Текст книги "Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)"

Автор книги: Николай Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

направление (или его сослали ?) в отдаленное место Гурьевской области – в

Жилую Косу...

Меня, студента – отличника, персонального стипендиата, комиссия

постановила рекомендовать в аспирантуру при Казахском университете.

Заведующая кафедрой русского языка доцент К. А. Утехина хотела видеть

меня на своей кафедре, но я увлеченно занимался не языком, а

литературой, и ее предложение меня не заинтересовало. Окончательное

решение о будущей жизни и работе я намеревался принять самостоятельно

( вместе с Олей) – лишь после сдачи государственных экзаменов и

получения диплома...

242

Пока же свободное время использовал в личных целях.. Неожиданно

для родителей и товарищей я женился. Но неожиданное для других было

давно желанным для меня и моей любимой Оли.. Пять лет мы встречались

почти каждый день. И наше будущее (светлое, счастливое) представлялось

нам только вместе, вдвоем....

Родителей я не посвящал в свои “сердечные тайны” и не знакомил с

Олей.. В середине апреля лишь сообщил им о своей скорой женитьбе. Мои

слова стали для родителей болезненным ударом. Особенно для отца,

расценившего мое решение как некий бунт против традиционных правил

нашей семейной жизни. Явно оскорбленный, но стараясь сохранить

спокойствие, он заметил: “Не рано ли?.. Вообще -то, люди так не делают,

когда женятся. Надо бы познакомиться с будущими сватами. Поговорить

обо всем... Назначить день свадьбы...”

Для мамы новость не была столь болезненной, как для отца: она,

видимо, давно догадывалась о моих личных планах. И потому восприняла

известие о будущей женитьбе сравнительно спокойно. Но ее тревожил

непростой, бытовой вопрос: как и где мы думаем жить. И когда я сказал,

что будем жить самостоятельно, мама растерялась: то ли радоваться, то ли

плакать.

Родители Оли не возражали: против ее замужества: они знали меня

несколько лет и верили, что я могу быть хорошим мужем для их

единственной дочери.... Но только не сейчас, а через два – три года, когда

она закончит учебу в институте.....

Мы же думали и действовали иначе, по – своему решительно:

весенним утром (конец апреля) отправились в загс и оформили все нужные

документы – без свидетелей, без музыки и цветов...Аскетически сдержанно,

в духе молодежных, комсомольских традиций двадцатых годов. На

стандартный вопрос чиновницы, не колеблясь, ответили: “ Да, согласны…”

Быстро расписались в большой книге, услышали стандартные

“поздравительные” слова, получили официальное “свидетельство о браке”

– и покинули убогое одноэтажное здание в центре города...

Обниматься и целоваться в присутствии незнакомой женщины не

хотели и не стали. Да и некогда: у меня – очередная консультация и занятия

в кабинете, у Оли – весенняя полевая практика. Наверное, не следовало так

поступать в этот торжественный и важный для нас день?.. Когда я

рассказал родителям о загсе, мама осуждающе заметила: “Как нищие...

Соседи спрашивают, почему без свадьбы... Обиделись что ли на

молодых?..” В ответ на ее слова я несколько легкомысленно, наверное,

заметил: “.Не обращай на них внимание... Поговорят – поговорят и

забудут...” Мама возразила: ”Как то есть не обращать?.. Зачем их обижать?

Ведь мы с ними рядом живем...”

243

Моя женитьба тогда болью отозвалась в ее сердце: “ Взял и ушел, ни с

кем не посчитался. И нас как будто не видел... По – другому надо

делать…Не обижать отца с матерью…”

Родители молодых познакомились за праздничным столом

несколько дней спустя… Мама пыталась превратить спокойную встречу со

сватами в веселую свадьбу, но ее никто не поддержал, а ”виновники

торжества” быстро покинули квартиру, сославшись на “срочные” дела в

институте ...

