Текст книги "Стражи границы (СИ)"

Автор книги: Нина Скипа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

Глава 14 Сунь У-кун?

Все-таки, господа, я навсегда останусь при своем мнении, что Китай – это произведение искусства. Дома, дворцы, храмы и хижины так вписываются в окружающую природу, что, кажется, добавь еще одну линию, и она будет лишней и испортит всю картину. Отними штрих – и картина останется незавершенной. А так благородная простота и лаконизм форм сочетаются с причудливой фантазией художника. Вот и теперь, мы сидели за обедом в беседке, любуясь на открывающийся перед нами грандиозный пейзаж, плавно переходящий в искусно спланированный парковый комплекс. Наставник угощал нас с таким разнообразием, которого в Верхней Волыни не встретишь и за королевским столом. Правда, порции были микроскопические. Каждое блюдо удавалось только попробовать. Даже мне. Я уж не говорю о Яноше – у него растущий организм.

Цай Юнь потчевал нас и с важностью отвечал на наши вопросы. Точнее, не успели мы задать первый десяток скопившихся на кончике языка вопросов, как наставник, радушно улыбаясь, поднял руку и проговорил:

– Думается, дети мои, что будет правильно, если я расскажу вам основное, а потом вы сможете спросить меня. Вы, вероятно, уже поняли, дети мои, что мы попали сюда благодаря магии измерений. Точно так же, как и ваш корабль был перенесен из окрестностей Сингапура на Хуанхэ. Этот способ перемещения в пространстве можно реализовать только на границе трех– и восьмимерного пространства. Этим путем перемещаются стражи границы, этим путем перемещаемся и мы, наставники рекрутов.

– Стражи? – переспросил я, – Вот значит, как Венедим передавал мне весточку от брата.

Цай Юнь поклонился мне в знак почтения к моему высокому положению. Такому, что даже страж границы не считает зазорным послужить у меня посыльным и подтвердил:

– Вы же понимаете, это просто необходимо им в их тяжелой работе.

Я продолжал размышлять вслух:

– Значит тот путь, что проделал мой брат за полгода, он мог бы проделать буквально за несколько дней, будь в ходу такой способ перемещения, хотя бы на границе. И это при том, что средний век стражей, как я понял, вдесятеро длиннее нашего.

– При вашей профессии, господин Яромир, говорить о справедливости немножко не к лицу, – улыбнулся Лучезар.

– Отнюдь, Зарушка. Говорить о справедливости это поистине королевская прерогатива. А вот мечтать о ней – дело подданных.

– Вот поэтому многие страны и отказались от монархии, – вставил Цай Юнь.

– Да, и теперь в них о справедливости даже и не мечтают, – усмехнулся я. – Все ж таки, когда можно спросить за ту же самую справедливость с короля-батюшки, ее как-то можно попытаться отыскать. А когда вместо одного короля сидит многотысячная армия чиновников, то пока пройдешь все инстанции, состаришься и умрешь. Это в том случае, если каждый из чиновников искренне захочет этому конкретному гражданину помочь. А если же они решат проволокитить вопрос, то к моменту своего решения он потеряет всяческую актуальность. Нет, серьезно, когда в Великобритании отдали суд на откуп чиновникам, те ухитрялись вести дела о наследстве до полного его расходования на судебные издержки. Говорят, точнее, пишут, по крайней мере, я где-то об этом читал, что некоторые дела тянулись по полтораста лет.

– Вот поэтому в Китае и действует система, когда каждый человек может пожаловаться на любого чиновника его вышестоящему начальнику, – объяснил наставник. – В условиях, когда боишься, что за твое неправильное решение тебя снимут с работы с конфискацией имущества, как неправедно нажитого, вряд ли кто станет вымогать взятки или затягивать решение вопроса.

– Зачем конфисковать имущество-то? – не понял Янош. Я, честно говоря, тоже.

– Потому что имущество куплено на зарплату, которую чиновник, как оказалось, не заслужил. Значит, можно считать, что он мошеннически присвоил себе эти средства.

