Текст книги "Иеремиевы огни (СИ)"

Автор книги: Ольга Карелина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

– Ну наконец-то ты сказал что-то умное! – довольно выдохнул Брутус и освободил Ове из захвата. Дилан так и не понял, из-за этого ли его движения Ове не удержал равновесия или с самого начала он стоял слишком ненадёжно на краю. Вельк взмахнул руками, пытаясь вытолкнуть тело в противоположную сторону от обрыва, и в следующую секунду соскользнул спиной в карьер. Поздно среагировавший Дилан с криком бросился к нему, увидев лишь, как приземлившийся на скат между двумя большими камнями Ове безвольной куклой покатился дальше, в глубину и темноту. Брутус опять довольно рассмеялся, и сильвис рывком повернулся к нему, сжимая кулаки и стискивая зубы.

– Но-но, не балуй! – аурис погрозил ему пальцем. – Я не нарушал договора. Сказал, что отпущу, вот и отпустил, чем ты недоволен? И кстати, как твой друг, очень не рекомендую тебе за ним лезть. Прикрытие себе тогда будешь придумывать самостоятельно. Если вообще выберетесь…

Дилан беспомощно смотрел в пыльную тьму карьера, поглотившую человека, который, в отличие от Брутуса, был ему далеко не безразличен, и осознавал, что его загнали в угол. Если он сейчас полезет спасать Ове, он автоматически откажется от дружбы с Брутусом, и рано или поздно аурис придумает что-то покруче, чтобы отомстить ему. Если не полезет и тем самым встанет на сторону Брутуса, кто знает, когда тот соизволит позвать на помощь взрослых? А если Ове ранен, а Брутус решит, что пока можно не париться: пусть посёлок поищет, вот веселуха-то?

Что Дилан вообще может-то против него?

– Сам разбирайся, – бросил он Брутусу, решившись, и тот изобразил на лице крайнее изумление. – Ты мне не друг и Ове тоже. Меня здесь не было. И, если что, сыну управляющих поверят скорее, чем племяннику охранника, который вечно его покрывает.

– Это ты к тому, что Ове можно оставить здесь подыхать? – весело уточнил Брутус, указывая пальцем на карьер. Дилан ощерился.

– Я к тому, что не желаю больше иметь с вами ничего общего! А если сдашь меня, я сдам тебя! Так понятнее или на палочках объяснять?

– Какой ты, оказывается, – покачал головой Брутус. – Отлично, тогда, думаю, рано или поздно его найдут. Сам понимаешь, я туда тоже не полезу.

– Мне плевать, ясно?!

Развернувшись, Дилан побежал: Брутус не должен был увидеть, что он плачет – от злости и бессилия. Пока он доберётся до посёлка, аурис уже наверняка куда-нибудь уйдёт и не узнает, что помощь за Ове прислал Дилан.

Но, вернувшись домой, Дилан так и не решился сообщить кому-то о случившемся. Взрослые в принципе куда-то подевались – не все, конечно, можно было поднять на уши их домашнюю учительницу, как всегда сидящую на веранде своего дома, или одного из охраняющих посёлок солдат – куда бы ни пропали старшие, вместе, кстати, с родителями Дилана, их заместители немедленно взяли бы на себя их роль и достали Ове из карьера, пока не поздно. Сильвис чётко осознавал, что не боится в чём-либо признаваться: пусть наказывают за шатание по запрещённым местам, ведь теперь-то Брутус его не прикроет, пусть делают что угодно, лишь бы всё было хорошо.

Он боялся другого – что своими поступками сделает ещё хуже. А может, просто абсолютно безбашенного, не знавшего никаких границ Брутуса. Ове, может, и сам сумеет вылезти, не такой уж там крутой обрыв, да и упал он почти на мягкое всего-то с пары метров. Или, если не вылезет, к вечеру его по-любому хватятся и пойдут искать – в первую очередь, по карьерам…

До конца дня Дилан просидел запершись в комнате собственного дома – ни Ове, ни Брутус так и не появились. С наступлением сумерек вошёл уставший отец и рассказал, что днём на одной из крупных шахт произошёл обвал, под которым захоронило два десятка шахтёров во главе с отцом Ове. Кстати, где сам Ове, не мог он оказаться вместе с отцом там? Побелевший Дилан отчаянно замотал головой: Ове он не видел с утра, но вроде к отцу он не собирался.