Друзья, узнав о нашей женитьбе, радостно приветствовали и Олю, и

меня во время первомайской демонстрации... Интересовались, когда мы

пригласим сокурсников на свадьбу... И были явно недовольны, когда

узнавали, что торжественных “мероприятий” по случаю нашего “союза”

мы не намерены проводить...

На улицах звучали радостные песни, гремела веселая музыка, люди

приветливо улыбались друг другу и ликующе откликались на призывы,

которые доносились с трибуны на центральной площади... И нам казалось,

что в этот праздничный весенний, солнечный день уральцы поздравляют

и нас, молодых, энергичных, уверенных в своем счастливом будущем...

2

В родительском доме после моей женитьбы и ”ухода” (мы жили

теперь в маленькой комнате, отданной нам тетей Оли) стало спокойнее и

свободнее, чем прежде. Но никаких серьезных перемен, конечно, не

произошло. Братья по – прежнему занимались своими не всегда

понятными (родителям) делами. Пожалуй, самым энергичным в эти

теплые весенние дни, был отец: наступило е г о время, когда нужно было

найти хороший свободный участок ”под картошку”. Старый бахчевник, он

по – прежнему хотел “посадить немного” арбузов с тыквами. Но мама в

очередной раз решительно потребовала: “С бахчами пора совсем кончать...

Не молоденький, чтобы пахать и копать...”

Отец старался “не понимать” ее слов. И все же вынужден был, хотя и

неохотно, согласиться с мамой. Но привычка думать о будущем не

оставляли его... Хотя до зимы было далеко, отца уже волновали многие

хозяйственные дела ( корм для коровы, ремонт базов, покупка дров и угля

и пр.). Говорил: “...Ведь никто все это не сделает, если я начну

лентяйничать?..”

Родители регулярно, но не часто бывали у дочери...Отец полостью

простил ее, постарался забыть некогда в гневе сказанные скандальные

слова. В доме, куда недавно переехала семья (очередная смена адреса !..),

244

раздавался крик недавно родившегося младенца. Бабушка и дедушка

радовались, глядя на внука. Но дед испытывал довольно странное чувство:

одновременно – радовался, обижался, ревновал... Обижался не на дочь, а

на Владимира, хотя понимал, что причина для обиды такая “особенная”,

что о ней и говорить громко не совсем удобно: “Почему наших,

фамильных мальчишек до сих пор нет?.. Когда будут в нашей семье? Или

полностью пропадем?. Не пора ли старшему жениться...Иначе скоро и

хозяина в доме не останется – вот в чем беда…” Отец связывал свои

надежды на “продолжение рода” только со старшим сыном. Наверное,

Владимир казался ему более серьезным человеком, чем младшие,

постоянно занятые непонятными делами в институте и школе...

Костя

продолжал

увлеченно

“штудировать”

школьные

учебники...Занимался вместе со своим другом – отличником Ефимом,

мечтавшим о медали... Оба верили, что хорошие оценки в аттестате

гарантируют им успех при поступлении в институт. Ребята не жалели

себя: почти месяц отказывались от развлечений и отдыха, лишь в середине

дня торопливо съедали заранее приготовленные бутерброды, запивая их

холодным чаем, минут десять – пятнадцать отдыхали от “умственной

работы”, а затем вновь брались за учебники.. Основное внимание -

математике и физике. Помнили, конечно, что придется писать сочинение

по литературе, но оно не тревожило ребят: ”Обязательно напишем! Да и

зачем нам сочинение?.. Ведь оно – не главный экзамен в

политехническом…”

Выпускные экзамены друзья выдержали успешно… Правда, медали

Ефим не получил: “ споткнулся” как раз на сочинении.. Но и без медали

аттестат друга выглядел уверенно и благополучно... Как и аттестат моего

брата...Выпускники шестой теперь не сомневались, что их с нетерпением

ждет строгий, но все же гостеприимный Ленинград...

Подготовка к экзаменам невольно заставила Костю забыть о своих

домашних обязанностях. Даже всегда спокойная и справедливая мама не

выдержала и, не скрывая чувства обиды, упрекнула сына: “... Ты стал как

чужой... Вроде дома и как будто тебя нет. Никого не видишь вокруг.