– Прелестно, – недоуменно отметил я. – А семья чиновника тоже остается ни с чем?

– Если жена не работает, то да. А если работает, то конфискуется часть имущества, пропорциональная совокупному доходу виновной стороны. Но жены, как правило, работают. Да что это я говорю, половина наших чиновников – женщины.

– А дети?

– А что дети? Раньше надо было думать.

– Мда… Простите, наставник, сейчас действует именно такая система?

– Да.

– Я читал о подобной, то ли у Шан Яна, то ли у Конфуция.

– У Шан Яна, – уточнил Цай Юнь. – Кун Цзы разработал систему идеального мужа. Собственно говоря, эта система надолго затормозила развитие Китая. Дело в том, что чиновники присвоили себе это звание априори, и, практически, поставили себя над законом и даже над императором. В результате, образовалась обширная армия чиновников, которая наполовину работала сама на себя. Естественно, это чиновничество не слишком стремилось к развитию. Гораздо проще управлять, ссылаясь на речи Конфуция, чем на конкретные расчеты.

– И правильно, – меланхолически кивнул я. – Должен же быть тормоз, иначе и жизнь медом покажется. У нас было христианство, у вас – конфуцианство. Только, насколько я понимаю, христиане постарались вымарать из памяти людей все, что было до принятия христианства каждой конкретной страной, в результате чего основная масса стран начинает свою историю со второго тысячелетия новой эры. Примерно две тысячи лет назад, – я не знал, какое летоисчисление принято в Китае. В двадцатом веке различные летоисчисления были более-менее синхронизированы, в основном, на западноевропейский лад. Но вот удержалась ли эта традиция в Китае, который всегда стремился к внутренней изоляции, после установления восьмимерных границ?

– В Китае наоборот принято оглядываться назад и черпать мудрость в заветах предков.

– И это не менее надежный тормоз, чем, если совсем не оглядываться назад.

– Зато это обеспечивает стабильность общества.

– Безусловно, – согласился я. – Но свежие идеи помогают развитию.

– Совершенно с вами согласен, – мой оппонент неожиданно переменил полярность. – Синтез традиций и свежих идей дает сочетание стабильности и развития. Собственно говоря, именно эту программу приняла коммунистическая партия Китая восемьсот лет назад.

– И Китай стал страной всеобщего благоденствия? – спросил я.

– Не знаю, что вы подразумеваете под всеобщим благоденствием, но Китай стал страной равных возможностей. В Китае нет голодных, и безграмотных, в Китае все могут получить своевременную медицинскую помощь. В Китае все в равной степени отвечают перед законом.

– А как это достигается? – боюсь, предмет этого разговора заставлял Милочку, Яноша и Лучезара сдерживать зевоту.

– Законом, – пожал плечами наставник. – И, главное, уважением к труду. Уважение к труду проповедовали все наши теоретики. Каждый на свой лад. Но подлинное уважение к человеку труда пришло с социализмом.

– Подлинное? – переспросил я.

– Да. Можно говорить об уважении к людям, занимающимся земледелием и войной и, при этом, относиться к землепашцам чисто потребительски. Это не уважение. А вот дать возможность землепашцу жить так, как ему нравится, или ребенку землепашца выбрать профессию по душе – это и есть подлинное уважение к человеку труда.

Я кивнул. На невозмутимом лице нашего наставника явственно значилось, что он планирует перейти к расспросам – а как обстоят с этим дела у нас, в Верхней Волыни, и решил поскорее перейти на другую тему, чтобы не лишать человека иллюзий, что социализм – единственная приемлемая система, и что он гораздо лучше любой монархии. Как показала история, страшна не наследственная передача верховного поста в стране, как бы этот пост не назывался – король, император, диктатор, президент, а страшна неограниченная законом власть этого человека. И не менее страшна наследственная аристократия, как бы она не называлась. Дворянством, или же чиновничеством. В сущности, первоначально и дворяне и чиновники были на своем месте и выполняли утилитарные функции. Но поколение за поколением, они становились все более бесполезными членами общества. Кажется, убери их всех, хватишься лишь одного – двух на поколение. Например, кардинала Ришелье или Пушкина. А остальные всего лишь расточали то добро, которое наживали их подневольные крестьяне, которым они всячески мешали, в частности, вытаптывая посевы на охоте. И это не только мое мнение. Это мнение нашло отражение в конституции Верхней Волыни, которая раз и навсегда запретила наследственное дворянство, и даже дети верхневолынского князя от науки, равно как и третий ребенок короля, буде таковой найдется, обходятся без каких-либо титулов и привилегий. Два старших королевских отпрыска обречены стать ведущими актерами на презентациях от коронации до смерти.

