Текст книги "Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)"

Автор книги: Николай Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

он явно ошибался: этот “процесс” продолжался и позже, – в семидесятые

годы, до кончины родителей, впрочем, не затрагивая наиболее

существенного в характере и жизни каждого “доброго молодца”..

Мы по – прежнему относились к маме и отцу с чувством неизменной,

искренней любви и глубокого уважения, возникших еще в наши давние

годы и до сих пор согревавших и их, и наши сердца Заботились об их

материальном благополучии (пенсионных денег не хватало для привычной

жизни), иногда старались помочь отцу в его простых домашних делах... Но

встречались не так часто и спокойно, как хотелось маме.. Отец, как и

356

раньше, недовольный “непонятной”, “путанной” жизнью, обычно вступал

в бесконечные “идеологические” (на самом деле – чисто бытовые) споры

со старшим сыном. Наверное, полагал, что Владимир как член партии

обязан “подробно” объяснить отцу все трудности (“заковыки”, по его

выражению) нынешнего времени..

Братья (больше в собственных, нежели в родительских глазах) уже

давно были взрослыми людьми: все работали и отвечали за спокойствие и

благополучие своих семей. Для всех наступила трудное время, когда

нужно было принимать самостоятельные решения и активно действовать.

Но родители думали совсем иначе. Так, отец настойчиво убеждал нас в

том, что мы совсем не знаем и не понимаем “настоящей” жизни и поэтому

часто допускаем “нелепые промахи”, совершаем “глупые”, трудно

объяснимые ошибки...А для мамы мы по -прежнему оставались просто

любимыми детьми, за которых “вечно душа болит”

Родители не могли спокойно думать и говорить о нашем будущем.

Оно по – прежнему беспокоило их, хотя, кажется, все дети нашли свое

место в жизни..

Волновало родителей и их собственное будущее, крепко, неразрывно

связанное с нами. Каким оно может быть? – на этот простой вопрос ни

отец, ни мама не находили нужного ответа. В их душах невольно

возникало чувство тревоги перед быстро меняющейся, “мелькающей”,

непонятной жизнью... Иногда отец высказывал услышанные на базаре

вздорные слухи – сплетни, обидные для детей предположения -

догадки...И дочь, и сыновья старались объяснить родителям, что наша

жизнь не такая мрачная и трудная, какую постоянно “придумывал” отец.

Но говорили, наверное, слишком легкомысленно, не совсем

убедительно и верно – по мнению родителей. Причина поспешности в

наших разговорах с ними объяснялась довольно просто: ни у кого из нас

никогда не было свободного времени слушать и сильного желания

“разбирать” и опровергать странные родительские догадки о будущем.

Нам предстояло “строить” (или укреплять) свои семейные “крепости”,

которые были так же дороги, как старый родительский дом. Впрочем, мы

никогда не обсуждали вопрос, что или кто для нас является самым

главным, более нужным... Но давно поняли, что старого казачьего дома с

его традициями, несмотря на все усилия отца, не существует и он уже

никогда не восстановится.. Судьба каждого молодого представителя

нашей некогда сплоченной, крепкой семьи, вступившего в большой мир,

будет складываться по – разному. Следует, однако, сказать, что в наших

характерах сохранилось и иногда заявляло о себе (правда, по – разному)

несовременное духовное “родительское начало” ( постоянный интерес к

истории родного края, к быту, труду, песням и преданиям казаков ). И оно

нередко вступало в противоречие с деловыми особенностями того мира, в

357

котором мы все жили и трудились, и со взглядами, господствовавшими в

современном обществе....

Впереди нас, детей “природного” уральского казака, ждала большая и

непростая жизнь...И только она была способна сказать что– то верное и

справедливое как о прошлом наших предков, так и о загадочном нашем

будущем...У каждого брата будет своя, особая жизнь...К сожалению, она

оказывалась не всегда такой, какую хотелось бы создать и увидеть ...