Ничего не делаешь. Не рано ли стал убегать от нас?..” Она имела в виду

тревоживший ее “внутренний уход” детей, когда они, оставаясь дома,

начинали жить своей, малопонятной и даже несколько чужой для

родителей жизнью. Костя спокойно, несколько безучастно (таким он не

был до экзаменов) выслушивал слова мамы, но изменять правила своей

“самостоятельной ” жизни не спешил. Видимо, теперь он действительно

находился в каком -то другом, неизвестном ей мире...

...Друзья вновь и вновь внимательно просматривали учебники, решали

задачи, повторяли теоремы и законы: они понимали, что Ленинград – не

Уральск и требования к абитуриентам из далекого провинциального

245

городка будут намного серьезнее, чем в их школе...Беспокоила физика...

Учитель (слабый, по мнению ребят) никогда не умел или не хотел

объяснять сложный материал и на вопросы учеников часто не отвечал, а

лишь советовал: “ Прочитайте еще раз в учебнике, подумайте над

прочитанным...”.

С математикой ребята чувствовали себя уверенно: Николай Карпыч

знакомил

учеников

в

со

своим

“предметом”

основательно.

Требовательный, даже жесткий, когда речь шла о знании и оценках, но

готовый всегда помочь “думающему” школьнику, он дорожил своим

профессиональным авторитетом и честью лучшей в городе школы. Ребята

из старших классов (Николай Карпыч работал только в девятом и десятом)

относились к математику с большим уважением. И всегда несколько

побаивались его требовательного, твердого, ироничного характера...

... В середине июля Костя вместе с другом отправился “покорять”

бывшую российскую столицу...Отец, выслушав слова мамы, неохотно

согласился на его поездку: “Опять некому работать... Кто будет помогать в

лугах?.. На картошке?..” Родители дали сыну небольшие деньги. У Ефима

их оказалось еще меньше. Разве у его матери могли быть “серьезные”

сбережения?.. Полученных сумм (при жесткой экономии) должно было

хватить на месяц жизни в далеком городе......А дальше как?.. Загадывать

не хотелось......

Никто не мог уверенно сказать, какими окажутся результаты

вступительных экзаменов и удастся ли ребятам “завоевать” Питер и

политехнический институт..

Хотелось верить в победу ... Но все же “червь сомнения” постоянно

заявлял о себе... Страшил?.. Предупреждал о возможных поворотах

судьбы?.. Будущее виделось молодым уральцам неопределенно

загадочным...

3

Видимо, под влиянием “экзаменационной лихорадки” младшего

брата, заметно изменились взгляды и желания Владимира. Он, как и

раньше, организовывал и проводил “массовые спортивные мероприятия”..

Постоянно куда – то спешил, , встречался с руководителями “первичных”

комсомольских организаций и др. Было, однако, видно, что эта работа его

уже почти не интересует, что он устал от однообразных дел, не

затрагивающих его душу. Многое в них стало для брата привычно

знакомым и простым: “... Следует провести очередное городское

мероприятие? Что ж, проведу...”, – говорил Владимир секретарям...

246

Дома, на вопросы родителей, чем он все – таки занимается в “своем

горкоме”, сын вряд ли мог сказать что -то понятное им.. Ни отца, ни маму

совсем не интересовали ни кросс, ни футбол.. И зачем им нужна какая -то

загадочная “физкультура”, когда у них каждый день – свои нелегкие дела

и заботы?..

...Несостоявшийся студент военных лет, бывший армейский старшина,

ныне активный комсомольский “деятель городского масштаба” в

последнее время жил в постоянных размышлениях, пытаясь определить

свое будущее. Владимир не связывал его с профессиональной

комсомольской или партийной работой... Но чем все – таки заниматься?..

Летом ему исполнится 25 лет. В глазах сестры и братьев старший -

взрослый человек. Родители уже не раз говорили сыну, что “пора жить

как положено”. Отец его работу не признавал: “ Ну, что за дела у тебя?

