Текст книги "Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)"

Автор книги: Николай Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

предсказано, что оно сохранит себя как вольную, независимую общину,

пока стоит Старый собор. Легенда, однако, не смогла предвидеть

будущего трагического разворота событий: собор сохранился, а Войско

жертвенно сгорело в огне гражданской войны.

Для казаков Войско было единой трудовой и военной общиной. На

протяжении трех веков уральцы жили коллективными заботами,

принимали активное участие в различных по масштабу и характеру

событиях (война и багренье, бунт и сенокос, войсковые и религиозные

праздники). Идея единства и братства воплотилась и в названии многих

улиц: в городе всегда можно было найти конкретные войсковые

ориентиры. Названия станиц в городской топонимике – яркое

свидетельство сплоченности и содружества всех казачьих территорий – от

Каспийского моря до Оренбургской губернии ( Гурьевская, Илекская,

Калмыковская, Кирсановская, Кулагинская, Рубежинская, Сламихинская,

Соболевская и др. улицы). Их можно рассматривать и в качестве пособия

по географии Войска. Взаимоотношения Войска и российского

государства не всегда складывались дружески. Интересы уральцев и

центральных властей порою не совпадали. И тогда казакам с оружием в

руках приходилось защищать свои права и волю. Однако уральцы,

гордившиеся свободой ( «Москва – нам не указ...»), рассматривали

войсковые земли как исконно русскую территорию. Постоянная связь с

Россией для казаков была естественной и необходимой... Себя они

рассматривали в качестве воинов – защитников родины – России.

Неслучайно названия многих уральских улиц воспринимались как

доказательство крепкой, органической близости-родства Войска и

российских

городов

(Астраханская,

Балаковская,

Бузулукская,

Воронежская, Красноярская, Оренбургская, Самарская, Саратовская,

Тамбовская и др.). И одновременно эти названия указывали места, где

приходилось служить или бывать казачьим сотням.

Довольно странным и необъяснимым кажется отсутствие в городе

таких улиц, как Московская и Петербургская... Войско имело постоянную

связь со столицами: там находились казачьи сотни, десятки молодых

земляков обучались в столичных университетах и институтах, Войско

ежегодно отправляли в Петербург «царские презенты» и т. д. Но, видимо, с

этими городами были связаны не самые лучшие воспоминания уральцев. И

они не хотели и не могли простить столицам бессмысленной жестокости и

27

явного беззакония во время расправ с местными бунтарями. Да и что

можно ждать от Москвы, которой вынуждены подчиняться казаки

(«Москва играет, а мы пляшем», «Москва слезам не верит»)? Или от

Петербурга, где постоянно царят мрак, холод и слякоть?

Названия отдельных уральских улиц могут показаться (приезжим

людям) странными, загадочно-непонятными и поэтому требуют

необходимого

объяснения,

расшифровки.

Такова,

например,

Баскачкинская (Баскачкин мост, Баскачкина ростошь) улица.

По мнению историков, севернее будущей войсковой столицы некогда

находилась одна из переправ, где путешественники и торговцы из Европы

и Азии преодолевали воды быстрого Яика. Здесь во времена Золотой

Орды располагался пост (своего рода таможня) баскака – «татарского

пристава для сбора податей и надзора за исполнением ханских повелений»

(Вл. Даль).

Местный краевед находит иное объяснение загадочному слову:

«баскачка» – это россошь, т. е. небольшая, разделенная весенним потоком

на части равнина среди невысоких холмов, через которую затруднена

переправа.

Думается, требует объяснения и название одного из старых

небольших переулков (Чечерный) в Куренях. Оно звучит довольно странно

и непонятно. Оказывается, чечерой (чичерой) в некоторых губерниях

(Тульская, Тамбовская, Рязанская и др.) называли «резкий, холодный

осенний ветер с дождем, иногда со снегом» ( Вл. Даль). И каким же

образом природное явление превратилось в название уральского переулка?

