Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Николай Тихонов

 
Когда в осенней
Радуге бреду,
Средь зимнего
Иду я ералаша,
Я помню лишь,
Как и весной в саду:
«Вы молоды,
И в этом сила ваша!»
 
 
Когда в годах,
Что отданы на слом,
Плуг времени
В словесном поле пашет,
Я вижу – строки
Светят серебром:
«Вы молоды,
И в этом сила ваша!»
 
 
Я верен чувств
Вскипевших мятежу,
Что вами
И возглавлен и украшен,
Я благодарно,
Видя вас, твержу:
«Вы молоды,
И в этом сила ваша!»
 

 
Когда уборка
Завладеет домом,
Как будто вихрь
Идет по головам,
Всё то, что было
Так давно знакомым,
Свою изнанку
Предъявляет вам.
 
 
И чувства,
Как изношенные вещи,
Вдруг обнажают
Духа нищету,
А вещи вид
Приобретают вещий,
Их надо изгонять
Начистоту!
 
 
Заметки, письма,
Рукописи тоже
Летят в огонь,
В корзину, в перебор,
Я становлюсь
На Плюшкина похожим,
Мне жалко вдруг
Весь этот жизни сор.
 
 
Но представляю
Вашу битву дома
Со всею пылью,
Ветошью, старьем.
Как беспощадно
В старые хоромы
Вы входите
Со щеткой и ведром.
 
 
Душа и сердце
Здесь в работе дружной,
Творят свой суд.
Я понимаю вас,
Щадить – зачем?
Жалеть – нельзя, не нужно,
Вы правы – в этот
Неизбежный час!
 
 
Души моей
Печальные конюшни,
Где скакуны состарились давно,
Где от видений
Прошлого
Так душно, —
Мне нужно чистить,
С домом заодно!
 
 
«Давайте бросим пеший быт!» —
Кричал я
В горах, в дорогах,
В песне и в бою.
Чту новой жизни
Ныне я начало,
А прошлое —
Преданью отдаю!
 
 
Я в путь беру
Властительное слово,
А вы,
Весь мусор прошлого топча,
А вы рукой,
Стряхнувшей пыль былого,
Легко коснетесь
Моего плеча!
 

 
Я слышал голос
Времени на дне,
Как будто голос
Диктора-всезнайки:
«Вот микрофон!
Ты с ним наедине —
Всё говори, что хочешь,—
Без утайки!»
 
 
И новый голос мне шептал:
«Держись!
Скажи о всем,
О чем молчали годы!»
 
 
…Кому-то я
Рассказываю жизнь,
И кажется,
Что слушают народы!
 
 
Я говорю о страшном
И смешном,
Уж нет друзей,
Которых называю,
Глотаю гнева,
Грусти горький ком,
Со смехом вдруг
К далеким дням взываю!
 
 
Как будто стал я
Сжат и невесом,
Лет колесо
Гремит над головою,
Я кувыркаюсь
С этим колесом,
Как времени
Положено ковбою.
 
 
И слово рвется
Молнией, пращой,
И вы, в каком-то
Пламенном зените,
Всё говорите мне:
«А ну еще,
Еще своею
Жизнью позвените!»
 
 
И метроном звучит
За разом раз —
И наконец
Исполнилось желанье,
У ваших ног
Сложил я, как рассказ,
Всю жизнь мою!
Спасибо за вниманье!
 

 
Начитался книг о сновиденьях,
О загробной жизни чудесах
И поверил я в перерожденья…
Был я греком – помню паруса.
 
 
Плыл на корабле я в море древнем,
То ли я Европу открывал,
Что Эребом звали на последней,
Той стоянке, где я ночевал,
 
 
То ли, путешествуя немало,
Я морские изучал поля,
Помню только – женщина стояла
На носу ночного корабля.
 
 
Без копья стояла и без крыльев,
Нас хранила в этот темный час,
И знакомы очертанья были,
Так она напоминала вас.
 
 
Тут луна взошла и осветила
Нежный профиль гордой головы,
Нас несла неведомая сила,
Но хозяйкой силы были вы.
 