Весь день, с утра до вечера, мотаешься по городу... Всех уговариваешь... В

Казенном саду вздумал бегать. Посмотри на Колю... Выучился... В школе

будет работать...” И вдруг последовало совершенно неожиданное

предложение, которое совсем недавно вряд бы высказал отец: “... И ты иди

в институт, учись, пока мы живы... “ Он иногда говорил об учебе и

институте по – другому, чем раньше. Мама сумела “перевоспитать” отца...

Но сама она в то лето о Владимире как о будущем студенте, кажется, не

думала. С болью и страхом смотрела на побледневшее, осунувшееся лицо

сына, вспоминала страшную, непонятную болезнь, опасалась, что она “вот

– вот вернется”. Врачи не знают, чем болеет Владимир и как помочь ему...

Может, и знают, но не говорят родителям? Что же делать? Опять просить

гурьевских родственников и знакомых? ..

Сын, с некоторым удивлением посмотрев на отца, согласился:

”Наверное, ты прав: надо и мне учиться... Поступать в наш институт... Но

как?..” Владимира серьезно беспокоили вступительные экзамены... Школу

закончил давно... Многое забылось... Разве в военное время серьезно учили

литературу или химию? Не до ботаники с зоологией было. Да и об

отметках тогда мало кто думал...Ребята готовились Родину защищать. А

теперь все совсем иначе.. Комсомольский “работник” поговорил с

секретарем горкома Т – вой, бывшей когда – то студенткой... Она

поддержала организатора спортивных мероприятий: “ Конечно, поступай...

Поможем... Без образования сейчас нельзя...”

Будущую специальность брат назвал не сразу... Но выбор у него

оказался совсем небольшими. Математика и физикой, как и химия с

географией исключались сразу: многое забыто или неизвестно...Остались

литература с русским языком и история?.. Владимир остановился на

литературе.. Здесь экзамены не такие трудные, как у историков. Да и

конкурс, говорят, бывает поменьше.. Все же русскую литературу он знал

несколько лучше, чем историю:. когда – то много читал... .

247

У брата имелось несомненное преимущество перед нынешними

выпускниками школ – служба в армии во время войны, работа в

комсомоле...Его могли принять в институт по т. н. “внеконкурсному

набору”. Нужно было лишь успешно сдать вступительные экзамены.

Можно получить даже “тройку”(“удовлетворительно”). Владимира к

экзаменов готовили (“тренировали”) его молодые родственницы -

невестка Оля и ее сестра, будущий медик Оксана.. Знакомая девушка

намекнула сестрам на возможные темы сочинения.. Откуда узнала ? – этот

вопрос ей никто не задавал...

Письменную работу по литературе (сочинение) брат сумел

“преодолеть”. Нельзя сказать, что блестяще, но вполне успешно. К другим

экзаменам он, ошибаясь, отнесся несколько легкомысленно: “...Теперь уже

не страшно. Обязательно сдам...” Но на устном экзамене по литературе и

языку возникли “сложности” при разборе предложения (тип, главные и

второстепенные члены, знаки препинания и пр.). И хотя Владимир сумел с

ними справиться, вынужден был выслушать довольно неприятное, но

совершенно справедливое замечание экзаменатора: “Надо лучше знать

грамматику. В школе Вас, наверное, учили разбирать предложения...”

Опытная М. А. Фомина, вероятно, не знала ( или забыла), в какое тяжелое

время учился в школе ее будущий студент.. К последнему экзамену (

история) пришлось готовиться особенно серьезно: нельзя было падать на

последней ступени”... Но все закончилось вполне благополучно

Во время подготовки к экзаменам Оксана обратила внимание на

хриплый кашель Владимира и посоветовала ему еще раз “пройти курс

традиционного казачьего лечения”.. По просьбе Оли, гурьевские

родственники прислали в Уральск известное местное “медицинское

средство”, заметно улучшившее здоровье ее деверя... Но только на

несколько лет .

