Текст книги "Жеребята (СИ)"

Автор книги: Ольга Шульчева-Джарман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

– А ты, оказывается, знаешь, какие бывают съедобные коренья? – удивленно спросил он юношу.

– Да, меня научил этому один из папиных воинов, – начал тот, но осекся. Белогорец, казалось, не услышал этого.

Загръар испек коренья в золе, и они, наконец, поели, обжигая пальцы и языки.

Потом белогорец сказал:

– Загръар! Уходи.

Юноша растерялся так, что оцепенел.

– Уходи, – продолжил его спутник. – Тебе не за чем со мной оставаться. Я не знаю, кто ты, и отчего ты днем говоришь по-фроуэрски, а во сне – на чистом аэольском. Я не знаю, почему это так, и не хочу строить догадок – они все равно будут неверны. Но я не очень-то боюсь того, что ты предашь меня в лапы сокунов, – сказав это, он энергично покачал головой. – Я боюсь, что из-за меня попадешь в лапы Нилшоцэа т ы.

– Но... – встрепенулся было Загръар.

– Не спорь, – устало, но властно сказал слепой. – Люди Нилшоцэа рано или поздно найдут меня – а со мной и тебя. Тебя ожидают пытки и мучительная смерть. А я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Всесветлый дал тебе жизнь не для этого.

– Он дал мне жизнь для того, чтобы я был с тобой рядом! – воскликнул Загръар.

– Откуда ты знаешь пути Всесветлого? – сурово сказал белогорец. – Уходи. Иди к озеру – по ручью. Найди там перевозчика, переберись через озеро и уходи в Белые горы. Там ты найдешь ли-шо-Йоллэ, предводителя "орлов гор" – он не изменил белогорским обычаям. Стань его учеником. И спеши! Сокуны скоро догонят нас, а я не могу идти – он кивнул на свою распухшую, багровую ступню. – Уходи! – вскричал он, вскидывая палку-костыль и лицо его исказилось от невыразимого страдания. – Уходи – или я расшибу тебе голову!

Загръар в ужасе отшатнулся и бросился вперед, вдоль ручья, в чащу, глотая слезы и ничего не видя перед собой. Так он бежал, потом пошел, спотыкаясь, потом упал на землю и зарыдал.

А когда он поднял голову, он увидел в двадцати шагах от себя полосу воды.

– Озеро! – едва не закричал он. – Оно совсем недалеко!

И он стремглав кинулся назад. "Лишь бы ты не ушел, – шептал он, – лишь бы ты не ушел!"

Слепой не ушел. Он сидел у потухшего костра и смотрел в сторону запада – куда уходило солнце. Его глаза – большие, зеленоватые – смотрели на солнечный диск. Он не щурился, лицо его было спокойно, а губы двигались.

Тебе не восстать,

Не утешить ожидающих Тебя,

Не обрадовать устремляющих к Тебе взор.

Спишь Ты – и сон твой бесстрастен,

Забыты мы Тобою,

Подобно мертвым.

Ничего не видишь Ты на земле,

Нет для Тебя жертвы.

Не разбудить Тебя, не вызволить, не поднять.

Как мертвый, Ты спишь,

Сильный, чьи дела так были прекрасны.

Верный жрец найдется ли,

Станет ли он Твоим жеребенком,

Жертвенным конем Твоим,

Белогривым, буланым,

Со звездою во лбу,

Чадом степи,

Чтобы наполнить небо и землю,

Пред Твоими очами...

– Аирэи! – закричал Загръар.

Слепой вздрогнул всем телом и подался в сторону, услышав звук его голоса.

Загръар осторожно подошел и, быстро отбросив палку-костыль, стал на колени рядом с товарищем и заговорил:

– Послушай, послушай... не гони меня...Озеро совсем рядом, и там нет сокунов. Зачем тебе оставаться здесь, на верную смерть? Ты сможешь понемногу дойти – ты обопрешься на мое плечо... я сильный... обопрешься на палку... только не гони меня прочь...

Белогорец приложил ладонь к лицу юноши, ощупывая его, как это делают слепые, пытаясь узнать лица зрячих.

– Как ты меня назвал? – спросил он.

– Никак. Я просто крикнул: "Эй!" Я ведь не знаю твоего имени.

– Меня кто-то позвал по имени, – задумчиво промолвил слепой. – Ты не привел с собой сокунов? Странно. Ты, значит, хочешь сам отвести меня к ним? Думаешь заработать больше?

