Текст книги "Жеребята (СИ)"

Автор книги: Ольга Шульчева-Джарман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Не осквернять Белые горы? – изумленно переспросил Иэ. – Это в твои-то годы?

– Но вы ведь не слышали мой рассказ, ло-Иэ, – горько проронил Игъаар. – Иначе бы вы не стали даже и хлеб вкушать со мной.

– Что бы я ни услышал, я всегда разделю с тобою хлеб! – воскликнул Иэ, разламывая лепешку и продолжая свою речь. – То есть ты провел две недели с белогорцами, и тебя прогнали после того, как ты, новопришедший в Горы, должен был поведать ли-шо Йоллэ свою жизнь?

– Да, именно так.

– Что же ты совершил, Игъаар? – ласково спросил его Иэ.

Юноша закрыл глаза и медленно, обреченно проговорил:

– Я приказал убить человека.

Иэ помолчал, а потом сказал ему:

– Открой глаза. Зачем тебе добровольно лишать себя света? Расскажи-ка мне все, расскажи – и ничего не утаивай. И ешь хлеб.

– Вы в самом деле хотите меня выслушать, ло-Иэ? – несказанно удивился Игъаар и в его глазах мелькнул отсвет надежды. – Но меня белогорцы прогнали сразу – сказав, что они не желают слушать оправданий убийцы.

– А ты не будешь оправдываться передо мной, – сказал ему Иэ. – Ты просто расскажешь мне, как все это произошло.

Он взял его за руку и добавил ласково:

– Я слушаю тебя, сынок.

Орел.

...В предрассветной дымке горы вставали, как огромные лодки без парусов перед изумленным взором еще не привыкшего к белогорским рассветам Игъаара. От счастья, переполнявшего его душу, в светлых глазах царевича стояли слезы.

– О, ло-Иэ! Мы говорили весь день и всю ночь до рассвета, и ты устал...

– Вовсе нет, Игъаар.

– Быть может, тебе не стоит брать на себя труд просить белогорцев снова принять меня? Я бы смог жить один, в хижине, неподалеку от твоей, и молиться Великому Табунщику, Жеребенку Великой Степи, тому, кто повернул вспять Ладью. И ты бы навещал бы меня, и мы преломляли бы хлеб.

– Милое дитя, Игъаар, – отвечал ему Иэ. – Тебе, в первую очередь, надо самому решиться на то, оставаться или нет в Белых горах.Ты видишь горы – и думаешь, что они прекрасны. О да – он прекрасны, но не только. Они жестоки. Или нет – не жестоки, им просто нет дела до людей. Взирая на них, многие белогорцы решили, что Великий Уснувший воистину спит, и к Нему нет доступа в молитвах. Но горы не сравнить с Жеребенком Великой Степи, с Великим Табунщиком, о Игъаар, дитя мое...

Иэ умолк. Игъаар спросил его:

– Твой ученик, великий жрец Всесветлого, ли-шо-Миоци, тоже был карисутэ?

Иэ не успел дать ему свой печальный ответ. Над краем пропасти показался силуэт высокого белогорца, и Иэ, прижав руку к сердцу, вскричал:

– Аирэи! Ты не погиб! Ты выбрался из водопада, дитя мое, Аирэи!

Но белогорец подошел ближе и голова Иэ, покрытая сединой, как шапкой, поникла.

– Дитя мое, Аирэи... – прошептал он обреченно. Игъаар даже не смог услышать его слов – лишь угадал их по движению губ Иэ.

– О, странник-эзэт, ло-Иэ, благослови! – сказал подошедший.

– Мне ли благословлять великого служителя Всесветлого, ли-шо-Йоллэ, предводителя «орлов гор», верных служителей Всесветлого в смутные времена? – скорбно отвечал Иэ.

– Мы слышали о великом деле, которое совершил твой ученик и воспитанник, ли-шо-Миоци, о ло-Иэ. То, что во имя Всесветлого совершил Миоци, воистину прекрасно и удивительно. Ты, как учитель ли-шо-Миоци, ушедшего в водопад Аир, благослови меня и моих орлов.

– Всесветлый да просветит вас, дети, – просто отвечал Иэ, уже справившись с собой.

– Как я вижу, с тобою спутник? – спросил Йоллэ и неожиданно нахмурился. – Да это же опять ты! Как ты смел обмануть ло-Иэ, скрыть от него правду и странствовать с ним в горах, оскверняя их и достоинство благородного эзэта?

– Подожди, ли-шо-Йоллэ, – твердо сказал Иэ. – Я знаю всю историю этого юноши. И я хочу дать за него слово белогорца. Пусть он останется в горах.