Я отхлебнул подогретого вина – кстати, китайские вина имеют очень интересный и необычный вкус, и проговорил, – Кажется, наставник, мы несколько отвлеклись. Вы начали рассказывать нам о Поднебесной, а я отвлек вас на философскую дискуссию. Скажите, наставник, как получилось, что столица Китая перешла в другое измерение?

Китаец получил отменное воспитание, которое, помимо всего прочего, включало конфуцианские добродетели, вроде тех, что нельзя перечить старшим. По возрасту он годился в отцы всем нам, но отцом народа считается король, а не старейший подданный. Пусть мы из разных стран, но перечить старшему по званию, тем более гостю, Цай Юнь не мог. Он слегка поморщился и с некоторой досадой проговорил:

– Сын мой, я успел заметить, что вы весьма начитаны. Может быть, вам в руки попадалась книга «правдивого венецианца»?

–…?

– Я имею в виду Марко Поло.

– А… Да, попадалась.

– Я специально подчеркнул его прозвище, потому что общепризнанно, что в книге написана только правда, насколько ее знал сам автор.

– Да, помню.

– Тогда вспомните один эпизод из этой книги. Тогда Поднебесной, в те времена Поднебесной именовали весь Китай, правила монгольская династия Юань. Император пригласил к себе на службу тибетских отшельников, которые обеспечивали ему относительно комфортное существование. Когда было жарко, они устраивали ему дождь, но немножко в стороне от дворца, когда императору требовалось еда или питье, они подносили ему яства силой воли, не прикасаясь к посуде руками.

Я кивнул. Действительно, я припоминал нечто в этом роде.

– Все это колдовство осуществлялось исключительно в Закрытом городе в Пекине. Тогда он назывался как-то по-другому.

– Вот как?

– Вижу, вы не понимаете. Я же сразу сказал, что этот венецианец писал только правду.

– Вы хотите сказать, наставник, что эти тибетские отшельники практиковали телекинез?

– Безусловно. Причем, они опирались при этом на реальное колдовство, а не на чудеса техники, умело замаскированные цветами, драпировками, зеркалами и светильниками от нескромных взглядов. И, что самое главное, колдовство в Закрытом городе практиковалось не только во время правления династии Юань. Монголы просто приняли его вместе со властью над Поднебесной. А колдовали там всегда, так что весь Закрытый город был буквально пропитан волшбой. Помимо всего прочего, волшба, во времена монгольской династии, должна была или окитаить правителей, или же сжить их со свету. Всерьез окитаить чингизидов не удалось, и династия рухнула на третьем монгольском императоре.

– И что?

– Дело в том, дети мои, что во времена Третьей мировой войны, Пекин, а соответственно и Закрытый город, подвергались ядерным бомбардировкам. Несомненно, вы слышали, какую опасность представляет из себя радиоактивное заражение. Но вы даже представить себе не можете, что таит сочетание древней волшбы и радиации. Да и никто не мог. По крайней мере, до того, как провели полевое испытание.

– Так что же случилось, наставник?

– Об этом сохранились записки очевидцев, которые больше всего напоминают бред безумцев. Они писали про летающие дома, цветущие деревья, роняющие лепестки толстым слоем за много километров от себя, предметы, неожиданно исчезающие и появляющиеся прямо на глазах, про людей, которые то начинали летать, то превращались в призраков, то вдруг снова становившихся нормальными людьми. Погода в Закрытом городе менялась по сотне раз на день, пока не был издан указ, запрещающий все и всякие разговоры и даже упоминания о погоде.