– Чем мне поклясться, чтобы ты поверил мне? – говорил Загръар, целуя его руки. – Скажи – я поклянусь!

И белогорец презрительно ответил ему:

– Я не верю клятвам фроуэрцев, о маленький фроуэрец.

– И ты не поверил бы даже, если бы сам Игэа Игэ поклялся тебе? – в отчаянии воскликнул Загръар.

Повисла неожиданная и долгая тишина.

– К добру ли, или к беде ты помянул имя Игэа, о маленький фроуэрец, но отныне моя судьба – идти с тобой.

И Загръар подал ему его палку-костыль, и они пошли, хромая вместе – Загръару казалось, что у него самого тоже болит нога.

Белогорец не вскрикивал и даже не стонал, ковыляя вдоль ручья, только страшная, неживая бледность все больше и больше заливала его щеки, а из закушенных губ текли алые струйки крови.

...Когда они подошли к берегу, уже вечерело.

– Ты видишь, где перевоз? – спросил белогорец.

– Да! Вот лодочник как раз возвращается, – ответил Загръар. – Я пойду и поговорю с ним.

Он усадил товарища на землю, заботливо скрыл его еловыми ветвями и направился к перевозу. Но едва он подошел ближе, до его слуха донеслась фроуэрская речь. С лодочником разговаривали люди в черных плащах с алым кругом на спине, и было слышно, что они расспрашивали его о высоком слепце и рыжем мальчишке, говорящем по-фроуэрски. Лодочник испуганно и отрицательно мотал головой.

Загръар опрометью бросился прочь.

Когда он вернулся к тем деревьям, где он оставил белогорца, то он в ужасе увидел, что его товарищ и человек в черном плаще катаются по песку, держа друг друга в цепких борцовских объятиях. Белогорец крепко сжимал шею своего врага, и тот не мог звать на помощь, но сокун уже высвобождал руку, и тянулся к кинжалу на своем черном кожаном поясе.

Не до конца понимая, что делаем, Загръар схватил с белого озерного песка синеватый булыжник с острым краем и кинулся к дерущимся. Изо всех сил он опустил камень на голову сокуна – там, где на виске надулась пухлая синяя жила. Тот захрипел и выпустил белогорца.

– Загръар... – проговорил слепой в изумлении, – так это не ты его привел?! Загръар... дитя мое...

– Скорее, скорее, бежим, там сокуны! – в лихорадочной спешке говорил Загръар, забыв обо всем. Взгляд его упал на багрово-синюшную ступню белогорца, и он замолк в растерянности.

Но белогорец ободряюще улыбнулся.

– Ты умеешь плавать? – спросил он.

– О да! – воскликнул Загръар.

– Мы переплывем озеро, – все еще задыхаясь от борьбы, проговорил слепой.

– Я возьму у него книжал? – спросил Загръар, кивнув на неподвижно лежащего сокуна.

– Нет. Оставь ууртовцам их грязную сталь, – с омерзением проговорил белогорец.

И они соскользнули в воду озера с низкого берега, среди опущенных в воду ветвей плакучих ив.

...Вода приняла их и подхватила. Они плыли под ней, и Заграър держался одной рукой за плечо слепого, а потом они выныривали, и юноша смотрел, далеко ли еще берег, и нет ли там сокунов.

Вдруг заходящее солнце осветило слепящим золотым светом все озеро, и они едва успели нырнуть. Когда они снова показались над поверхностью воды, то над их головами засвистели стрелы. Их заметили с берега.

– Налево! – закричал Загръар.

Белогорец на этот раз нырнул глубоко – туда, где было темно, и Загръару показалось, что он тоже ослеп. Ногу его свело судорогой от ледяной воды, и ему хотелось кричать, но он мог только корчится от боли, цепляясь из последних сил за плечо белогорца.

Когда они вынырнули на поверхность, сокуны были уже далеко – они бежали по большой дуге вдоль озера. Загръар сказал это слепому, и по его голосу тот понял, что с его спутником что-то неладное, и спросил его об этом, а потом умело сжал его икру и судорога прошла.

– Нам надо продержаться в воде до темноты, – сказал слепой. – Ты замерз?

– Нет, – предательски стуча зубами, ответил Загръар.

– Ночью они не смогут так просто найти нас, – продолжил белогорец, но было ясно, что он слишком хорошо представлял себе оставшиеся силы юноши.

– Мы ведь можем сидеть в воде и дышать через камышины, – предложил тот.

