Текст книги "Жеребята (СИ)"

– Ли-шо-шутиик тоже может дать такой Обет исполнить его, – сказала Сашиа сквозь сон, – и все придут к Деве и Жрецу, и будут просить, и мольбы их она или он вознесут с собой, когда шагнут добровольно в Ладью...

- Ты бредишь, Сашиа? Сашиа, что с тобой?

– Огаэ! Где Огаэ? – проговорила она, просыпаясь, полная неясной тревоги.

– Убежал следом за своим учителем... – развел руками вернувшийся Нээ.

– Мне он не позволил пойти с собой, – проговорила Сашиа.

– Огаэ не просил позволения, – вздохнула Тэлиай.

– Он прав, – ответила Сашиа, вставая. Она поднялась по лестнице и увидела Иэ и Игэа, склонившихся к изголовью Каэрэ. В комнате было удивительно тихо. Он стояла не говоря ни слова, прислушиваясь к их разговору.

– Игэа?– произнес Иэ имя ученика вместо вопроса.

"Он спрашивает, мертв ли Каэрэ", – поняла Сашиа, и прислонилась к стене, потому что ноги ей отказали.

Дева Всесветлого тогда становится тем, что означает ее имя, когда отдает жизнь свою. Быть девой Всесветлого – не значит лишь сохранять безбрачие, но значит – быть всегда готовой умереть. И в этом – тайна дев Всесветлого, сильных, словно белогорцы, и еще более сильных, чем подвижники Белых гор. Ведь не мышцы и крепкий хребет дают силу Всесветлому. О нет! – ибо сам он дает силу деве, силу умереть с ним в вечерней ладье, когда, в великой печали, шагает он за край небес...

– Нет, – ответил врач.– Он жив. Я не понимаю, как так случилось, но пульс предвещает хороший исход. Я ничего пока не могу сказать.

Сашиа села на ковер и беззвучно зарыдала, закрыв лицо руками. Ее никто не заметил. Игэа и Иэ молча смотрели друг на друга – казалось, что они произносят слова молитвы.

"О, Тису!" – проговорила Сашиа одними губами, и шепот ее заглушали раскаты грома

Иэ взял Каэрэ за запястье и молчал, словно прислушиваясь.

– Да. Жизнь возвращается к нему. Ты недаром назван в честь Игъиора-Сокола на Скале...

– Возвращается... – эхом отозвался Игэа. – Как бы нам не потерять второго. Зачем ты отпустил Аирэи на Шу-этэл, учитель Иэ?

– Ты думаешь, что я все тот же белогорец Иэ, а он – мальчишка Аирэи, ученик белогорцев? Он уже сам возжигает светлый огонь. Он – служитель Великого Уснувшего, он сам выбрал это, что я могу ему сказать? Что Великий Уснувший открывается не только в грозе? Но я не знаю Его путей. Я учил Аирэи быть смелым. Он был хорошим учеником.

– Гроза уходит,– сказал Игэа.– Может быть, все еще обойдется.

Он с силой распахнул ставни – сначала одну половину, потом другую.

Снаружи было темно и мертвенно тихо. Дождь перестал. Факелы на далекой башне, стоявшей на горе, светили, словно запоздалые утренние звезды.

Это видение длилось несколько мгновений – потом странный свет озарил башню и полнеба. Страшный грохот разнесся по умолкшему городу.

– Молния ударила в Шу-этэл! – кто-то закричал снаружи – кажется, Нээ.

Иэ схватился левой рукой за грудь и тяжело опустился на скамью. Игэа и Сашиа одновременно бросились к нему.

Молния

Миоци пришел в себя оттого, что Огаэ в голос рыдал рядом с ним. Преодолевая боль и какую-то непривычную тяжесть в голове, он заставил себя расслышать:

– Учитель Миоци! Учитель Миоци! Не умирайте, пожалуйста!

– Огаэ... – начал Миоци, но не смог продолжить.

– Учитель Миоци!– радостно вскрикнул где-то в темноте мальчик. – Вы живой!