Может, на его территории в осенние и зимние месяцы свирепствовал

холодный ветер? А на соседних улицах было тихо и тепло?. Убедительного

ответа на вопрос, откуда и почему пришла в Уральск таинственная

«чечера» пока не найдено.

Еще одна загадка – улица Горная. Поистине странное название для

города, расположенного на плоской равнине. Или оно имело в виду

невысокие Меловые горы, расположенные в нескольких верстах от города

?. Особое место в городской топонимике принадлежало улицам и

площадям, в названии которых запечатлена историческое прошлое

Войска,. – участие казаков в военных кампаниях. Эти названия

напоминали им как о славных победах, так и о больших жертвах во время

войны против азиатских правителей – ханов и эмиров. Таковы, например,

Джизакская, Кокандская, Хивинская и Ура – Тюбинская улицы,

Самаркандский проспект, Туркестанская и Иканская площади.

«...Повелел нам Царь державный в поход идти на Хиву....», «...Хан

кокандский Барантай чрез пустыни Туркестана к нам Касыма шлет с

ордой», «...Как во городе, братцы, Джузаке утром рано, утром на заре, все

28

войска в строю...», «...В Туркестане мы засели, из-за стен его глядели – нет

ли где кого» , – вспоминается в казачьих песнях.

Уральцы выполнили «высокий» приказ, выдержали все испытания,

выпавшие на их долю во время длительного «путешествия» по

среднеазиатской пустыне весной 1873 г..: небывалую жару, безводье,

песчаные бури, кровавые бои с противником и пр. 29 мая они взяли

«заклятый город», – несмотря на противодействие генерала К. Кауфмана,

по каким-то причинам не спешившего к победе над местным правителем.

В память о героическом и трагическом событии одну из городских улиц

«прозвали» Хивинской.

В середине города – Туркестанская. площадь. Ее название напоминало

о кровавых боях летом 1864 г., когда казачьи сотни, понеся серьезные

потери, сумели захватить мощную крепость в Средней Азии.

Уральск XIX века отличался от многих провинциальных городов

своими широкими улицами. Одна из них, расположенная в «новом»

городе, получила несколько странное для города название –

Самаркандский проспект. Первая его часть легко «расшифровывается»:

казаки принимали активное участие во взятии одного из важных

политических, культурных и экономических центров Средней Азии весной

1868 г. Вторая же часть названия («проспект»), видимо, «говорила» о

службе в российской столице, богатой красивыми, широкими проспектами.

К числу популярных мест в городе относилась небольшая Иканская

площадь. Она пользовалась особым вниманием и любовью уральцев.

Недалеко от площади стояла Никольская («походная») церковь. До

середины 80-х гг. рядом с ней – широкое поле, на котором казаки обычно

прощались с родными и любимым Яиком, отправляясь в очередной поход

или на военную службу.

Иканская площадь – это благодарная память горожан о мужестве

земляков, проявленном 4–6 декабря 1864 г., когда одна сотня во главе с

есаулом В. Серовым успешно противостояла передовым отрядам 12-

тысячной армии кокандского хана Алимкула районе кишлака Икана ( в 20-

ти верстах от Туркестана). В жестокой схватке 54 казака погибли, 12 –

скончались от ран после боя, 38 – были ранены.

Двадцать лет спустя недалеко от места кровавого боя уральцы

установили небольшой мраморный памятник (обелиск). Его уничтожили

при Советской власти.

Подвигу земляков Н. Савичев посвятил одно из своих поэтических

произведений, ставшее популярной песней на казачьем Урале :

В степи широкой под Иканом

Нас окружил кокандец злой,

И трое суток с басурманом

29

У нас кипел кровавый бой..

Мы залегли, свистели пули,

И ядра рвали нас в куски...

Но мы и глазом не моргнули, -

Стояли насмерть казаки...

.

Недалеко от старого городского кладбища, спустя несколько

десятилетий после смерти писателя, появилась Железновская площадь.

Казаки таким образом увековечили имя своего земляка, впервые

рассказавшего российскому читателю правду о жизни и характере

«подлинных Горынычей». Названная именем местного писателя площадь –

своего рода исключение: из местных «правил» уральцы старались не

выделять кого-либо среди членов общины.