– О, ло-Иэ! Горе тебя состарило! Зачем ты заступаешься за этого фроуэрца? – воскликнул Йоллэ.

– Ты хочешь сказать, что я выжил из ума, о Йоллэ? – спросил Иэ, возвысив голос.

Белогорец промолчал в ответ.

Тем временем на горной тропе появились спутники Йоллэ – молодые шутиики, "орлы Всесветлого".

– Йоллэ, у тебя под началом юноши, – негромко сказал Иэ. – Как же учишь ты их отличать волю Всесветлого от воли Темноогненного? Как ты объясняешь им, какие дела достойны, а какие недостойны благости Всесветлого?

– Всесветлый отвращается от смертоносного зла, – резко ответил Йоллэ.

– О да! – печально ответил Иэ. – Именно поэтому белогорские лучники не пришли на помощь аэольцам при Ли-Тиоэй, когда решалось, будут ли Аэола и Фроуэро кричать "Уурт силен" или будут славить Всесветлого.

Йоллэ хотел что-то сказать, но Иэ не дал ему.

– Белогорцы не пролили крови – зато ууртовцы, победив, пролили ее реки. Реки человеческой крови перед своими алтарями. Я не говорю о крови коней.

– Не упрекай меня в том, что было до меня! – воскликнул Йоллэ. – Ты знаешь, для чего я собрал и воспитываю своих орлов.

– Да, я знаю, что твои лучники могут расщепить стрелу в стрелу и не только из священного лука, – кивнул Иэ. – Я не упрекаю тебя, а хвалю за то, что ты созвал этих мальчиков не только для молитвы. Но и ты не упрекай меня, что я верю в милость Всесветлого.

– Только карисутэ верят, что для убийц есть место в светлых чертогах неба! – сказал один из совсем молодых спутников Йоллэ с легким фроуэрским акцентом.

Предводитель "орлов гор" гневно обернулся к говорившему, но Иэ опередил его:

– Отчего, о юноша, ты вмешиваешься в наш разговор, еще не изучив до конца древние книги гимнов?

– Вот именно, Рараэ! – воскликнул Йоллэ.

Молодой белогорец покраснел, как вареный рак.

– Ты заслуживаешь наказания, – продолжил Йоллэ. – Но какой гимн ты имеешь в виду, о ло-Иэ?

– Не думай, что Великий Уснувший спит воистину, но этим лишь показуется, что найти и ощутить его невозможно. Лишь милостью своей он открывается до пределов, которые проходит Ладья Всесветлого, и тонет она в лучезарной милости и лучезарном свете его, и поворачивает вспять, и одолевает пучину морскую, – пропел Иэ. – Так написано в первой книге гимнов Всесветлому, и все вы ее читали, – добавил он.

Воцарилось молчание.

– Я думаю так, ли-шо-Йоллэ, – твердо сказал Иэ. – Нам надо вопросить Всесветлого о судьбе Игъаара. Пусть Всесветлый сам подаст нам знак, как поступить с ним.

– Пусть будет так! – отвечал облегченно Йоллэ. – Когда же ты желаешь совершить это?

– Зачем откладывать благое дело? Совершим нашу молитву прямо сейчас, – ответил Иэ.

И белогорцы стали в круг, а в середину встал Иэ, подзывая к себе оробевшего Игъаара.

– Преклони колени к Великому Уснувшему, дитя мое, и будем вместе искать его милости! – возгласил Иэ, возлагая свою левую руку на голову Игъаара, а правую простирая к сияющему утреннему солнцу.

– Всесветлый да просветит нас всех, и да явит себя его милость! – воскликнул Иэ по-белогорски. – О, милость Всесветлого! Оалэ-оргэай!

– Оалэ-оргэай! Оалэ-оргэай! Оалэ-оргэай! – закричали все белогорцы.

– Оалэ-оргэай! – возгласил Иэ и взмахнул рукой.

Тогда орел, круживший невидимой точкой в лазурном небе, помчался к земле с ликующим клекотом.

– Оалэ-оргэай! – снова позвал Иэ.

Белогорцы застыли в молчании. Наконец, Йоллэ проговорил:

– О, воистину велика милость Всесветлого – и велик ты перед ним, о Иэ-странник!

И с этими словами Йоллэ орел, камнем падавший с неба, раскрыл свои пестрые огромные крылья и медленно опустился на правую руку Иэ, уже положенную поверх левой на голове Игъаара.