 
Плыли мы на счастье, иль на горе,
Плыли мы наперерез волне…
«Как зовут ту женщину над морем?» —
«Мы не знаем», – отвечали мне.
 

 
Пускай меня
Ославят сумасшедшим
За то, что жить
Доселе не устал,
Что на границе жизни
Всей прошедшей
Для вас одной
Жизнь новым книгам дал!
 
 
Они рождались,
Пестрые страницы,
В бессоннице,
Среди тревог за вас,
Я рад, что вы
Не стали им дивиться,
Хоть был
Неиссякаем их запас.
 
 
Смеялись им,
И с ними же грустили,
И верили
Искрящимся словам,
И те стихи,
Что с вами вместе жили,
Они безумно
Радовались вам.
 
 
И я не мог
Не радоваться с ними,
Единым сердцем
С этою ордой,
Что гордо так
Носила ваше имя,
Знак красоты
И воли молодой!
 

 
Мне хочется вас
Нынче посмешить.
Чего-чего
Со мною не бывало.
Раз в детстве мне
Вдруг расхотелось жить,
Я школьник был,
И лет мне было мало.
 
 
На станцию пошел —
Кончать с собою,
Был перерыв —
И поезда не шли,
Паук ел мух,
Блестя спиной рябого,
Я загляделся…
И меня нашли.
 
 
Потом мечтал
Талантом стать военным
И, как Суворов,
Возвеличить Русь,
А стал писать
Стихи самозабвенно
И до сих пор
В их власти нахожусь.
 
 
Потом увлекся Индией,
И всё же,
Ни йогом, ни ученым
Я не стал.
До старости
Я незаметно дожил,
Не поумнел, не вырос,
Не устал.
 
 
Я клоуном
Хотел быть на арене,
Чтоб у ковра
Смешить простой народ,
Мне не хватало
Этого уменья,
Сложилась жизнь
Как раз наоборот.
 
 
Не я смешил,
Меня как раз смешили
Дела и дни,
Игравшие со мной,
Но вы тогда
Еще далеко были,
За многих лет
Туманной пеленой.
 
 
Зато сейчас
Не властны расстоянья,
И вам, и мне —
Нам некуда спешить.
Порассказав о прошлого
Мечтаньях,
Я вас хотел
Немного посмешить.
 
 
Ваш тихий смех
Особенно люблю я,
И вновь прошу:
«Посмейтесь надо мной,
Перед лицом
Грядущего июля,
Со всею вашей
Радостью земной!»
 

 
Вниз по горе, в запутанном провале,
Ища упор, скользила вдруг рука,
Как хлопья снега, птицы налетали
И прядали обратно в облака.
 
 
Тумана клочья, точно мягким пухом,
Слепили взор, крик птичий оглушал,
И каменная, черная разруха
Вас вниз вела, на выступ голых скал.
 
 
И, став хозяйкой птичьего базара,
Отштурмовав над морем высоту,
Вы любовались пенных волн ударом,
На львиную летевших высоту.
 
 
Потом, в палатке, где в тепле убогом
В тиши дышали радостью одной,
Как будто с каменным полярным богом
Вы обручились ночью ледяной.
 
 
И много лет средь сновидений сладких
Являлся вам полярный этот блеск,
Вдруг среди ночи грезилась палатка
И птичьих крыльев белый переплеск!
 

 
«Путешествие на „Фраме“» —
Эта книга золотая.
Фритьоф Нансен,
викинг снежный,
Звезды Севера читая,
Написал почти что нежно,
Эту книгу заключая:
 
 
«Если жизнь лишить мечты,
Чем она для нас была бы!»
Он, что с жизнью был на «ты»,
Вечный спутник высоты,
Презирал ничтожность слабых!
 
 
Фритьоф Нансен кончил труд
«Путешествие на  „Фраме“»,
Кончил этими словами,
И сейчас они живут
И сияют, словно в раме:
 
 
«Если жизнь лишить мечты,
Чем она для нас была бы!» —
Эта сила слов простых
Быть девизом нам могла бы!
 