Миоци ощупал пол, стены, ступени лестницы и сел.

– Простите меня, что я пошел за вами!

– Об этом – после.

Миоци оперся на стену, пытаясь встать.

– Держитесь за мое плечо, мкэ ли-шо!

Миоци не смог не улыбнуться в темноту.

– Ты цел, Огаэ?

– Да, я ведь упал прямо на вас, мкэ ли-шо.

Миоци посмотрел вверх – там, в прямоугольнике предутреннего чистого неба уже начинали гаснуть звезды.

– Вам больно, мкэ ли-шо?

Снизу слышались шаги – младшие жрецы-тиики поднимались на башню.

– Я никогда не видел похороны белогорца,– расслышал Миоци голос Уэлиша.

"Уже успел послать своих людей – забрать труп Миоци!"– зло подумал белогорец.

– О, на них положено закалывать не менее ста баранов, – ответил какой-то тиик, по-видимому, специалист в похоронных вопросах.

Миоци облокотился на решетку над проемом.

– Баранов можно заменять тииками, – разнесся под сводами его мощный голос.

Огаэ и учитель Миоци

– Что же там все-таки случилось, Огаэ?– шепотом выспрашивала Сашиа у ученика своего брата, после того, как Игэа и Иэ заставили вернувшегося белогорца принять снадобья, приложить припарку к голове и лечь в одной из комнат особняка.

"На досках потом выспишься!" – сказал Иэ. – "Здесь самое подходящее место для того, чтобы ты поскорее пришел в себя!"

– Я побежал следом за мкэ ли-шо тайком, чтобы он не заметил – и пробрался на самый верх башни Шу-этэл.

– Молодец! – заметил Иэ, прихлебывая отвар, прописанный ему Игэа.

– Что вы, ло-Иэ!– всплеснула руками Тэлиай.– Он же еще совсем ребенок!

– Вот я и говорю – молодец, что не испугался пойти! Всю жизнь на женской половине не просидишь... Но в другой раз не ходи, не спросившись – иначе придется тебя наказать.

По глазам Иэ было видно, что уж он-то никогда не накажет Огаэ и не даст это сделать кому бы то ни было.

– Там, в башне, очень крутая лестница, она ведет прямо на площадку, на которой стоит алтарь Шу-эна...или Великого Уснувшего, я не знаю точно. Учитель Миоци стал молиться, а я спрятался в тени. Но молнии стали сверкать совсем близко, и осветили меня, а он меня увидел. Тогда он подошел ко мне, взял меня за ухо – и тут в жертвенник ударила молния, и мы вместе скатились с лестницы вниз.

– Там триста шестьдесят пять ступенек, – заметила Сашиа, улыбаясь.

– Аирэи их все пересчитал, – кивнул Иэ.– По нему заметно.

– Тиики Уурта не любят ли-шо-Миоци,– добавил Огаэ, как будто это было самым важным в его рассказе.

– Родной мой! – Тэлиай прижала мальчика к себе,– Это ты его спас!

– Меня сильно накажет теперь ли-шо-Миоци?– негромко и застенчиво спросил Огаэ.

– Пусть он отлежится сначала, – сказал непедагогично Игэа,– Mожет, он и забудет все. Вон какая у него шишка на голове...

– Ты уверен, что он лежит? – спросил Иэ.

– Я оставил его задремавшим.

– Нээ сказал мне, что комната пуста.

– Понятно! – воскликнул Игэа. – Какой же он упрямец... Ло-Иэ, никуда не уходите, оставайтесь здесь – сердечный приступ может повториться... Тэлиай, проводи Сашиа, наконец, в ее спальню... да и тебе, Огаэ, пора в кровать... утро уже скоро... Нээ, идем искать ли-шо-Миоци!

+++

...Черты лица раба разгладились, на мгновенье белогорцу показалось, что он спит.

"Отмучился", – горько подумал Миоци. Он приподнял край полотна, и, помедлив, закрыл Каэрэ лицо.