– Оалэ-оргэай, – с улыбкой произнес Иэ, гладя перья орла и волосы юноши. – Вот твой хлеб, о священная птица Всесветлого! – он достал лепешки из сумки Игъаара. – Будешь ли ты есть его?

Орел жадно накинулся на лепешки, проглатывая их кусками, покрывая крыльями голову плачущего от счастья сына правителя Фроуэро. Белогорцы стояли, словно окаменев.

– Вы видели все – он не только слетел к нам ниоткуда, этот вестник Всесветлого, но и вкусил хлеб этого юноши, которого вы гнушаетесь и с которым не желаете делить трапезу! – произнес Иэ. – И все из-за того, что прогнали его, не узнав, что именно он сотворил, – с укором добавил он. – А ведь им двигало отвращение к темному огню и ревность к огню светлому. Не это ли первым стоит в клятве твоих "орлов гор", о Йоллэ?

– Да, – ответил Йоллэ. – Ты, Иэ, был прав, а я – неправ. Игъаар может остаться в Белых горах. Каково же твое желание, Игъаар?

– Желание? – удивился юноша, прижимая руки к груди. – Мое желание исполнено – мне разрешено остаться.

– Нет, сынок, это другое, – ласково объяснил ему Иэ. – Принятому в Белых горах дается право на одно желание.

– Обычно новоприбывший выбирает себе наставника, с которым будут жить, – сказал Йоллэ.

– Но ведь я могу высказать и другое желание? – нетерпеливо спросил Игъаар.

– Можешь, – ответил Йоллэ, слегка удивленно. – Но тогда наставника тебе выберу я. Говори же скорее, Игъаар. А ты, Рараэ, приготовься к наказанию.

Игъаар, стоящий посреди белогорцев с орлом на плече, сострадательно взглянул на кусающего заранее губы Рараэ. Тот уже развязал пояс, готовясь снять одежду и подставить спину под удары жесткой веревки.

Игъаар с печалью отвел взгляд от Иэ и произнес:

– Я хотел бы, чтобы этого юношу не наказывали!

Никогда еще белогорцы не видали такого изумления на обычно бесстрастном лице их предводителя.

– Молодец! – воскликнул Иэ, хлопая Игъаара по плечу. – Йоллэ, ты видишь, что Всесветлый неспроста послал Игъаару птицу своей милости? Что касается меня, я прощаю Рараэ – он и так получил хороший урок, а дважды за одно не наказывают. Что скажет ты, Йоллэ?

Белогорец молча подошел к Иэ и погладил пестрого орла. Тот довольно заквохтал, как большая курица, и раскрыл огромный клюв, требуя лепешку.

– Я согласен с тобой, ло-Иэ, – сказал Йоллэ. – И забирай этого молодого фроуэрца Игъаара с собой! Я думаю, что для него только ты будешь лучшим наставником.

На лице Игъаара засияла огромная, почти детская улыбка.

– Я рад твоим словам, о предводитель "орлов гор"! – ответил Иэ. – Где-то здесь стоит моя хижина... Игъаар! Эалиэ! Нас двое! Запомни этот древний белогорский крик-молитву. Это – твой сегодняшний урок. На этот крик белогорцы спешат на помощь один к другому. И никто не может отказать.

Он положил своему новому ученику руку на плечо.

– Эалиэ! – произнес Игъаар, вытирая навернувшиеся слезы.

– Эалиэ! – ответили им Йоллэ все белогорцы, поднимая к солнцу руки.

И тогда Иэ с Игъааром пошли вдоль обрыва по каменистой тропе – искать заброшенную хижину странника-эзэта.

Царевич и его новый друг.

Хижина Иэ стояла на прежнем месте, среди валунов, холодная и осиротелая.

– Надо развести огонь, – сказал эзэт. – Пойди-ка, сынок, собери хвороста...

Игъаар поспешил исполнить слова своего наставника и отправился в рощицу, вниз, в ущелье, где бежал ручей.

Орел взлетел с плеча Иэ и снова взмыл ввысь, возглашая свою гортанную песнь. Игъаар остановился среди скал и деревьев, и слушал его, а потом стал собирать сухие ветки. Когда их стало достаточно, он собрался связать их в вязанку, но только сейчас сообразил, что у него нет веревки. Расстроенный, он уже решил возвращаться к Иэ, как за его спиной кто-то промолвил:

– Возьми мою веревку, Игъаар!

Игъаар обернулся – перед ним стоял Рараэ.

– Я сплету тебе другую, – добавил сероглазый ученик белогорцев. – А у тебя, наверное, нет и фляги?

– Нет, – просто ответил Игъаар.

– Белогорские фляги делают из коры деревьев луниэ, – сказал Рараэ и добавил с жаром: – Знаешь, что – возьми мою!