Закончив этот короткий разговор, отец ушёл, Дилан, немного повременив, тоже вышел на улицу. Большинство взрослых, очевидно, всё ещё разбирали завалы, некоторые вернувшиеся выглядели подавленно. Сильвис сел у себя на веранде, всего лишь раз посмотрел в конец главной дороги, возле которой и стояло здание администрации, – и увидел медленно бредущих к посёлку Брутуса и Ове.

Дилан вскочил на ноги, не веря своим глазам: Брутус помогал вельку идти, поддерживая его под плечо, и в свете белых фонарей было отлично видно, что он такой же грязный и пыльный, как Ове. Из административного здания им вылетел навстречу отец Дилана – из их негромкого разговора, в тишине посёлка отчётливо слышимого, Дилан понял, что Брутус с Ове якобы ушли гулять в карьеры, где вельк свалился в один из них, и благородный аурис, конечно, достал его оттуда, не бросать же друга в беде! Управляющий так счастлив был узнать, что Ове не оказался под завалом в шахте, что даже не стал ругать их, лишь спешно отвёл в медкрыло. А Дилан молча скрылся в доме.

С тех пор он избегал их обоих: Брутуса из-за страха, Ове – от стыда: за то, что сделал тогда выбор не в его пользу, и за то, что бросил его в карьере. Вельк и аурис отныне везде были вместе, хотя по Ове и нельзя было сказать, что ему это в радость. Но, может, злым он выглядел из-за смерти отца, подтвердившейся к вечеру следующего за завалом дня, и поведения матери, как будто не особо и скорбевшей по этому поводу? Дилан не хотел знать. В отношении Брутуса он был бессилен что-то изменить, потому что в поведении аурис руководствовался явно какой-то нечеловеческой логикой, и не стоило лезть ему под руку.

Спустя две недели Ове, правда, сам пришёл к нему. К удивлению Дилана, он извинялся за то, что не сумел предотвратить произошедшего, и очень просил не ссориться с Брутусом. Теперь почему-то аурис был не против, чтобы его друг, каковым неожиданно стал Ове, общался с кем-то ещё, но своим правом Дилан предпочитал пользоваться как можно реже. Он так и не понял, почему эти двое сошлись, почему вдруг Ове перестал его ненавидеть, почему ему Брутус позволял больше, чем когда-либо Дилану.

Из всей этой истории он вообще понял только одно: от его решений в жизни не зависит ровным счётом ничего. Как бы он ни хотел что-то исправить или просто изменить, будет только хуже. Особенно если дело касается Брутуса. А Брутус был в его жизни всегда – и явно останется в ней до смерти одного из них.

– В общем, я всё это к чему, – подытожил Дилан в чуть ли не стрекочущей тишине комнаты. – Бесполезно с ним бороться. Я, как тогда это понял, так до сих пор и пронёс. Отказался от принятия решений: какой смысл? Когда на наш посёлок напали, я был уверен: это по указке Брутуса за мной пришли. Мать сказала: прячься в подвал, я и спрятался. Зачем трепыхаться? Потом Стас с Игнатом ко мне пожаловали, решили в город отвезти, я только для вида сопротивлялся. Знал, что всё равно всё кончится Брутусом. Конечно, за мной приехали. Брутусу там, в лаборатории, можно было меня даже не запугивать, потому что я и так согласился бы делать всё, что он скажет. Я просто гордый, не пнёшь – не полечу… Хотя против Стаса я, само собой, пытался выступать, хуже Брутуса он не мог быть, как бы ни старался. Когда он взял на себя шефство, я подчинился: ему виднее. Кто я такой, чтобы отговаривать людей от самоубийства?

– А почему… – Джей понял, что хрипит, и откашлялся. – Почему Ове всё-таки стал после этого карьера с Брутусом общаться? Потому что его рассказам всё равно бы не поверили, тем более раз отец погиб?