Белогорец покачал головой.

Загръар смотрел на бегущих вдалеке сокунов – они были похожи на диковинных насекомых. Солнце светило ууртовцам в глаза, и они не могли видеть беглецов. Загръар отвернулся от сокунов и вдруг увидел на берегу женщину.

Она стояла и смотрела на озеро, освещенное солнцем, и ее еще не старое лицо было печальным.

Она так же внезапно заметила беглецов – и несколько кратких мгновений колебалась, и, наконец, махнула рукой, зовя их к себе.

– Туда, туда! Нас зовут туда! Женщина в красной и белой одежде! – задыхаясь, прокричал в ухо слепому Загръар.

Несколько стрел упало в воду, немного не долетев до белогорца и Загръара – сокуны приближались. Слепой, крепко схватив Загръара за руку, нырнул, а когда вынырнул, то женщина в красно-белом одеянии фроуэрской жрицы сказала им:

– Скорее! Скорее, пока солнце слепит глаза сокунам, и они ничего не видят!

Она стояла на мостках, от которых отходили вниз, в воду, две пары брусьев – для спуска лодок. Держась за них, Загръар и белогорец, поднялись к жрице. Она накинула на лицо темное покрывало и повторила:

– Скорее!

И белогорец, опираясь на Загръара, заковылял за ней. От плавания его ступня, как ни странно, стала выглядеть лучше, и отек с нее несколько спал.

– Скорее! – в четвертый раз повторила она, открывая дверь рыбачьего сарайчика. На них дохнуло запахами рыболовных сетей, лодочной смазки и прочей утвари. Весла и лодки были аккуратно разложены по всему маленькому помещению, закрывая пол.

– Сюда, – сказала женщина, отодвигая в сторону лодку и поднимая дверь в подпол. – Скорее!

И они нырнули во тьму, а она бросила им теплые старые плащи и большую краюху еще теплого хлеба.

... Молча они скинули сырую одежду и закутались в сухие, теплые плащи. Белогорец обнял юношу, разломил краюху. Заргъар ел, едва не поперхиваясь, и зубы его стучали, а еще сильнее стучало его сердце.

– Не бойся, – тихо сказал ему белогорец. – Эалиэ! Нас двое.

Так они сидели долго – Загръару показалось, что вечность.

– Надо отползти в угол, подальше от входа, – вдруг сказал белогорец. – Если сокуны откроют дверь в подпол, то они сразу же заметят нас – мы сидим прямо под ней.

И они поползли по длинной темной комнате, прижимаясь к обитым деревом стенам, найдя укромное место.

– Кто эта женщина? Ты знаешь ее, маленький фроуэрец? – спросил белогорец.

– Не знаю. Мне кажется, я видел ее до этого где-то, но где – не могу вспомнить.

– Она – фроуэрка из благородного рода, жрица богини Анай, и спрятала нас в прибрежном святилище.

– Святилище? Да это просто рыбачий сарай! – удивился Загръар, с трудом отрываясь от краюхи хлеба, чтобы сказать это.

– Нет, это святилище... Ты ешь, ешь, ты не привык долго голодать, как я, – заметил его спутник, протягивая ему свою половину лепешки, но Загръар нашел в себе силы отказаться. – Ты – фроуэрец, а не знал о прибрежных святилищах Анай?

– Я вырос в Аэоле, – ответил тот, словно извиняясь, и снова жадно вонзая зубы в хлеб.

– У фроуэрцев, не народа болот, а благородных, светловолосых фроуэрцев, почитающих Фериана, или, как вы говорите, Фар-ианна, есть обычай строить прибрежные храмы богини Анай, спутницы и супруги Фар-ианна. Они состоят из двух этажей – вверху словно обычный рыбачий сарай, а внизу, где мы с тобой и находимся, собственно храм. Это делается оттого, что, когда Анай искала тело своего убитого Нипээром супруга, то никто не давал ей приюта, кроме бедных рыбаков. В память об этом такие храмы возводят у озер, и при них живет благородная жрица-вдова. Но все имущество этого храма – священное, от веревки до лодки, не говоря уже о драгоценностях, которые, как говорят, хранятся в нижнем храме. Каждую весну жрица спускает священные лодки на воду, украшенные цветами и лентами.

– Как прекрасно! Не то, что в праздники в храме Фериана в Тэ-ане! – воскликнул юноша и осекся.