В начале XX в. на северо-западной окраине города появились «чужие»

(не казачьи) именные улицы и площади. В том самом районе, который

уральцы называли «посторонним», «не своим» и где старались бывать как

можно реже, лишь «по делу». Николаевская площадь, протянувшаяся с

востока на запад, от Баскачинской улицы к Чагану ( в районе Казенного

сада ), превратилась в границу не только для «природных» казаков, но и

для жителей «другого», «нового» Уральска, – границу, за которой

виднелся небольшой поселок с низкими, мрачными избушками: там жили

«пришлые люди»: рабочие промышленных предприятий, железной дороги

и пр.

Рядом с Николаевской площадью находилась Алексеевская улица. И

площадь, и улицу, наверное, назвали в честь последнего российского

императора и его сына, атамана всех казачьих Войск . Окраинные

территории вряд ли могли посвящаться Николаю-Чудотворцу,

«печальнику о людях», «ревнителю о вере», защитнику и покровителю

моряков, и Алексею – «святому пустыннику», «человеку божьему».

Впрочем, одна из ”далеких” улиц ( Георгиевская) носила имя

“великомученика” и “победоносца”, широко известного в России.

Более понятными и знаковыми для казаков (но далекими от

обитателей городских окраин ) можно считать названия некоторых улиц,

имевшие отношение к военной истории России, участниками которой

были и уральцы: Суворовская, Кутузовская и Скобелевская. Они не

требовали специального разъяснения, поскольку русские полководцы были

близки казакам. Так, под руководством А. Суворова полки Д. Бородина и

Д. Мизинова воевали против Наполеона в Италии и героически проявили

себя во время известного перехода через Альпы в 1799 г. С именем М.

Кутузова уральцев, как и казаков других Войск, связывало участие в

Отечественной войне 1812– го года. Генерал М. Скобелев был известен

30

Горынычам по походам и боям в Средней Азии (1875 г.), когда он

командовал казачьими сотнями, а также по «холодной», «снежной»

кампании против Турции, на Балканах в 1877 г. ( Плевна, Шипка) по

освобождению братьев-славян.

Трагические и героические эпизоды прошлого не забывались. Они

сохранялись не только в человеческой памяти, но и в названиях некоторых

городских улиц и переулков.

***

Исторический и современный Уральск заслуживает внимательного и

подробного изучения. О бывшей столице казачьего Войска писали

историки и краеведы, лингвисты и фольклористы, социологи и

экономисты, пораженные своеобразным укладом хозяйственной и бытовой

жизни казаков, их героической и трагической судьбой, в которой нелегко

разобраться. Представить широкую картину жизни моих земляков пока

еще никому не удавалось. Кажется, лишь одна из местных

исследовательниц в своей недавней книге более конкретно и подробно,

чем многие специалисты, представила картину сложной, яркой и

противоречивой жизни города. И все же следует сказать, что мой Уральск

по-прежнему хранит в своем прошлом многочисленные тайны. Он

неохотно расстается с ними. Как и каждая уральская семья – со своими

секретами...

31

ГЛАВА ВТОРАЯ

Т Р А Д И Ц И О Н Н А Я К А З А Ч Ь Я С Е М Ь Я

32

Мои предки (если верить семейному преданию) владели небольшим

хутором в районе Камыш-Самарских озер, куда они, уехали, покинув

родной город в конце XIX века, почти сразу после известных скандальных

и кровавых беспорядков в Войске: «Подальше от греха».

Казаки занимались традиционными промыслами – рыболовством и

скотоводством. Забавлялись «несерьезным делом» (ставили небольшие

сети) на озерах. Каждый год выезжали на багренье и плавни, иногда

решались выйти в море: хотелось знать, насколько там тяжело, страшно и

... прибыльно. Хуторяне (сначала отец, после его смерти – сыновья)

владели несколькими десятками лошадей и сотней – другой овец, с

которыми наемные пастухи постоянно передвигались по степным

просторам. Глава семьи специально воспитывал трех строевых коней:

будут нужны сыновьям, как только прозвучит приказ: «В полк». Двух

33

рабочих лошадей всегда держал рядом с собой: они были постоянно

необходимы семье. Как и коровы, за которыми ухаживала опытные,

знающие свое дело казáчки.

