнув, просыпался.

У страха глаза велики.

Вахо что-то шепнул Гуа и переполз к Тутару.

– Да тебе же башку продырявят! – выслушав его, возмутился Тутар.

– Продырявят, как же! Они оба мертвые.

– А вдруг раненые?

– Я в лоб стрелял.

– Ты-то стрелял. А где второй?

– Вон, внизу, шагах в десяти.

Тутар посмотрел, куда указывал Гуа, но ничего не разглядел в темноте.

– Ты уверен, что оба убиты?

– Гуа стрелял из своей флинты.

– Сумасшедшие. Почему подпустили так близко?

– Ждали, пока второй вылез на тропинку. Он долго раскачивался. Видно духу не хватало.

– А если б вас определили… Знаешь, как они стреляют?

– Знаем, знаем… Мы тут засветло были. Хорошо, что ты коня на тропинке оставил. Прошлую ночь не спал. Пусть Гуа таращит глаза и держит курок на взводе. Он-то всю ночь дрых без задних ног.

– В селе никого, кроме Гуа, не видел?

– Кого я там должен был видеть? Не с дедушкой же мне было здороваться?

– Помолчи! От тебя и этого можно ждать…

Послышалось лошадиное ржание, и Тутар и Гуа, как по команде, вскинули свои ружья.

– Отбой, это лошадь, – проговорил Вахо, приподнимая голову. – Немцы не умеют ржать…

– Помолчи.

Поднялся ветер. Небо за несколько минут затянули тучи.

– Давай, я хоть к лошадям спущусь, – понизил голос Вахо, – переведу подальше и спрячу понадежнее. Здесь все равно ни зги не видать.

– Черт с ними, с лошадьми, волки их ешь! До лошадей ли сейчас!

– Мне-то что, но у Гуа кобылка больно умная, умнее нас троих, жалко волкам скармливать, – прошептал Вахо, потом сложил руки рупором и шепотом позвал: – Гуа! Скажи ему что-нибудь, а то не отпускает.

– Пусть идет, – сказал Гуа, – он дело говорит. Пусть идет.

Только Гуа лег рядом с Тутаром, Вахо исчез, словно его и не было.

Тутар положил руку на плечо другу.

– Прямо не верится, что ты здесь! Как Сиош?

Гуа покачал головой.

– Что, не выживет?

– Нет, убить человека легко, а вот спасать трудно…

В это время громыхнуло с такой силой, что ребята в ужасе упали ниц. Только, когда вслед за грохотом хлынул ливень, они поняли, что это гремел гром, и подняли головы.

Глава семнадцатая

Всю ночь напролет старейшина рода старый Беслан не гасил свою трубку. Всю ночь напролет не спало село, приютившееся у подножия могучих башен. При первом же лае собак двери домов приоткрывались, выпуская наружу робкий свет коптилок.

В горах гроза не редкость, но обычно она коротка – налетит и умчится. В ту же ночь гроза грохотала до рассвета, до рассвета хлестал ливень.

Всю ночь в предчувствии беды не находило покоя село, и некому было обнадежить старика Беслана.

На рассвете рассвирепевшая река вышла из берегов, И тут же на окраине села в верхней слободе заголосили. Казалось, этого крика ждали, как ждут в деревне смерти неизлечимого больного.

Все – старый и малый – выбежали из домов, оставив двери настежь, на радость изголодавшимся псам. Ливень промыл узкие улочки, и деревенский запах навоза сменился лесным духом сырости и грибов.

Последним к месту, где толпился народ, пришел дедушка Беслан с трубкой в зубах.

Разлившаяся река прибила к скале черную бурку и теперь грозилась смыть ее и унести дальше.

Народ пробежал по залитому водой мосту. Одному из парней привязали к поясу веревку, но когда он прыгнул в воду, у нижней границы села раздался душераздирающий крик – то причитала безногая Хварамзе: река пронесла мимо ее дома утопленника – солдата.

Теперь все бросились вниз. Чуть не забыли подтянуть спущенного в реку парня.

И к дому Хварамзе дедушка Беслан пришел последним. Со скрещенными на груди руками. В зубах у него дымилась трубка.

Безногая Хварамзе, свесив из окна чуть не до земли иссиня-черные нечесаные волосы, протягивала руки к реке, но там не было ничего, кроме воды, бешено кипящей между скал и валунов. Река не собиралась уступать добычу. Она собрала внизу следы не вернувшихся домой, и село, выплакав первые слезы, отправилось по ним на поиски своих сыновей.

Глава восемнадцатая

Рассвело. Промокший, подрагивающий от холода Тутар сидел на той самой скале, откуда вчера в него стреляли немецкие снайперы. Сверху он как на ладони видел тропинку вплоть до укрытия, где прятались Вахо и Гуа. По другую сторону, приподнявшись, можно было разглядеть родник под скалами – рядом на небольшой полянке пасся конь Таджи. Над родником, как два немигающих глаза, темнели отверстия пещер. И хорошо просматривалась площадка перед пещерами.