–Ты с ума сошел! – раздался пронзительный шепот за его спиной и подлетевший Игэа сдернул простыню.– Что ты бродишь? Чего тебе не лежится? Что ты вообще здесь делаешь?

– Это древний обычай, – серьезно и торжественно произнес Миоци, покачнувшись.

Игэа схватил его за локоть.

– Мы уже по горло сыты твоим нездоровым тяготением к соблюдению всех подряд старых обычаев, поверь, – зашипел не на шутку разозлившийся Игэа. – Он жив – а тебе его надо обязательно задушить простыней!

– Он... жив? Каэрэ жив? Правда, Игэа?

Миоци смотрел на него расширенными от удивления глазами.

Игэа кивнул и потянул друга за локоть – прочь из комнаты.

– Ты... ты гений, – ответил Миоци, отстраняя врача. – Твою колыбель качал сам бог-врачеватель Фериан.

– Да. Ты сомневался?– разъяренно отвечал Игэа. – Меня назвали в честь Игъиора, Сокола на скале и Оживителя, позволь тебе напомнить. Впрочем, ты сам признал мое искусство несравненным, так что следуй моему совету: иди и ляг, если хочешь хоть что-то соображать после того, как заработал такую шишку. Иначе такая же вырастет внутри черепа.

И тут Игэа с помощью Нээ потащил друга в соседнюю роскошную комнату.

– Я не хочу здесь жить...– начал спорить Миоци.

– Не хочешь, но придется! Дай всем спать!– гневно зашептал Игэа. – Уже нет никаких сил со вчерашнего вечера от твоих затей.– Пей вот это...и вот это...

– Не буду я пить эти твои отвары!

– Что?! – переспросил Игэа. – У тебя слишком много воды скопилось в голове – надо выгнать!

Миоци проглотил отвратительный напиток, и скоро был уложен своим товарищем в мягкую небелогорскую теплую постель. Игэа дождался, пока Миоци снова уснет, а потом на цыпочках вышел, осторожно прикрыв дверь.

Письма и свиток

– Так, вот еще одно письмо... Лежи, лежи! Ли-шо-шутиик храма Уурта и Шу-эна, что в Энниоэ, желают тебе здравия... всех благ от Темноогненного... и все такое. Посылает подарок – свиток гимнов Уурту. Что ты сплюнул? Экий ты неблагодарный – люди от чистого сердца стараются! И потом, дареному коню в зубы не смотрят.

Игэа восседал на высоком золоченом треножнике для чтения свитков – его длинные ноги свисали, не доставая до пола. Он строго следил за тем, чтобы его друг соблюдал прописанный им же постельный режим.

– Подарки мы складываем внизу, Тэлиай с Сашиа их сортируют. Почему-то все шлют тебе еду – баранов, кур, как будто ты голодный такой. Вот, наконец, прислали свиток. Еду мы раздаем бедным – этим Иэ успешно руководит. Надеюсь, ты не против?

– Игэа, я так устал от твоего ерничанья,– вздохнул Миоци.– Я не могу лежать все время, мне невыносимо скучно.

– Вот я тебя и развлекаю, – невозмутимо ответил Игэа.– Нет-нет, читать тебе тоже нельзя – он остановил друга, потянувшегося за вторым, лежащим в стороне, свитком,– Я тебе все прочту сам... Гимн тридцать восьмой, Всесветлому, об обновлении истлевшего ума – этот?

Вдруг Игэа запнулся – свиток, весело размотанный им до середины, выскользнул из его рук на пол и покатился по полу.

– Откуда у тебя этот свиток?– спросил Игэа из-под кровати.

– Это наследство Огаэ, – сказал Миоци, – я его не читал до конца – это учебник для школьников, судя по всему, очень хороший.

– Да, очень и очень неплохой, – кивнул Игэа. – Замечательный.

– Кстати! – воскликнул Миоци, приподнимаясь на локте. – Почему Огаэ до сих пор не пришел? Нээ был послан привести его уже давно.

– Неужели ты накажешь этого замечательного мальчишку? – воскликнул Игэа. – Тебе нельзя вставать – поручи мне наказать его, я уж его выпорю!