1

... Невольно вспоминаются некоторые, может, не самые важные и

серьезные события нашей семейной жизни 60-х годов...

Итак, молодые преподаватели (такими мы считались на протяжении 5

– 7 лет работы), Оля и я после длительных скитаний в поисках комнаты -

“угла” и в чужих домах оказались в квартире нового дома, построенного

рядом с основным учебным корпусом института... Квартира оказалась

небольшой, слишком тесной для нашей семьи . Но мы спокойно прожили в

ней почти десять лет, надеясь, что когда -нибудь удастся найти другую,

большую, где детям было бы свободно и спокойно. Пока же в крохотной

детской поставили небольшую кровать для сына. Дочь спала на

“раскладушке”, которую вечером “разбирали” в комнате, а утром -

складывали и убирали в коридор (или ванную комнату)..

Но Наташа никогда не жаловалась на неудобства в квартире и свою

сложную жизнь: трудолюбивая, уверенная в себе школьница, самолюбивая

и красивая девочка с выразительными карими глазами, она успешно

училась все годы, никогда не позволяя себе опускаться ниже завоеванной

ею еще в младших классах “вершины отличницы”. В субботу дочь часто

уезжала к бабушке и дедушке, живших на противоположном конце

города... Для того, чтобы “отдохнуть” от нашей постоянной тесноты и

встретиться с подругой – сверстницей...

Школа (№ 1), в которой училась Наташа, – восьмиклассная, т. н.

“неполная средняя”. После ее окончания все ученики выпускного класса

“перешли” в школу (№ 6), находившуюся в центре города. Но Наташа

поступила по – своему: она решила продолжить учебу в другой (№17): там

имелся класс с “углубленным изучением математики”, которой она тогда

увлекалась.. Дочь мечтала поступить в Московский университет. И ради

осуществления своего желания готова была терпеть все трудности,

связанные с учебой в новой школе и незнакомом классе...

Семнадцатая школа находилась на севере Уральска. Наташа каждое

утро ехала в автобусе, терпеливо выдерживала давку в толпе пассажиров и

358

тряску на неровностях нашего “проспекта”. Лишь в последнем классе она

почувствовала себя “территориально свободной”: наша семья “получила”

трехкомнатную квартиру, расположенную рядом со школой..

Новые учителя неоднократно проверяли знания “чужой” отличницы .

Лишь убедившись в ее хорошей подготовке по всем учебным

дисциплинам, поверив, что она разбирается в самых сложных вопросах,

приветливо приняли новую ученицу... .

Через два – три месяца учебы Наташа успешно “вписалась” в новый

коллектив и сумела завоевать уважение одноклассников. Доброжелательно

настроенная, приветливая по отношению к товарищам, она охотно

помогала им в решении сложных задач по математике и в выполнении

трудных упражнений по английскому языку. Но о своих планах

предпочитала не рассказывать. .

...В отличие от организованной и спокойной дочери, наш малолетний

сын был способен на неожиданные и разнообразные “фантазии”...Он, как и

его сестра в свое время, посещал детский сад.. Небольшой, уютный,

знакомый многим уральским родителям, небольшой двухэтажный дом

находился, как говорится, в двух шагах от нашего дома... Воспитательницы

сохранили самые добрые воспоминания о нашей дочери и часто

сравнивали Сашу с ней. Бойкий малыш уступал своей сестре в

дисциплине, у него был трудный (по мнению работниц сада) характер.

Беспокойный выдумщик, он не хотел соблюдать “стандартный режим” и

выполнять требования – приказы “взрослых людей”.. Строгая дисциплина

и четкий распорядок игр и дел мальчику никогда не нравились. В четырех -

пятилетнем возрасте Саша уже считал себя “самостоятельным” человеком,

имеющим свои особые взгляды и интересы. Физически крепкий (для

своего возраста), он старался доказать свое превосходство перед

товарищами по группе, смелость и решительность во время прогулок.

