Текст книги "Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)"

Автор книги: Николай Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

дружную семью, не находилась. У старших братьев крепло желание

отделиться. Теснота, ставшая невыносимой после женитьбы Ивана и

Поликарпа, раздражала младших и невольно рождала тяжелые,

бессмысленные споры и ссоры между всеми. Никто не знал, что можно

ждать через день-два. Неопределенное будущее рождало чувство

беспокойства и страха в душах обитателей дома на Сызранской улице.

Кажется, только мои будущие родители вели себя спокойнее, чем другие

члены семьи: они жили заботами о своей маленькой дочке, думали о

прибавлении в их семье и не обращали внимания на шумные разговоры,

споры в доме.

...В начале 1921г. неожиданно объявился Поликарп. Его, тяжело

раненого, больного, вместе с группой пленных казаков, красный конвой

доставил с юга области в Уральск. Родственники узнали о Пиле случайно.

Старый знакомый Петр Астраханкин сказал деду, что его старший сын уже

давно днюет и ночует в лагере на Большой. Оказывается, смелый

«искатель приключений» вместе со своей сотней отступал к морю.

Видимо, решил бежать в чужие края вместе с атаманом. Уральцев

65

преследовали и красные, и степняки. Родная земля от Лбищенска до форта

Александровска превратилась в одно большое кладбище: тысячи казаков

погибли от пуль и снарядов, скончались от тифа и холеры, от голода и

морозов. Поликарпу повезло: сначала был легко ранен, затем заболел, но

смерть прошла стороной. Беспомощный, еще не до конца оправившийся

после холеры, он попал в плен. В городском лагере чекисты усиленно

допрашивали казака несколько недель. Но никаких «тайных сведений»

Поликарп не мог сообщить. Его решили отпустить: пленник вновь тяжело

заболел и будущих «строгих» (можно сказать: жестоких ) допросов не

выдержал бы. Впрочем, «лишний» труп чекистов совершенно не

беспокоил и не интересовал.

Слабый, больной старший сын прожил в родном доме около двух

месяцев. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым и спокойным

лишь тогда, когда разговаривал с женой и смотрел на маленькую Катеньку,

родившуюся в его отсутствие. Родители и братья старались не беспокоить

Пилю ненужными разговорами-расспросами о пережитом на юге.

Его смерть стала первой тяжелой семейной потерей.. И мрачным

сигналом-предупреждением будущих испытаний и потрясений.

18

Беспокойство и страхи гражданской войны долгое время не оставляли

казачьи семьи. Жизнь в Уральске по-прежнему оставалась тревожной,

неустроенной. После трагических испытаний город заметно изменился. Не

в лучшую сторону: в его центре – свежие пустыри, груды разбитых

кирпичей и ржавого металла, разрушенные и пустые дома (местные

«капиталисты» бежали за границу или в большие российские города),

безлюдные улицы, заросшие грязной травой и покрытые серой пылью -

таким стал мой родной город. Никто не гнал коров в табун за Чаган (их

осталось мало в хозяйствах), мост через реку красные разрушили во время

войны, опасаясь наступления казаков.

Ночью на темных улицах по-прежнему гремели выстрелы и

слышались крики испуганных прохожих. Убийства и грабежи стали

постоянными спутниками местной жизни.. Власти пытались, но не могли

навести серьезный порядок в городе.

Спокойно и уверенно чувствовали себя лишь главные строители

нового общества

С вокзала в город и обратно медленно двигались тяжелые подводы с

грузом,

торопливо

пробегали

конные

пролетки

с

местными

руководителями. Горожан пугали грохочущие грузовые автомашины,

совсем недавно появившиеся на улицах города. За железными

чудовищами тянулись клубы дыма и столбы пыли. «Хозяевами» Уральска

66

были Исполком Горсовета и ревком. В них заседали комиссары из двух

столиц: они, кажется, больше занимались игрой в большую политику и

разбором принципиальных споров между Москвой и Оренбургом, чем

решением вопросов, имеющих практическое значение для жителей города

и края. Советская власть, кажется, надолго пришла в Уральск и станицы.