Больших доходов хозяйство не приносило (все же не Бородины и не

Овчинниковы), но хуторянин чувствовал себя, как и положено природному

уральцу, спокойно и уверенно. В засушливые годы удавалось сохранить

основную часть нажитого, хотя потери оказывались довольно серьезными

для привычной жизни и болезненными – для самолюбивой души. Но

казаки верили, что следующие годы обязательно будут прибыльными: «

Бог не без милости, казак не без счастья» Появилась надежда на быстрый

успех в делах и серьезный доход, но ожидание нужной казаку удачи

оказалось напрасным: богатство почему-то не спешило в скромный

хуторской дом.

В середине XIX века мой прапрадед покинул знакомые с детства

места и перебрался в войсковую столицу. Мой отец неохотно говорил о

далеком от него хуторском времени, которое знал плохо. Может, не

особенно доверял рассказам о жизни в степи и самостоятельном хозяйстве.

Себя же он считал настоящим городским казаком.

Наша фамилия (именно фамилия) была известна в Войске .Деду и

отцу не раз приходилось встречать однофамильцев. Может быть, дальних

родственников? Но о том мог знать и рассказать лишь прадед.

Один из представителей нашей фамилии служил денщиком у

известного казачьего писателя И. Железнова. Другой избирался атаманом

Каменской станицы. Мои родственники, наряду с другими уральцами,

принимали участие в военных походах и боевых сражениях, честно

выполняя свой традиционный казачий долг.

До начала 1880-х гг. наш небольшой родовой дом находился рядом с

Уралом. Его поставил недалеко от крутого Красного яра прапрадед сразу

после переезда в Уральск. .Хозяином дома после его смерти стал прадед

Иван.

В отдаленном районе города жили, в основном, казаки – рыбаки...Они

никогда не расставались со своим кормильцем – Яиком Горынычем . Но

беспокойная и ревнивая река была явно недовольна постоянным

соседством с людьми, не всегда ценившими и сберегавшими ее красоту и

богатство: каждую весну, во время бурного паводка, Урал «съедал» метры

высокого яра и приближался к казачьим избам и хозяйственным

постройкам.

Мутнехонек наш Яикушка,

34

Бежишь ты быстрехонько...

Возможное бедствие, однако, не тревожило жителей опасного района:

«Авось как-нибудь обойдется». Действительно, многим «обходилось». Но

водная угроза с каждым годом заметно возрастала. И казаку, жившему на

Красном яру, приходилось постоянно думать о своем будущем: рисковать

домом и хозяйством или искать «приличное» место в неуютном и грязном

Форштадте, где войсковое руководство разрешало ставить новые дома.

Прадед Иван был хорошим рыбаком. Открыл для себя (не без помощи

знающих рыбацкое дело стариков) многие секреты своевольной реки с ее

перекатами, култуками (заливами ) и ятовями ( ямами ) от учуга до

Лбищенска.

Урал наш быстротечен,

Он словно родной брат...

Он славой долговечен

И рыбкой был богат...

По каким-то особым, известным только ему приметам прадед мог

чувствовать и предсказывать большую или малую воду Яика-батюшки.

Несколько лет жил в ожидании небывало высокого подъема капризного

Горыныча, ругал соседей за их безалаберность и беспомощность во время

речного буйства и старался помочь несчастным не только умными

советами, но и конкретными делами.

Беда, однако, пришла с другой стороны и совсем иная: на Красном яру

весной 1879-го года неожиданно вспыхнул большой пожар... Он быстро

охватил весь город и уничтожил больше тысячи казачьих домов, сотни

купеческих лавок и хозяйственных построек.