Вызывая беспокойство воспитателей, сын нередко убегал из детского сада

на улицу, в соседние кварталы. Побеги объяснял просто и кратко (говорил

убедительно): “ Там совсем неинтересно. Спать заставляют... Я играть хочу

с мальчишками, а они ничего не умеют делать... Лучше на улице...”

Доказать Саше, что он не прав, что все дети ходят в детский сад – не

удавалось.. Наши уговоры – объяснения и требования на него почти не

действовали.. Обычно после “нравоучительного” разговора с мамой сын

несколько дней аккуратно и спокойно посещал нелюбимый детский сад, но

затем повторялось знакомое: улица, поиски...Нам пришлось отступить..

Саша охотно оставался дома.. Играл во дворе со своим ровесником

Димкой, таким же фантазером, как наш малыш... Мы не могли чувствовать

себя спокойно, уходя в институт, так как знали, что сын обязательно

придумает что – то новое, непонятное.. Иногда – совершенно ненужное и

ему, и квартире.. Как, например, “игры” с электрическими приборами,

359

газовой плитой или водопроводным краном... Так бывало – и не раз – в

раннем детстве, так будет и значительно позже...Только “фантазии” сына

станут другими, иногда – слишком опасными...

2

Работа в медицинском училище не принесла Оле радости и

удовлетворения .. Хороший преподаватель химии, она постоянно

сталкивалась с “нулевыми”

знаниями школьного “материала” у студентов училища. Некоторые,

приехавшие из отдаленных поселков и аулов будущие медики плохо знали

русский язык и не всегда могли понять рассказ преподавателя, химические

формулы

и

научную

терминологию...

Регулярно

проводимые

дополнительные занятия, бесспорно, помогали первокурсникам, но вряд ли

можно было говорить, что они хорошо знают химию.. Директор училища

Алибаев требовал от Ольги Всеволодовны “высоких показателей”

успеваемости учащихся, но их не было и не могло быть. В течение

учебного года не раз возникала несколько странная ситуация,

свидетельствующая о том, что руководитель училища и преподаватель по -

разному смотрят на подготовку будущих специалистов.

Оля, после разговора со мной, решила оставить работу в медицинском

училище и весной 1957-го года перешла в педагогический институт, на

кафедру ботаники, которой руководил ее отец, профессор В. В. Иванов,

известный геоботаник, более двух десятилетий изучавший степи Западного

Казахстана. Заслуженный деятель науки Казахской ССР, он создал свою

научную школу, успешно руководил аспирантами. Конечно, ему хотелось

видеть среди учеников и собственную дочь, которая могла бы стать

продолжательницей его научных исследований...

Всеволод Вячеславович предложил своей дочери, как выяснилось

позже, неизвестную местным ботаникам, сложную тему – изучение

гидрофлоры степных рек, луговых прудов и озер области. Оле предстояло

заниматься определением и анализом многочисленных видов альгофлоры

Приуралья. Молодая, еще неопытная будущая исследовательница охотно

согласилась заняться поисками и систематизацией неизвестных

материалов, не подумав о том, какая трудные – “на природе” (сбор

“материала” – водорослей, анализ воды, характеристика рек, озер и пр.) и

сложные наблюдения и выводы – в лаборатории ожидают ее. На

протяжении более десяти лет, помимо основной педагогической работы

(лекции, семинары, полевая практика и др.) молодая исследовательница

занималась изучением водорослей: готовила образцы, сидела над

360

микроскопом, систематизировала полученные материалы и пр.

Неоднократно бывала на степных озерах (15), прудах ( 40) и реках (10), – в

разное время года и местах (постоянного транспорта не было).

Неоднократно ездила в Ленинград, чтобы сначала “выдержать”

кандидатские экзамены в Ботаническом институте, а затем – советоваться

со специалистами...

Научная работа выполнялась в странных, непривычных условиях.