– В стране, где когда-то давно ожила прекрасная каменная обезьяна, я ничему не удивлюсь. Кстати, когда у нас, в Верхней Волыни вспоминают те времена, частенько называют Сунь У-куна.

– Господин Венедим упоминал, что вы – маг, поэтому вы и не удивляетесь.

– Удивляюсь, наставник. Но вы были правы. Этот рассказ больше похож на бред, чем на правду. Кстати, почему вы называете Венедима господином? Вы же говорили, что в Китае нет господ.

– Господин Венедим живет в Поднебесной. А стражи – они и слуги, они и господа. Как вы думаете, господин Яромир, могут стражи покорить весь мир?

– Думаю, что нет, – медленно ответил я. – Они могут захватить весь мир, но покорить – нет. Но вы говорили о Закрытом городе.

– Да, сын мой. Дальнейшая история Закрытого города и вовсе скрыта наслоением неточностей. Трудно сказать, что откуда началось. То ли западные инженеры придумали восьмое измерение, то ли наши. У нас говорят, что наши. И произошло это в закрытом городе, когда один из наших ученых – маленький, сухонький, похожий на обезьянку, его звали Сунь Янлинем, вернулся, в очередной раз, из состояния призрака к нормальной жизни. Тогда он скооперировался с группой единомышленников и накрыл Закрытый город восьмым измерением. Я так понимаю, что, будучи призраком, он меньше страдал от лучевой болезни. Потом ядерные бомбы подошли к концу, ученые технари совместными усилиями установили восьмимерные границы и вот тогда-то один ученый, родом из России, говоря о Сунь Янлине назвал его Сунь У-куном. Думается, он тоже читал про прекрасного царя обезьян, и просто перепутал имена. Тем более что Сунь Янлин, как я уже говорил, на внешность действительно походил на своего знаменитого однофамильца, и, так же, как и прекрасный царь обезьян, умел летать.

Я от души рассмеялся.

– Наставник, вы разрушили мою последнюю иллюзию. Ну почему все легенды, при ближайшем рассмотрении, в лучшем случае, напоминают сборник анекдотов?

– Вероятно, потому, что лингвистически анекдот восходит к понятию «занимательная история», – заметил Всеволод. – А лингвистическая магия дает самые поразительные результаты из всех, про которые я только слышал.

– Да, Севушка, но это потому, что все, о чем можно сказать имеет некоторое отношение к лингвистической магии.

– Не совсем так, Яромир, – улыбнулся Всеволод. – Обычно оно имеет гораздо большее отношение к игре в слова.

– Да, – протянул я. – А я-то надеялся встретиться с Сунь У-куном…

– Может, еще и встретитесь, – пожал плечами наставник.

– Что?!

– Дело в том, что имя Сунь У-кун так и прилепилось к этому ученому. И он стал пользоваться им сначала в качестве псевдонима, а потом для идентификации. А когда его выбрали первым правителем Поднебесной, он принял его вместо титула. Это же имя взял и его наследник. Думается, теперь это войдет в традицию. Кстати, наследник европейского происхождения.

– Да… – я потер рукой лоб. – Кажется, наставник, для одного дня мы видели слишком много чудес.

– В таком случае, дети мои, позвольте предложить вам отдохнуть. А потом я покажу вам еще один прекрасный пейзаж…

Глава 15 Жизнь, как сон…

Накануне Иаким сказал, что познакомит нас с очень интересным человеком. Когда на следующий день он привел наставника Цай Юня, мы все подумали, что это он и есть. Мы целый день провели в обществе наставника рекрутов, и он буквально покорил нас своим обаянием, непривычной философией и странными историями. А вечером он сообщил нам, что помимо всего прочего, он еще и мастер рукопашного боя. В ответ на мое удивление, он попросил позволения показать нам свое искусство и предложил выставить против него любого бойца. Я отказался. Мне, отчего-то показалось, что единственный наличествующий в компании серьезный боец, я имею в виду полковника Всеволода, совсем не рвется демонстрировать свое искусство. Кроме того, я не верю в показательные выступления. А бой до победы приведет к смерти одного из бойцов. Севушку я предпочту видеть живым, а смерть наставника создаст нам дополнительные трудности. А их у нас и так немало.