 
Чтоб закончить нам свое
«Путешествие на  „Фраме“»
Вот такими же словами,
Подытожив бытие,
Честно прожитое нами!
 

1

 
Этот Генри Торо – мудрец,
Сам в лесу себе домик построил,
В тишь вошел наконец,
Городские забросив постои.
 
 
Он мотыжил бобы,
Слушал сов, серенады природы
И часами любил
Упиваться хорошей погодой.
 
 
Лес был полон красы,
Он блистал, как зеленая зала,
И в такие часы
Чувство времени исчезало.
 
 
День был солнечен, прост,
На душе ни заботы, ни груза,
Он писал, «что он рос,
Как растет по ночам кукуруза».
 
 
И что птицы и даже цветы
Его мысли делили неспешно,
И сердечный закон простоты
Одобряли дубняк и орешник.
 

2

 
Вспоминал между тем
Он о людях обычного круга:
«Мы живем в тесноте —
Спотыкаемся мы друг о друга.
 
 
А ведь каждый из нас – он упрям,
Он – творец величайшего храма,
Наше тело – тот храм,
Каждый служит в нем службу упрямо.
 
 
Наше тело, и кости, и кровь —
Материал,
Мастера же – мы сами,
Чище мрамора, света и слов
Создаем мы себя в этом храме!»
 

3

 
О жизни он сказал: «Живи,
Глядя в лицо ей, и не отрекайся,
Она полна к тебе своей любви,
Греши, но ей в своих грехах не кайся.
 
 
Она не так плоха, как плох ты сам,
Она беднее, ты ее богаче.
Любовь, богатство, славу – всё отдам
За истину – и не могу иначе!»
 
 
Читайте ж, дорогая, «Жизнь в лесу»
И вслушайтесь в веселый голос Торо,
Его виденья радость принесут,
Расширят круг сердечного простора!
 
 
И вы, идя под шепот теплых трав,
Вы скажете, подняв на небо взоры:
«„Лишь та заря восходит нам, к которой
Мы пробудились сами“ – Торо прав!»
 

 
Есть у японцев стих системы «хокку»,
Где простота, изящность, глубина
Открыты проницательному оку
И в двух строках поэзия дана.
 
 
«Предчувствие» – возьмем такое слово,
В мгновение рождается оно,
Хоть, может быть, в сознании любого
Не всякому предчувствовать дано.
 
 
Но если мне сказать о нем случится,
Придам ему японский оборот:
Скажу двумя строками в свой черед:
«Чернее ночи сердце клюнет птица,
И сердце на мгновение замрет!»
 

 
В страницы эти всей душой вникая,
Почувствуете заново себя
Омфалою, Еленой, Навзикаей,
Благословляя, тешась и губя.
 
 
Читая книгу «Греческие мифы»
И про Олимп, доступный лишь орлам,
Войдете в мир богов, героев, пифий,
Где смех и грех бытуют пополам.
 
 
Мне нравится, что все они пригожи
И сохранились в вечной красоте,
Они на нас, как копии, похожи
Иль мы на них – масштабы лишь не те.
 
 
Легенды покрывали их елеем,
Но мы сильнее в наш расцвета час,
Не так же ль мы божественно болеем
И сила духа исцеляет нас!
 
 
Достойные пера, резца и кисти,
Сражая всех драконов зла и тьмы,
Свои конюшни авгиевы чистим
И в лабиринтах чудищ гробим мы.
 
 
И если б боги ожили чудесно,
Толпой пришли бы в наши города,
Им стало б страшно, непонятно, тесно —
Не те земля, и небо, и вода.
 
 
И небеса их встретили бы ревом
Машин, громоподобнее богов,
И в нашем мире, трезвом и суровом,
Никто бы не сказал им добрых слов.
 
 
Смеялись бы и взрослые и дети,
Наш век – сильнейший в мире чародей,
А ведь богами, лучшими на свете,
Они, пожалуй, были для людей.
 
 
Во всех искусствах и во всех науках,
В истории народов и племен
Досель живут их сердца, ум и руки,
И доброго содружества закон!
 