– Откуда ты знаешь, что творится в праздники Фериана в храме Тэ-ана? – строго спросил белогорец, но добавил: – Я вижу, ты раскаиваешься.

Потом они еще немного помолчали, и румянец стыда остыл на щеках Загръара.

– Это там ты и видел Игэа? – спросил белогорец.

– Да, там! – с воодушевлением заговорил Загръар, словно пытаясь смыть позор своего посещения праздника Фериана, вдруг обнаружившийся перед его спутником.

– Отчего же ты не остался с ним, маленький фроуэрец? – спросил белогорец со вздохом. – Он, быть может, усыновил бы тебя – ты смышленый, а у него нет сыновей...

– Нет! Я должен был найти тебя и спасти тебя от сокунов! – выпалил Загръар. – Такова воля Всесветлого!

И вместо ответа внезапно отворилась дверь в потолке подземного храма, и пламя смоляных факелов заплясало по стенам, облицованным дорогим и священным деревом луниэ.

– Я говорю вам, воины, что это – священный храм великой Анай, – раздался твердый женский голос. – У меня есть разрешение от самого правителя Фроуэро – да продлит Фар-ианн его дни! – на содержание этого святилища. Сейчас осень, и я провожу здесь дни в трауре по Фар-ианну, воспевая гимны перед статуей великой богини, матери Анай. Я не видела никаких людей – ни слепых, ни зрячих, ни бритых, ни рыжих. В святилище нельзя сейчас спускаться – это великое преступление против Анай, Фар-ианна и самого Сокола-Оживителя.

– Мы и не заходим в святилище, о жрица Великой Странницы и Сестры Анай, – ответил ей один из сокунов. Но по приказу мы должны осмотреть его через вход. Посветите-ка мне факелами!

И свет смоляных факелов все плясал и плясал по стенам, отражаясь от золотых светильников, от сосудов и кубков, от барельефа в глубине, на котором была изображена богиня Анай, держащая на коленях мертвого Фар-ианна.

Загръар прижался к своему спутнику и другу и в ужасе стал молиться:

"О, Всесветлый! Пусть они не увидят нас! Ослепи их очи, чтобы они нас не увидели!"

Пламя факелов уже ушло от статуи Анай и стало двигаться к тому углу, в котором как раз и прятались беглецы. Сверху было слышно сопение и тяжелое дыхание сокунов. Белогорец крепко сжал руку юноши.

"О, Всесветлый! – молился в отчаянии Загръар. – О, Великий Уснувший! Проснись и спаси нас!"

И темноогненный отсвет, не дойдя лишь пяди до них, остановился.

– Да, здесь никого нет, – раздалось сверху.

– Разумеется! – ответила женщина. – Если воины желают, храм может дать вам ночлег и пищу.

– Нет, нам надо двигаться дальше, – ответил с сожалением начальник сокунов.

И дверь в потолке подземного храма с треском закрылась.

– Слава Тебе, Великий Уснувший, Всесветлый! – выдохнул Загръар.

– Ты молился? – проговорил белогорец и отчего-то вздохнул.

...Когда женщина-жрица Анай осторожно спустилась по потайной лестнице к беглецам, то Загръар уже крепко спал, положил голову на колени белогорца.

– Не надо будить его, – предупредительно прошептал тот, прикрывая глаза своего спутника широким краем своего плаща. – Отрок очень устал.

Женщина понимающе кивнула и накинула на юношу теплый ковер.

– Я истоплю печь и нагрею воды, – сказала она белогорцу одними губами. – В храма богини Анай вы в безопасности.

И, отодвинув незаметную боковую дверь, она скрылась. Когда жрица вернулась, от нее уже пахло ароматным дымом.

– Что у тебя с ногой, дитя мое? – спросила она белогорца и печально добавила: – Ты не узнал меня? Или позабыл?

– Я ничего не вижу, кроме солнца, – ответил он женщине. – И оно для меня – как далекий светильник.

– О, дитя мое! – в горе всплеснула жрица руками и поцеловала его в широко открытые зеленоватые глаза. Он отстранился, нерезко, боясь потревожить спящего Загръара.

– Неужели ты не узнаешь меня по голосу, о Аирэи, дитя мое? – воскликнула горестно женщина. – Игэа смог бы вылечить тебя! А я – увы, не смогу...

– Анай Игэан? – прошептал белогорец, не веря тому, что сам произносит.

– Да, я – Анай Игэан, я названа в честь богини-спутницы Фар-ианна, а мой сын – лучший друг твоего детства, о Аирэи Ллоутиэ.