Но многие казаки по-прежнему не принимали ее, непонятную, чужую,

враждебную их вековым традициям, нравственным и религиозным

взглядам, но изменить что-либо в наступившей жизни, протестовать

против новых порядков не решались.

Весной двадцать второго года власти разрешили казакам брать землю

под бахчи и огороды, ездить в луга и степь, косить траву и заготавливать

корм для лошадей и коров, которые должны скоро вновь появиться в

городе.

И в нашем доме тоже происходили различные события: редко –

успешные и радостные, гораздо чаще – неудачные и горестные.

Илларион нашел «чистую» работу в небольшой конторе. Именно о

такой он мечтал с ранних лет. Видимо, войсковое училище сделало его

хорошим специалистом, способным заниматься бумажными и денежными

делами (бухгалтер, счетовод). Через пять-семь лет сын потомственного

казака превратится в опытного, знающего тонкости сложного дела

профессионала, к услугам которого станут обращаться руководители

многих городских учреждений.

Не спрашивая согласия родителей, Илларион неожиданно женился на

Евгении (Ене) Логиновой, казачке из богатой в прошлом семьи, владевшей

хутором в одной из южных станиц и большим домом в городе, на

Оренбургской улице. Новая невестка оказалась женщиной требовательной,

жесткой, самолюбивой. Муж не спорил женой, но спокойно подчинялся ее

советам-приказам. Через год у молодых супругов родился сын, названный

Павлом.

Почти одновременно с Илларионом женился и Степан. Тихий,

молчаливый, он не обращал внимания на городских девушек. Да и они,

кажется, не замечали его...И вдруг – женитьба и свадьба. Оказывается, во

время одной из поездок на юг мой будущий дядя остановился в

небольшом поселке, где случайно разговорился с белокурой девушкой:

нужно был узнать, где находится нужный ему дом. Позже ему не раз

приходилось бывать в этом, уже знакомом месте. Охотно встречался с

приветливой Александрой (Шурой) Крынкиной, которая, как оказалось,

понравилась ему. Через два месяца Степан признался девушке в своем

чувстве и сказал, что обязательно пришлет в ее дом сватов. Родители не

возражали против женитьбы сына, но сказали, что со свадьбой «нынче

надо по тише и попроще». Отправили в дальний поселок лишь одного

свата – старшего сына. Иван, как положено, от имени жениха сказал

67

нужные слова и выполнил все необходимое.... Согласие родителей

невесты после короткого разговора с ними было получено.

Итак, в небольшом доме на Сызранской появилась четвертая сноха,

тихая, спокойная, молчаливая, работящая Шурочка. И, как большинство

казачек, болезненно самолюбивая: она также старалась занять свое особое

место в семье. Позже выяснилось, что новая невестка – «церковная». В

нашем староверческом доме не привыкли к общению с чужими по вере

людьми. Однако пришедшие времена диктовали и новые взгляды и

поступки.

19

Семьи моих прадеда и деда родственники и приятели всегда

рассматривали как трудолюбивые, спокойные и благополучные. Они,

действительно, были такими несколько десятилетий. Но с начала 20-х

годов жизнь в нашем доме стала как-то незаметно меняться. Наверное, все

происходившее под высокой двухскатной крышей можно было понять и

объяснить: ведь теперь здесь жили немолодые родители, три семьи,

взрослая дочь, два неженатых сына, сноха – вдова с девочкой. Более 15

человек. И каждого волновали и заботили не только общие, семейные, но и

свои, особые, близкие сердцу дела.

Невестки не ссорились между собой, но каждая постоянно думала

только о личном. Мечтала о собственном доме, скрывая свое желание от

родственников. Большие и трудные хозяйственные работы порою

воспринимались как лишние и ненужные и поэтому выполнялись

неохотно.

Мужчин заботило другое, более серьезное, жизненно важное. В

губернии поселился общий страх перед разгневанной стихией и

безрадостной жизнью. На бывшие войсковые земли в 1921-м году

обрушилась страшная засуха, какую здесь не видели последние десять лет.