 
Мечта к истокам времени гонима,
Летя на крыльях древнего орла,
Не будь Олимпа – не было бы Рима,
Когда бы Зевс Европу не украл!
 

 
Всей поэмы Дантовой
Громада Погружалась
В грозный полусвет —
Приступая
К описанью ада,
Посетил Венецию
Поэт.
 
 
Там в поту
Трудились корабелы
Среди дымной
И горячей мглы,
Увидал он мастеров
Умелых
И смолой кипящие котлы.
 
 
Грешников
Мученьем озабочен,
Данте жил
В Венеции одним —
Чтоб рождался стих,
Запенясь в клочьях
Черных смол,
Вскипавших перед ним.
 
 
Этот жар
Ему увидеть надо,
Перед тем
Как ад изобразить,
Чтобы души жили
В песне ада,
Чтоб живых
Тем адом поразить.
 

 
Как снежные верхи —
Поэзии края.
«Всех лучше те стихи,
Что не окончил я!» —
 
 
Так нам сказал о том
Эдмон Ростан, чудак,
Стихов закончив том
И подытожив так.
 
 
Он прав, хотя и строг.
Мы вправе захотеть,
Что стаи лучших строк
Должны еще взлететь.
 
 
И снова показать,
Как сердце поразить,
И вновь недосказать,
И вновь полет продлить.
 
 
Во имя всех стихий
Скажу лишь вам одной,
Что лучшие стихи
Не кончены и мной.
 
 
Но в них на всё ответ
От первого лица,
Их страсти меры нет,
И нет у них конца!
 

 
На горах ты увидишь немало всего
И цветок ледяного порога.
То не вымысел, нет, я же видел его,
Я его даже тихо потрогал.
 
 
Между снегом и камнем железный цветок,
У эльбрусского встал он подножья,
И наполнен был этот волшебный росток
Непонятной и радостной дрожью.
 
 
Между камнем и снегом под небом высот,
С жизнелюбием непобедимым —
Он встает и живет, цветет и растет,
Своей волей и силой хранимый.
 

 
Ученый монгол, мой друг Ринчен,
Назвал меня «скульптором слов».
Возражений я не имел взамен —
То была основа основ.
 
 
И, образ ища в словесной руде,
Не сразу я то находил,
Чего я искал в упорном труде
Сердечным движеньем сил.
 
 
Я в добрые руки стихи отдавал —
Скульптуры из лучших слов,
И вырос тот маленький карнавал,
Поднявшись до облаков.
 
 
Кому-то ведь служат и облака,
И видят они с высоты,
Что жизнь на земле не так уж легка
И судьбы не так уж просты.
 
 
Но золото слов, но мраморы строк,
Но их разноцветный гранит,
Но сердца заказы исполнены в срок,
И книга их сохранит.
 
 
Не надо нам глупых и умных речей,
Лишь сердце – основа основ,
Он прав, ученый монгол мой, Ринчен,
Назвав меня «скульптором слов».
 
 
Пока мне, как скульптору, служат слова,
Покорен резец простоты,
Скульптуры из слов посылаю я вам
По ведомству старой Мечты!
 

 
Сердолики Ладака! Это Малый Тибет!
Но не бойся их – смело надень,
Ведь они, как таинственный горный рассвет,
Предвещают ликующий день.
 
 
Эти камни сильнее, отобранней всех,
Их обтачивал мастер тогда,
Когда был еще малым местечком Лех,
В те, далекие очень года.
 
 
В сердоликах, как молния среди льдин,
Небывалого искры огня,
Дышит светлая сила горных глубин,
Человеческой крови родня.
 
 
И вершинам сродни сердоликов народ,
И от связи волшебной такой
Их прохлада, она исцеленье дает,
Гонит боль и приносит покой.
 
 
Словно тайным узором покрыты они,
И рисунков язык не затих,
Но и в них те же самые дышат огни,
Что-то доброе скрыто и в них.
 
 
Сердолики Ладака! Это Малый Тибет!
Но не бойся их – смело надень,
Разобьет их прохладный, искрящийся свет
Всех мучений докучную тень!
 