– Спасибо, – ответил Игъаар с признательностью.

– Я хочу быть твоим другом, Игъаар, – продолжал Рараэ. – Но если ты не согласен принять мою дружбу, прим хотя бы мою благодарность за твое великодушие и прости меня за свои необдуманные слова.

– Я вовсе не сержусь на тебя! – воскликнул растроганный до глубины души Игъаар. – Ты говорил мне то, что считал достойным белогорца.

И он взял из его рук жесткую тяжелую веревку, чтобы связать хворост в вязанку.

– Если бы не ты, я получил бы пятьдесят ударов этой веревкой, – сказал Рараэ.

– Пятьдесят! – ужаснулся Игъаар. – Это же... это ужасно! Так только рабов наказывают!

– Ты не жалеешь, что пришел в Белые горы? – с видом умудренного жизненным опытом человека спросил Рараэ.

– О нет! – вскричал Рараэ, вскидывая вязанку на плечо. – Пойдем со мной к ло-Иэ – погреешься у огня! А кто твой наставник, Рараэ?

– У меня нет наставника, – печально ответил Рараэ. – Им был ли-шо Оэлио – он сорвался в пропасть три луны тому назад. Теперь никто не хочет взять меня.

– Ты давно в Белых горах? – спросил Игъаар.

– Уже второй год, – ответил сероглазый юноша.

– Ты, должно быть, очень много уже знаешь! – с невольной завистью сказал царевич. – А мне, наверное, тяжело будет привыкнуть к жизни здесь – после дворца...

Он осекся.

– После дворца?! – переспросил его Рараэ. – Так ты из очень знатных!

Игъаар промолчал, а потом произнес:

– Я – такой же сын реки Альсиач,как и ты, Рараэ.

Рараэ более не настаивал на ответе. Так, молча, они и пришли к Иэ. Тот обрадовался, увидев, что вместе с Игъааром к нему пришел и Рараэ. Он пригласил спутника Игъаара в хижину, и велел ему показать новичку, его ученику, как разводить огонь. Молодой белогорец ловко ударил кресалом, и пламя заиграло в сучьях.

– Ло-Иэ, – проговорил Игъаар. – Я понимаю, что у меня было право только на одно желание, но могу ли я попросить вас о чем-то?

– О чем же? – спросил эзэт, изо всех сил стараясь казаться суровым.

– Возьмите, пожалуйста, Рараэ в ученики! – умоляюще сложил Игъаар руки перед грудью.

– Ах, Игъаар! – засмеялся Иэ. – А хочет ли этого сам Рараэ?

Тот поднял большие серые глаза на странника:

– Да, ло-Иэ!

– Тогда – так тому и быть! – возгласил Иэ, обнимая обоих мальчиков. – Снова в моей хижине горит огонь, и снова двое юных учеников сидят у моих ног!

Он вдруг стал печален и вздохнул.

– Но вы же должны уйти странствовать, ло-Иэ?

– Когда эзэт пришел в Белые горы, он может оставаться там год и три луны, а если у него есть ученики – столько, сколько потребуется, – успокоил Иэ Игъаара.

– Расскажи нам о ли-шо-Миоци! – попросил Рараэ. – Все знают, что ты был его наставником!

– Расскажи нам о ли-Игэа, – попросил тихо Игъаар. – Ведь он тоже был твоим учеником.

– Ты ведь знал Игэа, мой мальчик? – спросил его Иэ с нежностью.

– Да! Мы часами разговаривали с ним – он почти все время был со мной, после того, как исцелил меня от яда Уурта. Я быстро выздоровел благодаря его искусству и еще больше – благодаря его дружбе.

– Игэа исцелил тебя от яда Уурта? – потрясенно спросил Рараэ. – Но ведь этот яд не имеет противоядия!

– Игэа сделал противоядие, – ответил Игъаар. – И цена за это лекарство была очень велика... Его сын, младенец, умер, отравившись ядом.

– Как много ты знаешь об Игэа! – задумчиво проговорил Иэ. – Он редко так близко сходится с людьми. Ты стал его другом, Игъаар – ты глубоко в его сердце.

– И он – в моем, – ответил тихо царевич. – Он назывался советником наследника Фроуэро – но разве эти громкие слова выразят всю правду?

Рараэ, потрясенный, смотрел на своего нового друга. – Кто же хотел отравить тебя, Игъаар? – спросил Иэ.