Первый “решительный “ шаг в новую, для него пока неизвестную

жизнь Владимир сделал. Его положение (на ближайшие годы )

определилось: старший брат стал студентом педагогического института, он

– будущий школьный учитель...

Родители вздохнули с явным облегчением...Отец успокоился: теперь

сын не станет бегать по улицам города и в парке вместе с молодыми

спортсменами.. Мама была счастлива: у старшего сына будет “чистая”,

“спокойная” работа...Но никто из них, как и сам Владимир, еще не знал,

как “повернется” его будущая жизнь...Вообще, невозможно было

предвидеть что -либо определенное: ведь впереди – четыре года

напряженной учебы...

4

248

Лето 52-го года оказалось временем поисков, решений, раздумий,

ошибок, неудач и успехов...Каждый член нашей семьи искал свое дело и

строил свои планы на будущее. Двух братьев, как известно, тревожили

вступительные экзамены. Родителей беспокоили мысли об их возможном

одиночестве: “ У детей теперь своя жизнь…Они больше думают о себе. А

что будет со всей семьей?.. И кто останется с нами ?..”

Моя дела в летние месяцы 52-го года складывались, по мнению отца,

как – то непонятно, беспорядочно, запутанно. О моих планах и желаниях

сказал просто и откровенно: “Одна сплошная дурость… Пустая трата и

времени, и денег, как будто они у тебя лишние... Взрослый вроде, а как

малый мальчишка, играешь и забавляешься зачем – то ...”

В июне на три недели я остался один. Оля уехала из города на юг

области, где для студентов биофака кафедра ботаники организовали

очередную полевую практику...Я успешно выдержал государственные

экзамены...В светлом актовом зале института, в торжественной обстановке

мне вручили диплом “с отличием” и “министерскую бумагу” -

рекомендацию в аспирантуру при КазГУ..

. Но я чувствовал себя внутренне не совсем определившимся, даже

несколько потерянным. Будущая работа (или учеба?) виделась мне

несколько загадочной, неясной. Веселые студенческие годы и шумные

институтские аудитории остались в прошлом. Я, как и мои товарищи,

вступал в новую, пока неизвестную жизнь, -.со странными, порою

меняющимися

мыслями

и

неясными

желаниями

своего

будущего…Аспирантура?.. Наверное... Да, именно так... Но где? В какой

город и университет следует поехать?.. Почему – то, не объясняя причин

(даже себе), решил, что Алма – Ата – не для меня. А ведь именно туда, в

далекую столицу нашей республики, обычно уезжали уральские студенты -

будущие аспиранты...В КазГУ успешно учится недавняя выпускница

нашего факультета Галя... В Алма – Ату поедут Матжан, Калам, Евгений и

др. Но главный вуз республики вызывал у меня непонятное, необъяснимое

сомнение...Что же все – таки делать? Какой университет ждет будущего

аспиранта из провинциального Уральска?.. И ждет ли?..

Я решил рисковать: выполнить то обещание, которое давал себе

четыре года назад, после короткой, неудачной “учебы” в медицинском

институте, – обещание обязательно возвратиться в Ленинград. Бесспорно,

сказанное тогда походило на полудетскую “клятву”, но ее обязательное

выполнение отвечало некоторым особенностям моего “вздорного”,

самолюбивого характера...

Я знал этот строгий город из камня и мрамора значительно лучше,

чем Москву. В прошлом году вдвоем (Оля и я) бродили по его площадям и

249

паркам, побывали в музеях, любовались мостами, мечтали о нашей

совместной жизни здесь.. Нас очаровала сдержанная, строгая красота

старых дворцов и величие памятников.

Родители, когда я “мимоходом” упомянул Ленинград, попытались

отговорить меня от поездки туда: “ Разве тебя там ждут?.. Кому ты нужен?

И что ты забыл в этом самом Ленинграде?.. Уже ездил однажды и вернулся

назад. Еще раз хочешь попробовать?. И потом приехать домой?...”