– Да нет, конечно, Джей. Ты странные задаёшь вопросы, тут ведь всё на поверхности. Это был первый раз, как Брутус пригрозил ему мной. Я поздно узнал, но мог бы и догадаться. Ове всегда защищал меня, а я полагал, что так и надо, – Дилан обхватил голову руками, но лицо его выражало лишь сосредоточенность. – Даже когда мне казалось, что всё неправильно, когда я видел, что Ове плохо с ним, хотя он тщательно это скрывал, я отходил в сторону, потому что… Что, ну вот что я мог сделать Брутусу? Не прошло и года, как он самолично убил человека. Начал спать с дядей – Ове меня тут же в известность поставил. Вертел людьми как хотел. Инай никогда не проявлял педофильскую натуру, уж мы бы знали! Женщин водил в огромном количестве, да, Брутус, видно, насмотрелся и решил сам попробовать. В десять лет! Дядя, наверное, просто не смог ему отказать. Он всегда казался мне ненаказуемым. И ничего с годами не поменялось. Вы разрушили мою тюрьму, Дамела спросила: «Ну что, пошли?» Я и пошёл. И только потом до меня дошло, что я ставлю вас под удар этим побегом. Когда Брутус на нас выйдет, он убьёт вас – просто чтобы мне стало ещё больнее, а я ничего не смогу ему противопоставить. Поэтому…

– Поэтому ты угнал машину? – голос Джея сорвался. – Хотел уехать, чтобы мы возле тебя больше не мельтешили?

– Нет, машину я угнал по другой причине, – Дилан усмехнулся и показал взглядом на внимательно прислушивающегося к разговору Герберта. – Вот он знает зачем. И Дамела, похоже, теперь тоже, судя по тому, как она меня встретила. Спроси у них, Джей, ладно? По поводу мельтешения я старался до Эррута. Надеялся, смогу так вас выбесить, что вы сами меня бросите. Или разругаемся, я сбегу, и никто не будет меня искать. Но Ове правильно сказал: вы от меня уже не отстанете. Простите меня. Всё это без толку, конечно, не доберусь я ни до какой Столлии, но, раз уж начали…

– Параноик ты, – хмыкнул Герберт, закидывая ногу на ногу и начиная со скрипом раскачиваться вместе с креслом туда-сюда. – Взрослый вроде мужик, а Брутуса этого боишься всё ещё. Он, конечно, крутой, я не спорю, но что ж теперь, забиться в угол и плакать?

– Я пытался. Мне не дали, – закатил глаза Дилан.

– И правильно. Адамас, как и я, деятельный, он никому не позволит отсиживаться или, того хуже, благородно жертвовать собой, когда это никому не надо. Брутуса надо было поставить на место ещё лет в шесть, упустили, ладно. Сейчас ты должен жаждать с ним встречи, Дилан. Потому что рано или поздно ты сможешь сделать ему что-то очень неприятное.

– Ага, я понял, учту, Герберт. Короче, надеюсь, теперь моя трусость воспринимается вами правильно. И, уверяю, мешать доставить меня по месту назначения я больше не стану. Дамела, – Дилан повернул голову в сторону сильвиссы, – кое-что мне надо сказать лично тебе. Пойдём?

Дамела с готовностью поднялась, и вскоре Джей с Гербертом остались в комнате одни. Скрипело кресло, за окном стрекотали сверчки, включившиеся чётко по окончании рассказа Дилана, и Джей напряжённо размышлял над услышанным.

– Джей, – голос Герберта звучал удивительно ехидно, – а ты не хочешь ли рассказать, что тебя так смутило в детстве, что ты боишься брать на себя ответственность? Или хотя бы просто действовать?

– Иди ты, – добродушно отмахнулся хорон, верно угадав очередную пустую провокацию. – Ты мне лучше вот что скажи… в какую ситуацию после всего узнанного нам надо засунуть Дилана, чтобы его альмега проснулась?

– Во-первых, а это обязательно? Во-вторых, мне почему-то кажется, что клин придётся выбивать клином, – фыркнул Герберт.

– Только посредством Брутуса?

– А как ещё? Но давай всё-таки понадеемся, что он никогда на нас не выйдет, а до Столлии просто руки не дотянутся.