Повторилась страшная беда, которую помнили лишь старики. Небольшие

степные речки и озера высохли. Травы, ранней весной пошедшие в рост,

погибли. В степи пропали звери и птицы. Многие хозяйства потеряли скот.

Засуха уничтожила посевы зерновых. По большому, когда-то богатому

краю прокатился страшный неурожай. Голод охватил станицы и хутора.

Вслед за ним вспыхнула эпидемия холеры, оспы и тифа.

В Уральске вновь появились сотни нищих и бродяг – беженцев с

Поволжья. К ним присоединились свои, местные из южных районов.

Больницы были переполнены, но медицинская помощь, как правило, не

облегчала страдания людей. Врачи не могли ни накормить голодных, ни

вылечить больных: у них не было ни продуктов, ни лекарств.

Многочисленные комиссии и комитеты спасения старались изменить

ситуацию в губернии (так, известная АРА доставила в область 450 вагонов

68

с продовольствием, открыла более 650 столовых для детей и больных), но

положение по-прежнему оставалось трагически тяжелым и... голодным.

Наша семья в то страшное время страдала так же, как и все уральцы.

Но, в отличие от многих земляков, братья не теряли надежды на спасение

себя и своих родных.

Ради спокойствия и сохранения семей они были готовы выполнять

любую работу. Так, мой будущий отец, буквально заставляя себя,

некоторое время (около полугода) служил в милиции ради хлебного пайка,

хотя и признавался, что такая работа ему «совсем не по нутру: не привык

людей держать взаперти». Мама отнесла свои золотые сережки и

серебряный браслет в магазин Торгсина, чтобы получить талоны на

продукты. Старшим братьям помогало хорошее знание многочисленных

стариц и озер, ериков и запруд за Уралом, где можно было вытащить

сетями хотя бы немного рыбы. Иногда они уходили далеко в степь в

надежде найти и поймать там какую-нибудь живность.

От горя и бед, однако, никому не удалось скрыться. Раньше других

пострадала семья старшего брата, т. е. моих родителей. Трагические

события – одно за другим – потрясли души мамы и отца.. Скончались

только что родившиеся Петя и Павлик и прожившие немногим более года

Горынька (Егор) и Лина (Полина). Младенцы заболели дифтеритом

(«глотошной», как говорили уральцы). Врачи, не смогли помочь им. Не

нашли необходимых лекарств.. Да и что можно было сделать в разоренном

городе, привыкшем рассматривать страдания и болезни последних лет как

некую норму жизни?

Мама (и тогда, и позже) не могла простить себе, что не обратилась за

помощью к известному в Уральске доктору Тимофееву или к опытной,

знающей болезни и лекарства старухе-целительнице Василисе: «Может,

они спасли бы детей.? За какие-такие грехи Господь наказал и их, и нас ?»

Родители теперь испытали чувство радости лишь тогда, когда держали в

руках здоровую дочь и слабого, болезненного сына Григория (Гриню),

родившегося накануне трагических событий.

Жизнь в родительском доме становилась более сложной и трудной,

чем прежде. Временами невыносимо тяжелой, и тогда мама пыталась

завести разговор о своем доме, но отец не поддержал ее: «Не торопись... На

что будем покупать или строить? Пока рано».

Неожиданно из дома ушла вторая старшая сноха Лиза. Тихая,

незаметная в семье, она всегда аккуратно выполняла просьбы-приказы

свекрови. Но находила радость и утешение только в заботах о своей

маленькой дочке. Лиза всегда чувствовала себя неуютно в доме: он не стал

для нее родным и близким. Горечь-печаль одиночества стала особенно

невыносимой после смерти мужа. Родственники, занятые своими делами,

не понимали и не поддерживали ее. Лишь старшая невестка относилась к

69

вдове с сердечной теплотой и вниманием, успокаивала и старалась отвлечь

ее от горестных мыслей. Но этого было явно недостаточно, чтобы Лиза

чувствовала себя своей в шумной, многолюдной семье. Вместе с дочерью

она возвратилась к родителям. Через несколько лет бывшая невестка вновь

вышла замуж, но не за казака, а за незнакомого приезжего комиссара,

изменила фамилию – и свою, и дочери. Родственники не простили ей

семейного и фамильного предательства. Лиза стала для них окончательно

чужой. Только моя мама на протяжении многих лет по-прежнему

приветливо встречала бывшую невестку и спокойно разговаривала с ней.