Лаборатории (или кабинета) на кафедре не было... Ее пришлось

организовать в собственной тесной квартире. На небольшой кухне,

ставшей на многие годы лабораторией, проходили исследования, каждый

день начинавшиеся после возвращения из института и продолжавшиеся до

позднего вечера... Члены семьи относились к ученой жене – маме спокойно

– терпеливо и старались не мешать ей, когда она сидела над микроскопом...

Работа с водорослями неожиданно увлекла молодую вузовскую

преподавательницу. Оля поверила, что способна заниматься научной

работой самостоятельно, открывать нечто новое, неизвестное гидрологам

(не только местным) и геоботаникам.. Возникло чувство ранее

неизвестного творческого удовлетворения... На некоторое время были

отодвинуты в сторону домашние заботы..

Часть материалов своей работы Оля опубликовала в научных

сборниках или сообщила на конференциях в Ташкенте, Ленинграде,

Одессе и др. Специалисты из научных центров (Ботанический институт,

Лаборатория озероведения АН и др.) положительно оценили

предварительные результаты, полученные молодым альгологом...

Результаты напряженной многолетней работы Оля обобщила в

кандидатской диссертации “Фитопланктон Северного Прикаспия”,

успешно защищенной в декабре 1971-го года в пединституте им. А.

Герцена (Ленинград)... Одним из официальных оппонентов уральской

исследовательницы был известный ботаник, Заслуженный деятель науки

СССР, профессор М. М. Голлербах.. Его согласие выступить на заседании

Ученого Совета само по себе стоило многого. Оно подтверждало научную

ценность и новизну работы, выполненной моей женой – настоящей

труженицей.

После защиты диссертации Оля настойчиво продолжала изучение

альгофлоры степных рек и озер родного края. Итог ее работы – более 20

статей, опубликованных в коллективных сборниках, а также доклады на

различных научных конференциях .

К сожалению, доцент кафедры ботаники (с конца 1974 -го года)

оказалась единственным ученым, занимавшимся изучением водных

“богатств” родного края.. Ольга Всеволодовна надеялась, что ее нужная

науке и практике работа будет продолжена : ведь она сделала практически

первые шаги в изучении природы водоемов родного края.. Однако никто

361

из молодых коллег не решился идти по ее действительно сложному и

трудному научному пути и продолжить изучение фитопланктона

Западного Казахстана. Видно, слишком долгим и тяжелым показался им,

нетерпеливым и самолюбивым, путь изучения рек и озер Приуралья ..

3

Мое положение на кафедре литературы на протяжении почти десяти

лет казалось мне (может, и было таким?) несколько странным,

неопределенным, не имеющим серьезной профессиональной и научной

перспективы Специалист в области русской литературы 19-го века ( по

своей подготовке в аспирантуре), я рассчитывал “читать” студентам

именно этот историко – литературный курс. Но он постоянно мне не

“доставался”, поскольку рядом со мной работали опытные преподаватели,

много лет “читающие” этот курс и успешно занимающиеся научной

работой...

Пять лет мне пришлось знакомить первокурсников с фольклором и

древней русской литературой. Кажется, я уже уверенно разбирался в их

сложных проблемах, свободно и профессионально проводил занятия в

студенческой аудитории. Почувствовал себя среди коллег достаточно

уверенно и спокойно. Надеялся, что со временем более глубоко и детально

разберусь в конкретных художественных и методических “загадках” моих

учебных “предметов”... Но неожиданно все мои планы и надежды

рухнули.. .Из Алма – Аты возвратился аспирант – ученик Е. Е.

Соллертинского, занимающийся изучением фольклора как профессионал,

и заведующий кафедрой решил передать ему м о и курсы. Мне же было

предложено заниматься новым учебным курсом – литературой 18-го века (

М. Ломоносов, Г. Державин, Д. Фонвизин, А. Радищев и др.), которая меня

совершенно не интересовала: казалась слишком рассудочной, холодной,

лишенной (может, за исключением Д. Фонвизина) эмоционального

начала...