 
Дикарями сделанные
Вещи —
И кольцо, и серьги,
И браслет —
Пусть огнем языческим
Заплещут,
Засверкав,
Как песни старых лет.
 
 
В них живет
Дикарской силы
Разум,
Стоит вам взглянуть
На них в упор,
И, подвластны
Вашему приказу,
Они цвет
Меняют и узор.
 
 
Пусть в игре
Огней переходящих,
В этом светлом
Колдовстве лучей
Служит вам
Весь этот мир светящих,
Дикарями
Сделанных вещей.
 
 
Вы же, точно в плащ
Ночной, одеты
В ожиданье
Радостной грозы,
Освещены
Отблесками света
Голубой
И дикой бирюзы!
 
 
Пусть стихи вам будут
Верной свитой
И, светясь
На звездном уголке,
Будут так же
Дики и открыты
С голубыми вспышками
В строке!
 

 
Там, за рубежом,
Глядишь, в любом жилище —
ЛСД иль опий, морфий,
Героин,—
А у нас попроще,
А у нас почище,
Погрубей немного —
Результат один.
 
 
Гонят лошадь полем
С коноплей цветущей,
И к пыльце цветочной
Липнет конский пот,
Соскребают пену,
Чтоб была погуще,
Сушат и мешают
С табаком в черед.
 
 
Курят после в трубке
Или в самокрутке,
Называет «дурью»
Курево народ,
Накурившись, спят
И в сновиденьях жутких
По частям кошмар их
Мучает и жрет.
 
 
Нам отрав не надо —
Наших, зарубежных,
Всех сильнее сила
Та, что в вас самой.
Будущее ваше —
Чисто и безбрежно,
Входите в миры вы,
Как к себе домой!
 
 
Опьяняйтесь чувством
Новизны и песней,
Пусть рассвета будет
Вечно новым час.
Если ж мир в безумье
От безумья треснет,
Восстановят землю
Люди вроде нас!
 

 
С недавних пор стал навещать меня
Зеленый дятел с шапочкою красной.
То явится он в середине дня,
То к вечеру, когда тепло и ясно.
 
 
Я вижу в этом очень добрый знак,
Зеленый мир у дятла за спиною,
И скоро снег начнет журчать в овраг
И всё вокруг наполнится весною.
 
 
Родится в небе новая звезда,
Ее придут приветствовать туманы,
И вам ведь тоже снится иногда
Зеленый лес иль изумруд поляны.
 
 
И вам привольно спится в тишине,
Без времени докучного контроля,
Однажды вы проснетесь – а в окне
Зеленый дятел вас зовет на волю!
 

 
Когда он в ночь уходит, майский вечер,
И, как пещера, комната глуха,
А вам озноб охватывает плечи —
Я обращаюсь к демонам стиха.
 
 
И к вам врачи невидимые мчатся,
Убив простуду, дарят легкий сон,
И лишь в одном не могут не признаться —
Что сон без рифм, что прозаичен он,
 
 
И с вами он кочует до рассвета,
Зари встречая алую парчу,
Сон посылать – конечно, сложно это,
Но демонам прогулка по плечу,
 
 
А вы проснетесь около обеда,
Все спутав сны, забывши про озноб,
А демонов услужливых победа
Невидимо исчезла, как в сугроб.
 
 
Я позвоню вечернею порою
Узнать, что было в вашей стороне,
Когда-нибудь я тайну вам открою,
Как демоны служили вам и мне!
 

 
Вот трав пучок
Степного царства
Живит,
Всю мощь земли вобрав,
Но строки есть,
Они – лекарство,
Отбор
Из лучших сердца трав!
 
 
Но строки зыбятся,
Как травы,
И, как они,
В крови поют,
И, как и в травах
Нелукавых,
В них так же
Чудеса цветут!
 
 
Ведун
Водою мертвой прыскал,
А уж потом
Водой живой,
Но стих,
Он высшей волей взыскан,
Он – брат
С целебною травой.
 