К ужину Цай Юнь доставил нас в гостиницу «Рекрут» и попросил разрешения откланяться, пообещав зайти за нами завтра утром и продолжить показ достопримечательностей Китая и Поднебесной. Мы попрощались и не без удовольствия остались одни. Присутствие наставника мешало нам свободно обсудить наши дела. Конечно, короли с детства приучены к эксгибиционизму. Почему-то считается, что мы не нуждаемся в уединении, и все наши дела, включая самые интимные, обсуждают все, кому не лень. Вероятно, это еще одно оправдание существования монархии. Должен же быть у людей в стране общий интерес. А тут такая новость – король завел семнадцатую любовницу на этой неделе! Или еще что-нибудь в этом роде. И не важно, что у меня за всю жизнь было меньше любовниц, чем мне приписали только на одной неделе. Людям нужны легенды.

Но я отвлекся. Я просто хотел сказать, что ценю уединение ничуть не меньше, чем другие люди. И пусть сегодня в понятие уединение я включил не только мою жену, что было бы вполне естественно, но и друзей. Но ведь нам хотя бы не мешали посторонние.

Но насладиться минутами отдыха нам не удалось. Не успели мы рассиропиться, как в дверь постучали и ко мне в номер заглянул призрак.

– Добрый вечер, ваше величество, господа, – голосом Иакима сказал он. – Сегодня я приглашаю вас на ужин. И поторопитесь. Я с дамой.

Обречено переглядываясь, мы встали и покорно пошли за стражем. В самом деле, негоже заставлять ждать даму. Иаким провел нас в комнату, где мы обычно обедали, и проделал все необходимые заклинания. Перед нашими глазами предстал сам Иаким, принарядившийся в цивильный костюм и белоснежную рубашку, и женщина – китаянка лет пятидесяти, чуть полноватая и очень красивая. Аккуратная прическа – волосок к волоску, круглое лицо с миндалевидными глазами, умело покрытое слоем косметики, так, что косметика казалось совершенно естественной на ее лице, точеный носик, ладненькая фигурка. Она показалась мне таким же произведением искусства, как и китайская природа.

– Знакомьтесь, ваше величество, господа. Это Ли Пин-эр. Помните, я обещал вам знакомство с интересным человеком?

– Очень рад нашей встрече, – я поклонился, и протянул было руку к даме, чтобы поцеловать ее нежную ручку, но вовремя спохватился и почтительно сделал вид, что целую воздух. Милочка с насмешливой укоризной посмотрела на меня. Всеволод, в свою очередь, низко поклонился, Лучезар и Янош последовали его примеру.

Ли Пин-эр попросила нас занять свои места за столом и села на восьмимерную сторону стола рядом с Иакимом. Официанты подали еду и мы принялись за ужин. Некоторое время мы молча ели, потом Иаким аккуратно вытер усы салфеткой и сказал:

– Ваше величество, помните, я говорил вам, что сразу после войны некоторые люди переходили в восьмое измерение посредством мутаций? Ли Пин-эр одна из таких людей. Если вы попросите, она расскажет вам, как это было.

Мы изумленно уставились на женщину. На вид ей было около пятидесяти. Но если мутации были сразу после войны, то, сколько ей лет на самом деле? Пятьсот? Семьсот? Все это с трудом укладывалось в голове.

Ли Пин-эр заговорила негромким, мелодичным голосом.