– Анай Игэан, ты спасла нас с Загръаром! – проговорил Миоци, схватив ее за руку и поцеловав.

– Имя твоего спутника – Загръар? – с понимающей и немного лукавой улыбкой произнесла Анай Игэан – но Аирэи не увидел этой улыбки и не понял намека.

– Да, он назвался так, – ответил он.

– Дай же мне посмотреть, что у тебя с ногой! – сказала мать Игэа и, принеся целебный бальзам, щедро вылила ему на лодыжку, а потом красиво и туго перевязала.

– Вот так тебе будет легче, Аирэи... Что ж, посиди с Загръаром пока здесь, если ты не хочешь его будить. А я пока приготовлю горячую воду, чтобы вы могли вымыться, и приготовлю вам еду. Одной лепешки на двоих вам совсем недостаточно, – печально улыбнулась она, и он заметил это по ее голосу. – Вы будете жить в этом подземном храме, пока погоня за вами не стихнет совсем. Но ты ведь не захочешь поселиться у меня навсегда? – еще более печально спросила она.

– Нет, мкэн Анай Игэан, – ответил Миоци. – Нет. Мы с Загръаром идем в Белые горы.

Анай Игэан снова молча поцеловала Аирэи в лоб и глаза и ушла.

Аирэи сидел, прислонясь к стене, и не шевелился, не желая потревожить Загръара, спавшего беспокойным, тревожным сном.

– Отец, отец, возьми меня с собой, – шептал юноша на аэольском. – Водопал Аир... золотая риза... они ничего не нашли... сокуны! Это сокуны!

Загръар очнулся от своего сновидения и закричал, хватая белогорца за руки:

– Бежим, Аирэи! Это сокуны! Бежим! Они ищут тебя, они убьют тебя!

– Тише, дитя мое, тише, Загръар, – проговорил Аирэи, успокаивая его и обнимая, так, как когда-то он обнимал Огаэ. – Сокуны ушли, Загръар. Мы в безопасности. Эта женщина, Анай Игэан, мать моего лучшего друга, Игэа Игэа Игэана. Так что ты к добру помянул его имя тогда, в лесу, маленький фроуэрец... или ты аэолец?

Он засмеялся, и Загръар медленно улыбнулся.

– Мы вымоемся, поужинаем, а потом ты снова уснешь.

Загръар, ничего не говоря, прижался к белогорцу.

– Бедный, – сочувственно проговорил Аирэи, гладя его по голове. – Тебе досталось за эти дни.

Потом Анай Игэан позвала их, и они пошли – Аирэи прихрамывал и опирался на плечо Загръара – в освещенную золотыми и серебряными светильниками комнату. Ужин был уже накрыт.

– Но прежде вам необходимо омыться с дороги, – сказала Анай Игэан и провела их в комнату для омовений, тоже богато украшенную, с двумя или тремя светильниками. Заргъар обрадовался полумраку. Сначала он помог вымыться своему товарищу – тому было безразлично, насколько хорошо была освещена ванная комната – а потом, проводив его в комнату с ужином, поспешно пеердвинул светильники забрался в ванну, стоявшую в самом темном углу. Сидя по самое горло в горячей воде и наслаждаясь ею, как давно уже не наслаждался, он, тем не менее, не терял бдительности. Он не стал натираться благовонными маслами, просто грелся и терся обычной губкой, окуная ее в золу. Но страх того, что в любой момент может войти Анай Игэан и его тайна раскроется, выгнала Загръара из горячей кадушки, и он быстро и кое-как обтершись огромным полотенцем, напялил на себя длинную льняную рубаху, довольный тем, что она тканая в толстую нить. Смеясь от радости и от запаха чистоты и свежести, он бросился к двери и, распахнув ее, с разбегу сел к накрытому столу рядом с Аирэи.

– Проголодался? – засмеялась Анай. – Вознеси молитву, Аирэи.

– Всесветлый да просветит нас.

– Спаситель и Оживитель да сохранит нас, – ответила Анай. – Сокол, стоящий на скале, да покроет нас от всякого зла и смертоносного мрака.

И они сели за еду. Загръар с восторгом рассказывал белогорцу о роскоши комнаты, в которой они ужинали.

– Да, это храм Анай, здесь все так, как должно быть в храме, – сказала Анай Игэан и добавила:

– Ты из Тэ-ана, о Загръар? Как там Игэа Игэ?