– Думаю, что Лоо, жрец Фериана... Кто-то уколол меня отравленной иглой на пиру. Теперь я уверен, что это было сделано по приказу Нилшоцэа, – ответил Игъаар задумчиво. – Он стремиться стать правителем Фроуэро и Аэолы.

Помолчав, царевич продолжил:

– Когда мне стало плохо, послали за Игэа – зная, что я все равно умру от яда, а его можно будет обвинить и казнить. Ведь его очень не любит Нилшоцэа.

– Мне кажется, что не я, а ты, Игъаар, должен рассказать нам сейчас про ли-Игэа и про ли-шо-Миоци. Ты ведь был у водопада до конца?

– Да, – ответил Игъаар. – А потом я увидел Великого Табунщика и табун его жеребят. И я погнал своего коня вслед за табуном – но он рвался к Великому Табунщику и сам. А потом я встретил степняка Эну, и он выслушал меня и отправил меня в Белые горы. Так я пришел сюда.

– А когда же ты убил человека? – спросил Рараэ осторожно. – Ты защищался?

– Я приказал казнить человека, который принес своего новорожденного сына в жертву Уурту и прогнал от себя свою обезумевшую от горя жену, – сказал Игъаар, медленно доставая из-за пазухи кольцо с темным камнем и кладя на свою ладонь.

– Кто же ты? – вскричал Рараэ.

– Я – белогорец, – ответил Игъаар. – И не спрашивай меня более ни о чем, о друг мой!

Но Рараэ смолк и без этой просьбы – он уже не мог произнести ни слова, поняв, что перед ним – наследник правителя Фроуэро. Он был бледен и едва не терял сознание.

– Ободрись же, Рараэ, сын реки Альсиач! – встревожено воскликнул царевич. – Наша дружба – навек, что бы ты обо мне не узнал, и что бы я не узнал о тебе!

– Ты белогорец, Игъаар, настоящий белогорец! – воскликнул Рараэ.

– Я боюсь, дитя мое, что тебе будет тяжело в Белых горах, в простой хижине – немного лукаво проговорил Иэ, словно задавая вопрос за Рараэ.

– О нет, ло-Иэ! – горячо заспорил царевич, хотя час назад говорил подобное своему спутнику. – Не думай, я не спал на перинах! С отрочества я ходил в походы, и знаю, как звенит боевое оружие. Наследник престола – прежде всего – воин. И когда пришло время, отец одел мне на палец это кольцо власти – и по моему слову воины могут пойти в наступление, и жрецы принести жертвы на огне...

Он снова смолк.

– Но я ненавижу темный огонь, – добавил он в тишине, делая движение, чтобы выбросить перстень.

– Остановись! – Иэ успел схватить его за руку. – Оно должно остаться у тебя, иначе воины двинуться в поход, а жрецы принесут жертвы на темном огне не по твоему слову, а по слову того, в чьи руки оно попадет.

– Отец хотел, чтобы я отдал кольцо Нилшоцэа, – сказал Игъаар.

– Оставь его у себя и храни, мой белогорец! – воскликнул Иэ. – Но расскажи мне и Рараэ о последних минутах Аирэи... то есть ли-шо-Миоци, и его благородной смерти!

Раогай и Миоци.

– Отчего ты все сидишь и сидишь? Встань, подвигайся, пройдись, – сказал Аирэи Загръару, совершая очередной круг по храмовой зале. Каждый день белогорец делал не менее пяти тысяч шагов по подземному храму богини Анай, придерживаясь за стену.

– Я не хочу! – отвечал Загръар, и в его голосе были усталость и раздражение.

– Тогда прочти вслух те гимны, что мы уже выучили, – миролюбиво продолжил белогорец.

– Не хочу, – отрезал Загръар, натягивая на плечи теплый плащ.

– Загръар! – слегка повысил голос белогорец. Его спутник не ответил. Аирэи сделал вид, что ему безразлично поведение юного фроуэрца, и продолжал совершать свои упражнения, разрабатывая ногу. Но, когда он приблизился к сидевшему в углу и нахохлившемуся, словно молодой воробей, Загръару, то неожиданно схватил юношу и заявил:

– Тогда будем заниматься борьбой!

– Загръар отчаянно рванулся из рук Миоци, но тягаться с белогорцем ему было не под силу.

– Я не хочу, слышишь, Аирэи? Оставь меня в покое! – закричал он.

– Ты неправильно вырываешься, – заметил белогорец. Ты тратишь силы попусту и трепыхаешься, как рыба в сетях. А надо сосредоточится и...

– Отстань! – закричал Загръар.

– Что это за поведение?! – уже строже спросил белогорец.

Загръар молча укусил Аирэи за запястье.