– Прекрати свои глупые шутки, Игэа! – произнес белогорец. – Он – мой воспитанник, и я в ответе за то, чтобы он вырос достойным учеником белогорца.

– Нээ, пусть Огаэ войдет, – со вздохом произнес врач, и мальчик, робея, вошел в комнату, где, с повязкой на голове, лежал его выздоравливающий учитель.

– Благословите, учитель Миоци! – звонко сказал Огаэ, входя и становясь напротив постели.

– Всесветлый да просветит тебя, – Миоци положил свою огромную ладонь на жесткие волосы мальчика.

– Не бойся, малыш, расскажи ли-шо-Миоци, отчего ты пошел на Башню, – ободряюще произнес Игэа.

– Мкэ ли-шо-Миоци, – начал Огаэ уверенно. – Я читал, что в Белых горах есть такой обычай: когда учитель должен погибнуть, то его верные ученики следуют за ним.

– Ты хорошо выучил урок... – кивнул Миоци. – Это ты рассказал ему об этом обычае, Игэа?

– Я занимаюсь с мальчиком, пока ты болен, – с улыбкой ответил тот. – Но разве он сказал что-либо неверное? Разве, когда какого-нибудь белогорца обвиняют в ложном учении, его ученики не приходят на суд со связанными руками, показывая, что они считают его невиновным, и готовы умереть, чтобы доказать это? И не разделяют ли его приговор, если он осужден?

– Хорошо, Игэа, а в чем ты обвиняешь меня? – неожиданно спросил Миоци. Игаэ и Огаэ растерялись.

– Ступай, Огаэ, – сказал Миоци уже не сурово. Когда тот ушел, белогорец заметил:

– Твои хитрости шиты белыми нитками.

– Белыми нитками белогорского полотна.

– Того, что расстилают для молитвы?

– Да, его самого, полного перекрестий, – отвечал Игэа.

– Не тревожься за Огаэ, – сказал, помолчав, Миоци. – Я не буду его наказывать.

– Спасибо, – серьезно ответил второй белогорец.

– Кто ухаживает за Каэрэ? – словно опомнившись, спросил Миоци.

– Да уж, нашлось кому ухаживать, – засмеялся Игэа. – Я вот, например. Иэ мне помогает, Сашиа. У нее прекрасные руки. Дар врачевания, воистину.

– Сестре я не позволяю оставаться наедине с Каэрэ! – повысил голос Миоци.

– Опомнись! – вздохнул Игэа. – Что ты там себе выдумываешь? Каэрэ еле разговаривает, с ложечки бульон глотает. А Сашиа очень искусна в перевязывании ран – раны-то ты его видел? Видел, спрашиваю, что ваши Иокаммовы палачи с ним сделали?

– Да... – не сразу ответил Миоци. – Но Сашиа будет оставаться с Каэрэ только в присутсвии Тэлиай или Иэ! Или твоем, конечно, – твердо сказал он.

– Да, очень осмотрительно с твоей стороны, – ответил фроуэрец. – А теперь ответь мне – зачем ты сделал его рабом? Зачем, пока он лежал без чувств, вкрутил ему в ухо эту золотую эццу? Я уже не говорю о том, что ты нарушил мои предписания – лежать, лежать и лежать?!

– Он должен быть под моей охраной. Храма Шу-эна Всесветлого – надежная защита.

– Он не был рабом, Миоци, – печально покачал головой Игэа. – А ты его им сделал...

– Так лучше для всех, – коротко отвечал ему друг.

– Помнишь, мы ходили к могиле ли-шо-Аолиэ? – отчего-то вспомнил Игэа.

– Все юноши в Белых горах туда ходят в пятнадцать лет, – ответил Миоци. – Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Аолиэ говорил, что тот, кто забирает свободу у другого человека, лишает себя света милости Всесветлого.

– Я не забрал свободу у Каэрэ, – резко ответил Миоци. – Я спас ему жизнь.

Раогай.