– О, он теперь советник Игъаара, сына правителя Фроуэро, – проговорил тот, впиваясь зубами в творожный пирог.

– Он – советник сына убийцы своего отца! – воскликнула Анай Игэан. – Как это похоже на Игэа... Он не помнит зла...

– Да, он не помнит зла, – ответил задумчиво Аирэи. – Я виноват перед ним – я забыл о нем, когда готовился к своему второму посвящению в Белых горах. Только теперь я понимаю, как скверно я поступил с ним, почти предав нашу юношескую дружбу.

– Он высоко ценил твою дружбу и твое слово, о Аирэи, – тихо сказала Анай Игэан. – Он скучал по тебе, ждал писем от тебя, писал тебе каждую новую луну длинные письма – несколько ночей подряд...

Аирэи склонил голову. На его лице были печаль и раскаяние.

– Но я не осуждаю тебя, дитя мое, – сказала Анай. – Пожалуй, это мне следовало бы обвинять его в мягкотелости, в слабохарактерности... О, соэтамо-степнячка Аэй, девочка из бедняцкой хижины, умело воспользовалась моментом и стала наложницей Игэа Игэа Игэана, потомка одного из славнейших родов Фроуэро!

Анай Игэан встала и прошлась взад-вперед по расшитому алым узором ковру.

– Из-за Аэй, – продолжала она, и голос ее сдавливала боль и горечь, – из-за Аэй ему приходится жить на чужбине, где ненавидят и его язык, и его родину... И ведь Небо не благословило ее чрево – она не родила ему сыновей!

Аирэи и Загръар неловко молчали.

– У Игэа были сыновья, о Анай Игэан, – наконец, произнес белогорец. – Они умерли во младенчестве. Умерли во младенчестве – как и дети твоего родного брата. Эта странная смертельная болезнь передается от отцов к новорожденным мальчикам. Дети Аэй умерли от болезни рода Игэанов.

Анай долго молчала, потом, натянув на лоб бело-красное покрывало, медленно ответила:

– Да... я знаю... моя золовка похоронила семерых сыновей... и только восьмой, Рараэ, выжил, благодаря соку из травы ораэг. Он учится в Белых горах, Рараэ. И он – правша на обе руки... милый мальчик...

Она печально улыбнулсь.

– Аэй погибла в буране, – вдруг сказал Загръар.

– Нет, – отвечал Аирэи. – Они все спаслись.

– Мы поговорим обо всем позже, мой милый Аирэи, – вдруг ласково сказала Анай Игэан. – Вам нужен отдых. Спальни – за соседними дверьми. Храм богини Анай будет вашим убежищем столько, сколько потребуется. Вы должны восстановить ваши силы, дети.

И она снова поцеловала Аирэи, а потом и Загръара.

Сыны Запада и яд дерева зу.

Каэрэ пришел в себя от странного запаха – не отвратительного, но такого сладко-дурманящего, что сводило скулы.

– Ну вот, ты и у своих, Виктор, – послышался голос откуда-то сверху.

Каэрэ вздрогнул и открыл глаза, но сразу же зажмурился – электрический свет слепил его.

– Выпей немного апельсинового сока, – раздался тот же голос, и у губ Каэрэ оказалась пластмассовая чашка без ручек. – Он, правда, из концентрата, но у нас на "Тау" кроме него, давно уже ничего полезного нет.

Каэрэ с отвращением хлебнул сок, и тот показался ему безвкусным – омерзительный сладкий запах не покидал его ноздрей.

– Чем это пахнет? – спросил он по-аэольски.

– О, да ты совсем натурализовался в нашей подшефной цивилизации! – раздался над его головой смех, тонущий в электрическом свете. – Запах? Это всегда бывает после яда из дерева зу... такое неприятное ощущение, как будто ванили в нос насыпали. Это пройдет!

– Где я? – вскрикнул Каэрэ.

– Добро пожаловать на станцию Тау! – склонился в шутовском поклоне человек в черном спортивном костюме. – Меня зовут Эррэ.

– Нельзя ли уменьшить свет, Эррэ? – спросил Каэрэ, щурясь и вытирая слезы.

– Что, глаза режет? Словно песка насыпали? – оживленно спросил Эррэ. – Ничего, это пройдет. Это яд из дерева зу.

Каэрэ сел на своей постели и огляделся. Его комната была похоже на каюту трансатлантического лайнера – но в отличие от корабля, в ней не было иллюминаторов. Не было ничего даже отдаленно напоминавшего окна. Стены были глухими. Свет лился из отверстия в потолке.