Я обратился к заведующему с просьбой доверить мне преподавание

других литературных “курсов”, более разнообразных и богатых по своей

основной проблематике и художественным решениям, чем 18-й век...

Такой мне виделась литература 20-го века, – как предреволюционная, так и

советская. Я получил эти курсы, но не сразу и не так просто и спокойно,

как хотел: после долгих, горячих споров и неприятных, “жестких”

разговоров и объяснений – на заседаниях кафедры и совещаниях в

деканате..

К сожалению, в первые годы работы в институте мне нередко

отводилась роль “добросовестного крайнего”, “старательного мальчика для

битья” или для “решения острых и трудных профессиональных задач”. Я,

362

как правило, был нужен заведующему кафедрой тогда, когда возникали

“сложные учебные проблемы” в виде новых историко – литературных или

теоретических курсов, неожиданно появлявшихся в вузовской программе.

Так, никто из опытных преподавателей не согласился читать лекции по

теории литературы. Их “доверили” мне. Так же, как и новый, совсем “не

разработанный” (говорилось на заседании кафедры) “специальный курс”

по современной ( 50 -х – 60-х г. г.) советской литературе...

Наверное, такое отношение ко мне можно объяснить довольно просто:

я более пяти лет рассматривался как самый молодой член кафедрального

коллектива ( и был таким), недавно возвратившийся из “второй” столицы,

где слушал лекции известных ученых и познакомился с новыми идеями и

работами в области литературы...Поэтому мне должно было легче, чем

моим старшим коллегам, понять современные профессиональные

проблемы... Так ли было на самом деле, – не знаю. Но помнится, что

приходилось напряженно работать и думать над каждой новой лекцией,

разыскивать и критически оценивать разнообразные статьи и

монографии.. Впрочем, я не имел привычки “радовать” моих коллег

жалобами на трудности, возникавшие во время любой работы.. Обязан был

сам успешно справиться с ними... И подготовить ряд лекций, содержание

которых отвечало бы требованиям современной науки..

Должен не без сожаления отметить, что после успешной защиты

диссертации я стал привлекать к себе пристальный, не всегда

положительный интерес ряда преподавателей института. Я не жалуюсь на

свое сложное и трудное положение в первые годы работы, но и не могу

забыть той атмосферы откровенной зависти и злой, несправедливой

“критики”, которая сложилась вокруг меня. Некоторые преподаватели ( в

основном – историки) не могли “простить” мне слишком ранней (по их

мнению) кандидатской степени и должности старшего преподавателя:

“Подумаешь, ученый!.. И высокое положение на кафедре занял слишком

быстро...Просто выскочка...Кто – то, конечно, помог... Не зря же после

окончания института несколько раз ездил в Ленинград.. И там, и здесь у

него своя рука...” И старательно искали эту “руку”, но, не найдя ее,

обижались... на меня: видно, я слишком тщательно “спрятал концы в

воду...”

Через несколько лет, в конце пятидесятых, институтские “зубры”

сказали мне свое “приветливое “ и “доброе” слово: на заседании Ученого

Совета радостно “прокатили” мою кандидатуру, когда я обратился в

ректорат института с просьбой обсудить вопрос об избрании меня

доцентом кафедры. И позже, через десять лет, подобная “веселая история”

повторилась: “опытные” члены Совета не доверили мне руководство

кафедрой литературы, старательно защищая одного из своих старых

товарищей, хотя, по вузовскому уставу, он уже не имел права занимать эту

363

должность... Тогда, по приказу ректора В. К. Сидорова, я был назначен

“исполняющим обязанности” заведующего кафедрой. Через четыре года я

уверенно “прошел” через тот же Совет. И, кажется, успешно руководил

кафедрой 14 лет, до весны 1982– го года...