– Вообще-то я была одной из последних, господа. Первое время, после окончания войны, изменялся один человек из ста. И не только в Китае, но и в других странах нашего континента. Потом мутации стали случаться все реже и реже, и люди начали надеяться, что их миновала сия чаша. Вот и я в детстве даже не подозревала о стражах границы, охраняющих наш мир от безумия войны. Я родилась через двести одиннадцать лет после окончания войны в маленькой деревушке, неподалеку от Саньмынься. Сначала я жила, как все дети, а потом, когда пришла пора превращаться в девушку, мне стали сниться странные сны. В нашей деревне уже давно не было мутантов, поэтому никто не мог рассказать мне, что со мной случилось, никто не мог посоветовать, как жить дальше. Но сны являлись и являлись. Они измучили меня. Во сне я непременно должна была прийти или в город, или на границу, иногда даже в сам Закрытый город в Пекине. Во сне я шла, бежала, летела и никак не могла достичь своей цели. Наконец, я решилась. Однажды летним вечером я тайком выскользнула из дома и побежала в Саньмынся. Город я знала неплохо. Я нередко бывала там с родителями на ярмарке, или в театре. Но сейчас меня манил не просто город, а то здание, в котором, как я поняла, вы сегодня были. Я была молода. Мне было около четырнадцати, и я беззаботно бежала к этому дому, радуясь, что наяву он никуда от меня не уходит, не то, что в моих снах. Уже темнело. Но это не пугало меня. Наоборот, это вселяло надежду, что меня никто не заметит. Входная дверь в те годы была из толстого, тяжелого стекла. Сквозь нее можно было разглядеть огромный полутемный зал, заставленный какими-то таинственными машинами. Перегородок тогда не было. Весь первый этаж представлял собой один большой зал, – Пин-эр вздохнула и замолчала. Ее темные глаза затуманились, словно пытаясь разглядеть сквозь прошедшие годы то, что увидела когда-то маленькая девочка. Пин-эр положила изящные, словно стебли лотоса, руки на колени и заговорила, по-прежнему глядя куда-то вдаль. – Я толкнула стеклянную дверь и вошла. Внезапно я почувствовала необычайную легкость. Такую, словно вот сейчас оттолкнусь от пола и взлечу. И я побежала по залу большими прыжками, смеясь от радости. Вдруг я поняла, что не рассчитала прыжок и сейчас я должна удариться плечом об угол какого-то металлического ящика. Я сжалась, чтобы было не так больно, и легко прошла сквозь коробку. Я могла проходить сквозь твердые предметы! Я пробовала еще и еще, потом подпрыгнула повыше, чтобы узнать пройду ли я сквозь потолок и прошла. Более того, я полетела. Я летела по коридорам со сводчатыми потолками, заглядывала в комнаты, заставленные разнообразными приборами, потом, оказавшись на самом верхнем этаже, я услышала голоса. Мужские и женские голоса, которые говорили с весьма таинственными, как мне показалось, и озабоченными интонациями о сущей чепухе, вроде возмущения поля. Мне, почему-то представилось большое поле с капустой, пытающееся завозмущаться и я с трудом сдержала смех. Но, наверное, неровное дыхание выдало меня, какая-то европейская женщина обернулась ко мне и проговорила:

– Вот она!

Я побежала, точнее, полетела. Мужчины и женщины – там были китайцы и европейцы, побежали за мной, потом та женщина, что заметила меня первой, выстрелила в потолок. А я как раз хотела проскользнуть через потолок на крышу, а там уж спуститься на улицу. Женщина промахнулась, а может она и не целилась в меня. Она попала в потолок, и он стал для меня непроницаемым. Я отскочила от него, как мячик, с трудом выровняла полет и полетела дальше. Женщина и еще какой-то мужчина стреляли, я пыталась пройти через потолок и радовалась только тому, что они не могли меня схватить, я летела высоко над ними, они не доставали до моих ног. Вот женщина выстрелила еще раз, на потолке надо мной даже образовалась словно бы ледяная клякса и я подумала, что нужно попытаться уйти сквозь стену. Я изо всех сил кинулась к стене, плавно изгибающейся аркой к потолку, и оказалась в темной комнате. Оттуда я вылетела на крышу, подлетела к другой стороне здания и полетела сквозь перекрытия вниз. Там я выскользнула из зала прямо сквозь стену у противоположенной от входа стороне и оказалась на другой тихой улочке. Я осмотрелась. В сгущающихся сумерках весело горели огни над дверями подъездов, в соседнее, двухэтажное здание вело высокое крыльцо. Над дверью значилась надпись «Кафе-бар». Я прошла по улице, легкость моя куда-то делась, и летать я уже не могла, выскользнула из города и побежала через поле – оно ничуточки не возмущалось – к себе в деревню. Там меня уже искала взволнованная мать.