Незадолго до рассвета Гуа должен был покинуть Вахо и проведать Сиоша.

Восток запылал. Из ревущих ущелий пополз редкий, разрывающийся в клочья туман. Он напомнил Тутару ночь, проведенную два года назад в этой пещере. Тогда Тутар не знал, что такое война, и предположить не мог, что когда-нибудь с ружьем в руках будет подсиживать скоротавших ночь в этой пещере.

Два года назад он лежал в пещере рядом с знаменитыми охотниками, и сон не шел к нему. По закону у новичка было право на первый выстрел, и он боялся промахнуться. Если сван плохой охотник, значит, он не настоящий сван. Тутар тогда обязательно должен был попасть. Как и вчера, когда стрелял в кобылу на тропинке. Оба раза ему повезло. Если ему еще раз повезет и Гуца и Таджи выйдут из этой переделки невредимые, он больше никогда ни о чем не попросит ни могучего Джерага, ни заступницу охотников Дали.

В тот счастливый день Тутар раньше всех заметил вырастающие над вершиной турьи рога. Туры спускались с такой высоты, что даже орлы парили в ущельях ниже них.

Тогда Тутар в первый раз увидел умирающего тура: он лежал на земле, и в его расширенных глазах не было ни мольбы, ни боли; печально и умиротворенно смотрел он на толпившихся вокруг людей. И Тутар подумал, что, если бы тура подняли в родные скалы, он умер бы спокойнее.

Скользя по размытым тропинкам, Гуа сбежал к реке, туда, где на берегу, в небольшом углублении, он и оставил завернутого в бурку умирающего Сиоша, и остановился, в ужасе глядя перед собой: камни, на которых лежал умирающий, заливала река. Свирепые волны, словно стадо яростных секачей, подтачивали нависающую над рекой скалу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Дождь лил как из ведра. Со скалы водопадом стекали потоки воды, и стоявшие в карауле солдаты промокли до нитки.

Обер-лейтенант всю ночь просидел без сна, подпирая руками отяжелевшую голову. Только рассвело, он пожелал сам поговорить с пленницами. Ганс Штуте знал, что из этого разговора ничего хорошего не получится, и предпочел уйти. Стоять на площадке было опасно, он перешел в большую пещеру.

Привалившийся к рюкзаку Карл оглянулся и без улыбки подмигнул Гансу.

Вальтер спал после караула. Австриец Пауль тоже лежал, отвернувшись к стене, но Штуте чувствовал, что глаза у него раскрыты: бывалый солдат Пауль повидал немало смертей, но никак не мог примириться с гибелью Клеменса. Наверное, их связывала старая дружба; они и в десантную группу пришли вместе…

Даниэль неподвижно сидел в темном конце пещеры, лицо у него было горестное, как у истового монаха, измученного постом и веригами. Пустой котелок, не убранный с обеда, стоял у него в ногах. Даниэль не слышал храпа привалившегося к его спине Кнопса.

В маленькой пещере командир десанта спокойно допрашивал пленниц, но спокойствие это было кажущееся, наигранное и могло взорваться в любую минуту. Пленница то ли считала своим долгом не отвечать обер-лейтенанту, то ли ей нечего было сказать…

Когда неожиданно раздался женский крик, Ганс бессознательно кинулся к выходу, но запутался в брезенте и изо всех сил налетел на кого-то лбом. Одурманенный, он отшатнулся назад, потом сдвинул брезент и увидел распростертого на площадке обер-лейтенанта. Макс был в ярости. С искаженным от алости лицом, давясь ругательствами, он приподнялся на четвереньки, и тут раздался выстрел. Макс подскочил, словно его грубо пнули сзади, и упал.

Выстрел раздался со скалы над тропинкой, где вчера сидели их снайперы.

Штуте выполз из пещеры на площадку. За ним последовал заспанный Кнопс.

Раненого командира потащили в укрытие. У входа в пещеру Вальтер и Карл пришли на помощь, попробовали поставить раненого на ноги, но Макс не мог стоить; пуля, раздробившая берцовую кость, вышла слева под ребрами.

Кнопс молча пополз сменять стоявшего на часах фельдшера Альфреда. Альфред так же молча вполз в пещеру.

Обер-лейтенанта уложили на шинель. Альфред засучил рукава мундира и скомандовал:

– Воды!

Все нашарили свои фляги, слили воду в котелок и поставили перед Альфредом.

Ганс в два прыжка перебрался к Клаусу, сидящему у входа в маленькую пещеру. Молодой солдат с тревогой посмотрел ему в глаза. Оба промолчали.

Бауман был растерян. Его пугало не столько то, что произошло, сколько неопределенность будущего.

Штуте тоже не знал, чем обернется сегодняшнее событие. Теперь, открой им даже враг тропинку, они не смогли бы вынести с этих круч раненого командира.