Не скрою: я хотел возглавить кафедру литературы, чтобы сделать ее

по – настоящему современной и профессиональной. Надеялся несколько

изменить ее состав, привлечь к работе успешных выпускников

факультета, направить их в аспирантуру, помочь стать настоящими

современными специалистами Планы по обновлению кафедры мне

удалось осуществить... Но потребовались немалое время, постоянная

настойчивость и твердое терпение, чтобы увидеть серьезные

положительные результаты своей работы. Мне удалось добиться

некоторого изменения состава кафедры за счет молодых преподавателей -

кандидатов наук (Н. А. Выдрина, Э. Г. Габбасов, А. А. Дырдин, А. Н.

Евстратов, Н. М. Щербанов ). На кафедру были приглашены опытные

кандидаты наук – З. И. Туаева ( методика преподавания литературы) и А. И

. Сторожев (русская литература 19 -го века). Последний многие годы

работал над докторской диссертацией, посвященной сатире в творчестве

Вл. Маяковского...

... Руководство кафедрой занимало много времени... Нужно было

постоянно решать конкретные, “сиюминутные” вопросы, проверять работу

преподавателей, наблюдать за “учебным процессом” и пр. Я овладел

некоторыми “простыми законами” контроля кафедрой (“... никогда не

забывать ничего и никого...”) и деловых отношений с деканатом и

ректоратом. Так, всегда, в “определенное время”, составлял для учебной

части расчет часов (лекции, практические занятия и т.д.), нагрузки

преподавателей, планы работы кафедры; аккуратно писал разные отчеты и

справки.. Многие (не всегда нужные, на мой взгляд) бумаги я передавал в

канцелярию и руководству института в назначенный ими срок – не раньше,

но и не позже, что рассматривалось нашими чиновниками как некая

насмешка над их “рабочими” требованиями. Но критиковать меня было

трудно...Какие замечания можно высказать мне?. Недовольны.. Но чем? Я

же был исполнительным заведующим кафедрой...

“Сделать” кафедру такой, какую хотелось мне видеть, в полной мере

не удалось.. Пожалуй, по причинам трудно объяснимым – и не всегда по

деловым и профессиональным... В 70-е годы ухудшилось мое отношение с

руководством института. Почему? Надо было молчать или соглашаться,

когда ректор или секретарь парткома на собрании высказывали странные

или спорные предложения, а меня почему -то “тянуло за язык”, как будто

заставляло говорить что – то свое и не соглашаться.. “Мудрые”

преподаватели, не разделявшие взгляды руководства, но никогда открыто

не выступавшие против его предложений и идей, советовали мне: ”... Не

364

надо бы так говорить...“ Но я не мог изменить свой “строптивый”,

“вздорный”, ироничный, “неуемный” (фокинский) характер...

В конце 60-х годов я коллектив института избрал меня

председателем месткома.. Теперь я должен был говорить на заседаниях и в

кабинетах не столько о делах кафедры литературы, сколько о положении

дел в институте. Вступал в серьезные споры с руководителями института

(особенно часто с проректором по хозяйственной части)... И быстро был

“наказан”: через год беспокойной работы в месткоме меня освободили от

профсоюза, посоветовав “сосредоточить свои силы и время на работе со

студентами”. Некоторые “умные языки” стали громко объяснять причину

моей быстрой “отставки”: оказывается, я “не оправдал доверия нашего

большого коллектива”, ректората и парткома. Что ж? Может,

действительно так... Не обижался на “обвинения” и не сильно печалился,

так как профком не доставлял мне ни радости, ни удовлетворения...

...Руководя кафедрой, постоянно читая курс советской литературы, я

не забывал о научной работе. Еще в начале 60-х годов наш коллектив

установил творческие связи с объединением литературоведов Поволжья..

Вместе с моими коллегами я не раз участвовал в научных конференциях (

Казань, Куйбышев, Саратов. Волгоград и др.)..Позднее я познакомился с

учеными Оренбурга, Челябинска, Омска (в сибирском городе работал Э.

Шик). Интересно было встречаться с молодыми литературоведами на

“герценовских чтениях” (Ленинград), которыми руководил профессор А. И

Хватов....