Дочь воеводы Зарэо сильно и зло натягивала тетиву лука. Стрелы летели точно в цель – привязанную к старому дубу расчерченную доску. Наконец, она в раздражении отбросила свой маленький лук с серебряной отделкой.

– Стрелы закончились? – спросил Раогаэ, подходя и подавая ей несколько подобранных стрел. – Позвать раба – пусть соберет?

– Не надо! – резко выкрикнула Раогай, вырывая пучок травы и швыряя его в сторону. – Эта Сашиа... бывшая рабыня храма Уурта... что она себе позволяет!

– Она – дева Шу-эна Всесветлого, – осторожно заметил брат Раогай.

– Дева Всесветлого? – расхохоталась Раогай скверным смехом. – Она – рабыня, и не более того.

– Она – сестра ли-шо-Миоци, – осторожно добавил Раогаэ, отступая.

– Ты что, влюбился в нее? – выкрикнула его сестра.

– Я-то нет, – заметил брат. – А вот ты по своему белогорцу с ума сходишь. Стыдно даже.

– Она выгнала нас из дома!

– Она всего лишь сказала, что брат никого не принимает, и Игэа сказал то же самое. Сашиа пригласила нас к столу.

– Я не собираюсь есть с ней за одним столом! – фыркнула Раогай.

– Род Ллоутиэ – такой же знатный, как наш! – выкрикнул ее брат. – А ты вела себя отвратительно! Хорошо, что не видел отец!

– Ну, беги-беги, рассказывай ему! – захохотала Раогай, переходя на плач. – И почему я не родилась его сестрой?! Почему Сашиа, а не я, провожала его на Башню в грозу? – и она закрыла лицо руками и зарыдала со стонами.

– Что за чушь ты несешь! – рассердился Раогаэ. – Я ухожу.

Ответа не было, и юноша, пожав плечами, ушел – ему надо было отыскать Огаэ, чтобы решить две задачи по землемерию и рассказать о том, что он узнал о Повернувшем вспять Ладью.

А Раогай отчаянно шептала, с силой втыкая стрелы в мягкую весеннюю землю.

– Миоци, Миоци...

Нилшоцэа, Миоци и Каэрэ.

Сашиа сидела, поджав под себя ноги, на цветном ковре, расстеленном на лужайке среди благоухающих цветов, и держала у губ флейту. Печальная и светлая мелодия, похожая на дыхание, сливалась с шелестом ветра в кронах деревьев и улетала прочь, стремясь догнать облака, бегущие по небу.

– Нилшоцэа все еще здесь, мамушка Тэла?– спросила она у ключницы, прервав песню.

– Здесь, дочка, здесь. Я боюсь, не узнал ли он чего... сама знаешь, о чем.

– Как такое может прийти в голову? Кто пошел бы на такой шаг? Да и нож с флягой ему сделали новые – вместо тех, что он уронил в огонь. У дедушки Иэ есть знакомые оружейники и лудильщики...Никто ни о чем не сможет догадаться!

Она вспоминала Каэрэ – их последнюю встречу. Он едва может говорить, так он слаб – вот что делает яд Уурта. Брат не желает, чтобы она проводила с несчастным хоть несколько минут – что-то случилось с братом ее, с Аирэи, словно та молния ударила в сердце его, а его оставила целым... Зачем он сделал Каэрэ рабом храма Шу-эна – то есть, в сущности, своим рабом? Это ли благодарность семьи Ллоутиэ? Зачем эта золотая серьга-эцца, вдетая хитро в мочку уха тогда, когда Каэрэ был почти без сознания. Что ответить ему, когда Каэрэ спросит – для чего она? Каэрэ, спаситель, защитник, благородный чужеземец и противник Уурта стал рабом ли-шо-Миоци...

Она грустно посмотрела на облака – они неслись, гонимые стремительным ветром там, на высотах. Вниз, где цвели деревья и пели птицы, было лишь тихое веяние прохлады – все, что оставалось земле от буйства поднебесного вихря.

– Смотри-ка, ли-шо-Миоци и ли-шо-Нилшоцэа! Идут сюда... Небо храни тебя, дочка. Не нравится мне все это.