– Видит Всесветлый, ты заслуживаешь хорошей порки! – вздохнул Миоци, и несчастный Загръар ощутил всю силу стальных объятий своего слепого товарища, поняв, что до сих пор их мнимое единоборство было просто детской игрой.

Белогорец, желая снять с юноши пояс, чтобы им же его и отстегать за дерзость, обхватил Загръара подмышки вокруг груди.

Но тут по всему подземному храму разнесся оглушительный визг ученика белогорца, а изумленный Аирэи на мгновение ослабил хватку.

"Так ты – девушка?!" – едва не сорвалось с его языка, но у него вдруг перехватило дыхание от боли, и он, согнувшись в три погибели, выпустил Загръара.

Тот отскочил в дальний угол и, рыдая, уткнулся в упавший со стены ковер.

Белогорец, немного придя в себя, осторожно позвал:

– Загръар!

Вместо ответа слышны были одни лишь только всхлипывания.

Вдруг по потайной лестнице заслышались шаги – это была Анай.

– У вас что-то случилось? – спросила она, входя со светильником в подземный храм. – Я слышала какие-то крики.

Она внимательно посмотрела на белогорца.

Тот, превозмогая боль, отвечал:

– Я обучл Загръара основным приемам борьбы. К сожалению, вслепую это несколько затруднительно, и я оступился.

Тут он, словно спохватившись, схватился за свою давно подвернутую лодыжку.

– В самом деле? – переспросила Анай. – Тебе надо быть осторожнее, о белогорец!

Она подошла к спутнику Аирэи.

– Загръар, дитя мое – что ты там делаешь? Отчего ты плачешь?

– Я... я скучаю по дому, – ответил прерывающимся от слез голосом Загръар.

– Да, тебе тяжело, – понимающе произнесла Анай и добавила: – Ты не хочешь пойти со мной наверх? Мы бы поговорили о твоем доме... может быть, я знаю кого-то из твоих близких.

– Нет-нет, – поспешно ответил Загръар. – Спасибо, добрая мкэн Анай. Я лучше поплачу здесь, и все пройдет.

– Милый Загръар, – сказала Анай, с материнской заботой гладя его по голове. – Ты всегда, когда захочешь, можешь приходить ко мне. Помни об этом, пожалуйста.

– Спасибо, – ответил несчастный заплаканный Загръар.

– Рабы сейчас принесут вам еды и устроят жилище для новых гостей. Я думаю, я скажу вам сразу, что я скрываю в святилище Анай странников-карисутэ. Вы же не побоитесь разделить с ними кров?

– Нет, конечно, не побоимся, – ответил Аирэи, уже понемногу придя в себя.

– Их трое, они братья. Они не фроуэрцы, а соэтамо. Обещали придти после первого осеннего полнолуния. Идут они через Тэ-ан, и, быть может, принесут мне весточку от Игэа. Они часто приходят ко мне, братья Цго.

– Братья Цго?! – вместе воскликнули Аирэи и Загръар.

– Вы знаете их? – со смутной тревогой вскричала Анай.

– О, Анай, – печально произнес белогорец. – Братья Цго уже никогда не придут. Они казнены в Тэ-ане луну назад. Все трое.

– О, да явится Великий Табунщик в их крови! – воскликнула Анай, простирая руки вверх. – Да явит Он им весну свою!

Они помолчали, потом Анай спросила тихим и глухим голосом:

– Аирэи, если ты знаешь об их судьбе, быть может, ты и знаешь, кто стал на их место и кого мне теперь ждать под своим кровом?

– На их место... – Аирэи глубоко вздохнул, медля с ответом, – на их место встал твой сын, Игэа Игэ Игэан.

– Нет!.. – закричала Анай, роняя светильник и падая на колени перед изображением богини Анай с мертвым Фар-ианном на коленях. – Нет... – повторила она, заламывая руки и моля о слабой надежде, как молят о помиловании. – Ты ведь не знаешь этого наверняка, это только слухи, так ведь, Аирэи?

– О, Анай, – произнес тяжело Аирэи, – я еще не был тогда слеп, и видел, как твой сын преломлял хлеб Тису и пускал по кругу его чашу. Я хотел занять место Игэа – не потому, что верю в Повернувшего Ладью вспять, а потому, что я все равно шел на смерть. Но они, карисутэ, сказали, что я не имею права быть их жрецом, хотя мои дяди и были жрецами карисутэ...

– Послушай, Аирэи, но отчего же Игэа... Он ведь не был карисутэ... как же он стал жрецом? Он согласился стать карисутэ? Неужели не нашлось никого другого, кто был бы в более близком родстве с братьями Цго? – в отчаянии вскричала Анай.