Несколько дней я не решалась выйти из дома. Мама, порой, просила меня то помочь ей в огороде, то купить продукты в лавке, я же бегом выскакивала из дома, испуганно озираясь по сторонам, стрелой пролетала по улицам и возвращалась домой. Наверное, страхи мои прошли бы гораздо быстрее, если бы не сны. Я снова и снова приходила во сне в то же здание и летала, наслаждалась ощущением полета, свободы и даже та женщина, казалось, просто хотела мне помочь. Порой я думала, что вот проснусь и сразу же пойду туда, в тот дом, где мне было так хорошо. Но утро приносило новые страхи, и я пряталась дома. Наконец, в одно прекрасное утро я проснулась в плоском мире. Мне показалось, что дом сейчас обрушится и я выскочила на улицу. О, небо, – женщина даже сейчас казалась взволнованной, – весь мир был словно нарисован неумелой рукой. Дом, сад, даже моя мама. Реальной была только я. И женщина, которая шла ко мне на встречу. Я узнала ее. Это она стреляла в потолок тем вечером. Но сейчас я не испугалась ее. Наоборот, я бросилась к ней, как к единственному островку реальности в безумном мире. Женщина не удивилась моему порыву. Наоборот, она нежно обняла меня за плечи и успокаивающе проговорила:

– Все в порядке, девочка. Вот только о старой жизни тебе придется забыть. Пойдем, тебе нужно попрощаться с родителями.

И мы пошли. Прощаясь с мамой и папой, я испытывала странные чувства. С одной стороны я уходила от близких мне людей, с другой – для меня они выглядели старинными фотографиями. Я не могла поверить в реальность происходящего. Это был сон. И даже слова женщины, ее звали Марина, что я смогу навещать родных время от времени, не взволновали меня. Мне хотелось уйти туда, где мир – нормальный, а не плоский, как блин. Как вам объяснить, господа, представьте, что вам предложили жить на листе бумаги. Он и мал и слишком хрупок и совсем не объемный.

Марина привела меня снова в тот дом в Саньмынься. Там мы с ней втиснулись в какой-то ящик и оказались в Поднебесной, – Пин-эр замолчала, потом будничным жестом поправила волосы и оглядела стол. – Приказать подавать десерт? – спросила она другим тоном. Перед нами опять сидела красивая, уверенная в себе женщина.

Я, вдруг, обнаружил, что пока слушал рассказ Пин-эр, автоматически сжевал все, что было на моей тарелке, хотя сперва счел порцию великоватой. Мда, раньше со мной такого не случалось. Наоборот – сколько угодно. Всеволод заметил мой недоуменный взгляд и тоже посмотрел на тарелку.

– Да, Ромочка, вот, оказывается, как тебя надо кормить. Я все пытался воздействовать на твою сознательность, а тебе нужно было просто навешать китайской лапши на уши! Как она называется? Лапша долголетия?

Пин-эр кивнула, а Иаким бросил на Всеволода удивленный взгляд. Я понял. По представлениям господина стража границы так обращаться к королю не полагалось. Я решил дать стражу соответствующие объяснения.

– Друзья обращаются ко мне на ты, господин Иаким. Правда, таких друзей у меня всего двое. Ну и еще, конечно, жена и брат…

– И жены брата и друга, – насмешливо подсказал Всеволод.

– И почему-то никто из них не признает золотую середину, – вздохнул я. – Или я для них Яромир и ваше величество, или же они обращаются ко мне на ты и именуют Ромочкой.

– Я назвал тебя Ромочкой? – переспросил Всеволод, – Прости, я и сам не заметил, как так вышло.

– Зови, если хочешь, – усмехнулся я. – В конце концов, зову же я тебя Севушкой…