Джей с сомнением хмыкнул и, поднявшись, отправился думать в сад. Герберт тоже засобирался было на прогулку, но тут в общей комнате вновь появился Дилан. Улыбался он так мечтательно и растерянно одновременно, что эрбис не утерпел:

– Что тебе сказала Дамела? Ты ведь признался в своих чувствах, так?

Дилан медленно кивнул, не прекращая улыбаться.

– Сказала, не сейчас. Потом, как всё кончится. Но она поцеловала меня, так что, наверное, я ей тоже небезразличен.

– Ну как и Джей, да, – не удержался от подначки Герберт. Дилан в ответ лишь издал невнятный звук и тенью ушёл к себе.

После этого признания, а заодно и много раз обдуманного разговора с Ове-галлюцинацией, Дилана несколько отпустило от тревог – он вновь со смирением вступил в фазу под названием «пусть всё идёт так, как должно». Совести больше не за что было его грызть, и время до отправления дальше он коротал, с утра до вечера гуляя по соседнему лесу. Пробродив там первые два дня и выяснив две вещи – что у него врождённое чувство направления, не позволяющее заблудиться даже в джунглях, и что без минимального снаряжения соваться туда верх глупости, – сильвис разжился с общего согласия друзей некоторыми полезными вещами и стал возвращаться домой совсем уж поздно.

Прыжки по камням и восхождения-спуски по многочисленным холмам и кочкам помогали Дилану забываться – до звона в голове. Обычно он не то что не следил за дорогой, но даже не обращал и толики внимания на красоты вокруг: эти джунгли, в конце концов, не так уж сильно отличались от всех тех, что он уже видел, пока они ехали по Дельфии. Такие же яркие, душные, влажные, со множеством ручейков – иногда под самыми ногами, – полные птичьей разноголосицы, свешивающихся с веток то лиан, то пёстрых, как ковры, змей – ничего из этого Дилана не интересовало. И потому то, что в один из своих походов он краем глаза различил сбоку слишком уж помятые для обычного бурелома кусты, можно было назвать чистой случайностью.

Или судьбой.

Отвлёкшись от внутренней пустоты, Дилан не задумываясь пошёл прямо через эти кусты – чтобы чуть позже углядеть несколько сорванных веток у невысокого дерева и вывороченный с корнями пенёк. Следов чьего-то грубого обращения с лесом хватало, чтобы идти в правильном направлении, и Дилан уже терялся в догадках, какой крупный зверь мог поселиться так близко к людям, когда после очередных наполовину разнесённых зарослей его глазам предстала удивительная картина.

Сразу от зарослей начинался невысокий холмик – с одной стороны на него, покрытый изумрудно-зелёной вперемешку с невесомыми белыми цветами травой, робко взбирались деревья, с другой, под резким обрывом, то ли подмытым когда-то разлившейся и пропавшей рекой, то ли оставшимся после упавшего старого дерева, по камням бежал ручеёк. На вершине холма, этаким царём горы, росло внушительных размеров дерево с низко расположенными ветвями – одна из них простиралась как раз над ручьём, почти лишённая листьев и даже лишайников и явно доживающая свои последние дни.

А к ветке за руки и за ноги был привязан человек. Грудь его смотрела на самые острые камни у подножия холма, голова с короткой стрижкой, но отпущенным от затылка хвостом висела безвольно – лишь едва ощущаемый ветер шевелил рыже-чёрные волосы. Одет человек – судя по росту и цвету полос, хиддр – был непримечательно: джинсовые бриджи сине-зелёных оттенков, белая, очень замаранная футболка, лёгкие кроссовки. Там, где в запястья впивались верёвки, можно было разглядеть три наехавших друг на друга металлических браслета. Вытаращившийся на неожиданную находку Дилан проморгался и начал спешно оценивать ситуацию.

Прежде всего стоило понять, жив ли этот хиддр: если он уже успел скончаться здесь от, например, жажды или ран, которых не видно, можно будет просто запомнить место и по возвращении вызвать патруль. А если ещё дышит, чем быстрее Дилан его снимет, тем лучше. Благо есть чем.