Прадеду повезло: огонь не добрался до его дома. И беспокойный Урал

в ту весну пощадил потомственного казака: разрушив стремительными

водами часть высокого яра, он остановился в десятке метров от его

хозяйственного двора. Но знающий коварную, своевольную реку Иван

понимал, что она – рано или поздно – обязательно доберется до его

владений. И не следует ждать того страшного часа, когда случится полное

разорение всего нажитого семьей за многие годы. Надо уже сейчас думать

о спасении дома и семьи, об отъезде в другое место, подальше от Яика-

батюшки, хотя и больно было расставаться с любимой, единственной на

всем свете родной рекой.. Но оставаться здесь дальше никак

нельзя...Необходимо непременно переезжать. Но куда? Прадед надеялся

найти место для своего дома в центре города, недалеко от Большой улицы.

2

35

Когда «огневое бедствие» закончилось, казак отправился в

пострадавшие кварталы города. Решил посмотреть, как там живут его

земляки.. Ничего радостного, конечно, не нашел и не увидел. Лишь черные

печные трубы, обожженные развалины кирпичных домов, зола на месте

деревянных изб, смрад, копоть. Да проклятья и жалобы погорельцев,

рыдания жен и плач детей. Казаки вспоминали свою прежнюю жизнь «до

огня»: она казалась им спокойной и благополучной.

После «путешествий» по городу прадед возвращался домой уставшим

и невеселым. Поздним вечером выходил на давно знакомый высокий

берег Урала, спускался к воде по тропинке, вырубленной в яру, как будто

прощался с суровой и любимой рекой... Память и сердце подсказывали

слова старинной песни:

Яик ты наш, Яикушка, Яик сын Горынович!

Про тебя, про Яикушку идет слава добрая,

Про тебя, про Яикушку идет речь хорошая!

Золоченое у Яикушки его было донышко,

Серебряная у Яикушки его была покрышечка,

Жемчужные у Горыныча его круты бережки.

Круты бережки, низки долушки

У нашего преславутого Яикушки.

Костьми белыми казачьими усеяны,

Кровью алою молодецкою упитаны,

Горючими слезами матерей и жен поливаны...

Где кость лежит – там шихан стоит,

Где кровь лилась – там вязель сплелась,

Где слеза пала – там озерце стало...

Любовался зеленеющими лесами на бухарской стороне. Печально

думал о далеких Камыш-Самарских озерах, вспоминал степные котлубани

(«малое глубокое озерцо»” – Вл. Даль), на которых бывал летом и осенью.

В поездках прадеда нередко сопровождал его единственный сын Семен.

Будущий переселенец болезненно (сердцем!) принимал будущий

поворот в своей жизни. Сомневался... Опасался... Рассчитывал... И все же

решил: «не надо дразнить судьбу». Следует поклониться строгому

Яикушке, поблагодарить быстротечного Горыныча, пока он еще сохранил

доброе расположение и щедрую милость к казаку... Может, придется

отказаться от любимых рыбацких привычек? Ведь придется перебираться

в Форштадт и строить там новый дом. Не по душе задуманное, но что же

делать? Иного решения прадед не видел. Да его, наверное, и не было.

Летом казак поднял на берег свою остроносую будару. .Многие годы

плавал на ней далеко вниз по Уралу. Но год спустя, заново просмоленная,

лодка будет храниться во дворе, под навесом, в ожидании очередной

36

плавни. Прадед осмотрел и подержал в руках давно знакомые весла,

крепкие багры ,тонкие подбагренники и острые пешни, еще раз просушил

на солнце сижи и режаки (сети с ячейками разных размеров ), зачем-то

посчитал балберки (поплавки) и грузила на сетях.