 
И вот от той
И от другого
Мы чуда ждем —
И жизнь права,
И душу так же
Лечит слово,
Как тело – вещая
Трава!
 

 
Я любуюсь возвратом
Веселости вашей,
И светящимся смехом,
И ясностью глаз,
Если б пил я —
Большую заздравную чашу
Осушил бы
От радости сердца за вас.
 
 
Я любуюсь, как вы
В подмосковной деревне,
Там, где всё
Предосенней полно синевы,
Как живете вы строго —
Читаете древних,
Набираете силы
Для зимней Москвы.
 
 
Ваших чувств я любуюсь
Растущим богатством,
А из книг,
Где покоятся мудрых слова,
К вам приходят мужи
Философского царства
И стихи – ваши гости
Страны волшебства.
 
 
Если в долгих дорогах
Немного устал я,
Кроме вас,
Мне и трав не поможет настой.
Вы испытанный врач —
На себе испытал я, —
Что врачует
Сердечностью и добротой!
 

 
Меняют вес, меняют облик вещи
В полночный час, когда лишь сон кругом,
И в этот час, когда вся тишь трепещет,
К Эдгару По являлся ворон вещий
И боги джунглей приходили в дом.
 
 
И вы верны закону постоянства,
И, в чувстве напряженном укрепясь,
Вы шлете мне сквозь дикое пространство
Слова души – невидимую связь.
 
 
Я слышу вас, как ветра дуновенье,
Но шорох слов нет силы мне прочесть,
Но в сердце входит молнией мгновенье,
Пока звучит домчавшаяся весть.
 
 
А за стеклом балконным в час урочный
Сквозь пляшущий, обманный полусвет
В прозрачных крыльях бабочки полночной
Читаю я далекий ваш привет!
 

 
Вспомнив древнего мастера удаль,
Вызвав тени минувших веков,
Хороши на закате причуды
Сумасшедшей игры облаков.
 
 
То ли демон, зловещий, пятнистый,
Из-за облачных виден громад,
К вам дракон направляет огнистый,
Легендарно-разбойничий взгляд.
 
 
И следите вы в странном восторге,
Как ползет он и пышет огнем,
И готовы вы, словно Георгий,
На него замахнуться копьем.
 
 
Тень упала, и нету дракона,
Многоликая ваза цветов
Опускается к вам с небосклона,
Как подарок небесных садов.
 
 
Началось состязание магов —
Многослойный чудес хоровод,
В синий сумрак небесных оврагов
Кто-то золото темное льет.
 
 
Вы, презрительно хлопнув в ладоши,
Говорите: «Какая тоска!
Ну зачем в этот вечер хороший
Так безвкусно живут облака!»
 
 
И тотчас, точно вам подчиняясь,
Разноцветный рассыпался транс,
Ваш двойник, с облаков улыбаясь,
Говорит вам, что кончен сеанс!
 

 
Ехал к вам я дорогой знакомой,
В окруженье лесов и полей,
Становились природы хоромы
Всё богаче и всё веселей.
 
 
Точно мастер, влюбленный в Россию
И любуясь родной стороной,
Рисовал эти дали лесные,
Небо августа надо мной.
 
 
Из столетий седого тумана
Вдруг сверкнуло подобье луча —
День рождения Тициана
В этот день календарь отмечал.
 
 
И пейзажа сиянье погасло,
И явился веков великан —
Океан ослепительных красок
Под названием Тициан.
 
 
Он царил над людьми и природой
В многолепье вселенской зари,
Проходили несчетные годы,
Целый век он всевластно царил.
 
 
И в искусства волшебную сферу
С беспощадностью мастер проник,
Создавая нагую Венеру,
Иль пейзажи, иль мира владык!
 
 
Мир, который доступен был оку,
Обессмертил он кистью своей,
Но, отдав ему дань, как пророку,
Я вернулся в мир наших полей.
 
 
Волшебство нашей скромной природы
В позднем, летнем сиянии дня,
И леса нашей русской породы,
И поля окружили меня.
 
 
Краски жили, и птицы в них пели,
И звала с ними в лес, как домой,
Ваша легкая, ясная прелесть,
Порожденная жизнью самой!
 