Но меня поддержал тесть Всеволод Вячеславович, влюбленный в

город на Неве: “Если серьезно хотите быть аспирантом, заниматься

изучением русской литературы, то, конечно, учиться надо не в Алма – Ате.

Вряд ли там найдутся большие, настоящие специалисты, нужные вам...”

Итак, решено – в “славный град Петров”.. Будущий “исследователь”

русской литературы, я надеялся встретить там младшего брата и его друга:

они сдавали экзамены в политехнический институт... Я верил в их успех...

Но встреча с братом, к сожалению, не состоялась... С уральскими

ребятами на экзаменах случилось что – то странное, трудно объяснимое..

Ефим не “набрал” баллов, необходимых для поступления в политех.

Думается, что истинная причина его неудачи – в другом: не в слабых

знаниях, а в печально известном “пятом пункте”, на который официальные

лица тогда обращали серьезное внимание. Костя взял свои документы в

приемной комиссии: он не хотел оставаться в красивом и суровом городе

без друга...Неудачники возвратились домой. Решили, как некогда я,

учиться в Уральске. Подали – с явным опозданием – заявления в

педагогический, “подкрепив” их оценками, полученными в Ленинграде..

Выпускников шестой школы охотно приняли на физико – математический

факультет (отделение физики). Без бюрократических “проволочек” и

формалистической “тягомотины”...

5

Моя первая поездка в город на Неве (в начале августа) оказалась

неудачной.

Сумел лишь понять, что мое министерское направление в аспирантуру

здесь никому не нужно. И оно не имело никакого практического значения:

в отделах аспирантуры не хотели серьезно рассматривать эту

официальную “бумагу”.. Так, в педагогическом (“герценовском”)

институте мне вежливо и откровенно, но довольно холодно сказали, что

аспиранты кафедры русской литературы – это выпускники “своего”

факультета,: их заранее готовят профессора и доценты. И “чужих”

выпускников, особенно из провинциальных институтов, кафедра, как

250

правило, не принимает. В университете меня встретили более приветливо.

Секретарь отдела аспирантуры – вежливая женщина средних лет,

рассмотрев мою “рекомендацию” в КазГу, поинтересовалась, почему я

выбрал для дальнейшей учебы именно Ленинград, а не столицу своей

республики. Выслушав мое короткое объяснение, попросила написать

заявление с просьбой “допустить к сдаче вступительных экзаменов в

аспирантуру при кафедре русской литературы”. Но предупредила, что вряд

ли на факультете и кафедре станут серьезно рассматривать мою

“министерскую” бумагу, так как она не имеет отношения к ЛГУ. В конце

разговора прозвучало стандартное: “Мы обязательно сообщим вам

решение приемной комиссии...”

После поездки в Питер аспирантское будущее представлялось мне по -

прежнему неясным.. Но я все же надеялся получить письмо – приглашение

из университета и весь август настойчиво готовился к вступительным

экзаменам. Сидел над научными сборниками и статьями, монографиями и

очерками, рекомендованными Николаем Гавриловичем. В книжно -

журнальной работе я жил до середины сентября. Родителей навещал редко.

Они обижались, при встрече упрекали меня: “...Забыл нас моментально,

как только из дома вышел. Уже никто тебе не нужен...”

С братьями – студентами встретился однажды, – перед их отъездом в

колхоз для “оказания добровольной помощи труженикам села”. Они

привыкали к новому для них миру. Младший встретил в институте старых

школьных приятелей и сразу же почувствовал себя спокойно и уверенно:

он оказался в окружении знакомого “мира”... Владимир (старше всех

студентов группы) с интересом наблюдал за своими сокурсниками,

пытался разобраться в незнакомых требованиях и порядках. Ему – в первые

дни студенческой жизни – было значительно труднее, чем Косте.