Нетерпеливый казак (многие в нашем роду не любили и не привыкли

ждать) надеялся закончить беспокойное дело быстро и бесповоротно. Но в

тот страшный год многое из задуманного он не успел выполнить. Как

часто бывает, вдруг возникли новые обязательные, срочные дела,

заставившие прадеда отложить на неопределенное время исполнение

главного своего плана. Спустил к реке будару, вновь взялся за весла, сети

и багры.. Он не хотел пропускать (хотя и опоздал к открытию) сначала –

весенней плавни, затем – сенокоса. Позже подступила осенняя плавня, за

ней багренье (« одно коровоженье», как говорили уральцы). Каждая новая

встреча с рекой тревожила: простит ли Яик-батюшка казаку измену. Но все

же, кажется, больше думалось о будущем рыбацкой удаче, чем о скором

расставании с любимой рекой: «Подыму двух-трех серьезных рыб, отдам

заезжему барыге, потом перееду и начну строиться».

Впрочем ( если говорить откровенно), прадеда как настоящего казака

не столько заботила «прибыль дому», сколько радовало участие в

традиционных войсковых «действах», когда можно было спокойно,

обстоятельно поговорить со старыми приятелями-односумами о

нынешней беспокойной жизни и пожарных бедах, поделиться

хозяйственными заботами. И, конечно, посидеть в хорошей, веселой

компании со стаканом в руке.

Хорошо наши пумали...

Епифан сидит в кругу,

Одну лошадь пропивает

И другая начеку...

Кошма была – кошмы нет,

Улетела на тот свет.

Пропил пешню, пропил сак,

А домой вернусь и так...

Лишь после того, как привычные, общие дела были выполнены,

следовало приниматься за дом, о котором вся душа совсем изболелась. Но

прадед еще не знал, что до начала строительных работ необходимо

получить «разрешительную бумагу» в Хозяйственном правлении. Она

позволяла казаку стать хозяином земельного участка, на котором он затем

поставит свой дом. И с этой бумагой еще придется побывать в разных

конторах, кассах и мастерских Как артельный и служивый уралец, прадед

любил порядок и дисциплину, но в казенных учреждениях он столкнулся с

ненавистной «бестолковщиной» (по его выражению), в которой чувствовал

37

себя беспомощным и беззащитным. Казаку казалось, что чиновник,

сидевший в кресле за большим столом, смотрит на него совершенно

равнодушно, как будто ничего и никого не видит: « И зачем, мол, ты здесь

со своей бумагой? Не в свое время пришел. Нечем что ли тебе заняться?.

Видно,. казачья дурость и глупость привели сюда». В конторах не спешили

с ответом на прошение прадеда. Чужие дела чиновники выполняли

неторопливо, руководствуясь своими правилами и привычками. Ведь Урал

не беспокоил их своим буйным норовом и весенними разливами. Видимо,

поэтому бумаги будущего строителя медленно, как бы нехотя,

передвигались из одной конторы в другую.

Незаметно пролетел год. В пустых встречах и бестолковых разговорах

с чиновниками. За ними будущий строитель пока еще не видел самой

важной и нужной ему бумаги . И поэтому не спешил разбирать свой дом

на крутом берегу. Может, прадеду вообще не следовало связываться с

непривычным, совсем не казачьим делом ?

3

Когда-то границей Уральска считался оборонительный вал,

возведенный казаками на Крестовой улице для защиты от степных

кочевников. Но город уже давно не нуждался в нем. Опасные времена

ушли в прошлое. Войсковая столица шагнула за пределы вала. Появился

новый район в городе. Его назвали Форштадтом. Там небогатые казаки

ставили небольшие деревянные и саманные избы. Но скоро появились

небольшие кирпичные особняки и двухэтажные дома. Дворцов здесь не

было, хотя несколько особняков (Ласановы, Рязановы, Егоровы, Фокины –

дальние родственники прадеда и др.) выделялось своей основательностью,

высокими шатровыми («на четыре ската») железными крышами, светлыми

окнами и изящными, веселыми крылечками .

К уральцам присоединились десятки иногородних купцов, российских

мужиков и прочий пестрый люд (мелкие чиновники, торговцы,

ремесленники). С каждым годом их число увеличивалось. « Бойкий,

нахальный народ, – говорили местные жители, – но у них деньги, а нынче

это – сила». Казаки, вынужденные признавать и принимать чужих и

выслушивать их бесполезные речи, в душе презирали и не признавали

пришлых равными себе.