Тэлиай поклонилась приблизившимся великим жрецам Всесветлого и Темноогненного – даже ее яркий платок как-то сразу выцвел – и серой тенью шмыгнула в дом.

– Силен Уурт, – сказал Нилшоцэа приятным бархатным голосом.

– Всесветлый да просветит нас, – Сашиа встала, вопросительно взглянув на брата. Тот мрачно молчал, и на его широких скулах ходили желваки.

– Я давно хотел видеть сестру ли-шо-Миоци.

Сашиа набросила покрывало, закрывая лицо.

Миоци все также молчал.

– Несмотря на жизнь в имении Уурта и отказ от посвящения, который привел к таким печальным последствиям, сестра ли-шо-шутиика вовсе не похожа на бывшую жену раба конюха, – произнес Нилшоцэа.

Пальцы Миоци дрогнули и правая его рука потянулась к поясу, на котором блестело серебро ножен. Сашиа прижалась к брату.

– Моя сестра – дева Шу-эна и останется ею навсегда, – раздался в тишине голос Миоци.

– Она – не дева Шу-эна, – усмехнулся Нилшоцэа.– Она – бывшая рабыня.

– Мкэ ли-шо-Нилшоцэа просил встречи с моей сестрой, чтобы оскорблять ее в моем присутствии?

– Нет. Я не хочу порочить славный род Ллоутиэ. Более того, я не хочу, чтобы он угас. Ведь ваши дети с рождения обречены стать рабами храма Уурта? Но мои дети никогда не станут рабами.

Он пристально посмотрел в потемневшие от ненависти глаза девушки.

– Я могу забыть и простить твое прошлое, Сашиа, – тихо произнес он. – Подумай об этом.

– Я – дева Шу-эна, – громко сказала, почти выкрикнула она, сжимая в руках флейту.

Нилшоцэа рассмеялся каким-то сдавленным смехом.

– Ну что же, ли-шо-Миоци был прав – его сестра действительно упряма.

– Я провожу служителя Темноогненного? – предложил Миоци, стискивая зубы.

– Да. Мне пора. На месте великого жреца Шу-эна я бы постарался убедить свою сестру в необходимости этого брака. Это в прямых интересах самого ли-шо-Миоци.

– Это угроза, Нилшоцэа? – спросил Миоци по-белогорски.

– Нет, пока нет, – спокойно ответил тот по-аэольски.– Я должен уехать на несколько недель в Миар, к царю и властителю Фроуэро, Аэолы и островов Соиэнау, а когда я вернусь, вы оба, может быть, передумаете. Я должным образом оценил бы это.

Вдруг он посмотрел пристально на окна второго этажа деревянного дома Миоци.

– Надеюсь, нас не слышат рабы? Впрочем, ли-шо-шутиик так ограничивает свои потребности, что вполне может и вовсе обойтись без рабов...в будущем...и даже без крова. И его сестре придется разделить его участь. Советую подумать о своем брате и о себе, Сашиа!

Нилшоцэа с этими словами резко повернулся и зашагал прочь.

Миоци не последовал за ним. Он прижал к себе Сашиа и поцеловал ее.

+++

– О, Небо! Что ты делаешь! Во дворе – Нилшоцэа со свитой, а ты высунулся!

Тэлиай схватила в охапку Каэрэ, и с легкостью, как ребенка, оттащила от окна. Он попытался вырваться, но зацепился ногой за циновку, и неловко упал, сильно ударившись.

– Небо, Небо!– вполголоса запричитала Тэлиай, вытирая потекшую из его носа кровь.– Едва в себя пришел – и сразу вскочил! Думаешь, ты совсем здоров, теперь осталось только на коня и в степь? О-хо-хо, родимый, рано тебе еще на коня!

– Он ее целовал, – простонал Каэрэ.

– Нилшоцэа?! При самом ли-шо-Миоци?! Да ты, верно, ошибся.

– Нет, Миоци...

–А, хозяин...Ну, это само собой разумеется – он Сашиа любит больше жизни. Повезло ей, бедняжке, хоть немного...