...Несколько раз я заходил к сестре... Но ей было не до меня. Все свое

время Шура посвящала заботам о семье. Радостно показывала своего

младенца – сына.. Она была счастлива... Пожалуй, впервые в своей жизни

могла позволить себе заниматься тем, что радовало ее “душу”. Старалась

помогать маме, хотя ее время и возможности теперь были строго

ограничены: дети требовали постоянного внимания. Зять помогал тестю

выполнять что – то сложное и трудное во дворе..

....У каждого из родственников были свои интересы, заботы и дела...

Мои “аспирантские” дела складывались неопределенно. Если

откровенно и честно признаться, то пока вообще никак не складывались.

Невозможно было предвидеть конкретные результаты моих беспокойных

размышлений и действий... В середине сентября я вновь побывал в

Ленинграде. Поехал, как говорится, “на свой страх и риск:”. Вежливая

женщина, помнится, в августе обещала сообщить мне решение комиссии и

срок экзаменов. Но отправленное ею письмо где – то затерялось. Позже я

251

узнал, что в начале сентября кафедра и деканат решали вопрос о моих

первых шагах в стенах университета: ”Допускать ли выпускника

казахстанского института к сдаче вступительных экзаменов ?..” И хотя

министерская рекомендация (направление) не имела к ним отношения,

все же она бесспорно положительно характеризовало меня как бывшего

студента...

Руководительница факультетской аспирантуры Мария Ивановна

обрадовала: меня “Да, вы можете сдавать экзамены…” Обещала, как и

вежливая женщина средних лет, сообщить мне время их проведения. И в

очередной раз повторилась знакомая “история”: нужное письмо до меня не

дошло. Видно, уральская почта работала неаккуратно... Но удача все же

улыбнулась мне.. Через неделю после очередного (третьего) моего приезда

в Ленинград (в начале октября) были назначены вступительные экзамены.

За два дня до них меня пригласил заведующий кафедрой русской

литературы, профессор Игорь Петрович Еремин, решивший поближе

познакомиться с одним из “возможных кандидатов в аспиранты”. Разговор

(и не только о литературе) оказался долгим , но он, как я понял, еще не

определял моего будущего.. Членов комиссии (во главе с И. П.) больше

интересовало мое знакомство с научными работами, нежели знание

художественных произведений. Моя характеристика конкретных статей (о

Радищеве, Пушкине, Л. Толстом и др.), прочитанных дома, была

положительно встречена членами комиссии...

Я несколько успокоился после первого (т. н. “специального”)

экзамена, поверив в благоприятное продолжение и завершение загадочной

“аспирантской сессии” Действительно, два других экзамена (философия -

история партии, иностранный язык) прошли вполне успешно. Я бы сказал,

что слишком успешно – и непривычно легко...

Дальше – рекомендация экзаменационной комиссии, решение декана,

приказ ректора... Итак, мне удалось добиться желаемого: я возвратился в

Ленинград, я – аспирант ЛГУ. Одновременно со мной аспирантами

кафедры стали Леонид Радек (выпускник университета) и Збигнев

Бараньский (поляк из Вроцлава).

... Мой успех на вступительных экзаменах в аспирантуру до сих пор

волнует меня, оставаясь в памяти необъяснимой загадкой . Я не могу

убедительно ответить на вопрос, почему мне удалось ( или я смог ?)

сразу же после окончания провинциального педагогического института

поступить в аспирантуру одного из ведущих университетов страны...

Некоторые мои уральские приятели и знакомые не сомневались в том, что

у меня в городе на Неве имелась якобы “сильная мохнатая рука”,

способная сделать “все необходимое”. Я же в ответ мог только сказать,

что никакой “руки” (ни сильной, ни слабой) никогда не было и не могло

быть. И все же: почему так произошло? Неужели в тот год я лучше

252

других претендентов (а они были) подготовился к серьезным

вступительным экзаменам …

Бесспорно, я был несказанно рад своему успеху. Но моя радость, к

сожалению, оказалась неполной. Дело в том, что еще летом мы вдвоем

решили, что после моего поступления в аспирантуру Оля обязательно

переведется в “герценовский” институт: мы не хотели расставаться на

длительный срок (три года).. Но надежды на счастливую студенческую -

аспирантскую жизнь в Ленинграде неожиданно рухнули. От нашего

“умного” плана пришлось отказаться: весной следующего года у нас

должен был родиться ребенок. Оля, по совету родителей и моему

согласию, осталась в Уральске: здесь ей будет значительно легче учиться и

воспитывать младенца. Наверное, мы приняли не самое лучшее, но

наиболее разумное и необходимое решение – и не столько для нас,

будущих родителей, сколько для младенца...