– Ты можешь принять душ, Каэрэ, – раздался второй голос, негромкий и приятный. Каэрэ отвернулся от Эррэ, ища взглядом того, кому он принадлежал.

– Меня зовут Луцэ, – раздался снова тот же голос, и Каэрэ, вздрогнув, увидел перед собой человека невысокого роста – почти карлика. Лицо его, однако, было красивым и благородным, с умными серыми глазами. Луцэ подал Каэрэ руку – она была неожиданно сильной, с длинными, артистичными пальцами. Каэрэ пожал ему руку, и они с Луцэ улыбнулись друг другу.

– Добро пожаловать на Тау, – сказал Луцэ. – Моя каюта – напротив, через коридор. Приходи в гости, Каэрэ – я буду рад.

– Не сегодня, Луцэ, – строго сказал Эррэ. – У тебя сегодня процедуры.

– Да, да, – кивнул, словно что-то вспомнив, тот, и Каэрэ заметил, что лицо его – усталое, с глубокими тенями под глазами.

– До завтра, Каэрэ, – быстро сказал Луцэ и вышел из каюты, смешно переваливаясь на своих маленьких кривых ногах.

– Он болен, Каэрэ, – покровительственно сказал Эррэ, когда дверь за Луцэ закрылась. – Не обращай внимания. Выпил сок? Понравилось? Получше, чем настойка из сока луниэ, правда? – Эррэ захохотал, ожидая, что Каэрэ к нему присоединится. Но Каэрэ промолчал.

– Хорошо, что Луцэ нас оставил, – сказал Эррэ, прекратив свой странный хохот. – Я хочу сразу тебе сделать серьезное научное предложение, Каэрэ. А он будет ревновать – он такой. У него вообще много комплексов из-за его врожденной болезни почек. Но надо, надо быть с ним помягче, потерпимее... понимаешь, он много рутинной работы тянет на себе, это в какой-то мере развязывает мне руки... но что касается полевых исследований, то видишь сам: ему не дано их проводить, – Эррэ вздохнул и добавил шепотом: – И это его гнетет!

Эррэ внимательно смотрел на Каэрэ, словно наблюдая за его реакцией на свои слова. Но лицо гостя с Аэолы не выражало интереса.

– А у тебя большой опыт. И именно полевой опыт. Думаю, что твой опыт – бесценен. Мы бы уже завтра могли, вместо того, чтобы слушать болтовню Луцэ, начать обсуждать с тобой тезисы твоей докторской. Нельзя терять время.

Эррэ потер руки. Каэрэ, онемев, смотрел на него. Отставленная им чашка перевернулась, и ядовито-оранжевые капли апельсинового сока капали на металлический пол. Каждая капля разлеталась мелкими брызгами.

– Мы наблюдаем за цивилизацией, живущей в особых временных и пространственных условиях, – продолжал Эррэ, нимало не смутившись. – Этот эксперимент был поставлен более пятнадцати лет тому назад...

– Эксперимент? Какой эксперимент? Какая цивилизация? – прошептал Каэрэ, чувствуя, что у него помутился разум.

– Цивилизация Кси, живущая на территории Аэолы, Фроуэро и островах Соиэнау. Другой здесь нет, – ухмыльнулся Эррэ. – Она развивалась изолированно от других цивилизаций планеты Земля – благодаря временно-пространственной аномалии. После ее обнаружения был поставлен особо секретный эксперимент – цивилизация не подвергается никакому внешнему воздействию, любое вмешательство палео-землян и привнесение палео-земных идей в цивилизацию Кси строго запрещены. Это особенно важно, так как мы можем наблюдать развитие цивилизации, так сказать, в ускоренном темпе – за минуту на Тау в цивилизации Кси проходит от года до сотни лет... Материала для анализа чрезвычайно много, поэтому мне без Луцэ не справиться.

Каэрэ побледнел, но Эррэ не заметил этого.

– Я предлагаю следующую тему твоей диссертации – культ Уурта, как основной фактор формирование цивилизации Фроуэро. Это весьма перспективно и ново. Ты же, наверное, уже понял, что фроуэрцы – смешанная раса? Светловолосые фроуэрцы терпеть не могут смуглых фроуэрцев из края болот, и только гений Нэшиа сумел объединить их в одну нацию. А как? Он ввел культ Уурта! Это наше главное достижение!

Тут Эррэ закашлялся и вдруг спросил:

– Может быть, я покажу тебе станцию?