Вслед за вдовой дом покинула и единственная сестра братьев Елена

(Еля): к ней посватался приятель Ивана – трудолюбивый, тихий, внешне

незаметный вдовец Андрей. О нем можно было сказать: «домашний» казак

Такой же молчаливый, какой была моя единственная родная тетя. Время ее

девичьей молодости прошло в постоянной, изнурительной работе дома и

на бахче под строгим контролем матери. С нескрываемой тревогой Еля

думала о своем будущем. Каким оно может быть, если она уже давно не

молодая? Недавно исполнилось тридцать лет. В родном доме, среди

семейных братьев сестра не находила для себя места.

Будущего мужа Еля знала давно, относилась к нему с душевным

интересом. И все же не без внутреннего сомнения думала: «правильно ли

делаю, соглашаясь?». Поговорила со старшим братом и приняла

предложение немолодого казака. Время больших, шумных свадеб прошло.

Теперь «природные» уральцы старались не привлекать внимание

посторонних

людей.

Исполнили

лишь

некоторые

требования

староверческого обряда. Пригласили знающего старинные обычаи старца,

и все было исполнено так, как того требовали старые правила.

Родители успокоились: теперь и дочь пристроена, за ее будущее

можно не тревожиться. Новая семья поселилась на восточной окраине

города, в небольшом домике, смотревшем двумя окнами с крутого яра на

быстрый, беспокойный Урал...

20

Братья с детских лет привыкли к тому, что родителям всегда

принадлежало главное, решающее слово, когда речь заходила о важных,

серьезных делах.

Отец (мой дед) знал, чем должен заниматься каждый сын, и

внимательно следил за тем, как выполнялись его требования и советы.

Мама (моя бабушка) заботилась о чистоте и порядке в комнатах. Всегда

сама варила, жарила, пекла... Невесткам кухню (т. е. приготовление пищи)

не доверяла. Им поручалась лишь мелкая работа в доме и дворе. Для

казачки-хозяйки невестки были лишь простыми помощницами, не

имевшими самостоятельного голоса и любимого занятия.

70

Однако старые обычаи домашней казачьей жизни незаметно

менялись. Но моя бабушка не хотела видеть перемен в большой семье. Да

и дед не замечал того нового, что появилось в настроении и поведении

взрослых детей. Сыновья же хотели жить и работать так, как они хотели,

могли и умели. А не только по советам и указаниям не знающего сложной

и трудной современной жизни отца.

После голода именно сыновья восстанавливали семью. Иван весной

24-го. привел во двор корову. «Где взял или купил? На какие деньги?» –

вопросы отца остались без ответа: сын хмуро промолчал. Женщины

вздохнули с явным облегчением. «Теперь не пропадем, дети будут с

молоком,» – говорила старшая сноха. Через две недели во дворе появилась

лошадь: Степан, кажется, «нашел» ее недалеко от города.

Когда земля прогрелась под ярким весенним солнцем, братья

распахали небольшой участок недалеко от Деркула. Все лето и осень жили

за городом и работали, не жалея себя. Иван поставил на краю бахчи

небольшой «чигирь» (механизм для подъема воды) и постоянно ухаживал

за растениями. Отец остался дома , но жить спокойно не мог: постоянно

советовал молодым бахчевникам, как надо правильно работать на земле,

ругал Иллариона, который не хотел трудиться вместе с братьями, следил за

младшими, продолжавшими «балберничать» (т. е. бездельничать) и пр.

На две недели Иван и Степан уехали в луга: надо было накосить сена

для скота.