До сих пор не могу понять и объяснить самому себе, как же

получилось, что я прекратил заниматься исследованием прозы времен

Пушкина... Может быть, на меня сильно повлияла неожиданная смерть

моего учителя Б. В. Томашевского?

...Я искал “своего” нового писателя, – искал и не находил... Увлекся

ранними рассказами М. Шолохова, историческими поэмами Л.

Мартынова, творчеством молодых поэтов 50-60-х годов и т.д. Если

признаться откровенно, то следует сказать, что я просто “бездарно

разбрасывал” свои творческие силы и время... Позднее энергично занялся

изучением русской поэмы 30-х годов нашего века, надеясь написать что -

то серьезное... Но, к сожалению, я опоздал со своими научными планами...

А, может, все значительно проще: я – не серьезный исследователь

литературы прошлого, а критик – публицист, постоянно выступавший на

страницах местной газеты со статьями, знакомящими читателей с новыми

произведениями оветской литературы и спектаклями местного театра?..

4

365

В начале 70-х к профессиональным проблемам добавились семейно -

бытовые вопросы. Семья переехала в квартиру, расположенную в новом

районе города... Далеко от института, но рядом со школой, где учились

наши дети, требовавшие постоянного внимания. Особенно сын, по -

прежнему “фантазер”, “выдумщик”. Ему, как некогда простые игры в

детском саду, были скучны школьно– домашние задания и давно знакомые

требования и запреты взрослых.. Отдельные желания и поступки Саши не

всегда радовали родителей. И учителя вынуждены были более

внимательно наблюдать за его поведением, в котором ощущалась сильное

воздействие улицы...

Дочь успешно (золотая медаль) закончила среднюю школу.

Неожиданно ( для меня неожиданно) решила поступать не в МГУ, о чем

всегда мечтала, а в ленинградский “политех” (как некогда ее дядя), но

быстро поняла, что выбор института и будущей профессии – серьезная

ошибка. Возвратилась в Уральск, обрадовав маму и встретив насмешливые

улыбки и “веселые” речи бывших школьных подруг: “ А еще

медалистка...” Год Наташа работала библиотекарем, постоянно занималась

математикой и физикой, аккуратно выполняла задания заочных

подготовительных курсов при университете, иногда обращалась за

помощью и консультацией к знакомым преподавателям и пр. Дочь крайне

болезненно реагировала на любые разговоры о Ленинграде и

политехническом институте: она не могла простить себе прошлогоднего

решения. Она поставила перед собой старую задачу – обязательно

поступить и учиться в МГУ. Успешно выдержала сложные вступительные

экзамены (пришлось сдавать, так как “привилегии” медалистов

действовали лишь один год после окончания школы) и стала студенткой

нового, недавно созданного факультета вычислительной математики и

кибернетики... Привыкала к самостоятельной жизни в столице ( в

студенческом общежитии) тяжело, болезненно: трудно давался ей “отрыв”

от семьи .

На втором курсе вышла замуж за однокурсника. На зимние каникулы

приехала домой с мужем Георгием (Жорой) и чудесной трехмесячной

девочкой.. Мы, молодые бабушка и дедушка, решили (после короткого

раздумья) оставить Алену у себя: пусть студенты спокойно учатся...

Через несколько месяцев в нашей квартире появилась еще одна,

непривычная для нас забота: приятель привез из Москвы “подарок” -

небольшого, месячного, беспомощного щенка.. О нем когда – то мечтал

Саша. Но, конечно, не думал, что за ним следует постоянно ухаживать,

каждый день (и не раз) кормить, выводить на улицу и пр. Через полтора -

два месяца сын “устал” от непривычной для него “работы”, и ее пришлось

выполнять родителям...