Прадед не хотел ставить дом рядом с «посторонними». Рассчитывал

жить среди настоящих, потомственных уральцев. Но выполнить свое

желание он не смог: власти не нашли в старом городе земли для него. Ее

давно заняли войсковые управления, областные конторы и зажиточные

казаки. И пришлось прадеду согласиться на участок в Форштадте. Не ехать

же к Чагану. Или на Ямы.

38

Новый городской район произвел на прадеда безрадостное

впечатление: низкое место, бывшее когда-то болотом, весной и осенью –

прямо перед будущим домом – разливалась большая лужа, летом

поднималась темная пыль, на улице стоял «тяжелый» воздух, ее проезжая

часть была разбита колесами телег и копытами лошадей. Позже прадеду

пришлось привезти не одну телегу хорошей, «чистой» (как он говорил)

земли, чтобы «поднять двор»: каждый год, в дождливую погоду, его

заливала грязная вода.

Решение строиться и жить в Форштадте прадед принимал

самостоятельно и отказываться от него не хотел. Он ведь не какой-то

пустозвон, у которого «слов – на три воза, а дельного – на рыбью ногу».

Он .никогда не был и не будет болтуном – краснобаем. Свой замысел,

каким бы трудным и сложным он ни был, прадед должен обязательно

выполнить. Самостоятельно, полагаясь лишь на свои силы и терпение да

помощь сына. Конечно, из него пока не ахти какой строитель, но все же

сможет что-то сделать, принести, убрать и пр. Да мало ли дела на

стройке!

4

Сызранская (в советское время – Плясунковская) улица, на которой

прадеду предстояло ставить новый дом, – вторая к востоку от центральной

– Большой. Квартал зажат между широкими улицами – Форштадтской (в

советское время – имени М. Маметовой) и Мостовой, идущими с востока

на запад.

Будущий строитель несколько раз внимательно осмотрел район, где

он будет жить, побывал на соседних стройках и подворьях. Увидел, что в

Форштадте трудно с водой. Казак привык приносить и привозить домой

свежую воду с Урала. На прежнем месте все было просто и легко:

спустишься с ведрами к реке и через несколько минут несешь воду домой.

Впрочем, сам прадед заботился о ней совсем иначе. Каждую неделю он

привозил небольшую кадку, наполненную свежей водой. Быструю

«доставку» двух-трех ведер «уральной» (так говорили казаки) воды иногда

выполняли хозяйка и сын.

В Форштадте вода требовала постоянных серьезных забот и денег.

Урал – далеко. Уважающий себя казак не станет пить воду, привезенную с

Чагана: «Не тот вкус, да и не совсем чистая... Стоячая... Летом цветет».

Значит, теперь за «хорошей» водой придется постоянно ездить целую

версту – на Урал. Или покупать у разъездного торговца, поскольку

«каждый день не навозишься! Других забот не хватает что ли ?»

Позднее отец и сын станут привозить уральную воду только для себя

(т. е. для семьи) обычно накануне праздников: « Но пить-то надо каждый

день.. Да и скот поить... Коровам и лошадям надо ох! как много

39

воды:...Значит, нужен свой колодец, но где взять деньги?» И все же

пришлось через пять лет нанимать самарских мастеров и устанавливать во

дворе колодец, но вода в нем оказалась непривычно жесткой: «не такая

сладкая и мокрая, как уральная.»

Но сначала надо было решить, когда следует переезжать, как

приступать к строительству, сколько придется потратить (прадед умел

считать деньги и не любил транжирить их). Соседи насмешливо смотрели

на то, как суетливо (по их мнению) ведет себя опытный, немолодой казак:

будто что-то взвешивал или примерял в уме, стал редко появляться в

компании отдыхающих земляков. Они были готовы помочь Ивану, так как

не в их привычках оставлять товарища без поддержки в радости и беде, в

работе и отдыхе. А ведь переезд на новое место хуже большого пожара.