Основным работником на бахче назначили Александра, объяснив

ему, что и как нужно делать (младшие уважали и побаивались старшего

брата и не хотели спорить и ссориться с ним).

Можно сказать, что нашей семье в тот год повезло: урожай оказался

богатым. Часть его братья продали и на вырученные деньги купили вторую

лошадь, чтобы обоим временно («пока не образуется жизнь») заняться

извозом. Самостоятельные решения и действия сынов вызвали

недовольство родителей: «Потратили деньги, не спрашивая меня. Разве так

дети делают ?» Они по-прежнему считали себя единственными хозяевами

в доме.

21

Тяжелые времена сказались на здоровье родителей. После голода они

стали постоянно болеть. Серьезные общие дела их теперь не волновали,

как раньше. Лишь иногда, по давней привычке, глава дома покрикивал на

сынов, хотя, думается, понимал, что руководить семейной жизнью и

работой детей так уверенно, как прежде, он уже не может: ослабел, ослеп и

нуждался в поводыре, когда выходил из дома. Старшие сыновья иногда

сопровождали отца во время прогулок, но, постоянно занятые работой,

71

часто забывали о своих новых обязанностях. Иван , чтобы успокоить себя

и обезопасить отца во время его «путешествий» по двору, протянул

металлический провод от двери дома до веранды и туалета. Теперь

«родной слепец» мог чувствовать себя в нужный момент самостоятельным.

Родители жили в «низах» и редко покидала свое жилье. Мать

постоянно молилась, перебирая в руках четки. О чем просила

Всевышнего?.. В каких грехах каялась? – о том никому не говорила. Но

жаловалась на боль в голове и «расстройство души». Просила невесток

принести ей что – нибудь поесть и навести чистоту в комнате.

Жизнь в доме становилась (или уже стала?) иной, не похожей на

привычную, прежнюю. Старшие братья вынужденно познакомились с

новыми рабочими профессиями. Они твердо поняли, что не следует думать

о прежних «рыбных ловах» на Урале (их уничтожила власть), а надо

искать и находить «нынешние» дела. Какие? – ответ на этот вопрос

старшие братья пока не нашли.

Легко и спокойно чувствовали себя лишь младшие. На них, не давил

тяжкий груз казачьих традиций и сложных семейных забот. Оба держались

в молодежной кампании свободно и независимо... Как и их товарищи,

мечтали строить свое счастливое будущее, опираясь на собственные

знания и желания, характер и силу.

Александр часто бывал в мастерской при городском Совете, где

познакомился с водителями машин, внимательно наблюдал за тем, как

шоферы готовятся к поездкам... В сыне «природного» казака пробудилось

и окрепло желание сесть за руль и прокатиться на грузовике: « Настоящая

польза людям только от такой машины, а не от легковушки».

Младший брат с явным опозданием (ему «стукнуло» 18 лет), но все же

осуществил свое желание, о котором некогда говорил отцу. Василий

теперь учился: ходил на т. н. «молодежные» курсы, совсем не похожие на

войсковое училище. Познакомился не только с арифметикой, грамматикой,

но и с географией, историей и пр. Ребята и девушки, с которыми

встречался молодой уралец, отличались от старых уличных знакомых:

уверенные в себе, веселые, они как будто жили и работали в другом мире,

иначе смотрели на окружающий мир, нисколько не сомневались в

справедливости революции, уничтожившей казачье Войско. Молодые

люди больше говорили не о трудном и сложном настоящем, а о радостном

и солнечном будущем. Их разговоры о «тяжелом положении

пролетариата» Европы и Америки, о мировой революции и «единстве и

дружбе людей труда», о каких-то неизвестных «ячейках» на заводах и

фабриках, по мнению Василия, не имели никакого отношения к тому

Уральску, который он видел каждый день.. Правда, многое в разговорах

своих новых товарищей юноша не понимал., но испытывал желание все

узнать и во всем разобраться.