– Анай, Игэа Игэа уже давно стал карисутэ. И он – брат братьев Цго, – добавил после паузы Аирэи. Было заметно, что он не хотел этого говорить. – Аэй, жена Игэа – сестра братьев Цго.

– О, Небо! О, Великий Табунщик! – расплакалась Анай и долго более не говорила ничего.

– Они никогда не рассказывали о своей сестре... Как я была глупа! О, как я была глупа!

Она поднялась на ноги и твердо сказала:

– Я должна побыть однга. Аирэи и Загръар, вкусите трапезу без меня. Я приду к вам вечером. Простите меня. Я должна зажечь светильники, воскурить ладан, петь гимны и думать о многом...

И она ушла, оставив Аирэи изагръара в полутьме.

– Маленький фроуэрец, дочь реки Альсиач! – устало проговорил Миоци. – Кто же ты? Отчего ты странствуешь со мной? Что тебе нужно?

– Я хочу быть с тобою всегда, о белогорец, – ответил бывший Загръар. – А как звучит мое настоящее имя – неважно. Ты не помнишь меня, ибо ты никогда не замечал меня.

– Это было великой моей ошибкой, – отозвался Аирэи. – Но хотя бы намекни – где мог я видеть тебя? Недаром твой голос кажется мне знакомым.

– О нет, незнакомец – я ничего не скажу тебе. Зови меня по-прежнему Загръар, ибо я твой товарищ в странствиях и невзгодах, и пойду за тобой, куда бы ты ни пошел, о Аирэи! – ответила из тьмы девушка.

– Я должен вернуть тебя в дом твоего отца, – твердо сказал Аирэи.

– Это уже невозможно, – был ответ. – Наверняка дом наш разграблен сокунами.

– Бедное дитя, – прошептал Аирэи. – Знаю, что твоя история достойна того, чтобы ее выслушал любой белогорец, но если ты предпочитаешь молчать – тогда твоя воля хранить молчание.

– Я пойду с тобой в Белые горы, – сказала девушка.

– Загръар, я не могу... правда, я не могу взять тебя в Белые горы, – вздохнул Аирэи.

– Никто, кроме тебя, не будет знать моей тайны, Аирэи, – настаивал бывший Загръар. – Я разожгу для тебя огонь, я пойду с тобой по горным тропинкам, чтобы ты не сорвался в пропасть.

Казалось, белогорец заколебался. Он долго молчал, а когда заговорил, его голос выдавал с трудом скрываемое волнение:

– О, дитя! О милый мой Загръар! Ты спасал меня много раз, и я не хотел бы повести себя несправедливо по отношению к тебе. Если сначала я думал, что ты будешь мне младшим братом и учеником, как мой Огаэ, пропавший в буран...

– Но Каэрэ ведь сказал тебе, что они все спаслись?

– Да... Но я никогда не увижу Огаэ... Подожди, не перебивай меня, Загръар! Я не могу назвать тебя младшим братом, но могу назвать тебя младшей сестрой. Я сотворил много несправедливостей по отношению к моей несчастной родной сестре, и не хотел бы повторить их по отношению к тебе, о мой Загръар! – Аирэи встал и взял светильник в руку. Пламя осветило его глаза, смотрящие в неведомую даль.

Загръар тоже поднялся и подошел к нему, положил свою ладонь на его плечо.

– Но я не знаю, как я теперь должен поступить, о Загръар! – в отчаянии произнес белогорец.

– Послушай, Аирэи, – сказала девушка. – Давай пойдем с тобой к деве Шу-эна, старице Лаоэй – и попросим у нее совета.

– Да, дочь реки Альсиач! – радостно воскликнул Аирэи, и словно сорвал с лица паутину. – Мы пойдем к ней.

Диспут в Белых горах.

Солнце взошло и сияло над Белыми горами в синем, безоблачном небе. Высоко, едва заметной глазу точкой, у самого диска парил орел, оглашая простор клекотом.

А внизу, среди камней и скал, собрались белогорцы – старые и молодые, юноши, готовящиеся к первому посвящению и отроки, только что отданные в учение. Ли-шо-Йоллэ и его "орлы гор" стояли полукругом, а перед ними на большом белом камне стоял Иэ. У его ног сидели Игъаар и Рараэ.

– Еще не поздно, – сказал кто-то. – Снимите с себя эти ремни и идите к нам.

– Мы – ученики ло-Иэ! – гордо ответил молодой фроуэрец, затягивая ремень на своих запястьях. – Мы остаемся с ним до конца – и разделим вместе то, что скажет о нем суд Белых гор.