– Мне надо идти! – вдруг вскрикнул Каэрэ, резко встав на ноги, но тут же рухнул на пол.

– Помилуй Небо! С ума ты спятил, что ли? Ты посмотри на себя – куда ты пойдешь?

Каэрэ склонился над умывальником и застонал от ужаса и отчаяния – наголо обритый, изможденный человек с перепачканным кровью лицом смотрел на него.

Тэлиай обняла его и заплакала вместе с ним.

– Сынок, – повторяла она, – сынок...Это все Уурт, это все яд Уурта. Ты поправишься, ты снова сядешь в седло... Ох, Небо – у тебя глаза, как у моего Аэрэи...

Раздался условный стук, и в комнату вошла Сашиа.

– Каэрэ! – воскликнула она. – Каэрэ! Я видела, ты смог встать и подойти к окну! Каэрэ!

Она бросилась к нему, стала перед ним на колени и начала целовать его пальцы, а он целовал ее руки и волосы.

– Великий Табунщик дал тебе жизнь, – проговорила она. – Каэрэ, о Каэрэ...

Он молчал, по его лицу текли слезы, а горло сдавили рыдания.

– Сашиа? – раздался голос Миоци.

– Аирэи! – воскликнула она. – Каэрэ смог подняться на ноги, он поправляется!

– Выйди вон отсюда, Сашиа, – резко сказал Миоци, и, бросив холодный и жесткий взгляд на молодого человека, схватил сестру за локоть и увел ее прочь.

Потом он вернулся и ровным, бесстрастным голосом сказал, обращаясь к Каэрэ, уже бессильно распростертому на своем ложе:

– Ты поедешь к Игэа Игэ, Каэрэ. Становится опасным скрывать тебя в моем доме.

Тэлиай всплеснула руками:

– Как же он перенесет дорогу, мкэ ли-шо? И как незаметно вывезти его к Игэа?

Каэрэ уже стал подниматься с постели. Переезд уже возможен. Остальное я легко улажу, – ответил жрец Шу-эна. И добавил: – Тэлиай, помни, что я запретил Сашиа подходить к Каэрэ.

– Сынок, но они же разговаривали при мне... не сердись на Сашиа! Ничего дурного не может быть!

– Она более не будет ни разговаривать, ни подходить, ни даже видеть Каэрэ, – резко ответил Миоци.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

СРЕДИ ЗВЕЗД И ХОЛМОВ, СРЕДИ РЕК И ТРАВ.

Каэрэ у Аэй и Игэа

...Когда Аэй увидела Каэрэ, она не смогла сдержать горестного восклицания. Каэрэ уже стал привыкать ловить на себе сочувственные взгляды, но сейчас его сердце болезненно сжалось. Он изо всех сил стиснул отполированную ручку костыля – так, что костяшки пальцев побелели. Конечно, она-то помнила его совсем другим – сильным, крепким, а сейчас перед ней – изможденный, больной человек, с незаживающими гнойными ранами, едва стоящий на ногах...

– Как вы добрались? – спросила Аэй у Иэ.

– Не бойся, Аэй – нас не заметили. Нас подвез караван с тканями. Они любят странствующих эзэтов. Я знаю этих людей. Они надежные, – и он добавил, покачав головой: – Но для Каэрэ это была тяжелая дорога.

Аэй понимающе кивнула.

– Нет, совсем нет, – запротестовал Каэрэ. – Благодаря друзьям ло-Иэ я добрался к вам с большим удобством, в хорошей повозке. Это мкэ Иэ пришлось сидеть рядом с возницей на солнцепеке.

– Ты уже очень хорошо стал говорить по-нашему! – воскликнула Аэй, улыбаясь ему. -Вот ты и снова в нашем доме! Пойдем со мной, я покажу тебе твою комнату.

Она подставила ему свое плечо, чтобы он смог опереться.

– Я могу идти сам, – быстро произнес он, отстраняя ее руку, и, стиснув зубы, сделал несколько неверных шагов. Аэй и Иэ едва успели его подхватить, чтобы он не упал.