72

На курсах он познакомился с Зоей, дочерью известного в прошлом

местного адвоката Долматова. Темноглазая красавица признавалась одной

из самых активных в городской молодежной организации. Девушка и

юноша, наверное, нашли что – то общее в своих взглядах. Стали часто

встречаться. И не только после учебных занятий. Вечером иногда заходили

в читальный зал посмотреть свежие газеты или в клуб послушать доклад о

том, как «живет рабочая молодежь в капиталистических странах».

Василию, однако, больше нравились не лекции и газеты, а спокойные

прогулки по улицам города, когда с девушкой можно было вести простые

разговоры.

22

Тяжелые времена к середине десятилетия, кажется, заканчивались. В

родном городе, как и во всей стране что-то серьезно менялось в лучшую

сторону, по мнению многих. Василий предсказывал братьям будущую

счастливую жизнь и успешные дела (результат бесед с Зоей). Вспоминал

недавно умершего Ленина, имя которого часто повторяли ораторы на

митингах и собраниях. Но старших братьев политика не интересовала. У

них были свои, нужные дому и семьям дела. Ранней весной Иван и Степан

вновь уехали из дома. Недалеко от Новенького, в Широкой лощине они

распахали большой участок: «...пусть каждый займет и обработает свою

долю».

Рядом находилось небольшое озеро, где мой будущий отец иногда

ставил сети и ловил «мелочь» ( плотва, окунь, язь и пр.) для кошки или

небольшой ухи.

Вслед за ним на бахчу отправилась мама с детьми: она не хотела

оставаться в тесном доме. Жизнь в поле была привычно тяжелой: с утра до

вечера все заняты делом. Работа находилась для каждого... Даже для

малолетней дочери. Она стала нянькой при болезненном брате: забавляла,

успокаивала, переодевала, кормила укладывала спать и пр. Отец, однако,

решил, что у девочки остается «лишнее» время, и ее нужно обязательно

занять «настоящим делом»: он привез из города небольшую мотыгу,

сделанную специально для Шуры. Теперь дочь копалась на своем участке

рядом с семейной «лачужкой». Так начиналась трудовая жизнь моей

сестры, – жизнь, о которой позже она вспоминала со слезами на глазах , с

чувством горечи и обиды в душе.

Мама не могла заниматься делом в полную силу. Хотя прошло около

двух лет после смерти младенцев-двойняшек, она еще не пришла в себя:

постоянно вспоминала их выразительные темные глаза и нежные щеки,

мягкие пальчики и пухлые ножки. И продолжала задавать себе

мучительные вопросы, на которые, как и раньше, не находила ответов.

73

Но все же на бахче мама чувствовала себя значительно лучше и легче,

чем дома. Ее радовало, что три-четыре месяца она будет находиться рядом

с мужем и детьми. Пожалуй, именно здесь, в поле, мама видела в себе

самостоятельную и настоящую хозяйку. Дома она уставала от постоянного

многолюдья и душной тесноты, когда нельзя ни поговорить с мужем и

детьми, ни отдохнуть в своей комнате. Да и можно ли было назвать

комнатой тот угол, в котором ютились и взрослые, и дети?.. На бахче

всегда царили спокойствие и свобода, дела исполнялись неторопливо,

каждая вещь на своем месте, никто ее не тронет. В жаркий полдень можно

полежать в холодке. И работа совсем не в тягость, когда над душой никто

не стоит. «В охотку» иногда занималась прополкой арбузов и дынь,

постоянно – сбором вороняжки (черный паслен), ухаживала за коровой и

теленком, забавляла маленького сына и пр.

Отец, привыкший постоянно «исполнять дело», просыпался рано, еще

до восхода солнца и сразу же приступал к привычной для него работе на

земле. Как некогда дед, на две-три недели он уезжал в луга и в степь:

нужно было накосить сена для скота, договориться с полещиком о дровах,

набрать терна (его замачивали в больших бутылях или сушили на крыше

база ) и ежевики (для варенья); иногда привозил грибы, но родственники и

знакомые никогда не решались пробовать их, так как не умели отличать

ядовитые от съедобных. Следует сказать, что многие уральцы не

признавали грибы как продукт, относились с нескрываемым отвращением

к «этой мужицкой еде» и с удивлением смотрели на тех, кому нравились

грибные блюда. Помнится, на чердаке нашего дома два десятилетия

хранилась связка сушеных грибов, но даже в трудные и голодные годы

Отечественной войны никто в нашей семье не выразил желания

попробовать их....Плохо? Хорошо? Не могу ничего сказать – ни в

осуждение, ни в оправдание вкусов людей.