Прадед берег каждое бревно и любой кирпич в старом доме, полагая,

что они пригодятся при строительстве нового: «Ничего нельзя

выбрасывать... Всему найдется свое место.»

Поздней весной 1881-го года, казак стал разбирать сначала сараи

(«базы»), затем дом.. .Его постоянным помощником стал сын – энергичный

юноша Семен.

Прадед, наверное, уже давно решил, что будет строить двухэтажный

дом. Такой, каких было немного в городе: низ (подклеть) – кирпичный,

верх – деревянный, крыша «коньком». Родным сказал: «Жить будем

наверху. Потом, когда сын женится, и низ под жилье займем. А пока

всякое барахло сложим».

Дом на Красном яру разобрали быстро («ломать – не строить»).

Работы на Сызранской начинались медленно: не сразу удалось купить

нужный кирпич, бревна и доски, привезти известь и глину, найти железо

(на крышу) и краску (для стен и пола). К тому же, как говорил прадед,

«любой товар стоит денег». А их требовалось как никогда много. Ведь

строительными делами в городе тогда занимался не только он. Многие

«пожарные страдальцы», получив ссуду в Хозяйственном правлении,

торопливо («надо успеть до осени») строили новые или восстанавливали

старые дома.

Прадед, хозяин самостоятельный и казак самолюбивый, не хотел

брать деньги в долг («берешь чужие, а отдаешь свои») и просить помощь у

местных властей. Посоветовался с односумами, побывал в некоторых

станицах, встретился со знакомыми лесниками («полещиками»), поговорил

со строителями, съездил несколько раз в Бузулук и Самару за товаром для

местных купцов.

Прабабка Пелагея (для родственников и знакомых – Поля)

поддерживала мужа, когда он говорил о будущей стройке, но, как

рассудительная хозяйка, советовала: «Не надорвись...Поговори еще раз с

40

мужиками, посчитай деньги и уж потом начнем строить. Может, все

спокойно обойдется... Бог не без милости».

Прабабка, как многие казáчки, была женщиной смелой, честолюбивой,

строгой, требовательной к сыну, сдержанной в разговорах с соседками и

подругами.. Признавала «старую», «правильную» веру, избегала встреч с

«никонианами», никогда не бывала в городских церквах. Заботливая,

опытная, хорошо знающая правила семейной жизни хозяйка, она

аккуратно вела свои несложные, но нужные дому дела, внимательно

следила за чистотой в комнатах, постоянно поддерживала строгий порядок

на кухне. Прабабка умела и любила работать, помогала мужу там, где

нужно было что-то выполнить аккуратно, но чаще поддерживала его не

столько конкретными делами, сколько разумными речами-советами, к

которым прадед внимательно прислушивался. Конечно, не всегда

исполнял, но обязательно делал определенные выводы для себя и семьи.

В небольшой молельной перед иконой Николы Заступника всегда

светилась лампада. Сюда каждый день приходила прабабка молиться и

просить счастья и спокойствия в доме и здоровья родным людям... Она

была уверена в том, что ее идущие от сердца слова окажут благотворное

воздействие на поведение и чувства обитателей дома.

5

Строительством дома прадед по-настоящему серьезно занялся в

середине лета, рассчитывая завершить его к холодам. Посоветовал сыну

поработать с плотниками и каменщиками: «Делом займешься да и

посмотришь, как и что. Может, потом сгодится».

Заканчивали работы поздней осенью. .Спешили. Прадед хотел

встретить Рождество в новом доме. Самарские мужики трудились от

восхода до заката солнца, решив побыстрее возвратиться домой, где их

ждали свои семьи и дела. Они закончили работу накануне Введенья (конец

ноября), когда уже выпал первый снег и ударили настоящие морозы (

неслучайно говорится: «Введенье. пришло, – зиму привело»). Прадед сразу

же расплатился со строителями, как договаривались: «Нельзя обижать

серьезных работников...» Поставил на стол несколько бутылок водки,

блюда с закусками и хлебом. Поблагодарил мастеров за честный труд