366

Наступили не самые легкие времена. Но мы, кажется, успешно

справились со всеми новыми трудностями и дома, и в институте. Как

удавалось?.. Вряд ли стоит об этом говорить... Кому интересно знать, что

ранним утром ( до ухода в институт) и поздним вечером я “прогуливал”

Джека и разогревал молоко для внучки? Или что Оля торопливо

возвращалась домой после занятий, а я спешил на очередную лекцию?. И

как иногда мы не успевали встретиться дома, и тогда приходилось внучку

передавать из рук в руки в автобусе?.. Пассажиры, с нескрываемым

любопытством наблюдая за этим “процессом”, спрашивали одного из нас,

почему мы так делаем...

Через год “жестко организованная” жизнь стала намного легче: нам

удалось найти для внучки опытную няньку, живущую в нашем подъезде...

4

Про свою единственную сестру я не раз говорил, но, кажется,

торопливо и не так подробно, как она того заслуживает... Ведь Шура

воспитала ( вместе с мамой) всех братьев, нисколько не жалея себя.. О

своем нелегком детстве она не любила вспоминать, но все знали, что

сестра хотела учиться в школе, но вынуждена была (по жесткому

требованию отца) лето и осень проводить на бахче, зимою – заниматься

домашними хозяйственными делами. Девочка – подросток, она рано стала

работать на валяльной фабрике ...

Когда Шура вышла замуж, у нее появилась мечта о собственном м

доме, в котором могла бы жить вместе с любимым Ваней и детьми – так,

как ей нравилось и хотелось.. Но длительное время мечту не удавалось

осуществить: в семье никогда не было “лишних” денег, необходимых для

покупки хотя бы небольшого домишка...Многие годы сестра с семьей

“кочевала” по городу, переезжая из одной небольшой “съемной” квартиры

в другую, из одного дальнего, окраинного района в другой. И все же в

середине 60-х годов старое желание Шуры исполнилось: Ваня ( при

поддержке родственников и друзей) купил старый, полуразрушенный

небольшой дом, с неухоженным, но отдельным двором. Он находился на

известной (Комиссарской) городской улице, недалеко от родителей.

Шура невесело смотрела на ветхие, готовые развалиться ворота и

забор, темные кирпичные стены дома, грязные рамы и полуразрушенную

крышу, но все же испытывала чувство тихой радости и спокойного

удовлетворения: наконец – то, она будет настоящей хозяйкой в с в о е м

доме и станет жить совершенно свободно и независимо ..

367

Приобретенные “владения” нуждались в серьезном ремонте.

Следовало многое менять, восстанавливать, укреплять, красить и пр.

Прежде всего часть стен и крыши – снаружи, пол и потолок – в комнатах,

ворота и забор – на улице, сараи – во дворе. Старая хозяйка (дом

принадлежал пожилой женщине) не могла поддерживать дом и двор в

хорошем состоянии: думается, что у нее просто не было ни желания, ни

сил, ни денег для их ремонта..

Будущие тяжелые работы (на долгие годы) не страшили новых

владельцев: Шура и Ваня привыкли постоянно и усердно трудиться, не

думая об отдыхе и развлечениях, не зная усталости.. Они могли

рассчитывать (и рассчитывали) лишь на свои силы, умение и терпение...

Небольшую помощь (сказывались возраст и собственные дела) зятю мог

оказать тесть, имевший серьезный опыт не столько в ремонтных работах,

сколько в поисках нужных материалов . Но. как выяснилось Ваня в такой

помощи не нуждался..

От братьев жены серьезной поддержки зять не надеялся получить: они

– люди, бесспорно, неглупые и сильные, но в его строительном деле

совершенно бесполезные: “Чем они помогут? Ведь ни один шурин не

умеет по – настоящему завинтить гайку, прочно и аккуратно прибить

доску или хорошо заточить топор.. Кирпичи и дрова с одного места на

другое переносить?.. Лучше самому все делать. Так будет спокойнее и

быстрее... Не надо ничего объяснять и переделывать...”

.... Ваня, наверное, был прав в своем недоверчивом отношении к

молодым родственникам... Ему приходилось надеяться только на свои