– Ты сейчас устал, не упрямься, – сказал Иэ. Каэрэ не ответил.

Вдвоем они довели его до соседней комнаты и усадили на широкую скамью. В комнате было жарко от натопленной печки, пахло травяным отваром и свежим сеном.

– Мкэ ло-Иэ, отдохните с дороги. Рабыни позаботятся о вас. Игэа очень просил вас дождаться его – он будет завтра вечером, – сказала Аэй.

– Спасибо, Аэй, – ответил Иэ и пожал ему руку своему подопечному, сказав: Спокойной ночи, Каэрэ!

Каэрэ грустно улыбнулся старику, опустил голову на сцепленные в замок пальцы и закрыл глаза. С каждым днем для него все яснее становился ужас того, что произошло с ним после болезни. "Если это навсегда, то лучше умереть", – подумал он.

– Сашиа много рассказывала мне о тебе, – Аэй опустилась на колени перед ним. Каэрэ приподнял голову, но ничего не сказал. – Как ты дрался в имении, как скакал на коне...

– Теперь не верится, правда? – не сдержался Каэрэ.

– Почему? По тебе сразу видно, что ты был силен и ловок.

Она осеклась, поняв, что неудачно сказала "был". На лицо Каэрэ легла тень. Он горько усмехнулся.

– Ты хотел бы, чтобы тюрьма Иокамма и яд Уурта совсем не оставили следов? – вздохнула Аэй. – Так не бывает. Постепенно ты поправишься, и к тебе вернутся силы. Увидишь.

Она подала ему кувшин с молоком. Он стал нехотя пить – ему не хотелось обижать Аэй отказом.

– Ты поправишься. Мы вылечим тебя. Ты снова будешь лучшим наездником! Надо набраться терпения.

– Терпения? – переспросил с сарказмом Каэрэ. – Что ж, этого мне уже не занимать...

– Давай ты вымоешься с дороги, – деловито сказала жена врача. – Я приготовила отвар из особых лечебных трав. Ты быстро уснешь и проснешься отдохнувшим. Не упрямься! Понюхай, как пахнет!

Она откупорила один из стоявших кувшинов, поднесла к его лицу, и он ощутил горький запах трав, смешанный с запахом меда. Он устало кивнул. Аэй позвала двух рабынь, и они вымыли Каэрэ, то и дело сопровождая свои действия горестными восклицаниями. Его душила злость от их причитаний – он и сам хорошо видел, что с ним стало.

...Пока Аэй перевязывала его раны, он ни разу не вскрикнул, только несколько раз, когда боль стала особенно жгучей, глухо застонал.

– Все, это уже все, – Аэй укрыла его цветным лоскутным одеялом.

Каэрэ уткнулся лицом в подушку, пахнущую сеном. Он слышал, как рабыни выносят воду, вытирают пол, как шикает на них хозяйка, чтобы они не гремели пустыми ведрами. Он почувствовал, что очень устал, и закрыл глаза...

Уже было далеко за полночь, когда все тот же сон заставил его с криком проснуться. Сердце стучало, выпрыгивая из груди, на лбу выступил холодный липкий пот. Он прижал ладони к глазам, приходя в себя, увидел мерцающие светильники на полу. Палачи остались во тьме Уурта.

– Все позади. Ты у друзей, – раздался голос Аэй.

– Сашиа...– позвал он.

Аэй взяла его ледяные ладони в свои, согревая, и напоила его густым травяным настоем.

– Сашиа у Миоци, Каэрэ. Ты поправишься, и вы увидитесь.

От мучительной тоски, сжимавшей его сердце, он застонал, стискивая зубы.

+++

Заслышав скрип приближающейся повозки, Аэй вышла навстречу Игэа в предрассветной мгле. Трава, полная росы, качаясь, обливала ее босые ноги. Игэа спрыгнул с повозки и быстро пошел, почти побежал, ей навстречу. При каждом его шаге брызги разлетались, словно он шел не по лугу, а по морскому мелководью.