– Да! – воскликнул Рараэ.

Иэ склонился к ним и сказал:

– Дети, меня не оправдают. Я не хочу, чтобы вы умерли. Уходите!

– Мы хотим умереть с тобой, учитель Иэ! – воскликнул Рараэ. – Если в Белых горах сотворится такое беззаконие, то ни к чему жить. Я хочу умереть белогорцем.

– Я тоже, – добавил Игъаар.

Иэ обнял их в последний раз и выпрямился, стоя на белом камне.

– Отвечай нам, Иэ, и мы будем слушать твой ответ! – закричал кто-то со скалы. – Ты – карисутэ?

– Замолчите! – крикнул Йоллэ. – Не превращайте Белые горы в рыночную площадь!

– Ты покрываешь карисутэ, о предводитель орлов гор! – зашумели в толпе белогорцев.

– С каких пор в Белых горах стали действовать законы Нэшиа? – спросил Иэ.

Все притихли.

– В Белых горах издавна собирались люди, ищущие истину. И только когда пришел Нэшиа, закончилось время диспутов и началось время доносов и наушничества.

– Не заговаривай нам зубы, Иэ! Ты распространяешь учение карисутэ в Белых горах.

– В Белых горах каждый сам выбирает себе учителя, чтобы слушать его, – возвысил голос Йоллэ. – Мне стыдно за вас, белогорцы.

– Если учение не поддержат двое ли-шо-шутииков, то оно не имеет право быть проповедано в Белых горах, – сказал маленький белогорец в черном плаще.

– Именно такой закон приняли белогорцы под давлением Нэшиа и изгнали всех карисутэ! – воскликнул Иэ.

– Но этот закон – не закон Нэшиа! Это – закон Белых гор! – зашумели люди в черных плащах. – Уходи из гор и там проповедуй учение карисутэ!

– Как только он переступит последний камень, вы сдадите его сокунам, не так ли? – насмешливо спросил Йоллэ.

– Это тебя не касается, Йоллэ! Или ты хочешь быть следующим? – с угрозой протянул человек в плаще. – Сыны запада гневаются на тебя, таковы наши последние видения!

– Настоящий белогорец учится с отроческих лет хранить свое воображение, и никакие сыны запада не имеют над ним власти, – спокойно ответил Йоллэ. – Это маги видят видения и творят чудеса. А мы взираем на Великого Уснувшего.

– Где ваш Великий Уснувший? Он спит! – воскликнул человечек в черном плаще. – Напрасно ты защищаешь Иэ, о Йоллэ! Более никто из ли-шо-шутииков не встанет на его защиту, никто не осмелится защищать карисутэ! И после того, как Иэ будет казнен, следующим на этот камень взойдешь ты!

– О белогорцы! – воскликнул Иэ. – Я не был здесь много лет – и не знал, что теперь вы пляшете под гуделку бога болот! Да, я карисутэ! И это великое и благородное учение о Великом Уснувшем. И по праву я могу пребывать здесь, среди созерцателей Великого Уснувшего.

– Если ты приведешь двух ли-шо-шутииков, то ты свободен, – ответили ему. – Но пока только ли-шо-Йоллэ на твоей стороне и более никто.

– Расскажи об учении карисутэ, о Иэ! – закричал кто-то. – Расскажи – и пусть все мы услышим!

Человечек в плаще быстро обернулся на голос.

– Помни, что ты не ли-шо-шутиик, Эйлиэ, – сказал он, криво усмехаясь. – И твой интерес к карисутэ сослужит тебе плохую службу.

– А твой интерес к Уурту привел тебя на службу в сыск Нилшоцэа! – воскликнул молодой белогорец из спутников Йоллэ. – Ты не взираешь на Всесветлого, а шпионишь за белогорцами!

– Тише, сын мой, – проговорил Йоллэ.

– Верно, уйми его, Йоллэ, – насмешливо сказал переодетый сокун. – Иначе тебе придется отвечать перед Нилшоцэа за свои слова.

– Когда это белогорец отчитывался перед недоучкой-перебежчиком? – вскричал Йоллэ и наступила тишина.

Потом человечек в плаще хлопнул в ладоши, и несколько белогорцев обступили Йоллэ, обнажив ножи и тесня его к краю пропасти. Эйлиэ, оставшийся стоять рядом с учителем, выхватил свой нож.

– Оэлэ-оргэай! – закричал Иэ, протягивая руки вверх, и орел устремился вниз.

– Милость Всесветлого! – закричали Эйлиэ, Игъаар и Рараэ.