 
Как будто ветер зашумел навстречу,
Топча кусты, венцы высоких трав,
И вышел лось, высокий, темноплечий,
Глаза расширив, голову подняв.
 
 
Рогатая оцепенела груда,
Смотрел, не опуская головы,
На вставшее пред ним лесное чудо,
А этим чудом были вы.
 
 
Ему такого не случалось видеть,
И вам хотелось ближе подойти,
Не испугать и бегством не обидеть,
Не преградить сохатому пути.
 
 
И вы смотрели оба друг на друга,
Не двигаясь, не шевеля кусты,
Как в центре заколдованного круга,
Очерченного силой красоты.
 
 
Потом, взмахнув ветвистыми рогами,
Он отступил, как будто он погас,
Неслышными он уходил кругами,
Но вы – его, и он – запомнил вас.
 
 
Его глаза горели словно свечи,
Он гордо шел, неведомо к кому,
И сколько раз в день необычной встречи
В лесной глуши являлись вы ему!
 

 
Питер Брейгель, Питер Брейгель,
Ты не жаловал господ,
За наградами не бегал
И любил простой народ.
 
 
А когда мужик твой дунул
В пляс с крестьянского двора,
Ложку в шляпу он засунул
Вместо барского пера.
 
 
А когда играли дети —
Игр в картине не сочтешь,
Ты писал в своем столетье
И сейчас для нас живешь.
 
 
Ты писал всё, что хотелось,
Я запомнил – на углу
Ту девчонку, что уселась,
Блин кусая, на полу.
 
 
То в «Деревенской свадьбе» было,
Ты ж в деревне мастер свой,
Брейгель, ты большую силу
Кисти дал передовой.
 
 
И слепцы, что шли покорно
За слепым поводырем,
Все в овраг свалились черный
Друг за другом, черным днем.
 
 
А хотел ты не уродов
Показать начистоту,
Слепоту владык народов
И народов слепоту.
 
 
В простоте своей могучей
И в величье простоты,
Был ты, Брейгель, мастер лучший,
Гений жизни и мечты.
 
 
Быть его единоверцем —
Пусть труды и нелегки…
Но к нему с открытым сердцем
Я б пошел в ученики.
 

 
Шри-Ланка – название Цейлона,
И оттуда Будда у меня —
Он такой же, как во время оно, —
Статуэтка желтого огня.
 
 
Я спросил спокойнейшего Будду,
Чьи сияли вечностью виски:
«Долго ли еще бродить я буду —
По земле, по торжищам мирским?»
 
 
И спокойнейший ответил Будда,
Не поднявши золоченых век:
«Я не знаю – хорошо иль худо
Путь ты свой окончишь, человек!
Но стихи, рожденные тобою,
Где ты весь в слова перегорел,
Будут жить особою судьбою,
Дольше всех тобой свершенных дел».
 
 
«Как же называется присловье,
Что ведет к началу всех начал?» —
«Это называется любовью»,—
Улыбнувшись, Будда отвечал.
 

 
Ни я, ни вы не верим больше чуду,
И никому уж нас не убедить,
Но вы сказали: ровно в полночь буду,
Как некий дух, незримо приходить!
 
 
Двенадцать скоро. Никаких заклятий
И чернокнижья нету у меня,
И дьявол у меня не на зарплате,
И никакого адского огня.
 
 
И рядом нет ни башни, ни собора,
Не бьют часы и совы не кричат,
Но знаю я – двенадцать будет скоро
И вы пройдете через темный сад.
 
 
Я знаю – вы меня не огорчите,
Я признаю всё ваше торжество,
Но если здесь вы – просто постучите,
Услышу я, не веря в колдовство!
 
 
Я так сказал вполголоса, но с жаром.
Едва мой голос в комнате затих,
Четыре четких раздались удара,
Что делать мне, но я ведь слышал их!
 
 
И никакого звона старой башни,
И никакой тревоги иль тоски,
И на часах – двенадцать, и не страшно,
И ветер счастья холодит виски!