Иногда на бахчу приходили (или приезжали на попутной подводе)

младшие братья. Их всегда сопровождал радостный шум, они

рассказывали смешные и грустные истории из городской жизни, новости о

машинах (неожиданная любовь Саши) и неизвестных молодежных

«ячейках» (знакомых Василию). Домашняя жизнь и бахчевые заботы

младших братьев не интересовали. Но они с удовольствием уничтожали

сладкие астраханские арбузы и душистые бухарские дыни. Иван видел, что

у молодежи идет своя, особая, непонятная ему жизнь Слушая их «сказки»,

он откровенно выражал свое недовольство: «Лентяи... Бездельники…

Дармоеды... Как вы собираетесь жить? Кто вас станет кормить и обувать-

одевать?» Но моя мама, в отличие от отца, слушала юношей с приветливой

улыбкой на лице. И после их ухода обычно укоризненно говорила мужу:

«Ну, зачем ты их ругаешь? Они еще совсем молодые, хотя и считают себя

большими. Пусть живут, как хотят. Успеют еще наработаться».

74

Однажды, во время очередного «визита», Саша рассказал старшей

невестке историю, похожую на ту, которая случилась со Степаном:

однажды он случайно попал в Новенький, там познакомился с девушкой,

стал разговаривать с ней (вообще-то, он был молчаливым, но тогда,

видимо, случилось что-то особенное). Моя мама не любила расспрашивать

родственников об их «переживаниях», но на этот раз она изменила своей

привычке и постаралась узнать все, что было известно деверю о девушке:

ведь его рассказ не был случайным. И решила встретиться с незнакомкой

из поселка: «Ты часто встречаешься с ней? Хорошо знаешь? Приведи

сюда. Недалеко ведь. Поговорим спокойно».

Таня Логашкина, крупная, высокая, громкоголосая, уверенная в себе,

произвела странное, трудно объяснимое впечатление на старшую невестку.

Может быть, потому, что сама она, была тихой, спокойной, никогда не

повышала голос, не любила шумных женских разговоров? Но сердцем

поняла, что нужно обязательно сказать добрые слова о девушке и

произнесла их, обрадовав Сашу. «Хорошая. Работящая. Доброй хозяйкой

будет.Ты ей, вижу, нравишься. Но думай и решай сам. Ведь тебе жить с

ней ли, с другой ли».

.Возвращение в город поздней осенью не радовало маму. Дома ее

ждало давно знакомое, что хотелось забыть.. Устала от многого: «Не

маленькая девочка. Пора бы иначе жить. Своей семьей». Но другой жизни

пока не было, и в ближайшем будущем как будто не предвиделось.

Оставалось лишь терпеливо ждать следующего лета с душевным отдыхом

и постоянной, привычной работой на бахче.

23

Как не раз бывало в нашем доме, многое (если не все? ) в «общей»

жизни быстро и решительно изменилось.

Неожиданно скончались родители. Все знали об их давних болезнях,

но как-то привыкли, что и слепому, ослабевшему отцу, и удивительно

спокойной, но по-прежнему требовательной матери нужно постоянно

помогать, выполнять их желания-просьбы. Но никто из детей не мог даже

предположить, что родители так внезапно скончаются. Но смерть

случилась. Летом 25-го. умер мой дед. Бабушка после его смерти

незаметно быстро ослабела, стала беспомощной: лишь молилась перед

старой семейной иконой, пыталась, но уже не могла поддерживать порядок

в своей небольшой комнате, «на воздух», во двор не выходила, так как

подниматься по крутым ступенькам небольшой лестницы ей было

непривычно трудно. «Ноги совсем не держат», – говорила она. Через два

месяца после смерти деда бабушка отошла в другой мир, тихо, как будто

спокойно заснула.