Он торопливо, ломая сброшенные когда-то на землю ветки, подошёл к дереву – и хиддр повернул в его сторону голову. Лицо, сейчас бледное, как полотно, у него оказалось молодое – на скулы нахально набегали яркие чёрные полосы, – глаза – полуприкрытыми, так что невозможно было понять, видит ли парень Дилана или зрение уже отказывает ему. Сильвис осмотрел ветку, к которой был привязан хиддр: на основании обнаружилась трещина, любое лишнее движение могло привести к слому и падению хиддра в ручей на камни. Хмыкнув, Дилан извлёк из своего походного рюкзака верёвку с самоопределяющейся кошкой на конце, способной приладиться к любой поверхности, и, стараясь не думать о том, что будет, если он сделает что-то неправильно, закинул её на конец ветки.

Притянуть ветку к себе и закрепить с помощью обмотанной вокруг ствола верёвки – хиддр оказался максимально близко, точно параллельно краю обрыва – оказалось несложно, Дилан специально завернул её чуть-чуть вверх, чтобы меньше была угроза слома. Достав откидной нож, сильвис стал быстро резать путы на руках и ногах пленника: сначала верх, потом низ. Когда он вытянул ещё привязанного за щиколотки парня к себе, на край холма, ветка опасно затрещала. Торопясь избавиться от последних узлов, Дилан порезался – нож тут же стал выскальзывать из рук, он едва успел скоординировать движения, чтобы не дать освобождённому пленнику свалиться в воду, и вдруг осознал, что его сил, чтобы вытащить хиддра на безопасное место, явно недостаточно.

Положение резко оказалось критическим: тяжёлый хиддр, в полтора раза крупнее Дилана, даром что ещё совсем молодой, возраста Джея или даже младше, если не отпустить плечи, грозил утянуть спасителя за собой в ручей, болтаясь наполовину на краю обрыва, наполовину в воздухе. Но, если отпустить, стоило ли тогда спасать? Разозлившись – Дилан буквально ощутил, как его ярость преобразуется в физическую силу, – сильвис из всех возможных сил дёрнул хиддра на себя, отбирая его и у судьбы, и у неизвестных врагов, и сам не заметил, как вместе с ним оказался наконец на зелёном ковре холма.

Следующие полчаса он осторожно, по чуть-чуть отпаивал спасённого: состояние его посеревших губ и запавших насыщенно-голубых глаз говорило о том, что до смерти от жажды хиддру оставалось не так уж долго. Пожалуй, если бы всё произошло в степях, а не влажном лесу над звенящим ручьём, спасать его уже было бы бесполезно.

Но через полчаса и некоторое количество воды – Дилан пожертвовал ещё полбутылки на то, чтобы смочить парню голову – хиддр начал выглядеть живее. Не проходила только неестественная для их расы бледность, и Дилан решил узнать у бывшего пленника, нет ли у него каких-то травм.

– Что-то, кроме жажды, тебя беспокоит? – чётко выговаривая слова, спросил он, и хиддр шатко качнул головой, слабо улыбаясь.

– Нет. Спасибо. К вечеру я бы уже… того, – он поднёс к лицу запястье, на котором алели и синели следы от верёвок, и методично, хотя и неловко начал растирать кожу.

– Подвесившие тебя не вернутся проверить, как ты поживаешь? – задал второй вопрос Дилан. Хиддр опять мотнул головой.

– Они вряд ли найдут это место второй раз. К тому же наверняка уверены, что я стал дёргаться. И свалился. Кстати, я Дитрих. А ты?

– Дилан, – улыбнулся сильвис, отмечая про себя, что в последнее время его прямо-таки оккупировали люди с именем на «Д». – Почему ты такой бледный?

– А должен цвести как маргаритка? – усмехнулся хиддр, привставая. Он удивительно быстро восстанавливал силы – но Дилану уже попадались такие живчики, и он не стал изумляться. Пока Дитрих занимался ногами, он продолжил тему:

– Разве у хиддров не персикового цвета кожа? Да и глаза голубые…

– Ладно, – Дитрих обернулся на него. – Скажем так, мы с тобой одного поля ягоды – в каком-то смысле. Я почти альбинос. Местами.

– Ты этот… снежный хиддр, что ли?..

– Ага, он. Только маскируюсь, вон, волосы покрасил. В разных городах меня знают под разной внешностью, не хочу особо светиться.

– Очевидно, засветился, раз подвесили?