В течение трех лет я постоянно думал о моей единственной Оле и

красавице – малышке, родившейся весной следующего года.. Постоянно

беспокоился, каждую неделю разговаривал с Уральском по телефону, жил

ожиданием встреч с моими родными, – спешил сам и торопил время...

Теперь, когда у меня появилась настоящая семья, нужно было думать о

том, что будем делать и как жить дальше.. Конечно, следовало обязательно

в срок закончить учебу в Ленинграде, написать и защитить диссертацию,

найти работу, быть вместе с Олей и воспитывать нашу необычную кроху..

К сожалению, встречались мы лишь во время моих каникул. Жили

несколько недель в квартире родителей Оли, чувствуя себя совершенно

свободными. Они в это время обычно уезжали в любимый Ленинград

(зимой), путешествовали по красивой Волге или знакомились с

“загадочной” Прибалтикой и ее городами (летом).

6

Об учебе и жизни в Ленинграде рассказывать не хочется. Мое

пребывание там состояло из постоянной, изо дня в день, работы, особенно

трудной в первый год. Я жил тогда в тесной комнате (пять человек)

студенческого общежития на окраине города (Малая Охта) и вынужден

был длинными километрами добираться до публичной библиотеки и

университета. Как все аспиранты первого года обучения, прослушал курс

лекций по философии и регулярно занимался иностранным (немецким)

языком. Успешно выдержал пять экзаменов т. н. кандидатского минимума.

Трудно объяснимыми и не всегда понятными в то “переходное” время (

лето 53-го года) показались требования на экзамене по философии: наш

253

молодой преподаватель, кажется, не знал, что и как аспиранты должны

отвечать на некоторые вопросы во время экзамена. Дело в том, что после

смерти Сталина его работы, ранее занимавшие центральное место в списке

“обязательной” литературы, были быстро исключены из него. Среди

“теоретиков” и “пропагандистов” марксистской философии наступила

временная, пугающая “теоретическая” неопределенность и внутренняя

растерянность...В этих условиях вопросы членов комиссии, как и ответы

аспирантов носили чисто формальный характер. И результат экзамена

можно было заранее предсказать...

В Уральске я рассказал о происшедшем своим братьям. Владимир,

выслушав мои слова, пришел к типично студенческому выводу: “ Ну, что

ж... Значит, больше не станем читать и цитировать Сталина... И семинара

по проблемам языкознания не будет...”

Осенью 53-го года меня как бывшего “комсомольского активиста”

избрали секретарем аспирантской группы (в мое отсутствие), и я как “

идеологически проверенное лицо” получил возможность перебраться на

Мытню, в относительно спокойное общежитие для студентов -

иностранцев...Тихая комната была нужна мне, в основном, для сна: утром я

уходил из общежития, весь день проводил в публичной библиотеке, роясь

в научной литературе и размышляя над первой главой диссертации;

возвращался в свою крохотную комнату (мой сосед – чех Янек ) поздним

вечером. Познакомился со своими коллегами – аспирантами двух кафедр (

В. Западов, Г. Иванов, Ю. Андреев, А. Иезуитов , Ш. Галимов и др.) и

молодыми научными сотрудниками, с которыми каждодневно встречался в

“публичке”: мы говорили о новых статьях, работе над диссертациями,

делились планами и пр. Но настоящей близости не возникало: я

использовал большую часть времени на свою работу и грустные мысли об

Оле и дочери..

... Думается, что мне серьезно повезло в университете: кафедра – это