75

Хоронили родителей по «старинному обычаю», без священников, с

приглашенными старцем и старицей. Обе могилы – на краю нового

кладбища, за городом, недалеко от могилы Поликарпа. Сыновья и невестки

устроили, как положено, поминки, отметили девять и сорок дней,

пожелали своим покойным родителям Царствия Небесного.

В следующем году они в последний раз все вместе (без младшего

брата) в печальный день поминовения (на «красную горку») пришли к

знакомым могилам.

Старый, давно сложившийся домашний и хозяйственный порядок в

семье стал разрушаться спустя несколько месяцев после смерти родителей.

Каким бы слабым ни был отец в последние годы жизни, но именно он

своим большим жизненным опытом и авторитетом еще сохранял

традиционные «правила поведения» в доме и работе. Взрослые сыновья

сдерживали свой норов под присмотром родителей, внимательно

выслушивали советы и старались быстро и аккуратно выполнять просьбы-

требования отца. Снохи, руководимые опытной, жесткой в своих советах

свекровью, никогда не спорили с ней (но ссорились между собой),

занимались нужными хозяйству делами: доили корову, стирали белье,

мыли и чистили в комнатах, иногда им дозволялось выполнять черную

работу на кухне. Хозяйка дома, конечно, видела, что каждая сноха больше

заботится о «своем», нежели об «общем». Но свекрови все же удавалось

поддерживать мир и согласие в семье, без заметных шумных скандалов и

серьезных обид.

Когда родители скончались, прежние правила жизни и работы в доме

стали быстро, хотя внешне как будто незаметно, исчезать. Или становиться

другими... Какими? На этот вопрос вряд ли кто мог точно ответить.

Первыми разрушителями семейных традиций оказались младшие

члены семьи. Татьяна, появившаяся в доме незадолго до кончины отца,

сохранила привычку самостоятельной «хуторянки»: с первых дней

замужества она решила выполнять только «свои» дела. Грубоватая («такие

все в Новеньком»), бесхитростно откровенная, физически сильная,

трудолюбивая, она могла резко заявить о своем несогласии с желаниями и

требованиями старших. «Мягкий на душу» ее молодой муж не решался

противоречить жене и охотно соглашался с ней.

Серьезно изменился самый младший – Василий. Еще при родителях

вокруг него возникали трудно объяснимые, «странные недоразумения».

Степан с чувством обиды говорил отцу, что он весь год работает, а

младший брат всегда прохлаждается: сначала бегал в школу, теперь – на

неизвестные курсы, в молодежный клуб, на шумные собрания. Но

родители многое прощали своему младшенькому Они, кажется, не

замечали, что Василий быстро отдаляется от семьи и общих хозяйственных

дел: подружился с чужими ребятами, заговорил о политике, приносил

76

домой газеты и вслух читал «пустые» и «бесполезные» статьи. Свой

интерес к ним он объяснял тем, что хочет познакомить всех родных с

важными событиями местной и «большой» жизни. Но они были давно

известны бирже (здесь – «сборное место извозчиков»), находившейся на

бывшей Туркестанской площади: старшие братья отправлялись туда

каждым осенним и зимним утром в поисках работы. Они не поддерживали

и не понимали газетных и книжных забот Василия, как и его желания

учиться на каких-то курсах. Ивану казались странными, чудными и его

встречи с образованной девушкой. На вопросы: «Зачем тебе она? Ведь

чужая, не наша .Что потом ?. Будешь и дальше встречаться, чтоб

разговаривать ?. Или, может, женишься на ней? И куда ты ее приведешь?»

– .Вася никогда не отвечал.

В отличие от своих старших братьев, он поверил (может, под

влиянием Зои?) в правду новой власти, принял ее требования и обещания

как справедливые и правильные и не знал тех сомнений и страхов, с