– Нет, – ответил Каэрэ. – Я хочу побыть один.

– Мне нужен твой ответ, тем не менее, – настаивал Эррэ.

– Я ненавижу Уурта, – ответил Каэрэ. – Я не собираюсь заниматься никакими исследованиями!

– Вот как? – проговорил Эррэ сквозь зубы. – Ну что ж. До завтра, Каэрэ. У тебя будет время и возможность подумать.

И он, резко развернувшись, вышел. Блестящая стальная штора упала за его черной спиной. Над шторой огромные электронные часы отсчитывали минуту за минутой.

Каэрэ закрыл лицо руками и зарыдал. "Сашиа, Сашиа... теперь разлука – навсегда, навсегда..."

Когда он смог поднять голову, то на электронных часах сменились цифры.

"Может быть, еще не совсем поздно", – мелькнула мысль в его голове, – "может быть, я еще кого-то встречу... может быть, Огаэ или Лэла еще будут живы, узнают меня, и расскажут, что случилось со всеми – с Сашиа, с Эной, с Игэа и Аэй..."

Он бросился к выходу – но стальная занавесь не шелохнулась. Он напрасно пытался выбраться – на гладкой, блестящей в электрическом свете поверхности не было никаких признаков дверной ручки или кнопки автоматического управления. Каэрэ в ярости стал бить в занавесь кулаками и ногами – пока не выдохся и не опустился на пол без сил. Одежда на нем была мокрой от пота, ему стало жарко, и он скинул рубаху.

Но прохладнее ему не стало. Воздух, казалось, становился все жарче и жарче. Каэрэ захотелось пить, и он вспомнил о предложении принять душ. Он распахнул тонкую, невесомую дверь в душевую и до отказа повернул краны. Из них не вылилось ни капли. Каэрэ еще раз стукнул в стальную занавесь, и только тут заметил рядом с ней на стене термометр. Он показывал сорок градусов по Цельсию.

Каэрэ, сделав несколько шагов по обжигающему его босые ноги полу, сел на свою постель в углу и задумался. Электронные цифры на часах неумолимо мелькали, а стрелка термометра колебалась уже у пятидесяти градусов. Каэрэ выпил последние капли липкого сока и лег навзничь, отбросив обжигающее пластиковое покрывало. Ладонью закрывая глаза от пронизывающего все собою мертвого электрического света, он думал о Сашиа -она уже состарилась за это время, и у нее уже белые волосы...

Он был уже не в силах встать и посмотреть на термометр. Он с трудом дышал. Раскаленный металл и пластик окружал его со всех сторон. Порой ему казалось, что потолок словно разрывается, и оттуда льется дождь, высыхающий в воздухе. Тщетно Каэрэ пытался дотянуться до вожделенных капель. "Уурт силен!", – слышались ему слова то ли Эррэ, то ли Уэлэ, то ли Нилшоцэа. "Табунщик не придет сюда", – подумал Каэрэ, теряя сознание и погружаясь в раскаленную мглу,– "Здесь негде пасти коней".

– Кони? Какие кони? Каэрэ! Виктор! Слышишь? Скорее! Скорее! Иначе мы вдвоем здесь останемся! Каэрэ!

Он уже не мог различить лица говорящего – глаза словно залепило ватой. Кто-то тряс его за плечи.

– Это я, Луцэ! Каэрэ, ради всего святого! Вставай! Мне не вынести тебя! Скорее!

Каэрэ перевалился через край кровати на раскаленный пол, и Луцэ потащил его к выходу.

– Вот так-то лучше, – задыхаясь, проговорил он, когда они оказались в прохладном коридоре. – Пей! – и он сунул в руки Каэрэ откупоренную бутылку минеральной воды. Пока тот жадно пил, Луцэ вылил несколько бутылок ему на голову и плечи.

– Что хотел от тебя Эррэ? – спросил Луцэ, когда Каэрэ, доковыляв до его каюты, лег рядом с вентилятором.

– Ничего, – недоуменно ответил Каэрэ. – Не помню... что-то говорил про исследования...

– Я сейчас приготовлю тебе ванну, – сказал Луцэ, качая головой.

– Луцэ, – спросил Каэрэ, поднимая голову. – Луцэ! Сколько времени прошло на Аэоле с тех пор, как я здесь?

– Тебе точно надо? – забеспокоился Луцэ. – Я точно сейчас не отвечу. Надо компьютер включать.