– Да нет, – отмахнулся Дитрих. – Это я просто связался не с той компанией. Думал, они против системы, а они всего-то против закона. Разгромил им одно подпольное казино, вот парни и обозлились…

– О, антигосударственный бунтарь, понятно, – кивнул Дилан, усмехаясь. – Ты в следующий раз на целое казино-то не замахивайся, а то меня может не оказаться рядом.

– Змей бояться – в джунгли не ходить, – ухмыльнулся хиддр. – Спокойная жизнь не по мне, понимаешь? Когда-то у меня была отличная возможность обустроить себе житьё-бытьё как у любого достопочтенного дельфийца. Что захочешь можно было сделать! Но я не стал. Пока мне нужна свобода. И заодно всяким сволочам настучать по кумполу.

– Не боишься, что однажды сил не хватит?

– Ну, не хватит – так и что ж? Я боялся один раз в жизни, но всё кончилось хорошо, и с тех пор я ничего не боюсь, – Дитрих подобрал под себя ноги, с трудом держа равновесие и улыбаясь безумной хмельной улыбкой. – Правда, тогда я не за себя боялся. У меня сестрёнка была, совсем маленькая, мне было двенадцать, ей пять. С рождения парализованная ниже пояса. И что-то там ещё по мелочи. Первые два года мама выхаживала её как могла – отец от нас рано сбежал, – а потом запила, и всё. Она снимала комнату, хозяин нас выставил на улицу. Однажды и мама пропала, сестра на мне осталась. Признаться, я смотрел на неё, вечно больную, с высокой температурой, и желал ей смерти. Не потому, что устал. Чтобы не мучилась больше. Мама была виновата: пила всю беременность, только после родов бросила ненадолго. Но что с неё взять, она-то пропала…

– И что стало с твоей сестрой? – ошеломлённо спросил Дилан. Дитрих передёрнул плечами, чуть не свалившись от резкого движения обратно в траву.

– Дай ещё немножко воды, пожалуйста. Спасибо, друг! С сестрой чудо случилось. Однажды в наши трущобы забрёл один хиддр. Кричал, что ему страсть как нужен маленький ребёнок – причём насовсем и не старше пяти лет. Что он хорошо заплатит. Я и вышел к нему, хотя страшно было жуть. У него и оружие, между прочим, с собой было. Но я посмотрел ему в глаза и понял, что хуже он моей сестре всяко не сделает. Попросил её забрать, хоть даром, лишь бы у неё была лучшая жизнь, чем здесь. Детдом от нас был так далеко… Я сказал, если в итоге этот мужик сдаст её туда, всё лучше, чем тут подыхать. А деньги мне не нужны – что я, пацан, бездомный, делать-то с ними буду? Но он забрал нас обоих. Высадил меня в другом городе, по соседству, завалил деньгами – бежал, наверное, вот и избавлялся от накопленного. И дал адресок старого друга, который защитит меня на первое время. Скажи, вот после такой истории чего вообще бояться-то? Я за десять лет, пока был беззащитный, мог попасть куда угодно и сдохнуть под забором в придачу, а я… – он стукнул себе кулаком в грудь. – И сейчас меня спасли. Ждать постоянно смерти – так и жить не стоит. Чем я могу тебя отблагодарить, Дилан?

– Поделись удачей, – рассмеялся сильвис. – Вот её мне точно недостаёт!

С абсолютно серьёзным лицом Дитрих снял с руки один из браслетов, покрытый причудливой чёрной вязью, и протянул его Дилану.

– У меня всего три талисмана, с той истории остались, держи. Поможешь мне выйти из леса? В городах я не плутаю, а вот в трёх пальмах – запросто!

Хмыкнув, Дилан принял подарок и, встав, помог подняться шатающемуся хиддру.

– Пошли. Раз я тебя спас, надо убедиться, что ты не свалишься с какого-нибудь холма по дороге.

Прислонив Дитриха к стволу «царя горы», сильвис быстро отвязал свою верёвку, отправив ветку в свистнувший по обоим ушам полёт, спешно упаковал её и, подставив новому знакомцу плечо, осторожно повёл его вниз холма.

О том, что у него была глубоко разрезана ладонь на левой руке, Дилан так и не вспомнил. Благо что ни единого следа от раны не осталось.